Я родилась 24 июня 1941 года. Когда я подросла и стала анализировать дату своего рождения, ре-шила, что мама, узнав о войне, которую объявили 22 июня, от страха родила меня раньше срока. Но она говорила, что я родилась, как и положено, в своё время. Может просто успокоила меня, чтобы я больше об этом не думала.
В селе уже была объявлена мобилизация на фронт. Папу оставили на 10 дней, что бы он увидел меня. А потом он уехал воевать на Ленинградский фронт. Возможно, чувствуя трагическое время и тревожное состояние мамы, я была беспокойным ребёнком и часто плакала. Мама рассказывала, что соседские женщины думали, что она не справляется со мной. Стали брать меня к себе на руки, пытаясь успокоить, но через некоторое время, так и не успокоив, возвращали маме обратно.
В сентябре месяце 1942 года папа был ранен и, по дороге в госпиталь, заехал домой, так как поезд шёл через наш разъезд. Мама рассказывала, что он носил меня на руках по огороду, очень радостный был. После выздоровления папа снова ушёл на фронт и 20 августа 1943 года погиб под Старой Руссой Ленинградской (ныне Новгородской) области. Отцу было 34 года. Район Старой Руссы называли «Долиной смерти». После войны там не осталось ни одного здания, была просто выжженная земля. Получив похоронку, где было написано «Ваш муж боец-стрелок погиб в бою 20 августа 1943 года, похоронен 200 метров ю/з ж.д. станции Старая Русса», мама сильно плакала. Мы со старшей сестрой, глядя на маму, тоже плакали. А в День Победы плакали над портретом папы. Никаких торжеств я не помню. Поэтому День Победы у меня всегда вызывает слёзы.
Ещё я помню, как через наше село возвращались с войны солдаты, а может дезертиры. Заглядывали к нам в окна. Так как мы с сестрой оставались дома одни, нам было очень страшно. В войну мама много работала. Чтобы мы не голодали, она поменяла на продукты все имеющиеся в доме вещи: гармонь, ружьё, велосипед, шубу. Оставила только швейную машинку, на которой она шила нам и односельчанам одежду.
У нас была изба на 2 половины. В каждой половине состояла из комнаты и сенцев. В одной комнате мы жили. Через стенку, в другой комнате, жили бабушка Маша с дедушкой Васей, папин брат Алексей с женой тётей Катей, с сыном Володей, дочкой Тамарой. Через стену были слышны все разговоры. Однажды, при споре, бабушка сказала тёте Кате, что ей хоть масло на голову лей, всё равно не угодишь. Я была маленькая, не понимала пословиц, и маме сказала, что бабушка сегодня тёте Кате масло на голову налила. Мама заулыбалась и погладила меня по головке. Потом семья дяди Лёши переехала жить и работать в совхоз.
Гуляли мы во дворе сами по себе. Двери домов не запирались. Когда отходили далеко или на огород, то в щеколду вставляли травинку. Это означало, что дома никого нет. Но воровства никакого не было, да и воровать было нечего. Часто, устав, я ложилась головой на большой плоский камень около входа в дом и засыпала. Когда мама возвращалась с работы, брала меня на руки, заносила в дом и укладывала в кровать.
Сестра Вера старше меня на 5 лет, поэтому она училась в школе, гуляла со своими подружками. Вечерами делала уроки. Я тоже заучивала стихи, которые Вера учила вслух. Когда я с мамой приходила в магазин за продуктами, меня всегда ставили на табуретку и просили рассказать стихотворение. За это мне давали глазурованный пряник. Таких вкусных, розовых пряников я после никогда не ела.
Мне очень хотелось поскорее пойти учиться, поэтому в 5 лет 1 сентября 1946 года я пришла в первый класс. Учительница посмотрела на меня, дала мне тетрадку и карандаш и сказала, что бы я приходила в школу через 2 года. Так я и сделала, начала учиться в 1-ом классе в 1948 году. Писали мы вначале карандашом, а потом чернилами ручками с пером. Чернильницы хоть и назывались «непроливайки», всё равно при тряске выплёскивались. Мы их носили в мешочках, стянутых верёвочкой.
К школе мне мама сшила новое ситцевое платье в цветочек, которое я облила чернилами (опрокинулась чернильница). Боялась, что мама меня поругает, стала тереть пятно об цементные ступеньки школьного крыльца. В результате, на месте чернильного пятна, получилась дыра. Платье это я спрятала за сундук и надевала другие. Так как мама много работала, то иногда не замечала в чём я ходила. В первом классе мы учились с обеда. Бывало, что я заигрывалась на улице и уходила в школу босиком. Играли мы всегда босиком и только в школу надевали обувь.
Учебники и тетрадки в школу все носили в сумках, сшитых из ткани. А у меня был кожаный планшет охотничий, который остался от папы. Я стеснялась с ним ходить. Мне тоже очень хотелось сумку, как у всех. Но мама говорила, что и в дождь и в снег мои учебники будут сухими, а у остальных детей намокнут. Позже, когда появились в продаже портфели, мне тоже купили. На портфелях мы, когда шли из школы, катались с горки.
Читать следующую часть: Мы — дети войны. Продолжение
379
Загрузка...
