Наследница колдуньи

Когда я вышла из трамвая, ледяной секущий дождь уже превращался в мокрый снег. И уговаривала ведь Наташка остаться у нее ночевать! Так нет — бабуля волноваться станет. И я отправилась на край света, то есть на другой конец города, домой.

Посмотрела на небо: — А слабо сделать паузу минут на двадцать, пока я дотопаю к себе? А то ведь зонтик не спасает, да и куртка уже почти промокла. Жал¬ко тебе, что ли, а, Властелин стихий? — обратилась я к небесным силам. Не всерьез, разумеется. Просто мы с моим крестником мультик смотрели перед тем, как подруга малого спать уложила, и там всякие сказочные герои повелевали стихиями. Ветрище последний раз сыпнул мне в лицо колючих капель и… стих. Даже небо очистилось. Магия, да и только!

Отойдя от трамвайной остановки, чтобы люди не подумали, что я ненормальная, поблагодарила: «Ну, спасибо, Властелин! Уважил!» — и зашагала в сторону дома, внимательно глядя под ноги, чтобы не ступить в лужу.

Конечно же, со стихиями в шутку разговаривала, ведь я вполне нормальная девушка, без пяти минут молодой врач-травматолог. Всегда считала, что руководствуюсь здравым смыслом.

Перепрыгивая через большие и малые озера на дороге, я вспоминала прошедший вечер и Наташкины горькие стенания на вечную тему о парнокопытных домашних млекопитающих мужского пола. Но кто виноват в том, что мужчина всей ее жизни оказался тем самым парнокопытным? Я ведь с первого взгляда поняла, что Стасик моей подруге не пара.

Они познакомились в ночном клубе, где мы зависали всей группой по случаю сдачи последнего летнего экзамена. Танцевали, пили коктейли, в которых алкоголя было всего лишь пару капель. И вдруг Натали замерла, как хомяк перед собакой. Я проследила за ее остановившимся взглядом.

Да, парень внешне — голливудские красавчики нервно курят за углом. И все-таки он мне не понравился. «Я у себя один любимый» — написано на лбу крупным шрифтом. Такие не по мне.

Меня скребло что-то еще, неясное, но настойчивое. Внезапно поняла: тени за спиной у парня.

То рога торчат, то хвост коровий, то рожа какая-то. Рассмеялась: ну и светоинженер в клубе, ну и мастер! Умеет создать атмосферу. И только потом поняла, что светоэффекты имеют иную природу. А красавчик уже направлялся к нам. Вернее, к Наташке. Пригласил танцевать. Подруга пошла за ним, как дети за крысоловом, несмотря на мои «страшные» взгляды. Когда они ушли из клуба, я не заметила. Зато очень хорошо заметила, что Наткин живот стал округляться, а глаза опухли от слез. Допрос с пристрастием показал, что Стасюня (и почему Наталья все время сюсюкала с этим парнокопытным?!) требовал сделать аборт, даже узнав, что уже поздно. И, в конце концов, исчез с ее горизонта, заблокировал подругин номер в мобилке и аккаунт во всех соцсетях.

Чтобы, значит, не доставала его мольбой вернуться, излияними чувств и призывами полюбить нерожденного ребенка. В довершение образа негодяя я узнала, что адреса проживания гадского Стасика Наташка не знает — все их встречи проходили на ее территории. Вытаскивая подружку из петли (ангел, не иначе, привел меня к ней в тот вечер!), я от всей души пожелала Стасу, чтоб у него отсохло его мужское достоинство. Причем напрочь.

И нисколько не удивилась, когда некоторое время спустя узнала от общих знакомых, что у мачо большие проблемы и никакие «эротические» таблетки и стимуляторы не помогают.

А Наташке я пожелала родить самого лучшего в мире пацана и воспитать его настоящим мужиком. И это мое желание тоже сбылось, хотя жилось бедняжке трудно. Институт пришлось бросить, родители ей почти не помогали — в подоле принесла, позор! Но Никита рос крепеньким боровичком, деловитым и хозяйственным даже в пять лет. Наташа любила его без памяти и… искала мальчику достойного папу. Пока ей попадались исключительно «парнокопытные». Некоторые женщины обожают топать по уже опробованным граблям…

Я уже давным-давно поняла, что все мои сильные желания сбываются. Поначалу, когда осознала свою власть, это пугало. Потом привыкла. Я не могла просто высказать пожелание, чтобы оно исполнилось. Но если желание возникало спонтанно, вырывалось из глубины сознания, формулировалось четко — результат не заставлял себя ждать. Например, в детстве бабушка всегда покупала мне мороженое. Даже если на улице стоял январь и трещали морозы. Даже если у меня вчера еще болело горло. Мороженое я обожала, и время от времени желание откусить большой кусок этого сладкого холодного волшебства становилось просто непереносимым. И тогда я, нежно глядя старушке в глаза и держа ее за руку, говорила:

— Бабулечка… пожалуйста… я кусну только два разика…

И все! Она таяла, как снеговик в апреле, отправлялась со мной в ближайший гастроном. Мы жили вдвоем. Такая грустная сказка… Однажды вечером маленькая девочка вместе с бабушкой смотрела телевизор, ожидая, пока папа и мама вернутся из кинотеатра. Вдруг зазвонил телефон, и чужой голос в трубке сказал, что у маленькой девочки больше нет ни папы, ни мамы, а у ее бабушки больше нет сына.

Я не могла осознать, что такое смерть, и все время спрашивала, куда они уехали, зачем нужно закапывать эти большие ящики и чего все люди оделись в черное и тут плачут.

«Улетели на небо и стали ангелами» для меня тоже было непонятно. Устав от моих бесконечных вопросов, измученная горем бабуля в сердцах ответила:

— Их убил отморозок на внедорожнике. Размазал по асфальту. И сбежал. Даже наказать некого…

Мне было пять лет, и всего несколько дней назад я росла беззаботной веселой девочкой. А в тот миг в голове вдруг вспыхнула картинка: гигантские огни авто и крик. А потом я увидела другую картинку: пылающую большую машину, а в ней бьется и не может выбраться человек. Автомобиль взрывается. Об этом я и рассказала бабушке. И весело засмеялась. Убийца обязательно будет наказан! Скоро и страшно. Сгорит заживо в своем черном джипе. Старушка в ужасе прижала меня к себе бормотала какие-то молитвы, крестила дрожащей рукой. На другой день повела в церковь, о чем-то долго разговаривала с батюшкой. А я бродила по храму, рассматривала росписи стен и потолка, трогала пламя свечей на невысоких подставках. Мне не было больно, и никаких следов на ладошках не оставалось, даже если держала их над пламенем довольно долго. Увидев это, священник почему-то испугался. Мы с бабушкой быстро ушли… Пятилетняя девочка не должна была запомнить так подробно тот случай. Но я запомнила. Он отложился в глубинах подсознания и вернулся ко мне, приснился много лет спустя, подробно и ярко. В тот день меня предали, и моя первая любовь, и моя закадычная подружка.

Нам было по пятнадцать лет. На 9-Б навалилась эпидемия влюбленности. Формировались и распадались парочки, по классу летали записочки, во время уроков слышалось щелканье эсэмэсок, с которыми учителя ничего не могли поделать. Этот период надо пережить, как грипп. И только одна девочка — высокая, худая, как штакетина, и слишком серьезная успехом у одноклассников не пользовалась вообще. Это была я. Издержки строгого бабушкиного воспитания и пережитой трагедии. Я не умела хихикать и строить глазки, писать всякие глупости и томно вздыхать… Просто не умела. Любовь — это важно, это серьезно, это не повод шушукаться с соседкой по парте. Это на всю жизнь. Мне нравился Саша. Он всем девочкам нравился, и даже из десятого и одиннадцатого. Кареглазый шатен с пухлыми губами. Однажды утром, придя в класс, я обнаружила, что Саша сидит за моей партой, а Люда, первая красавица и моя подруга, пересела на последнюю. Мое сердце остановилось от восторга.

Для меня начался период абсолютного счастья. Казалось, что завидует весь класс: Сашка бегает для меня за пирожками, несет мой портфель до самого дома и мы вместе делаем уроки! Итоговую четвертную контрольную мой принц написал просто блестяще и получил вожделенные десять баллов в четверти. И уже на переменке, захлебываясь от смеха, рассказывал веселой компании друзей и воздыхательниц, как эта курица над ним квохтала и натаскивала его по математике, а на контрольной решила за него все задачи! Все ржали. А громче всех Люда, которая и придумала этот ход, как спасти безнадежно тупого Сашу от двойки.

Они не видели, что я стою неподалеку и все слышу. Было очень больно. Я чуть не заплакала. Но на меня снизошло озарение: Сашка-то просто дурак. Красивый и пустой внутри. Ни ума, ни сердца. И судьба ему стать синюшным пьяницей, а красавице Людочке — толстой одышливой обжорой. Такова их цена предательства. И они ее заплатят. …Саша умер в двадцать лет под забором, напившись паленого алкоголя, а стопятидесятикилограммовую Люду за лень выгнали с работы. Они оба заплатили свою цену.

Вот тогда я и испугалась, поняв, что мои желания сбываются… И вспомнила, как давным-давно кто-то из дворовых теток бросил мне в спину: «Ведьмино отродье!» Но бабуля уверяла, что никаких родственников с маминой стороны у нас нет.

Именно тогда я стала обращать внимание на некоторые привычные вещи: меня всегда ждет трамвай на остановке. Откладываются экзамены и зачеты, если я не успеваю подготовиться. Бутерброд падает маслом вверх. За день до зарплаты в книге обнаруживается сотка. И главное — бабушка, моя дорогая бабуленька, никогда не болеет, а если такое и случается, то выздоравливает просто мгновенно, стоит мне сделать ей чаю.

В травматологии, где я работаю, в мою смену выстраиваются очереди. Все хотят попасть именно к доктору (хотя я еще только ординатор) Стояновой, у которой руки золотые.

Но есть и другая сторона: обсчитавшая меня продавщица попалась на воровстве и получила вполне реальный срок. Мужчина, который оттолкнул в метро на выходе поскользнулся и разбил нос. Но я ему этого не желала, честное слово! Просто разозлилась на жлобство. И результат не заставил себя ждать. Что еще вспомнить? Да вот недавно — обрызгавшая меня легковушка, проехав с десяток метров, остановилась, неожиданно проколов шину.

Я стала бояться своих эмоций. Так, размышляя, дотопала до своего дома. Уже нашарила в сумке ключи и готовилась открыть дверь в подъезд, как за спиной кто-то кашлянул, и от дерева отделилась широкоплечая фигура. Холод пробежал по спине. Ночь, во дворе ни души, и ко мне приближается шкафообразный тип. Жуть! Я уже почти пожелала незнакомцу провалиться сквозь землю, как услышала:

— Искра, не бойся, — сказал мужик. — Я твой брат.

Искорка — так называла меня мама. Бабушка называет Ириной, Ирочкой. Ей не нравилось мое имя, даже потребовала сменить его, когда буду получать паспорт.

Доводы показались разумными, и с тех пор живет на свете Ирина Сергеевна. Но я помнила мамино ласковое «Искорка моя» и хранила его только для себя одной, как ниточку, связывающую меня с покойной мамой.

А мужчина подошел ближе, свет от фонаря у подъезда упал на его лицо. Хм, ему, пожалуй, нет и тридцати, физиономия ничего себе, симпатичная, глаза светлые, как будто даже светятся.

— Вечер добрый, сестрица. Вот мы и свиделись… — незнакомец говорил тихо и спокойно. — В дом позовешь? Я издалека приехал. Бабка Зоряна прислала. Кстати, меня Иваном зовут…

— Но… У меня нет братьев, — хмуро ответила я.

— Так я не родной, а кузен… А ты бабуле своей позвони, спроси: писала ли она письмо Зоряне? Просила ли у нее совета?

— Ладно, проходи, Иван… — толкнула дверь. Я ему поверила. Чужой не мог знать, что я Искра. А дальше разберемся.

В прихожей Иван спокойно снял сапоги, оглянувшись, как будто дома, вытащил с полочки тапки. Обулся. Свою куртку повесил на вешалку. Мне протянул внушительную кошелку:

— Искорка, это вам от твоей тетки Калины, моей мамы, и бабки Зоряны.

Обернулся к застывшей на пороге бабуле, поклонился:

— Здоровья и радости! Привет вам от всей родни!

…Это был вечер открытий. И не все они стали приятными. Оказалось, что моя дорогая, обожаемая бабушка многое от меня утаила… Мама не была сиротой. Но родом она из далекого сибирского села, где и сегодня живут ее сестра-близнец и моя вторая родная бабушка. А скрыла все это от меня папина мама, потому что те мои родственники не простые — как у нас говорят, ведьмацкий род. Они умеют лечить не только травами, но и заговорами, и обычными прикосновениями, управляют погодой и видят будущее. Называют себя белыми колдуньями. Дар передается по женской линии. Маме моей в полном объеме он не достался: весь взяла ее сестра. Но кое-что мамуля умела. Например, находить утерянные вещи. Бабушка Лена, верующая православная, считала эти способности греховными и решила меня от ведьмовства, пусть и белого, уберечь. Думала: если я об этом не узнаю, то и не открою в себе такие таланты. Даже написала второй моей бабке с требованием (или мольбой?) никогда не появляться в моей жизни.

Тогда, в детстве, она водила к батюшке, чтобы провел надо мной какие-нибудь обряды, которые поставят заслон между мной и моими родственниками.

Разумеется, батюшка ничего поделать со мной не мог, а крещеной я и так была, благодаря, опять-таки, бабуле Елене. Но шли годы, и старушка поняла, что от судьбы уйти невозможно, что данные мне свыше силы просыпаются и ими надо уметь управлять. А то разбитый нос и проколотое колесо моих обидчиков (я ей об этих случаях рассказывала) окажутся веселой сказочкой по сравнению с тем, к чему могут привести вспышки моих эмоций. Елена написала сватье, просила прощения и совета: как быть с наследницей белой колдуньи, чтобы она, ее внученька, не превратилась в страшную черную ведьму?

— И бабушка, и мама очень-очень обрадовались, что ты приняла дар. Ведь на моей матери род мог бы угаснуть — мужчины даром не владеют, — сказал, улыбаясь, Иван. — Они ждут тебя с нетерпением, Искорка. Пора и познакомиться, и поучиться кое-чему…

Через пять дней, с трудом вырвав у заведующего пару недель отпуска, я села в поезд, везущий меня к моим корням. А за прошедшие дни мы с кузеном побродили по городу, где он до этого дня не был, и я показала все любимые уголки и удивительные места.

Мне не терпится увидеть своих родных, понять, кто я и зачем живу на этом свете.

Жалею лишь об одном: что Иван — мой брат. Ведь, кажется, я встретила свою половинку, мы можем быть рядом, но не вместе. Одиночество — плата за мой дар?