Близнецы

Так получилось, что мы с братом с самого раннего детства были вынуждены чуть ли не каждый день сражаться. За себя и друг за друга. Потому что росли в детдоме.

Мы поняли, что должны цепко держаться один за другого, если хотим выжить. Нет, в детдоме было не так плохо — кормили хорошо, по праздникам выдавали новую одежду и сладости, иногда — фломастеры, пазлы и настольные игры вроде лото. Только вот потом никому и в голову не приходило проследить — куда деваются все эти шоколадки, конструкторы и куртки? А у нас их немедленно отнимали «старшаки». Бороться с ними было бесполезно — им всегда нужны были деньги: на пиво и сигареты, на водку и девочек, на гамбургеры и «дурь». Поэтому все наши вещички благополучно покидали стены детдома сразу после того, как мы успевали подержать их в руках, криво улыбнуться воспитателям и пробормотать «спасибо».

— Ты понимаешь, Ромка, — не уставал твердить Максим, — мы с тобой — только вдвоем, у нас больше никого нет. Мы — как одно целое, понял? Ты — это я, а я — это ты. Нам нельзя никому поддаваться. Еще каких-нибудь пять лет — и мы отсюда выйдем на волю. Поступим… — он запинался. — Ну, в общем, туда, где учат на рабочих. Я научусь машины ремонтировать, а ты…

— Я тоже! — подхватывал я. — Вместе с тобой…

— Ну вот. И станем классными мастерами. Заработаем много денег. И никогда больше никому не отдадим ничего своего.

— Для этого денег мало, — осторожно возражал я. — Нужна сила. Давай будем качаться? Как «старшаки».

И мы качались. Тайком, подсмотрев, как занимаются другие, и, утащив украдкой гантели, которые мы спрятали под будкой детдомовского Рекса. Этого лохматого одноухого пса все кормили, пока он был щенком, а потом Рекс вырос, состарился, и никому не было дела до того, сыт он или голоден, здоров или болен, и только мы с Максом каждый день приходили к нему, приносили остатки от скудного обеда, который оставался после «дележки» со старшими. Рекс нас любил… Время летело, как скорый поезд, который два раза в сутки проносился мимо нашего детдома на Москву. Мы с Максом выросли, выучились, как и мечтали, на автослесарей. Дело оказалось интересным, но очень сложным. Мне пришлось нелегко — пыхтел, ругался, иногда даже плакал от злости и обиды, когда ничего не получалось.

Максу же хитрости авторемонта давались играючи. Он вообще был способный — гораздо способнее меня. И сильнее, и умнее. И вообще — во всем лучше. Со временем и у меня стало получаться — благодаря Максу. Он натаскивал меня, не жалея времени, пока мы возились в старом гараже детдомовского сторожа дяди Леши. У дяди Леши был старенький «бээмвэшник» — чуть ли не со свалки он его притащил. И его друзья время от времени пригоняли свои простенькие машины. «Вот, пацаны, застучало что-то, а в СТО сейчас сдерут кучу денег…

Не посмотрите? Мы заплатим!» Скоро все у нас вышло почти так, как нам мечталось долгими холодными вечерами под старенькими тонкими одеялами. Теперь для Макса не было ничего невозможного — он мог вернуть к жизни даже самый запущенный или побывавший в аварии автомобиль. Я очень старался, чтобы у меня получалось так же, как у него. И во всем старался походить на брата. Мы с Максом, хоть и родились близнецами, и все окружающие не различали, кто из нас есть кто, хорошо знали, что на самом деле мы разные. Но Максим, как и положено старшему (пусть и на какие-то минуты!) брату, никогда не хвастался своим превосходством, а терпеливо учил меня всему, подтягивал до своего уровня. А я очень старался — старший брат был моим кумиром, я его просто боготворил.

— Макс, ты куда пропал? — встретил я его обиженным возгласом, дождавшись позднего возвращения брата. — И телефон не берешь. Я что должен думать?

Он, молча, улыбнулся, налил себе стакан воды, жадно выпил и только после этого негромко произнес:

— Влюбился я, Ромка. Гулял сейчас с девушкой…

Я притих и во все глаза смотрел на Макса. Он, значит, совсем взрослый… А я? Ведь нам одинаковое количество лет — восемнадцать. Почему же я не влюбляюсь? Брат, как всегда, понял меня без слов и ласково взъерошил волосы:

И ты влюбишься. Обязательно. Это у каждого по-своему… Не торопись, и у тебя все будет.

Через два года мы с братом были уже совсем взрослыми мужчинами — оба отслужили в армии, крепко стояли на ногах, имели свою клиентуру — теперь к нам в гараж пригоняли машины даже из соседней области. Марина, невеста Макса, дождалась его из армии, и теперь они готовились к свадьбе.

А у меня тоже была девушка, но отношения с ней складывались совсем не так, как мне хотелось бы… Вика выросла в обеспеченной семье, и ей постоянно казалось, что я ее недооцениваю, что она мало получает от меня. Мы часто ссорились, я пытался объяснить, что нам с Максом приходится самим всего добиваться в жизни, с нуля. Но она капризно выпячивала губу и упрекала меня во всем — снова и снова.

Мы то расходились, и я обещал себе больше никогда не вспоминать об избалованной девчонке, то опять мирились — и все начиналось заново.

Максим с Мариной между тем поженились. Через два года у них родился малыш, которого назвали Мишей.

— Вылитый Макс, — с восхищением говорила Маринка, разглядывая крохотные пальчики и целуя бархатистые розовые щечки.

— Следующей будет девочка, точная копия тебя, — говорил Макс и улыбался.

А я с некоторым недоумением смотрел на это чудо — маленького, но такого настоящего племянника. У меня — племянник! Теперь я — дядя! Дядя Рома… Было смешно и как-то нежно. Хотелось защищать и оберегать и Мишеньку, и Марину, и Макса. Ведь они были моей семьей, больше у меня на всем свете никого не было. Вика? Вика опять хлопнула дверью и ушла, кажется, навсегда, прокричав напоследок обидные слова о подкидышах из детдома, которые не ценят хорошего отношения. Это, значит, обо мне и моем брате. Ну, что ж… Я стиснул зубы и не побежал за ней. Ведь я уже видел, какие бывают женщины.

Марина очень любила Макса. А я, кажется, влюблялся в нее.

В жену брата… И не знал, что делать. А погасить свое чувство не мог — она притягивала меня, как магнит, я только теперь, глядя на нее, понимал, что означают слова «женственность», «красота», «нежность»… А еще — «верность». Марина — и это сразу было понятно — душу продаст за своего Макса, их любовь была как в лучшем кино, и я по-хорошему завидовал своему брату.

— Не грусти, Ромка, — сказал он однажды, крепко стиснув мою руку. — Ты тоже обязательно встретишь хорошую девушку.

— Такую, как твоя Марина? — криво усмехнулся я. — Таких больше нет.

Он помолчал.

— Я все понимаю, Ром. Понимаю, как тебе тяжело. Спасибо, что держишься… Но знаю, что могу на тебя положиться, и это для меня главное. И поверь — у тебя тоже все будет хорошо.

Он все понимал, мой брат. И что я люблю его жену, и что скорее позволю отрубить себе руку, чем признаюсь ей в этом. И что для меня дороже всего на свете — его счастье. А я уж как-нибудь…

Все перечеркнул тот страшный день. День, когда я погиб. А мой брат, — который всегда, с самого детства, был лучше, чем я, — остался жить.

Мы выехали рано утром — надо было сделать к обеду почти восемьсот километров. Макс, невыспавшийся, с красными глазами, постоянно зевая, сидел за рулем.

— Опять у Мишки зубы резались? — сочувственно спросил я.

Он кивнул.

— Давай поведу, — предложил я. — А ты поспи пока… Сменишь меня через пару часов.

Мы поменялись местами. Макс привалился к спинке пассажирского сиденья и мгновенно отключился, а я… Мне было очень важно ехать с той же скоростью, хотя водил хуже брата. Сжав зубы и прищурившись, я жал на педаль газа.

В какой-то момент ехавшая впереди «тойота» резко затормозила, я успел заметить, что в сантиметре от нее вылетела на встречку груженая фура и мгновенно оказалась прямо передо мной. Где-то вдалеке, будто через слой ваты, послышался звон разбивающихся стекол. Медленно, как в кино, посыпалось лобовое… Я очнулся от острой боли в бедре. Вокруг была тишина — и пустота. Я мгновенно все вспомнил. Вот гады, уехали что ли, бросили нас здесь одних подыхать?

Повернувшись к брату и застонав от боли, я испугался так, как не пугался никогда в жизни. По белому, бескровному его лицу медленно струилась кровь. Макс сидел, безжизненно свесившись на сторону, почти повиснув на ремне. Неужели — все, конец? — промелькнуло в голове. Но в этот момент Макс тихо застонал и приоткрыл глаза. «Брат… — я скорее догадался, чем услышал. — Рома… Береги Марину и Мишу…»

Кровавая пена вскипела в уголке его губ. Максим вздрогнул всем телом и замер. Мне хотелось завыть от страха и горя, но я сдержал себя: брат бы на моем месте не выл, он бы, прежде всего, выполнил то, что должен сделать! Всхлипывая и не обращая внимания на усиливающуюся боль в бедре, я быстро и осторожно отстегнул ремни. В то утро мы, не сговариваясь, оделись почти одинаково: джинсы, которые покупали вместе, голубые клетчатые рубашки… Только кроссовки были разные. Вернее — у меня кроссовки, а у брата мягкие кожаные туфли, он очень любил хорошую дорогую обувь.

Торопясь и ломая ногти, я содрал свои кроссовки. Обойдя в одних носках машину, стараясь не наступать на почти бесчувственную правую ногу, осторожно разул Макса. Натянуть на его ноги кроссовки оказалось сложнее, чем я ожидал — чуть не потерял сознание, пока это делал. Зато потом все было просто: переложить документы в свой карман, обуться, вытащить телефон… Я не успел никуда позвонить — увидел, как мчится к нам та самая «тойота», а за ней — машина «Скорой помощи», и мгновенно вырубился.

Второй раз очнулся уже в больнице. Возле меня сидела неподвижная, будто Окаменевшая, Марина.

— Как ты? — одними губами спросила она, увидев, что я открыл глаза.

Я молчал. Сердце колотилось как бешеное. Догадалась или нет? Как себя вести — как Макс или как я сам? Марина помогла мне. Она наклонилась и поцеловала меня — так нежно, как целуют только любимого мужчину. И тут же отпрянула:

— Рома?

Я не успел ничего сообразить. Марина вскочила и отошла на шаг, кусая губы. Она смотрела на меня почти с ненавистью.

— Как ты догадалась? — я попытался улыбнуться.

— Не такая уж я дура, чтобы принять за своего мужа чужого…

В этот момент лицо Марины исказилось, она закрыла его руками, ее плечи затряслись в рыданиях, забыв о том, что у меня покалечена нога, я кинулся к ней, но тут, же с тоном повалился обратно на постель — перед глазами потемнело.

— Рома… — заливаясь слезами, Марина уложила меня на подушки. — Значит, это Макс… это Макса…

— Да, — твердо ответил я. — Прости, что хотел тебя обмануть. Это не для себя, не подумай… Брат успел попросить, чтобы я заботился о вас с Мишкой. Марина… Давай похороним Ромку. Он был хороший, но Макс всегда был лучше. Так уж у нас получилось… И у Мишки будет отец, — я говорил сбивчиво, лихорадочно, будто кто-то диктовал мне эти слова.

Марина, не отрываясь, смотрела мне в глаза. А я повторял и повторял, словно в бреду:

— Я буду вас любить и беречь, всю жизнь. Честное слово, Марина… Все будет так, как ты захочешь. Пусть для всех погибнет Ромка… Он все равно — неудачник, а Макс пусть живет, я все сделаю, чтобы он жил, и чтобы вам с Мишкой было хорошо.

Глаза заволокло мутной пеленой, замелькали осколки лобового, я опять услышал последний стон Макса…

Когда снова очнулся, то долго не мог сообразить — что было на самом деле, а что привиделось. Марина с плотно сжатыми губами сидела рядом. Увидев, что я открыл глаза, она твердым шагом подошла к двери, открыла ее и крикнула:

— Сестра! Мой муж очнулся! Мы встретились с ней глазами — и я все понял.

С тех пор, вот уже почти три года, на свете живет Макс. Муж Марины и отец Миши. Ромка в тот день погиб, его похоронили, на могилу прибежала Вика и долго плакала. А мы с Мариной стояли чуть поодаль, опустив головы. Первый год я боялся дотронуться до Марининой руки, спал в гостиной, а она — в детской, рядом с сыном. Но потом, как-то незаметно, мы сблизились. Она уже не отшатывалась, если я касался ее плечом или рукой. И я постепенно осмелел…

Теперь я — полностью Макс: мне кажется, сделался таким же смелым и уверенным, как он. Даже ремонтировать машины стал лучше — откуда-то руки знали, что делать. Может быть, потому, что раньше во всем надеялся на брата, а теперь приходилось все делать самому. Я буду беречь их всю жизнь. Я обещал.