Джилл из «Голубого дома». Лёгкая эротика. 18+

Эта вымышленная история, очень понравилась моим стареньким учительницам.  Благодаря Зеленцовой Екатерина Васильевне, которая от урока выделала я в конце 10 минут, читала нам «Джейн Эйр». Впечатлило, и этот роман я посвящаю моей учительнице русского языка, которая ценила меня, сделала из меня, можно сказать, писательницу разножанровую!

История полностью вымышленная, как и герои. Любые совпадения случайны. Фанфик (название самого произведения, моего самого любимого, не пишу, кто догадается, пусть напишут, скажу правильный ответ)

1

Детство маленькой Джилл.  Поместье «Голубой дом»

Взросление

В поместье терпеливо ждали рождения ребенка.  «Голубой дом» — так прозвали это поместье. Иногда, старожилы, называли «Дом Оренды».

Эту трудолюбивую семью знали не только в их деревне, где дома находились далеко друг от друга, у каждого были большие частные территории, расположенные за пригорками, за лесами или реками, за равнинами да полями, но дружные соседи всегда навещали друг друга, знали друг о друге порой больше других, а потому о мастерах на все руки и рукодельниц их рода знали все.

К ним приезжали с заказами, приглашали к себе, чтобы работа шла быстрей до окончания срока, тогда работники жили в большом бараке.

Мужчины в семье Оренды были строителями, а увлекались деревянными поделками, украшали мебель узорами да рисунками, делали зеркала с рамами по фантазиях работодателей. Одним словом, все были мастера на все руки, что и передавалось из поколения в поколение.

Женщины тоже многое умели, когда мужья уходили на войну или уезжали за тридевять земель продавать и покупать необходимые вещи, женщины занимались мужскими делами, но, как правило, шили одежду, кто обувь, им заказывали смастерить или сшить различные игрушки, чаще девочки просили сделать куклы с праздничными нарядами, с колясочками и домиками.

Деньги у них водились, но и тратили с умом. Потому считались самыми востребованными и одними из обеспеченными в регионе, у которых можно и хлеба попросить, если нужда заставит.

Но только семейные друзья и некоторые соседи знали, что прадед Джилл был писателем, и где-то в прошлом он был последним потомком индейцев. Оренда — это женское имя, переводится как «земля» с индейского. Последняя чистокровная скво.

А Орендой звали его любимую женщину, которую он любил еще в молодости, которая была ненамного старше него, и та, что стала его верной спутницей жизни. Когда строил это великолепный большой дом, то он воплотил мечту любимой Оренды. Он внимательно слушал ее, запоминал всё, о чем она мечтала ее любимая, запоминал всё до мелочей, а дома записывал и делал эскизы, продумывал каждую деталь, которую он воплотит в строительстве.

Голубая мечта сбылась — «Голубой дом» как большая незабудка на фоне зеленой горы и лугов, недалеко от речки-змейки.

После свадьбы они жили в доме ее возлюбленного, то бишь, дедушки, ведь родителей она потеряла рано, те погибли в неравном бою за свои земли, которые хотели у них отобрать городские жители для постройки железной дороги и города в их прерии.

Старики любили повторять эту свою прекрасную историю, которая стала родовой легендой.

Дед воспитал в Оренде больше пацанёнка, не хватало девочке женского внимания и ласки. Читал книги, вспоминал жену, как она воспитывала маму этой самой внучки — Джилл.

Ночами он мечтал, думал, а днем, когда Джилл подросла и он возил ее в крытой повозке до соседнего большого поселения, чтобы она могла покататься на городских больших качелях, играть с другими детьми. Там он не ждал ее где-нибудь в пивной или в местной гостинице, а терпеливо следил за ней, сидя в фургоне, мысленно сочиняя свои романы. Иногда он закупал сразу много тетрадей и амбарных книг для черновой работы. очередным романом или поэзией.

Это видела внимательная добрая и умная Оренда. Ообряла его увлечения, читала его романы и поэмы, словом, была главным читателем и советчиком. Но, кроме как радоваться и восхищаться творениями мужа, другого делать не умела. Вот такая лёгкая и жизнерадостная Оренда была в его жизни, которая обожала их дом, построенный с любовью, ведь они его строили вместе. Этот дом — дом счастливой жизни, где выросли их дети, и теперь растет малышка Джилл.

Училась Джилл легко и радовала деда своей учебой. Да только вот поведение желало быть намного лучше. То одноклассников или слабого ребенка защитит, и влетает, конечно, в первую очередь, на защитницу. То сдачи даст, когда вдруг кто решится дернуть ее за шикарные черные косы.

Они еще не видели с распущенными волосами!

Про такие волосы — мечта цирюльника или рекламщиков. Когда она собирается ложиться спать, то брала куклу, которую сшила ей бабушка по ее заказу, а кроватка ее была невысокая, чтобы она спокойно слезала с нее. Также и ради любимой Оренды смастерил широченную тахту вместо двухспальной кровати, которая находилась в их спальне, по соседству с комнатой внучки.

Перед сном Джилл залезет к бабушке под одеяло, Оренда нежно ее обнимет, обязательно сказочку расскажет. А, когда малышка заснет, она берет на руки, медленно спускается с кровати, переносит в другую комнату и бережно кладет туда, и обязательно поцелует милашку в лобик. А кроватку дед делал с резными узорами, а на спинках были вырезаны звери и птицы, которые обитали и их краю. Когда внучка не могла заснуть, она рассматривала их, придумывала свои сказки, мечтала.

Каждый вечер она мыла ноги, чистила зубы, и спала без одежды. Когда было жарко, она отбрасывала во сне одеяло, но под утро свежесть лизала ее тело, и она снова находила сброшенное одеяло и укутывалась, съежившись, пока не согреется. «Свобода тела во время сна — здоровое тело!» — Учила ее бабушка, которая  когда-то и дочку так воспитала.

Джилл тоже, как и ее бабушка, распускала, как бабушка, толстые тяжелые косы, причесывала перед сном. При блике луны ее волосы блестели, как грива их иссиня-черного коня Алмаза — ее любимца. Волосы послушно ложатся на ее спину, как будто ухают от того, что, наконец, вырвались на свободу. Когда она лежала, казалось, что они покрывают всю подушку, и, как текучая бурная река, будто спускаются водопадом почти до пола. Она себя иногда воображала Алмазом, гладила свои роскошные волосы, будто гладит коня.

Но по утрам она должна быть девочкой, потому дед  научил ее заплетать косы самостоятельно. Она вновь проснется, сладко и долго потянется, изгибая тело, как юркая ящерка, встанет, быстро оденется и бежит в ванную комнату. Душ, сушка длинных волос льняным полотенцем, и так, с распущенным она ходит в комнате: уберет постель, польет цветы в доме, поможет завтрак приготовить, иногда за водой сбегает — колодец во дворе. Там громко и радостно поздоровается с Алмазом, который давно ждет ее и с радостным ржанием кивает головой, отчего его шевелюра при солнце переливается, как молодой петух, весь черный с гребешка до лап, так и его  куры, которые кажутся среди обычных кур в большом дворе бегающими маленькими черненькими переливающимися на солнце бриллиантами, где жеребец кажется большой алмазной горой.

Пока набегается, поскачет с распущенными волосами по двору, волосы подсохнут. А там уже и завтрак готов.

Быстро поднимется в комнату, сядет перед самодельным шикарным трельяжем, который когда-то был сделал дедом для ее матери, и начинает причесывать свои локоны. Потом берет тонкие прочные ленты, заплетает косы, которые в конце соединяет их, не любит она одну косу, так не принято ли у них, то ли из какой практичной цели, но обычно либо две косы, либо две в одну после середины заплетания. Так в их семье делали и бабушка, и мама, теперь и Джилл.

Да и дед сам ходил с косичками, как когда-то его давние предки. И смастерил себе длинную курительную трубку, чтобы походить на своих прадедов. Петушиные разноцветные перья из хвоста он скручивал в бусы ловцов сна, которые служили обычным украшением во всем доме, но и которые очень хорошо у него раскупались. Даже приезжали из Большой земли — горожане — любители необычного и красивого. Но были и те, кто верил в привидения и для них мандалы и ловцы снов совсем не были забавой, они свято верили в их магическую силу!

Когда Джилл стала подростком, она расцвела, как самая яркая и красивая роза во всей округе, короткие платья дед стал запрещать, ведь покупатели приезжали из города, на нее с интересом стали смотреть покупатели, завидовали ей дочери и даже жены покупателей или заказчиков, даже с некоторой ненавистью, но приходилось терпеть. Они знали древнюю историю, как один такой высокомерный покупатель послушался жену, и перестал приезжать за товарами. Семья деда не переживала, нехватки в покупателях никогда не испытывали, жили безбедно и не голодали, сами могли поделиться, притом, без возврата, если другие не имели возможности вернуть деньгами, но благодарные покупатели привозили им гостинцы, Джилл — игрушки, сладости, словом, жили себе да добра наживали.

Детство у нее всё еще жило в голове, даже когда ее подружки рассказывали друг другу, куда они бегают со своими парнями, чтобы родители не заметили, в чьих сеновалах прячутся, рассказывали о том, что лучше, чем страстные поцелуи, на свете среди влюбленных ничего не бывает! А Джилл только слушала и придумывала себе своего парня, ночами фантазировала себе свои истории, сочетала с книжными героями и рассказами подруг. Подруги уже много знают про жизнь и любовь, но при родителям включают дурочек, потому родители уверены, что они и Джилл еще маленькие, им ведь всего ничего пятнадцать-шестнадцать лет!

Мудрый дед волновался за свою ненаглядную единственную внучку, он понимал, что когда-то и она выпорхнет из уютного любимого гнездышка и построит себе новый, свой. Грустно становилось ему, одиноко. «Эх, Оренда, и наша малышка уже выросла, посмотри, какая стать, какие волосы, не хватает только короны, тогда она — принцесса! Как ты в молодости!» — Вздыхает дед, глядя на непоседливую Джилл. Он научил ее быть скромней, одеваться так, чтобы кофточки были застегнуты на все пуговицы. Сначала ей было непривычно и неудобно, привыкла, чтобы шея и грудь были открытыми, это дед разрешал, но при появлении на пороге чужих приезжих, она должна была застегивать обязательно, если забывала, дед взглядом напоминал.

Джилл всегда расспрашивала его о матери, какой она была в детстве и в юности. Девушка знала родителей до пяти лет, но она запомнила образ цветущей веселой и неунывающей мамы, и бесконечно влюбленного в нее папу — отражение жизни деда и бабушки Оренды. В любящей семье дети растут как ухоженные цветы в розарии. Она слушала его и восхищалась, рисовала свои картинки в голове, потом постепенно переносила свои фантазии на полотна. Бабушка украшала дом, печь, стены своими рисунками — птицами, зверюшками, цветами, а ступени крыльца бабушка красила в цвета радуги, получалось забавно — на фоне нежно голубых стен дома и крыльца, довольно широкого и длинного, где она могла бы с Алмазом пройтись несколько его шагов, ступени выделялись яркими пастельными тонами радужного семицветья. Вот такая смелая бабушка была, не боялась чужого мнения: «Это наш дом, мой дом, и мне решать, как жить, что и как красить, правда, милый?» Ну разве он мог ей сказать что-то обратное, когда они вместе всё это и затевали, а до этого совещались, продумывали и претворяли мечту в жизнь. Оставалось только жить и любоваться своим маленьким радостям, а эта живая и теплая энергетика передавалась другим.

Когда читала книжки, а она украдкой выбирала себе на ночь очередную книжку про любовь и зачитывалась. Дедушка заметил, что девочка читает «бабушкины» книги, и будто нечаянно принес из старого сундука, что на чердаке, старые журналы модной одежды, которые для работы использовала Оренда.

Но всё равно ей не было понятно, что такое — «любовь». Она знала другую любовь, родительскую, дедушкину и  бабушкину, любовь к природе и любимому поместью.

Поместье «Голубой дом» был виден издали, ибо он располагался на вершине первой горы, сразу после моста, где протекала спокойная небольшая речка, через мост постепенно по земляной дороге, по краям которой с одной стороны была обычная поляна с разнотравьем и различными цветами, а с другой — начиналась огороженная территория семейства предков Джилл.

И, поднимаясь до ворот, заборы продолжались дальше, и исчезали за поворотом этой горки.

Если едешь в их сторону, то видна другая гора за их участком, туда Джилл бегала с подружками и загорала. Эта гора для них была волшебной, сказочной, особенной. Раньше они воображали себя феями, приносили разные тряпки, украдкой мамины платья и туфли на каблуках, все это они одевали и обували, ходили как светские дамы, высоко подняв голову, будто так себя и должны вести феи, палочками размахивая, как полагается сказочным крестным.

А иногда бегали к мосту, раздевались догола и плескали подолгу в воде, как рыбки, на берег выходили передохнуть, позагорать, а потому к концу лета они все имели бронзово-черноватый оттенок кожи, их бы черные петухи и Алмаз приняли теперь за своих. Теперь иссиня-черные волосы сочетались со смуглой загорелой кожей красавицы. И девушки не «линяли» от солнепёка, а загар равномерно ложился везде, в душе не было больно, и щетка смывала остаток речной пленки от водорослей, песка.

Назавтра снова встречаются и целый день веселятся, рассказывают про ночные побеги из дома. Джилл мечтательно слушает подруг.

А так, лежишь себе с ними на горе, когда играть в феи надоест, пообедаешь прямо на траве, заранее вернув пледы из шатров в «скатерть», потом загораешь на спине или животе. Если на животе, то на скрещенные руки положат головки, смотрят вниз, а кто устал, уже спит и видит свои сны, возможно, про любовь.

А там, внизу, видно все как на ладони — их территория, тропинка к мосту, за ним — длинная дорога, которая уходит в лесок, за ним уже другие дома, соседские, которые кажутся игрушечными — маленькие и разноцветные.

Точечками видны стада домашнего скота, а птичий народ практически не виден, только что-то там иногда сверкает, видимо, перья, тогда понимаешь, что это куры и петухи мелькают.

Слева и справа — широкие поля с посевом или большие куски земли с нетронутой природой — зеленые луга, где разбросаны кучками желтые, лиловые, оранжевые, белые цветы, или вперемешку. Как будто природа, подобно художнице, мазками создавала свой неповторимый шедевр. Такой «наряд» природы тоже любит вспоминать и писать об этом на своих полотнах Джилл.

Может, потому в молодой головке уже писались живописные картины, ведь рисовать она любила, как и ее бабушка? А какие Оренда она ткала ковры и дорожки!

Время бежит. Вот, уже и соседскую подружку из детства, которая больше всех знала про любовь, с которой дружили чуть ли не с пеленок, вместе бегали в школу, закончили, выучились, вышла замуж. Муж ее — тот самый парень, с кем она встречалась много лет, а в последние пару лет они уже не скрывались и все знали, чем это всё должно закончиться.

Потом вышли и другие. Осталась, выходит, она одна без пары.

И уже без подруг.

Жизнь их удалась! Деревня — сердце каждой из них, а потому они вернулись в родные края сразу после учебы, хотя у них были заманчивые предложения и перспективы остаться жить в городе. Нет, это не про них. Родные края, любимые места, родители, и дом, милый дом, которые все вместе ждали их возвращения.

Джилл тоже любила свой дом и двор, и она не представляла себе жизнь без Оренды с дедушкой. «Ты мою судьбу повторяешь, но тебе нужно думать о своем будущем, может, в городе тебе будет намного лучше, чем здесь, с нами,  со стариками…»

Может, потому в юной головке писались рассказы о природе и сказки про принцесс и фей?! А бабушка с дедушкой всегда были королем и королевой на заднем плане всегда: на троне или стоя, тогда король обнимал королеву.

Пока, еще девушками, подружки Джилл, болтали о своих бойфрендах, смеялись и учили «глупышку Джи», она представляла их принцессами с принцами, но сама взрослеть не спешила. «Всему свое время!» — Утешала ее бабушка, когда внучка плакала, потому что она одна и у нее нет пары.

Когда девушки вышли замуж, она осталась одна. Они уже не бегали к ней домой, чтобы побежать дальше, к волшебной горе, где рождаются фантазии и сказки. Она садилась на Алмаза, распускала свои тяжелые косы, и они неслись на гору. Красивое зрелище — переливающиеся на солнце черные волосы и грива, загорелая девушка на коне вороной разновидности масти на фоне светлой жизни.

Потом она давала свободу жеребцу. Алмаз ел траву, спал стоя. Джилл оставалась в одной сорочке, чтобы ветерок ласкал ее тело, а он путался внутри одежды, не мог найти быстро выхода, потому в это время Джилл была похожа на колокольчик- один из ее любимых цветочков. Она сидя на деревянном планшете, куда она ложила листы ватмана, делала наброски своих будущих картин или на амбарной тетради писала свои мысли будущих романов, иногда, откладывая черновики, обедала и спала.

Так проходили ее спокойные дни затянувшегося детства.

Потом, под вечер, когда начинало вечереть, Джилл пешком спускалась домой, Алмаз не спеша шел следом за хозяйкой, иногда мог остаться и помечтать, поесть траву, иногда смешно фырчал, тихо ржал, мог отстать и надолго. Он всегда возвращался домой сам, когда хотел. Ему тоже нужна была свобода время от времени, как и людям, ведь работал он «транспортным конем».

Во дворе она добавляла воду в корыто, чтобы птицы пили вдоволь, добавляла и в конюшню, для бани принесет. В другой раз цветы польет, плодовые деревья. Когда еду в чугуне во дворе приготовит, ужинают на крыльце-веранде.

В минуты вдохновения брала кисти и писала свои прекрасные работы. Сначала она сделала несколько картин, где она просто написала всю свою округу, каждый цветок на поляне или лугах, любила писать свое поместье, то в реальном виде, то в сказочном, как маленький дворец феи.

Поместье было в каждой картине. Если то был цветок крупным планом,  то поместье голубело на заднем фоне. Если же уделяла внимание поместью, то рисовала каждую детальку, тогда цветы окружали его, куры да собака, которым имена не давали тогда, обязательно кошка. Как же без Крона? Почему «Крон»? Да просто. Бабушка обожала желтый крон, поэтому запомнилось. Почему бы и не Крон?!

Кот был не против.

На поляну теперь бегал другой, молодой пёс, которого она нашла полудохлым на дороге, кем-то брошенным, покалеченным, когда они в очередной раз ехали на базар в город. Старый пес, о котором мы не стали вести речь, был обычной доброй хорошей псиной. Если кот у них ходил по пятам, как собачонка, то собака имела кошачий нрав — сама по себе жила и гуляла. Ее не привязывали, надобности в ней не испытывали, но как-то она забрела к ним, так и стала верным другом. Больше друзей — жить веселей!

Теперь она не была так одинока. С ней был верный мохнатый жизнерадостный большой щенок. В наше время он напомнил подросшего щенка алабая. Он бегал за бабочками, нюхал цветы и иногда чихал. После того, как набегается вдоль под гору, на лужайки, за вторую гору, приходит, еле волоча лапы, и беспробудно спит недалеко от Джилл.

В непогоду она пишет свои рассказы и сказки. Она еще не знает, что в далеком будущем она будет автором и иллюстратором своих произведений, о котором узнают не только в ее стране, но и далеко за ее пределами. Джилл писала для себя, читала одна и удивлялась, что это ее рук  дело. Как-то сами по себе пишутся и всё, отложит, будто забудет. Начнет читать и сама удивляется: «Неужели я так могу писать?! Неужели это я написала?!»

За лето она получала такой бронзовый загар, что приезжие видели девушку во всей красе — загорелые красивые стройные ноги, руки, лицо, на котором блестели чёрные огромные глаза, и всё это — темный цвет глаз, иссиня-черные волосы, пухлые маленькие губки, всё лет создавали великолепный портрет молодой владелицы «Голубого дома».

Постепенно о ней стали поговаривать и в городе. «Вон, что-то еще везут дед с внучкой Джи!» и бегут посмотреть, чтобы купить очередную поделку или безделушку. Городские любят сокращать имена, потому легко угадывали в Джи девушку из «Голубого дома». Самодельную бижутерию или безделушку охотно покупали по несколько штук сразу, деньги не жалели, давали даже чаевые.

Теперь и у нее был свой «банк» дома. А дедушка желал, чтобы ее заработки принадлежали только Джилл: «Ты — женщина, а какая женщина без достатка?» И он вспоминал, что так же воспитал и жену, потому она была у  него первая красавица! Любимая женщина должна быть для мужчины королевой, нужно сделать ее такой, тогда любовь не будет угасать, а только набирать обороты. Так и не заметишь, как счастливая старость подкрадется.

А потому и дети, и внуки растут по подобию старших.

Джи много умела к двадцати годам. Школа позади, рукописи она прячет в чулане, каждый роман — в отдельной коробке из-под шляпок или обуви, на крышку которой приклеит бумагу, специально прожжённую ею по краям разрезанные тетрадные бумаги одного размера, запасы которых она откладывала в старом бумажнике. Такая обгорелая бумага напоминала ей старинные газеты, которые горели в урнах города, куда они приезжали.

А на бумаге она красивым каллиграфическим почерком писала пожелания, цитаты, которые ей нравились, красивые выражения. В школе она была одной из самых лучших учениц, да еще и с образцовым почерком, поэтому поведение ей прощалось.

Она не только к двадцати годам умела писать картины и прозу со стихами, но и экспериментировала с почерком все больше и больше, выдумывала свои шрифты, к каждой теме у нее был свой «почерк». Всё это для нее было одним творчеством. Больше она любила витиеватые буквы, что-то вроде рукописного шрифта «Глория», такой стиль письма напоминали ей письмена из произведений о любви, представляла также фей и принцесс из сказок.

На полотнах она уже изображала женские и мужские фигуры, запоминая образы из иллюстраций в книжном магазине, людей, которых она выделяла из общей массы. Среди них были и обнаженные натуры в различных позах, но ей нравилось рисовать их загорающимися на берегу рек или купальщиц.

В свои  двадцать лет она выглядела как пятнадцатилетний подросток. Но ее картины говорили о том, что в ней уже цветет настоящая женщина. Дедушка стал волноваться, когда она из портретов любимого пса и Крона, перешла на портреты и тела. Среди лиц он узнавал своих односельчан и покупателей, знакомых, продавцов по рынку, ремесленников. За столько-то лет можно изучать все детали на человеке.

Но чаще всего она рисовала портрет юноши, который проезжал мимо них, когда они встречались по пути в город. Видимо, этот юноша ездил к своим деревенским бабушкам и дедушкам. Так часто ездят только к  близким людям и любимым.

Еще больше волнений дед стал испытывать, когда он поднялся на чердак за чем-то важным, и открыл прикрытые «доски», как он сначала подумал. Он увидел великолепные работы его маленькой Джилл — реалистичные картины, уверенные работы, хоть на выставку отправляй!

Вот виноградщицы топчут своими стройными пухлыми молодыми ножками сочные плоды винограда для вина в широких тазах; а вот купальщицы у реки загорают; то репродукции, копии тех, что возле здания музея в городе да на витринах выставочных залов.

Интересно, что она пишет в своих любовных романах? Он не лез после этого на ее чердак, который она превратила в уютный милый домик, в котором нет места другим, это ее внешнее сердце — маленький дом, милый дом.

Вторжение в чужой мир — это последнее дело негодяев. Он только видел этот чудесный мирок, когда она пригласила его после большой уборки. Считая, что деду не интересен женский мир тряпок да всякой мелочи, она больше его туда не приглашала. А для него не представлял интерес.

Ветры, которые любят посещать волшебную территорию «Голубого дома», иногда шалят, дуя друг на друга, поднимая пыль, листья, играя между рукописями, листая страницы амбарной книги дедушки, который вышел писать на веранду. А на крыльце осенними днями разноцветным красивым покрытием лежат листья — недавно сорванные с ослабевших деревьев и старые, которые уже ломаются от сухости. А ветры будто специально подули к ним во двор, будто подбадривая Джилл, и, чтобы любительница красоты жизни в очередной раз не любовалась, но и принялась за свои новые картины, но уже из гербариев — аппликаций из сушеных трав и цветов, веточек и ниточек с пряжей, веревочками и лентами, разорванными бумажками из набора цветных бумаг, словом, на чердаке у нее есть всё для творчества.

И такие картины, как и масляные, она оставляла сушить в больших просторных сенях. Каждый, кто приезжал, не только любовался, но и просили продать. Но Джи не любила продавать свои работы, они для нее были как дети. Потом стали предлагать еще больше денег, но отказ некоторые принимали как оскорбление, ругались, обещали больше не приезжать. Но дома требовали новинки, потому покупатели всё снова и снова приезжали, делали заказы деду, через него они получали ее работы — не картины, а рукоделие или аппликации, панно или макраме, вязанную одежду или украшенную обувь по заявке. Ведь лучше него во всей округе никто не умел так мастерски делать много работ, а теперь и внучка под стать деду выросла!

После того, как люди любопытствовали, Джи стала сушить картины на чердаке. Благо, дом длинный и потому чердак, как третий этаж, расположился  на весь периметр — копии комнат третьего этажа. Она даже решила убраться во второй части под крышей дома. Там она будет хранить картины и рукописи, создаст каталог. А в старенькой части она будет писать книги.

Однажды она попросила дедушку дать почитать его книги. Дед долго не решался, думал и думал, но настойчивая девушка постоянно напоминала о своей просьбе: «Ладно, в конце концов, это моя дочка, моя кровинушка, пусть читает!»

Джи не знала, что дедушка пишет давно, и у него тоже аккуратно сложены были рукописи… по коробкам и подписаны, только без наклеек. Вот в кого это она пошла! А она-то думала, что это ее находки. Да ладно, все так. Так вот и мудрости постепенно училась от деда, где гены всплывают и помогают.

Вот в кого она такая романтичная! Дедушка писал о своих путешествиях и переездах с родителями до встречи с Орендой. А это были юношеские воспоминания. Такие мемуары, а в детстве это слово было для нее сродни со словом «старость», потому в журналах перелистывала такие воспоминания старых людей. Только теперь она поняла, что много потеряла, ведь мемуары — это не только воспоминания, но и интересные рассказы, истории, встречи, путешествия, словом, теперь она с удовольствием читает все журналы от корки до корки.

У дедушки были рассказы и поэмы, где тексты писал слева, а иллюстрации прилагал на правой странице рукописи. Тогда писали еще перьевыми ручками, оттого буквы были слишком красивыми и изящными! Даже после скорого появления шариковых ручек, все бросились покупать. Но после того, как он попробовал писать, ему не пришлись такие новшества по душе, и он с детской радостью в душе вернулся к перьям.

А самая толстая рукописная книга была про любовь. Это была единственная и последняя книга деда. Начал он ее тогда, когда встретил свою первую и единственную любовь — Оренду. После рождения дочери он редко возвращался к творчеству, лишь иногда, когда это было возможным, он перечитывал начатое, исправлял, добавлял, потом продолжал писать: «Это моя долгоиграющая пластинка», — шутил он. Так было и тогда, когда родилась Джи. И тогда, когда погибли ее родители, и когда от переживаний стала быстро чахнуть любимая женщина, вот потому писалась с большими многолетними перерывами.

Джи читала и плакала, столько она не знала про их жизнь! И она дала себе слово, что в будущем она обязательно станет обеспеченной, чтобы не только жить так, чтобы было хорошо всем в ее окружении, чтобы продолжить свои увлечения, писать,но и работать, выйти замуж и родить детей  в любви. И любить только его — единственного и любящего мужчину ее романа!

Дедушка сначала смущался, считая, что роман его — это баловство, лекарство от депрессии и чтобы не сойти с ума от безвыходности, ведь и писал ее для жены, да она не пережила смерть сына и любимой снохи, которая стала для них дочкой. А у нее не было родителей, потому благодарности ее не было границ!

Джилл родилась в большой любви и жили они счастливо, как в ее романах.

Однажды дедушка попросил разрешения посмотреть ее новые работы. Она повела его на чердак. Удивился, что она превратила запыленный некогда участок нежилого помещения в настоящую милую комнатенку в стиле шебби-шик. А вторая комната, как и задумывалась, стала ее мастерской и хранилищем всех ее работ.

У стены опять сушились три новые работы.

Также заметил в самом углу газеты. Внимательно пригляделся, а это лежали стопкой не просто газеты. Из большой коллекции осенних разноцветных листьев, которые она хранила под гнетом, не в коробках, а наложенные друг на друга газетах, между которыми сохли аккуратно выложенные листья. Гербарий!

Когда к ней приходили минуты вдохновения, она по записанным закладкам выбирала листья, раскладывала на большой доске, выбирала, вырезала фигурки, подгоняя под картину, которая на данный момент у нее находилась в голове, и тогда она будто фотографировала из мозга свои картины на бумаги негативом — наброски, которые умело красила красками или листьями из гербария.

Пока внучка открывала новые работы, он потрогал стены, которые она гофрировала из разноцветных бумаг, а напротив окошка висел портрет ее воображаемой семьи.  Дедушка улыбнулся, что внучка-то уже совсем большая, вон, какой у нее сильный мужчина с хорошим лицом и трое детей. Дай-то бог! Пока она мечтал, заметил напротив большого стола, что внучка повесила ковер. Он был необычным. Это заметила Джилл и улыбнулась:

— Ну-ка, дедушка, посмотри, что ты узнаёшь здесь?

Из старой одежды Оренды, ее родителей, некоторые свои одежонки, которые он собирался выбросить, она аккуратно вырезала квадраты и сшила коврик. А вещи она не выбрасывала, даже тогда, когда дед убирался и выбрасывал, чтобы сжечь, она выбирала из тряпья нужные фрагменты и вырезала прямо у бочки для сжигания мусора.

Потом она убирала под кровать, пока не увлеклась чердаком. Дед не возражал. Он понимал, что для него это груз для души, воспоминания, хоть и хорошие, да вещи слишком уж близки и кажется, что не умерла его любовь, а вышла корову доить, сейчас придет. От таких мыслей с ума сойдешь. С глаз долой, не в вещах счастье. Но девочка на то и девочка, чтобы тряпки любить.

Какая она мастерица и выдумщица, настоящая модельер! Вон, как она из юбки мамы сделала себе другую, пришила волан к своей юбчонке из низа маминой юбки, пусть из другого материала, зато необычно и даже стильно получалось! А из ночных сорочек Оренды вырезала ажурное шитье и пришивала к кофточкам манжетки, низ кофточки, широкое шитье шло вместо ленты на ее волосы.

В кофточках, где были пуговицы до горла, также перекраивала старые, вырезала полукругом лиф, пришивала ажурное шитье, и получалось совершенно другая кофточка — боди, которое прикрывало те прелестные выпуклости, которые созревают в юности.

— Дед, мне хочется отрезать волосы, как городские, можно?

— Девичья краса — в косе, — говорил ей дед. — Отрежешь и как мальчишка будешь! Волосы долго растут, они ведь не волшебные, как твои сказки!

Дед был первым читателем всех ее фантазий, потому он знал ее через героинь, знал, о чем она мечтает, что она хочет. Баловал он ее, а радовалась она любой безделушке как ребенок. Обнимашки-целовашки для деда — это последние краски в его жизни. В Джилл с возрастом появлялись всё новые и новые черты от Оренды.

Назавтра должны были приехать из города те, кто был у них постоянным заказчиком и хорошими покупателями. Старели деды и бабушки, старели и их дети, но и вырастали и взрослели их внуки: росли и расцветали дочки и внучки, грубели и возмужали сыновья и внуки.

Дом у них всегда был чистым и даже, можно сказать, образцовым. Нет-нет, она не для гостей и соседей прибиралась, Джи просто очень любила уборку! Да, бывают такие люди. А для Джилл уборка — это часть ее творчества. Картины — красками или листьями, потом добавились и вышивание крестиком, дальше — больше, бисером и ленточками, а дом — это ее основная картина, где каждый раз она добавляла свои «краски» — перестановки, перевешивание картин или передвигала диван и столы, словом, периодически дом ждал воплощения ее фантазий наяву.

Когда дед услышал звуки приближающего автомобиля, он быстро поспешил к выходу. По пути заметил, что Джи, которая только что мыла полы, вытирала пыль с поверхностей и со шкафов, при этом ее стройные открытые от поднятого подола, который она заткнула за пояс юбки, еще больше оголились, что могло повоцировать нежеланные эмоции гостей.

— Джи, гости на пороге, сходи, чай приготовь. Сам подошел и поправил юбку. — Вот теперь порядок!

— Хорошо, дедушка, — улыбнулась понимающе красотка.

Гости на пороге. Новый заказ

Это были старые добрые знакомые. Но вместе с ними вошел молодой парень — сын этой знатной четы.

«Не может быть! — Сокрушался дед. — Неужели это тот самый мальчуган?!» Отец семейства выпрямился, гордо посмотрел на сына. А на него смотрел юноша из той картины, на которой была воплощена мечта любимой девочки.

Они сели на длинный самодельный диван, который он с внучкой сегодня поставили поперек комнаты и он смотрел уже в зал, а не на окна у двери.

— У вас опять перестановка, красиво. Как ни ставьте, всё у вас гармонично! — Восхищалась немолодая женщина.

«Эх, такой была бы мама Джилл!» — Подумал дед.

Пока она показали эскиз очередного заказа, парень встал и стал рассматривать картины на стене.

— Это работа моей внучки! С детства любит рисовать.

Взрослые на некоторое время отвлеклись, слова пожилого человека заставили их оторвать глаза от заказа и они пробежались глазами по картинам — цветы у дома, дом во дворе с Кроном и собакой, и портрет дедушки.

— Да она же у вас художница! — Сказал хозяин семейства. — Ее работы обязательно должны быть на выставке! Они продадутся хорошо, у нее — необычный талант. Самородок! Такого стиля я еще не встречал! Талантище! — Не переставал восхищаться знаток живописи, владелец аукционного дома. — Вот эту я куплю!

Картина, которую он выбрал, отличалась от других не сколько разнообразием темы, сколько необычным исполнением.

Тот, кто глядел на картину, казалось, будто он подглядывает из открытого окна. На мягкой кровати спала обнаженная молодая женщина, прикрытая обычным тонким покрывалом, который слегка сполз, обнажая часть пышной груди и полные ножки. Казалось, что было очень душно и жарко, оттого и не стала укрываться одеялом. Пока спала, не заметила, как пошел дождь. Тюль плясала под дуновением ветра в комнате, открывая вид внутри комнаты. Чувствовалось живое тело, будто кто-то украдкой любовался ею во время сна. Передний план — ливень, стекающий по стеклу окошек, и тюль, которая будто бы приоткрытая ширма, которая показывала спящую из открытого окна. «Размытая» картина. Так мог любоваться ею только влюбленный юноша или муж, который вышел подышать воздухом или покурить после бурного вечера.

Для Джилл картины — это настоящее видение, ее мировосприятие в реальном времени, подобно фотографиям, поэтому продавать их ни в коем случае нельзя, даже, окажись ты в плачевном материальном неблагополучии! Такое не продается. Ее картины не для продажи. Это — часть «Голубого дома». И дом знает свои украшения!

Комнаты в доме

Напротив входной двери было открытое пространство вместо двери, за которым располагался небольшой коридор с тремя широкие дверями.

Так, если стоять напротив входной двери, то слева будет дверь, ведущая в кухню, в кухне имеется другая дверь, которая ведет в кладовую, где на полу есть еще дверца, ведущая в погребу, где разные заготовки, хранятся овощи да фрукты..

Справа, напротив кухни — дедушкино «владение». Сначала небольшая прихожая, типа сеней перед входом в избу, где стоял стол возле дивана,  радио и старенький телевизор. Книжный шкаф.

За прихожей — собственно и спальня. Довольно большая, последняя комната в правой половине «Голубого дома».

Ну и, наконец, между этими комнатами находилась личная территория Джилл — напротив входной двери. Прихожая небольшая, с большим напольным зеркалом, другое зеркало на двери — круглое, которое она обвела серебристой краской и получилась необычная рамка. Бабушкин трельяж, тоже сделанный дедушкой на ее юбилей в молодости. А эту комнатенку она оформила под стиль «провансаль». Что делать одинокой увлеченной девушке в деревне?! Очень много что! Главное, мечтать, захотеть, чтобы мечта сбылась и обязательно осуществить!

Из кухни с большим подносом с печеньями, пирогом и конфетами выплыла «девушка с картины». Молодой человек не сразу обратил внимание, потому что он стоял за отцом, который тоже разглядывал творение природного мастера — на Джилл. Жена, когда вошла девушка, поспешила к сыну, чтобы оторвать его глаза от настенного шедевра, показывая на ту, которая создает эту волшебную радость и страсть на своих полотнах!

Джилл, не глядя на гостей, ее внезапно охватило какое-то непонятное доселе чувство, и она засмущалась. Чтобы не заметили ее волнения, она поставила поднос и вернулась на кухню за чайником. А чайный сервис уже ждал их еще до появления дорогих гостей.

Все молча направились к столу. Молчание было таким гробовым, что можно было услышать сердцебиения молодых и непроизвольные трудноконтролируемые вздохи. Она выходила обратно в кухню, будто бы за полотенцем, и пила воду от волнения, холодной водой смачивала лицо, которое будто горело.

Когда Джилл снова вошла в комнату, с салфетками (запасные пригодятся, чтобы не бегать лишний раз (пусть так думают)), тогда только она подняла глаза, посмотреть на присутствующих. Налила слегка дрожащими руками заварку в тонкие дорогие китайские чашки, подаренные им одним из порядочным покупателей, почти прозрачные, с нарисованными райскими птичками и с какой-то вертикальной надписью.

Когда она, наконец, заняла свое место хозяйки, чтобы можно было без проблем встать и пойди снова заварить чай, она еще раз подняла глаза и осмотрела гостей.

От таких восхищенных взглядов и до сих пор не нарушившего никем молчания ей стало вдруг неловко. «Что у меня не так?» — Она снова быстро собралась. Куда девалась ее смелость и почему не идут в голову разные веселые истории? Почему все молчат? Дедушка, ну ты-то не молчи!

Дед будто уловил эту мысленную просьбу, и атмосфера была быстро окрашена умело вставленными шутками, простым гостеприимством и эрудицией. И тут она сначала кивком или улыбкой поддерживала дедушку, потом гости стали вспоминать, и, наконец, она вошла в привычное русло и отвечала на вопросы умело и легко, ведь она постоянно читает книги, а в городе смотрела фильмы, как себя ведут в высших кругах она знает.

Но, когда такие важный чопорные другие гости уезжали, она облегченно вздыхала, потому что ей было скучно подбирать вечно слова, когда можно просто сказать. Их речь напоминала ей ее любимый рукописный стиль «Глория». Но проще было — «обычное письмо» — разговорная речь, как у всех — понятное для любого социального статуса.

Так ведь в жизни. Пишем все одинаково, а почерк можно изменить до неузнаваемости или украсить как фарфоровые куколки. Почерк витиеватый, который ты применяешь как забаву или для работы, никак не может быть повседневным. Так и люди. Внутри домов даже знатным разные поколения говорят своим «почерком», понятным всем, но вот молодежь все больше и больше любит прятать себя под словами, которые не понимают взрослые без «перевода». Дети прячутся за словами от родителей, когда родители бдительны и сильно опекают своих чад.

— Какой необычный вкус вашего чая! Как к вам не приедем, всегда какие-то новые нотки в заварке. — Искренне восхищалась ценительница чая.

На это Джилл могла кокетничать, как в книжке, и сказать что-то вроде «секрет фирмы», но здесь сидела солидная аудитория:

— Я в городе у азиатов покупаю бергамот, который привозят из Аргентины. К черному чаю добавляю его и молотые сушеные кожурки лимона, лайма или апельсина, или их смеси. Иногда обычный ванилин.

— Какая вы практичная девушка! — Продолжала восхищаться женщина. Мужчины только жадно ловили ее каждое слово уверенной хозяйки «Голубого дома». Их интересовал не столько ответ, сколько ее ротик с ровными белоснежными жемчужными зубами, из которого вылетают, словно весенние пташки, звуки, красиво оформленные тексты.

Девочка, которая раньше не встречала их, потому что она была юной и в такие дни просто пропадала на горе с подружками, теперь стала настоящей привлекательной девушкой. Такую не заметить невозможно. От нее веяло чистотой и целомудрием, властью и манящей притягательностью, широкие кости никак не портили ее нежные черты лица, а эти густые волосы, каждая из двух кос которых была обычно косой большинства девушек!

Когда она вздыхала, то молодые груди поднимались, привлекая невольно внимание мужчин, потому они вынужденно отводили глаза, чтобы не дай бог жена заметит, тогда вечером их будет ожидать пренеприятнейший разговор по душам, который называется «дома поговорим».

Она замечала это, брала со спинки стула тонкую шаль, накидывала на плечи, будто бы со стороны входной двери подуло, закрывая свои прелести. А ведь когда-то, когда она была совсем маленькой, спрашивала бабушку, почему у нее нет грудей, как у нее и ее мамы, на что бабушка мудро отвечала: «Груди — это женское украшение, — учила ее бабушка, — придет время, как подрастешь, и у тебя они будут!»

У Джилл всегда были что тяжелыми только волосы. Но, когда появились эти заветные «украшения», как называла груди бабушка, ей казалось, что волосы ее куда легче этих мягких приятных выпуклостей. «И как это только я ношу! Бежать не удобно, вечно держать их нужно, а когда ветер, еще и юбку нужно придерживать!» Тогда она и стала шить юбки узкие и чуть ниже колен.

Когда она собралась встать, чтобы повторно приготовить чай, отец и мать вынудили парня «помочь ей принести чайник». Хотя на самом деле он был только рад, ведь сам бы он не посмел, что бы все подумали?!

Смелая и бойкая обычно Джилл при нем не могла вести себя непринужденно, как прежде. То ложка предательски выскользнет из рук, то шаль нужно сто раз поправить. Для уверенности она взяла железный блестящий красивый поднос с ажурными ручками, на который поставила чайник.

— Джилл, я — Камаль. — Наконец, впервые за этот день произнес свои первые слова красавец с восточной внешностью. Это был смуглый молодой человек с правильными тонкими чертами лица, но с редкими для их местности голубыми глазами, а черные волосы только подчеркивали красивые глаза и эта голубизна, как два больших озера, в которых хочется утонуть. Высокий, подтянутый, с бархатным низким голосом он показался ей принцем из ее сказки.

Он смело приблизился к ней, взял поднос, чтобы «помочь».

Взрослые вели беседу, гости выясняли подробностей эскиза, а жена гостя поглядывала туда, куда ушли молодые, потом обговорили о предоплате, выслушали старца, который предложил улучшить эскиз, внес поправки, исправления и дополнения. Дед был лучшим из лучших, его слова имели вес, ему доверяли, к нему отправляли за советами, потом даже стали заказывать солидные фирмы и фабрики, которые получали заказы из других регионов страны, и даже за рубежом. После этого они перешли снова на обычную беседу на разные мирские темы.

Эти темы были и самому всегда интересны: жизнь в деревне, история «Голубого дома», история династии, увлечения, живопись, писательство. Как оказалось, покупатель был не только владельцем дома аукциона, а еще и сам был известным художником. Именно художники и увлеченные люди стали поводом построить такой дом, который решили сделать по его эскизу, но только при оценке и дополнительной помощи и дельных советов от дедушки.

Его жена — милая и полная женщина, оказалась довольно простой в общении, доброй и домашней. Она владела книжным клубом в городе, и имела несколько книжных и канцелярских магазинов в стране.

Сын учился на архитектора, и был совладельцем с его дядей, братом его матери. Его увлечение рисованием и строительством и послужило выбором его профессии. Родители не были против.

Родители вообще были порядочными и дружелюбными интернационалистами. Глава семейства — араб, в которого по уши была влюблена дочь знаменитого владельца обувной фабрики, сама она — смесь коренного населения — скво и француза. Внука назвал арабский дед, потому что жребий во время поиска имени новоиспеченному продолжателю выпал уважаемому деду. «Камаль» — «совершенство», почему бы и да?!

А здесь даже интересно было совпадение, ведь Джилл тоже бурная смесь индейского и французского. Бывают же такие совпадения, просто чудеса на свете!

Полдня прошло. Гости встали и направились к выходу. Поблагодарив хозяев за прекрасный обед и невероятно вкусный чай, гости сели в автомобиль и поехали. На сей раз все, кроме водителя, махали друг другу до тех пор, пока машина не скрылась за лесом. Дед обнял внучку и провожали друзей молча.

— Влюбился! — Произнес случайно вслух старик.

Он опомнился, улыбнулся и посмотрел на внучку. Джилл покраснела, в трубочку свернула капризно, но промолчала, посмотрела на дедушку и… убежала за дом.

— Ну воооот, и эта влюбилась! Что ж, будем-с ждать, что дальше будет. Схожу как я расскажу моей…

И он пошел в сторону леса, ведь за поляной было родовое кладбище. Нужно поздороваться с Орендой, поговорить, поделиться радостью, прибраться.

2.

Джи — студентка. Новая жизнь. В городе.

По договоренности, дед поехал проверить работу строителей, заодно и сделать очередные закупки — продукты, нижнее белье для себя, да для внучки краски купил, холсты, карандаши, понравились ему коралловые бусы, как были у Оренды, купил и их. Ехал обратно, а Алмаз уже старенький, не бежал, как раньше, домой, ведь животные тоже знают, когда они возвращаются и ускоряют свой бег. Как и люди, спешат домой, в дом, милый дом. А у животных тоже есть дом — это их общий дом — двор, пастбища, «общение» с сородичами. Алмаз старался, в нем еще был боевой дух, да дух не возраст. «Старый конь борозды не портит, да и глубоко не вспашет!»

А Джилл к приезду дедушки снова сделала очередную генеральную уборку по всему дому. Пока дедушки не было, она избавилась от лишней одежды, осталась в одних панталонах да в прозрачной кофточке, ну, на всякий случай, хотя она всегда зорко поглядывает в сторону ворот. Дед очень воспитанный, а потому он без стука не входит теперь в дом, когда там убирается внучка. Он знает, что убираться лучше налегке, да и пот пусть лучше будет в нижней одежде, и стирать легче и быстрей, достаточно использовать широкую фарфоровую раковину в ее комнате, а платья да штаны нужно заморачиваться, здесь и таз нужен, и воду греть несколько раз и, словом, сами знаете.

А пот действительно приклеил сорочку к телу, но это не мешало ей трудиться. Баню она затопила, дрова давно приготовлены, воду натаскала. Хлеб испекла и это всё до обеда. И начала делать любимую уборку. Перестановку делать без дедушки не стала.

Напевая любимые песни бабушки и дедушки, она весело выполняла свою работу, периодически вытирая пот со лба низом сорочки.

Крон старел, часто любил лежать на солнышке, обязательно почему-то на желтой широкой ступени, может, это бабушкин дух, ведь она так любила крон. Мистика! Даже пробовали ради эксперимента на другие аккуратно переложить котяру, но он либо спустится, либо поднимется и опять ляжет на любимое место. В прохладные дни она стелила ему самотканный коврик — его любимый, который она сшила из лоскутков и наполнила мягким старым джемпером дедушки.

Наконец, настало время бани. Выбрала свежее чистое белье, взяла полотенца, и отправилась в дальний угол двора, который ближе к той горе, которую любят Джилл с подругами, Алмаз с другими конями.

Сначала она долго лежала на полоке-лавке, она широкая, можно со спины на живот лечь и при этом не бояться, что можно упасть. Она закрыла глаза от удовольствия. Пар заполнил все помещение, встала, добавила воды на накаленный камни, пар прошипел шумно, и комната уже была горячей. Она спустилась, помылась в широком тазу, обливая поочередно то холодной, то горячей водой. Такой контрастный «душ» очень полезен, она знала с детства, вспомнила, как они с мамой и бабушкой здесь вместе мылись, шутили, что-то рассказывали, везде было хорошо с ними.

Попарившись вдоволь, она вышла в предбанник. Полежала на широкой лежанке, отдышалась, выпила цветочный чай. Перед самым выходом еще раз попарилась и вышла.

Дома либо ждал уже вернувшийся дед, либо она дожидалась его, и они вместе вкусно ужинали. Дед рассказывал о поездке, о встречах, а она слушала.

Рассказывал и о том, где она будет учиться. Про улицу, что там находится, какие магазины или клубы, есть ли библиотеки и мастерские, ателье или салоны, далеко ли театр.

До лета еще далеко.

Так и  зима прошла. Наконец, она решила поехать учиться, хотя были и сомнения, деда не хотела надолго оставлять одного. Послушалась, наконец, дедушку.

После того, как Джилл уехала в город, он чаще стал посещать «родственников», чаще стал думать об одиночестве и нежелании жить одному:

— Оренда, старый я совсем, зубы лечить бы, да и перелом старый тоже ноет, спина уже не та, представляешь, стар я стал совсем, уже в саду не справляюсь! Нет, конечно, об это Джилл ни-ни! А то она, как ты, заставит меня ездить лечиться, молодые полны оптимизма и не знают жизни. Откуда им знать, что в старости лечиться — только трата денег, когда у тебя осталось то всего ничего, и эти драгоценные годы, месяцы, дни разве можно проводить в больницах или лежать в кровати?! Раньше пахали, не задумывались о здоровье, хоть и понимали, как сейчас молодые думают, что понимают нас, забывают, плюют на здоровье, не лечатся вовремя. А время раз! Годы ждать не стали, просочились в узенькой дырочке, как в песочных часиках. Оренда моя! Джилл вот поехала учиться, учительницей хочет стать. Прямо как ты! Знаю, знаю, что нужно от себя ее отпустить. Я ее уверил, что со мной всё в порядке, обещал, если поплохеет здоровье, ей дам знать».

Дед сначала слегка улыбнулся, потом посмеялся так тихонько, будто он кого-то может разбудить, а потом заплакал. Он не стал сдерживать свои слёзы, накопленные за все свои девяносто с лишним лет, он даже не помнит, когда так громко плакал.  Может, мальчонкой, который падал с лошади, больно расшибал коленки. Всплакнуть приходилось, украдкой, но чтоб вот так.

— Дааа, совсем стар стал, отревелся! — Снова улыбнулся, достал голубой носовой платочек, который из хлопчатобумажного материала сшила Джилл, и крючком связала по краям зеленой пряжей: «Дедушка, он на наш голубой домик с зелёной крышей похож!»

Джилл же старательно училась, получала повышенную стипендию, у нее появились подруги и друзья. Но на время учебы ей пришлось забыть о творчестве, которое она оставила дома. Дед рассматривал ее фотографии, перечитывал писательские труды, «хвалил» красным крестиком лучшие моменты, вопросиком ставил, как они договаривались, месте, где нужно доработать. С ним все еще будто жила внучка, в ее доме, в ее картинах и произведениях. Когда он писал или читал ее произведения, от уходил далеко в ее мир, забывал о настоящем времени, а возвращаться ему оттуда не хотелось в пустой дом.

Старик совсем от одиночества стал грустным и нелюдимым. Когда приезжала Джилл на каникулы или двух-трехдневные праздничные дни, он снова оживал, радовался вместе с ней ее успехам, жизнь возвращалась к нему, смерть понимала, что еще не время! Пусть общая любимица еще подрастет немного. Ей же казалось, что у деда все нормально, соседи навещают, их старые друзья.

Прошло еще несколько лет учебы

На четвертый год учебы, на последнем, она разрешила себе выходить в люди. Теперь она по выходным гуляла по городу, чаще одна, творчество тоже любит одиночество, но это было временным явлением, ей нравилось дружить в другими.

Весной, когда снова запели пташки в парке, когда лягушата прыгали в пруду и квакали на все лады, когда воронята, как мальчишки-подростки, со ломающимся переходным голосом больше «кркали», чем каркали, к ней приехал их старый друг семьи — отец Камаля. Она за эти минуты узнала, что Камаль возвращается из-за границы, где он тоже учился, что ее приглашают в гости в ближайшие дни, заранее предупредили, чтобы она была готова.

Она мечтала об этом с первых дней знакомства там, в поместье «Голубой дом», и ждала. В ней теплилась надежда, что она ему не безразлична. Но, вспоминая, что он из голубых кровей, а она —  обыкновенная деревенская девушка, отгоняла мысли: «Любил бы, давно были вместе!» — Сказала себе банальную фразу.

Но пожилой мужчина заметил, как девушка засияла от радостной вести. Он-то знал толк, так и он выбрал себе ту единственную, которая летом родит ему третьего ребенка, да, та женщина, которая полюбила Джилл и ее чаи!

Дети, рожденные в любви и согласии — самые счастливые дети! «Может, и у меня, наконец, будет дочка! И тогда я тоже буду гордиться и радоваться, как когда-то ее дед восхищался сокровищем — это прелестной внучкой!» Мужчина, который знал толк в женщинах, но при этом был верен любимой женщины, которую ненавидели и ревновали другие женщины, знал цену каждой.

«Такая невестка и правда в дочери годится! Ох, моя мудрая Газель, не зря — женщина Востока!» — Он уже в мыслях был с беременной женой, обожал он ее животик, где хранится очередное сокровище родителей. «Ох, свет моих очей, радость моих ночей, о великая моя женщина Газель!» — Он вспомнил жену, попрощался со Джилл и поспешил домой.

Одно дело — пригласить, другое — готовиться. Дни в такие дни идут либо слишком медленно, либо слишком быстро. Первый день после встречи с отцом Камаля, шел так медленно, что одна минута длилась как будто минут десять. Куда не глянет, что не сделает, что не случится, а все еще одна минута. Что с часами не так? Бывает же такое!

А потом вдруг да раз, и дни прошли как один день!

Подруги переживали за нее и готовились, не хуже нее старались. Вконец, решили, что ей все идет, что бы не примерила, пусть принимают какая есть. Она и без нарядом красотка. Любую одежду украсит, не то, что другим достается от природы такое, что всю жизнь наносишь маску на лицо да наряды поярче, хоть как-то привлекательный выглядеть.

А ей не нужно будет по утрам просыпаться на час раньше, чтобы нанести макияж до того, как проснется муж и ее дети, а ложиться приходится после всех, чтобы без макияжа, боже упаси, не увидели! Не узнают ведь тогда! Ладно хоть, что у таких хоть иногда фигура бывает хорошей, а мужикам что надо? Мужчинам — умная жена, заботливая мать и отличная хозяйка. А остальные — мужики да мужланы! И нечего смотреть по сторонам, лучше мужа не найти. Не зря говорят, что «первый муж — он от бога!» Вот и делай так, чтобы сохранить эту первую любовь до гроба!

Накануне до визита она с подругами пошла в библиотеку делать домашнюю работу. Что-то у нее не то было с самого утра. Встала она легко, а обычно спать хочется, но она — прилежная успешная студентка, потому и устает, не высыпается. Учеба — главное, на это время дается, его нужно использовать для будущего, для профессии, а спать на пенсии успеет. Вон, дедушка спит себе и доволен. А как он много сделал, чтобы я вот так жила как у бога за пазухой!

На лекциях еле выдержала, всё на сон тянуло. Еле глаза открывала, еле выдержала все шесть академических часов! Как назло, именно по пятницам по шесть тяжелых дисциплин.

В кампус шла ватными ногами. Такое было впервые! Да что же это такое?!

Как только она дошла до ворот, охранник дал ей знак, чтобы она задержалась. Подруги пошли дальше, а она направилась в сторожку.

— Подожди.

Вдруг из беседки, которых построили много возле в городке недалеко от зданий общежитий и актового зала, вышли… их ближайшие соседи. Не с доброй вестью приехали. Вот почему сегодня у нее все шло наперекосяк.

Она не могла плакать. Она просто не верила. Она не знала, что это такое и как себя вести. Не готова была к такому.

Старики обняли ее, дали время собраться, но попросили поспешить, чтобы успеть к последнему поезду.

В комнате она дала волю слезам. Уткнувшись в подушку, она впервые в жизни заревела. Подруги готовили уроки в комнате для отдыха, а, когда им передали, что Джи вернулась сильно расстроенная, они побежали в комнату. К тому времени девушка уже перестала плакать, но по лицу было видно, что ей очень плохо.

Собрав основные вещи, чтобы потом оставить в деревне, вернуться к сдаче сессии, получить диплом, девушки проводили ее до ворот. Там уже ждали соседи. Еще раз крепко обняв, девочки провожали взглядом, пока их подружка из «Голубого дома» не скрылась за последним домом. Опечаленные, девушки вернулись в общежитие.

В пути Джи ехала молча и смотрела в окно. Все понимали. Ехать шесть часов. Обычно, когда она ехала в город, дорога казалась ей долгой, будто родина хотела еще придержать девушку возле себя, но, как только они проезжали длинный мост, как по волшебству, она оказывалась уже в другом мире, шумном и многолюдном. Так же и наоборот. Домой ехала, будто набирая скорость до моста, и вдруг, за мостом поезд мчался, как по заказу, и она вновь ощущала на себе воображаемые ею теплые ладони родины, которые манили ее и будто обнимали.

Чем ближе подъезжали к станции, тем больше охватывало ее отчаяние и жуткое холодное неведение.

Маленький автобус ждал приезда поезда. Конечная станция, на ней выходило мало народа, поэтому был только один автобус, и маленький.

За час обычно добирается автобус до начала деревни. Потом остается водитель, местный, до утра. Утром рабочие и те, кто едет в больницу или в гости, или за покупками в большой город, отвозит до вокзала.

Это час она проспала. Обычно она с любовью и слезами радости осматривала каждое знакомое деревце, домики для железнодорожников, речки и озерки, поля и горы, животных, а в этот день в нее крепко вцепилась Дрёма и она так и спала бы, если бы не голос односельчанки: «Просыпайся, Джи, приехали!»

Выйдя, когда нога вступила из теплого автобуса в вечернюю прохладу, она достала теплую кофту, надела, и последовала за добрыми соседями, которые не направились в свою сторону, а долго шли в направлении к «Голубому дому». То ли от надвигающейся темноты, когда фонари выключают, то ли от того, что в доме уже нет ничего живого, он казался черным и одиноким.

Ноги с трудом перешли мост, дошли до ворот. «Дом, милый дом»! Она не сразу открыла калитку. Соседи тоже не спешили. Понимали. У них не было детей никогда, а ее любили как родную. Долго смотрела на дом, будто разговаривала с ним телепатически. Уже не встречал ее старый пёс, который благодарен был судьбе за спасение, который жил у них и радовался всему на свете. И Крона нет, который, как собачка, вечно был с ней: куда она не пошла бы, туда и кот.

«Ну, одно успокаивает, что теперь они там все вместе, в другом «Голубом доме»! От этой мысли ей стало немного теплее и она отворила калитку.

Пока соседи открывали дверь, они поведали ей, почему они не написали телеграмму о приезда на похороны: «Дед не хотел. «Пусть, — говорит, — запомнит такой, каким видела при жизни. Нечего ей видеть агонию и заниматься похоронами. Не женское это дело. Она у меня большая умница, поймет!»

«Дедушка! Ну как же так!» — Она наклонила голову, чтобы выплакаться, а добрая старушка подошла, обняла ее, усадила на тот старый диван, где они с дедом читали книги, смотрели телевизор, мечтали,  так же обнявшись, как сейчас обнимает ее и тоже всхлипывает вместе с ней добрая соседушка!

Утром, выспавшись, а спала она очень крепко, они позавтракали и отправились на кладбище.

Да, вот еще одна могила среди других. Как же их много! И это только мои родные и близкие! Бабушка пошла «здороваться» с другими членами семьи, ведь она была лучшей подругой Оренды. Пока Джи училась, порядок и чистоту поддерживал дед. А теперь бабушка с дедом на телеге приезжают, у них мало могилок, только родительские, других нет. Родители откуда-то сбежали, их прародители были рабами колонизаторов, умудрились выбраться, бежать, родили ее и жили по соседству в мире и ладу. Они считались больше родственниками, чем друзьями, и, кто спрашивал, не отрицали их домысли. Родня так родня! Никто не против.

Джи дома снова сделала перестановку, выбросила старые ненужные вещи, сожгла их. Документ, который гласил, что он — владелица этого поместья, она попросила хранить у себя дома этих добрых людей. В общежитии и при себе носить такие серьезные документы нельзя, тем более, оставлять дома, поэтому на теперь новом «семейном» совете решили, что так будет правильно.

Жизнь без деда

К концу мая она уже собралась возвращаться на последнюю сессию, а к лету она собиралась обновить стены дом и покрасить заново крышу. Дедушка и на сей раз помог ей, купил заранее синюю, белую и зеленую краску. Разбавив голубой и зеленый цвет в нужной пропорции с белой краской, они получали необыкновенный оттенок голубого и зеленого цвета. Домик издали казался сказочным и привлекал внимание людей, радуя глаз. Не восхищаться таким построением было невозможно. «Каков дом, таковы и жители в нем!» — Говорила Оренда мужу, а он все слова любимой жены пересказывал  внучке. Может, поэтому она пишет, будто ее руками водит бабушка?!

Соседи вернулись домой на второй же день. У них — свое хозяйство, куры, гуси, кобылу нужно распрячь и на выгул, пусть отдохнет.

Так, недели две она привыкала жить одна. Всюду она видела его вещи, его историю, их совместную историю. Теперь на самой длинной полке над камином добавила и фотографию дедушки. А за эти дни она легко за короткое время написала его портрет. Теперь она внушила себе, что дед будет ждать его пусть хоть в виде портрета (у других и такого нет).

За сутки до отъезда, она решила сходить на гору. Какая же красивая у них природа! В любое время года она, как девушка, не испорченная грубой цивилизацией, правит балом и дарит счастливые годы каждому, кто живет в этой прекрасной деревне в шесть домов!

Даже с горы не видны дома, разве что два поместья, которые находятся рядом с остановкой в начале деревни, где останавливаются все, кто приезжает сюда, кто на автобусе, кто на попутке, а дальше уже идут по своему маршруту. Домик новых «родителей» Джи находится за тем небольшим лесом, которая начинается после мостика, только дым из трубы и намекает на местоположение соседей.

Она оглянулась. В детстве их не интересовало то, что за горой. А что за горой? За горой? За этой любимой горкой идет вторая, большая гора, которая, если посмотреть со стороны остановки, кажется очень большой, будто большая копия маленькой. Надо же так природа сумела сделать копию малой горки! Но, это если посмотреть со стороны этой остановки. Именно отсюда смотришь вперед, и видишь живописную картину.

Вот и вся «задняя» часть горы. А до второй никто никогда не добирался,  там делать что? Если бы кто туда захотел дойти, ради любопытства, пришлось бы идти не напрямик, а обходя разные преграды, переплывать широкую реку, идти по лабиринту среди горных камней, которые встречаются на пути. Словом, красота неописуемая, но и опасная, да и этого достаточно — просто любоваться!

Когда она повернулась обратно, то увидела, как к мосту подъезжает голубой автомобиль.

«Надо же, как наш домик. Домик на колесах!» Кого это ко мне занесло?!

Она внимательно стала вглядываться. Да, к ним. То есть, уже только к ней. Прищурилась, чтобы разглядеть водителя. Он подошел к калитке. Вошел во двор. Постоял. Огляделся. Робко поднялся на длинную деревянную террасу. Встал у двери.

«Надо спуститься, невежливо, дед бы не одобрил!»

Через минут пятнадцать она уже была у калитки.

Мужчина был стройный и широкоплечий. Калитка предательски скрипнула и он обернулся. О боже! Не может быть!

Перед ней стоял Камаль!

От растерянности оба еще долго смотрели друг на друга. Молодые смущенно поздоровались. Но Джи решительно направилась к дому, а он еще постоял и полюбовался такой красотой. Впереди шла уверенная и высокая девушка с шикарной фигурой и стройными бедрами, которые прикрывают подъюбник шифонового платья со мелкими голубыми цветами на желтом фоне, а при ходьбе материал облегает ногу, подобно брюкам, отчего очертания видны отчетливо и привлекательно. Эти роскошные иссиня-черные манящие локоны, которые постригли под каре в городском салоне красоты, модная в то время, казались толстыми, как конские волосы, и их ветерок не мог поднять, как он делает с другими тонкими волосами, разве что, если подует сильный ветер, который и сможет поиграть в густоте ее волос.

Когда она открыла дверь и впустила его, он хотел взять за руку, но ключи с шумно выпали и с грохотом упали. Ну, а дальше, классика жанра. Они одновременно нагнулись, чтобы поднять их, и их руки встретились. Он взял связку ключей в свои руки, не выпуская из другой руки ее кисти.

Поднялись и молча глядели друг другу в глаза. Губы сами по себе двигались от волнения. Мозг подбирал слова, а губы готовились передать друг другу самые важные слова. И рот старательно молча ждал. Все, глаза, губы ждали сигнала мозга, продолжая держаться за руки. Волнение передавалось по всему телу, казалось, что эмоции и чувства соединяют две души и вот-вот откроются друг другу закрытые для чужих сердца, в котором полно любви.

Руки наполнялись волнительной энергией, передавая импульсы на весь организм.

Да!

Будто под этим действием сильного энергетического магнетизма как притяжение двух тел, они обнялись, и стояли так какое-то время.

Она положила голову на его мощную грудь, и всхлипывала,  то ли от радости, что не одна, то ли от женского счастья, а он держал одной рукой ее голову, нежно прижимая ее к своей.

Ее груди соприкасались с его мощным мужским торсом, волнение перерастало в новое — желание, которое нетерпеливо росло и росло…

Но воспитанность тормозила их слиянию.

Она быстро вернула его в нормальное состояние, сама побежала ставить чай. Конечно же чай, который им так нравился! Что же ей еще оставалось делать в такой ситуации?! Дедушки нет и опыта нет. Ее студенческие подружки давно уже с разными парнями спят, курят и пьют, это — нормальная теперь жизнь за пределами родительской опеки. А она не могла себе позволить такую роскошь, как пренебрегать учебой, куда она так мечтала поступить, учиться и закончить, чтобы получить хорошую работу и дедушка был за нее спокоен. Ведь всё так и шло. Только вот у жизни свои планы на каждого из нас!

Пока она побежала в кухню отдышаться, он вышел во двор. После длительной дороги нужно и подышать воздухом.

Когда вернулся, молча, как в тот год, сел на диван. На то самое «свое» место.

К этому времени на столе уже стояли керамическая белая с бежевыми цветами и коричневыми листьями супница, в которой уже расположился ее верный спутник — половник. Тарелки и ложки были готовы. Осталось дождаться хозяйки.

Джилл принесла хлеб на том красивом, но уже потерявшим блеск от старости, подносе. Налила обоим суп до краев глубокой тарелки и принялись есть.

Ели молча. Изредка поглядывая друг на друга и опять опускали глаза.

Вот уж не думала, не гадала, как это бывает жить без дедушки! С дедом она была смелой и уверенной, он мог и взглядом подсказать, и одобрить кивком головы незаметно, а здесь она одна и этот портрет. Будто бы он всё время присутствует в зале. Может, ей показалось, что он ей улыбается, но она помнит: «Дочка, Камаль очень положительный мальчик, у таких родителей не могут быть плохие мысли. Смотри, как они любят друг друга, оттого и сын желанный и любимый, в такой семье ты бы была счастлива! Я бы желал быть прадедушкой!» Мечтал он вслух при ней.

«Ну дедушка, я еще маленькая!»

«Какая же ты маленькая?! — Нарочито хмурил он брови, дабы показать серьезность своих слов. — Тебе уже двадцать лет, а у девушки должен быть друг, защитник, любимый мужчина!»

Смущалась она, убегала к себе на чердак и начинала мечтать. Пока мечтает, руки сами берут кисть или перо, и создаются настоящие произведения искусства!

Она отнесла посуду в кухню, а когда вернулась в зал, Камаль сказал:

— Меня родители отправили тебя забрать. Ты к нам не пришла, папа съездил в институт и узнал о твоем горе. Они пожелали привезти тебя как можно скорее, чтобы тебе не было одиноко и не угрожали опасности.

Джилл улыбнулась:

— Какие здесь опасности?! Здесь — моя родина, мои соседи. «Голубой дом» — это мой мир, моя жизнь!

Камаль, который каждое лето жил у бабушки на Востоке, в деревне, понимал ее очень хорошо. Оба привыкли жить в деревне, а в городе он только учился. После первого и, как в то время до это встречи здесь, оказалось, больше сюда не приезжал. А всегда хотел! Как-то всё ему здесь было родным, будто бы не к чужим приезжал, а к себе, к своим, родным людям!

— Сегодня уже поздно, вечереет, а ехать ночью нежелательно. Полдня ничего не решат, завтра и поедем, хорошо?

Они молча сидели друг против друга. Опять начало нарастать волнение, то самое, которое было при входе.

— Я хочу прогуляться напоследок, не составишь компанию?

Он встал и они вышли во двор.

— Расскажи о доме, о дворе, о твоей жизни здесь.

— О, это мое любимое занятие — думать о доме, о дедушке, о соседях, о подругах, которые уже замужем и вторых детей родили! — Улыбнулась она, вспоминая их с животиками, которые даже с пузом бегали на гору и любовались деревней.

Зная, что Джилл уедет обратно, и когда еще вернется, ведь деда уже нет, старики решили зайти перед ужином и дать в дорогу еды, ведь кур и гусей у деда давно не было, а кашу нужно чередовать с супами да выпечкой. Ведь эти сладкие магазинные пряники, печеньки «съел да забыл», и снова есть хочется. А деревенская еда она раз поешь и долго можно не есть, голод не сразу подкрадётся.

С горы они видели, как старики медленно дошли до мостика. Остановились, перевели дыхание, пошли дальше. Вошли во двор. Зашли в дом. Они договорились давно еще, что, если Джилл вышла, то они войдут и будут ждать ее дома. Поэтому молодые не спешили домой.

Почему-то влюблённых всегда привлекают горы!

Они постояли какое-то время, и Джилл, полностью охваченная неведомым, но приятным чувством, прижалась к нему, и обняла, сцепив за его спиной пальцы, чтобы не устали. Камаль ожидал этого, но сам не мог первым обнять, боялся вспугнуть.

Да и сам-то он был не опытным в делах любви. Сватались к нему, даже дружил, но обещания никому не давал. Даже один раз его чуть не украли. Шведка была напористой, привлекательной блондинкой, всё вокруг него вертелась, никак не могла до него даже дотронуться. Тогда она пошла на авантюру. Подруги поджидали его, заманили в легковушку, дабы посекретничать, да увезли не в его дом, где он снимал, а в другую сторону. Там их встретила эта шведка, которая вцепилась в него как клещ и не выпускала. Здесь он убрал подальше тактичность и грубо оттолкнул жрицу любви одной ночи. Он уехал на такси, и не оглядывался, хотя слышал многоэтажный мат да грубые пожелания.

— Пора домой, старики ждут. — Сказала Джилл, и посмотрела ему в глаза — прямо и открыто.

Вдруг он, не отрывая глаз, повернул ее к себе и сказал:

—  Я все годы ждал этого дня, я мечтал, что мы будем вместе.  Я чувствовал тебя, еще тогда понял, что мы созданы друг для друга.

По мере того, как он говорил это своим низким бархатным голосом, ее голова кружилась от каждого его слова, от  тембра и этого влюбленного взгляда, его крепкие руки держали ее талию, постепенно ладони добрались до спины, и он слегка притянул её к своей груди. Она не отказывала его смелым действиям.

Вот оно, оказывается, как бывает, когда слышишь стук сердец, и они будто соединяются друг с другом, и становятся одним большим сердцем на двоих!

Она волновалась, ведь грудь упиралась на его груди, ведь были почти одного роста! Небольшие от природы, но упругие, они мешали ей, а ему придавали мужской силы.

Они всё еще молча стояли и смотрели друг другу в глаза. Потом он медленно оторвал руки от ее спины, нежно обхватил ее голову и… их губы слились в чувственном, самом первом поцелуе — робком и неверном. Они оторвались на время и посмеялись, но потом всё пошло как положено в природе.

Первый робкий поцелуй сменил уже более уверенный, всё смелей и жарче придавая им желание. Полная луна любовалась своей малышкой Джилл, ветерок нарочно пробивался в разные открытые участки тела, а весенние мошки — жадные и голодные, напомнили людям, что у них есть дом.

Да, конечно, дома же их ждут!

Они взялись за руки и, как дети, побежали с горы. Быстро добрались до дома, задыхаясь от быстрого бега.

Старики сидя дремали. Они даже не заметили, как молодые вошли. Хотя соседи осветили зал свечами в старинных канделябрах. Многие уже успели погаснуть, красиво застыли и свисали со своих стаканчиков как кудрявые локоны. Но, как оно и бывает, чем стараешься тише, тем громче получается. Так и здесь. Джилл хотела провести молодого друга в кухню, но, не знающий расположения комнат, в потемках Камаль споткнулся, задевая тумбочку, которая и выдала молодых с потрохами. Скривив физиономии от досады, они посмотрели друг на друга в полутьме и засмеялись.

Ужин был просто праздничный. Забыв про то, что много есть  на ночь вредно, все пришли к единому мнению, что есть вредно постоянно, но вот такие  в жизни бывают моменты и дни, когда можно, а то и нужно, убрать предрассудки и традиции, и жить одним моментом!

Потом за ужином попросила их забрать это всё, ей не пригодится, убедила при помощи Камаля, который обещал, что она будет там уже не одна. Старики же сами напросились следить за домом, с «дедом здороваться», глядя на портрет: «Всё равно в ваши края ходим убирать могилки!»

Соседям она постелила тахту, которая была для гостей. Дед мечтал, что днем там будут играть «джиллята», а вечером там будут они спать, широко и ровно, для организма полезно.

Камалю постелила в своей комнате, а, когда он пошел провожать ее до комнаты деда, они еще какое-то время долго не могли расстаться. Но целоваться они постеснялись, ведь тахта находится под портретом дедушки, значит, напротив больших окон, недалеко от коридора, где они никак не могут оторваться друг от друга.

Наконец, Джилл поцеловала его в щеку и, пожелав спокойной ночи, каждый вернулся в свою спальню.

Камаль не хотел ее отпускать, резко повернул к себе, прижал…

Но Джилл дала понять, что не время: они не одни дома.

А, если честно, она просто боялась этого.

3.

Джил и Камаль. Счастливая семья

Утром Джилл разбудила старушка.

— Вставай. Пора завтрак приготовить, пока мужчины спят. Пусть спят, наше дело — быть рядом, любить, готовить еду, словом, быть хорошей верной женой. Тебя этому учить не нужно, ты из лучшего рода в нашей деревне, но лишний раз помнить не грех, ты мне как внучка, хочется немного побыть бабушкой. Не обижайся на старую.

— Да нет, вы же любя да и кто же родней на свете, кроме вас, теперь  у меня есть?! Вы всю жизнь были для нас самыми лучшими и вам доверяли как себе.

— Да, мы с дедом подумали, если мы умрем, похорони нас с нашими родителями, дом оставим тебе, некому больше. Документы твои с нашим завещанием лежат в музыкальной шкатулке, переверни, там дед приклеил картонку, оторви, и делай, как считаешь нужным, доченька! Мы будем спокойны теперь. Всё тебе сказали.

Пока они готовили завтрак, старушка пошла будить деда, пока встанет, умоется, время больше пройдет, потому пусть молодой поспит. Жизнь длинная, выспаться в большом городе удается редко кому. Там деньги рулят людьми, а не наоборот.

Когда они завтракали, бабушка несколько раз пускала слезу, дед тоже расчувствовался, и эти милые старые люди, которые любили их больше жизни, и она это знала давно, останутся доживать одни. Как же они друг без друга?! Ладно дед, когда еще был жив, после отъезда Джилл на учебу, частили друг к другу, иногда у него с ночевкой оставались. Похоронили как-то его, дед деньги на похороны накопил, на поминки. Но старикам теперь ходить не к кому. Ладно, почтальон разносит пенсию да продукты привозит, жалеет старых. Они закажут одно, он добавит и еще скажет, что удачно купил, то скидка, то акция. Хороших людей всё же больше!

Закрыв дверь на замок, Джилл осталась попрощаться с домом, в это время Камаль посадил старых друзей в машину, сел за руль. Долго ждать стариков не заставили, поехали. Довезли до ворот, обнялись, попрощались. Плакали все.

— Джилл, давай мы заберем их к себе, я куплю дом, и будем там вместе.

— Ты как с языка снял. Да только я знаю их, не поедут они. Мой дед тоже не хотел, я ему предлагала даже в гости приехать, а он всё протестовал, мол, где же там жить буду, не у кого остановиться. А потом веские аргументы — нельзя оставлять «Голубой дом» и «родственников», где его давно уже ждет его любимая Оренда. Хотя вы и звали жить у вас, но обременять своим присутствием не желает, сказал, что будет тосковать по дому, соседям.

— Да, он такой. Правильный.

До города ехать долго, почти всю дорогу ехали молча. Теперь уже она смотрела на эти озерки и реки, горы да  поля, железнодорожные бараки как-то иначе. По-новому. По-взрослому…

Умер дед, умерло ее детство. Детство само знает, когда ему уступить место взрослости.

Жизнь продолжается

Подъехали к воротам большой усадьбы. Их ждали. Как только на их улице появился голубой автомобиль, а родители поглядывали в окна, так сразу же побежали открывать ворота.

Они обнялись, очень обрадовались «дочке».

Следом выбежал мальчонка, это маленький братишка соскучился по Камалю. Брат обнял его крепко, потом поднял его высоко над собой — сколько радости и смеха, покружил его (много ли ребенку надо для счастья?), затем еще раз прижал к себе, обнял крепко, поставил обратно.

Но ласковый ребенок оказался непосредственным, быстро подбежал к Джилл, крепко обнял и некоторое время смотрел на нее и улыбался.

Джилл была на седьмом небе от такого приема. Она рано потеряла родителей, потому и оказалась единственным ребенком в семье.

На втором этаже была комната Камаля на правой стороне от широкой лестницы. А напротив — комната родителей. Между комнатами в коридоре находился кабинет отца.

На первом этаже — зал, который напомнил ей «Голубой дом».

Оказывается, после последнего визита им очень понравилась ее очередная перестановка и они просто влюбились в эту черноволосую черноглазую красавицу! Каким-то женским чутьем мама Камаля знала, что Джилл станет членом их семьи, поэтому решила немного перекроить и свой зал, и, как видно, ее идея пришлась по душе невестке.

В первый же час, за застольем беременная на последних месяцах жена, сказала, что Джилл должна перебраться к ним. Все мужчины на работе, вдруг рожать будет, кто же рядом будет. Так вот женская хитрость, и она сработала.

В этот же день она сдала комнату в общежитии, и с одним чемоданом  переехала к родителям Камаля. Подруги никак не могли расстаться:

— Не навсегда же прощаетесь! На следующей неделе — сессия, выпускной, потом к нам приезжайте. Одно условие — предупредите заранее, моя мама беременная, в общем, родительский дом… А у нас с Джилл потом будете гостить, с этим проблем не будет.

Это устроило всех и девушки уже пожелали приехать сразу после выпускного. Конечно же, и женское любопытство, и район элитный, куда просто не попадешь, и, словом, всё хотелось увидеть, отведать вкусной еды.

Сессию она сдала прекрасно, блестящие ответы, отличные показатели. На выпускном собрании первым было произнесено ее имя. Некоторые преподавательницы пустили слезу, ведь таких студенток не часто встретить, раз в столетие. Джилл и их приглашала, как только у них будет свой дом.

Выпускной бал. Камаль и Джилл как принцесса и принц на балу. Какой это был незабываемый праздник!

Днем — обед в ресторане, выступления преподавателей, танцы, к вечеру половина ректората покинули зал уже весёленькие, долго прощались.

К одиннадцати часам лимит в ресторане заканчивался. И все вышли во двор. В загородном ресторане всё было готово к празднику. А какой праздник без фейерверка?

Потом под спокойную мелодию танцевали вальс парами, те, кто пришел с парнями или подругами, забывали про других, убегали уединиться подальше от глаз. Медленный танец — танец рождения новых чувств и эмоций, иногда может родиться самая настоящая любовь! Танцующие пары — это как будто все принцы и принцессы приехали на сказочный бал, после которого, если помечтать, непременно должны были пожениться. Как в «Золушке», ведь многие из девушек приехали из деревень и малых городов. Те, у кого не было пар, танцевали друг с другом, как бабочки без цветков.

Начало новой жизни после выпускного

В августе хлопот прибавилось, приятных и ожидаемых, мама Камаля родила… опять мальчика.

Джилл устроилась работать в дом аукциона свекра, где для нее построили большую «тристенку» с окнами в пол. Светлая комната хорошо влияла на фантазии и работу, но и здесь она их не продавала, а оформляла свой любимый кабинет, некоторые вывешивала в зале, глядя на них, она успокаивалась, вспоминая свой «Голубой дом», покупатели любовались и у них тоже поднималось настроение. Позже, «перекроив» помещение, у входа по обе стороны от двери, появился кафетерий.

Приходили и знатные люди, который оценили ее творчество, и теперь она стала оформителем, у других оценщиком, советчиком, дизайнером. Ее приглашали подготовить залы для свадеб и других торжеств, быстро она стала популярной, и вскоре стала нарасхват. Трудолюбие и скорость у нее в роду, потому она легко справлялась, только график меняла, потому что нужно успевать.

Однажды Камаль, в жаркий солнечный день, выкрал ее из студии, подарил ей букет цветов, посадил в машину и поехал. Помощницы Джилл и повара подбежали к окнам и искренне радовались счастью своей хозяйки.

А Джилл любит сюрпризы Камаля, они всегда предполагают отличное настроение, всегда необычные. Дааа, выкроить время для сказки он умеет!

Они выехали за город, поехали в сторону реки. На берегу они постелили плед, поставили посуду, еду пока держали в маленьком холодильнике.

Джилл никогда не знала, что такое близость и как выглядит мужчина. Только разные картины, статуи да воображение дорисовывает, как выглядит тот или иной мужчина.

А здесь он быстро разделся, но заметил, что она стоит в нерешительности, помахал ей рукой, и с криком побежал в реку. Камаль попрыгал, как мальчишка, потом поплыл. Девушка любила плавать, но Джилл все еще стояла в нерешительности, ведь она не была предупреждена, потому купальник остался дома. Произошел небольшой конфуз.

— Вода теплая, иди ко мне. Ты же умеешь плавать или нет? Идем, научу!  — Хотя он знает, что речка у нее на родине недалеко от дома.

— Но у меня нет купальника! — А как купаться хочется, ведь давно не купалась в реке.

— Да хоть без него! Идем скорей!

«А, была не была!»

Джилл скинула с себя джинсовую юбку, расстегнула шифоновую кофточку и бросила, как он, на землю. Ну их, эти правила! Это дома аккуратно складывала вещи. Да ну эти принципы, они только мешают счастью!

И она побежала к воде. К нему. К любимому.

Они немного поплавали, поиграли в догонялки на воде, брызгались.

— Джилл!

— Да?

— Закрой, пожалуйста,  глаза!

Джилл послушно закрыла глаза.

— Теперь открой.

Она открыла глаза. Камаль стоял на коленях в воде, а в руках держал голубую бархатную коробочку, вытащил золотое колечко с дорогим голубым камнем.

На нее смотрел мокрый, но влюбленный мужчина, её любимый мужчина! Такой родной!

Она тоже опустилась на колени, протянула руку, и он надел колечко на ее палец.

От такого счастья у них, как тогда, у нее дома, закружилась голова. Он то поднимал ее, то осторожно опускал на воду, то обнимал, опять поднимал. Казалось, что он вообще не хочет ее выпускать из своих сильных рук. А Джилл не расставалась бы с ним ни на минуту!

Когда он опустил ее, наконец, какое-то время смотрели друг на друга. Какое-то волшебный магнетизм притягивал их медленно, осторожно друг к другу. Губы слились. Поцелуями руководила природа, оттого сначала было робко и коротко. На время оторвались от поцелуя, еще молча смотрели друг на друга. Руки,, будто сами по себе, изучали тела, аккуратно минуя запретное нижнее закрытое «табу». Волнение перешло на желание и они целовались все смелей и уверенней.

Страстные поцелуи выделяли гормоны страсти и любви, в голове Джилл рисовались чудные узоры, фантазия сама по себе показывала ей «эскизы».

Они снова смотрели друг на друга, но уже не как робкие дети, а как взрослые.

Когда они стали выходить на берег, девушка заметила, мокрые плавки прилипли к телу, будто слились с ним, и выделяли его фигуру — сильные мышцы, красивое тело (она знала, что он у нее занимается спортом, ездит на коне, боксер, словом, настоящий мужчина). Ее же нижнее белье из кружевного гипюра стало от воды ярче, Камаль разглядел ее полностью, казалось, будто эти места просто прикрыты причудливыми узорами и цветами, а не почти прозрачным материалом.

Они медленно легли. Джил положила свою прекрасную головку на его руку, смотрела на него и восхищалась своим мужчиной. Ее мечта осуществилась — ее мужчина с картины, которая ждала ее в «Голубом доме», чтобы привезти ее сюда и показать ему: «Вот, он — это ты, я годами рисовала тебя в голове, написала картину моего будущего, и вот, ты пришел ко мне из картины!»

Камаль сначала смотрел на нее, лежащую, потом стал нежно осыпать ее поцелуями. Когда дошел до лица, она охотно повернулась и ответила поцелуем. Долгие и страстные поцелуи могут быть только у искренней, настояйщей любви! В природе они были ее частью, возможно, потому люди смелей и активней за пределами комнат, где есть уши и глаза. Он продолжал изучать руками ее тело, её великолепные выпуклости, роскошное тело, она отвечала взаимностью и тоже становилась сильней в своих мыслях. Они позволили друг другу стать единым целым.

Почти дошли до того момента, когда можно было бы всё сбросить к  черту и насладиться естественным и не безобразным!

— Камаль, давай домой поедем. — Ласково убрала его руки девушка, — Я не могу сейчас, мне все время кажется, что кто подсматривает или вдруг тоже придет искупаться или, как мы, заняться любовью, так ведь в жизни бывает, в неподходящий момент обязательно что-то случается. Я не знаю эту местность, у себя бы это проблемой не было бы. Прости!

— Хорошо, я согласен с тобой полностью, как скажешь! — Стараясь себя успокоить, отдышался, и, целуясь на ходу, обнявшись, они направились к голубенькому домику на колесах.

Дома только маленький братишка мог не заметить изменение молодых. А родители Камаля поняли, переглянулись, заговорчески подмигнули и улыбнулись. Отец подошел к жене, обнял и поцеловал в голову.

Это очень понравилось Джилл. Дома они вели себя сдержанно, но любовь всегда заметно подскажет правду!

За ужином было как-то весело и будто она знала эту семью много лет. Намечтала себе с детства счастливую семейную жизнь с детишками, и сбылось!

Потом мама Камаля завела речь о свадьбе, предварительно упомянув о прекрасном кольце, которое передается у них по наследству невестам. Решили не откладывать.

В сентябре уже шла подготовка к свадьбе полных ходом.

Купили платье, костюм, выбрали ресторан. Работали, готовились и жили ожиданием какого-то особого чуда.

За неделю до торжества Джилл с Камалем поехали за стариками. Они так тосковали по ней, что старик заболел. К старости, говорят, взрослые снова становятся детьми, только не все в одно время. Так и дед, всегда, почти каждый день, плакал, очень хотел увидеть «внучку» Джилл. Хотя здоровье его уже давно намекает о переходе в иной мир, но от свадьбы не отказался! Как же такое пропустить, когда «внучка» замуж выходит! Их внучка! Они верили в то, что Джилл и есть их внучка!

Привезли их в этот же день. Дедушке приглашали медиков, полечили дома. Старушка с удовольствием хлопотала вместе с хозяйкой, подружились быстро. С собой они привезли мясо, яиц, они готовили к приезду Джилл, которая обещала навестить их в Новый год или на Рождество. А тут — свадьба! Поэтому продукты, которыми была заполнена кладовая, были все привезены в город.

4.

Свадьба и новая жизнь в семье

Приглашения получили все друзья и родственники, и про преподавателей не забыли, ведь, чтобы потом они спокойно приезжали к ней в гости, нужно с чего-то начать. А свадьба и есть повод, чтобы подружиться со всеми и стать друзьями. Вот только приехать не все смогли. Для кого далеко и не успели внести в поправки и изменения в план работы, кто-то имел маленьких детей и не могли без своей половинки уехать, кто уехал путешествовать, не получили приглашения вовремя некоторые из них, кто был в заграничной долгосрочной командировке.

Свадьбу провели на берегу той реки, по договоренности с владельцами ресторана и сотрудником ЗАГСа, там, где Джилл и Камаль впервые «познакомились» поближе. А погода, как по заказу, целый месяц была солнечная и безветренная.

Под вечер некоторые пожилые, уставшие от эмоций, танцев и, к тому же, выпившие хорошего вина, «веселых» развезли по домам. А наши старики из деревни спали на матрасе под большим деревом (предусмотрительно привезли много надувных матрасов и спальных мешков).

Молодые друзья уходили уединиться в небольшой лесок, но праздник покидать не собирались. Чуть позже и родители Камаля уехали домой, потому что младенца и братишку нужно было уложить спать в их кроватки. На природе мешали мошки до комарошки. А тут дед проснулся, по маленькому делу решил отлучиться. Беспокойная его старушка тоже пошла с ним, на обратном пути они решили поехать с родителями жениха — насекомые и старикам не давали спать спокойно. А покой и сон в старости — это «батарейка» на следующий день. День пропускать нельзя, каждый день — это их счастье, а долголетие оно хорошо, если ты здоров и можешь еще быть в силе, помогать, а не быть обузой.

Машин осталось меньше, сотрудники ресторана покинули рабочее место и тоже уехали вслед за родителями. Наступило время молодежи.

От мошкары все бросились в реку и купались. Шум веселья, смех, добрые шутки новых друзей — что еще можно ожидать от влюбленных и счастливых людей?!

Так, до утра, под светом Луны, каждый засыпал счастливым в палатках, которые привезли с собой друзья молодоженов.

Кто-то устал от городской суеты и дня сурка, и для них был настоящим праздником выбраться из большого города на природу.

Кто-то отдыхал от детей, за которыми на время присматривают родители.

Кто-то, наконец, тоже решился посвятить жизнь друг другу, на свадьбе это как подготовка к предстоящему торжеству, где гостями обязательно будут Джилл с Камалем.

Кто-то поймал букет невесты и ждет своего принца. Может, там, на этом волшебном берегу, она нашла свою половинку.

Кто-то… Каждый, помимо «погулять», имел свои интересы. Как везде!

Утром веселой гурьбой добрались до шумного города, который незримо поглощает людей и просто так не выпускает из себя на волю вольную без повода. Без причины и повода и деньги не отпускают.

На второй день свадьбы те, кто не уехал домой или на родину, приехали в усадьбу, до вечера отдохнули, поели и тоже уехали по домам.

Праздник завершился

Началась новая жизнь.

Семейная!

Какая она — это семейная жизнь? Чужая семья — потемки, как и душа. Не будем вглядываться в чужие судьбы.

Старик ворчал, ему здесь не понравилось, поэтому через день они увезли его домой. Бабушка сказала, что умирать поехал. Врачи как-то продлили ему жизнь, но от смерти не убежишь. Этот намек Джилл поняла. Поэтому до отъезда, она собрала все необходимые для временного жилья вещи, запаслась продуктами, и Камаль отвез их к себе на ее родину. Джилл поселилась в доме старушки, в «Голубом доме» теперь ей делать нечего, он умер вместе с ее детством, которое закончилось со смертью дедушки. Возвращаться в пустой дом, где когда-то царила любовь и дружба, где когда-то жили молодые дедушка с бабушкой, который в любви и согласии родили ее мамочку. Там играли свадьбу, было много народа. Вспомнила Алмаза, Крона, который любил лежать на желтой ступени. Вспомнила черного петуха с курами. И добрых собак.

«Голубой дом».. Дом, милый дом.

Она всех увидела. Те, кто когда-то был в ее жизни, теперь стояли как живые и тоже смотрели на нее.

Вот стоит дед, одной рукой держит черного коня с волнистой гривой. Алмаз — сильный и красивый любимец округи и помощник. Другой рукой он держит за руку бабушку.

Рядом стояли ее родители. Мама гладила Крона, папа обнял ее и поцеловал в щеку.

Собаки сидели между ними и тоже глядели на нее. Верные и добрые псинки и кошка.

Осень. Камаль время помогал старикам по дому. Он понимал свою молодую женушку и не торопил. Не вмешивался. Это ее родина, ее дом, ее прошлое. А в деревне работы полно. Старикам нужно помочь. Дров наколоть, в дровник аккуратно выложить, дома затопить печь. Воду бидоном привезти, по дому всегда дел много. Еще нужно и баню затопить, после дороги нужно помыться, стариков помыть. По пути поправить ворота, двери замазать, чтоб не скрипели. Старушка одна не в силах это делать, а дед немощным стал давно.

Хотя дом уже был нежилой, Джилл может сходить  туда, открыть, как и в прежние времена, снова начать писать картины. Нужно еще забрать черновики с рукописями, чтобы в новом доме, ее с Камалем, продолжить начатый когда-то роман. Она пролистала и заметила заметки и знаки, написанные на краях страниц красным пером. «Эх, дедушка, дедушка, как же мне тебя не хватает!» От воспоминаний она уже не смогла держать в себе слезы и, глядя на дедушкин красивый почерк, плакала.

Камаль направился в сторону «Голубого дома», чтобы вернуть жену. Старика он уже помыл в бане, теперь старушку нужно. А потом уж сами. Джилл послушно последовала за любимым, закрыв дверь на старый амбарный замок. Закрыв калитку на щеколду, они молча дошли до дома соседей. На мосту она немного постояла, вспомнила, как они с подругами играли. Где теперь вы, мои милые красотульки?! Оглянулась и посмотрела на гору. Она была желтой, а деревья окрасились в разноцветье. Теперь гербарий она будет собирать в городском парке или на том самом берегу.

Она помыла старушку. Устав от эмоций, от впечатлений, попарилась с бабушкой, и вышли. Камаль помылся один.

Утром старушка сказала:

— Очень мой хотел погулять на твоей свадьбе, как и твой дед. Он же совсем занемог, но просьбу твоего деда он всё же выполнил. Как вовремя вы его вымыли. Он лег, сразу заснул. Но вот уже не проснулся, Джилл.

Старушка плакать не стала, не получилось, видимо, ближе к концу старые чувствуют, а, может, и слез у нее не осталось, выплакала. Сколько они вместе жили, родней него у нее не было никого, да и ей мало осталось. Но Джилл понимала, что бабушка не хочет ее привязывать к себе, потому и говорит так.

— Камаль, похороним и уедем, поживем какое-то время у них. Если у тебя важные дела в городе, ты поезжай, я позже приеду на поезде.

— Знаешь, я еще вчера подумал, может ее к себе заберем. Ей же очень понравилось у нас? Да и маме не будет тоскливо без нас целыми днями ждать нас. Одиночество при семье — это хуже, чем просто одинокий человек. Одинокий знает, что один, привык, а в семье обидно, когда-то была семья, выросли дети и все разбежались. Работа, работа, работа… Больше работаешь, больше зарабатываешь…

— Хорошая идея. Она, уверена, не откажется, ведь одна она не проживет. Когда они вместе жили, то как-то друг за другом ухаживали, а теперь ей не за кем, ведь женщине нужно, чтобы она была полезной и помогать — женская доля. Она не знает, что такое «заботиться о ней», она сильная была.

Похоронили там, где он и желал.

Потом она с Камалем еще раз сходили в «Голубой дом», чтобы попрощаться.

На крыльце старушки сидели, на дорожку.

Бабушка и Джилл долго смотрели , как они все дальше и дальше отдаляются от «Голубого дома», который тоже скрылся за поворотом. Вот здесь старушка дала волю слезам, обнимая внучку.

Потом старый организм быстро устал и дорога укачивала, как в люльке младенца, и старушка заснула и крепко спала.

В семье, которую она никогда не имела, бабушка помолодела, оживилась, стала хлопотать, кухню вообще взяла в свои руки, кулинарить она любила всегда, а здесь столько продуктов, что выдумывай блюда да готовь от души.

Бабушка сначала спала в одной комнате со Джилл. Молодожены никак не могли уединиться, так и жили по комнатам, дальше поцелуев никак не получалось. Это в деревне хорошо, на такие случаи есть сараи, кусты да речка, а в городе укрыться негде. Везде камеры, уши на стенах, глаза на окнах…

Потом зал разделили на две части, одна комната стала спальней бабушки. На первом этаже камин, тепло. В любое время спокойно может выйти во двор, не нужно мучиться, спускаясь с лестницы.

Рождество

Такой праздник они — Джилл да ее бабушка-соседка — видели на открытках да по телевизору. Может, с нем здесь ее дедушка с бабушкой и родители? Мы всего не можем знать. Но она ведь чувствует их присутствие. Может, просто хочет, чтобы так было.

Такое ощущение для них, что они снова готовятся к свадьбе. Столько хлопот!

Джилл решила продать свой дом после того, как узнала, что в деревне вообще не осталось людей. После того, как забрали бабушку, соседи затосковали, дети тоже забрали их к себе.

В городе встретилась самая близкая подруга детства, которая растрезвонила остальным. И, настолько, оказывается, крепкая детская дружба бывает, что «девочки» делились, что никогда друг о друге не забывали, и всегда мечтали о встрече. Теперь часть ее «Голубого дома» жила в городе.

Однажды, когда Джилл сидела на кресле-качалке с ручкой в руках, что-то писала, думала, Камаль сказал:

— Слушай, как увлекательно всё написано! У меня есть предложение.  Папа отнесет их редактору, может,  издадут. Ты не против? Пусть люди читают, ведь это про любовь, про жизнь. А людям хочется верить в сказки, это отвлекает от других мыслей, хоть на время.

Он обнял  свою молодую прелестную жену, возбужденно поцеловал ее, она ответила взаимностью. Она оставила рукопись на тумбочке рядом с креслом. Оба быстро поднялись к себе в спальню.

Страсть охватила обоих, они погрузились в мир истомы и наслаждения, приятных ощущений и взлета чувств…

5.

Конец фильма

После первой брачной ночи они увидели себя в наряде Адама и Евы, и снова погрузились в мир сладостной страсти.

Впервые они открыли друг другу себя, шагнули вместе в будущее.

А через девять месяцев у них… родился сын!

— Ну вот, я думала, что хоть у вас будет девочка, — шутила мама.

— Впервые я чувствую себя бабушкой, — сказала старушка, бывшая соседка.

К ней быстро привыкли и она стала бабушкой-генералом, которую все уважали и прислушивались. Жила она очень долго.

Вторым ребенком, наконец, стала девочка — копия Джилл в детстве!

А когда родители Камаля стали совсем старыми, как когда-то жившая у них бабушка, то на очередной чей-то юбилей Джилл решила повесить заветную картину в зале, рядом с картиной деда с бабушкой Орендой, которую она написала, будучи беременной вторым ребенком. Тогда же и сделала портрет любимой свекрови-матери и свёкра. На этой картине — ее мечта юности, которую заметил дед на чердаке. На ней изображена она с Камалем и детьми, мальчиком и девочкой. А ведь мечта ее сбылась, и всё, как на картине, даже дети похожи.

Вы думаете, что страсть с возрастом уменьшается? Ни в коем случае! Родители Камала счастливы были всегда, как поселилось оно у них с первых дней знакомство, так и зажило до старости. В такой семье вырос Камаль, и такую семью знала Джилл. Счастье не сыграешь! Влюбленные, оттого красивые, родители Камаля, всегда рядом с детьми и внуками, а ведь им уже за восемьдесят!

— Любите и будьте любимы! — Сказала мама Камаля на годовщине свадьбы детей, которые уже вместе двадцать лет. — Любимые пройдут все испытания, не свернут с дороги жизни и останутся вместе, как обещали на венчании, будут вместе до самых последних дней жизни! — И поцеловала мужа в щеку. Старик ласково погладил по щеке жену, обнял.

Тут, по мимической подсказке, Камаль подсказал музыкантам, что пора начинать бал.

Как раз, когда его мама поцеловала в щеку отца, а он обнял ее, он подошел к ним и они встали. Первый танец был их.

Джилл и Камаль сидели обнявшись, и улыбались. Они знали, что следующими будут они.

А детишки бегали, смеялись, тоже изображали вальс. Такие внуки, как и дети, растут в счастье, такие дети будут счастливы везде!

И вы будьте счастливы, и пусть каждому повезет, как повезло Джилл и Камалю!

Алкинская Гюзель

2015