Как известно каждому уготован именно его крест, то есть такой, нести какой ему под силу… Грустно такое слышать… Значит я вот всё это в состоянии… Уже дважды в жизни без вещей выйти из квартиры и уйти подальше от своего дома. Никогда не думала о себе, что я такая сильная и решительная… Или слабая и трусливая? Или принципиальная?
Совершая в своей жизни поступки мы так и не можем даже по ним оценить себя. На что мы способны? Чего мы стоим? Что нами движет в конце-то концов? Что уже говорить о какой-то оценке себя по тому мусору, который зовется роящимися в голове мыслями… Ничего мы о себе понять не можем. И как следствие — нам не дано предугадать свое поведение не только в жестком экстриме, но и в моменты любых жизненных развилок.
Ну, да что я всё о себе да о себе… Отвлеклась, извините.
***
Этот странный метафизический случай произошел в небольшом шахтерском городке.
Петр Иванович, отслужив положенных двадцать пять лет вместо того чтоб к дембелю задержаться в каком-то крупном городе, как делали его друзья- сослуживцы, предпочел вернуться на родину. Жена за отсутствие культурной составляющей в виде театров и филармоний на избранной местности на супруга поворчала, но будучи родом тоже из этих мест — выбор приняла.
А что плохого в этом южном, укутанном абрикосами городке? Да, это всего лишь маленький райцентр, но до области- близко, ЖД вокзал- есть, а до аэропорта можно доехать быстрее, чем из областного центра, пока там по всем пробкам пропетляешь. Культура теперь тоже вся в близкой доступности- на магнитных и цифровых носителях, так что кто хочет — тот всё получает.
Короче, жили они, поживали. Но дома ещё совсем не старому мужчине, дачным хозяйством не увлекающемуся — делать абсолютно нечего, да и копейка лишняя не помешает. Поэтому отправился Петр Иванович теперь уже не служить, а работать дальше. Его армейские друзья приспособились кто в охрану, а кто- в отделы кадров дела оформлять. Но ему хотелось чего-то более живого. Чтобы его пытливая натура могла себя проявлять, а не просто ради кучки денег штаны просиживать или скучные бумажки перебирать. В конце концов он по уставу да субординации наслужился уже и пора о чем-то для души более радужном подумать. А поскольку в армии Петр Иванович был замполитом, то и устроился он дальше по воспитательной части — в местную школу учителем истории.
Таким образом вторая половина жизни складывалась у семьи идиллически. В школе Петру Ивановичу откровенно нравилось. Женский коллектив уделял ему — улыбчивому, вежливому, но строгому и с выправкой аккуратному мужчине массу внимания, подростки за военную биографию уважали, и компания с военруком, трудовиком и учителем физкультуры подобралась по интересам — своя.
Но не долго этот рай длился. Вместе с тектоническими сдвигами в обществе пришли и непонятнки в работе. Как известно человечеством кроме законов физических мира материального, движут ещё и социальные — своей общественной среды обитания. И если с физическими последние сто лет — все более менее ясно, то среду социальную вокруг Петра Ивановича потрясало неимоверно. Законы, и так до конца в ней не изученные, ещё и постоянно подвергались заковыристым переформулировкам.
Конечно социальные законы тоже во всю работали вне наших знаний о них, но человечество не успокаивалось в своём пытливом стремлении обнаружить истину. На ходу отворяя все подряд ящики Пандоры, добравшись до власти очередные методические комитеты раз за разом преподносили очередную свою версию за формулу в её единственно возможном виде. И все эти изыскания печатались в новых редакциях школьных учебников и присылались в циркулярах из отделов образования с неприятной учителю калейдоскопичностью.
Привыкший в армии к полной конкретике (враг/союзник) Петр Иванович стал сильно сбиваться: что же он должен в конце концов детям рассказывать? А потом ещё возник вопрос «И на каком языке?» И он стал тайно завидовать учителю трудов, у которого с конструкцией табурета ничего радикального не происходило, разве что исчезли сначала гвозди, а потом и доски. Так тому всё ещё больше упростилось: травматизм резко сократился, уроки из сданной в аренду кооперативу мастерской мягко перекочевали в обычный школьный класс, где под гогот пацанов учитель мелом на доске изображал порядок сборки этого самого пресловутого табурета.
Петр Иванович почти впал в ступор, он стал закупать для классных занятий в ближайшем ларьке газеты, дабы полностью находиться в правильном ритме и, если ему — сыну закоренелого сталиниста и колебаться, то уже вместе с правительством.
И именно в этот момент освободилось место учителя литературы. Петр Иванович стал прикидывать как бы ему туда сместиться подальше от этой проклятой истории. Сама директриса его туда не переведет- просто такая идея не смогла бы прийти ей в голову. На военную подготовку он даже не претендовал, хоть военрук тоже поговаривал об увольнении — чувствовал, что эти уроки вот-вот и вовсе закроют. Грустно было смотреть, как бравый контуженный ветеран заметно приуныл, как совсем уже не зверствовал над старшеклассниками, которые ходили в школу вместо формы в чем ни попадя, без правильно бритых затылков. А о причёсках и длине юбок у девочек — ах и ох — лучше вообще при нём не упоминать.
Одновременно с негативными процессами на работе — сдавали у отставников и тылы: стремительно уменьшалась пенсия. То есть она как раз оставалась стабильно одинаковой на фоне заметного изменения порядка цен на всё остальное. Так что работа из приятного хобби превращалась в крайне необходимый «кусок хлеба». И если от неё отказаться, то остаётся прямая дорога крутить гайки в автомастерской или таксовать, куда бывшие армейские коллеги Петра Ивановича по большей части и переместились, кто не на дачу, потому как стеречь стало особо нечего, да и в услугах кадровиков тоже особой нужды не стало.
Вот Петр Иванович выждал паузу, когда потребность в учителе литературы стала катастрофически «на вчера надо», задержался как следует на работе, и вечерком постучался к Марии Семеновне в кабинет. Откашлялся, отметил ненастную погоду и затем открытым текстом предложил себя в качестве замены ушедшей в декрет сотрудницы.
Мария Семёновна слегка удивилась, тоже отметила плохую погоду, но особо ничего против предложения Петра Ивановича не имела, тем более он проявил себя сотрудником к дисциплине склонным. В отличие от физрука на работу он всегда приходил вовремя и бритым, спящим в подсобках, как трудовик, замечен не был, и депрессивного вида как военрук пока что не имел. А хоть бы и имел, то где в средине года искать нового учителя? Все, кто в их городке был не пристроен — давно двинули на заработки и особо обратно не стремились, только присылали из разных мест открытки с красивыми марками.
В общем «добро» Петр Иванович на свою инициативу получил. Директриса порылась в альбоме, нашла в расписании нужное место:
— Вот завтра как раз и начнёте со второго урока в «6-А» классе.
Первой приближающийся в графике темой значилось: «Николай Васильевич Гоголь — общее ознакомление с биографией и творчеством».
— Гоголь- значит Гоголь,- солидно произнёс он, хоть душа его уже пела. — Что ж, пойду готовиться.
О том, что от уроков истории он отказывается Пётр Иванович пока умолчал, так как нашёл, что упоминать эту информацию сейчас не совсем к месту. «Информацию надо подавать дозировано- по мере неизбежности»,- учил его ещё юным лейтенантом старый парторг батальона.
Выйдя из кабинета директрисы Пётр Иванович как нормальному отставнику и положено, свой успех решил немедленно обмыть, но из мужской части коллектива уже все к этому моменту ушли домой, и было решительно не с кем.
У каждого из нас есть свои суеверия, и так уж с армии повелось, что Петр Иванович считал, что каждый удачный этап, каждую ступеньку спецоперации нужно обязательно полирнуть: «А как иначе?» — скребло у него на душе.
А когда в таких сжатых обстоятельствах эту ступеньку обмыть? Не завтра же утром до уроков. После уроков уже вторая ступенька пойдет: договорился/ провёл… Ну, и дальше поэтапно в запланированном направлении.
Короче, завернул он заныканну в столе бутылочку коньяка в ненавистную газету с последними трактовками политических событий и отправился домой — готовиться к уроку. Вот только бутылочка у него заныкана оказалась чисто случайно- пару раз сорвались посиделки с приятелями. Но — ничего серьёзного, просто хотели встретиться да пообщаться.
Супруга была уже дома, с кухни вкусно пахло, телевизор нацелено слезоточил драматической судьбой очередной мексиканской Марии.
— Оленька, я — дома! — раздалось из прихожей.
Обнаружив мужа с бутылкой коньяка и в приподнятом настроении, Ольга Аркадьевна мысленно перещелкав в голове все даты и события, и так ничего подходящего не подобрав, поняла, что где-то что-то упустила. А она этого ещё с гарнизонных времен очень не любила, искренне считая, что ничего умного без её контроля в семье произойти не может по определению.
Когда же она узнала эту казалось бы приятную для семьи новость, что Петр Иванович теперь ещё и литературу будет в местной школе преподавать, то и совсем не обрадовалась. У нее давно назрел абсолютно другой план — сворачиваться из городка и ехать к сыну, который в областном центре на все их сбережения отстроил приличный особняк. Пора было начинать сыну помогать не только деньгами, Ваня открыл авторемонт и что-то с сотрудниками у него не заладилось:
— Одни мошенники и вымогатели кругом, контроль нужен. Парню самому не справиться, а мы с тобой — отец тут неизвестно что высиживаем, — ещё несколько месяцев назад начала она разведку боем.
Петру Ивановичу при мысли, что его гуманитарной деятельности придет конец, и пойдет он на старость лет за всех уволенных сыном слесарей гайки по срочным заказам крутить, сразу становилось худо. Один год в юности сразу после школы он уже гайки крутил. Именно убегая от такой жизненной перспективы собрался молодой Петя с духом и пошел учиться на замполита. Да, именно чтоб никогда больше ничего тяжелого не поднимать! И тут ему на старость лет опять замаячил гаечный ключ! При одном упоминании об этом начинании сына он на жену сильно раздражался, но открыто в конфликт с Ольгой Аркадьевной дипломатично не вступал. А гибко переводил тему на: «Вот увидишь, у него всё у самого получится. Не надо в Ванину жизнь лезть», и срочно шёл принимать ванну с морской солью. То есть ванна для Петра Ивановича стала местом укрытия.
Нынешний вечер обещал нарисоваться почти по той же схеме, но стесненный временем Петр Иванович на этот раз ещё и прихватил с собой в ванну биографию Гоголя и дважды неприкаянный коньяк.
Однако обстановка в этот вечер оказалась значительно более взрывоопасной, чем обычно. Его погружение в успокоительные ароматические соли вовсе не привело к тому, что супруга как обычно переключится на просмотр сериала, да так и задремлет. Видимо последние новости от сына с особой силой взывали к матери о поддержки его малого начинания.
Петр Иванович усилил себе успокоительный эффект ароматическими свечами, откупорил бутылочку, налил бокал и погрузился в воду с полученной у директрисы новейшей библиотечной книгой о судьбе Николая Васильевича Гоголя, малоросса.
Книга Петра Ивановича неожиданно увлекла. Давно он уже с этой историей ничего путного не читал, всё листал эти ненавистные газеты. Он заметил, что его стало злить даже их шуршание. «Шуршат как суки неуёмные», — бормотал он просматривая очередные волны изменений давно прошедших событий, с бесконечной чередой появления всё новых очень важных исторических персонажей, о которых не ведали не только учебник его школьной поры, но и курсантской юности. А потом обходилась и Военно-политическая академия. «Кто все эти люди?»- вздыхал старый политработник, изучая новейшие методички.
Короче, погрузившись в ванне в приятные ароматы и побулькиванье медленно струящейся из крана воды, Петр Иванович за интересным и понятным чтением бутылочку свою почти всю и уговорил. И дальше он уже не точно помнил: читал он про это, иллюстрации толковые попались, или ему привиделась набережная Санкт- Петербурга, кареты, господа в цилиндрах… А вот и он сам- Пётр Иванович в новой шинели с тросточкой…
Ольга Аркадьевна, которая долго через дверь рассказывала супругу о предстоящей старости, о предстоящих внуках, о новых веяниях и о кооперативе, арендовавшем в их школе угол, где раньше была мастерская для уроков труда, заметила, что супруг не подает никаких признаков присутствия. Она для профилактики обострения внимания у мужа пощёлкала выключателем света — никакой реакции.
Сердце женщины ёкнуло, она распахнула дверь и обнаружила Петра Ивановича спящим в почти переполненной ванне. На полу под свешенной рукой супруга в мелкой лужице на разворот с иллюстрацией в виде посмертной маски Гоголя лежала полумокрая книга, сандаловая свеча продолжала коптить у его изголовья, перенасытив комнату своим мускусным оттенком. На табурете рядом с пустым бокалом стояла почти на четыре пятых пустая бутылка коньяка.
Обнаружив супруга в таком положении, Ольга Аркадьевна выдохнула:
— Фух! Спит он тут. Хоть мне немного оставил, — оценила она содержимое бутылки, после чего слила остатки в бокал.
Ольга Аркадьевна заметно торопилась — сегодня поздним вечером по ТВ обещали концерт камерного оркестра, это была её музыкальная слабость: «Так редко теперь передают что-то путнее, сплошные трынь-трынь и блатняки. Никакой духовности», — вздохнула она в предвкушении.
Ольга Аркадьевна вынула пробку из ванны, промокшую книгу как есть развернутую подняла и механически опёрла на пустую бутылку, и оставив слегка приоткрытой на проветривание от вонючей свечки дверь удалилась слушать уже начинающийся концерт.
Первые две части музыканты отыграли, и вышли на заключительную- третью часть. Скрипки в полуночной тишине приглушенно рыдали, коньяка в бокале как не растягивай удовольствие, но оставалось почти на донышке. Приготовленная по такому случаю шоколадка и лимончик — тоже доедались. Ольга Аркадьевна уплывала в чувственной поволоке прекрасных звуков, которые всеми органами осязания и частями её тела по восприятию оставляли далеко позади даже мексиканские сериалы. Это был он — кайф.
И вдруг дикий нечеловеческий утробный вопль потряс не только её комнату, а и все пять этажей их хрущовки.
Дальше была Скорая, которая Слава Богу приехала незамедлительно и Петра Ивановича спасти удалось.
Урок литературы в «6-А» так и не состоялся по причине случившегося внезапно у учителя инфаркта. «Детки, просто посидите немножко тихо», — взволнованно сказала классная руководительница, прикрывая нос платочком. — «Читайте следующий параграф самостоятельно», — добавила она удаляясь, на ходу утирая уголки глаз.
Как нам впоследствии рассказал непосредственный свидетель данного трагического события… Ну, мы же поним, что комедия это трагедия, которая произошла не с тобой…
Так вот, очнувшись ото сна Петр Иванович обнаружил себя в глубине длинного узкого холодного вместилища, выбраться из которого или повернуться ему не удавалось, сколько он не мацал по стенкам руками. «Всё таки похоронили! Заживо!» — пронзила его ужасающая догадка. Приглушенные звуки печальной музыки и запах догорающей свечи добавили усиление его подозрению. Ну, а крик этого несчастного был услышан каждым, кто в ту минуту в позднюю тишину находился с открытыми ушами в приемлемом радиусе от описанного события.
Вломившаяся в комнату супруга обнаружила мужа в бессознательном состоянии наполовину выпавшим из ванны, головой и руками Пётр Иванович достиг пола, а от пояса — застрял в этом гладком холодном сосуде цивилизации.
Теперь Петр Иванович ничего тяжёлого в руки не поднимая тихо ведет учётную и кадровую работу на производстве у сына, Ольга Аркадьевна руководит воспитанием внуков и работой слесарей и всё у них нормально. Но классическая музыка и сандаловые свечи в семье — под строжайшим запретом.
183
Загрузка...
