Хохма

Станислав Малозёмов

Хохма

Жена сантехника Забодаева Люся пришла с работы весёлая и принесла ему бутылку розового крепкого.

«Завтра, значит, купит себе сапоги с переплатой», — ужаснулся Забодаев, хотя подарка не отверг.

— Импортные, что ли, сапожищи? – спросил он робко, наливая себе в фужер.

Супруга молча заглянула под кухонный шкаф, но пустой бутылки не нашла и поэтому сильно удивилась:

— Ты чего это, Вась, портвейн с сапогом спутал? А я, ненормальная, старалась… Первый апрель, как никак, день смеха, а ты, я же знаю, без этого дела даже не улыбнёшься. Пусть, думаю, праздник как у людей будет. Эх, Вася…

— Гы-гы-гы, — искренне обрадовался Забодаев тому, что сапоги с переплатой отменяются. – ну ты, мать, даёшь! Во, разыграла! Один – ноль! Давай, садись, анекдот расскажу, раз день смеха…

Но не успели Забодаевы зажевать анекдот консервами «Скумбрия с добавлением масла», как в дверь позвонили.

— Если Витька Хребетюк – не пускай, — сказала жена Люся. – Пусть сначала обои шахматные достанет, если пообещал.

Забодаев открыл дверь и почесал затылок. У порога стояла толстенькая волосатая собака ситцевой расцветки и что-то жевала. Он выглянул на площадку, но больше никого не увидел.

— Брысь, Жучка, — пугнул Забодаев друга человека и собрался захлопнуть дверь, но тут собака перестала жевать и внятно, без всякого акцента сказала:

— Кстати, относительно Жучки… Зовут меня в действительности Бобик Барбосович, тем более, что я к вам по делу. Извините, что поздновато…

Забодаев прижал ладонью зашевелившийся чубчик и ощутил жгучее желание перекреститься. Собака понимающе вздохнула, вытерла лапы о половик и вошла в прихожую.

— Собачья сырость на улице, — сказала она, покашливая. – Третий день насморк мучает, сил нет… Ну, так чего мы стоим?

Забодаев, не двигаясь, ещё раз усиленно почесал затылок и натужно хихикнул.

— Всё ясно, — сказа Бобик Барбосович и сочувственно помолчал, — психологический барьер. А вы представьте себе, что вы тоже собака, так нам обоим будет легче…

Забодаев сразу послушался, пошевелил воображаемым хвостом и, действительно, почувствовал, что уже может говорить.

— А ты это, не транзисторный? – спросил он шёпотом. – Не синтетика какая-нибудь, не со станции юных техников?

— Обижаете, Василий Петрович, — скривился Бобик Барбосович. – Да нешто я так неважно выгляжу в связи с насморком? Вот, глядите, натуральная шерсть, зубы, вот…

— Одно плохо, — продолжал Бобик невесело, — с родословной у меня совсем собачья история вышла… Дед, говорят, был у меня пудель, отец мой, Барбос, тоже, а я вот… В общем, пришлось взять фамилию хозяина. Так что теперь я – Хребетюк Бобик Барбосович…

— Ё-моё! – радостно взвыл Забодаев. – Так ты, выходит, Витюши Хребетюка пёс! Ну, хохма! Ай да Витька, ай юморист! Вот это я понимаю – первое апреля. Так разыграть!

— Слышь, мать! – крикнул он на кухню, — иди бегом сюда! Тут Хребетюк собаку говорящую прислал!

— Ну, и чего она тебе наговорила? – выглянула супруга Люся. – В чём дело?

— Действительно, — засмеялся Забодаев, — что там случилось у Хребетюка?

— Да он, собственно, попросил меня занять у вас пять рублей до вторника, — сказал Бобик, глядя в пол, — не хватило ему, говорит, на кефир…

— Нет, ну я потрясена, я просто поражаюсь! – очень взволновалась супруга. – Это же просто феноменально! Он, видите ли, уже даже за деньгами ленится прийти, нахал!

— Твой Хребетюк, — сказала жена Люся презрительно, — чтобы с друзей безвозвратно деньги слупить – шифоньер говорить заставит! А ну-ка, давай отсюда, лохматый!

Она открыла дверь, вытолкала смущённого Бобика Барбосовича из квартиры и, обиженная, удалилась на кухню.

Забодаев тоже сел за стол, налил себе розового, вспомнил про собаку и улыбнулся:

— Нет, ну это надо же! Феноменально! Ай да Хребетюк…

— Во-во, — горячо подхватила супруга Люся, — И я удивляюсь. Неделю назад зарплата была, а ему уже пятёрку подавай!