На груди, на запястье у вербы
поутру зазвенит серебро,
и апрель сумасбродный и нервный
ненароком подсунет перо.
И теней неразборчивый почерк
прочитают одни фонари,
что былое — в бумажный комочек,
ты за это меня не кори.
Погрустим, когда дождик плаксивый,
помолчим, если слово — потом,
понимают нас тихие ивы
и берёза с родимым пятном.
Седина и усталые лица,
наша юность за рамкой зеркал…
что душа перелётная птица,
я напрасно её упрекал.
