…Поезд мелькнул светящимися окнами, протяжно свистнул на прощание, и мы остались одни с двумя чемоданами на тускло освещенном полустанке. Редкие фонари, одноэтажные деревянные и кирпичные домишки с наглухо закрытыми ставнями, вдалеке мерцали огоньки многоэтажек… После мерного стука вагонных колес на нас обрушилась тишина.
Начиналась наша самостоятельная жизнь.
Ночевать нам было негде. Сердобольная дежурная общежития предложила разместиться в «красном уголке», где уже обосновалась на ночлег молодая супружеская пара. Наверное, наша растерянность тронула сердце незнакомого лейтенанта, потому что поздно ночью, когда мы вчетвером собрались у длинного заседательского стола, покрытого красным штапелем, и прикидывали, как же нам быть, он негромко постучал и, извиняясь, вручил нам ключ от своей комнаты. Сам же с товарищем ушел спать в спортивный зал…
С моим мужем мы когда-то учились в одном классе, сидели за одной партой, списывали друг у друга, подсказывали на уроках. Как я не хотела, чтобы он стал военным!.. Золотая медаль, прекрасные знания по естественным наукам — перед ним были открыты двери всех вузов города, но семейная традиция (в его семье все мужчины были офицерами) перевесила чашу весов.
Когда мой научный руководитель в университете узнал, что я выхожу замуж за курсанта, он долго убеждал меня не делать глупостей. Училась я хорошо, получала повышенную стипендию, разрабатывала перспективную тему, которая могла бы стать основой для диссертации. Но молодости и любви нипочем советы старших, карьера и благополучие. Кроме того, в самоотречении я мнила себя княгиней Волконской, отправляющейся в ссылку за мужем…
Городок наш считался одним из лучших. Сюда возили представительные комиссии, улетавшие обратно на вертолетах, заполненных до отказа дефицитами из военторговских складов и скромными дарами здешней природы.
Все было в том благополучном, образцово-показательном гарнизоне и чистота, которую по утрам наводили солдаты вместо штатных дворников,и пруд, вырытый и вычищенный их же руками, и клумбы, обильно заливаемые водой, тогда как на верхние этажи домов она не доходила, и даже фонтан с каскадами. Не было только самой малости — жилья для офицеров.
Такие же, как и я, молоденькие девчонки каждый день осаждали инструктора коммунально-эксплуатационной части, ведавшую расселением, а та невозмутимо разводила руками: «Ждите»…
Но ждали не все. Кто оказался посообразительней и у кого водились деньги, скоро вселились в квартиры. Остальные, не пожелавшие преподносить дорогие подарки и давать взятки или просто не имевшие нужной суммы, еще долго жили в общежитии, перебираясь из комнаты в комнату.
Там, в коммуналке, впервые в жизни я увидела клопов. Соседство с кровососущими насекомыми сочеталось с плачем младенца за стенкой, грохотом топающих сапог по длинному коридору, воем сирены под утро, сзывающей офицеров на учебную тревогу, с голосом певца, доносившимся из чьего-то старенького магнитофона, или треньканьем расстроенной гитары.
Через год я уже не удивлялась, что кому-то в три часа ночи вдруг понадобилась соль или кусок хлеба, а то и просто захотелось излить душу.
У кого с жильем не было проблем, тому вряд ли понять всю глубину счастья обладания собственным углом. Одна моя знакомая, тоже жена офицера, помытарствовавшая по свету, пожившая на частных квартирах за сумасшедшую плату, как-то призналась мне: «Знаешь, когда получу свою квартиру, буду целовать и гладить ее стены…»
Из общежития мы уезжали едва ли не последними, за день до Нового года. И вместе с новыми соседями сожгли ненужный хлам, коробки и ящики. Мы молча смотрели, как языки пламени лижут сухой картон, выстреливая клопов, и нам казалось, что мы испепеляем в тлеющих головешках наше недавнее прошлое. Верилось, что этот очистительный огонь навсегда унесет в черноту ночи все наши огорчения и невзгоды.
А потом вернулись в свою пустую квартиру, где вместо лампочки безжизненно свисали два оголенных провода, и на расшатанных стульях с казенными номерами, заменявшими нам стол, при свечах встретили праздник.
Только три года спустя мы наконец получили ордер на отдельную квартиру.
После работы, наспех поев магазинных котлет, мы шли ремонтировать свое новое жилище. Радовались, как дети, каждому покрашенному окну, оклеенной обоями стенке. А в редких перерывах представляли, как здорово нам здесь будет жить. Никто не разбудит утром стуком каблуков, никто не встретит в дверях и не вручит своего двухмесячного малыша — посидеть. Вечером можно будет посмотреть самим, без соседей, взятый напрокат телевизор.
Не помню, когда у нас в доме появился первый добротно сколоченный ящик, но только потом они стали нашими постоянными спутниками. Деревянные и картонные, большие и маленькие, аккуратно складывались «на всякий случай».
Удивительное это состояние — временность. Трудно уловить, в какой момент оно становится господствующим в твоей судьбе, властно подчиняет тебя своим законам, предопределяет твои желания и поступки.
Я была абсолютно уверена, что перед моим красным дипломом, оптимизмом и энергией не устоять даже самому суровому администратору, и уж работу я себе найду без особых усилий. Не тут-то было! Поначалу все действительно шло чудесно (приятная улыбка, доброжелательный тон), но стоило мне сообщить, что я жена офицера… В первое время было даже любопытно наблюдать резкую перемену, происходившую с моими работодателями. Куда девались их административный восторг, приветливость, сочувствующие интонации! Ответ следовал сразу и в категоричной форме: вакансий нет и в ближайшее время не предвидится.
Я продолжала обивать пороги учреждений, пока инструктор по работе с семьями военнослужащих терпеливо не объяснила мне, что на каждое место в городке существует длинная и безнадежная очередь. И надо выкручиваться самой, если хочешь работать. Единственное, что она могла предложить мне в тот момент. — место администратора в гостинице. И все-таки мне повезло. Что-то тронуло сердце пожилого редактора местной газеты, и он принял меня корреспондентом с месячным испытательным сроком, застраховав себя таким образом от дальнейших обязательств.
Четыре километра от редакции до дома в тот день я буквально пролетела. Еще не представляя, как тяжело будет ходить по этой разбитой, раскисшей дороге в распутицу. Резиновые сапоги трех видов — короткие, длинные и на меху — стали самой расхожей обувью. Но в тот день я все равно была счастлива.
Только позже я поняла, на какой риск шел добрый редактор. В поселке не особенно жаловали офицерских жен. Действовало негласное правило: принимать их на работу только в последнюю очередь или в безвыходных ситуациях. Такая традиция, к сожалению, не только прихоть местного начальства. Она существует везде. С одной стороны, кадровиков понять можно: зачем им временные люди, а вот с другой… Как быть молодым, полным сил и желания работать женщинам? Куда приложить свои знания, полученные в институтах и университетах, куда, наконец, девать свободное время, которого больше чем достаточно?
Небольшой филиал лампового завода в нашем городке был просто не в состоянии обеспечить всех желающих работой, Предложения намного превышали спрос. Но почему бы в военных городках не построить маленькие цехи, а Министерству обороны не заключить договоры с предприятиями на выполнение работы на дому?
Сейчас отношение к военным стало сложным. В обществе утвердилась точка зрения, что военные — это дармоеды и бездельники, сидящие на шее у народа и ни за что получающие невиданные деньги. Но так ли это?
В армии, как и во всем нашем обществе, существует резкое социальное неравенство, разделение офицеров на «белых» и «черных», папенькиных сынков и безродных ванек, тех, кто служит вдалеке от культурных центров, и тех, кто удобно устроился в больших городах и утопает в мягких креслах. Последним живется действительно неплохо, но по ним нельзя судить обо всей армии.
Мне не раз приходилось слышать нелестные эпитеты в адрес офицеров и их жен. Сколько анекдотов ходит об их беспросветной тупости, ограниченности, жадности, бескультурье! А где, простите, набраться этой самой культуры? Может, в обнесенном колючей проволокой замкнутом пространстве городка, часто удаленном от цивилизации на сотни километров, где единственный источник общения — очереди за продуктами. а из развлечений — только Дом офицеров и пара магазинов? Или в казарме, где офицеры проводят большую часть жизни независимо от того, есть там для них дела или нет?
Муштра, солдафонщина, казенщина. одинаковая форма, одинаковые мысли, поступки, одинаковые заботы выбивают из многих самое «лучшее, доброе. вечное». Кто-то не выдерживает — спивается, другие уходят в себя, становятся угрюмыми, неразговорчивыми, третьи из кожи лезут, чтобы быстрее выбиться в чины.
Нет только у офицеров самого элементарного права, которое доступно всем остальным смертным, — права поменять профессию. Уйти из армии «по собственному желанию» без скандалаи «волчьего билета» нереально. В связи с сокращением армии тысячи офицеров подали рапорты об увольнении, но они отклонены. Иначе служить будет некому. Неужели это не настораживает министерских чиновников? Неужели не подталкивает к мысли, что назрела необходимость разрешить увольнение из армии офицерам до установленного срока службы и выплачивать пенсии в зависимости от прослуженного времени?
Стоит ли слишком строго осуждать офицерских жен за то, что им практически в «единственном числе» приходится воспитывать детей, вести хозяйство, управляться по дому? Мне не раз приходилось наблюдать, как заходились плачем малыши при виде серого от усталости и пыли незнакомого «дяди» — их отца…
«Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик»… К офицерским женам эта поговорка прямо-таки в самый раз. Еще в самом начале нашей с мужем службы как-то сорвался со стены кухонный шкафчик с посудой. Растерявшись, я позвонила соседям. Соседа, как обычно, дома не было, а вот соседка — жена майора, узнав, что произошло, молча достала молоток, пробойники и под моим оторопелым взглядом ловко вбила гвозди и повесила шкафчик. Позже и я научилась не хуже мужчин обращаться с молотком, электродрелью, чинить мелкую бытовую технику, вставлять розетки, красить, белить, наклеивать обои, штукатурить, потому что соответствующих бытовых учреждений в городках нет, а ждать мужа — дело безнадежное.
Министерские чиновники ссылаются на то, что недостаточное строительство объектов соцкультбыта — огрехи прошлой застойной политики, но, думаю, их женам не приходится выступать в качестве слесарей, электромонтеров или маляров. А как бы реагировали сотрудники Министерства обороны, если бы их жены были вынуждены рожать в «скорой» на неблизкой дороге до областного центра, потому что в поселке жен офицеров не принимают, а в городках роддомов нет?
Ну почему в гарнизонах не узаконить прием, в госпиталях семей офицеров? Ведь там и оборудование, и обслуживание гораздо лучше, и не нужно будет всеми правдами и неправдами добиваться, чтобы твоих близких полечили квалифицированные врачи. Зачем создавать два разноведомственных медицинских учреждения, если можно, объединив средства и медперсонал, эффективней лечить в одном?
Каждый офицер, если его еще не затянула армейская трясина, ощущает свою вину перед родными за те условия, в которых им приходится жить. Перед женой, потому что она не может даже просто ощутить себя женщиной. Если «на гражданке» представительницы прекрасного пола красиво одеваются, пользуются услугами ателье, косметических кабинетов, то офицерским женам это практически недоступно. Каждая изощряется, как может. Хорошо, если умеет шить, а если нет? Представьте себе ощущения, когда, отстояв многочасовую очередь за импортной блузкой, на следующее утро вы встречаете несколько десятков своих «близнецов»? После каждой крупной распродажи товаров городок напоминает большой детский дом, где все одеты одинаково.
Офицер бессилен что-либо изменить не только в своем образе жизни, но и в образе жизни своих детей. Работая без выходных, приходя домой, когда дети уже спят, и уходя рано утром, когда они еще спят, отцы-офицеры по неделе-две не видят своих чад.
Из-за частых переездов ребята плохо учатся. Привыкнув к кочевой жизни. замкнутому пространству гарнизонов, дети военных уже не могут вырваться из этого заколдованного круга. Они тяжелее адаптируются в больших городах. Их ошарашивают спешка, многолюдность, другие отношения между людьми. Поэтому единственный путь, который предоставляется девушкам из офицерских семей, — это выйти замуж за военного, а юношам — пойти по стопам родителя, поступить в военное училище, где и конкурс, и требования при приеме ниже, чем в гражданских вузах.
Офицеру, главе семейства, неудобно за то, что он не может обеспечить своих близких даже самыми необходимыми продуктами.
Жители больших городов познакомились с талонной системой сравнительно недавно, когда в стране возникли трудности с сахаром. В городках же она, кажется, существует вечность. С одной только разницей: талоны на мясо, масло, колбасу, сыр часто остаются неиспользованными, потому что названных продуктов бывает так мало, что не хватает даже по тем весьма скромным нормам, что указаны в талонах.
Военторг совместно с политотделом, оказывается, лучше всех знают, сколько кому нужно пар туфель, сапог, босоножек, платьев, костюмов и пальто. Вам могут предложить только тот размер, какой есть, а не тот. что вам нужен. Хотите — берите, хотите — нет, но из очереди вас уже вычеркнули. Такая форма распределения порождает благоприятную почву для спекуляции. Получается, что вещи по талонам покупают одни и те же, а потом продают их вам же втридорога.
Может, офицер в состоянии компенсировать материально те неудобства, которые испытывает его семья? Увы, разговоры о рокфеллеровских доходах не имеют оснований. Большие звезды не у всех, в основном военные получают меньше квалифицированных рабочих на заводе. Заработная плата офицеров в нашей стране на 20 — 30 процентов ниже, чем в любой из социалистических стран, не говоря уж о капиталистических. Сержант в США получает больше, чем у нас полковник. А если учесть, что на иждивении у них находятся неработающие жены, дети, а иногда и родители, то 250 — 300 рублей не такая уж большая сумма по нынешним временам и ценам.
Очередной переезд обошелся нам в тысячу рублей. И те подъемные, которые мы получили по прибытии к новому месту службы, далеко не компенсировали расходы.
Так ли уж оправданны частые переезды у военных? Думаю, нет.
Конечно, тем, кто служит на Крайнем Севере и Дальнем Востоке, не обойтись без перемен места жительства и четко установленных сроков службы.
Вероятно, у многих мнение о респектабельности военных складывается из наблюдения за их поведением в отпуске. Им и невдомек, что деньги на отдых копятся целый год, потому что в городках их просто не на что потратить. И когда вырываешься в цивилизацию, конечно, копеек не считаешь. Хочется пойти в театр, на концерт, в кино, встретиться с друзьями,
Средней офицерской семье редко удается воспользоваться льготной путевкой: как и на «гражданке», это привилегия начальства. Те, кому они положены, кому в самом деле требуется отдых и лечение, покупают путевки на всю семью за полную стоимость в туристических бюро. А это весьма недешево.
Пушкинская старуха из «Золотой рыбки» просто феноменально везуча по сравнению с женами офицеров. Ей хоть на время удалось пожить в хоромах и побыть царицей, а офицерши, лишенные и того и другого, и на старости лет остаются у разбитого корыта.
Иначе как можно оценить их положение, если, добившись чего-то на одном месте, заслужив уважение, авторитет, они на склоне лет практически все начинают с нуля? Отслужив с мужем 20 — 25 лет, они фактически остаются без крыши над головой и без стажа работы.
Допустим, вы решили вернуться в родной город. Но, чтобы получить там квартиру, надо прописаться. Если у вас нет родственников, то срочно приходится искать желающих стать ими за совсем неумеренную плату. Потом вам надо сдать квартиру в городке, распродать или раздарить вещи и, уповая на провидение, ждать два-три года своей очереди на жилье, мыкаясь по чужим углам, опять же не бесплатно. И хотя для военнослужащих, уволенных в запас, существуют различные льготы, предоставлять их не спешат. И это объяснимо. При существующем бесправии исполкома горсовета он не может стать всесильным волшебником и за одну ночь возвести дворцы для вновь прибывших горожан.
Думаю, в дальнейшем элементы волшебства станут еще большей редкостью, если города перейдут на территориальный хозрасчет. Но почему бы Министерству обороны не разрешить офицерам, срок службы которых истекает, заблаговременно, за год-два стать в очередь на квартиру? Почему бы не поучаствовать в городском строительстве на долевых финансовых началах или наконец не выкупать у местных властей квартиры для своих пенсионеров? Ведь нашло же оно средства для оплаты части стоимости кооперативных квартир военнослужащим, уволенным по сокращению! Такая форма взаимоотношений, наверное, была бы выгодна для всех — и для города, и для армейских пенсионеров, и для Министерства обороны. Сейчас в гарнизонах живет много людей, не имеющих никакого отношения к армии, — разведенные жены с детьми, уволенные в запас военнослужащие, которым, как оказалось, некуда ехать, многие другие, а жилья для офицеров действительной службы не хватает. Министерство обороны строит новые дома, для их содержания и обслуживания привлекаются новые работники, которым тоже где-то надо жить. И так до бесконечности. Все эти попытки решить жилищную проблему в гарнизонах напоминают заполнение водой дырявого корыта. Живительной влаги хватает ненадолго, а потом вновь приходится все начинать сначала…
Сегодняшний мой день (когда у мужа 15 лет выслуги) — это девятиметровая комната в коммунальной квартире, где можно разойтись только боком, это крохотная кухонька, где все горелки заняты именно тогда, когда тебе надо разогреть еду.
У мужа впереди маячат большие звезды, должности, а что впереди у меня?..
8 441
Загрузка...
Все верно. Я это пережила.