Стоянка поезда была пять минут, и пассажиры быстро выходили из вагонов. Обойдя одноэтажное здание вокзала они оказывались на небольшой привокзальной площади. Кто-то садился в автобусы внутри поселковых маршрутов. Другие шли к столбу с табличкой дальних направлений рядом с которым стояла лавочка. Фёдоров никогда на нее не садился — наблюдать за происходящим, за людьми лучше стоя. Один из приехавших подошел к столбу и стал изучать названия конечных пунктов следования. Немного постояв в раздумьи, он обратился к мужчине, стоявшему поодаль от лавочки с сидящими на ней людьми.
— Извините пожалуйста, можете мне помочь?
— Чем?
— В какой дальней деревне или посёлке есть церковь?
— Сама церковь или действующая?
— Действующая. Чтобы батюшка там службы служил.
— Церкви в деревнях есть, но батюшка один на большой приход, поэтому, службы совершает в них поочерёдно. Графика я не знаю. Вас интересует что-то конкретное?
— Хочу исповедаться. Не в городе, не в этом посёлке, здесь вижу есть церковь, а где нибудь в глубинке.
— Сегодня тридцатое, значит, отец Николай будет в Овражном. Ваш автобус подойдёт где-то через полчаса.
Мужчина достал сигареты — будете?
— Спасибо, не курю.
Сделав несколько затяжек, мужчина потушил сигарету, отнёс её в урну и вернулся к Фёдорову. Было видно, что ему хочется выговориться, а перед незнакомым человеком это проще, и Федоров решил помочь ему. — Вас что-то гнетёт, если хотите исповедаться где-нибудь подальше от цивилизации?
— Вы верно подметили — исповедаться подальше от цивилизации. В городских храмах всегда много людей, движения, суетливости. А в деревенских — тихое спокойствие. Это моё мнение, хотя в церкви бывают редко. Я два года воевал на Кавказе, а война это всегда убийство. Уже на гражданке пришёл в церковь и батюшка меня исповедал. Я покаялся в убитых мною и тех, в кого стрелял и мог попасть. Не люблю вспоминать войну. Но об одном случае надо рассказать, иначе не поймете.
Группа наших разведчиков попала в засаду бандитов, их плотно обложили. Они сообщили свои координаты и пошли на прорыв. Погибли почти все. Двое раненых сумели спрятаться, бандиты их не заметили и ушли. Местный пацан увидел бойцов вечером и позвал на помощь мать — один раненый ходить не мог. Вместе перетащили его в дом и перевязали раны.
Утром в дом ворвались бандиты, видимо, кто-то сдал. Боец, который мог держать оружие, не стал стрелять, чтобы уберечь хозяйку дома и её сына. Раненых выволокли из дома, вслед за ними выгнали их спасителей.Тяжело раненый лежал на земле и бандиты изрешетили его очередями. Второй боец был ранен в голову и плечо.
— Хочешь жить? — спросил его главарь. — Сможешь убежать, останешься в живых.
Боец повернулся и двинулся со двора.
— Я сказал — бежать! — крикнул Шеит.
Боец успел пробежать метров пять, когда автоматная очередь прошлась ему по ногам.
— Плохо бегаешь — жить не хочешь — сказал Шеит, и бандиты загоготали. Они волоком притащили его к середине двора, вынули ножи и стали резать его тело.
Женщина и её сын видели всё это. — Она закричала — что вы делаете? Остановитесь!
— На неё направили автомат, она отвернулась и прижала к себе голову сына, чтобы тот не видел. Они только слышали, как боец кричал от боли, а потом смолк.
Главарь, бандиты называли его Шеитом, говорит женщине. — Врагов Аллаха надо резать как свиней. Мусульманка, зачем ты помогала неверным?
Женщина и пацан повернулись и увидели лежащих в лужах крови молодых солдат — расстрелянного и растерзанного.
— Они люди, а не свиньи! У них есть матери, которые их любят и ждут! Аллах велит помогать людям а не убивать их.
— Мусульмане должны помогать друг другу. Врагов Аллах велел убивать и наказывать тех, кто им помогает. Накажите её!
Бандиты схватили женщину и подвели к главарю. Сын рванулся к матери, но его схватил за руку стоявший рядом бандит. Два бандита держали женщину, третий стал отрезать мизинец на её руке. Пацан укусил руку держащего его бандита и кинулся к матери. От удара прикладом по голове он потерял сознание.
Мы настигли банду и положили почти всю. Одного раненого взяли в плен, а Шеит ушёл. Я вызвался найти его. Мне дали бинокль, чтобы его выследить. Я просчитал, где он появится и ждал. Он прошёл камень, за которым я прятался, и когда вышел на открытое пространство, крикнул ему — стоять! — Шеит замер, понимая, что шансов у него нет.
— Медленно повернись. — Он повернулся, вот тогда я увидел его глаза и запомнил их навсегда. Я хотел выпустить в него очередь из автомата, но передумал и стал переключать на одиночное. Он попытался воспользоваться этим и перехватить свой автомат. Я выстрелил ему в правое предплечье, рука повисла. Вторая пуля перебила левую руку. Бежать я ему не предлагал, а очередью перебил ноги выше колен. Он упал на спину, я подошёл к нему.
— Чего ждёшь. Пристрели. — А в глазах та же злоба. Зверь, он и есть зверь.
— В тебе нет ничего человеческого — ты шакал. Шакалы тебя и прикончат — сказал я ему. Он понял, что ждёт его беспомощного — быть съеденым заживо. И в его глазах я увидел страх.
— Добей, пристрели, прошу!
— Пожалеть, добить? А ты жалел людей? Шакал.
Я оставил его там. Тогда жалости не было. Не было и ненависти к нему. Просто считал, что так надо, так будет справедливо, как возврат долга его жертвам. Они нелюди. Война закончилась, время шло, но иногда события тех дней в памяти всплывали, от этого никуда не деться. И почти всегда перед глазами — тела замученых, но не Шеит. Он стал приходить позже. Здоровый бородач в камуфляже с автоматом среди скал. Лицо нормального человека, но с глазами жестокого зверя.
Мужчина замолчал. Достал из пачки сигарету, прикурил и сильно затянулся. — Мне не было жалко его тогда, когда оставил на растерзание шакалам, не жалко и теперь. Но вдруг стал осознавать, что я сам поступил не по-человечески! Война понятно — стреляешь в противника, у которого есть оружие, или будешь сам убит. Издеваться над беззащитным, убивать безоружного — подло, недостойно воина. Так поступают нелюди. С шакалом я поступил по-шакальи — он получил справедливое возмездие. Но выходит, я стал таким же как они — шакалом! Этот вывод не даёт мне покоя. Убитые, разорванные взрывами, покалеченные солдаты, гражданские — всякого повидал. Я никогда не был жестоким, безжалостным и война не обозлила меня. Что произошло со мной тогда? И почему оно не даёт покоя сейчас?
— В душе любого человека есть положительные качества и отрицательные. Преобладающие качества определяют характер поступков, действий, влияют на образ мыслей. Преобладание положительных накоплений в вашей душе не даёт проявления отрицательности, блокирует её. Вы, видимо, неосознанно пережили психологический стресс при виде бесчеловечной жестокости. Блокировку сорвало и отрицательная энергия безжалостности проявила себя в желании дать упырю прочувствовать то, что испытывали его жертвы.
— Это в моей душе есть такое?
— В наших душах много чего есть, только закрыто, чтобы не мешало жить дальше.
— Вот в этом и хочу сейчас покаяться. В первый раз просто сказал, что убил Шеита.
— Батюшка отпустит грехи, это его работа.
— Отпустит батюшка, значит, отпустит и Бог — с его разрешения отпускаются грехи.
— Отпуская грехи, священнослужитель обнадёживает человека тем, что осознание совершённых ошибок убережет его от повторения подобного. Но грех — это нарушение Божественных законов, а оценку нашим прегрешениям даёт Высший Суд, перед которым предстаёт душа после смерти человека.
— Разве не Бог судит?
— Бог владеет огромным количеством миров, руководит ими, и вникать в частную жизнь каждой души просто времени не хватит. Разумно было бы президенту страны заниматься судейством для разрешении семейных конфликтов, выяснять, какой закон нарушил тот или иной её гражданин? Есть те, кому положено этим заниматься.
В составе Высшего Суда Земли — души, прошедшие большой земной путь развития, прекрасно разбирающиеся во всех тонкостях психологии людей, нюансах их взаимоотношений. Они объективно разбирают каждый поступок человека, действие и выносят справедливое решение.
— За тех, кого я убил, за Шеита меня вместе с ними в Ад отправят?
— Жизнь человеку даёт Бог, и только он имеет право её забирать. Воину приходится убивать врага во имя защиты отечества, спасения жизни людей. Это обязательно принимается во внимание Судом. Жестокость, насилие, умышленное убийство разбираются отдельно и по совокупности всех деяний душу, если она того заслужила, могут отправить в Ад. Но души Шеита в числе грешников там не будет.
— Это почему же?
— Право, подчеркиваю, право искупить вину за нарушения Божьих законов предоставляется тем, кто ещё не потерял возможность исправиться. И в последующих воплощения он должен доказать это. Шеит и подобные ему, вернее их души, накопили столько отрицательных качеств, что возврат на положительный Божественный путь для них стал невозможен. Сколько ни бей шакала палкой, его не заставить есть траву вместо мяса. Их души должны совершенствоваться в наборе отрицательных качеств — убийствах, насилии, издевательствах, раз они избрали путь развития противоположный Божественному. В Аду отрабатывают тяжёлые грехи, чтобы очиститься и стать на путь, ведущий к Богу. Так Бог проявляет свою любовь к людям, терпение к их ошибкам.
— В нашей религии не говорится о реинкарнации. Но, что вы говорите, правильно, логично по крайней мере. Мне, значит, исповедаться не надо?
— Надо, обязательно! Первое, снимете тяжесть со своей души — вы же будете исповедаться священнослужителю во всех прегрешения, какие припомните. Храмы имеют такую конструкцию, чтобы собирать, концентрировать положительную энергию молитв, и мощь её объёма помогает очищению энергии потенциальной единицы, каковой является человек, от негатива. Исповедавшись, человек ощущает внутреннее облегчение как избавление от тяжёлого тёмного балласта, просветление. Вот и ваш автобус подходит.
— Спасибо вам! Вы мне помогли разобраться с самим собой.
— Всего вам хорошего.
26
Загрузка...
