Меня создали и испугались. Прохожие выкачивали энергию: то одна, то другая пришелец-медсестра, пиля глазами, а я ничего не мог с этим поделать… Вот я лежу еще в капсуле среди таких же младенцев, лежу на подстилке и осознаю радость рождения, горячее отдохновение с самого рождения, до проявления пороков и будущих неудач, закодированных в коде моего рождения. Ко мне подошла бело-синяя фигура и дышит на стекло, смотря внимательно – вероятно увидела уродство и хотела было вынести меня прочь отсюда, подальше от здоровых. Подошла вторая и согласилась с вердиктом того палача, решено отправить меня на планету без названия, чтоб воспитывали меня неразвитые существа, которым я, однако, соответствовал во всем.
Прошло 17 лет, позади много всего, но оно уже не имеет значения. Пьянящее расплылось вдалеке, мысли о счастье невозможны, я не знаю, что такое счастье и навряд ли постичь удастся таковой феномен. Местные книги, книги этой планеты, читать просто не под силу, мозг сопротивляется и не желает усваивать информацию, а то и верно, ведь воспользоваться ею кажется чем-то нереальным, невероятным, несбыточным. Я часто себя корю из-за лени, да и сердце разболелось. Ничего странного – у каждого, со всяким существом, ежели случится нечто сродное с моим ощущением безысходности, неважности существования, ненужности, полной деморализации и паники на уровне эндокринной системы, произойдет выброс моих чувств, моих мыслей. И все же сомневаюсь, невольно верится, будто бы отрезан от других информационным ножом, не привязан нитью социума к этим двуногим покровителям и развратникам лишь я один. Один. Но мне больно, что я не могу быть как они.
Они дышат свободно и злятся, едят вкусную пищу и проявляют взамен недоброжелательность; еще они обожают своих самок и раз в 6 месяцев происходит раздел на пары – на самку и самца. Вместе они, объединяясь в группы из пар, любят жечь костры на краях лесов, откуда, глядя вдаль, видны белеющие реки, а зрение зачастую улавливает и колосья, коих здесь в желтых и искрящихся полях премного на фоне русла реки. Я всегда печалюсь, сидя в своей одинокой пещере, когда вижу веселье, пляски гуманоидов на краю одного из старейших и густых вьюнковых лесов. Там, от нагретых и иссушенных звездой Аморфой корней веет легким ветерком, который продрал каждую травинку и прошел мягкие стволы вглуби чащи, задевая их гнилую, сырую кору. Синие птицы этого леса радостно щебечут, некоторые из этих птиц пронзают сладкие плоды, и плоды эти плотно впутаны в паутинные заросли сих малорослых кустарниковых древ. А звезда, пыльная и белая, светит сквозь чистое бесцветное небо, переходящее в космос. И тогда я начинаю ныть: перечисляю накопившиеся проблемы, умножающиеся день ото дня, мучения, испытанные давным-давно и предсказываю новое, безутешное будущее, полное немереной скорби. Никто не вернется за мной, в том месте откуда я родом не нужны такие экземпляры, живущие на космических станциях предтечи знают о жизни больше, нежели остальные биологические формы и разновидные духи-миряне. Они знали и потому отвергли сразу, отсеяли по причине несостоятельности психического здоровья и нарушения строения тела. Те знали наперед и поступали безнадежно правильно для всего их общества, не для меня. Но я же живой! И я ваш!
Нет – сказали они друг другу, пилот помощнику, помощник пилоту, пролетая над моей пещерой на прозрачном корабле и скрылись в темном блестящем небе не оставя следа.
Я молчаливо скучал в грубой нелюбимой норе, птицы спали в уютных гнездах на прибрежных топях той реки, в опустивших головы колосьях; гуманоиды продолжали безудержные пляски, все так же горел костер.