В Египте мы не только воевали, мы там просто старались выжить, как могли. Вживались в эту Нубийскую пустыню, на краю которой находились. Привыкали к изнуряющей летней жаре и к горячему ветру хамсину, пятьдесят дней гоняющему пыль над пустыней. Хамсин на арабском языке означает пятьдесят.
Мы приехали в конце мая, и акклиматизация пришлась на самые жаркие летние месяцы. При норме потребления воды два литра в день на человека мы впятером в день выпивали больше двадцати литров.
— Доктор, неужели мы так постоянно будем хотеть пить? — спрашивали мы у нашего дивизионного фельдшера.
— Нет, через пару месяцев организм привыкнет к жаре, и пить станете меньше.
— А как сейчас себя вести? Пить сколько хочется или терпеть и ограничивать себя в потреблении воды?
— Ни терпеть, ни ограничивать себя не нужно, пейте сколько хочется, иначе «посадите» почки. Организм сам всё отрегулирует. Но помните: пить только кипячёную воду и регулярно стирать всю носимую одежду.
На кухне постоянно кипятилась пятидесятилитровая кастрюля воды. Следить, чтобы вода не кончалась, было одной из обязанностей нашего дивизионного доктора. Двадцати литровая канистра всегда стояла в комнате, где мы впятером обитали. Мы обернули её в несколько слоёв маскировочной сеткой и поливали водой, чтобы она охлаждалась.
— Здесь хорошо, воздух сухой, вода испаряется быстро и хорошо охлаждает канистру, — сказал комбат, делясь опытом предыдущей командировки, — а вот на Кубе с этим была проблема. Влажность высокая, вода испаряется плохо. Приходилось канистру выносить на улицу и ставить на ветру в тени пальмы, чтобы хоть немного остыла.
Несмотря на то, что воды выпивали по пять с лишним литров в день, в туалет ходили не чаще обычного. Вся вода выходила из организма с потом. Первые дни мы ходили с вечно мокрыми рубахами, особенно при работе в кабинах.
По технике безопасности работать в кабинах раздетыми категорически запрещается. Но, чтобы избежать перегрева и теплового удара, комбат разрешил нам при проверке техники раздеваться по пояс. На Кубе они так, наверное, и делали. Однако во время боевой работы по готовности весь расчёт должен был находиться на рабочих местах полностью одетым. Командир дивизиона, который руководил боем, никаких вольностей не позволял. Он ведь на Кубе никогда не был. И хотя над каждым рабочим местом висел персональный вентилятор, толку от него было мало. Командир сам потел и нам не оставлял ни малейшего шанса нарушать или протестовать. Поэтому через три-четыре дня военная рубаха на спине становилась седая от проступившей соли, и в остальных местах появлялись от соли круги и разводы. Регулярно стирать одежду для нас стало такой же обязанностью, как и настраивать технику.
— Пойдём, я научу тебя, как быстро отстирать рубаху от соли, — предложил лейтенант Рюмиков, увидев, что я собираюсь в первый раз постирать свою военную форму, — я как раз тоже иду стираться. — Он прожил здесь уже три месяца и чувствовал себя бывалым и искушённым в тонкостях жизни в пустыне.
— Захвати с собой сапожную щётку и не забудь всё вытащить из карманов.
— А щётку зачем? — не понял я.
— Увидишь. И возьми запасные носки. Если фуражку не будешь стирать — оставь, она будет мешать.
Я порылся в своей сумке, что находилась в шкафу в изголовье, взял щётку и носки. Из карманов всё выложил в каску, висевшую на стене над кроватью.
— А мыло брать?
— Нет, мыло не нужно, там есть. Мыло — это забота старшины.
Собрав всё, что нужно, мы двинулись в сторону душа. Душ, умывальник и пищеблок были тремя сооруженими на позиции дивизиона, которые не были замаскированы или упрятаны под землю. Их вид и расположение ничем не выдавали присутствие военных и насыщенность этого места оружием.
Душ и умывальник находились на южной окраине позиции, там, где начинался пологий песчаный спуск к озеру. Место было выбрано очень удачно: вода из душа не застаивалась, а впитывалась в песок и бесследно уходила по склону к ограждению из колючей проволоки.
Душ был примитивным сооружением без крыши и окон. Деревянный каркас, обитый жестью и разделённый перегородками на несколько кабинок. С одной стороны был вход, а с другой на возвышении находилась кубовая бочка с водой. Вода из бочки по трубе поступала к рассеивателям с краном над каждой кабинкой. За душем стояли два длинных деревянных стола с настилами возле них, чтобы не стоять на мокром песке. Сюда же по трубе с краном подавалась вода из бочки. Рядом стояли несколько пустых вёдер, коробка с хозяйственным мылом и флаконами с шампунем.
— Набираем по полведра воды, — начал учить меня Рюмиков, — раздеваемся до трусов, куртку и брюки — в ведро с водой. Разуваемся и носки туда же, вторые носки суй в ботинки, оставь их здесь, и идём в душ. Нужно освежиться, работать придется на жаре.
Пополоскавшись под прохладными струями воды, мы вернулись к стирке.
— Вытаскивай куртку из ведра и раскладывай её на столе, — продолжал учить меня товарищ, — бери кусок мыла и хорошенько намыливай.
— Намылил? А теперь три сапожной щёткой, смотри и учись. Тепеь вывернем рукава и ещё потрём. Перевернём и расстелим другой стороной. Снова намылим и потрём щёткой. Не забывай вывернуть рукава обратно и потереть их с другой стороны.
— Теперь вытащим из ведра брюки и носки, добавим в ведро воды и прополощем там рубаху. Сменим воду и ещё раз прополощем рубаху. А теперь спустимся к ограждению и повесим рубаху на колючую проволоку сушиться.
— Если жарко, можно сходить в душ, если нет — проделываем то же самое с брюками, а потом с носками. Когда вешал сушиться брюки, обратил внимание — куртка уже высохла. Развесив на проволоке носки и захватив ботинки с запасными носками, идём ещё раз в душ. Моемся с шампунем, стираем трусы, одеваем их мокрыми, обуваемся и снимаем уже сухую одежду с проволоки. Пока дошли от душа до укрытия, где жили — трусы уже высохли. А идти было всего метров пятьдесят.
Позиция была нашим поселением, нашим домом для полутора сотен человек.
Участок местности, оборудованный для размещения боевой техники и военнослужащих, в армии называется позицией. Если с этого места ведутся боевые действия, то оно называется огневой позицией. Позиция, оборудованная долговременными укрытиями для техники и убежищами для личного состава, как правило, огораживается, и в ограждении оборудуется охраняемое место въезда.
Наш дивизион располагался в шестидесяти километрах южнее Каира неподалёку от египетского селения Ком-Аушим. Позиция дивизиона была оборудована на краю ровного как стол каменистого плато. С запада плато резко обрывалось и крупными каменистыми уступами спускалось к солёному озеру Карун. С юга ещё на позиции начинался длинный пологий песчаный склон. Километрах в трёх от позиции склон заканчивался заболоченной низиной, примыкающей к этому же озеру. На востоке в трёх километрах проходила автотрасса Каир-Асуан, а дальше в полутора десятках километров — река Нил. Если поехать по трассе на юг, то попадаешь в небольшой городок Эль-Фаюм, а если на север, то дорога пройдёт мимо знаменитого района Гиза с расположенными там пирамидами и Сфинксом. С дороги Сфинкс не виден, а пирамиды как на ладони.
На сайте Google maps на фото со спутника до сих пор можно разглядеть очертания нашей позиции. Она узнаётся по шести кольцам обваловок для пусковых утановок. Обваловки расположены вокруг горки, где когда-то размещалась главная антенна Зенитно-ракетного Комплекса системы С-125.
По дороге на север, в сторону Каира на окраине селения Ком-Аушим, километрах в шести от нас были оборудованы взлётно-посадочная полоса и укрытия для самолётов. Там базировалась эскадрилья наших истребителей с русскими лётчиками и техниками, которую мы прикрывали.
Наш зенитно-ракетный комплекс С-125 имел в своём составе четыре пусковых установки с ракетами, а размещался он на позиции, которая предназначалась для ЗРК С-75 с шестью пусковыми установками. Одну пустую обваловку для пусковой установки мы оборудовали под спортзал, а вторую наши прапорщики впоследствии приспособили для выращивания поросят. Пусковые установки располагались по дуге вокруг центра огневой позиции. С таким расчётом, чтобы при стрельбе на восток, в сторону границы с Израилем, дым, пыль и камни от стартовавших ракет летели в сторону от центра.
В центре огневой позиции была насыпана горка с бетонной площадкой наверху. Там располагались антенны и приёмо-передающая аппаратура станции наведения ракет — хозяйство лейтенанта Рюмикова. Вся площадка была затянута маскировочной сеткой под цвет окружающей местности. А сами антенны были раскрашены цветами песка и неба, что абсолютно скрадывало истинные размеры и форму антенн. Под этой горкой было заглублённое бетонированное укрытие в виде тоннеля, в котором располагались аппаратная кабина и кабина распределения электропитания. Это укрытие было расчитано на три кабины, а у нас было только две. Поэтому на месте третьей кабины в конце тоннеля было оборудовано спальное помещение для солдат радиотехнической батареи. В одном конце тоннеля был вход, который в ночное время охранялся солдатами первой батареи. Другой конец тоннеля, где спали люди, был заложен мешками с песком. Оставалось лишь небольшое вентиляционное отверстие, которое зимой закрывалось совсем. Здесь же под землёй в бетоне были две боковых комнаты. В той, которая побольше, размещалось пять офицеров радиотехнической батареи, а в той, что поменьше — командир дивизиона с начальником штаба. Я как офицер наведения располагался у самого выхода, чтобы первым выскакивать по готовности. Старший офицер наведения — по другую сторону от выхода. В этом же помещении жили командир радиотехнической батареи и ещё два офицера, Рюмиков и Фантомас. Но Фантомас у нас задержался не долго. Как-то после обеда пришли мы в наше убежище отдохнуть и застали комнату, полную табачного дыма. Это Фантомас решил после обеда расслабиться и поймать кайф. Курить в помещении комбат строго запрещал: он, как и все, курить бросил, а тут «Прима»!
— Лейтенант Миленков, ты что, с ума сошёл? А «Прима» откуда!?
— Отец в письме прислал.
— Как это в письме? Сигареты же толстые, а письмо на почте пропустят не толще трёх миллиметров.
— Да отец их намочил, а потом горячим утюгом сушил, пока они не стали толщиной два миллиметра.
— То-то такая вонь от них! Марш курить на воздух!
— Да вы что, товарищ майор! Я прямо юность вспомнил, а вы — на воздух! Это же деньги на ветер!
— Нет, я запрещаю! Принеси из кабины вентилятор и проветри помещение. А на будущее запомни: ещё раз закуришь — выселю. Пойдёшь жить к офицерам взвода управления, там все курящие — примут с распростёртыми объятиями.
И Фантомас, не дожидаясь выселения, сам перешёл к ним жить. Он давно присматривался к их землянке и даже успел договориться с нашими солдатами-планшетистами о покупке у них сигарет. Два планшетиста, дежурившие поочерёдно в составе дежурной смены, относились к взводу управления и жили в той землянке. Оба были не курящие.
На позиции в сторонке от центра находились ещё две горки, и под ними — бетонные укрытия. На одной горке размещалась антенна станции кругового обзора, а под ней в укрытии — солдаты и офицеры взвода управления. На второй горке был обрудован пост визуального наблюдения с крупнокалиберным двухствольным пулемётом ДШК, а в бетонном тоннеле под горкой размещались два взвода стартовой батареи и взвод ПВО.
На позиции имелось ещё несколько землянок. В них жили прапорщики, арабские солдаты-планшетисты и офицеры стартовой батареи. Эти землянки были так заглублены и замаскированы, что обнаружить их можно было, лишь подойдя вплотную.
При объявлении дивизиону готовности все солдаты, прапорщики и офицеры, входящие в боевой расчёт и находящиеся на позиции, прибывали на свои рабочие места. Командир стартовой батареи и командир первого стартового взвода поднимались на пост визуального наблюдения и оттуда руководили действиями стартовой батареи. Туда же прибывал и командир взвода ПВО и по рации руководил боем Шилок и расчётов Стрела-2. Наблюдатель, который дежурил в это время на посту визуального наблюдения, занимал место за турелью пулемёта ДШК.
Все офицеры радиотехнической батареи прибегали в кабину управления. После предбоевой проверки аппаратуры они выходили из кабины и находились поблизости на случай отказа системы. Мы с моим непосредственным начальником оба забегали в кабину, и садился за пульт управления тот, кто был первым. После проведения контроля функционирования станции наведения ракет и доклада о готовности к бою, если боем руководил командир дивизиона, за пульт он сажал меня, а капитана Пинчука отправлял из кабины. Не знаю, что между ними произошло, это случилось, видимо, до нашего приезда, но вести бой вместе с ним командир дивизиона не хотел.
И поскольку командир дивизиона редко покидал позицию и почти всегда сам руководил боем, я практически стал единственным офицером наведения. Я постоянно входил в состав сокращённого боевого расчёта и неотлучно сидел на позиции. А целый капитан наравне с прапорщиками ездил старшим машины за водой и развозил обеды по позициям взвода ПВО. Мне, конечно, было обидно и скучно быть бессменным офицером наведения, но в то же время льстило, что командир дивизиона ценит меня, лейтенанта, выше капитана. И я терпел и молчал. По готовности я воевал, а Пинчук, если был на позиции, собирал лейтенантов радиотехнической батареи в комнате, где мы жили, и играл с ними в карты.
Как-то на третий день после приезда, когда объявили отбой готовности, брат встретил меня у входа в нашу комнату и сказал: «Я видел, как ты разместился, пойдём, покажу своё жильё». И мы с ним пошли в направлении землянки офицеров стартовой батареи. Брат жил в одной с ними землянке. На описании этой землянки хочу остановиться подробнее. Дело в том, что эта землянка для всех офицеров дивизиона являлась «офицерским клубом». Здесь мы собирались на празднование дней рождения, здесь же проводились совещания офицеров на закрытые для солдат темы. Всего на дивизионе было двадцать человек офицеров и прапорщиков, и они как раз все размещались в этой землянке.
Как и все подземные сооружения, эта землянка представляла из себя тоннель с закруглённым потолком, заглублённая на три метра в землю. Ширина тоннеля — три метра, высота — два. Но бетонных стен и потолка у этой землянки, как и у остальных двух, не было, а был каркас из стальной арматуры. Снаружи арматура была обложена толстым рубероидом. Поверх рубероида был насыпан слой земли в метр толщиной. Земля была выровнена так, что уже с пяти метров землянку не было видно. Её место выдавали лишь вход, обложенный мешками с песком, да вентиляциое отверстие с другой стороны в виде железной трубы торчащей на полметра из земли. Но в отличии от остальных двух землянок, в ней было очень уютно. Она была старательно и с высоким мастерством обтянута изнутри белыми простынями. У всех входящих при включении освещения возникало ощущение, будто ты в салоне самолёта, а не в подземном сооружении. А ещё у них в землянке было украшение, которого ни у кого не было. Это был кот. Пушистый огненно-рыжий голубоглазый красавец с белой шеей, грудью и лапками. Они взяли его маленьким жёлтым невзрачным котёнком, а вырос из этого котёнка настоящий «перс». Один его вид будил воспоминания о домашнем уюте и мирной жизни.
Наш замполит убедил командира дивизиона праздновать дни рождения офицеров и прапорщиков. Это было полезно для сплочения командного состава дивизиона и поддержания товарищеских отношений в коллективе. Мы ведь почти все были с разных дивизионов и даже полков и до командировки не знали друг друга.
Нас было двадцать человек. Мы сбрасывались по полфунта имениннику на подарок, а он на десять фунтов проставлял угощение, как сейчас говорят — организовывал поляну.
В первый год имениннику обычно дарили часы с браслетом фирмы «Ориент». Отличные часы со всеми наворотами. Немагнитные, противоударные, пыле-влагозащищённые, с автоматическим подзаводом. Хозяин магазина для рекламы держал их на витрине в стакане с водой.
На втором году службы именинник подарок выбирал сам, а чаще просто брал деньгами и на эти деньги организовывал вечер.
А мы с братом близнецы и родились в один день. Замполит нас просил: «Ребята, давайте не в один день, ну разнесите хоть на недельку!» Мы соглашались, но с таким условием, чтобы с Днём рождения нас оба раза поздравляли обоих, чтобы никому не было обидно. И так получилось, что за четырнадцать месяцев в Египте мы четыре раза праздновали свой день Рождения. Приехали в Африку мы в мае, уехали в августе, а родились в июле.
Со временем жара стала привычной. Не то чтобы мы перестали её замечать, мы научились от неё успешно спасаться. Организм привыкал к повышенной температуре. Эта привычка сохранилась на всю жизнь. Она помогала, когда мне пришлось прожить два с лишним года в Ливии, а потом шесть лет в Туркестане. Эта привычка сохраняется и сейчас. Я по сей день считаю, что жарко — это когда больше сорока градусов, а от тридцати до сорока — это просто тепло.
Когда к вечеру температура воздуха снижалась до тридцати градусов, мы уже спокойно занимались спортом. Солдаты, свободные от дежурства, играли в футбол. У нас на позиции было почти полноразмерное футбольное поле на площадке между душем и столовой. Иногда к нам приезжали лётчики из соседней русской эскадрилии, и мы играли с ними в волейбол. Но чаще всего просто тренировались в нашем полевом спортзале, устроенном в свободной обваловке для пусковой установки.
Возле каждого укрытия, где жили солдаты, тоже были оборудованы спортивные площадки с самодельными гантелями, гирями и спортивными сооружениями.
Постоянная готовность, непрерывные дежурства, бесконечные тревоги были очень утомительны. Но эта усталость была скорее психологической, а физически мы все были здоровы. Кормили нас отлично, обильно и разнообразно, и даже была опасность набрать лишний вес. Поэтому спорт был не только способом скоротать свободное время, но и средством поддержать физическую форму, сохранить выносливость, мгновенную реакцию и спокойное расположение духа.
Однажды мы, молодые офицеры, по обыкновению коротали время в спортзале. Молодые, конечно, относительно, некоторые служили уже по третьему году, но все ещё в лейтенантском звании. Мимо спортзала проходил командир дивизиона. Он остановился и некоторое время наблюдал за нами. Неожиданно он подошёл, скинул рубаху и со словами: «Учитесь, молодёжь!» — повис на перекладине. А потом, не опускаясь на землю, выполнил все три солдатских норматива по физ. подготовке. Три раза выход силой, пять раз подъём переворотом и семь раз поднесение прямых ног к перекладине. Спрыгнув на землю, спокойно надел рубаху. Мы зааплодировали.
— Кое-что ещё могу, — немного смутившись, проговорил он и продолжил обход позиции.
В самом деле, это было здорово. В свои сорок три с лишним года он мог дать фору многим офицерам и солдатам гораздо моложе его. Это по меркам гражданского человека сорок лет — ничто, а для нас он был стариком, подполковник в сорок три года — почти пенсионер.
Для нас, лейтенантов, наш командир дивизиона по многим вопросам был примером, и по физической подготовке в том числе.
Командир ушёл, а мы, оставив гири и гантели, принялись соревноваться, кто больше и чище выполнит эти упражнения на перекладине. Каждый вспоминал свои курсантские годы: как мы увеличивали количество упражнений, как придумывали усложнения для их выполнения. Например, подъём переворотом мы выполняли с табуретом, зажатым в вытянутых ногах, выход силой — с пудовой гирей, привязанной к поясу, а подтягивание — на одной руке. Но это было ещё в училище, у кого два, у кого-то три года назад. А сейчас!.. Но после непродолжительной тренировки мы все повторили пример, показанный командиром, и даже превзошли его. Рюмиков, например, не спускаясь с перекладины, трижды повторил то, что показал командир.
— Ну ты прямо атлет, — шутили мы.
— А я в училище чемпионом батареи был по этому упражнению.
Тут в соревнование вступил лейтенант Миленков — «Фантомас». Не выпуская сигарету из зубов, он начал энергично и не очень чисто выполнять на перекладине это упражнение.
— Выбрось сигарету, глаза выжгешь! — кричали мы ему, когда, выполняя подъём переворотом, он повисал вниз головой.
— Ни за что, — отвечал он, ухмыляясь, — это у меня допинг.
— Ну-ну, — вмешался доктор, занимающийся с нами, — этот допинг до добра не доведёт. — Был в автороте солдатик, тот среди ночи вставал покурить. Тоже говорил: допинг. А потом на втором году службы его комиссовали с язвой желудка.
Миленков закашлялся и спрыгнул с перекладины.
— Ну что за манера гадости под руку говорить! Весь кайф поломал, — и выбросил сигарету. Умел доктор убедить. Даже на Фантомаса подействовало.
Однажды начальник штаба, вернувшись с совещания командного состава, объявил: «Нам всем нужно получить удостоверения. А для этого каждому к концу недели нужно предоставить по две фотографии 3х4». И в самом деле, после того, как мы сдали свои загран. паспорта, поднимаясь на борт туристического лайнера, вот уже несколько месяцев мы жили совершенно без документов. Легко сказать — предоставить, а где их взять? Командиры сфотографировались в ателье сразу после совещания. А нам как быть? Съездить всем в город в фотоателье было невозможно. Ну двадцать офицеров и прапорщиков — ещё куда ни шло, можно успеть. Но сто с лишним солдат — это не реально, ведь боевое дежурство никто не отменял. Поэтому решили устроить фотоателье прямо на позиции. У нескольких офицеров и даже у некоторых солдат были собственные фотоаппараты. Все скинулись по десять пиастров (то есть копеек) и в ближайшем городке Эль-Фаюм купили фотоплёнку, фотобумагу и реактивы. Проявочную лабораторию оборудовали в укрытии взвода управления: там было не так тесно, и у них был фотоувеличитель. Но первые же фото начальником штаба были забракованы. Не было нужной контрастности, если фото делали в тени. А когда фотографировались на свету, то появлялись тени от носа, и глаз не было видно. Что делать!? После нескольких экспериментов выход был найден.
Фотографировались лёжа. Прямо на земле, на ровном, хорошо освещённом месте расстилали белую простыню, человек ложился лицом вверх прямо к солнцу и закрывал глаза. Фотограф становился над клиентом так, чтобы тень от его собственной головы падала на грудь клиента, и готовился снимать. Когда всё было готово, он подавал команду, клиент открывал глаза, и в это время делался снимок. Несколько снимков пришлось повторить, потому что на них было совершенно испуганное выражение лица. К концу недели фотографии всего состава дивизиона были готовы. А ещё через две недели начальник штаба привёз и раздал всем удостоверения. На удостоверении были фотография, печать и несколько строк на арабском языке. Мы попросили арабских планшетистов перевести, что там написано. Оказалось, что все мы специалисты строительных профессий. Кто сварщик, кто тракторист, кто машинист экскаватора. Некоторым повезло: их зачислили в бригадиры или инженеры.
Профессии были выбраны не случайно: как раз в это время после перерыва, вызванного войной, возобновлялись работы по строительству Хилуанского металлургического комбината. Там работали в основном русские специалисты.
Ближе к зиме обстановка на Суэцком канале начала нормализоваться. Обстрелы из орудий из-за канала прекратились. Нарушения воздушной границы Египта со стороны Израиля стали крайне редкими. И в Египет приехала с инспекцией группа высшего командного состава во главе с Министром Обороны СССР Маршалом Советского Союза А.А.Гречко. Он, конечно, не стал сам ездить по позициям советских дивизионов, но офицеры из его свиты объехали все дивизионы и доложили Министру Обороны обо всём увиденном.
К нам на позицию приезжал генерал-полковник Щеглов. Он прошёл вдоль строя офицеров, пожал каждому руку и, став перед строем, поблагодарил за службу. Мы дружно ответили: «Служим Советскому Союзу!» Потом нам приказали разойтись, а генерал вместе с нашим командиром и замполитом удалились на совещание.
О чём они совещались, нам было не известно, но командир после отъезда генерала долго ходил в приподнятом расположении духа. А через два дня командира и начальника штаба дивизиона вызвали в Каир на совещание. Вернувшись оттуда, они привезли радостую весть. И даже не одну.
Во-первых, Министр Обороны сказал, что наши подразделения внесли весомый вклад в дело обороны Египта от агрессии Израиля и добились коренного перелома в воздушной войне. Во-вторых, было отмечено, что условия, в которых живут и воюют наши подразделения, почти такие же, как в Великую Отечественную Войну. Поэтому все солдаты и офицеры дивизионов достойны поощрений и наград. В связи с этим всем военнослужащим увеличивается денежное довольствие. Мы, все лейтенанты, получили прибавку к жалованию аж на целых три фунта. Получали 93, стали получать 96. Не знаю, насколько увеличились оклады капитанов, майоров и подполковников, я не интересовался. Во всяком случае, не меньше, чем у нас.
Всем офицерам в порядке очерёдности и особо отличившимся солдатам в качестве поощрения предоставлялся недельный отпуск с выездом в профилакторий. В Александрии на берегу Средиземного моря было приказано организовать закрытый профилакторий для отдыха военнослужащих. И наконец, всем офицерам и прапорщикам, кому предстояло служить в Африке до ноября, а это все приехавшие в мае, полагался десятидневный отпуск с вылетом в Союз.
Мы, естественно, воспряли духом. Появилась определённость. Мы узнали, что прибывшие в феврале заменяются в мае, а мы, прибывшие в мае, остаёмся до ноября. Что начиная с апреля месяца нам светит свидание с родными. Пусть всего на десять дней с дорогой, но всё-таки лучше, чем ничего! И летом мы все сможем побывать на Средиземном море, позагорать и отдохнуть. Наверное, проведя полгода в пустыне, мы всё это заслужили?!
Ну и как водится, в бочку мёда добавили ложку дёгтя.
Поскольку накал боевых действий поубавился, было приказано вспомнить о командирской подготовке офицеров и боевой подготовке солдат. В декабре в армии начинается зимний период обучения. Поскольку никакого учебного материала у нас не было, то боевую подготовку решено было начать с огневой подготовки. Благо что стрелять у нас было чем и из чего. С боеприпасами здесь не было так строго, как в Союзе. Это там, помню, как-то на посту солдат произвел предупредительный выстрел в нарушителя, который оказался лосем, ночью шедшим на водопой к Днепру. Так мы потом всем дивизионом полдня ходили цепью по позиции, отыскивая стреляную гильзу. И не потому, что эта гильза кому-то нужна, а чтобы подтвердить, что солдат действительно выстрелил, а не припрятал боевой патрон на дембель. А в Египте всё было проще. В караульном помещении стоял ящик. А в нем — несколько вёдер патронов к автомату АКМ. И солдат на посту мог спокойно выпустить очередь в не в меру расшумевшихся шакалов, пирующих на куче отходов за колючей проволокой. Когда ещё у нас на позиции не завели поросят, отходы с кухни сваливали под откос прямо за колючей проволокой ограждения. И по ночам там собиралась такая стая шакалов, что даже наши дивизионные собаки не отваживались помешать их пиру. Вот солдат и разгонял их очередью из автомата. Стрелял на звук, но иногда попадал. Слышался визг, но наутро там никого не было. Раненого съедали тут же на месте.
Так что солдат стрельбой из автомата было трудно увлечь. Как и офицеров стрельбой из пистолета. Но начальник штаба нашёл способ. Он устроил состязание по специальным упражнениям. Для солдат: стрельба очередью из автомата лёжа, по мишени на расстоянии сто метров. Смысл упражнения в том, что мало уметь прицелиться и точно попасть в десятку, это умели почти все. Нужно натренироваться делать в очереди всего только два выстрела. Третий выстрел в очереди, как правило, идёт мимо мишени, а за каждый одиночный выстрел снимается лучший результат. Поэтому хорошего результата можно достичь только после продолжительной тренировки и именно из своего оружия.
Для офицеров начальник штаба тоже подобрал специальное упражнение. Стрельба из пистолета по мишени, стоя, на расстоянии 25 метров, десятью патронами с перезаряжанием пистолета в течении одной минуты. Короче говоря, стрельба на точность и скорость. Это упражнение тоже увлекло офицеров на состязание. Кроме того, все офицеры захотели проверить свои силы и в упражнении из автомата. За несколько дней, когда с небольшими перерывами проводились занятия по огневой подготовке, все офицеры постреляли из всех видов оружия, которые были на дивизионе.
Фантомас уж тут душу отвёл, настрелялся вдоволь! И из автомата, и из ручного пулемёта, и даже выпросил у начальника штаба гранату и из гранатомёта развалил двухметровую гору валунов с расстояния двести метров.
Наряду со стрелковой подготовкой было приказано активизировать занятия по технической и специальной подготовке. Чтобы сильно не заморачиваться с планированием, были определены конкретные задания. Всем офицерам по технической подготовке — повысить классную квалификацию на одну ступень. Каждому офицеру, входящему в состав сокращённого боевого расчёта, выучить наизусть Правила Стрельбы. Всем заниматься по личному плану.
Все мы, лейтенанты, старшие техники систем, имели Третий класс по технической подготовке. То есть в совершенстве знали каждый свою систему в объёме Принципиальных схем и настройку своей системы в объёме Инструкции по эксплуатации. И каждому ставилась задача повысить свою классную квалификацию до уровня Второго класса. Для этого каждому предстояло освоить ещё одну систему. Ну нам с братом было просто: я изучал его систему, а он — мою.
А по специальной подготовке мне как офицеру наведения, входящему в состав сокращённого боевого расчёта, предстояло постатейно выучить Правила стрельбы ЗРК С-125. И я это сделал. При проверке знаний проверяющим назывался номер статьи, а я должен был близко к тексту (фактически наизусть) процитировать её содержание. Я до сих пор помню, что в правилах стрельбы было 9 глав, 130 статей и 11 приложений. Знаю, многие в недоумении пожмут плечами и скажут: «Армейский дебилизм не знает границ. Кому это нужно — учить наизусть, достаточно знать смысл». Оно может быть и так, но почему-то мы не сильно удивляемся, когда какой-то хорошо подготовленный священник наизусть цитирует Библию или Евангелие. А ведь Правила Стрельбы для офицера наведения значат не меньше, чем Библия для священника.
В общем, через три месяца мы все сдали экзамены по технической подготовке и повысили свою классную квалификацию до второго класса. Но расслабляться было рано. Война всё ещё продолжалась. Перед новым годом израильский спецназ совершил успешную диверсионную вылазку. Под покровом ночи они перебрались через Суэцкий канал и вырезали египетский расчёт радиолокационной станции. По всем нашим частям тут же прошёл приказ: «Повысить бдительность, усилить охрану позиций, не допустить подобного ЧП в расположении наших подразделений».
Ну как ещё усилить охрану, если и так в ночное время позиция охраняется вооруженными часовыми? В дневное время дежурный на посту визуального наблюдения непрерывно ведёт круговой обзор местности с помощью бинокля и ТЗК.
Но приказ есть приказ, повысить значит повысить, и командир принял решение привлечь к охране собак. На позиции давно обосновалась приличная стая собак. Они прибежали из соседней деревни за шесть километров, привлечённые запахом кухни. Готовить пищу для ста двадцати человек — это не одну кастрюльку еды сварить.
Это случилось ещё в бытность наших предшественников. Некоторых собак они приручили и, уезжая, передали их нам. Ну и мы по мере появления новых собак, жалея, подкармливали их. Да ещё восемь расчётов взвода ПВО приручили каждый по одной, а то и по две собаки. Эти собаки утром со своими хозяевами выезжали на позиции расчётов, а вечером возвращались на основную позицию и вливались в общую стаю. Те собаки, которые никуда не уезжали, днём прятались где-то в тени в укромных местах, а по ночам занимались своими собачьими делами. Вот всех этих собак командир дивизиона и приказал привлечь к охране. У каждого входа во все землянки и убежища, где ночевали люди, посадили на привязь по собаке, а то и по две. Их исправно кормили, уделяли им повышенное внимание. Некоторые даже пытались выгуливать их в дневное время. Но ночью они дежурили у входа и охраняли спящих людей. И это несмотря на то, что у входа посменно дежурили солдаты. Усилить охрану, значит усилить. Прошло две недели, диверсии больше не повторялись, страху поубавилось, и собак отпустили на волю. Но многие так привыкли, что добровольно продолжали нести службу у входов в укрытия.
А после нового года у нас на позиции появился свой зверинец или своя ферма.
Каждый видел то, что ему больше нравится. Наши прапорщики где-то раздобыли маленьких поросят. Представляете! В мусульманской стране, где свинина под строжайшим запретом, раздобыть живых поросят! На это способны, наверное, только Советские прапорщики. Но для солдат живые свинки были не в диковинку. В Союзе на каждом дивизионе было подсобное хозяйство. В них на отходах от солдатской столовой откармливали поросят, а где народу побольше, даже коров.
И наших поросят кормили отходами из столовой и кухни. За забор теперь ничего не выбрасывали, и шакалы по ночам беспокоить перестали.
Прапорщики в одной из пустующих обваловок для пусковой ракетной установки соорудили вольер. С одного краю насыпали возвышение высотой сантиметров тридцать и сделали навес из маскировочной сетки над этим возвышением. На этой площадке поросята отдыхали и прятались в тени от солнца. Здесь же их кормили.
Все выходы из обваловки засыпали землёй, которую укрепили мешками с песком и залили водой. Образовалась огромная грязевая ванна, в которой поросята с превеликим удовольствием валялись. Как объяснил наш старшина, большой специалист по выращиванию свиней, грязь свиньям очень нужна, особенно в жару, она защищает их кожу от солнечных ожогов.
Живые поросята посреди пустыни — это была диковинка, и на них приходили посмотреть. Обязательно приносили какое-нибудь угощение и развлекались, глядя, как они едят.
Свинок было трое. Две крупные, а одна поменьше. Мы маленькую жалели и старались, чтобы угощенье, которое мы приносили, доставалось и ей. Сначала угощенье бросали подальше от площадки, где поросята отдыхали. Две крупные тотчас срывались с места и словно крокодилы по грязи добирались до еды. А маленькая за ними не успевала, и её заманивали обратно на площадку и там угощали отдельно от остальных. Угощением служили арбузные корки, кожура бананов, а иногда и бананы целиком или ломти арбузов и палки сахарного тростника. Постепенно маленькая привыкла и перестала бросаться вслед за большими поросятами, а подходила к бортику и вопросительно смотрела, ожидая угощенья. Они ведь очень умные. Две большие, съев угощенье, возвращались на площадку и, понимая, что их обманули, недовольно толкали своими пятаками маленькую в бок. А потом, посмотрев некоторое время на нас и не дождавшись угощенья, ложились на бок и дремали.
Но основное развлечение на позиции — это кино. Каждый вечер, когда темнота опускалась на пустыню, на дивизионе показывали художественный фильм. Большинство солдат несли службу (находились на боевом дежурстве или в составе караула охраняли позицию), поэтому смотреть кино приходило не больше трети солдат. Только взвод ПВО приходил в полном составе. С заходом солнца они возвращались на позицию и до наступления темноты как раз успевали поужинать, покормить своих собачек, заправить и обслужить технику. И то, в полном составе они приходили лишь на первый сеанс. А для того, чтобы все посмотрели фильм, его повторяли несколько дней. На неделю привозили два фильма, а потом их меняли. Так фильмы ходили по кругу между дивизионами, пока из Союза не привозили новую партию. Иногда новая партия запаздывала, тогда фильмы пускали по второму кругу. Так фильм «Опасные гастроли» с Владимиром Высоцким в главной роли нам показывали раз шесть, и всегда наш «кинозал» был полон. А «кинозал» был довольно вместительным. Он был оборудован в бетонированном окопе для АТС (артиллерийский тягач средний). Окоп, наклонный бетонный пол которого полого уходил в землю, заканчивался вертикальной бетонной стенкой. На ней вешали киноэкран. На наклонной части пола рядами были выложены мешки с песком. Они образовывали сидячие или лежачие места. Сзади в самом начале окопа стояла кинобудка с аппаратурой. Сверху «кинозал» ни крышей, ни маскировочной сеткой не накрывался, и это было скорее достоинством, чем недостатком. Во-первых, в этом не было необходимости: днём этим окопом не пользовались. Во-вторых, солнце за день хорошо прогревало песок в мешках, и сидеть на них было приятно, а ночи в пустыне прохладные. Да и акклиматизация не прошла даром: когда температура опускалась ниже двадцати градусов, мы уже замерзали. А зимой вообще приходили, укутавшись в одеяла. В-третьих, когда лента обрывалась или киномеханик менял катушку с кинолентой, мы развлекались тем, что включали фонари и светили вверх на облака.
Почти каждый солдат и офицер приобрели китайские трёхбатареечные фонари. Подбирая лампочки, батарейки и фокусируя луч, добивались такой силы света, что пятно от луча ночью можно было увидеть на облаках. Вот это мы и демонстрировали.
И в-четвёртых, мы с удовольствием наблюдали, не выходя из кинозала и не вставая с мест, как наши истребители пролетали над нами и уходили на восток в сторону Израильской границы. Они тоже не давали дремать Израильским частям ПВО.
Но иногда попадались фильмы, которые хотелось смотреть снова и снова. Например, фильм, который посвящался строителям Асуанской плотины. Но слова из песни, звучавшей в этом фильме, были словно о нас:
«…Мы трудную службу сегодня несём
Вдали от России, вдали от России…»
Очень созвучны с накопившейся тоской по родным местам были слова из этой же песни:
«…Где эти туманы родной стороны,
Где ветви берёз, что над заводью гнутся?
Сюда мы с тобой непременно должны
Однажды вернуться, однажды вернуться..»
И словно для нас с братом, родившихся и выросших на Волге, звучали слова:
«…Напиши мне, мама, в Египет,
Как там Волга моя течёт…»
Кино — великая сила!!!
Осенью, кажется, в начале ноября, к октябрьским праздникам пришёл приказ о присвоении всем лейтенантам очередного воинского звания старший лейтенант.
Рюмиков, Колтунов и командир взвода ПВО звания получили в положенный срок. Они прослужили лейтенантами уже по три года. А все остальные, и мы с братом в том числе, получили старлеев досрочно, на год раньше срока. Всего нас, новоиспечённых старлеев, было семь человек. И, как водится, по традиции мы устроили обмывание звёздочек. Хорошо, что на следующий день не было проверок и готовностей!
Так мы все враз повзрослели, и даже Фантомас стал собраней и серьёзней.
Новый Год мы встречали вместе с солдатами. На позиции не было такого помещения, где одновременно могли поместиться все сто пятьдесят человек. Поэтому офицеры с солдатами побатарейно устроили новогодний праздник в своих подземных укрытиях. Естественно, пили только Кока-колу, и из закусок были в основном фрукты и сладости.
В феврале, когда спала жара и Израиль заключил с Египтом перемирие, к нам приехал грузинский ансамбль Иверия. Хотя он был большой, но, чтобы проехать по всем дивизионам, он разделился на несколько групп. К нам на дивизион приехало человек семь-восемь артистов. Наверное поэтому репертуар был так себе и значительного следа в памяти не оставил.
А однажды я чуть не погиб под гусеницами тягача. Всё случилось средь бела дня. Мы группой из четырёх офицеров стояли возле нашей кинобудки и обсуждали недавно увиденный фильм. Рядом с нашим «кинозалом», оборудованным в окопе для техники, располагался такой же окоп, в котором стоял тягач. Этот тягач на марше должен тащить тяжеленную кабину с двумя дизельными электростанциями. В расчёте на марш этот тягач был закреплён за мной. То есть во время смены позиции я должен был сидеть в кабине тягача рядом с водителем и руководить его действиями. Тягач стоял в окопе так, что его совершенно не было видно. А водитель, сидящий в тягаче, проверяя двигатель, давил на газ так, что над окопом поднимались чёрные клубы дыма.
— Что это он там разгазовался? Пойду посмотрю, в чём там дело, — не выдержал я и направился к окопу. Заглянув в окоп, я услышал, что двигатель тягача сбавил обороты и через секунду взревел вновь.
— Надо узнать, в чем там дело, — подумал я и спрыгнул в окоп. И в ту же секунду тягач рванул назад прямо на меня. В два прыжка я проскочил окоп и выпрыгнул с другой стороны. И в ту же секунду на том месте, куда я спрыгнул, уже стоял тягач, закрыв меня своими бортами и клубами дыма. Тягач выскочил из окопа и остановился. Оттуда, где стояли офицеры, слышались крики, приправленные крепкими выражениями в адрес водителя. Когда дым рассеялся, все облегчённо вздохнули, увидев меня невредимым.
— А мы думали, что ты уже под гусеницами, — сказал брат, стоя бледный как мел, — это просто чудо, как ты смог!?
— Да, это просто чудо! Прыгни я в окоп чуть раньше или чуть позже, и мне крышка. Мне повезло, что я не остановился на дне окопа, а по инерции проскочил его. Всё решили доли секунды. Что это было: удача, везение или судьба, я гадаю до сих пор.
Вот так нежданно-негаданно я чуть не попал в категорию небоевых потерь ограниченного контингента советских войск в Египте.
Вспоминается ещё один случай из этой же категории. Произошло это уже после майской замены половины состава дивизиона. В стартовой батарее произошло ЧП. Загорелась ТЗМ (транспортно-заряжающая машина) с двумя боевыми ракетами на ней. Ракеты были укрыты брезентовым тентом, а ТЗМ стояла в укрытии под маскировочной сеткой. Водитель ТЗМ проводил техническое обслуживание автомобиля. Он выгнал машину с ракетами из укрытия на ровное место и приступил к работе. Убирал накопившуюся пыль в кабине и под капотом, сменил воздушный фильтр и решил основательно почистить двигатель. Он макал тряпку в ведро с бензином, отжимал её и усердно оттирал застарелую смазку с засохшей песчаной пылью. Было жарко, бензин испарялся быстро, и через пять секунд тереть приходилось уже совершенно сухой тряпкой. Чтобы не тереть понапрасну сухой тряпкой, он перестал отжимать её, а наоборот старался намочить обрабатываемое место. Словом, бензину он налил много, и, как всегда, что-то случилось, но бензин вспыхнул. То ли он случайно высек искру, то ли он курил во время работы (от чего он категорически отказывался), но двигатель загорелся. Солдат из-за жары работал по пояс раздетым, и руки его, намоченные по локоть бензином, тут же вспыхнули. От неожиданности он выронил тряпку, намоченную бензином, на двигатель и спрыгнул с машины. Не чувствуя боли, солдат схватил ведро с бензином, отнёс его подальше и стал ждать, когда выгорит весь бензин.
Но вдруг он с ужасом увидел, что огонь добрался до брезента, укрывающего ракеты. Ракеты, находящиеся на ТЗМ, выдаются далеко вперёд и нависают над двигателем автомобиля. Да ещё брезент, укрывающий ракеты, не был до конца закреплён, и боковой клапан свободно свисал вниз. Словом огонь подбирался к ракетам. Возникла опасность детонации Боевой Части ракет. А БЧ ракеты — это сорок килограммов взрывчатки в тротиловом эквиваленте и четыре тысячи осколков. И таких ракет две, расположенные рядом. Если рванёт одна, то от неё точно сдетонирует и вторая. Значит, сорок и четыре тысячи нужно умножить на два.
Солдат, не замечая боли от ожогов, закрыл капот и, бегая по нему, принялся курткой сбивать пламя с брезента.
Дым, огонь и, мечущегося вокруг ТЗМ солдата заметили на посту визуального наблюдения и подняли тревогу. По громкоговорящей связи сообщили информацию о возгорании в районе стартовой батареи. Все бросились к месту пожара. Скоро вокруг горящей ТЗМ собралась приличная толпа. Некоторые стояли с огнетушителями, но близко подойти не решались.
Прибывший командир дивизиона быстро организовал тушение пожара.
— Первый стартовый взвод к машине! Оказать помощь водителю! Ст. лейтенант Колтунов! Собрать все принесённые огнетушители и передать их тушащим пожар! — распределил он обязанности.
— Остальным отойти на двести метров в укрытия!
Под руководством командира при участии целого взвода во главе с командиром взвода с огнём справились за пять минут. Ракеты расчехлили, тлеющий тент скинули на землю и залили водой. Водителю, виновнику пожара, пришлось обрабатывать ожоги и бинтовать руки до самых локтей.
Происшествие решили скрыть и не докладывать о нём в вышестоящий штаб, дабы не лишиться звания лучшего советского дивизиона в Египте.
Долго сомневались, решая, что делать с солдатом-виновником пожара. Поощрить его за самоотверженное тушение пожара или наказать за разгильдяйство и нарушение техники безопасности при проведении работ? Решили поощрить. Поощрение сильнее влияет на воспитание солдат, нежели наказание. И потом, он же рисковал жизнью, когда боролся с огнём, и тем самым искупил свою вину, даже если она и была. Солдату перед строем дивизиона объявили благодарность. А на собрании стартовой батареи комбат провёл подробный анализ этого происшествия с оценкой действий водителя до возгорания и при тушении пожара.
Вот так мы и жили на позиции. На войне как на войне!?
Мой Египет
86
Загрузка...
