До того, как вы начнёте читать эту историю, хочу предупредить, что её недавно озвучили на ю тубе. Если вам проще слушать, чем читать, добро пожаловать на канал некрофос: https://www.youtube.com/watchv=1qASKclIglY&t=3743s
Прежде чем я начну свой рассказ, хочу предупредить. Никаких веществ запрещённых от роду не принимал, болезней с психикой мне никогда не диагностировали. В таких историях все обычно клянутся, что они чуть ли не святые: не пил, не курил, за ЗОЖ выступал. А я не такой. Честно скажу, что иногда выпивал. По праздникам, или по выходным с другом, с семьёй. Естественно, в умеренном количестве. Но не может пара бутылок пива в пятницу стать катализатором того ужаса, что я пережил. Я не сумасшедший! Да, мои близкие люди со мной не согласятся. Они очень боятся и переживают за меня. И мне тоже страшно. Наш мир полон тайн и загадок. Я тянулся к ним, совал нос куда не следует, за что и поплатился. Если быть честным, я и сам не до конца понимаю, как так вышло… Как моего лучшего друга просто стёрло из нашего мира?
Меня зовут Андрей. Я самый обычный человек, если не брать во внимание моё хобби. Я испытываю дикий кайф, когда хожу по заброшенным местам, вымершим деревням, мистическим лесам, долинам, кладбищам. Параллельно я всё снимаю на свою старенькую камеру, доставшуюся ещё от отца. Снимки получаются зернистые, несколько размытые. Вкупе с мрачноватой нагнетающей обстановкой получаются весьма атмосферные кадры. Стабильно раз-два в месяц я нахожу подобные места через всемирную паутину, и, дожидаясь выходных, полный предвкушения, отправляюсь на место. Так к моему странному увлечению присоединился мой лучший друг – Глеб. Но я ласково зову его Хомяк. Ещё со школьных времён приелась ему эта кличка, когда он больше напоминал не маленького мальчика, а сдобную булку. Сейчас, конечно, всё изменилось. Глеб вытянулся, подкачался, и теперь походил на боевой шкаф на фоне тощего, мелкого меня.
Холодным осенним вечером, когда я искал очередное место для своего хобби, злой рок подкинул мне статью про исчезнувшую деревню. Всё моё внимание тут же приковалось к яркому прямоугольнику ноутбука. Я смаковал каждую строчку, представлял каждую провисшую крышу, уже начал строить конспирологические теории. Деревня, расположенная далеко от средней полосы России, в северных лесах, считалась одной из самых древних в тех местах. Она развивалась и процветала, вплоть до момента, пока жители соседней деревни не осознали пропажу. Несколько дней они не встречали обитателей из древнего селения. Тогда было решено проверить, что там происходит и куда пропали люди. Деревня оказалась пуста — дома не заперты, вещи не тронуты. В одну ночь исчезло всё живое, даже домашний скот. На столах были расставлены тарелки к ужину, раскрытые книги, шкафы были полны одежды. Будто люди, как по команде, встали и ушли.
Меня эта история зацепила почём зря. Я представил полуразрушенную, заросшую, тихую деревню на фоне хвойных столетних лесов и горных хребтов. Понял – надо ехать! Позвонил Хомяку. Он поначалу желанием ехать не горел, пытался найти отговорки, но в итоге согласился составить мне компанию. Согласовали с ним дату поездки. Подготовка не заняла много времени, ведь весь набор выживания в паранормальных условиях у меня всегда был наготове в походном рюкзаке на тридцать литров. Камера была заряжена и исправна. В назначенный день мы с другом сели в мою машину и ближе к вечеру выдвинулись навстречу злоключениям. Погода была прекрасна, настроение тоже. Всю ночь мы ехали, поочерёдно сменяя друг друга за рулём. На рассвете привычный равнинный пейзаж сменился горными хребтами и густыми разноцветными по-осеннему лесами. Добрались до места назначения мы только ближе к обеду, ибо серпантинная дорога отняла много времени – на такой особо не разгонишься. Мы вышли из машины.
— Чувствуешь, Хомяк, какой воздух? – я глубоко вдохнул разряженный горный кислород. Наслаждение. Небо и земля по сравнению с городским, пыльным и загазованным.
— Да, природа тут шикарная. А ещё тихо тут, — товарищ огляделся, оценивая взглядом масштаб деревни. Его брови были чуть сведены. Я почуял неладное.
— Ты как? Недовольный какой-то.
— Да замаялся с дороги. Надо пройтись, развеяться, — Хомяк упёр руки в боки и потоптался на месте.
— Соберись, Хома. Сейчас прогуляемся, сделаем пару фото, а потом разведём костерок, шашлычок, все дела. Нормально всё будет! Нам ли с тобой бояться всяких баек? – я слабенько толкнул друга локтем, — В заброшенных особняках мы были?
— Были, — буркнул мой собеседник.
— На средневековых кладбищах ночевали? – я заговорчески глянул в глаза поникшему товарищу.
— Было такое.
— В бункерах советских, недостроенном метро, мёртвых лесах были?
— Да были, были.
— Ну вот и чего тогда сдрейфил?
— Андрей, задолбишь вот этим вот своим! – Хомяк резво выхватил у меня камеру и рванул в сторону ближайшего дома. Дверь была нараспашку открыта. Прежде чем влететь внутрь, Глеб обернулся, с самодовольной весёлой миной прикрикнул, — Погнали, фотоохотник!
Следующие несколько часов мы провели за осмотром деревни. Дома стояли неуверенно. Крыша у большей части построек ввалилась внутрь, но те дома, что уцелели, были просто находкой для меня. Они были нетронуты. Ни одного граффити на стенах, ни одной разбитой бутылки, фантика. На столах действительно стояли тарелки, как и заверяла статья в интернете. Шкафы и ящики были закрыты. В целом, в домах было довольно чисто, не считая слоя пыли и плесневых разводах на стенах. Быт внутри них застыл, словно это не дома, а картинка, рисунок, фото. Складывалось ощущение, что это музейная инсталляция. Вся мебель, деревянная и старая, аккуратно стояла видимо ещё на тех местах, куда её ставили хозяева. Поселение было настолько старым, что ни в одном доме даже не было фотографий или календарей. В каждой уцелевшей постройке был так называемый красный угол – в изголовьях кроватей, у входа, на кухне. В одном из таких висели иконы, укутанные белыми простынями. Я подошёл поближе к находке, подготовил фотоаппарат. Изображение на ней были мне незнакомы. Вроде бы это была Богородица, но нарисованная женщина выглядела совсем иначе, в другом стиле, и в руках у неё был явно не ребёнок. На остальных иконах время стёрло лица и большую часть действий, так что разобрать что-то было сложно. На ткани, укутывающей древний алтарь, красными нитями были вышиты какие-то узоры, вроде руны. Я не вдавался в подробности. В конце концов, я не историк. Сделал пару кадров. Я сфотографировал книгу, лежащую на столе. Сделал пару пейзажных фото. Сделал селфи с Хомяком на фоне одного из крайних домов деревни.
Кстати, о Хомяке. Он ходил заинтересованный, собранный, и, кажется, напряжённый. Что-то его тревожило. Он односложно отвечал на мои вопросы, а я особо и не придал этому значения. И сейчас мне дико стыдно, что я просто не сгрёб его в охапку и не увёз из того проклятого места. Так мы провозились с фотографиями до сумерек. Оглядев последний относительно целый дом в деревне, мы топтались на крыльце. Хомяк закурил и присел на дряхлые ступени.
— Как же тут…, — я замолчал, подбирая слова, -…атмосферно. Необычно. Но чувствую, что моей творческой душонке чего-то не хватает.
— Чего? – недовольно буркнул Глеб. На его лице застыла недовольная мина, — Заброшенного старого кладбища в лесной чаще? – я не обратил внимания на недовольство товарища. Хомяк всегда разделял со мной тягу к приключениям. Зачастую новые интересные места, загадочные статьи подкидывал мне именно он. Обычно, в нём пылал такой же энтузиазм, как и во мне. Но его настрой в тот последний раз… Я просто не смекнул, что это что-то стоящее внимания.
Пока мой друг дымил на крыльце, я обошёл дом по периметру ещё раз. Сквозь сумерки и густую высокую траву взгляд выхватил протоптанную дорожку, уходящую в лес. Примятая трава казалась ещё свежей. Кто-то недавно там проходил. По спине тогда пробежали мурашки. Но вместо того, чтобы взвиться от страха, прыгнуть в машину и умчаться, я окрылённый адреналином побежал к другу.
— Что ты там говорил по поводу кладбища в лесу? – расплываясь в довольной улыбке, обратился я к Глебу. Он лишь недоверчиво сощурился.
Как вы поняли, мы отправились по горячим следам в лес. Сумерки сгущались. Я достал большой фонарь с полным зарядом батарейки. Белый луч разрезал наступающую темноту. Хомяк был явно не в духе. Настроение у него окончательно испортилось. Только мы дошли до первых высоченных сосен, он встал.
— Нет, брат, я не пойду. Устал, как собака, сил моих нет, — я непонимающе глянул на друга.
— Хомяк, ты чего? Сгоняем быстренько туда-обратно и приготовим пожевать что-нибудь. Давай, пойдём. Где твой боевой настрой? – я широко улыбнулся, излучая позитив. Да, мне было весело, хорошо и интересно. И я себя дико корю за это. Видимо, позитив заразителен. Лицо Глеба стало менее кислым. Он устало вздохнул и задумчиво произнёс,
— Да, похавать было бы хорошо. Надо развести костерок.
— Как раз соберём хворост, пока прогуляемся. Далеко заходить не будем. Пошли, товарищ, на встречу мистике! – и мы пошли. Как я и обещал, идти долго не пришлось. Притоптанная дорожка привела нас к широкой поляне. Первое, что выхватил белый луч в моей руке – толстенные каменные плиты по всему периметру. Я подошёл ближе. Под каждой каменной глыбой с одной из сторон покоился заросший длинный холмик. В длину примерно метр, чуть больше, может. Я обвёл фонарём остальные каменные плиты. На них было что-то нацарапано. Язык и почерк было уже не разобрать – от времени все надписи осыпались, поросли мхом. Только цифры были хорошо различимы. «1914-1948». Я сделал снимок плиты. Повёл фонарь дальше. «1889-1948». Луч двинулся дальше. «1901-1948». Везде, где можно было разобрать цифры, фигурировало число «1948». Тогда я понял.
— Слышишь, Хомяк, ты Ванга! Это по ходу реально кладбище! – я заулыбался во все тридцать два зуба, — Смотри, дата смерти у всех стоит в 1948 году! Бррр, жуть.
— Не у всех, — голос уставшего Глеба поник. Где-то вдали кричала ночная птица. Я подошёл к другу, обеспокоенно тряхнул его за плечо. Хомяк кивком указал на стоящую перед нами яму. На одном её конце топтались мы с другом, а на другом возвышалась надгробная плита. Она выглядела такой же старой, как и остальные, и визуально отличалась только датой. «1997-2007». Я окинул взглядом надгробия, стоящие по близости.
— Да, реально, только у этой могилы свежая дата.
— Ага, и в неё так никого и не положили.
— А вдруг уже раскопали, а? – я шутливо толкнул Глеба. Он шутку не оценил.
— Пойдём отсюда. Я голодный, — мой товарищ поспешил ретироваться. Он резво зашагал в сторону деревни. Я сделал последний снимок. Селфи, где я улыбаюсь, а на заднем фоне бежит Глеб с полными руками хвороста. По всей поляне разбросаны кривые надгробные камни, как декорации к фильму ужасов. После вспышки камеры я поспешил за другом.
Деревня была на столько не тронута, что пепелищ костров мы тоже не обнаружили. Складывалось ощущение, что за все года бесхозного существования никто, кроме нас, не посещал её. Мы вытоптали небольшую площадку, развели костёр. Вокруг совсем стемнело. Кое-как я ставил палатку, а Глеб занимался нанизыванием заранее замаринованного мяса на шампуры. Мы молчали. Я то и дело кидал взгляды в сторону друга. Тот был занят своим делом и не реагировал на меня. Я почувствовал себя неловко, выдал какую-то шутку юмора. Хомяк посмеялся, и потихоньку пространство всё же начало заполняться лёгким, непринуждённым разговором. Палатка была поставлена, мясо жарилось. Мы уселись у костра. За ностальгическими воспоминаниями о школьных временах, о бурном студенчестве, о первых мистических вылазках время пролетело незаметно.
Я и Глеб были знакомы уже очень давно. В школьное время мы общались просто и непринуждённо, как одноклассники. Но когда мы поступили в один ВУЗ, между нами завязалась реально крепкая дружба. И вот уже лет десять, как минимум, мы были не разлей вода.
Мы вспоминали преподов в ВУЗе, одноклассников, общих друзей, первые отношения. Когда мясо было готово, разговоры перетекли в более философские. Напряжение, полученное за день, спадало параллельно наполнению желудка. Я поднял взгляд в небо. Бледная луна круглым личиком подмигивала, умиротворяюще поблёскивало серебро звёзд.
— Андрюх, как ты думаешь, что тут произошло? – неожиданно спросил Глеб.
— Ты о чём?
— О деревне, о кладбище. Какого хрена все тут умерли в один год? И откуда здесь незаполненная могила, если в деревне давно никто не живёт? – я задумался, пережёвывая сочный кусок мяса. Мне надо было как-то логически связать всё произошедшее.
— Может, от голода померли или от болезни. А что касается новой могилы: если в деревне никто не живёт, не значит, что здесь нет деревень по соседству. Может, кладбище действующее?
— Но ведь в той статье, что ты мне кидал, было сказано, что все просто исчезли…
— Хома, нам ли не знать, что это сказки, коих напридумывали про каждое хоть немного мистическое место. Расслабься. Ничего же не случилось. Если б какая-нибудь нечисть бы здесь обитала, она бы тебе б уже пипирку откусила бы, — я заржал над опасливым другом. Глеб несильно пихнул меня в локоть.
— Иди ты, Винчестер, блин. Ты давно специалистом по охотникам на яйца заделался? – Хомяк тоже засмеялся. Тема была закрыта и растворилась в темноте леса так же быстро, как возникла. Мы запили сытный ужин горячим чаем и улеглись спать в одну палатку.
Ночь прошла тяжело. Меня терзали неясные тревожные сновидения, которые я после пробуждения сразу же забывал. Хомяк спал рядом, в соседнем спальном мешке. Было тихо, но по-особому, как бывает только в лесу, вдали от людей. На самом деле, в таких местах тихо в привычном понимании не бывает. Где-то раздаётся крик птицы, где-то клокочут и воют ночные хищники. Хрустят ветки, шелестит трава, ласкаемая ветром. Всë это в порядке вещей. Несколько раз я вставал отойти по малой нужде. А потом, как в детстве, быстренько топал обратно к палатке, подгоняемый иррациональным страхом. Будто что-то сейчас непременно ухватится за мою ногу из темноты и утащит туда, куда солнце не светит. Обязательно утащит, если не потороплюсь. Но несмотря на моё беспокойство, той ночью так ничего и не произошло.
На рассвете мы выдвинулись обратно в город, домой. Глеб большую часть времени проспал, а остальное время проговорил со мной на отвлечëнные темы. Часам к трëм дня мы заехали пообедать в придорожную столовую. Хома занял у меня немного денег. Естественно, я требовать деньги назад не собирался. Но в шутку подкалывал его, что за пирожок он мне должен, как земля колхозу. Милая продавщица посмеялась с моих шуток. К вечеру мы добрались до пункта назначения. Я благополучно отвëз Хомяка в его хомячиную квартиру. Он вывалился с переднего сидения на улицу, устало кряхтя.
— Звуки молодости! — подколол я Глеба.
— Да после такого приключения я лет на десять постарел. Спал неудобно, жесть. Ещё и целый день в дороге, — он положил ладони на поясницу, попытался вытянуться.
— Ладно, топай, отсыпайся!
— Так и сделаю. Вещи разберу, и баиньки, — мой товарищ открыл заднюю дверь, поспешно схватил рюкзак и потопал к подъезду. Перед тем, как скрыться в тëмных недрах за железной дверью, он махнул мне на прощание и получил ответный жест.
Уже будучи дома, я понял, что мы перепутали рюкзаки. Хомяк утащил мой, а я припëр его сумку. Как на зло, камера с фотоматериалом так же осталась у друга в моëм рюкзаке, поэтому в тот вечер посмотреть фото я не смог. Увидеться с другом снова удалось только после рабочих дней. В пятницу по окончании смены встретились с Глебом, обменялись рюкзаками, посидели, выпили пива у меня дома. Вечер прошëл расслабленно и непринуждённо. Ничего необычного я не заметил. Обсудили прошедший футбольный матч, рабочие дни, новые открывшиеся бары. Лëгкие диалоги ни о чëм. Уже ближе к полуночи я проводил друга до подъезда. Постояли, Хомяк покурил, пожали друг другу руки. Очень жалею сейчас, что не обнял его тогда крепко и не сказал, как им дорожу. Это был последний раз, когда я его видел.
Глеб вызвал такси. Перебежал через дорогу на остановку, чтоб водителю было проще сориентироваться. Я проводил товарища взглядом и отправился восвояси. Мне не терпелось глянуть, что же получилось на снимках из заброшенной деревни. Вставил флэшку в компьютер, поставил чайник. Ожидая закипания воды, я подошëл к окну кухни и уставился на улицу. Окна моей квартиры открывали вид как раз на ту остановку, куда должен был подъехать таксист. Машины ещё не было, а мой друг топтался на остановке. Он снова закурил. Клубки бледного дыма разметал прерывистый игривый ветерок, грозящий перерасти во что-то большее. Глеб поëжился. Из-за крыш многоэтажек выплыла огромная грозовая туча, на фоне тëмно-синего неба казавшаяся чëрной. Убывающий месяц поглотила тьма. На улице заметно потемнело.
— Будет ливень, — сам себе пробурчал я. Мыслями я был с другом на той остановке. «Главное, чтоб нормально добрался» — пришло мне в голову. «Я б его сам довëз, да уже выпил. Вдруг правоохранители остановят? А может, оставить Хомяка у себя, пусть переночует? Погода испортилась. Отоспится поддатая морда, завтра домой поедет» — думал я. С чего вдруг такая забота? Да не знаю. Чувствовать я, наверное, начал что-то, да поздно уже было. Щëлкнул чайник, выводя меня из ступора. Я заварил крепкого чаю и прошëл к компьютеру.
От увиденного я чуть не выплюнул только что отхлёбанный кипяток. Поначалу я даже ничего не понял. Потом…снова ничего не понял. С полминуты я пытался осознать то, что вижу. На всех фотографиях, сделанных в деревне, не было одного важного элемента — Хомяка. На фото, куда должен был попасть Глеб, его просто не было. Где-то точно должны были мелькать его руки, макушка, недовольное лицо. Даже на наших совместных селфи моё лицо сияет улыбкой, а его просто нет. Как будто и не было там никого. Будто его отфотошопили. Тогда я подумал, что Хомяк прикалывается надо мной. В конце концов, несколько дней камера была у него. Я продолжил листать материал.
По телу побежали мурашки, когда на снимках начали появляться какие-то люди. Не прозрачные, а самые обычные. На них была странная одежда, старая и фактически однотонная. Женщины в платках. Дети в длинных рубахах. На первый взгляд, они отдалённо напоминали старославянское племя, но с азиатскими чертами лица. Они стояли у своих домов, сидели на стульях, ели, читали книги, готовили ужин, косили траву. Некоторые из них удивлённо смотрели в камеру, некоторые не обращали никакого внимания на объектив. Пара пожилых людей что-то кричали, махали руками. На снимке крайнего дома деревни, где Хома присел покурить, я увидел какого-то деда, идущего по пояс в густой траве в сторону леса. На плече наперевес он нёс, вроде, лопату. Я наивно полагал, что моему другу не составило труда отфотошопить все снимки, чтобы вогнать меня в ступор, внести капельку мистики в реальную жизнь, отомстить за пережитый стресс.
Страх быстро ушёл. Слишком нереалистично выглядело происходящее, чтоб я в него поверил. «Я почти повёлся» — ухмыльнулся я. За окном сверкнула молния, следом громко бабахнуло. Я вальяжно потянулся к телефону и набрал номер друга. Но оператор вежливо сообщил, что набранный номер не существует. Я поморщился. Набрал номер по памяти ещё раз — тот же результат. По стеклу застучало, мелко, легко и быстро. Я выглянул в окно на кухне, чтоб проверить друга. Сквозь мокрые дождевые дорожки на стекле выглядывала автобусная остановка. Там уже никого не было. Я попробовал найти контакт Глеба в телефоне — без толку. В груди появилось неприятное, сдавливающее чувство. «Ну, может, связь из-за дождя плохая?» — оправдывал происходящее я, как мог. В непонятках я опустился обратно на компьютерное кресло. Что-то заставило меня продолжить листать фотографии.
Далее были снимки кладбища. Надгробные плиты, холмики. И тут меня словно ударило током. Я, уже заметно нервничая, долистал до селфи, где половину кадра занимает моё довольное лицо. А за мой спиной, на фоне кривых древних надгробных плит, стояла толпа людей. Мужчины и женщины, дети и старики, пара собак, кошек, коза. Все смирно стояли и беспристрастно смотрели в камеру. Передний план фотографии хорошо освещался, и я мог отчётливо разобрать лица в первых рядах. Далее свет рассеивался, черты размывались, чернели. Темнота скрывала край этой толпы. Было впечатление, что она и не кончалась, простираясь на многие километры. Сколько именно было людей на фото — неизвестно. Только их глаза страшно блестели красным. Эти глаза… Они припечатали меня к креслу. Стало страшно шевелиться. Я ощущал себя, как под прицелом. И, кажется, стоит шелохнуться, в лоб прилетит пуля.
Только на этом снимке был Глеб. Его фигура должна была скрываться в темноте, и бежать спиной к объективу, по направлению к деревне. Но он стоял среди толпы в первом ряду. Руки его были опущены вдоль тела, лицо не выражало ничего, а глаза смотрели в камеру. Меня закололи тонкие шипы страха. Стало очень холодно. За окном не на шутку разошëлся ливень. Я попытался перемогаться, помотать головой, попить остывающий чай. Походил по комнате кругами — ничего. Фото остались прежними. Я начинал паниковать, хотя где-то внутри ещё сидела надежда на то, что всë это — просто пранк. Я звонил Глебу снова и снова. После короткого вызова раз за разом мои ожидания ломались о голос оператора. Не дослушивая, я сбрасывал. Решил, что у товарища беда со связью. Зашëл в месседжер, где мы вели с ним переписку длинною в десять лет минимум. Но, как вы могли догадаться, переписки не было. Тогда я полез на свою страницу в поисках совместных фото. Вот тут я уже испугался не на шутку. На всех фото, где рядом со мной должен был быть мой верный друг Хомяк, красовался пустой фон. Я не верил, не хотел верить, что происходит что-то необъяснимое. В голову приходили мысли о глобальном пранке. Это же интернет! Последние мои мечты разбились о фото и видео в галерее. Даже в видео я разговаривал сам с собой. Пил сам с собой. Кидал мяч в пространство. Паника поглощала меня.
— Что, чëрт возьми…
Мне кажется, где-то в этот момент я действительно сошëл с ума. Или, наоборот, вернулся в реальность. Естественно, я оперативно начал поиск друга. Заявление в полиции не приняли, так как с момента пропажи ещё не прошли сутки. Девушки у Хомы не было. Одногруппники, с которыми удалось установит связь, не помнили никакого Глеба.
Поиски Глеба в хомячиной квартире тоже не дали результатов: дверь была заперта, а за ней — тишина. Я просидел у входа добрых минут сорок, пока какая-то женщина средних лет не появилась на лестничной клетке. Она опасливо косилась на меня, но всё же просеменила к квартире Глеба. К моему удивлению, она достала ключ и отворила дверь. На мой вопрос о Глебе — прежнем жильце — женщина сообщила, мол, такие здесь не живут, и поспешила укрыться за дверью.
Оставалась одна надежда: родители пропавшего товарища. Они жили где-то за городом. В голову просачивались воспоминания, как когда-то давно после школы заходил к другу в гости. Я вспомнил его большой двор, наши игры в футбол. Вспомнил, как мы ели булочки с вареньем, которые приготовила его мама. Вспомнил, как вместе играли в просторной игровой комнате. От наплыва ностальгических воспоминаний хотелось кричать. Я оперативно прыгнул в машину и помчался по памяти в тот район, где в детстве проживал Глеб.
Пригород встретил меня недобро. Одинаковые одноэтажные домики, мелкие пустые палисадники, крючковатые деревья, жухлая трава. Всë было каким-то серо-жëлтым, хмурым. В светло-сером небе кучковались облачные вихры. Осень полностью вступила в свои права. Несколько часов я плутал по переулкам, то и дело застревая в размытых грязевых лужах. Выбоины поглощали колëса с противным чмоканьем и не хотели отпускать. В какой-то момент я вышел из себя. Громко хлопнув дверью, я закрыл машину и отправился на поиски на своих двоих. Спустя ещё несколько часов поисков я каким-то чудом наткнулся на знакомую улицу.
Небо начало темнеть. Из-за прошедшего ночью дождя в воздухе висела влага и сырость. Я запахнул куртку плотнее. В конце концов на пути мне попалось одноэтажное здание, такое же, как и сотни других на улице. «Вроде, оно» — мелькнула мысль. Постучался в голубую калитку с облупившейся внизу краской. Через несколько минут я услышал шаркающие звуки за металлической преградой. Шаги. Дверь мне открыла женщина в возрасте. Ещё не старуха, но уже и не молодая девочка. Волосы её были аккуратно собраны в пучок. На плечах поверх милого платья накинута олимпийка. Женщина сжималась от холода.
— Здравствуйте. Что-то хотели? — она добродушно улыбнулась. Я вдруг понял, что за все года дружбы был в гостях у Глеба только пару раз, и то в детстве. «По всей видимости, это его мама» — подумал я тогда. И правда, что интересно, я совсем не помнил её лицо. Но что-то знакомое всё же в ней угадывалось. Я застыл, не зная, что ответить. И тут она неожиданно заговорила сама.
— О, вы Александр, который «по окошкам»? — приободрилась женщина. Я ничего не понял, но почему-то кивнул. Я что-то пытался сказать, что-то мямлил, но получилось только сдавленное «Андрей».
— Ой, простите! Я почему-то думала, что вы Александр. Простите, у меня совсем беда с памятью. Что ж, проходите! — добродушным жестом женщина пригласила меня во двор, уступая дорогу. Под её глазами вырисовывались морщинки. Очень знакомое лицо. Двор выглядел иначе, чем я помнил. В воспоминаниях здесь везде должны были быть клумбы, и большая часть двора должна была быть покрыта коротким газоном. Но двор был маленьким, грязным из-за дождя и прорастающей травы, не было здесь никаких клумб и газонов. Память может врать. Женщина любезно пропустила меня внутрь дома, попутно тарахтя что-то о проблеме с окнами.
— Вот эти вот два окошка надо бы заменить, и ещё одно в спальне. Да, тяжело без мужской крепкой руки в доме. Ну, я побегу поставлю чайник, Вы пока смотрите, Андрей! — и она поспешно потопала на кухню. Я стоял и боялся пошевелиться. Дом был очень схож с моими воспоминаниями, но в то же время сильно отличался. Кривость стен и размер окон я мог и не заметить в детстве, но расположение некоторых комнат спутать было тяжело. Складывалось ощущение, что я был в том доме когда-то и очень плохо его запомнил, а что забыл — додумал. Я прошёл в комнату, которую женщина обозвала «спальней». Там, как я помнил, должна была быть комната Хомяка. Большая, светлая, с большим количеством солдатиков, мягких игрушек и собственным пузатым телевизором. Но взору предстала комната два на два метра, завешенная коврами со всем сторон. На одной из стен, свободной от ковров, была заметна облупившаяся шпаклёвка. В углу стоял старый диванчик с прикроватной тумбой, а на потолке ползло чёрное пятно плесени.
«Неужели, родители Глеба уменьшили комнату? Зачем?» — думал я. На тумбочке я увидел детскую фотографию своего друга. «Значит, домом я не ошибся». Там маленький Хомяк ещё напоминал своего тёску. Толстые щёки, добрые блестящие глазоньки. Я был рад увидеть Глеба хотя бы на детской фотографии. В носу защипало.
— Андрей, пойдёмте в кухню! Чай готов! — вздрогнув, я обернулся на зов. На ватных ногах прошёл на голос. Кухня была совсем иной, чем в моих воспоминаниях. Я уже не удивлялся расхождениям в памяти. Все происходящие за последние пару дней события вымотали моё воображение. Психика отключилась, и, мне кажется, я просто плыл по течению.
— Так, сколько займёт работа? Сколько будет стоить? — моя кружка наполнилась кипятком. Чайный пакетик всплыл. Время будто замедлилось. Я заглянул в лицо собеседницы, и понял, почему она показалась мне знакомой. Глаза. С фотографии в спальне на меня смотрели точно такие же.
— У Глеба Ваши глаза. Вы очень похожи.
Повисла тишина. Женщина ошарашенно глянула на меня. Попятилась назад. С каждой секундой на её лице всё больше выражалось непонимание и страх. Я смотрел на неё и видел своего пропавшего без вести друга. Пропавшего так, будто его никогда не было. Я глубоко вдохнул, чтобы прогнать ком слёз, мешающий говорить.
— Вы сказали, что у вас мужских рук не хватает. Почему? — как можно непринуждённее спросил я. Женщина замялась. Она не понимала, кто я, откуда я знаю её сына, и зачем пришёл к ней в дом.
— Ну, — протянула она, не решаясь ответить, — с мужем я развелась…
— А дети? Сыновья?
— У меня никого нет, — женщина прижалась спиной к стенке. Видно было, что с каждой секундой разговора она напрягается всё сильнее и сильнее.
— А Глеб? — Я очень боялся услышать ответ на свой вопрос. И ждать мне долго не пришлось. Я прочитал его в глазах.
— Вы кто такой? Что Вам нужно?! — перешла на крик женщина. На её глазах выступили слёзы, под ними вновь собрались морщинки.
— Я не оконный мастер. Простите, что не сказал правду. На самом деле я хотел поговорить по поводу Глеба. Я его хороший друг. Лучший друг. Мы много лет с ним общаемся, и недавно он пропал. И, знаете, я не могу с ним связаться… — я замолчал, уставившись в свой чай, — Это прозвучит дико, но он пропал со всех моих фотографий, будто его уже давно нет…
— Если ты думаешь, что это смешно, то ты ошибаешься… — я абсолютно не ожидал, что эта милая добрая женщина способна на такую порцию яда. Она монотонно, почти шёпотом процедила каждое слово. И по её реакции я всё понял. Пазл сложился ещё до того, как она ответила.
— Убирайся! Я вызову полицию! — я молча поднялся, стараясь не поднимать взгляд на её лицо. Развернулся, ретировался к выходу.
«Во всём доме были только детские фотографии Хомяка. По словам женщины, детей сейчас у неё нет. По всей видимости, она уже давно живёт одна» — я прокручивал эти мысли одну за одной, пока женщина кричала мне вслед бранные ругательства. Уже выйдя за калитку, я не выдержал и обернулся. Я посмотрел на красное от ярости лицо, на полные слёз скорби глаза.
— С покойными шутить… какие ж люди сейчас сволочи! — громко ругалась мать моего друга, запирая за мной дверь.
В беспамятстве я ходил по тёмным грязным переулкам, утопая по щиколотку в грязи. Я не понимал, как такое могло случиться. «Мой лучший друг, Глеб, Хомяк, Хома, оказывается, умер. Причём, довольно давно. Может, это одно большое совпадение? Может, это какая-то другая очень похожая на Глеба женщина, у которой сына тоже звали Глебом? И тот второй Глеб в детстве тоже очень напоминал Хомяка. И именно он, этот второй Глеб, умер. А мой друг просто пропал, и я пока не знаю, куда».
Так я и бродил, несколько раз падал, колотил руками мятую траву, пока не вышел чудом к автобусной остановке. Парочка человек, деливших со мной ожидание транспорта, ошарашенно глядели на меня. Не удивительно. Видок у меня был что надо: по колено в грязи, совершенно неожиданно зарёванный, в расстёгнутой куртке в такую отвратительную погоду. Но мне было всё равно на людей, на оставленную где-то здесь машину, на холод и воду в кроссовках. Я пытался уместить в голове куда большую и страшную вещь. «Где Глеб? Где мой друг?». Я прыгнул в первый идущий автобус, чтобы скорее убраться из этого района. По стеклу снова забил дождь.
А что я вообще знаю о Глебе? Мы вместе с ним учились в школе, потом в ВУЗе. Было такое. А ещё что? Где он работает? Вроде, консультантом в магазине связи. Вроде? А девушки у него за столько лет не появилось? Как он проводил свои выходные? А со своими родителями я его никогда не знакомил? Неужели, нет? Я сам не заметил, как приехал к родителям, жившим в двух кварталах от меня.
— Мам, привет. Ты не помнишь Глеба? — с порога спросил я.
— И тебе привет. Какой Глеб? – она окинула меня взглядом, — Боже мой, какой ты грязный! Как свин, родной. Где ж ты валялся? — я замолчал, пока мама причитала. «Как она может не помнить, если я ей миллион раз рассказывал о наших похождениях, совместных праздниках, как?» И меня посетила одна мысль.
— А в детстве у меня такие друзья были?
— Да я помню что ли? Проходи давай, я суп тебе погрею, — мама раздражённо отмахнулась от вопросов. Я поспешно скинул измазанные кроссовки в прихожей и почти бегом побежал в зал. Отца дома ещё не было. Опустившись на колени перед длинной тумбой, я вывалил на пол все ящики, в поисках нужной мне вещи.
— Андрей, сынок, ты себя хорошо чувствуешь? — я никак не отреагировал на слова матери. Она, потоптавшись у входа в комнату, отправилась на кухню, — Только убери потом за собой.
Я искал фотоальбом. В доме их было много. Я в семье единственный и желанный ребёнок, поэтому моих фотографий было хоть жопой ешь. Мне нужны были фотографии со школьных времён… Найдя заветный альбом, я на мгновение застыл. Я боялся. Тогда я подумал, что не переживу, если не найду друга здесь. Я перелистнул пару страниц и вскочил на ноги.
— Мам! Мама! Вот этот мальчик! Ты помнишь? — я подлетел к матери с фотографией в руке. На ней я, такой же тощий, как и сейчас, обнимаю одной рукой толстого щекастого Глеба. Мы с ним по-детски кривляемся на камеру.
— О Боже! — воскликнула мама, — Это ж когда было! Ну ты и припомнил…
— Мама, мне надо его найти. Скажи, пожалуйста, что ты помнишь! — я не выдержал накала эмоций за сегодняшний день и чуть повысил голос. Мама обомлела.
— Это одноклассник твой, вроде. Так он же умер, по-моему… — мама состроила удивлённое лицо, когда увидела, как мои руки задрожали, — Ты был очень закрытым и необщительным ребёнком, поэтому когда у тебя появился товарищ, я несколько успокоилась. Но мальчонка этот погиб. Страшно это, когда дети умирают…, — мать перевела взгляд на кипящий в алюминиевой кастрюльке суп. А я почувствовал, что теряю почву под ногами, — Но ничего не сделаешь. Судьба — злодейка. На похороны, помню, к нему ходили с тобой. Ты тогда маленький был ещё, может, поэтому не помнишь…
— Ты врёшь, — отрезал я, развернулся и ушёл обратно в зал, собирать разбросанные бумажки, справки и фото. Мне тогда было очень обидно, что самый близкий мне человек, моя мама, мне наглым образом лжёт. «Зачем? Для чего это? Если это шутка, самое время сейчас Глебу вылезти из-за дивана и посмеяться надо мной». Мама что-то обеспокоенно бормотала, пыталась потрогать мой лоб. Я только отмахивался. Не поужинав, даже не попрощавшись, я вышел из родительского дома, прихватив фото Глеба. Мама пыталась меня остановить, но я её даже не слышал. Стыдно, конечно, так с матерью обращаться. Но я тогда себя просто не контролировал. На улице лило, как из ведра. Я спрятал заветную фотографию во внутренний карман куртки и, невзирая на погодные условия, поплёлся домой.
Сидя в компьютерном кресле, я снова пересмотрел фотографии с поездки. Всё было так же, как в первые минуты пропажи Хомяка. Снова люди, снова иконы, снова хвойный лес, кладбище… Меня взяла такая дикая злоба. Я вновь отыскал статью про эту чёртову деревню. Я понял, что это — ни хрена не фотошоп. После поездки в это Богом забытое место мой друг и пропал. И вся разгадка таилась вот в этих фотографиях. Я листал ленту интернета в попытках найти что-нибудь ещё, найти дополнительную информацию про деревню. А потом дорога завела меня в обсуждения пропажи людей, в теории о параллельных реальностях, загробном мире, спиритических сеансах… Голова жутко болела. Было очень холодно. Горло как будто сковала тюремная проволока. Несколько бессонных суток и полное непонимание происходящего заставили меня вырубиться прям за компьютерным столом, голодным и немытым. В руках спасительной ниточкой я сжимал фотографию с другом.
Утром, на вторые сутки после пропажи, я решил, что попытаюсь, как в кино, попросить помощи у священников. Но услышав мою историю, они просто покрутили у виска. Конечно, я б и сам не поверил. Да и не верил я. До сих пор не верю, честно признаться. Тогда я решил, что справлюсь своими силами. Когда я плутал по загородному району мамы Глеба в поисках своей оставленной машины, мне позвонила моя мама. Голос её звучал обеспокоенно. Она интересовалась, как я себя чувствую. Чувствовал я себя не очень, мягко говоря, даже если откинуть убитое моральное состояние. Боль в горле с ночи только усилилась. Голова гудела. Вечерняя прогулка под ливнем не прошла для меня бесследно. Не знаю, чем я думал, но я сказал маме правду. Сказал, что еду искать лучшего друга. И отключил телефон.
Уже поздним вечером я ехал по серпантину в горных лесах. Я давил на газ, обгонял легковушки, несколько раз нарушил правила движения. Очень эгоистично было подвергать жизни других людей опасности, но тогда мне было всё равно не то что на посторонних, даже на себя. Я хотел выяснить, что произошло. Не только из-за пропажи близкого человека, нет. Мой мир в одночасье поменялся. Скрылся, а вместо него выплыл какой-то иллюзорный, неприятный, неправильный. Этот мир больше напоминал ловкие движения фокусника — очень интересно, но ничего не понятно. Он жил по каким-то своим правилам, в которых я не разбирался. Мне было жизненно необходимо вернуть всё назад. Машина опасно буксовала на змеевидных поворотах. Виски больно пульсировали, будто в затылок забивали гвозди. Перед глазами расплывалась дорога, смешиваясь со сплошным чёрно-зелёным цветом соснового бора, выхватываемого фарами. Мне казалось, что в машине невероятно душно, но когда я припарковался в ближайших кустах возле заброшенной деревни, то понял, что воздух везде такой. Удушающий и горячий. Я расстегнул куртку, оттянул ворот кофты, огляделся. Всё выглядело так же, как и в первую мою поездку сюда. Но только не хватало Хомы.
— Хомяк! — неожиданно позвал я друга, — Хомяк! Глеб!
Я звал. Сначала тихо, но с каждым разом всё громче и громче. Я кричал, разрывая воспалённое горло. Ответом мне служило только эхо, отражаемое древними домами. Вокруг было неестественно тихо. Не было той особой лесной тишины, где в темноте хрустят ветки и переговариваются ночные птицы. Я обыскал каждый дом, каждый двор. Ноги переставали слушаться. Чувствовал себя влитым в бетон. Поиски привели меня к тому самому последнему дому в селе. Буквально пару дней назад на этом прохудившемся крыльце сидел мой друг, пуская клубы дыма. Но ни окурков, ни пепла не осталось. Я как под гипнозом прошёл за шаткую постройку. На протоптанной траве валялась лопата. Руки сами потянулись и, подхватив с земли увесистый инструмент, я поплёлся вглубь чащи. К кладбищу.
Свежую могилу найти было несложно. Земля под ней ещё не просела, она не заросла травой, а на могильной плите сверлила взором дата «1997-2007». 2007 год – год, когда я окончил второй класс. Я крепче схватился за лопату. Сознание стало спутанным и мутным. На краю зрения то и дело появлялись неясные фигуры, всплывали опасные звуки. Спиной я ощущал взгляды сотней недоброжелателей.
— Верни мне друга, сволочь! – и с размаху я ткнул лопатой в свежую могилку, которая ещё недавно была пуста. В последний раз, когда я был в этой деревне с Глебом, она была пуста. А сейчас – закопана. И я догадывался, кого я там найду. Но мне было всё равно, в каком виде, мне было важно вернуть моего товарища. Холодный липкий пот от интенсивной работы лопатой застилал глаза. Я прорывался сквозь могильную землю к другу. Чем ниже я опускался, тем сильнее шумел ветер, тем ближе подходили ко мне неясные тени, тем хуже я себя чувствовал. Тяжело дыша, я утёр ладонью пот. Лоб был, словно батарея в отопительный сезон. В плотоядной мгле, прерываемой только слабым лучом света, сгущалась злоба. Я уже не обращал внимания на мёртвые разномастные ступни, окружающие могилу. Босые, грязные, синюшные ноги. Я просто махал лопатой, вопреки скатывающимся комьям земли. Ветер взвыл где-то в макушках сосен, опасно их качнул. Небо стало темнее. Я уже не чувствовал своё тело, действуя по инерции. А Глеба всё не было. До ушей донеслись заунывные, монотонные мычания на неизвестном языке. Моей головы и плеч будто касались сразу тысячи липких смертоносных рук. Сам от себя не ожидая, я завыл. Нет, не заплакал. Завыл, как дикий раненный зверь. По носу что-то мокро щёлкнуло. Начался дождь, который быстро превратил рыхлую землю в булькающую под лопатой жижу. Но я копал, несмотря на боль в затылке, ломоту в теле и потусторонних гостей. Хотя, нет, гостем был я. И явно нежеланным.
Когда второе дыхание кончилось, лопата наткнулась на что-то твёрдое. Тогда открылось искусственное дыхание. Я упал на колени, утопая в грязи, и руками разгребал преграду между мной и другом. И мне удалось всё-таки очистить то, во что уткнулась лопата. Череп взрослого человека. Глядя в тёмные провалы глазниц, я как-то сразу понял, что это Глеб. Взрослый Хомяк. Друг из моих воспоминаний, мол лучший друг. Он мёртв, и единственное доказательство его существования – этот череп. Я прижал голову друга к груди и свернулся калачиком. Силы оставались лишь на то, чтобы кричать. Нелюди надо мной завывали, бормотали на непонятном языке. Затем, помимо дождя, по моей спине застучали комья грязи. Они меня закапывали. Всё слиплось в один грязный горячий бред. Глаза заливало слезами и дождём. Как в калейдоскопе, мелькали ноги, череп, грязь и живой Глеб из моих воспоминаний.
Я вспомнил, как в первом классе подружился с полным мальчиком по имени Глеб. Я был нелюдимым и скромным, а он – наоборот, бойким и смелым. К нему прилипло прозвище Хомяк из-за телосложения, но он не обижался. Жизнерадостный и дружелюбный, он подружился и со мной. Мой первый товарищ. Мой единственный товарищ. Потом я вспомнил автомобильную аварию. Потом вспомнил закрытый гробик в поросшем травой дворе. Вспомнил, как опускали его в землю. Как кричал отец Хомяка. Вспомнил, как моя мама вела меня за руку на кухню, чтобы предложить помощь женщине в чёрном платке. Вспомнил маму Глеба с распухшими красными глазами, которая разливала по плашкам горячую поминальную лапшу.
«Моего лучшего друга не существует. Видимо, на почве стресса я просто выдумал его. Наверное, я действительно сумасшедший. А люди, которые сейчас закапывают меня своими мёртвыми конечностями, ничто иное, как сон».
Дождь превращал грязь вокруг меня в голодное болото. Было уже невозможно пошевелиться, оно покрыла меня по шею. Я просто сидел, захлёбываясь могильной землёй. И, теряя сознание из-за лихорадки и бессилия, я успел запомнить только мужскую руку в знакомой олимпийке, тянущую меня наверх. Я отключился.
Я еле разлепил глаза. Мокрый и пропитанный грязью я лежал на заднем сидении своей машины. Перебарывая ломоту в теле, привстал и огляделся. Машина стояла на небольшой полянке среди высоких сосен. Ярко светило солнышко. Припекало. Единственным сухим элементом на мне была олимпийка, накинутая сверху, как одеяло. На трясущихся ногах я выполз из машины. Вокруг пели птицы, шуршал лёгкий ветерок. Я обомлел. Никакой деревни не было видно. Я проверял свои координаты – я на том же месте, куда мы приезжали с Глебом. Я пытался найти таинственную статью в интернете – тоже мимо.
— Что же это получается?… Я действительно тронулся умом?
Единственное, что было понятно – я заболел. Кашель и боль в горле мешали нормально дышать. Поэтому я решил вернуться домой, пока не поднялась температура. Походив ещё минут десять по пустой поляне, я уехал из того места навсегда. И я бы просто подумал, что я умалишённый, если б не одно «но»!
По пути домой я заехал в ту же придорожную столовую, что и в прошлый раз с Хомяком. Сделал нехитрый заказ на те деньги, что каким-то чудом оказались в странной олимпийке. Я задумался. Прошлым вечером у меня поднялась температура, и очевидно, всё пережитое было бредом воспалённого сознания. Но я не помнил, как брал с собой из дома эту спортивную кофту. Я вообще не помнил, чтоб у меня такая была. И тут со мной заговорила продавщица.
— Вам, может, помочь? Попали под вчерашний дождь? – она пыталась сделать голос как можно более мягким, но слышался в нём страх за себя. Я действительно был похож на уставшего от жизни, агрессивного бомжа.
— Типа того… — промямлил в ответ я, уставившись в собственное отражение на витринах.
— Вы на этот раз какой-то хмурый, — задумчиво пролепетала собеседница.
— На этот раз?
— Ну, в прошлый раз Вы со своим товарищем так забавно переговаривались.
— С товарищем? – глаза мои загорелись. Девушка за прилавком помялась, покивала головой и ушла на кухню. А я стоял, как лопатой огретый.
Она помнила Глеба! Единственный человек, кроме меня, который его помнил! Значит, я не сумасшедший. И всё, что произошло – было! Ещё одним доказательством было то, что я стоял одетый в олимпийку, которую носил Глеб. Ту самую, в которой выходила его мать, чтобы встретить меня.
Глеб существовал! Глеб был! И я не сумасшедший! Просто чёртова деревня забрала его и скрылась без следа. Полезла расставлять капканы на других таких же искателей приключений как я. Ловить и ломать бездумно летящих на свет неизведанного путников. Я заплатил свою цену за любопытство. И перед тем, как потерять сознание в затопленной могиле, меня вытянул Глеб в этой самой кофте. Каким-то образом он спас меня, приняв удар проклятия на себя… Спортивная кофта приятно грела болезненно бледное тело и душу. На глаза навернулись слёзы. Я опустился на ближайший стул и зарыдал.
Когда я вернулся в город, сразу же поехал к родителям. Мама, заплаканная и взъерошенная, бросилась меня обнимать и ругать. Оказывается, она всю ночь мне звонила. После брошенной мной фразы о поиске мёртвого друга, она места себе не находила. Я не стал ничего ей рассказывать. Я знаю, что мне не поверят. Я и сам не верил в то, что со мной произошло. И до сих пор верю смутно. Вдруг продавщица перепутала меня с кем-то другим? Вдруг олимпийка была всё же моей, а больное сознание исказило факты? Я не знаю. Известно мне лишь то, что не надо совать нос туда, куда не просят.
Я завязал со своим хобби. А ещё, моя мама стала на меня подозрительно смотреть. Возможно, она присматривается ко мне и ищет мимолётные признаки безумия. Пока она их не нашла, я хочу поделиться своей историей. И как мне дальше жить с чувством вины? С чувством потери того мира, в котором жил? С осознанием, что существуют такие места, которые способны творить что угодно с душами простых смертных?
Я не знаю. И пока меня не упекли в психушку, я хочу поделиться своей историей и предостеречь вас. Если тоже наткнётесь на статью про заброшенную деревню, вдали от средней полосы России, в глубине северных лесов – не читайте её!
103
Загрузка...
