Несправедливость

Несправедливость

Петр Семенович Темерзяев, крупный мужчина пятидесяти лет, беспокойно ходил по огромной гостиной своего добротного дома. За широким окном быстро угасал короткий ноябрьский день сред-ней полосы. Первый снег тяжелыми хлопьями ложился на сырую землю, нарастал на темных ветках деревьев. И пусть другим не нра-вится подмосковная осень, Петр Семенович втайне — порой бывает полезно попридержать свое мнение — любил это время! Оно напо-минало ему детство, когда он, счастливый мальчик из благополуч-ной семьи, радовался первому снегу. Играл в снежки, лепил снеж-ную бабу и каждый раз не хотел верить в то, что первый снег раста-ет. Но даже если так, то пусть! Ведь на подходе уже катание с ледя-ной горки, хоккей, лыжи. А дальше: «Мороз и солнце — день чу-десный» , Темерзяев знал и ценил поэзию. Разве не блаженство во-рваться с мороза в теплый дом и ощутить уют родных стен?! Воз-можно ли такое, когда на улице тепло?

Но сейчас Петру Семеновичу было не до светлых воспоминаний детства. Брови сошлись на переносице, колючий взгляд беспокойно метался по комнате. Самые неприятные раздумья одолевали его. Хо-тя на поверхности явлений все, казалось бы, шло своим чередом.

Минут десять назад он вернулся из ресторана, куда ходил пообе-дать со своим соседом, Леонидом Ивановичем Мозговитым. Они ко-гда-то учились на одном потоке в институте. Потом старательно де-лали карьеру, каждый в своей сфере. Леонид Иванович — по финан-совой части, Петр Семенович — на государственной службе. Но дружбы не теряли и, когда представилась возможность, даже дома построили в одном престижном поселке, на соседних участках. С тех пор по субботам давние друзья любили пообедать в местном ре-сторанчике. До него всего минут двадцать ходу. И хотя ресторанчик этот с точки зрения интерьера или пищи был самым заурядным и скорее даже напоминал кафе, личности в нем попадались отнюдь не заурядные. Такое уж тут было место.

Вот и сегодня, не успели друзья сделать заказ, как через два сто-лика от них расположилась небольшая компания почтенных людей. И среди них видный политический деятель Букин, славный продол-жатель прекрасных традиций своей могучей семьи, многие предста-вители которой самозабвенно — как они сами при случае и без это-го подчеркивали — послужили на благо отчизне.

Политического деятеля невозможно было не заметить. Все в нем — прямая осанка, степенная поступь, благородная седина, вьющие-ся усы — выдавало человека незаурядного. Двое же спутников его ни осанкой, ни ростом не вышли. Движения их были суетливы, на устах играла услужливая улыбка. В общем, короткого взгляда было достаточно, чтобы понять, кто в этой троице главный.

Завидев пришедших, Темерзяев встрепенулся. Подслеповатые глаза его заблестели под толстыми линзами очков. Несмотря на свою тучную комплекцию, он проворно поднялся и, едва успев бросить другу «Леонид, я на секундочку», устремился в сторону видного политика.

Петр Семенович давно ждал такого момента! Несколько лет назад ему уже было улыбнулась удача. По местной традиции в первую субботу сентября проводился любительский футбольный матч. И мало того, что Букин в тот год принял в нем участие, Те-мерзяев оказался в одной с ним команде! Видный политик, как и по-лагается, был форвардом, Петр Семенович же всего лишь полуза-щитником, но бегали по полю, можно сказать, локоть к локтю. А по-сле матча, как водится, сделали памятное коллективное фото, кото-рое по сей день украшало рабочий кабинет Темерзяева. Однако, не-смотря на все старания Петра Семеновича — а уж он, когда надо, умел проявить настойчивость, — дело дальше совместного коллек-тивного снимка тогда не пошло. Да и прежняя его должность, поло-жа руку на сердце, не позволяла вот так запросто заговорить с та-ким человеком. Но сейчас, после очередного назначения, Петр Се-менович полагал, что вышел на иные орбиты. Не то чтобы теперь он стал на равных с Букиным, но все же…. И вот, окрыленный надеждой, Петр Семенович с легкой улыбкой на устах приблизился к столику видного политика, чуть поклонился и, поднеся руку к гу-бам, негромко покашлял.

Видный политик в удивлении поднял голову. Темерзяев разверну-то представился: сообщил, как его зовут, где он проживает, из чего само собой вытекало, что они почти соседи, а также проинформи-ровал, какую должность занимает в настоящее время. Букин и его свита молча слушали. Выражение их лиц не выдавало никаких эмо-ций. Разговор определенно не завязывался. В довершение всего не-кстати появившийся официант начал назойливо принимать заказ. Но Темерзяев не сдавался: в числе прочего он упомянул товарищеский матч по футболу трехлетней давности, потом сплел пару историй про каких-то местных личностей, тут же сдобрил их анекдотом, по-том другим. Во избежание быть услышанным посетителями за со-седними столиками говорил он тихо. И чтобы Букин мог расслы-шать, рассказчику приходилось хорошенько сгибать длинный торс в пояснице. А ведь именно эта неудобная поза была категорически запрещена врачами. Время шло, спина гудела, грозя окончательно погубить дело. А тут еще надоедливый официант, вновь отвлекая общее внимание, подоспел с закусками и водкой. Петр Семенович совсем сник и собрался было ретироваться. Но Букин тут хватанул запотелые пятьдесят грамм, закусил белым грибочком с луком, и на безразличное лицо его неожиданно снизошла добрая улыбка. Он благосклонно махнул рукой, приглашая нового знакомого присесть, чем Темерзяев не преминул воспользоваться.

— На это он, что ли, обиделся? — пробормотал Петр Семенович и пожал плечами.

— Кто обиделся, Петя? — спросила жена, женщина небольшого роста лет пятидесяти.

Темерзяев вздрогнул от неожиданности.

— Как ты меня напугала, Киса! Подкралась как кошка! Просил же тебя, Люба! — в голосе хозяина дома появились капризные нот-ки.

— Ну, не сердись. Я вот тебе халат принесла. Чтобы дремать теп-лее было, — на плечах этой маленькой женщины долгие годы лежа-ли заботы о муже, давно взрослом сыне, и домашнем хозяйстве. Со всем этим она великолепно справлялась. Люба считала себя и мужа единым целым, и мысль о том, что их брак, как многие другие, мо-жет быть разрушен, не приходила ей в голову.

Темерзяев любил вздремнуть после обеда, и чтоб непременно в бархатном халате, надетом поверх рубашки. Зачастую он не отказы-вал себе в этом удовольствии и в будние дни. Уютно располагался на кожаном диване в комнате отдыха, примыкающей к рабочему каби-нету. Секретарше говорил, чтоб не тревожили: работает, мол, с до-кументами. Ну, а в субботу — совсем святое дело. Петр Семенович с довольной улыбкой надел халат и прилег на кушетку.

— Кто обиделся-то, Петя?

— Да Мозговитый, — брови его снова сошлись над переносицей.

— Из-за чего ж?

— А вот пойди, спроси его!

— Так ты из-за этого такой встревоженный пришел?

— Встревоженный? Я? Что ты говоришь?

— Ну да. Прямо лица на тебе нет. Я подумала, не заболел ли.

Темерзяев проворно поднялся с кушетки, подошел к большому зеркалу в холле, включил свет и стал себя разглядывать. Жена по-следовала за ним.

— Нет, Киса. Тебе показалось! — соврал Петр Семенович и сно-ва проследовал на диван.

— Говорю, лица на тебе нет! Может, доктора позвать? — озада-ченная жена пошла было за мужем, но тот остановил ее ослабевшим голосом: «Говорю же, Киса, все нормально, не волнуйся. Иди. Я вздремну».

Жена вышла и прикрыла дверь, но сон не шел к Петру Семенови-чу. Собственное нездоровое отражение в зеркале лишь усугубило его тревогу.

— Да что же это я, в самом деле? С чего я так осунулся? — про-бормотал он, беспокойно ворочаясь.

Тут же дверь отворилась, и показалась голова Любы.

— Что это ты все сам с собой говоришь сегодня? Давай, может, давление измерим?

— Дежуришь ты, Киса, под дверью, что ли?

— При чем тут «дежуришь»? Кто о тебе, Петя, еще позаботится? — обиженно пробормотала жена.

— Ну, ладно, Киса, не сердись! Давай, знаешь что? Пойдем по-гуляем лучше.

— Пойдем, пойдем. Расскажешь мне все, что там тебя так беспо-коит.

— Да нечего рассказывать совершенно, — говорил Темерзяев, когда они уже шагали под мокрым снегом по аллеям закрытого по-селка.

— А кто на тебя обиделся? Это работе твоей не повредит?

— Да нет. Не повредит. Это я Леонида имел в виду.

— Из-за чего ж ему обижаться? Ты и мухи у меня не обидишь.

— Вот именно. Но, понимаешь, люди такие странные…

— Здравствуйте, Петр Семенович, здравствуйте, Любовь! Прогу-ливаетесь? — неожиданно прозвучал голос еще одного соседа, по-равнявшегося с ними.

— Здравствуйте, Алексей Игоревич. Как дела? Как жизнь? Как бизнес?

— Все в порядке. Спасибо. А вас, Петр Степанович, поздравить можно?

— С чем же? — сделал удивленное лицо Темерзяев.

— Как? С новым назначением. В новостях передавали. Я вас по-сле этого еще не встречал.

— А, это… — лицо Темерзяева приобрело смиренное выражение, и он обреченно махнул рукой.

— Что такое?

— Если бы вместе с назначением еще в сутках часов прибавили, тогда другое дело, — поддержала мужа жена.

— Что вы имеете в виду? — удивился сосед.

— Времени теперь ни на что не хватает: вот что. Сплошная рабо-та и ответственность, — пояснила Люба.

— Так то же за деньги, плюс почет.

— Никакие деньги не нужны при такой нагрузке! — гнула свое Люба.

— Так всегда ж отказаться можно.

— Можно, конечно, но кому-то надо на себе этот груз тащить, — тяжело вздохнул Темерзяев.

— Как атланты, как кариатиды… Ну, хорошей вам прогулки, — улыбнулся сосед и пошел дальше.

— Чему он улыбается? Говорят ему, а он свое, — недовольно пробормотал Темерзяев.

— Не говори! Он мне никогда не нравился. Причем тут атланты? Юмор, что ли, такой? Шутник нашелся! Бизнесмен, что с него взять! Только о деньгах и думает. А интересы страны ему безраз-личны! — прошептала Люба.

— Не говори, Кисуля. Ты одна мне опора! — тяжело вздохнул муж.

— Так что ты говорил о Леониде? На что он обиделся?

— Понимаешь, пришли мы в ресторан. Только заказ сделали, как чуть ли не за соседний столик Букин с компанией садится.

— Что ты говоришь?! Тот самый?

— Да!

— Не может быть!

— Да, Кисуля! Да! — оживился Темерзяев. — Своей собственной персоной. Я, естественно, сразу к нему. И сегодня, представляешь, все пошло как по маслу.

Люба понимающе кивнула головой.

— Собственно говоря, я и отсутствовал всего ничего. Даже де-серт не успели подать. Вот я и думаю, не мог же Леонид на это оби-деться?

— А на что здесь обижаться-то? А он сам-то к вам не подошел, что ли?

— Кто, Леонид?

— Ну, да.

— Нет, так и сидел один. Ты же его знаешь.

— Понятно.

— А когда назад возвращались, Мозговитый какой-то раздражи-тельный стал. Но, наверное, это по другой причине.

— По какой?

— Его с работы увольнять собираются.

— Увольнять? — в ужасе переспросила Люба.

— Да. По крайней мере, я так полагаю. То есть он-то преподно-сит эту новость как собственное желание. Сам, говорит, заявление написал. Но ты же понимаешь, Киса, кто же с такой должности сам уходить будет?!

— Так не бывает! — со знанием дела прокомментировала Люба, хотя не имела никакого собственного опыта на этот счет и доволь-ствовалась пониманием мужа.

— Вот и я говорю.

— Так вот что тебя гложет! Что его уволят! Он же тебе откаты-вал . Действительно неприятно. Но не волнуйся, Петя, будем жить чуть скромнее.

— Ну, что за выражения, Киса! «Откатывал!» Это же мы так, по-дружески с ним договорились. Зря я тебе рассказал об этом. Да и не проблема это вовсе. Я с его заместителем в прекрасных отношени-ях. Никуда они не денутся. Я им не меньше нужен, чем они мне. Все по-старому останется.

— Ну и слава богу! Тогда, наверное, ты из-за друга так пережи-ваешь. Как же он теперь?

— Переживаю, конечно. Но что поделаешь? — тяжело вздохнул Темерзяев.

— Но ты, Петя, не бери на себя лишнего. Тебе и духовник это постоянно говорит. Душа твоя, хоть и большая, но не резиновая, всего в себя вместить не может. А Мозговитый — хороший мужик, но больно с норовом. Гордыня его распирает. Мне духовник гово-рил.

— Что есть, то есть.

— Теперь-то посмотрим, как он ипотеку гасить будет, — тихо добавила Люба.

— Так нет у него никакой ипотеки.

— То есть как это нет? — удивилась Люба, привыкшая мерить всех на свой аршин.

— А вот так. Я у него это первым делом спросил.

— Но…

Но в этот момент зазвонил телефон. Петр Семенович поднес трубку к уху и не отнимал ее минут пятнадцать, пока семейная чета не подошла к дверям своего дома.

Едва сняв мокрую от снега с дождем верхнюю одежду, Темерзяев устремился к большому зеркалу, у которого долго и тревожно себя разглядывал. Теперь ему показалось, что к бледности добавилась какая-то желтизна и даже стал подергиваться правый глаз.

— Может быть, все-таки вызовем врача, Петя? Или хотя бы дав-ление измерим.

— Не надо, Киса. Чайку выпью и посплю. Утром все пройдет. Вот увидишь.

— И даже ужинать не будешь?

— Нет аппетита совсем. Просто чайку и спать.

Так и поступили. И чай-то Петр Семенович действительно вы-пил, а вот заснуть так и не смог. Ворочался с боку на бок: никак не получалось найти удобного положения. Тяжело кряхтел и все думал о Мозговитом. Ему не давала покоя одна фраза товарища, о которой Люба так и не узнала, — благо зазвонил телефон. Да и ни к чему это ей знать-то.

Перед самым расставанием Темерзяев из сочувствия поинтересо-вался у друга, как же тот собирается теперь жить, без зарплаты. И даже хотел было по-товарищески потрепать того по плечу, добавив что-нибудь из разряда: «ты, мол, держись», «что-нибудь обязатель-но подвернется». И уж совсем на прощание, с высоты своего нового положения, вознамерился помочь другу мудрым советом: не прини-мать поспешных решений или все хорошенько еще раз взвесить. Но не успел.

Потому что Мозговитый безразлично махнул рукой и заявил, что это как раз никакая для него не проблема.

— То есть как это — не проблема? — опешил Петр Семенович.

— Да так: двадцаточка в месяц мне и так прилипает.

— Как это прилипает? — не поверил своим ушам Темерзяев.

— Как доход на капитал, — просто пояснил сосед.

Темерзяев со школьной скамьи хорошо считал в уме и теперь быстро прикинул. Если взять гипотетический доход в три, ну, пусть, пять процентов годовых, то при ежемесячном доходе в два-дцать тысяч зеленых выходило, что капитал его сокурсника состав-ляет… Нет, это было чрезмерно, немыслимо! «Это что же получает-ся? Его сосед станет никому не подотчетен, а жить продолжит, как ни в чем не бывало! Как и раньше! Куда это годится, спрашивается! Они же вместе, со студенческой скамьи! У него ведь дом ничем не лучше, чем мой. Откуда же тогда такие деньги? Да и вообще: я ра-ботаю, как вол, служу отечеству не покладая рук, а ему «двадцаточ-ка в месяц и так прилипает». Как же такая несправедливость случи-лась? Почему? За что?

Так он лежал в темноте и, все больше распаляясь, думал, пока сильная боль не пронзила живот.

Той же ночью Петра Семеновича отвезли на скорой с острым приступом внезапно открывшейся желчекаменной болезни. А ведь полгода назад проходил полную диспансеризацию!