Неудача

– Годы, вы как чуткие струны…

Только тронешь – запоет струна.
___________

Память, она как нежный спящий котенок. Свернется себе в клубочек где-то в глубине души и спит, спит … И когда проснется не знаешь. Иногда лучше её не трогать, не будить. А если случайно разбудишь, ну тогда берегись! Она набросится на тебя и начнет терзать, а порой и просто грызть безжалостно, не останавливаясь ни на миг …

Майские дни всегда наполнены особенным, пьянящим запахом природы, окончательно проснувшейся после зимней спячки. И запахом, и цветением, и пением на все лады и трели счастливых птиц, любующихся на, только что открывшее глазки свое нежное потомство.

Но в те далекие годы пели не только птицы. Пели все люди. А как было не петь? В конце 60-х страна на глазах окончательно поднималась из наспех сколоченного барачного послевоенного времени. Сейчас, это трудно представить себе, но по улицам шла и пела не только молодежь. Пели, не стесняясь, и старички, и старушки, пели прямо на улицах, когда шли из магазина домой, когда просто так себе шли и даже, когда брели потихоньку из поликлиник и больниц, забывая про свои не очень благоприятные прогнозы.

И в этом пении особое место принадлежало пениям под гитару в городских парках и скверах. Оно начиналось, когда уже слегка темнело и поток гуляющих почти затихал. И тогда через каждые 20-30 метров раздавались звуки гитар, иногда больше похожие на шумовые эффекты, что применяли расплодившиеся ВИА на своих выступлениях. Но качества игры здесь не играли заметной роли, хватало того, что было для пения, то одинокого, мальчишеского или девчоночьего, а то и дружного в разноголосье.

У многих мальчишек, начиная с 6-7 класса была мечта – научиться играть на гитаре. В те годы понятие «играть» сводилось к умению бить по струнам, набирая 3 – 4 аккорда. Но все равно, этому приходилось учиться. Потом от струн болели подушечки пальцев, зарастая потихоньку на годы мозолями.

Вот и мне удалось разучить эти 4 аккорда, а потому и просить родителей купить этот славный инструмент, очень дефицитный для того времени. Не знаю, как, но отец где-то раздобыл и принес мне большущую гитару, издававшую громкие, красивые, чуть глуховатые звуки. Гитара эта вызывала дикую зависть у других гитаристов нашего двора, что тренькали на простеньких плоских обычных гостовских инструментах. И еще я тогда пел. Пел, не потому что была гитара, а потому что с 3-его по 5-й класс ходил в школьный хор и выступал с сольными номерами на всех школьных мероприятиях. Так что вместе с этой большой темно-красной гитарой я был во дворе довольно востребованным исполнителем.

Заканчивался мой девятый класс. И мы, мальчишки тех лет, мечтали о подругах. Хвалились друг перед другом о своих любовных успехах в покорении сердец молодых девчонок. Хвалились и мечтали о любви. Мечтали, потому как были романтиками. Тогда вообще было время романтиков. Все читали и смотрели Алые паруса, пели про Бригантину. В нынешнее время современные мальчишки нас бы подняли на смех. Сейчас о том, чтобы «потрахаться» с девчонкой говорят, как о необходимости, как вот руки помыть или зубы почистить утром.

А мы о таком даже не мечтали, И слов таких еще не знали. Знали слова намного грубее и произносили их, конечно. Но! …Действий, связанных с этими словами, как-то презирали, что ли. Потому, как презирали и девчонок, готовых на эти действия. Каким-то шестым чувством понимали, что это не то, что нужно. По крайней мере тогда …

Так вот у каждого из моих друзей была своя «чувиха». И все знали чья она собственность и не вмешивались, порой даже охраняя эту «собственность».

У меня тоже была подруга. Звали её Люба. И мы встречались. Свидания были не каждый день, а примерно раза 3 – 4 в неделю. На встречах были в кино, просто гуляли в парке и целовались. Это считалось верхом победы. Еще на ступеньку выше было приглашение девчонки зайти к ней в гости. Со стороны девочки это означало уже настоящие чувства. ______

И вот, в один из вечеров, когда я проводил её, как всегда, до дома, она вдруг предложила мне зайти к ней домой. Мы поднялись к ней домой в квартиру. Люба усадила меня за стол на кухне и напоила чаем с очень вкусным клубничным вареньем.

Потом мы слушали у неё музыку на её радиоле. Тогда были виниловые пластинки, что выпускала всесоюзная фирма Мелодия. Помню слушали «Ландыши», «Давай никогда не ссориться», «А снег идет», «Московские окна».

Затем она достала вообще какую-то непонятную тоненькую, как тряпочка пластинку. Помахала ею у меня перед носом:

– Это из журнала «Кругозор», знаешь такой?

– Не-а! – сказал я. – Никогда не видел.

– Потом покажу. Вот послушаем молдавский ВИА, называется «Норок».

И мы послушали. Целых три раза слушали. Мне этот «Норок» и их песня ужасно понравились.

Потом мы услышали звук открывающего входную дверь ключа.

– Это родители? – испуганно спросил я Любу.

– Нет это моя старшая сестра – Элка. Она в нашем институте на третьем курсе учится. Я тебя потом с ней познакомлю. Но только если дашь мне слово …

– Какое? – осторожно спросил я её.

– Что не влюбишься в неё!

– А почему это я должен в неё влюбиться?

– Потому что она страшно красивая, потому что за ней целый хвост её дурацких друзей-студентов тянется. Потому что она у меня трех парней уже отбила… Только посмотрела на них и все … Ты – четвертый будешь! Понял, дурак?

– Ну, насчет «меня у тебя отбить», это мы еще посмотрим! – с уверенностью произнес я.

– Ладно! – ответила Люба и приоткрыла дверь в свою комнату. ______

Через минуту в дверь вошла эта девчонка. У меня сразу пошел холодок по спине … Огромные ярко-синие глазищи. Такого же цвета, как и у Любы только раза в два больше. И еще с какой-то просто дьявольской поволокой. Слегка припухлые губки, чуть вздернутый носик, красивая, лихая челка и дерзкий, насмешливый взгляд.

– Господи, где же я видел этот образ? – мелькнуло у меня в голове. – где?

– Есть вспомнил! Это же Тоська – Тоня Маркони из недавно снятой Республики ШКИД! Точно, она! А может, красивее? Может! И даже намного …

Девушка подошла к диванчику, на котором сидели мы с Любой.

– Это что, и есть тот самый Саша-гитарист, который еще и поет? – с каким-то особым пренебрежением произнесла эта наглая красавица.

– Я, Элла! – и подала мне руку, чуть заглянув мне в глаза. А вот именно этого, «чуть», наверное, мне и хватило, чтобы, заикаясь произнести:

– С-саша, м-можно Шурик!

– Ладно, все ясно! Чай пили? Варенья мне оставили?

– Да, да! – кинулась с ней на кухню моя Люба

Она прикрыла за собой дверь, но я слышал на кухне хоть и обрывки их слов, но слышал:

– Так себе!

… … …

– Да ничем не лучше, Толика, Генки и Лехи …

– Да нравлюсь, и очень!

… … … …

– Только попробуй, тварь! Убью сразу!

… … должна быть благодарна мне …для них я самое надежное испытание…

… … …

– Да. их честности и верности …

– … твой испытательный полигон не прокатит …

Еще через минуту раскрасневшаяся Люба вернулась и села рядом со мной:

– Пошли, еще немного прогуляемся? Я прям успокоиться не могу здесь … после её прихода!

– Пошли!

Но тут вошла Элка и уже в сногсшибательном, коротком до плавок домашнем халатике. Все что он не скрыл было бесподобно. Сердце у меня сразу так и провалилось куда-то …Лицо стало краснеть …Но Элка выручила и отвлекла меня от крамольных мыслей, что там – под халатиком?

– Вот что, молодежь, сегодня среда. Через два дня у нас с ребятами поездка в Абзаково. Берем две палатки, еды и выпивки на два дня. Но нас только пятеро: я, Жанка Клепа, Борис, Димон и Павлик. Катька и Тоха отказались. Тоха – наш походный гитарист, Любка, ты же знаешь? Кто нас развлекать-то будет? Поехали с нами? Хоть побудете со взрослыми ребятами! С вас ничего для поездки не причитается! На полном нашем обеспечении! Ну как?

– Мы подумаем! – сказала Любка.

– Как моя Люба решит! – поддакнул я.

– Пошли на улицу, – и потянула меня за руку.

__________

Встретились мы с Любой в пятницу вечером. Всегда уверенная в себе и активная на разные темы разговора, она пришла какая-то вялая и молчаливая.

Я сразу заметил в ней какие-то перемены и про поездку даже не стал её спрашивать:

– Что случилось? Ты явно не в себе. Дома неприятности?

– Нет, все нормально!

– Может приболела? У вас же, девчонок, какие-то трудные дни бывают? Да?

– Да нет, у меня все в порядке. Грустно все как-то … С утра сегодня. Просто так, ни с того, ни с сего. В общем хандра. У меня так бывает, иногда, редко правда. Потом проходит, само …

Потом мы шли по скверу минут пять молча. Она держала меня под руку. Показалась свободная лавочка.

– Может присядем? – спросил я.

– Давай! – ответила Люба и мы присели. Затем она, сразу так, перешла к делу.

– Завтра мы едем с Элкиными друзьями в Абзаково.

– Люба! Если из-за этого у тебя испортилось настроение – давай не … Ну её, эту поездку!

– Я уже пообещала Элке. Если ты не поедешь, то поеду одна с ними.

– Да что ты такое говоришь! Разве ж я брошу тебя одну этим дуракам-студентам на съедение?

– Я не очень съедобная. Но я рада, что ты меня не бросаешь … пока …

– Да, что значит пока? Я не собираюсь тебя никогда бросать! Что с тобой?

– Да все будет нормально, завтра. Просто сегодня мне сон плохой приснился. А я такая дура, что весь день теперь из-за этого сна переживать буду!

________

Наутро за 15 минут до посадки на поезд Магнитогорск-Белорецк мы встретились на перроне вокзала. Я прибыл со своей большой гитарой и маленьким рюкзачком, куда мама положила мне две банки тушенки, две рисовой каши, немного краковской колбасы и булку хлеба. Отец достал из холодильника и положил мне в рюкзак две бутылки жигулевского пива.

Борис, Димон и Павлик показались мне здоровыми мужиками. Под ногами у них стояли три спальника, две палатки и три рюкзака с провизией Из рюкзаков предательски выглядывали горлышки столичной водки.

Один из парней подал мне палатку со словами:

– Это двухместная. Но наших трех дам вполне себе примет. Ты же мужик. Вот будешь отвечать за её установку. Я – Димон, это Борис и Павлик.

Мы поздоровались за руку все четверо.

– Это Жанка-Клепа! Клепа – это, что-то вроде псевдонима. За её любимое платье с кнопками, которые мы считали заклепками.

Элка дальше объяснила так:

– Абзаково мы проезжаем. Там каждый куст уже истоптан. Едем еще два прогона и выходим на остановке Урал-Тау. Это главный хребет. Поднимаемся в горы к истокам ручья и ставим палатки. Димон дорогу знает. Все садимся, поезд подали на посадку.

________

В поезде ехали почти три часа. Наконец доехали к месту высадки. Вышли из вагона. На остановке три домика. Один вроде вокзальчика и два жилых. Вот и весь поселок.

До ручья поднимались целый час. Но место было очень красивое. С одной стороны, отвесная стена скалы, высотой метров семь-восемь, с другой – шикарный вид на спуск в долину, где виднелась наша железная дорога. Ручей, шириной почти два метра, бил прямо из-под скалы и где-то далеко внизу через несколько километров превращался в маленькую речку. Возле выхода ручья из скалы небольшая полянка, где можно было поставить 3 – 4 палатки. Дальше, густые кусты с трех сторон. За ними высоченные сосны в обхват шириной.

– Мы здесь с альпинистами в прошлом году отдыхали, – объяснил Димон. Здесь крутизна больше 60 градусов. Ребята на этих скалах с удовольствием целых три дня тренировались.

Поставили палатки. Мы управились с Любой и Жанкой втроем меньше чем за полчаса. Элка занялась подготовкой к обеду. Однако подготовка затянулась и пока мы раздобыли дрова, пока на них что-то закипело прошло еще часа два. Однако до пяти вечера мы все же пообедали. Выпили на шестерых две водки. Мне и Любаше налили лишь половинную дозу. Люба половину этой дозы с удовольствием отправила в ручей. Я осилил, то что мне предложили. Потом полезли выше в горы, обследовали совершенно дикие места, видели двух косулей и спугнули зайца. Там же сделали несколько фотографий. Вернулись к ручью часов в семь. Взялись готовить ужин.

В девять сели ужинать. Выпили еще две бутылки. Мне показалось, что мужики эти «ни в одном глазу».

– Здоровые черти! – подумалось мне. А в голове уже шумело. Ребята поняли мое состояние, который Павлик бросил мне:

– А ты пока коней своих притормози, а то весь концерт нам испортишь. И давай доставай свою шестиструнную и начинай …

С этого времени я больше играл и пел, чем ел и пил. Ладно репертуар у меня был вполне изрядный. От школьного репертуара до современных песен, которые пели все хором. Ну и потом до Окуджавы и Северного, полублатного шансона «Американки», «Последнего переулка», «Эшелона». «Золотой стрелы».

Костер горел. Было около двенадцати ночи. Я, Люба и Жанка сидели у костра. Элка с тремя парнями отошли прогуляться. Я пел. Возле меня стояла начатая бутылка водки вместе со стопкой. Иногда мне приходилось прерывать свое пение, потому что надо было чуть-чуь плеснуть водки и глотнуть, чтоб «прополоскать» горло. Люба и Жанка клевали носом. Потом уползли в свою двухместную палатку и залезли в спальные мешки.

Свой концерт я прекратил. Сидел и смотрел на огонь, подбрасывая сухие ветки, чтоб не погас. Веток было много. Выпито мною тоже было немало. Голова кружилась. Немного тошнило.

Пришли с прогулки Элка и трое ребят. Элка зашла в палатку и вытащила из неё свой спальник.

– Там дышать нечем! – объявила она всем присутствующим. Я буду спать на свежем воздухе. Забрала с собой спальник и легла за палаткой, метров за десять от костра.

Ко мне минут через пять подвинулся на коленках Павлик:

– Слышь, Санёк! Ты давай, голоси, не останавливаясь минут пятнадцать-двадцать, понял? Потом шатаясь ушел за палатку к Элке.

И я заголосил изо всех своих легких:

– В Москве ночные улицы

В неоновых распятиях.

У ресторана блудницы

Целуются в объятиях …

* * *

Потом, когда кончилась стал орать про шар голубой

* * *

А когда голубой шар остановился услышал довольно громкий хлесткий звук и голос:

– Больно же? …

– Давай, вали, вали отсюда …

Павлик свалил, прополз в палатку, лег и захрапел на весь лес.

* * *

Затем я услышал голос Бориса:

– Ты пой, пой давай! Знай свое дело! Понял?

Я снова заголосил:

– Средь них и ты влюбляешься

С глазами неба синего

В чужих ногах валяешься

Семнадцать с половиною

«С глазами неба синего» орал просто из последних сил. Чтоб она лучше слышала …

Только куплет закончился услышал злой и громкий Элкин голос.

– Пошел отсюдова! … Как далеко? Подальше пошел, понял? Как минимум вон в ту палатку …

– Наверное специально так громко, чтоб и Димон успокоился, – подумалось мне.

* * *

– А мне идти или нет, как думаешь? – спросил Димон. Я молчал, что мне оставалось?

Димон все же ушел за палатку. А я снова заорал, чтоб она слышала:

– Кого так жадно ищешь ты,

Бредешь дорогой длинною?

Потом глаза заплаканы

Семнадцать с половиною …

Минут пять было совсем тихо. Орать уже сил не было. Я просто сидел и ждал. Ждал, понимая с ужасом, что жду, не дождусь её голоса. А вдруг не дождусь? Но, наконец, минут через пять услышал, негромкое:

– Да никого мне не надо! Идите вы все …

И Димон тоже ушел и залег в палатку. Я сидел у костра и чувствовал, что засыпаю. Но вдруг … услышал:

– Саш! Иди сюда!

И я пошел, поднялся и пошел с трудом передвигая ноги, понимая, что, если даже упаду, все равно дойду или доползу до нее.

Она лежала в спальнике, показавшись мне такой маленькой, словно игрушечной, но такой красивой и желанной, что мне стало трудно дышать.

– Иди ко мне, это большой мешок. Мы с тобой худенькие, поместимся …

И я тихо и осторожно прямо ввинтился к ней. Голова сразу закружилась от её запаха. Мне так хорошо не было никогда в своей жизни, ни до, ни после этого момента.

А потом она обняла меня прижалась ко мне, и я услышал такое, что никогда не должен был слышать, о чем не мечтал бы в самых сладостных снах:

– Саша»! Е-и меня!

Я не поверил своим ушам, приподнял голову и стал целовать всю её, целовать по кусочкам, куда только мог дотянуться.

А она снова повторила:

– Е-и меня, Саша!

Потом еще несколько раз повторила эти слова.А я все целовал её, так и не решаясь даже приподнять её вязанную кофту под которой не было лифчика.

Элка положила мне ладонь на глаза и закрыла мне их.

– Давай спи, успокойся и спи …

______

Утром меня разбудил Димон:

– А где же наш гитарист?

Потом он помог мне выбраться из её мешка. Все видели, как я вылезаю из этого спальника. Все, даже моя Люба. Элка отвернулась и не глядела ни на кого, ожидая, пока все разойдутся.

– Ну, ты мужик! – протянул мне руку Димон.

– Ничего не было! – буркнул я в ответ.

– Какая разница, что было? Главное – ты был с ней. Она ведь никого из нас никогда к себе не подпускала. Поцелуи принимала и то дружеские. Чмокнет в щечку и все на этом. Вот так …

_______

Мы немного позавтракали, собрали палатки и решили вернуться домой на дневной электричке.

Впереди всех на станцию шли Жанка с Любой. За ними все трое ребят. Мы с Элкой шли последние. Перед самой станцией она остановила меня и сказала мне слова, которые я потом запомнил на всю жизнь:

– Саша! Как бы ты не оценивал свои поступки, какими бы правильными они тебе не казались, все же знай и помни:

– Каждая женщина имеет полное право на кусочек своего счастья. Пусть маленького, но своего.

Я тогда молча кивнул головой и толком не понял, что она имела в виду, потому, как думал совсем о другом. Я думал о том, что и меня постигла такая же неудача, как Толика, Генку и Леху. А что я мог с собой поделать? Черт с ней, с этой неудачей, зато я был счастлив по-настоящему! И может быть один-единственный раз на всю оставшуюся жизнь!