Глава 2. Примерка
— Ну-ка повертись, — сказала мама.
Я стал вертеться, сам не веря, что это со мной происходит. Я стоял перед большим настенным зеркалом почти голый, в одном нижнем белье. В ЖЕНСКОМ нижнем белье. Трусики тесно сдавили моё хозяйство, которое так выпирало из них, что маме пришлось после долгих уговоров воспользоваться резинкой и, загнув мой член у меня между ног, прикрепить его в таком положении — так он не был заметен. В чашечки лифчика мама вставила по здоровому куску ваты, чтобы создать у меня иллюзию небольшой груди. Сразу же я ощутил вес на груди, но вата, впрочем, была лёгкой и почти не мешала моим движениям. Я сначала вообще отказывался надеть лифчик и трусики, но мама меня убедила, сказав, что без лифчика мы не сможем имитировать у меня грудь, а мои мужские трусы слишком большие и их будет видно под юбкой.
Колготки были скользкие и приятные на ощупь — мне стыдно это признать, но их прикосновение к ногам меня немного возбудило. Хорошо, хоть мама этого не заметила. Ещё они были тёплые — наверное, зимние, я в них не разбирался. Удивительно, как они мне оказались впору. Я сказал это маме, а она объяснила, что вчера Фёдор Иванович позвонил и попросил продиктовать ему мои размеры, поэтому он знал, какой размер брать.
— Хорошо, — улыбнулась мама. — Теперь это.
Она дала мне нижнюю сорочку — короткую, едва прикрывавшую трусики. Она была в кружевах, изображавших снежинки, и, на мой взгляд, очень сексуальной. Только не на мне, конечно.
Скоро я уже мог оценить в зеркале, как выгляжу полностью в женском белье. И это меня не очень порадовало, потому что в зеркале отображалась стройная, может, немного худощавая, но очень симпатичная девушка. Вернее, всё, что ниже шеи. А голова и лицо у этой девушки были моими. Я испытывал какое-то странное чувство одновременно и стыда, и позора, но к этому примешивалось непонятное мне удовольствие. Должно быть, я уже входил в роль.
Решив, что платье оденем позже, мама усадила меня перед зеркалом и принялась делать мне макияж, настаивая, чтобы я запоминал, что да как она делает — возможно, завтра мне придётся это делать самому. Наложила тушь, попудрила, обильно нарумянила. Когда стала красить мне губы, у меня в мыслях почему-то завертелась строчка из песни группы «Агата Кристи» «Опиум для никого»: «Я крашу губы гуталином…», только вместо «гуталина» я машинально подставлял «губную помаду». Я краем глаза глянул на своё отражение: да, теперь уже и лицо было девчоночье, довольно милое, румяное, и только волосы оставались моими. Тут дошла очередь и до них. Мама несколько минут ходила вокруг меня в раздумьях, осматривая мою голову со всех сторон, и, наконец, посетовав «жаль, что у тебя волосы короткие», приступила к причёске. Я ещё загодя основательно (по требованию мамы) вымыл голову, и волосы были чистые и послушные. Она долго с ними возилась, пробуя и так, и эдак, в конце концов взяла одну косу из набора — чёрную, цвета моих волос, с нежно-белым бантом, и осторожно прикрепила её сзади к моим волосам. Я боялся, что она использует клей, но мама не стала идти на такие меры ради простой примерки и прикрепила косу своей заколкой. Как она сказала, «держится плохо, но нам хватит». Я уже чувствовал тяжесть косы на голове и за плечами.
Не дав после этого мне времени взглянуть в зеркало, мама стала сама надевать на меня платье. Оно было нежно-белого чуть с лазурным отливом цвета, очень короткое, выше колен. На ощупь приятное, признался я сам себе. Платье было с длинными рукавами и небольшим воротничком, к счастью — безо всяких вырезов. Оно полностью прикрыло моё туловище и из-за фальшивой груди показалось поначалу тесноватым, плотно облегая грудь и талию. За платьем последовали носки и сапожки, тоже оказавшиеся мне впору, налезли на ноги как родные. Я встал и с непривычки чуть покачнулся, было неудобно стоять на каблуках, даже на таких маленьких меня кренило вперёд. Мама посоветовала мне сместить центр тяжести и стоять, как бы откидывая спину и плечи назад, тогда мне будет удобнее. Я попробовал: да, теперь я больше не клонился вперёд, но меня раздражало, что приходилось прилагать усилия, чтобы не забывать о смещённом центре тяжести. Потом последовала шубка, длиной она едва доходила до колен. Завязав поясок, украшенный белыми и красными помпонами, и надев мне рукавички, мама наконец дала мне взглянуть на себя в зеркало.
О боже! Я заворожённо смотрел в него и видел как будто не своё отражение, а девушку из Зазеркалья, наряженную Снегурочкой. Шубка была облегающей и делала мою фигуру женственней. Ноги, обтянутые колготками, ниже колен и до верха сапожек были на виду, и я бы ни за что не сказал, что они не женские, если б сам этого не знал. Даже лицо было не моё: с зеркала прямо на меня глядело чем-то удивлённое симпатичное девчоночье личико… ой, я забылся — ведь это же я! Теперь и волосы были не мои: женская причёска, с чёлкой, сзади длинная, до пояса, коса с бантом. Конечно, кое-какие мои черты у этой девушки оставались, но более чем моей сестрой её бы никто не назвал, встреть случайно на улице. У меня с души как будто камень упал: до этого я очень боялся, что буду карикатурной Снегурочкой, и каждый, кто на меня посмотрит, сразу же увидит, что это ряженый парень, а на деле оказалось, что я ТАК похож на девушку, что опознать меня могут разве только близкие люди. Жаль, что на заводе все знают, кто будет Снегурочкой, а то бы я попробовал изображать девушку, чтобы надо мной не смеялись. Погоди, одёрнул я себя, не суди сам — вот выйдешь в этом на люди, тогда посмотрим, будут на тебя косо смотреть или нет. Мысль о выходе на люди опять меня разволновала.
Мама переводила взгляд с меня на моё отражение и не переставала восхищаться таким перевоплощением. Затем для полноты образа она надела на меня шапку и обвязала красно-белым шарфом. Образ Снегурочки был завершён. Я не мог отвести взгляда от зеркала.
— Постой, я позову папу, — сказала мама и бегом помчалась в спальню. Мы с ней попросили папу не присутствовать на процессе моего переодевания, так как я сильно стеснялся.
Отец был, пожалуй, ещё в большем шоке, чем я сам. Войдя в гостиную, он первым делом, не узнав, поздоровался со мной и стал искать меня глазами в комнате. Потом сообразил и, глядя на меня, застыл как вкопанный с открытым ртом. Мама, шедшая следом, увидев его реакцию, здорово развеселилась, и её заразительный хохот подействовал на меня успокаивающе: мне тоже стало смешно от того, что папа меня не узнал, и я сперва улыбнулся, затем тоже начал смеяться, но тут же, расслабившись, забыл о центре тяжести и едва не упал на своё отражение, вовремя успел вновь откинуть тело назад.
Мама сразу посерьёзнела и посоветовала мне не снимать некоторое время сапожки, чтобы привыкнуть в них ходить, не заботясь о равновесии. «Тело само будет делать то, что нужно, главное — попрактиковаться», — сказала она. И велела в любом случае завтра прямо с утра надеть сапожки и не снимать их весь день — у меня ведь каникулы и в школу мне не идти, а уже к пяти часам, когда за мной заедет Фёдор Иванович, я буду ходить «как настоящая девушка». Мне почему-то стало грустно от этих слов, от того, что я не настоящая девушка. Может, хоть девушка из меня вышла бы хорошая, раз как парень я уступаю сверстникам… И вновь я покраснел от собственных мыслей. Родители видели перемены на моём лице, но подумали, что это от стыда.
Следующие полчаса мама учила меня правильно ходить («не напрягайся, иди свободно, как будто ты летишь, как будто тебя ветер несёт… ноги переставляй так, как будто следующим шагом хочешь попасть в свой же след… да нет же, не виляй так бёдрами!.. вот, так лучше»), сидеть («на тебе не штаны, а юбка, поэтому ноги нужно держать вместе»), затем полчаса ушли на инструкции, как нужно двигаться по тому или иному случаю, куда девать руки, когда с кем-то говоришь, и так далее, и тому подобное. Я видел, что маме это нравилось, у неё как будто вдруг дочка появилась, и послушно делал, как она говорит. Совсем недавние волнения и нервный срыв уже были позабыты и, должен признать, мне нравилось вести себя как девушка, тем более, что это было нужно мне для инкогнито — чтобы меня не раскрыли посторонние люди. Я очень боялся насмешек. Надеялся, что на работе надо мной не станут потом смеяться, ведь это всего лишь костюм. Хоть и очень реалистичный.
— Знаешь что, Алёш… — сказала мама и запнулась на моём имени. — Алёша… Аля… Алёна! Вот, давай я тебя завтра для соблюдения твоего инкогнито, — мама подмигнула, — буду Алёнкой называть. Ты не против?
— Лучше Алиса, — вспомнил я своё сравнение с девушкой из Зазеркалья. Я уже вошёл во вкус. Раз надо — так надо.
— Вот и отлично! Знаешь, Алё… Алиса, ты очень симпатичная девочка. Как бы я хотела, чтобы у меня была такая красивая дочь!
— Мам! — недовольно заворчал я.
Ещё чего не хватало! Игра игрой, но надо и меру знать.
— Всё-всё, больше не буду! — мама шутливо подняла ладони вверх.
Я к тому моменту уже довольно сносно держался на каблуках. Поэтому решил снимать и сапоги — завтра ещё потренируюсь. Сняв с себя всё верхнее (я уже запарился в шубе, хоть и зима — но в доме же тепло), я остался в платье и носках. Когда я потянулся, чтобы расстегнуть платье, мама меня вдруг остановила, сказав, чтобы я походил в нём ещё по дому и снял только перед сном. На вопрос, зачем это надо, я получил вполне резонный ответ, что мне надо привыкнуть к нему, тогда я буду более раскован на завтрашнем вечере и не буду постоянно думать, во что одет. Если быть откровенным, сама мысль не снимать платье весь остаток дня мне очень понравилась, но я не мог допустить, чтобы мама об этом догадалась, и сделал вид, что делаю ей одолжение, оставаясь в платье. Меня, правда, смущало, что в таком виде меня увидит отец, но мама сказала, что он уже спит, а даже если проснётся, то мы ему так и скажем: я просто привыкаю к платью.
В общем, платье осталось на мне, косу и макияж мама тоже оставила (ну надо же мне и к ним привыкнуть!), грудь из ваты, естественно, также никуда не делась, так как была плотно обтянута платьем. Весь вечер я втайне наслаждался новыми ощущениями, при этом понимал, что это как-то неправильно, но ничего с собой поделать не мог. Так как в школу завтра не нужно было идти, я мог поздно лечь.
Уже в первом часу ночи я увлёкся каким-то фильмом и так засмотрелся, что на время забыл о том, как выгляжу. За этот день я так устал, что после фильма, едва не засыпая на ходу, доплёлся до своей спальни и хотел, как это я часто делал, не раздеваясь плюхнуться лицом в подушку и тут же уснуть, но мама меня проконтролировала и велела снять «хотя бы платье, чтоб не помялось». Смутно сообразив, что я всё ещё выгляжу как девочка, я снял платье, отдал его матери и, уже не в силах бороться со сном, быстро забрался под одеяло. Мама не сочла нужным напомнить, что на мне оставались коса, макияж и полный комплект женского нижнего белья.
Новогодняя история
2 364
Загрузка...
«маме пришлось воспользоваться резинкой и, загнув мой член у меня между ног, прикрепить его в таком положении — так он не был заметен»
— это же не выносимо, да и последствия не исключены, хотя автор возможно всё предусмотрел?»
видел что дамы фиксируют грудь малярным скотчем для супер открытых платьев
Неудобно наверняка, но в расслабленном состоянии, думаю, ничего страшного. Да и мама не зверь же — позаботилась, чтобы резинка ничего лишнего не передавила.
однако во время примерки мальчик уже реагировал, уверен вы всё предусмотрели и казусов не произойдёт
Замечательное преображение! В отличии от «»Чуда с хвостиками» не под давлением обстоятельств
Спасибо за отзыв! Здесь другие обстоятельства, по крайней мере без явного принуждения.