О своём, о девичьем Глава 2

Глава 2.

 

Больница, куда меня поместили, состояла из трёх отделений. Самый верхний этаж был самым «чистым», обычной хирургии. Здесь оперировали грыжи, аппендикс, кишки. Также лежали с переломами рук и ног.

На втором этаже лечились мы, онкологические и подозреваемые. Тоже хирургия, только здесь резали опухоли, делали «химию», в общем, пытались лечить рак.

Ещё был первый этаж, нейрохирургическое отделение. Там лежали ребята с проблемами головного мозга, с опухолями и с гидроцефалией. Их тоже резали, только что-то там в мозгах…

Пока я была новичком, мне всё это казалось жуткой тайной, тем более что была озабочена только собой, своими несчастьями. Я же целую ночь проплакала, как маленькая девочка, преданная как Костей, так и папой, оставившим меня в таком ужасном месте. Хотите смейтесь, хотите, нет, но я считала, что рак заразен, и что со мной всё кончено.

Кстати, так считала не только я. Дети из «чистой» хирургии презирали «раковых» и боялись «психов», которые иногда поднимались к нам на этаж, погулять и посмеяться над нами, пугая своими дурацкими шутками новичков.

Ребята с переломами тоже спускались к нам, потому что на нашем этаже были рентген-кабинеты и брали некоторые анализы.

Ребята с «чистого» этажа сидели на лавочках, с испугом глядя на нас. Некоторые ребята, с разных этажей, между тем, дружили между собой, даже играли, и не только в шахматы и шашки.

Но с многими детьми приходили их мамаши, и зорко следили, чтобы их ребёнок не контактировал с больными. Тихо ругали между собой дурацкую практику обследовать всех детей из разных отделений вместе.

Раньше я считала, что гидроцефалия, это что-то страшное, дети с огромными раздутыми головами, ведущие овощной образ жизни. Оказалось, это не совсем так. Если обеспечить им нормальный уход и условия для жизни, то они очень даже умные девочки и мальчики. У меня потом появилась среди них подруга, Ника, но о ней я расскажу несколько позже, подробнее.

Так вот, ребята с нашего этажа и с неврологии заходили к нам, чтобы посмотреть и позавидовать обычным, здоровым детям. Конечно, делая вид, что презирают их, ведь «обычным» детям не пришлось пережить столько, сколько им. Теперь уже нам, я тоже отношусь к детям с патологией.

Я думала, что испытала такое, что не дай Бог каждому, но, полежав в этой больнице, поняла, то, что произошло со мной, просто детские шалости. Узнала, что многие дети никогда не выйдут отсюда, и это повергло меня в шок. Оказалось, я очень слабая и впечатлительная девочка, с трудом выбралась из депрессии, когда лично столкнулась с настоящим горем. Но всё по порядку.

На другой день, вытерев сопли и слёзы и приведя себя в порядок, отправилась на приём к врачу, сильно надеясь, что меня осмотрят, посмеются над Михаилом Палычем и отпустят домой. Поэтому даже не стала знакомиться со своими соседями по палате. Все были лысыми, кроме меня, только один мальчик уже имел маленький ёжик на голове. Да, в нашей палате лежали как девочки, так и мальчики. За мальчиками ухаживали более взрослые девочки.

Я только хмыкнула, думая, что меня это не коснётся, скоро забуду эту больницу, как страшный сон.

Ещё стыдно было, что плакала ночью, как маленькая, а кто-то сидел рядом со мной на кровати и старался успокоить. Не хотелось думать, что это был маленький мальчик.

Не могла понять, почему меня поселили в общую палату, а не в изолятор? Поэтому тоже не снимала маску с лица.

В кабинете врача, который принял меня вчера, сидел, кроме него, молодой человек, почти мальчишка, лет двадцати на вид. Он просматривал мою карточку.

— Садись, — показал мне на стул рядом со своим столом старший. – Меня зовут Яков Леонидович, я твой лечащий врач, а это интерн, Алексей Иванович…

— Можно просто Лёша, — сказал молодой человек.

— Так вот, Лёша будет заниматься тобой, под моим руководством, конечно. Как себя чувствуешь, Валера?

— Отвратительно, — буркнула я, глядя в пол. Мало того, что в нашей палате лежат мальчишки, так ещё и лечить меня будет мальчишка!

— Валера! – обратился ко мне Лёша, поняв мои мысли. – Я тоже врач, для меня ты пациент, и мне всё равно, смотреть на твои прелести или заглядывать в рот. Честно скажу, у некоторых во рту гораздо более неприятные вещи можно увидеть, чем… ну, ты поняла.

Я поморщилась. Будто сама не знаю! Пока лечилась в гинекологии, привыкла уже, только не было у меня таких молодых врачей. Я не дикая, прекрасно знаю, что девочки созданы для мальчиков, и наоборот, но всё равно какое-то внутреннее сопротивление присутствует.

Я готова, чтобы меня рассматривал и даже лазил внутрь только один человек. Такой, например, как Костя…

Что мне оставалось делать? Конечно, безропотно прошла в смотровую, там сняла халат и забралась на знакомую конструкцию, стараясь не смотреть на Лёшу.

А Лёша между тем взял «зеркало» и приступил к обследованию. Внимательно осмотрев, они, вместе с Яковом Леонидовичем стали рассуждать, что со мной делать.

— Надо её направить на компьютерную томографию! – заявил Лёша.

— А надо ли? – задумчиво спросил врач.

— Эй-эй! – напомнила я о себе, — А про меня забыли?

— Не забыли, — сказал Лёша, — можешь слазить. Тебе помочь?

— Помоги… Но дело не в том. Я видела по телевизору, что томография очень опасна! Если у меня не было рака, то после неё обязательно будет! – заявила я, надевая халат.

— Смотри, какая образованная! – запальчиво воскликнул Лёша, — Учить нас будет, как её лечить!

— Полегче, Алексей! – оборвал его профессор. – Нам надо объяснять пациенту наше решение, а не ругаться с ним. Ты можешь объяснить, зачем тебе надо обследовать Валеру с помощью томографии?

— Могу, конечно! При помощи компьютерной томографии мы получим 3Д модель её внутренних органов, увидим яснее опухоль, глубоко ли она пустила корни! Гораздо проще будет поставить правильный диагноз!

— А если у тебя не будет такой аппаратуры, коллега, что скажете по поводу нашей пациентки?

Алексей мельком взглянул на меня, потом сказал:

— Надо взять анализы, изучить внимательно, причём некоторые анализы очень дороги, их не покроет страховка, и…

— Не пугайте девочку, коллега.

— Да, вот я и говорю, сделаем снимок, будет проще увидеть, что делать, какие анализы будут нужны, дополнительно к обязательным, и как лечить пациента.

— Да, Валера, лучше тебе пройти через КМТ. Конечно, с согласия на это твоих родителей.

А теперь сестра проводит тебя в процедурный кабинет, там у тебя возьмут кровь на анализ.

— Яков Леонидович! – решилась я на вопрос, покраснев, — А почему в нашей палате лежат девочки и мальчики?

— Потому что нянечек у нас нет, — буркнул профессор, — будешь ухаживать за мальчиками.

— Выносить горшки за ними? – подняла я брови.

— Не только. Купать тоже будешь. У нас есть очень слабенькие дети, мамы не могут находиться с ними постоянно, а от некоторых вообще, отказались.

— Что?! – не поверила я своим ушам, — Отказались?

— А чему ты удивляешься? Не у каждого есть силы видеть, как твой ребёнок медленно умирает.

Я сглотнула, представив, что от меня отказались мама и папа. Нет! Такого быть не может! Вчера я просто обиделась на папу, глупая. Никогда от меня они не откажутся! Но неприятный холодный червячок всё равно заполз внутрь. Некстати вспомнила про эвтаназию.

Передёрнула плечами и пошла сдавать кровь.

Сдав анализы, из пальца и мочу, отправилась в свою палату. Из вены будут брать завтра утром. Оказывается, нужна свежая кровь. Я уже успокоилась более-менее, могла немного подшутить над собой.

В рекреации, среди пальм в бочках, стояла лавочка, и на ней сидели девочки из нейрохирургии. Я попыталась просочиться мимо, но меня окликнули:

— Лера! – девочки улыбались мне. Я подошла.

— Ты новенькая? – спросила старшая. У неё из-за уха торчала прозрачная трубка, и терялась где-то в районе поясницы. В трубочке что-то потихоньку капало.

Я уже насмотрелась на ребят, у которых были трубки в груди. Они носили баночки, куда стекала лишняя жидкость. При виде этих приспособлений мне становилось нехорошо. А тут, из головы! Вторая девочка была «нашей».

— Что смотришь? – необидно засмеялась девочка с трубочкой, — Не видела ещё? Меня Ника зовут, и я из нейрохирургии, да. У меня гидроцефалия, знаешь, что это? – я отрицательно покачала головой, а девочка, наверное, хотела познакомиться со мной, поэтому охотно пояснила, что с ней случилось.

— Понимаешь, мозг постоянно омывается свежей водой, для этого есть в организме две помпы, одна накачивает воду, вторая откачивает отработку. Конечно, через специальные сосудики. Так получилось, что у меня один засорился, поэтому мне приходится откачивать лишнюю воду через эту трубочку. Видишь, не такая я страшная! – засмеялась она. Я робко улыбнулась, собиралась уже присесть рядом и поболтать, когда к нам подошла девочка из нашей палаты.

— Валер, там тебя Пашка ищет.

— Где? Какой Пашка?

— Из нашей палаты. Он же твой теперь.

— Мой? – моему удивлению не было предела.

— Не тупи. Тебя к нему прикрепили, будешь теперь за ним ухаживать до самой смерти…

— Янка! – сердито оборвала его Ника, — Зачем ты так?

— А что? – захлопала глазами Яна, — Первый, что ли, или последний? Пусть привыкает.

— Лерке ещё не поставили диагноз!

— Тем более! – пожала плечами Яна, — Может, повезёт! – я уже торопилась в палату, к Павлику.

Мальчик сидел на кровати и улыбался мне.

— Что случилось? – спросила я тревожно.

— Ничего! – улыбаясь во весь рот, сообщил мне Павлик.

— А зачем искал?

— Просто! – засмеялся маленький злодей, падая на подушку и радостно глядя на меня огромными глазищами. Я присела рядом с ним, осторожно пощекотала тощее тельце. Павлик задёргался от щекотки, засмеялся.

— Валера, подойди сюда! – позвала меня Рита, самая старшая девочка. В палате почти никого не было, мальчики пошли смотреть телевизор, девочки где-то гуляли.

— Лер, Пашка «отказник», будь с ним осторожнее.

— Что значит «отказник»? – я уже догадалась, просто хотела узнать подробности.

— У него неоперабельная опухоль мозга, жить ему недолго осталось… — я вздрогнула и съёжилась.

— Лер, я понимаю, тебе тяжело будет, постарайся не привязываться к нему. Сейчас у него ремиссия, ему лучше. Но скоро всё изменится, появятся боли, и вряд ли Пашке будут давать наркотики. Другие обезболивающие не помогут. Лер, извини, конечно…

— Почему я? – я растерялась.

— Он сам тебя выбрал. Ночью с тобой сидел. – Я вспомнила, как плакала ночью, и покраснела. Конечно, я не имела ничего против Павлика, но видеть, как он умирает? Мне стало страшно, и я вернулась к мальчику.

На ужин мы сходили вместе, сидели на лавочке в рекреации, специально, потому что там собирались самые смелые ребята со всех этажей. С третьего этажа было меньше всех, потому что за ними присматривали мамаши. Они боялись заразиться от нас. И от нейрохирургических «психов», тоже. Там мы сидели и болтали о всякой ерунде. Я уже стала привыкать к странностям здешних обитателей, особенно к ребятам снизу. Оттуда приходили парами, некоторых водили за руку, других привозили в колясках. Все хотели поговорить, пообщаться. Мне уже стыдно стало, как первое время тошнило от них. В чём их вина?

Я тоже выводила своего подопечного. Павлик быстро уставал, я сажала его себе на колени, если места не хватало. Несмотря на предупреждение Ритки, привязалась к мальчику. Зато стихла боль от разлуки с Костей.

Вечером надо было вести купать Павлика. Пошла спросить, как это делать, у Риты.

— Да сама разденься, и вместе помойтесь! Мы все так делаем!

Глядя на мою удивлённую моську, пояснила:

— Лер, им недолго осталось жить. Неужели можно отказать в таком удовольствии мальчикам? Не поверишь, но им очень нравится, когда девочки их купают, раздевшись вместе с ними. Хоть маленькие, а мужчины!

Я подумала. На самом деле, в последнее время только ленивый не рассматривал меня, снаружи и внутри, чего мне теперь стесняться?

Мы вместе принимали душ. Павлик восторженно смотрел на меня.

— Ты очень красивая! – признался он мне. – Когда вырасту, женюсь на тебе!

Я поцеловала его, наклонившись. Жаль, поднимать тяжёлое нельзя, и хорошо, что вода смывает слёзы.

 

На следующий день у меня взяли кровь из вены, сходила на приём к врачу, ничего нового не узнала. Потом приехали мама с папой. Думала, обижена на них, а на самом деле очень соскучилась, просто невероятно! Сидела между ними и таяла от счастья, боялась даже подумать, что они откажутся от меня, если узнают, что скоро умру в страшных муках. Такие вот навязчивые мысли крутились в моей голове. Заразилась, что ли?

В это время Ника привела Павлика. Я думала, к ним кто-то пришёл, но они сели напротив нас и просто смотрели, Павлик радостно улыбался мне.

— Это твои друзья? – спросил папа. Я кивнула, не могла говорить.

— Ребята, идите сюда! – позвала их мама, и они подошли. Мама угостила друзей пирожками, а я посадила Павлика себе на колени. Рассказать о нём маме у меня язык не повернулся, только расстрою всех. Ника увлечённо болтала с папой, угрызая пирожок. Папа сунул в её лапку ещё один.

Когда прощалась с родителями, уже не могла плакать, потому что меня держал за руку Павлик, и Ника стояла рядом.

Я проводила Нику в её палату, насмотрелась на детей с белыми повязками на головах. Кто-то из них спал, кто-то смотрел прямо перед собой, ни на что, не реагируя. Один мальчик постоянно смеялся, глядя на стенку.

— Чего это он? – шёпотом спросила я Нику.

— Неудачная операция. Опухоль головного мозга.

— У Павлика тоже…

— Неоперабельная. Поэтому перевели к вам. – У меня мороз прошёл по коже:

— К нам что, всех умирать отправляют?

— Что ты! Здесь тоже… — она вздохнула, хотела что-то сказать, но промолчала.

На следующий день что-то сдвинулось с моим лечением, пришли анализы, но на томографию направили, «на всякий случай», убедиться, всё ли в порядке.

Как я поняла, анализы ничего страшного не показали, но отказаться от дальнейшего обследования у меня уже не было сил, так что на следующий день мне предстояло примерить на себе этот страшный аппарат.

Ночью ко мне пришёл Павлик. Я пустила его под одеяло, спросила, что случилось.

— Мне страшно, — сказал он, — можно, я с тобой буду спать?

— Можно, — согласилась я, прижимая к себе его маленькое тельце.

И вот он, великий и ужасный аппарат компьютерной томографии! Меня переодели в новую ночную рубашку, и положили на стол. Стол поехал в огромный кольцевой магнит, остановился на уровне тазовой области, меня подержали там и выпустили. Я даже немного задремала.

— Ну что, паникёрша? Живая? – спросил меня интерн Алексей.

— Радиация без вкуса и запаха! – сообщила я, улыбаясь.

— Вставай, несчастная! – велел он мне, помогая сесть. – Как ты, вообще? – я пожала плечами:

— Мне некогда скучать и предаваться унынию, ухаживаю за детьми.

— Это хорошо. Хоть что-то положительное от нехватки нянечек, можно больных занять полезным трудом.

Почему я согласилась на томографию? Очередь, однако. Если отказаться, следующий раз аппарат свободен будет через месяц. Не очень хотелось провести здесь месяц в ожидании.

 

У Павлика начались боли. Не только в голове, метастазы расползлись по всему телу. А так-как родители отказались от него, то обезболивающие ему давали слабенькие, почти не действующие. Мальчик терпел, тихо плача. Не плакать он не мог, ему всё же было только восемь лет.

Всё это время он спал со мной. Вернее, иногда спала я, а он лежал или сидел рядом и плакал, скрипя зубами.

— Паша, ты что? – проснулась я, обнимая костлявое тельце.

— Больно! – плакал он.

— Сильно?

— Да, очень сильно. Хочется кричать, только боюсь тебя разбудить. И остальные ребята, они же так же болеют, как и я… Уф! – вытирал он пот с лица. От бессилья я сама плакала. Пошла к дежурной медсестре, пожаловался. Она дала мне шприц с какой-то жидкостью.

— Вколи в вену, – я взяла шприц.

— Я не умею.

— Чего там уметь! Вот, возьми ещё спиртовую салфетку.

Я подошла к Паше. Увидев меня, со шприцем, он обрадовался, взял полотенце и быстро перетянул себе руку. Заработал кулачком. На сгибе локтя появились вены, среди синяков и дырок от иголок.

— Дай! – протянул он руку. Увидев, что я мнусь, взял шприц и быстро воткнул в вену. Надавил на поршень, немного посидел и блаженно улыбнулся.

— Хорошо! – и упал на подушку, быстро уснул. Я ещё прислушалась, жив ли он, потом отнесла шприц дежурной. Она бросила его в корзину для мусора и сказала:

— Больше ничем твоему Пашке помочь не смогу, извини.

 

На следующий день врачи сказали, что опухоль моя доброкачественная, назначили лечение. Конечно, новость приятная, но не слишком обрадовала, потому что Павлику делалось всё хуже. Со мной всё же захотели поговорить, по поводу причины моей болезни.

— Скажи, Валерия. – задал мне вопрос Алексей, — Ты обследовалась у гинеколога когда-нибудь?

— Да, обследовалась, — ответила я.

— Почему тогда у тебя не обнаружили флегному? – взглядом следователя интерн пронзил меня.

— Вы меня спрашиваете? – спросила я.

— Можешь сказать, как тебя проверяли?

— Живот прощупывали, — пожала я плечами.

— Больно было?

— Тогда нет, нормально.

— А когда стало больно? При месячных? – я закивала головой.

— Да, будто кипятком ошпаривало внутри.

— Обращалась к врачу? – я задумалась.

— Ну, пожаловалась маме, она сводила меня к врачу, сама никак не могла дойти. Проверили, выписали обезболивающее.

— Как проверили? – начал выходить из себя Алексей.

— Ну, в попу пальцем лазили… — покраснела я.

— И что? Неужели не больно было?

— Больно, но терпимо, — ответила я, зло посмотрев на интерна, вспомнив, как плакал ночью Павлик. – Вы лучше скажите, где взять обезболивающее Павлику! – Лёшка встал, сунул руки в карманы и отвернулся к окну.

— Твоему Павлику поможет только морфий. У нас его мало, все ампулы расписаны. Даже за деньги не купишь.

— И что делать? – растерянно спросила я. — Ждать?..

— Валера, — повернулся ко мне интерн, — пойми, мы делаем всё, что в наших силах, даже против вашей воли. Ты знаешь, сколько стоит МРТ? Не знаешь, твоё счастье. И не знаешь, чего стоило мне его выбить для тебя. А Павлик… Прости, ему уже никто не поможет, а прекратить его мучения закон не позволяет!

 

На другой день я пошла на процедуры. Чем-то залезли мне внутрь, потом почуяла запах горелого мяса. Боли не чувствовала. Ещё подумала, если прижигают не больно, то и нарыв могла не сразу почувствовать….

Хотя нет, вру сама себе, больно было, просто откладывала визит к врачу, вот и дооткладывалась, разводи теперь ножки каждый день, только втыкают туда совсем не то, что теперь хочется, а… ой! Ё…, чего это они?!

— Больно же! – не выдержала я.

— Это хорошо! – ответили мне, — Если больно, значит, живая ещё!

Так я лечилась. Павлик совсем ослаб, я сажала его на унитаз, придерживала, чтобы не свалился, потом мыла его. Мальчик не плакал, только взгляд его стал мудрым каким-то, он стоически терпел неведомую мне боль, ждал, когда приду с лечения, и тогда я, плюнув на свою неприятную тянущую боль в животе, садилась рядом с Павликом, он обнимал меня за шею, прижимался гладкой головой к моей щеке и старался не двигаться.

 

Ночью я проснулась от неприятных звуков и недоброго предчувствия. Села на кровати, с трудом прогоняя сон. Рядом сидел Павлик, смотрел в темноту и скулил. Наверное, терпеть уже не было сил. Я посадила его на колени, и мальчик стал плакать:

— Мама! Мама! – я сама заплакала:

— Я здесь, сыночек!

— Мама! – ласково прижался ко мне Павлик.

К нам подошла заспанная Ритка.

— Что, отходит? – я хотела обозвать её дурой, но только заплакала сильнее. Ритка ушла.

— Мама, мамочка, мне больно, мамочка! – жаловался мальчик, сводя меня с ума. Потом затих. Я укачивала маленькое тельце, напевая колыбельную.

Пришли санитар и дежурная сестра с Риткой. Они бережно забрали у меня уснувшего Павлика и унесли куда-то. Я осталась сидеть, напевая колыбельную.

— Тёть Валя! – позвала Ритка, — у Валеры депрессуха. Есть у вас таблетки какие-нибудь?

Ко мне подошла Рита, подала какие-то таблетки и стакан с водой. Я взяла и уронила их на пол.

Утром ко мне пришли врачи.

— Я же не психолог, а нейрохирург! – возмущался один из них. Другой просил хоть посмотреть его больную.

— Что с ней? – спросил нейрохирург.

— У неё на руках умер мальчик, с которым она возилась последнюю неделю.

— А, ясно, точно, не наш клиент. А вы не могли бы перевести её в больницу по профилю?

— Не можем, не долечили ещё её проблемы.

— Хорошо, перевозите к нам, освободилась недавно одна палата.

Так я переехала на нижний этаж.

И с чего всё началось? С того, что не слушала папу и маму, застудила придатки…