О своём, о девичьем. Глава 3

Глава 3

 

Палата, куда меня поместили, оказалась маленькой, и сначала не обращала внимания, где лежу, зачем? В ушах ещё звучал голос Павлика: «Мама! Мамочка!». Умер, счастливый, решив, что мама в последний миг пришла к нему.

Потом застывшие мысли ожили.

На этом этаже убиралась пожилая нянечка, возила по полу шваброй и ворчала: «Ходют и ходют, ходют и ходют! Давно пора лежать спокойненько, а они ходют и ходют!».

Но дело не в её ворчании, а в том, что в ведре была вода с порошком, пахнувшим чем-то щелочным. Этот запах живо напомнил мне мужской орган, и мне стало так плохо, что вырвало. Тем, что было. А была внутри только желчь.

— Ну, вот! – недовольно буркнула старуха, — Обделалась! Сейчас позову твою подружку, пусть уберёт за тобой.

Нянечка ушла, а я сфокусировала взгляд на предметах, окружавших меня, прежде всего, на себя и свои руки. В руку была вставлена иголка, дальше трубка, присоединённая к капельнице. В бутылке налита какая-то желтоватая жидкость. Витаминный коктейль? Вспомнился первый мой день, проведённый ещё в первой больнице, после операции.

— Привет! – улыбнулась мне девочка, лежавшая рядом со мной. Она тоже была тогда подключена к капельнице с такой же жидкостью. Лицо у девочки было худым и измученным, под глазами синие круги.

— Привет, — попыталась я улыбнуться в ответ, только у меня ничего не получилось, и голову от подушки оторвать не смогла. Во рту сухость, страшно хотелось пить.

— Что у тебя? – поинтересовалась девочка, — Аппендицит? Грыжа? – я молчала. – А у меня вот, язва желудка. С прободением, — вздохнула она. Я удивилась, но ничего не сказала. Язва в 14-15 лет?

— Пить хочешь? – спросила девочка, — Пить нельзя после операции, потерпи. Мне, вот, вообще ничего нельзя, кормят витаминами, — показала она на капельницу. Я только простонала, водя шершавым языком по нёбу. Пить хотелось, как путешественнику в Сахаре.

Через некоторое время зашла сестра, сунула мне градусник.

— Живот болит? – спросила она меня.

— Пить хочу, — ответила я. Сестра подала мне стакан:

— Можно два глотка.

Как ни странно, жажда отступила, а сестра повернула меня на бок и сделала укол в ягодичку.

— Теперь тебе, — подошла она к моей соседке, — на, пососи, — сунула она в рот девочке вилку, обмотанную марлей.

— Дайте попить! – захныкала девочка, когда у неё отняли вилку, — И кушать!

— Кушать! – усмехнулась сестра. – Зачем тебе копеечная каша? Смотри, что тебе поставили! Стоит три тысячи флакон! – девочка тихо заплакала. – Потерпи, — уже более ласково сказала сестра, — доктор осмотрит, тогда видно будет, — и ушла.

Лежать было скучно и больно, в основном, в голове. Потом стала чувствовать тело, стало больно в животе. Девочка молчала. О чём-то задумалась, спрятала руки под простынёй и что-то там делала.

Ещё приходила сестра, опять померила температуру, поставила укол. А на ночь сделала укол в руку, мне стало невыразимо хорошо, и я уснула, забыв про боль.

Утром был обход. С меня сняли простынь и задрали рубашку. Тогда я ещё стеснялась сильно, сжала ноги, потому что вместе с доктором пришли молодые парни и девушки. Но доктор даже не заметил моего смущения, раздвинул мои коленки, показывая, что у меня болит, отчего это произошло, даже, почему я ничего не чувствовала, пока не произошёл разрыв флегмы.

Жаль, я жутко стеснялась тогда, и почти ничего не слышала, а потом стыдно было спросить, да и сама немного поняла, много позже, когда прижигали опухоль.

Осмотрев и укрыв меня, врач перешёл к соседке. Когда убрал с неё простынь, я увидела повязку на животе. Сестра сняла повязку, врачи осмотрели шов. Я тоже видела, нормальный шов, без покраснений. Теперь я уже немного разбираюсь в этом. Потом заклеили новой повязкой, и ушли.

Девочка перестала со мной разговаривать, только лежала и сопела. Потом осторожно стянула с себя простынь и стала осторожно отклеивать повязку. Лежала она без рубашки, голая, и добраться до раны у неё не было проблем. Открыв шов, она своими тонкими пальчиками начала выдёргивать нитки, раздвигая шов и пытаясь залезть в живот… Мне стало страшно, но я ничего не могла сделать, и кричать, тоже, только смотрела.

Хорошо, зашла нянечка, и позвала сестру. Прибежала сестра, привязала девочке руки и потом пришёл врач. Он посмотрел больной глаза, сказал что-то на своём языке, и ушёл, приказав заклеить ей живот и не отвязывать руки. А девочка стала заговариваться, ходить под себя. Сестра с нянечкой ставили её на ноги, мыли и меняли простыни, беззлобно ругаясь на ничего не понимающую девчонку, которая, голая и тощая, стояла, покачиваясь, посередине палаты, напротив открытой настежь двери.

Мне, кстати, тоже совали первое время утку, совершенно не обращая внимания на то, что иногда в дверях мелькали любопытные мальчишеские мордашки.

Потом меня перевели, сначала в гнойное, потом в гинекологическое отделение, откуда я уехала в онкологию, и вот, здравствуйте, почти психиатрия!

Что стало с той девочкой, не знаю, зато это воспоминание заставило меня немного прийти в себя, тем более что, ко мне зашла Ника с какой-то смутно знакомой мне девочкой.

— Эй, Лера! – жизнерадостно сказала Ника, улыбаясь во весь рот, — Кончай хандрить, пора выздоравливать! – я попыталась улыбнуться неунывающей девочке с трубкой в голове. На самом деле, чего разнюнилась? Павлику уже хорошо, его не мучают боли и сознание того, что любимая мама отказалась от него. Ещё неизвестно, что больнее.

Я дала себе слово прекратить себя мучить, поправиться и выписаться, наконец, из надоевшей больницы.

 

Воспоминания мои прервала Ника, пришедшая помочь мне поменять постель.

Мне стало неловко оттого, что я, практически здоровая девушка, заставляю ухаживать за собой больную девочку. Попыталась подняться.

— Лежи-лежи! – замахала на меня руками девочка, — Когда поправишься, будешь вставать!

— Я и так здорова! – прошептала я.

— Знаю! – улыбнулась в ответ Ника, — Только тебе отдохнуть надо, покушать. Если не будешь есть, не выйдешь отсюда!

— Я не отказывалась, — буркнула я. Ничего не помню.

— У тебя нервный срыв был, — пояснила Ника, меняя мне простынь, — ничего страшного, мы тебе поможем! – я вопросительно посмотрела на неё.

— Будем приходить к тебе, развлекать. Ты не против, если мальчики придут?

— Мне бы помыться, — покраснела я, — наверное, воняю…

— Капельницу уберут, свожу в душ, — согласилась Ника.

К вечеру у меня убрали капельницу, отвезли на процедуры и принесли кашу. Несмотря на отсутствие аппетита умяла безвкусную кашу, а потом пришла Ника с подружкой, тоже с гидроцефалией. Они, весело щебеча, подняли меня и отвели в душ. Несмотря на головокружение, я пыталась стоять самостоятельно. Девочки потешались надо мной. Когда разделись, я с удивлением увидела, что трубочки из головы заходят к ним же в тело, в районе живота. Трубочки были приклеены кусочками пластыря, так что мылись они очень осторожно, губкой. Так же помогали мыться мне. Мне даже стыдно стало. Спросила, нет ли кого покрепче.

— Есть, мальчики! – засмеялась Ника, — Но им нельзя пока головы мочить! А мамы редко нам помогают, только когда совсем невмоготу. Они со своими с трудом управляются.

Девочки пробыли со мной до отбоя. Подружку Ники звали Полина, её недавно положили, до этого дома была. Врачи сказали, будут пробовать шунт ставить, тогда можно будет трубку снять. Ника просто расцвела от такого известия.

— Я тоже буду просить сделать мне шунтирование! – радостно говорила мне она. Оказывается, её уже выписывали на домашнее лечение, даже ездила с родителями на море, в школу пошла, и снова что-то случилось, опять в больницу положили.

— Заканчивала учебный год уже здесь, — грустно сказала Ника, вздохнув.

— Ребята нормальные? – поинтересовалась я для приличия.

— Есть нормальные, — кивнула девочка, — а есть деградирующие…

— Это как? – нахмурилась я.

— А вот так. Были способные, нормальные, а после операции становились глупыми. Кого-то узнают, кого нет. Сейчас новые методы применяют, делают операцию, что-то отрезают в мозгах, а больной в сознании.

У него спрашивают, всё ли у него в порядке, ничего не изменилось? А он отвечает. Только я не могу понять, как он может знать, отрезали ему кусок памяти или нет…

— Если применяют такой метод, значит, знают, о чём спрашивать, — предположила я. Ника пожала плечами.

— У нас тут говорят, над отказниками испытывают новые методы лечения! – шёпотом сказала она, — Поэтому, когда от ребёнка родители отказываются, ему приходится укол делать, чтобы не орал и не вырывался, когда на операцию отвозят!

— А у тебя как? – решилась я спросить подружку, — Всё нормально?

— Нормально, — отвела она взгляд, — только моим родителям приходится много работать. Не всё здесь бесплатно. Поэтому редко приходят. Скучаю очень…

На другой день Ника привела в гости мальчика, который смеялся. Теперь он только улыбался смущённо. На голове его красовалась повязка, но держался бодро.

— Его зовут Саша, — представила мне мальчика Ника, — помнишь его?

— Помню, — мальчику было лет десять, — а почему он в вашей палате был?

— У них там то ли ремонт, то ли санитарный день был, вот и перевели к нам, временно.

— Саш, а почему ты смеялся? – спросила я напрямик, хотя сердце забилось от храбрости и смущения.

— Не знаю, — тихо ответил мальчик, — уже болело всё, а остановиться не мог…

— Что-то задели, при операции, — сказала Ника, — потом прошло.

— Не прошло, — опроверг Саша, — мне ещё раз делали трепанацию черепа, после чего стало хорошо.

— А ты ничего не забыл? – решилась спросить я. Саша попытался рассмеяться:

— Как можно знать, забыл или нет? Если не помнишь, вроде этого и не было! А ты всё помнишь, всю свою жизнь? – я уверенно кивнула. Много ли её было, жизни?

— Врёшь ты всё! – решительно сказал Саша, — Не можешь ты всё помнить! Первые годы жизни помнишь?

— Первые годы никто не помнит! – удивилась я, попавшись на такой подвох.

— А я вспоминаю иногда. Как ползал, как соску-пустышку сосал, и даже сиську! – потом покраснел.

— Не смущайся, — улыбнулась я, — мы тоже так же кушали.

Я уже не лежала под одеялом, и даже не в халате без нижнего белья, попросила пижаму. Подумаешь, перед осмотром разденусь. Хотя, честно говоря, проще было в халате. Когда снимаешь штаны перед мужчиной, чувство совсем иное.

Зато в этом отделении в пижаме намного свободнее, можно лежать, закинув ногу на ногу или согнув их в коленях, не опасаясь нескромных взглядов, и нижнее бельё можно носить, с прокладками, потому что изредка выделения случаются. А от лифчика отказалась. Не на что стало надевать. Первый раз, когда увидела себя в зеркале, очень расстроилась. Если бы хоть стали, как у мальчика, просто маленькие, а то повисли, как две тряпочки.

Чтобы восстановиться, надо кушать и делать зарядку.

— Так это ты фрагментами вспоминаешь! – Воскликнула я. — Такое многие помнят. Моменты при стрессе очень ярко запоминаются! Я помню, как сильно проголодалась, орала в кроватке, долго маму ждала, пока она кашу сварит. Потом мама подошла, взяла меня на руки и понесла кушать. Кормит меня с ложечки, а я пытаюсь ложечку сама взять…

Саша смотрит на меня снисходительно, улыбается.

— Что? – сердито спрашиваю.

— Ничего! – лыбится противный Сашка, — У меня теперь память очень хорошая!

И что он хотел сказать? Наверное, нам стоит позавидовать ему, хорошо учиться будет. А с другой стороны, иногда очень хочется кое-что забыть.

О родителях не спрашиваю, среди здешних детей это больная тема. Мне на ушко Ника сказала, что Саша сюда попал после травмы головы. И не на стройке где-нибудь упал, а дома, папа толкнул, мальчик перелетел через комнату и ударился головой о стену. Через год начались сильные головные боли, проблемы в школе, получил ещё не раз от папы, пока не попал в больницу. В детской больнице нашли опухоль в головном мозге. Доброкачественную, вроде. Сделали операцию, даже не одну, и вот, мальчик Саша теперь хвастается, что помнит всё, что увидит, прочитает, и даже всю свою прошлую жизнь! Не представляю, как он будет жить, с такой памятью.

А ко мне пришли папа и мама! Я бегом побежала их встречать! Они принесли мне кучу вкусняшек, знали, что у меня здесь куча друзей должна быть.

В холл пришли Ника, Поля и Саша, сели рядком на стулья, украдкой поглядывая на нас.

— Познакомь, Лера, со своими новыми друзьями! – предложила мама.

— Я теперь лежу в одиночной палате, мам, и Ника, Поля и Саша мои постоянные гости. Вы же знаете Нику?

— Знаем, — согласился папа, — только раньше у тебя был другой мальчик, где он? – я замерла, набрала побольше воздуха и замолчала. Ко мне быстро подошла Ника, села рядом со мной и крепко взяла за руку.

— Он в стране вечной охоты, — вдруг выдал Саша, откусывая от пирожка, которым его угостила мама, — или пирует, — задумчиво посмотрел на вкусный пирожок.

— Умер? – уточнил папа.

— У меня на руках, — призналась я, — перед смертью назвал меня мамой… — из глаз потекли слёзы.

— А… — но папе не дала спросить Ника, многозначительно глянув на него. А Поля легко ответила на невысказанный вопрос:

— А от безнадёжных часто отказываются. Когда узнают, что всё равно умрёт… — Поля замолчала, когда Саша пнул её ногой.

— Что? Неправда, что ли? – возмутилась Поля.

— Правда, — сказал Саша, вставая и подходя ко мне, — Лера, успокойся, не надо, — он погладил меня по голове! Мне стало немного стыдно и неловко за слёзы. Попала к ребятам из-за нервного срыва, а они сами не знают, что с ними будет завтра, и меня опекают ещё.

— Ну, папа, зачем расстроил девочку? – упрекнула мама. Папа, по-моему, только сейчас понял, что это за больница, откуда я в первый же день хотела сбежать.

 

Мы были не заразные, но всё равно надевали маски, когда хотели погулять. Гуляли мы по детскому парку и по этажам. Однажды увидела надпись на кабинете: ЛФК. Стало интересно, приоткрыла дверь и заглянула. В зале одна стена была зеркальная, пол устлан ковролином, и прямо на полу девочки и мальчики занимались физзарядкой. Ими командовал невысокий мужчина в белом халате.

Увидев нас, не стал выгонять, а наоборот, подошёл и спросил:

— Девочки, вы из какого отделения?

— Из нейрохирургического, — ответила я, — только я там временно, я из онкологии, но у меня доброкачественная опухоль…

— Всё понятно! – прервал он меня, — Почему не вижу вас на занятиях? Прогуливаем?!

— Нам не назначали! – робко ответили мы.

— Проверю! – пригрозил мужчина.

— А что такое ЛФК? – спросила я.

— Лечебная физкультура! – важно сказал физкультурник, и мне захотелось полечиться физкультурой.

— Девочки! – воскликнула я, — Ой! – столкнувшись с взглядом Саши, — Ребята, давайте спросим своих лечащих врачей, что нам можно делать? Хоть какое-то занятие!

На самом деле, сад мы уже весь облазили, бегать нельзя, читать много тоже, потому что мне можно и нужно, а тем, у кого операция на голове, надо с осторожностью. Ника хорошо учится, у неё с кровообращением нормально, нельзя перегревать голову только. Поля девочка простая, нисколько не задумывается о жизни, живёт, и всё. Почему я об этом говорю? Потому что поняла ценность жизни и то, что просто преступно тупо убивать время.

В онкологии и нейрохирургии не всем удаётся помочь, те из ребят, кто обречены на скорую смерть, знают об этом, стараются не показывать зависть к живым и здоровым, особенно к тем, кто выкарабкался.

У них какая-то особая дружба, появляется свой язык, но неплохо ладят с нами, выздоравливающими, только слегка презирают ребят с «чистого» этажа. Считают, что они совсем не ценят жизнь.

Стараюсь не вспоминать о наркоманах и самоубийцах, их поступки просто в голову не укладываются.

Я бы отправляла в больницу школьников на практику. Пусть жестоко, зато наглядно. Многие взрослые тут не выдерживают, уходят, ухаживать за больными некому, так почему бы не давать уроки тем ребятам, кому скучно жить? Просто жить!

 

— Лёша! – обратилась я к интерну, — мы с ребятами нашли кабинет физкультуры! Хотим чем-нибудь заниматься!

— Хм! – глянул на меня парень в белом халате, — На самом деле! Тебе вполне можно развивать плечевой пояс!

— А это можно поправить? – показала я на грудь.

— Грудь в основном состоит из жировой ткани и молочной железы. Мышечной массы мало, но немного приподнять можно. И кушать надо!

— Я кушаю… — опустила я голову.

— А твоим друзьям пусть их лечащий врач назначает то, что считает нужным. Приходи завтра в кабинет ЛФК, тебе назначат комплекс.

— Спасибо! – обрадовалась я.

— А вообще, пора тебе уже переезжать из хирургии…

— Выписываете?! – аж подпрыгнула я.

— Не совсем, — остудил мой пыл будущий доктор, — в палату общей терапии. Там пройдёшь курс реабилитации, и можно будет отправляться домой!

Я чуть не расцеловала Лёшу!

— Только не бегай и не прыгай пока! – улыбнулся парень.

— Спасибо! – с улыбкой до ушей согласилась я, и чуть не в припрыжку побежала к Нике.

На другой день мы уже были записаны в расписание занятий по лечебной физкультуре. Каждому дали листок с описанием упражнений, и мы принялись их разучивать.

Мне достались тренировки с эспандерами и палкой, которую я должна поднимать, как штангу и опускать, будто подтягиваюсь на турнике. Эспандеры, кистевой и плечевой, облегчённый, но всё равно, чувствуется нагрузка на грудные мышцы.

Занимались мы с Никой и Сашей, ещё несколько девочек с нами согласились пойти, а мальчики пока мнутся. Поля на подготовке к операции, Ника с замиранием сердца ждёт результата, ей страсть как хочется избавиться от дурацкой трубки, чтобы всё происходило естественно, хочется опять пойти в школу, как нормальной девочке. Потому что с искусственным водоотводом очень опасно играть с детьми, выскочит из головы катетер, и всё, только неотложка может спасти.

Я долго не могла поделиться с друзьями своей радостью, о том, что меня скоро выпишут, боялась огорчить их. Саша очень трогательно заботился обо мне, даже подарил своего любимого мишку. Потом приходил в гости и играл с ним, скучал, наверное, по дому и маме.

Я так думаю, мальчики, скучая по маме, тянутся к девочкам, неосознанно считая их мамами. Наверное, коряво выразилась, но чувство у меня такое, к Саше, когда он у меня под боком тихо играет с мягкой игрушкой, будто то ли братик сидит рядышком, то ли… сыночек. В другом месте к мальчикам у меня отношение совсем другое.

Поле сделали операцию! У неё всё получилось! Теперь она ходит без трубки, если всё будет хорошо, через неделю её выпишут. Сияющая Ника отправилась на обследование.

— Раз-два! Раз-два! – командует физкультурник. Мы осторожно топаем вокруг зала. Одна сторона зеркальная, видим свои тощие фигурки. Я в спортивных трусах и майке, смотрю на себя, когда прохожу мимо зеркал, не пойму, хорошо выгляжу или плохо.

Кто-то изнуряет себя голодовками, чтобы довести себя до такого состояния, а я никак не могу набрать вес. Стыдно сказать, но у меня произошла задержка. Я уже испугалась до испарины, что залетела!

Хорошо, мне разъяснили что пока не появится жир на боках, месячные могут не появиться…

Думала, ничего страшного, оказывается, отсутствие месячных приведёт к преждевременному старению. Хнык, не хочу стареть! Теперь понемногу занимаюсь «спортом», стараюсь набрать хотя бы мышечную массу, жир не хочется почему-то. Фастфуд что ли, трескать? Пошутила так, мне Алексей в ответ нагрубил. Понимаю, в каждой шутке есть доля шутки.

Саша держится рядом со мной, улыбается. Иногда от его улыбки мурашки по коже, вспоминается вечер, когда он беспрерывно смеялся.

— Встали в позу собаки! – говорит физкультурник. Все осторожно встают на четвереньки и лают.

— Гав! Гав! – оказывается, такой лай имеет лечебный эффект, набираешь воздух и резко выдыхаешь.

Потом ещё несколько упражнений, физкультурник, ой, его Борис Фёдорович зовут, подходит к каждому, объясняя, с каким напряжением он должен выполнять упражнение. Мне нельзя напрягать пресс, но можно подтягивать поочерёдно ноги к груди. Эх, грудь! Красивая была! Сейчас, когда лежу, похожа на мальчика, только длинный волос, стянутый резинкой в хвост, выдаёт. Хотя, у некоторых юношей тоже есть такие!

Пока делаю упражнения, приходит Ника. Садится возле меня, грустная.

— Ну, как? – шёпотом спрашиваю. Ника отрицательно трясёт головой и ложится рядом со мной, плачет…

По окончании занятий пришли ко мне в палату. Я, Ника и Саша.

— Меня обследовали, — рассказывает Ника, — но я же дольше Поли лечусь! – воскликнула она, сверкая глазами и сжимая кулаки, — и динамика у меня лучше, чем у Поли… — девочка попыталась взять себя в руки.

— Я не должна завидовать Поле… Но ей сделали операцию, восстановили нормальную функцию выводящих путей, а мне… мне сказали, что операция очень рискованная, что меня может парализовать… — Ника снова захлюпала носом.

— Что теперь будет? – спросила я, незаметно для себя взлохмачивая и снова приглаживая слегка отросшие волосики на Сашкиной голове. Сашка боялся пошевелиться, сидя рядом со мной.

— Ничего, — Ника смотрела прямо перед собой, покрасневшими от слёз глазами. – Так и буду почти всё время проводить в больнице.

— А меня скоро переводят в терапию, — тихо сказала я. Сашка испуганно дёрнулся и посмотрел на меня огромными глазами.

— Я буду приходить к вам, — попыталась успокоить друзей.

— Не надо, — отмахнулась Ника. — Многие обещают, а когда выходят отсюда, больше не возвращаются. Правильно делают. Если бы я вылечилась, сбежала бы, не оглядываясь, забыла бы всё, как страшный сон! – Ника зажмурилась, из-под ресниц побежали слёзы. Успокоить её было нечем.

 

На другой день меня перевели в отделение терапии. Моя палата, где я провела столько радостных и грустных дней, понадобилась другому маленькому пациенту.

Новая палата мне понравилась. Была она на первом этаже, окно выходило на залитый солнечным светом двор. Крыло, в котором располагалось отделение, принадлежало старому зданию больницы, построенному, наверное, в пятидесятых годах прошлого века. Здесь даже запах остался с тех времён, а палаты и санузлы не ремонтировались, только красились и белились.

Мне даже понравилось. Будто бы перенеслась в прошлое. Эти рычащие сливные бачки, где-то над головой, неповторимый запах хлорки и железа, медные краны с хитрыми барашками, замызганные зеркала над умывальником, деревянные двери, которые нельзя до конца закрыть, покрашенные в немыслимые слои непонятного цвета краской…

Я же говорю, что понравилось! После чистоты и холодности хирургического отделения я согрелась, наконец, душой. Мне нравились кровати с железными фигурными спинками, даже старомодные байковые халаты, тоже, наверное, оставшиеся здесь с прошлого века.

Над дверью в палату висел динамик… Так называется проводное радио? В шесть часов он просыпался и бодро начинался гимн России. А в десять вечера замолкал. Днём ненавязчиво рассказывал новости или передавал музыку. Тот, кто следил за программой, делал это хорошо. Никаких споров о политике, чтобы не раздражать больных, только хорошие новости, приятная музыка, интересные всевозможные сведения.

Мою соседку по палате звали Вера. Она проходила реабилитацию после выкидыша.

— Все мужики сволочи! – говорила она мне. – Ты ещё совсем девочка, не понимаешь. Думаешь, у меня просто выкидыш был? – и рассказала историю, показавшуюся мне совершенно дикой.

— У меня муж совсем молоденький, моложе меня на пять лет, — Вере было 25 лет. – Когда пришёл из армии, такой красивый, в тельняшке, в берете, все девчонки района бегали за ним, а достался мне! – с гордостью улыбнулась Вера, приосанившись.

— Расписались, поселились в общежитии, мне комнату по этому случаю на работе выделили. Я работала, Вадик нет. Не мог найти себе работы. Сначала устраивался, потом бросал, не нравилось ему. Чтобы не запил, купила ему ноутбук, стал он искать там работу… — Вера горько усмехнулась, — Вместо этого играл там в разные игры. А когда я забеременела и живот появился, так ещё и охладел ко мне. Я пыталась расшевелить его, обнимала, целовала. Однажды подошла к нему сзади и закрыла глаза руками. – Вера немного помолчала.

— Как саданул мне локтем в живот! А парень здоровый, я же говорю, в ВДВ служил. Так и меня чуть не убил. Опомнился, в «скорую» позвонил. Вот и выкидыш получился…

Я молчала, не в силах сказать хоть слово.

— Ты тут не забоишься одна ночевать? – спросила она, прихорашиваясь перед зеркальцем.

— А что? – не поняла я.

— Ну, первый этаж, всё-таки, и решёток нет.

— Не забоюсь, — уверила я. – А ты куда?

— Домой отпросилась. Вадик там, поди, голодный сидит. Пойду, схожу в магазин, — Вера даже засветилась в предвкушении встречи с любимым мужем. Не со зла же он стукнул её, просто неудачно подошла к нему Вера, напряжённый момент был в игре, а тут баба с глупостями!

Вера ушла, а я взяла табурет, поставила возле окна и села на него, облокотившись на подоконник.

Смотрю, кто-то идёт по двору, с пакетом в руке. Какой-то парень. В груди ёкнуло. Парень увидел меня, подошёл, и робко спросил:

— Скажите, где тут терапевтическое отделение?

— Костя! – прошептала я, веря и не веря увиденному.

— Костя! – почти крикнула я, расплываясь в глупейшей улыбке.

— Ле?! – удивился Костя, раскрывая до предела большие глаза цвета густой заварки.

Он взобрался на скамейку, стоящую под моим окном, протянул пакет.

— Это тебе.

Я взяла пакет, бросила его на кровать, сама протянула руки и схватила Костю за шею. Теперь никуда не пущу! Впилась в его пухлые сладкие губы…

— Подожди! – оторвался Костя, тяжело дыша, — Можно, я к тебе залезу?

— Нет, лучше я к тебе, а то кто-нибудь зайдёт, ругаться будет!

Костя помог мне выбраться из окна, мы уселись на лавочку и стали целоваться. Я не могла поверить своему счастью, и мы целовались, пока губам не стало больно.

 

— Макс, у тебя дача завтра свободна?

— Свободна, а что?

— Никого не будет, только точно?

— Не, мы в пятницу вечером заедем. А что? Девчонку хочешь привести? – Костя кивнул:

— Девчонку.

— Постой! Уж не ту ли, которую мы… — Костя крепко сжал зубы и посмотрел в глаза бывшему приятелю.

— Ну, ну, успокойся. Мне какая разница, просто уточнил. Вдруг у тебя другая пассия завелась.

— Ну, так что, дашь ключ? – сердито спросил Костя. Ему влом было просить ключ у Максима, но других вариантов он не видел. Своей дачи у Костиных родителей не было, потому что они жили в своём доме, и привести к себе Валеру, или как он её называл, Ле, он мог, но оставить на ночь… Нет, мог, конечно, но очень хотелось проснуться в одной постели с ней. Нет, ничего такого не было у Кости в мыслях, просто, после последней встречи мальчику хотелось взять девочку, и не отпускать. Хотелось тискать, обнимать, а думать о более глубоком проникновении ему было омерзительно. Потому что перед глазами стояла сцена надругательства над любимой, её страшный крик.

— Бери, конечно, — Максим протянул ключи. – Передай ей спасибо от нас, — без улыбки попросил парень, — что не сдала нас ментам.

— Передам, — сквозь зубы процедил Костя.

— Кстати, как она там? Выздоровела? – поинтересовался Максим.

— Выздоровела. Почти, — Костя не собирался рассказывать насильнику, через что пришлось пройти его жертве, и что благодаря Максу и Косте она осталась жива.

— Только не вздумай приехать! – сердито сказал он.

— Развлекайтесь спокойно, не приеду. Мне хватило одного раза! – не удержался от подначки парень.

Костя сжал кулаки, до крови вонзив ногти в ладони, сверкнул глазами, даже пелена заслонила зрение. Как бы ни успокаивали себя мужчины, они всегда хотят быть у девочки, тем более, любимой, первыми. А тут какой-то хлыщ…

— Ну-ну, не сверкай глазами! – отступил на шаг Максим, усмехнувшись. – Не вздумай мне мстить, а то оставишь любимую сироткой…

— Почему это? – удивился Костя.

— Потому что я сильнее тебя. А если ты меня убьёшь, то тебя посадят в тюрьму. Понял, Ромео?

— Не собираюсь я тебя убивать… — пробормотал Костя, рассматривая ключи, — Хотя, стоило бы.

Максим расхохотался, хотел добавить какую-то непристойность в адрес девчонок, но махнул рукой.

— Бывай, Костик, не опозорь меня и сам не опозорься! – сел за руль и укатил. А Костя пошёл на остановку автобуса. На даче у Макса он был, знал, на каком автобусе туда добираться, поэтому он поехал в больницу, к Валере.

 

Я ждала Костю с нетерпением, сразу скажу, считала его своим. Даже не своим парнем, а просто своим, как брата, маму, папу, даже роднее. Такое чувство зародилось, когда я только увидела его, в полумраке салона машины.

Вчера осмотрели меня, сказали, что всё заживает, скоро можно будет выписывать долечиваться домой.

Я попросила Алексея отпустить меня на день-другой.

— Это можно, — согласился он, — только смотри, никакого секса! – конечно, разве утаишь наши пылкие встречи с Костей, на скамеечке, под окнами больницы? Мы не прятались, зачем? Никого не видим, и нас никто не видит!

— Конечно, какой может быть секс, когда… — я густо покраснела, потому что всё-таки чувствовала приближение красных дней.

— Что, месячные наступают? – напрямик спросил интерн. Я кивнула.

— Тогда, конечно, в эти дни тебе здесь делать нечего.

Так я получила отпуск.

Костя приехал с рюкзаком, набитым провизией. Мы поцеловались, взялись за руки и пошли на автобусную остановку.

Дождавшись, сели в почти пустом салоне на свободные места. Я прижалась к родному человеку, чувствуя просто физическое наслаждение от присутствия рядом Кости. Не хотелось, чтобы поездка кончалась.

Но всё когда-нибудь кончается, и плохое, и хорошее. Выйдя на просёлочной дороге, пошли по улице, состоявшей из разнокалиберных дач, пока не пришли к одной из них, огороженной профильным забором.

Дача мне понравилась, там была кухня и комната с кроватью, телевизором и радиоприёмником.

За время путешествия мы немного устали, особенно я. Сняв с себя всё лишнее, оставшись только в майках и шортах, сели на кровать. Начали целоваться. Костя хотел снять с меня футболку, потрогать грудь.

— Костя, не надо…

— Почему? – обиженно спросил он.

— Я очень похудела за этот месяц, — объяснила я, — от груди ничего не осталось, мне стыдно показывать её… И болят, ещё. Если ты знаешь, что такое критические дни, поймёшь меня.

— Что-то слышал, — согласился Костик, вновь припадая к моим губам. Я не протестовала, ещё не зная, что именно в эти дни феромоны девочки особенно сильно влияют на поведение мальчика.

— Когда я поправлюсь, не буду тебя стесняться, честное слово! Сможешь любоваться мною, а, может быть, не только… Потому что ты мой!

 

Потом мы пили чай. Целоваться уже было больно, а сидеть рядом с любимым было просто приятно.

Гуляли по участку, ели ягоды и сливы. Потом Костя приготовил нам ужин, вкусный-превкусный, а вечером легли спать, в обнимку.

Утром я проснулась, без майки. Испугавшись, посмотрела на себя. Плавки на месте, и Костя в трусах. Значит, ничего ночью не было? Мы просто спали, это мне приснился такой сон!

Я выбралась из-под одеяла, сбегала на двор, поменяв набухшую прокладку, и вернулась.

Костя спал, надув губки. Они манили меня своей свежестью, я легла рядом, легонько поцеловала их. Краем глаза увидела какое-то шевеление. Посмотрев, увидела, как напрягается детородный орган Кости.

И тут… Живот свело судорогой, меня всю начало трясти, изо рта вырвался крик. Чтобы заглушить его, я прикусила руку, но судороги тела остановить не могла. Проснувшийся Костя схватил меня в охапку, прижал к себе, и я затихла, после бесконечно мучительных минут.

— Костик… — плакала я, — Не бросай меня, ладно? Я справлюсь, честное слово, справлюсь!

— Что ты такое говоришь, дурочка! – шептал мне ласковые слова мальчик, — Я никогда-никогда тебя не обижу!

Мы ехали в город на том же автобусе, сидели рядом и молчали. Костя сурово сжал губы.

О чём он думает? Разочаровался во мне? Все мальчишки хотят от девочек одного, а я так реагирую на его тело. Он бросит меня? А может быть, он разрабатывает планы мести тому парню, воспоминания о котором так корчат меня? Нет, только не это! Я положила голову Косте на грудь, обняла рукой за шею, потихоньку заплакала. Мне показалось, будто теряю своего любимого мальчика.

— Ну, что ты, Ле? – удивлённо спросил меня Костя, поглаживая по голове, — Всё будет хорошо.

— Костя, не оставляй меня, ладно? Я не могу без тебя!

— Ле, успокойся. Я буду приходить к тебе. – Костя поцеловал мои мокрые глаза.

— Нам не разрешат жить вместе, я ещё маленькая. Только через год мне будет 16.

— Глупенькая! Не сможет никто нас с тобой разлучить! Будем встречаться, а через год ты как раз окончательно выздоровеешь. Так же? – Костя снова поцеловал меня везде, куда смог дотянуться.

Я успокоилась и задремала на его мальчишеской груди, вдыхая его замечательный запах.

Кажется, я влюбилась.

 

Конец третьей главы