Одурманил запах липы

Мазманян Валерий Григорьевич родился 9 июля 1953 года в семье военнослужащего.

В 1975 году закончил Пятигорский государственный педагогический институт иностранных языков.

Живёт в Москве. Работает в ГБОУ Школа № 1912.

Автор книги «Не спросишь серых журавлей».

 

Одурманил запах липы

После дней ненастных милость —
распахнулась синева,
одуванчику приснилась
золотая голова.

Из привычных будней выпал —
суеты и спешки нет,
одурманил запах липы —
нам с тобой по двадцать лет.

Не жалей — осталось мало
в пересчёте на года,
где закат, полоской алой,
мотыльком вспорхнёт звезда.

И не бойся ошибиться —
и кукушки тоже врут…
молодые наши лица
отразил зеркальный пруд.

 

А дождь опять нанёс штрихи

Судьбу напрасно не кори,
что нашу жизнь делить на три —
жизнь наяву, на ту, что в снах,
на ту, что прожил на словах.

Былые вспомнились грехи,
а дождь опять нанёс штрихи
на вставленный в окно пейзаж,
и грусть — порой — и крест, и блажь.

Ушла гроза, воскресла тень,
вздыхаешь — отцвела сирень,
повсюду тополиный пух,
и не спалось вчера до двух.

И что ты тут ни говори,
а жизнь опять делить на три —
на ту, что будет, что прошла,
на ту, что прожила душа.

 

И поклоны бьёт синица, отпуская всем грехи

Отцветает куст сирени,
одуванчик белый сник,
в кружевных накидках тени
прогоняют солнца блик.

На берёзах пеной мыльной
кучевые облака,
у стрекоз в зеркальных крыльях
отражается река.

Ветерку с утра не спится,
сарафан измял ольхи,
и поклоны бьёт синица,
отпуская всем грехи.

И слова — такая малость,
а волнение в крови…
сизари у ног собрались
и воркуют о любви.

 

Ронял шиповник в травы по капельке закат

Недолго дождик капал,
вздыхала зря река,
сосна мохнатой лапой
прогнала облака.

В дремоту впали тени,
ветра сморила лень,
и в облачке сирени
пропал гудящий шмель.

Будила чайка криком
грозу и спящий гром,
хотелось о великом,
а слово — о земном.

Века меняют нравы,
но не разлук обряд…
ронял шиповник в травы
по капельке закат.

 

И белый иней одуванчика

Весна уже уходит в прошлое —
густой травой, на зорьке скошенной,
грозой, вишнёвыми метелями,
туманом яблонь и капелями.

Цветок жасминовый закружится
и льдинкой поплывёт по лужице,
и белый иней одуванчика
накроет солнечного зайчика.

Шмелю, стрекозам и соцветиям
три летних месяца — столетия,
порхает бабочка-капустница,
где жёлтый лист на снег опустится.

Прошу тебя — не надо мучиться,
что поздняя любовь — разлучница…
поверь — спасёт от неизбежности
простое слово с жестом нежности.

 

О вечности лета гудели траве золотые шмели

С начала июня — неделя,
тюльпаны уже отцвели,
о вечности лета гудели
траве золотые шмели.

А пышную зелень квартала
губили не тучи, а зной,
смотрел, как сирень отцветала,
со мной одуванчик седой.

Я знал, что меня ты любила
и что не сойтись берегам,
цветущая ветка рябины
досталась февральским снегам.

Когда нас былое отпустит,
и память, и годы решат…
мы кто? — только коконы грусти,
а бабочкой станет душа.

 

Время лиловых туманов сирени

Время лиловых туманов сирени,
смеха, улыбок и откровений,
синих ночей и метелей акаций,
время, в котором нельзя нам остаться.

Звёзды слетятся к окну мотыльками,
если захочешь, лови их руками,
солнечный день или пасмурный вечер —
радость такой же осталась при встрече.

Пух одуванчиков с бабочкой кружит,
яблони цвет льдинкой плавает в луже,
время — река без истока и устья,
дважды войдёшь — не расстанешься с грустью.

Следом за зноем — шумные грозы,
ангелы трав — голубые стрекозы…
время, которое ловим мы снами,
знает, что будет по осени с нами.

 

И тени кружева плели из света

Смотрели василёк и подорожник,
как бабочек прогнал с поляны дождик,
макушку целовал ромашке рыжей
и мял ей накрахмаленные брыжи.

Лениво тучи уползли на север,
дрожал насквозь промокший русый клевер,
дышала тяжело листва густая,
и день отлёта знала птичья стая.

Пчела гудела — скоротечно лето,
и тени кружева плели из света,
слетались голуби, просили хлеба…
а в лужах твой двойник касался неба.

 

Перевязав полоской алой, заря несла в подарок лето

Дневные звуки затихали,
пришла ночная хмарь дворами,
и дождик покрывал штрихами
пейзаж в оконной белой раме.

В соседнем доме гасли окна,
и чья-та сигарета тлела,
высокие берёзы мокли,
подняв подолы до колена.

Привычный круг настольной лампы,
ты рядом — и душа на месте,
и шорох падающих капель
баюкал колыбельной песней.

Ушла гроза — и в три светало,
объёмы обрели предметы…
перевязав полоской алой,
заря несла в подарок лето.

 

И звон дождей, и запах лип

Качнётся занавески тюль —
распишет тень полы под гжель,
несёт к окну хмельной июль
и запах лип, и звон дождей.

А в ряби лужи дрожь берёз
и месяц — сломанным кольцом,
в копну рябиновых волос
уткнулось облако лицом.

Встревожат небо сизари,
где звёздочка над ивняком,
летящая на свет зари,
ночным сгорает мотыльком.

Что время к осени спешит,
напомнит мокрой ветки всхлип…
строка из дневника души —
и звон дождей, и запах лип.