Часть 1. Охота на демонов
Ранним осенним утром 1903 года графиня Екатерина Никитина со своей сестрой маркизой Анастасией Перовской и служанкой Глафирой, которую графиня звала просто Глашей, отправились в путь, планируя добраться до пункта назначения поздним вечером, в крайнем случае — к полуночи. Утро того дня выдалось теплым, солнечным, безветренным, без единого облака на небе; именно такого дня и ждали сестры, чтобы отправиться в столь дальнее для них путешествие. Они были очень похожи друг на друга: и чертами лица, и ростом, и манерами, и даже одевались практически одинаково. Да и возрастом маркиза была лишь на два года старше сестры. И все же было в них одно отличие, которое сразу бросалось в глаза – графиня красила волосы в русый цвет, а маркиза – в темно-красный, отчего выглядела немного старше сестры.
Дорога от Пскова до Петербурга в те времена по-прежнему оставалась грунтовой, но была так хорошо укатана многочисленными повозками, снующими по ней в обе стороны словно муравьи, что карета графини не испытывала ни малейшей тряски, несмотря на то, что запряженная в неё четверка вороных лошадей довольно резво поскакала с самого старта. Управлял лошадьми кучер Антон — парень лет тридцати или немногим более того с пышными темными волосами и крепкими мышцами по всему телу. Он сидел на козлах, расположенных впереди кареты и лишь изредка подстегивал лошадей длинным кнутом, при этом внимательно осматривая живописные окрестности, поскольку давно уже не ездил по этой дороге.
Настроение у женщин было довольно бодрым: они еще молоды, красивы, недавно похоронили ненавистных им супругов и скоро приедут в Петербург, в котором не были уже несколько лет, и о котором так много слышали в последнее время. Недавно они даже узнали о нем новую песню и теперь её негромко напевали:
— Ах, какие интерьеры! Ах, какие там дворцы! — запевала графиня.
— Ах, какие кавалеры! Ах, какие там балы! — подхватывала её сестра.
Именно там — в столице России — они решили искать себе новых мужей, и в случае удачи, остаться в этом городе до конца своих дней.
Графское кладбище Пскова находилось недалеко от дороги, и потому вся упомянутая компания заехала туда буквально на несколько минут, чтобы произнести короткую поминальную молитву и возложить цветы на могилу графа Никитина — бывшего мужа графини, погибшего полгода назад при загадочных обстоятельствах, после чего не мешкая двинулась дальше. Через три часа путешествия, отмахав по дороге около пятидесяти верст, карета проехала деревню Цапелька, а еще через два часа — село Николаево. К трем часам после полудня путешественники подъехали к небольшому городу Луга, где немного отдохнули и перекусили в местном трактире, а в районе пяти часов уже были у реки с таким же названием, и тут встретились с первой проблемой.
— В чем дело? — спросила графиня кучера, когда карета остановилась прямо перед водой.
— Мост поврежден, проехать не получится, — хмуро ответил тот.
— Сможешь починить?
— Увы, у меня нет с собой никаких инструментов.
— И что предлагаешь?
— Придется вернуться в ближайшее село и просить крестьян.
— То есть потерять кучу времени на дорогу в обе стороны и на ремонт? Так мы к полуночи точно не доберемся.
И тут кучер увидел проходящего мимо монаха и решил его расспросить.
— Скажи, святой человек, можно ли поблизости найти плотников, которые смогли бы починить этот мост?
— Вряд ли. Городов и деревень рядом нет, — ответил монах, — но буквально в трех верстах отсюда стоит монастырь, и монахи наверняка помогут. Вам нужно ехать в том направлении.
И он показал на дорогу, идущую вправо от моста.
— Благодарю за совет, — кучер вопросительно посмотрел на графиню.
— Трогай! — приказала та, и карета покатила по указанной монахом дороге.
* * *
Вскоре впереди на небольшом холме показались серые стены монастыря, а за ними и позолоченные церковные купола, слегка бликующие под напором солнечных лучей. Еще через несколько минут карета остановилась перед воротами; кучер подошел к ним быстрым шагом и громко постучал. Почти сразу же в них открылось небольшое окошко, в котором появилась голова молодого монаха. Быстро оглядев кучера и стоящую за ним карету, он спросил:
— Кто вы и что вам угодно?
— Графиня Никитина и маркиза Перовская желают поговорить с игуменом. Он здесь?
— Здесь! Ждите! — И окошко закрылось.
Однако всего лишь через минуту открылась калитка, расположенная рядом с воротами, и тот же монах произнес:
— Входите, игумен ждет вас.
Все прибывшие женщины вошли в калитку; лишь кучер остался ждать у кареты, присев на траву недалеко от дороги.
Высокий и стройный священник с длинной бородой, круглыми очками и в черной рясе до самого пола встретил гостей недалеко от ворот. Он с поклоном поприветствовал их и заботливо спросил:
— Чем могу вам служить?
Графиня быстро обрисовала ему ситуацию и тут же попросила помощи.
— Увы, — ответил игумен, — в данный момент я не могу вам помочь, поскольку все монахи находятся в поле — сейчас ведь время урожая. Но часа через три они придут и тогда займутся мостом. А пока я вам могу предложить отдельные кельи для отдыха, а ближе к вечеру — наш скромный ужин.
— Может, вы просто дадите кучеру инструмент, и он справится сам?
— И этим не могу помочь: все топоры и пилы монахи взяли с собой, поскольку они постоянно ведут заготовку дров. Да и не простое это дело — мост чинить, вряд ли кучер справится в одиночку.
— Что ж, придется подождать, — вздохнула маркиза. — Кучеру можно войти?
— Конечно. А карету можно поставить в нашем дворе.
— Глаша, сообщи Антону.
Служанка тут же отправилась к кучеру, а графиня с маркизой пошли за священником в одно из зданий монастыря, где вскоре расположились в небольших, но довольно светлых кельях, в которых размещались по одной кровати, столу и стулу. На голых стенах у кроватей висели только кресты, а в углах рядом с окнами — иконы Богородицы. Не густо было и на столах: на них стояли лишь подсвечники с одинокими свечами, графины с водой и пустые стаканы. Графиня сразу же посмотрела в окно и увидела площадь монастыря, на которой с одной стороны стояла небольшая, но красивая церковь, а с другой стороны — ещё одно здание неизвестного назначения. Через несколько минут предложенные им кельи заняли и служанка с кучером, причем расположились они на другой стороне здания, и потому их окна выходили во двор, в центре которого находился колодец, а за ним несколько самых обычных скамеек.
* * *
Заметно устав с дороги, гости тут же повалились на свои кровати и наконец-то расслабились. Так прошло около двух часов, после чего произошло неожиданное событие, которое заставило их прервать свой отдых. Глафира выглянула в окно и обомлела: во дворе вокруг колодца стали собираться монахи. Снимая с себя всю рабочую одежду и аккуратно складывая её на скамейки, они стали ведрами поднимать воду из колодца и обливаться ею с головы до ног. Похоже, вода была довольно холодной, поскольку после каждой такой процедуры монахи сильно ежились и даже слегка вскрикивали.
Служанка в своей жизни уже повидала парней без одежды, но ещё ни разу не видела обнаженных монахов. Впрочем, они мало чем отличались от других мужчин: среди них были симпатичные и не очень, высокие и пониже, молодые и постарше, стройные и слегка располневшие. Одно лишь у них было примерно одинаковым — небольшие стручки между ног на фоне густой заросли лобковых волос. Немного посмотрев на мужчин, Глафира пошла к своей госпоже и рассказала ей об увиденном. Та тоже захотела посмотреть на столь необычное действие и тут же пришла в келью служанки, по пути прихватив сестру. После того как дамы немного поглазели на обнаженных монахов, которые почему-то не спешили одеваться, графиня спросила маркизу:
— Ну и как тебе такие мужчины? Нравятся?
— Не очень, но некоторые из них вполне сносны — с ними я могла бы немного расслабиться. Так, чисто для разнообразия.
И тут в дверь кельи кто-то осторожно постучал.
— Войдите, — сказала маркиза.
Дверь открылась, и на пороге показался монах средних лет в темной рясе и с небольшой бородкой на лице.
— Простите, если вас потревожил, — сказал он, остановившись на пороге. — Игумен сказал нам, чтобы мы выполнили вашу просьбу и починили мост. Это не входит в наши обязанности, поскольку мост не находится на землях монастыря, однако мы можем выполнить эту работу, если вы готовы нам заплатить деньгами или иным способом.
— Иным? Что вы имеете ввиду?
— Мы с удовольствием примем любой ценный дар для монастыря или можем вместе с вами помолиться после ужина…
— Помолиться вместе? На что вы намекаете?.. — вспыхнула графиня. — Да как вы…
— Мы не настаиваем. Хотите платить деньгами — мы будем рады.
— Мы заплатим. Почините мост.
— Как скажете.
Монах ушел, а женщины снова выглянули в окно, за которым уже заметно потемнело. Однако монахи все еще не разошлись; теперь они встали в круг и, обняв друг друга за плечи, стали не спеша двигаться вокруг колодца при этом напевая какую-то песню. Через оконное стекло слов было не разобрать, но мотив был явно религиозный, хотя и какой-то жутковатый. Иногда монахи останавливались, поднимали руки вверх и хором произносили какие-то слова, после чего снова обнимали друг друга и двигались в том же темпе и направлении.
Однако вскоре представление закончилось: монахи ушли, а женщины разошлись по своим кельям, так и не поняв смысла увиденного ритуала.
Буквально через несколько минут гостей позвали к ужину, а когда они пришли в здание, стоящее напротив того, в котором разместились, то увидели за большим столом в центре просторного зала только игумена, которому два монаха подносили тарелки с едой. Прибывшие расселись на стулья вокруг стола и стали ждать угощения, практически не общаясь между собой.
Ужин был не слишком изысканным: перед гостями монахи поставили тарелки с вареной картошкой и жареным окунем, по два куска ржаного хлеба, кружке кваса и блюдцу с яблоком.
— Вы нас извините, — сказал игумен гостям, когда трапеза подошла к концу, — но питаемся мы именно так, на большее заработать не получается. Борщ варим только к обеду, а мясо готовим по выходным дням и большим праздникам, тогда же и пироги печем.
— Не волнуйтесь, игумен, такая еда нас вполне устраивает, — ответила ему маркиза.
— А теперь давайте поговорим о ваших планах. Я считаю, что ехать вам сегодня никуда не стоит, и потому предлагаю переночевать у нас, а завтра с утра продолжить свой путь. Вы согласны?
— Увы, у нас не остается другого выхода. Надеюсь, ваши монахи достаточно вежливы к гостям. Нам ведь не стоит их опасаться?
— Об этом можете не беспокоиться, они у нас очень смирные, потому как многократно освящены богоугодными делами, святой водою и божественными молитвами.
— Надеемся, что это именно так.
— Но как вы устроились? Достаточно ли мягкие у вас матрацы и теплые одеяла? Если вам будет холодно, то мы можем принести еще и покрывала.
— Спасибо игумен, нас все устраивает.
— Вот и ладно. Тогда я приглашаю вас на вечернюю молитву в нашу церковь. Немного отдохните и приходите, я буду вас ждать там.
— Мы придем, но хотим вам задать один вопрос — зачем монахи ходили вокруг колодца и что-то пели? Это какой-то ритуал?
Игумен слегка улыбнулся и спокойно произнес:
— Да, это просто благодарение бога за хороший урожай. Извините за их необычный вид, но этот старый обряд именно таков.
* * *
Отдохнув после ужина примерно полчаса, графиня с маркизой пошли в церковь, где опять-таки встретили лишь одного игумена, стоявшего перед входом в алтарь, на дальней стене которого висела большая икона Христа. Вместе с ним дамы произнесли вечернюю молитву и зажгли свечи в память о своих умерших мужьях, после чего священник предложил им исповедаться. Женщины не возражали, хотя и не любили изливать свою душу кому-либо, даже священникам. Первой к престолу подошла графиня, тут же положив свою правую руку на Евангелие, а маркиза осталась ждать её на одной из скамеек церкви.
— Скажи дочь моя, — начал игумен допрос, расположившись с другой стороны престола, — много ли ты грешила в последнее время?
— Много, отец мой, много.
— Каешься ли ты в своих грехах?
— Каюсь, батюшка, каюсь.
— Тогда расскажи мне о них.
— Даже не знаю с чего начать.
— Скажи мне, часто ли ты поддаешься таким грехам как гордыня, зависть, гнев, алчность, леность, чревоугодие?
— Часто, батюшка, часто. И покушать люблю через меру, и гневаюсь часто на холопов своих, и сильная зависть меня обуревает при виде того, как живут богатые люди. Сама-то я не слишком богата, хотя и благородных кровей, вот и хочется стать всё богаче и богаче. А когда мне это слегка удается, то такая гордыня во мне просыпается, что все люди вокруг кажутся просто блохами. И это при том, что сама я такая ленивая, что и письма написать не могу.
— А как насчет сладострастия и блуда? Часто этим грешишь?
— Часто, батюшка, часто. И при живом муже грешила, и сейчас грешу. Так мне близости часто хочется, что не могу себя сдержать — как увижу симпатичного мужчину, так и впадаю с ним в грех, будь он благородного происхождения или даже холопского.
— А часто ли ты обижаешь своих холопов? Сильно ли наказываешь их за свои проступки? Нет ли на твоей совести смертного греха?
— И здесь я виновата перед богом. Нередко бывает так, что порю я своих холопов до крови, а пытаю до смерти. И уже столько душ загубила, что не будет мне прощения вовеки веков.
— Зачем же ты это делаешь, дочь моя? Разве ты не помнишь о боге в такие минуты?
— Каюсь, батюшка, каюсь. Такой во мне гнев иногда просыпается, что я о боге забываю. А когда кого-то избиваю и пытаю, то даже испытываю удовольствие, и потому не могу остановиться, пока не закончу дело кровью.
— За что же ты наказываешь холопов так сурово?
— Так ведь не слушают, батюшка, а иногда и перечат мне. А я это не люблю. Вот, например месяц назад убрала одна половая девка мою спальню, а я смотрю – по углам пыль осталась. Тогда я её заставляю языком вылизать грязные места, а она ни в какую, да и еще и буркнула что-то неласковое. Ох и разозлись я тогда – сначала её выпорола, потом отрезала ей язык, а после этого и пальцы правой руки. А другая девка как-то забыла вынести мой ночной горшок. Встаю утром, а он стоит в спальне и воняет. Тогда я взяла и засунула все содержимое горшка ей в глотку, а та возьми и подавись. Пришлось хоронить. Или вот недавно пришла я к своему любовнику на конюшню, конюх у меня был такой здоровый, красивый. Приласкал он меня, а потом излил свое семя прямо в мое лоно. А я ведь его предупреждала не делать этого. Пришлось его огурец отрезать вместе с помидорами. Не пережил он этого, истек кровью и к вечеру сдох.
— Ох, и грех это – людей убивать! Самый тяжкий грех. А скажи мне, дочь моя, такое — что случилось с твоим мужем? Отчего он помер?
Графиня на миг замолчала, погрузившись в свои воспоминания, а игумен продолжил:
— Ты ведь не станешь лгать перед богом? Ты ведь расскажешь всю правду?
— Да, батюшка, конечно. Мужа тоже убила я, точнее – отравила. Плохой он был, грубый, злой, изменял мне с простыми девками, иногда бил и даже пытал, причем нередко при слугах. Не смогла я его долго терпеть, вот и отравила.
— Понятно, дочь моя. Но ты же каешься в своих грехах?
— Каюсь, батюшка, каюсь.
— Это хорошо — значит, бог простит, а я помолюсь за тебя. Иди дочь моя и пригласи сестру, надеюсь, она тоже покается в своих грехах.
Исповедь маркизы длилась дольше, потому как грехов у неё было еще больше, чем у сестры. Но на душе дамам стало легче, с чем они и вернулись в свои кельи.
Однако не успела графиня лечь в кровать, как в дверь кто-то постучал.
— Войдите, — сказала она.
На пороге нарисовался уже знакомый ей монах, который медленно вошел в келью, закрыл за собой дверь и негромко сказал:
— Мост восстановлен, ваша светлость. Не желаете оплатить наши тяжкие труды?
— Конечно. Сколько?
— Четыре червонца нам будет достаточно.
— Четыре? – глаза графини заметно округлились. — Почему так много?
— Мы работали вчетвером аж три часа. А ведь мы еще весь день трудились в поле. Устали так, что еле стоим на ногах, вот и хотим по червонцу на брата. Разве это много?
Графиня на минуту задумалась: эти деньги были для неё весьма существенны и потому расставаться с ними она не хотела. Уж лучше она потратит их на новые наряды в Петербурге, там ведь дамы одеваются совсем не так, как в Псковской провинции.
— А помолиться с нами вы еще хотите? – тихо спросила она.
— Хотим, ваша светлость, очень хотим. Молиться мы очень любим – и днем, и ночью, и особенно с дамами. Нас четверо, вас четверо, вот и помолимся парами.
— Что, и с кучером будете молиться?
— Нам все равно с кем молиться – лишь бы молиться.
— А где другие монахи? На них можно взглянуть?
— Здесь они, — ответил монах и, приоткрыв дверь, сказал в коридор: — Войдите.
Тут же в келью вошли еще три монаха разного возраста, но примерно одного роста и комплекции. Графиня быстро их оглядела, показала пальцем на одного из них и сказала:
— Ты останься, а остальные идите молиться к моим слугам, скажите, что я приказала. Сестре приказать не могу, но она сама хотела пообщаться с каким-нибудь монахом, так что вряд ли откажется.
Три монаха поклонились и молча отправились в другие кельи; четвертый остался, сразу же начав снимать свою рясу и не произнося ни слова. Отвернувшись от него, стала раздеваться и графиня.
Приход Сатаны
167
Загрузка...
