В сорок третьем, зимой, мы штрафбатом держали село.
И хотя стратегически важным оно не считалось,
Много немцев тогда у села штабелями легло.
Ну а наших, из ста, только тридцать живыми осталось.
Самым страшным, миномётный обстрел нам казался.
Прилетевшие мины корчевали нас вместе с землёй.
Я лежал на спине и шепча «Отче наш» сильно трясся.
Свой пробитый живот зажимая худой пятернёй.
Медсестра, что ко мне подползла, была юной.
Я вам честно скажу: никого нет смелее неё!
Она крикнула мне: Ты, солдатик, ползи к пулемёту! Так нужно!
Коль останешься жив, значит жить тебе долго ещё!
Стиснув зубы до боли, я дополз кое-как к пулемёту
Пулемётчик убит. И к плечу прижимая приклад.
Я стрелял, заставляя немецкую сучью всю свору,
Бросив в поле убитых, убраться в окопы назад.
«Ты прости, там ребяткам совсем было худо, —
Говорила в минуту затишья, бинтуя меня медсестра.
Не спасло как тебя их от смерти какое-то чудо.
Знать твой ангел-хранитель спустился с небес от Христа».