В институтском спортзале наша группа бегала по периметру. Бежали вяло, не обращая внимания на окрики стоящего в центре физрука, который с тоской смотрел в окно и изредка покрикивал, пытаясь ускорить темп, но никто не хотел потеть, поскольку физра была первой парой, а душ в раздевалке не работал.
«Буер, завяжи шнурок, а то грохнешься!» – неожиданно крикнул физрук. Я посмотрел вниз и выбежал из строя. Присев на лавочку, я начал завязывать шнурок. Рядом висел абонентский громкоговоритель городской радиосети. И вдруг я услышал: «Умер Генеральный Секретарь Коммунистической партии Союза Советских Социалистических Республик Брежнев Леонид Ильич». Я оцепенел от неожиданности и решил послушать ещё.
— Буер, ты сюда пришёл радио послушать? – крикнул физрук.
— Идите сюда! Вроде Брежнев умер! – крикнул я.
— Ты чего несёшь, придурок! Ты у меня договоришься! Марш в строй, сачок!
— Идите, послушайте!
Физрук неторопливо подошёл ко мне и прислушался. Когда он понял, что Брежнев действительно умер, то трижды свистнул в свисток и крикнул: «Закончить упражнение, все ко мне!»
— Товарищи студенты! Случилось большое горе, комментировать не буду. Урок окончен. Переодевайтесь и присаживайтесь на лавки. Староста в деканат. Получишь инструкции у декана и обратно. Доложишь мне. Бегом!
— А что произошло? – полюбопытствовал староста.
— Спроси у Буера, — задумчиво ответил физрук и ушёл в свою коморку.
Все посмотрели на меня и замолчали.
— Чего уставились? – грубовато спросил я.
— Чё, правда умер? – спросил Шурик.
— По радио говорят, что умер, сам не видел.
— Этого не может быть! – пискнула комсорг группы.
— Почему нет? Он обычный человек, пожилой, возможно всякое, — авторитетно ответил кто-то.
— Послушайте радио, спорят тут, – рявкнул я и ушёл в раздевалку.
Вот таким был для меня день десятого ноября восемьдесят второго года.
Когда я вышел из раздевалки, группа продолжала обсуждать новость. Вернувшаяся староста объявила, что на сегодня все занятия отменены, и всем следует идти по домам. Но идти домой не хотелось и мы пошли в кино. Тогда мы ещё не знали, что это было последнее свободное посещение кинотеатра. Когда мы пошли в кино вместо лекций через несколько недель, к нам подошла группа товарищей и устроила маленький допрос: где мы учимся и почему не на занятиях? Вскоре никто с лекций в кино не сбегал, начались Андроповские строгости.
На комсомольском собрании нам объявили, что отсутствие на занятиях будет рассматривается как прогул, и если не будет предъявлен больничный лист, то с последующим лишением стипендии. Вопрос о том, чего будут лишать тех, кто стипендию не получает, остался без ответа.
Неожиданно мы узнали, что среди работников института много бывших военных. Они как по команде, стали носить на пиджаках орденские планки, а на их лицах читалось: тут вам не это, сами должны понимать!
Анекдоты стали рассказывать шёпотом, даже про неверных жён и мужей. Неявка на субботники и собрания рассматривалась как антисоветская деятельность. Отказываться от общественных поручений перестали. Было куда проще прийти и проволынить. Ряды ДНДэшников увеличились. А в читальном зале появилась очередь на произведения Ленина.
А в феврале восемьдесят четвёртого года, после избрания Черненко выяснилось, что все устали. Одни подчиняться, а другие заставлять. И началась вольница. Мы с приятелем совершили двойное святотатство и не пошли на комсомольское собрание и сбежали в кино. В фойе к нам подошли двое и спросили:
— Почему вы не на занятиях?
— А почему вас это интересует? – спросил мой приятель.
— Мы из контрольной группы исполкома, — ответил главный.
— А нам захотелось пойти в кино! – наивно ответил я.
— Вы наверно досрочно выполнили лабораторную работу и вас отпустили в кино? – подсказал спутник главного.
— Да, — хором ответили мы.
— Молодцы! Приятного просмотра!
И я ощутил, что наступили перемены. Последующий приход Горбачёва не вызвал удивление, и показался органичным продолжением перемен. В восемьдесят пятом отменили отсрочки для студентов и меня призвали в армию. Ушёл я из Брежневского СССР, а вернулся через два года в незнакомую страну, с безалкогольными свадьбами и кооперативными кафе.
В институтском читальном зале я с удивлением увидел студентов, которые играли в карты. Научный коммунизм переименовали в Марксизм — Ленинизм. Первый секретарь Горкома ВЛКСМ сидел в своём кабинете в джинсовом костюме. Знакомые спрашивали: что лучше, открыть кооператив или частное малое предприятие? В газете прочитал объявление о продаже партии бытовых холодильников. «Видимо спекуляции больше нет» — подумал я.
А революционное появление персональных компьютеров: ДВК, Искра-226, ЕС-1840! Диковинные дискеты ёмкостью триста шестьдесят килобайт (лучше Болгарского производства)! Легендарный Тетрис поглотивший миллионы часов жизни россиян, первые программы на Бейсике. Или брутальное слово винчестер, ёмкостью аж в тридцать два мегабайта!!! И потрясшее меня введение в нашем институте свободного посещения занятий.
Свершилось! Мы стали жить в свободной стране!
117
Загрузка...
