В дальней комнате послышался звук падения тела на пол. Загудел комбик, задергали струны на басухе, включили стереосистему, что-то зашумело, и дом сотряс двойной соляк. Аполлион из Immortal и любитель утренней игры на бас-гитаре рубили от души. К ним присоединились соседи снизу, в такт попадая по трубе батареи отопления. Звук сделали тише, в коридоре зашлепали босые ноги.
В кухню влетел молодой человек в трусах, с гитарой наперевес. Длинные черные волосы занавешивали лицо. Проскочил к холодильнику, достал бутылку минералки и стал жадно пить.
— Начинаем утреннюю гимнастику! — прокомментировал весь этот шабаш огромный рыжий кот, который сидел на табурете за столом, по-человечески свесив лапы вниз.
— Ой, епт! — вздрогнул парень. — Опять ты здесь!
— Это “опять” длится уже почти год, а ты все никак не привыкнешь. — кот взял чайную ложечку и постучал ей об сахарницу. — Сахару дай!
— Вот сам и возьми. — начался ежедневный ритуал “дай-бери”.
— Ты знааешь правила. Сам я не могу, мне нужно чтоб ты дал. Прекрати уже, что как маленький. — кот надулся и застучал ложкой чаще, выбивая ритм спартаковской кричалки про “мы должны сегодня победить”.
Длинноволосый скривился и сняв гитару, присел за стол.
— Хватит долбить уже, дятел. И так голова трещит. Вот тебе. — на блюдечко, предусмотрительно поставленное рядом с сахарницей, посыпался белый песок. — И какого лешего это сахар? На меня в магазине уже как на самогонщика смотрят. Пять килограмм за неделю. Не можешь чем другим “искру” поддерживать?
— Лелик, у тебя корни отросли. — уминая сахар прочавкал кот. — Не могу. Люди раньше мне сладкое оставляли. А теперь кто про меня помнит? Правильно, никто.
Парень пощупал пробор на голове, где среди черноты действительно предательски светлела полоска золотистых волос.
— Точно видно? Надо в цирюльню записаться. А то весь образ портит. Что у нас там на сегодня? — потерев глаза и зевнув, молодой человек невидящим взглядом уперся в стену. Спать хотелось неимоверно. Вчера Лель полночи проболтался в “Космонавте”, бухая со знакомыми музыкантами после концерта. Дивно провел время. Они даже обещали взять его с собой в тур по России. Может и на сцене постоять дадут. Хотя, музыкантом он был всегда посредственным. Хоть на дудке, хоть на щепке от пня. Что-то простенькое мог сбацать, а вот дальше… Дальше был тупик. Как-то обнаружив, что люди изобрели нотную грамоту, очень удивился. Зачем? Оказалось, затем, чтобы записать сложные и длинные партии для музыкальных инструментов. Потом можно сыграть их одновременно и получить потрясающее произведение. А можно не получить, подумал он, вспомнив свой неудачный опыт композиторства.
Кот давно уже что-то нудел про дела, про то, что записывать надо кто придет, и про то, что через час начнется прием жаждущих.
— Так что там у нас на сегодня? — отлип от своих мыслей Лель.
— Ооо! — шлепнул себя лапой по лбу кот. — Лучше б я с Нелюбом к Воланду подался. Ты меня вообще слушаешь?
— Да нахрен ты там кому сдался? Ты ж не черный! — заржал парень. — Ты, давай, баб Люба, не ной. А то отправлю туда, где взял. Обратно в Архангельск хочешь? В промерзший дом и на помойку за продуктовым?
Навсегда забытого людьми божка брачного ложа Лель увидел на вписке у нечаянных друзей. Нечаянными они оказались потому, что начав пить в Питере одним зимним морозным днем, он вдруг обнаружил себя в поезде, подъезжающем к Архангельску. Напротив покачивалось смутно знакомое лицо. Имени его вот только вспомнить не удавалось. После выяснилось, что приехал он в гости к своим новым друзьям — Паше и Сереге, которые его пригласили, а он не отказался. Жили друзья в старом деревянном доме, в районе с красивым названием Соломбала. Вот там-то и был “застукан” блюститель брачного ложа, вымогающий под видом алкогольной галлюцинации сахар у Пашки.
Когда Лель выполз на прокуренную кухоньку, то глазам своим не поверил. Он-то еще помнил двух придурков, созданных в шутку Отцом. Люб и Нелюб. Два божка в виде огромных котов. Один, Люб, золотисто-рыжий — был охранником супружеской постели в первую брачную ночь, да и в последующие. А вот Нелюб — черный, как сама тьма — все пакостил, наводил на мужей любовное бессилие и ссорил молодых. А чтоб коты, шатаясь по его дому, особо не орали, Отец наказал им носить в зубах ветки травы. Рыжему- стрелолист, а черному — белену. Ох и смеялся батя. В начале двадцатого века, столетиями обжирающийся беленой черный примкнул к армии слуг Князя тьмы, напоследок плюнув Любу на усы: “ Если уж вечные скитания, то пусть у меня будет свой господин. Тот, кого знают и боятся.”
И вот, глядя на бледного Пашку, что безумными глазами смотрел на стоящего у плиты здоровенного кота с вытянутой в просящем жесте лапой, Лель подумал, что пора прекратить запугивание населения города. Ведь если перед тобой на задних лапах стоит рыжее домашнее животное, повторяя как мантру: “ Дай сахар. Ну дай сахар. Дай сахар, дай сахар, дай сахар, у тебя много, я знаю!”, первым делом ты подумаешь, что хватит пить. А если не пьешь — что у тебя съехала крыша. Кот был немедленно взят за шкирку и заведен в ванную, где был призван к порядку, и обращению в человеческий облик, а Паше с Серегой был тут же представлен их новый друг Любшин. Да, вот просто так, по фамилии. Да, у него есть деньги. Да, ща сгоняет. Супердружище, да, летит на помощь. Ток ботинки ему дайте. И штаны, и пуховик. Че голый? Да спал тут, в ванне, мы его вчера там забыли.
А потом они поехали обратно, домой. Спустя два дня угара, сизого дыма, песен под гитару и жареной золотистой картошки в больших сковородках. На душе было тепло. Какие же добрые и гостеприимные люди живут в этом городе. И — не любопытные.
На день был назначен прием трем людям.
— Марина. Приворот мужика. — зачитывал гнусавым голосом кот. — Валерий Дмитриевич. Снадобье для потенции, приворот партнера. Чего? Ошибся, наверное, партнерши. Алексей. От ворот поворот. То есть, ему дали. Не дали. А он обратно хочет, дурень. В трубку плакался, что жить без нее не может.
Лель еще раз зевнул, поправил сбившиеся набок “семейки”, и пошел приводить себя в порядок перед приемом. Все же он “… потомственный ворожей, колдун, чародей. Помощь во всех любовных делах.” М-да. Надо текст на сайте переделать. И хостинг проплатить.
Услышав, что в дверь позвонили, Лель прошел в приемную. Нетрудно было из старой коммуналки на Тележной, неподалеку от Московского вокзала, сделать атмосферную квартирку чародея. Стены гостиной с высоким сводчатым окном и длинный коридор обтянули черной тканью, окно занавесили темно-фиолетовой бархатной шторой, мебель под старину с местной барахолки, пучки трав в стеклянных стаканах, жидкости и мази в фигурных флакончиках и баночках, запах, свечи, хрустальные шары и карты Таро. Все так живописно расставлено и продуманно разбросано, что у вошедшего не оставалось сомнений — тут действительно живет тот, кто может помочь. Кто знает что-то такое, простым людям недоступное.
В дальнем углу комнаты, на резном пюпитре, покоилась очень старая на вид книга в кожаной обложке. Всегда раскрытая на середине. Лель называл ее “ мой Некрономикон”. Хотя, на поверку это было позднее переиздание одного из основателей физики Рене Декарта, “Рассуждение о методе”. Но издали текст латиницей, гравюры и графики казались посетителям таинственными и пугающими заклинаниями.
Он сел за круглый стол, покрытый темной скатертью, смахнул пыль с нефритового шарика на подставке, и приготовился. Войти в образ не сложно. Капюшон от длинного балахона на голову, волосы, леший их задери, отросли, руки с выкрашенными в черный цвет ногтями — на стол. Лицо отрешенней. Еще отрешенней. Неземное.
Как там ее, Марина. За дверью зацокали каблуки.
Высокая, красивая девушка с русыми волнистыми волосами уверенно прошла к столу, словно не раз тут бывала. Села, закинув ногу на ногу, мелькнув красной подошвой туфель на длинной шпильке. Окинув Леля оценивающим взглядом, она раскрыла сумку с логотипами LV, стала доставать оттуда фотографии.
— Мне приворот на вот этого, вот этого, — палец с красным маникюром тыкал в лица мужчин на фото, — и если ваще ниче не выйдет, на вот этого.
— Это что, Путин? — растерянно нахмурился Лель, вглядываясь в знакомые черты главы государства.
— Ну да, ты че, с деревни? Может тебе и про других рассказать? — растягивая гласные, противно затянула девица. — Это вот сын владельца Газпрома, это вот Сережа Лазарев, певец, это Ашот Саркисян, у него папа владелец рынков. Ну, это Путин, да, а это на крайняк. — когтистый палец ткнул в фото странного парня с чуть раскосыми глазами.
— И кто это? — Лелю часто приходилось общаться с такими дурами. Специфика профессии. Они думали, что за деньги могут получить все, что захотят. А у этой были деньги. Только не ее, а ее “папика”, старика, что платил ей за два минета в неделю. Также в оплату входили выслушивание про его неудачи в бизнесе, как он поливает говном подчиненных, массаж всего тела и простаты, наминание ей сисек и шлепание по заднице до красноты. Чтоб жизнь медом не казалась, как говорил он. Полноценно трахаться “папик” уже не мог, да и не имел желания.
— Аактер. — голова девицы замоталась из стороны в сторону, нарощенные ресницы часто захлопали. — Ты “ Оно” смотрел? В “Оно” играет. Такой популярный. Билл. Билл Скрасгра.. Скарсград. Ну, ты понял. Кароч, нравится он мне.
— Ладно. — Леля распирало от смеха. — Тебя предупредили, что нужно? Доставай.
Девушка порылась в объемной сумке и вытащила две толстые, перетянутые резинками пачки тысячных купюр и подзасохший веник из полевых цветов.
— Венок где? — рявкнул чародей.
— Не умею я! — так же борзо ответила деваха. — Так на голову положу, ты ворожи давай. Чтоб намертво. Чтоб влюбились в меня, как увидят. Сразу и до смерти. Деньги вот, возьми.
Лель убрал деньги в ящик стола, разложил камешки с рунами, зажег свечи и какие-то палки, что торчали из подсвечников. Его так Люб надоумил, запах стоял блевотный, но людям нравилось. Ну, на Путина у него силенок не хватит, тем более у того такая мощная защита, что не пробиться. А вот на всех остальных ашотов ее можно зарядить. Да и от самой девицы будет зависеть, ей нужно будет очень близко подойти к объекту ворожбы, чтобы Лелевы чары сработали. Слаб он стал. Да и чар-то, честно говоря всего на полгода хватало. Так что, его не особо беспокоило то, что он вмешивался в жизнь людей таким образом. Пострадает человек полгода и все, как отпустило.
— Пой давай! — приказал девушке чародей.
— Чо петь-то? Обалдел совсем?
— Чо хош. Траву на голову, и петь надо. Лучше про “ой, люли-люли, лелюм-лелюм”. Иначе не сработает.
Девица подняла глаза к потолку, словно ища там вдохновения, и зычно заголосила.
— О, боже, какой мужчина! Я хочу от тебя сына. И я хочу от тебя до…
— Заткнись, блядь! — заорал ворожей. — Только не это. “Ой, люли-люли” пой.
Привычная к переменам хозяйского настроения и приказам, девушка подперла ладошкой щеку и, придерживая веник из цветов на голове, жалобно завела:
Во поле берёза стояла,
Во поле кудрявая стояла.
Люли люли, стояла,
Люли люли, стояла.
Тем временем Лель зашел ей за спину и щедро сыпанул искрами на девушку. Потом фейерверка из пальцев удостоились фотографии мужчин. Путина он предварительно отодвинул. Неприятностей ему и так хватало.
Закончив сеанс, он облегченно вздохнул. Люб ее проводит. Иначе девица рисковала остаться прямо тут, в коридоре, затянутым черным. Тушкой. Что не раз случалось в первое время, когда забытый бог любви нашел эту “золотую жилу” по кормежке. Не выносил он этих высокомерных, тупых куриц с чужим баблом в сумочках. Иногда так выбешивали, что гасил их “искры”, похожие больше на тлеющие угольки. Потом немного попривык, все же общение с людьми требует огромных усилий и терпения. Вот у Макоши его много было. И та устала. Просят, просят, сами не знают, чего точно хотят. Один день просят, чтоб любила Златка, а другой — чтоб любила Владка. Да и вытаскивать трупы из квартиры в одиночку было не сподручно.
Лель вышел в свою комнату, широко размахивая руками по кругу и глубоко дыша. Прошелся, кивнул стене, на которой висели в рамках постеры: обложка Burzum “Filosofem” и афиша оперы Римского-Корсакова “Снегурочка”, опять пошагал в приемную.
Невзрачный мужчина средних лет сидел на краешке дивана, а когда Лель вошел — вскочил, прижимая руки к груди. Длинные тонкие пальцы держались то за пуговицы рубашки, то сжимали переносицу.
— Боже, Лель! Какое красивое имя, ну да не важно, помогите мне! Я весь на нервах, это не выносимо! Мой близкий друг… Я не понимаю чего он хочет, играет со мной словно с ребенком. Люблю-не люблю, уйду-вернусь. Я не могу работать в такой нервной обстановке! Второй концерт завалил. Скоро из первой скрипки разжалуют в “коровий колокольчик”, буду там стучать раз в полчаса. Это ужасно. Ужасно. А я уже не молод, мне ведь уже сорок три. Проблемы, — мужчина развел руками в районе паха, — а ведь в душе я еще ого-го! Помогите!
У Леля задергался глаз. Да что ж за день сегодня такой. Но человек пришел с просьбой о любви, и не исполнить бог ее не мог.
— Вы садитесь, давайте фото. Что нужно, принесли?
Мужчина метнулся обратно, к диванчику, схватил пакет и извлек из него венок из белых лилий. Явно созданный флористами на заказ. Оттуда же было извлечено фото в рамке. На фотографии улыбался мужчина лет тридцати, очки, костюм, лысина, в руках он держал кларнет. Такой себе лучший мамин музыкант.
— Что будете петь? Вас предупредили? — Леля всегда удручало, что людям нужно было петь, чтоб чары сработали. Отдельная благодарность Отцу за столь тонкую шутку. Любил он повеселиться, юморист хренов. Просто не все песни могла вынести его тонкая душевная организация.
— Как что? Конечно третью песню Леля из “ Снегурочки”! Я же подготовился. Ваш помощник сказал, что там “ лели- лели” точно должно быть. Я же правильно понял?
Чародея повело в сторону, но он сдержался. Ну, баб Люба, получишь ты у меня.
— Давайте!
Водрузив пахучий венок из лилий на голову, мужчина запел. Приличным тенором, причем ни разу не слажав. Очень старался, хотя и видно было, что поет редко, но слух отличный. Лель ходил вокруг стола, помахивал руками, словно дирижируя, а когда дело дошло до девицы, что волк заел, пальцы его заискрились, засыпало, как бенгальским огнем — и поющего, и фото мамкиного кларнетиста, и венок из лилий.
Что за прибыль вам аукаться,
Что за радость ей откликнуться,
Вы б по кустикам пошарили,
Лель, мой Лель, мой лёли лёли, Лель.
А вот чародей уже знал, что Валерия Дмитриевича, что так трогательно хочет любви и поет арию Леля, что так хорошо подготовился к сеансу ворожбы, через два месяца тоже найдут в кустиках. В Сосновском парке. Со связанными за спиной руками и выколотыми глазами. На шее у него обнаружат дешевенький брелок — скрипичный ключ. На веревочке. И его старенькая мама похоронит сына с присланным кем-то венком из белых лилий. На ленте же написано — от близкого друга.
Ну не работали Лелевы чары на такое дольше трех недель.
К вечеру становилось тошно. Люб хоть и старался развлечь покровителя, но удавалось это ему не всегда.
Они сидели на кухне, за окном сгущалась тьма, зажигались тусклые от грязи фонари. Разговоры велись ниочемные. То есть, о месте любви в жизни человека.
— Бог есть любовь. — многозначительно воздел коготь вверх кот.
— Да… — расплылся в улыбке Лель.
— Дак то не про тебя!
Лель злобно зыркнул на кота и отодвинул подальше от него сахарницу.
— Ну чего ты, чего ты… — заныл Люб. — Я ж пошутил. Ты и есть любовь. Божественный вы наш.
В дверь зазвонили и вроде даже задолбили ногой.
— Кто там такой дерзкий? — кот на втором шаге перекинулся парнишкой лет семнадцати в оранжевой толстовке и белых трениках. Одернул кофту, и из кармашка на груди показался принт кота, что показывал “фак” всем, кто его увидел.
— Аа, Алексей! Конечно же, проходите. Нет, не опоздали. К нам опоздать невозможно. — в прихожей топтался нелепый парень, какой-то нескладный, с торчащими вихрами, в куртке, словно с отцовского плеча, тоненькие ножки в обтягивающих джинсах. — Проходите в приемную, вас сейчас примут.
От пришедшего воняло затхлым, как будто он не мылся пару недель. Лель поморщился. А когда парень открыл рот и заговорил, его отнесло, словно взрывной волной. Стоматолог — вот куда мальчику надо.
— Вот, я принес. Фотографию. Цветы. Деньги. — на стол легла кучка оранжевых осенних бархатцев. Те самые, что остаются на клумбах последними. Крошки земли засыпали темную скатерть и припорошили карты Таро.
Девушка, что смотрела с фото, была обычной. Милой, круглолицей, с ямочками на щеках. Русые волосы, челка.
— Ее зовут Яна. Я буду петь, я венок сделал. Все что нужно. Только сделайте ее моей.
— Постой, дружок, сделать другого человека твоей собственностью я не в силах. Она никогда не будет твоей, даже если в тебя влюбится. — Лель пригладил волосы по краям лба.
— Хочу, чтоб моя была. Чтоб не отлипала от меня, хвостом за мной ходила. На коленях за мной ползала. Я ей вот так — поддых, на! — а она за мной все равно ползет. Чтоб молила: “Лешенька, я люблю тебя, я все для тебя сделаю. Землю жрать буду, пятки тебе лизать, все как ты хочешь.”
Лель смотрел на еще одного озлобленного мамкиного “кларнетиста”. Чтоб была моей до смерти.
Пальцы сами забегали, как по клавишам, перетираясь друг о друга. Шх-шх… шшх-шх..
Полетели искорки.
— Пой!
Парень надел на голову венок из вонючих, отвратительно желтых бархатцев. На плечи его посыпались крошки земли, как первые капли похоронного дождя.
— Ты будешь моей, детка, ты будешь моей бейби.
От песни до песни, от рамса до рамса
Будь моим солнцем и даже зимой.
обжигай меня льдом, поцелуями в упор
она убьет меня еще, это не пули это любовь.
Этот додик так голосил, что у ворожея заломило в висках. Он не пел, он орал какой-то бездарный текст. Рифмы не было вообще, мелодии тоже. Это называлось русским рэпом.
Лель прикрыл глаза. Ну, за это же не убивают… не лишают искры. Да нет. Скрипнула дверь, в проем протиснулась ушастая голова Люба. Он делал резкие движения лапой у себя под мордой, будто перерезал шею. Потом он перекинулся в парня, и выпучив глаза, заводил ладонью под подбородком.
“Ну, блядь, и ладушки!” — подумал бог, и сыпанул искрами так, что Алексей, старательно вонявший и выводивший строчку “будь моей деткой” загорелся, задергался в ярком пламени, закрутился, лупя себя по бокам, упал, давясь своим воплем. Как-то быстро обуглился. Как и узорчатый ковер в приемной. Дым валил от шипящей и пузырящейся плоти, скрюченные навсегда пальцы вцепились мертвой хваткой во что-то невидимое. Наверное, в любовь.
И наступила тишина.
Чего только не сделаешь ради собственного спокойствия. Правда?
А труп вдвоем выносить все же сподручней. В ковре.
106
Загрузка...
