В этот пионерлагерь родители отправили работать меня почти силой. В институт я не поступила, трудилась в школе простой лаборанткой и ходила два раза в неделю на подготовительные курсы. В мае планировала уже увольняться, чтобы немножко отдохнув, основательно начать готовится ко второй попытки поступления, но директор очень просил поработать первую смену в пионерлагере вожатой. Я, естественно, отказалась, но этот лагерь был от предприятия, на котором работали мои родители и звонок директора отцу лишил меня всяких перспектив на отдых перед экзаменами. Как он мне объяснил, это очень важно, по причине родственных связей директора школы, в которой я работала с одним из преподавателей ВУЗа, в который я готовилась поступить со второй попытки. Этот намёк «просквозил», как выразился папа, в телефонном разговоре с директором. Сыграло свою роль, конечно, ещё и то, что пионерлагерь был от предприятия, на котором работали мои родители. В общем, уговорили и я согласилась. Тогда уже появились и набирали популярность портативные кассетные магнитофоны. Мне купили такой на совершеннолетие, по-моему, он назывался «электроника», но могу ошибаться, слишком давно это было. Магнитофон решила взять с собой, чтобы не скучать вечерами после общего отбоя. Я была несколько раз в этом лагере, будучи пионеркой и помнила, как там было скучно. У вожатых, конечно, совсем другая жизнь была. Нами они почти не занимались. Очень надеялась, что ничего не изменилось, будет возможность и для отдыха. Набрала с собой кассет целую кучу. Очень любила итальянцев. Потерять девственность до замужества в то время считалось аморальным, но мне уже после 17-и лет хотелось больше того, что я получала от своего одноклассника, который мне был не очень то и симпатичен. Его застенчивые поцелуи немного волновали и даже возбуждали, но он для меня был «ребёнком». Робким и неопытным. Подсознательно хотелось настоящей любви, но при этом оставаться невинной. Терять девственность до замужества я не собиралась. Вот такими дурами мы были в конце 70-х. Мы и обнажёнными друг друга никогда не видели. Повода не было. Только летом на пляже он мог посмотреть на меня в купальнике. У меня уже в школе сформировалась красивая фигура. Мой «бой-френд», как его назвала бы я сейчас, обнимал меня робко и застенчиво у реки, пользуясь возможностью потрогать и прижаться к моему телу, и я при этом моментально ощущала, как вжимается в меня его мгновенно набухший орган. Затем он, стесняясь этой реакции, падал на песок животом и долго лежал, как бы загорая. «Разряжался» скорей всего дома в одиночестве после традиционного провожания меня до подъезда. Вот такие у нас были пуританские нравы. Меня больше интересовали взрослые парни старше меня лет на пять. Некоторые книги с эротическим содержанием волновали. Почитаю на ночь «Гений» Драйзера и уснуть потом не могу. В художественных галереях некоторые картины известных живописцев немножко возбуждали. Эта поездка в пионерлагерь стала своеобразным катализатором для быстрого формирования не совсем обычной направленности в получении сексуальных удовольствий при общении с противоположным полом, да и развитие моё пошло не по стандартным для большинства девушек рельсам. До работы в лагере, я мечтала о чистой бескорыстной любви, верности, преданности, заботе и внимании к себе со стороны сильной половины человечества. Хотела любить и быть любимой, но при этом каким-то образом, в то время ещё не совсем осознанно мне хотелось чувствовать своё превосходство над парнями, или как выразились бы сейчас – доминировать. Этого слова не было в обиходе, но еще девочкой я считала всех мальчиков менее развитыми умственно, какими-то примитивными и несовершенными созданиями с которыми надо себя вести, только с позиции силы, несмотря на то, что большинство из них даже в начальных классах физически были сильней меня. Думала, что из всех своих одноклассников, надо выбрать наиболее развитую «особь», которая будет оказывать мне знаки внимания, а я, снисходительно их, принимая, буду в качестве благодарности за это дарить в ограниченных рамках немножко себя, такую гордую, красивую и недоступную. После событий в лагере я стала видеть в парнях вообще только средство получения удовольствия исключительно для себя. Именно того, что хочу я и тогда, когда мне этого захочется. Мне уже исполнилось 18 лет, и я отчетливо стала видеть в них только потенциальных имитаторов своей псевдо силы и мужских качеств. Мне уже не хотелось больше смотреть их актерскую игру в исключительность и совершенство, как бы они не пытались это проявить, заявляя мне своим неестественным поведением и примитивными рассказами, а скорей сказками, о своем биосоциуме. Я увидела, как мгновенно всё это рассыпается на глазах, если ситуация, в которую они попадают, не дает им больше возможности играть и имитировать присутствие супер качеств. Какими жалкими и ничтожными они тогда становятся. И возникает тогда желание усилить все факторы, вызывающие это перевоплощение, и наслаждаться состоянием, в котором уже ты, а не он занимает лидирующую позиция и уже от меня будет зависеть, то о чем он пока только догадывается, со страхом ждет и одновременно не верит, что это сейчас произойдет. Речь идет о той редкой в наше время ситуации, когда мужчина попадает в полную зависимость от женщины, и она решает, в какой степени он будет сейчас страдать у всех на глазах. Мгновенно исчезает вся его спесь, «мужество» и «храбрость», каким жалким, дрожащим, испуганным и ничтожным он становится при этом, неловко пытаясь закрыть всё, что не должно быть у всех на виду, но это у него никак не получается. Речь пойдет о законном применении публичного телесного наказания.Разумеется, в этой ситуации и женщина потеряет всю свою привлекательность, и станет сама с собой, совсем не сдерживая все свои эмоции, которые и до этого были с ней, но не было повода для их проявления в полную силу у всех на виду. Просто, как слабый пол, женщина всегда считалась в определенной степени зависимой от мужчин, что нельзя сказать о противоположном поле, для которых это неприемлемо априори. Вот поэтому у них эти метаморфозы перевоплощения у всех на глазах перед наказанием и во время его исполнения производят такой неожиданный эффект, который лично меня, как оказалось, очень даже возбуждают. Сильное воздействие на меня в лагере произвело ещё то, что, наказуемого до этих страшных для него событий я знала, часто общалась с ним, за это короткое время успела даже влюбиться. Юридические телесные наказания у нас официально запрещены, и остались лишь в некоторых странах, но в этом лагере я стала свидетелем самосуда с последующим наказанием розгами этого молодого, симпатичного парня за воровство. Мне как-то попались философские рассуждения одной феминистки по поводу мужчин. Она писала, что в основу набирающей силу справедливой идеологии феминократии легли доказанные научные факты. На первом этапе своего развития человеческий эмбрион, якобы имеет исключительно женский пол. Лишь несколько позже в организме некоторых эмбрионов происходит некий «сбой» хромосом, в результате чего такой эмбрион становится мужским полом. Она считала, что сама природа указывает на то, что настоящим, стопроцентным человеческим существом является только женщина, мужчина – всего лишь бракованный генетический продукт, и, следовательно, существо неполноценное, ущербное, низшее в сравнении с женщиной. Отсюда – менее привлекательная мужская внешность и врожденная склонность к порочным привычкам: лжи, агрессии, пьянству и т.п. Искоренить эти склонности, как она писала, возможно лишь единственным способом — телесными наказаниями розгой и унижением, вызываемым чувством стыда при публичной экзекуции обнажённым. И чем раньше такое воспитание будет применимо, и чем интенсивнее оно будет применяться, тем большей эффект оно принесёт. Когда мне в руки попала её книга о сути феминизма, этот абзац сразу-же напомнил мне ту порку 19-и летнего парня, на которой я тогда присутствовала. Я давно заметила, что меня странным образом волнует всё, что связанно с телесными наказаниями. Это встречалось в книгах, где описывалась порка, изредка мелькали сцены телесных наказаний и в кино. Помню, на меня в детстве произвел большое впечатление эпизод в молдавском фильме «Лаутары», где прилюдно пороли кнутом раздетых и привязанных друг к другу лицом юношу и девушку. В прокате была еще картина под названием «Бабье царство». В ней была сцена публичной порки ремнем обнажённого парня. Были и другие фильмы, название и содержание, которых я уже не помню. Запомнились только эти сцены. В моё время детей ремнем наказывали. Это считалось вполне приемлемым средством воспитания. Ловила себя на мысли, что была бы не против посмотреть на домашнюю экзекуцию кого-нибудь из своих одноклассников или одноклассниц. Хотя бы в замочную скважину. Конечно же хотелось увидеть её так, как именно мне бы хотелось видеть процесс это порки. Провинившийся или провинившаяся обязательно должны быть голыми, лежать на кровати или на диване с вытянутыми и связанными конечностями, а мама или папа должны со всей силы наносить удары ремнем по попе, оставляя заметные следы после каждого удара. Жертва при этом должна обязательно громко вопить от боли, виляя во все стороны своей испоротой красной задницей. Я понимала, что это конечно бред, что в действительности это происходит не так жестоко, но фантазировать на эту тему очень любила. То, что мне когда-то представится возможность присутствия на реальной экзекуции и увидеть её всю от начала до конца и всё то, о чём постоянно думала, своими собственными глазами, я и представить себе не могла. Это была уже не сцена из фильма, где только игра актеров. Ходили в то далёкое время еще и слухи, что некоторые тренеры пороли молоденьких девушек-гимнасток и якобы родители знали, как готовят к большому спорту их чад – будущих олимпийцев, но официальной информации не было. В прессе, тогда никакой негативной информации вообще не было, а слухи не всегда подтверждались. Но мне достаточно было только слухов о тренерах и гимнастках, что бы фантазировать в постели перед сном и на эту тему тоже. Молоденькую спортсменку, привязанную к бревну голышом с помощью нескольких скакалок, злой тренер или тренерша нещадно лупит широким ремнем за опоздание на тренировку. Себя я видела, только в качестве тренерши, её жертвой быть никогда не хотелось. Страшно было даже представить себя в этой роли. Мне кажется, что если я была бы на месте Виктора, как звали моего знакомого, оказавшегося воришкой, я от стыда и унижения просто сошла бы с ума. О физической боли при сечении голого тела берёзовыми розгами я вообще представления не имела. Как такую боль можно вытерпеть, я представить себе не могла. Это действительно должно быть очень больно, судя по тому визгу, которым сопровождался весь процесс того телесного наказания. Правда, стоявшая рядом со мной девушка, которая, как я позже узнала, была подружкой парня, который непосредственно порол Виктора, сказала во время наказания, что он воет и вопит не только от боли, — он надеется, что этим громким визгом и криками «простите» сократит количество ударов или уменьшит их силу, но на Лёнчика, как звали экзекутора его товарищи, это никаким образом не действовало. Он размеренно, делая паузы, монотонно наносил сильные удары мокрой берёзовой розгой, периодически меняя её на свежую. Розга издавала свист и звучно впивалась в подпрыгивающие после каждого удара исполосованные ягодицы Виктора. Странно, но жалко мне его совсем не было. Сердцебиение учащалось не от жалости к Витьку, а от волнения, видя его страдания у всех на глазах, лежа привязанным к теннисному столу полностью обнажённым. Если бы Лёнчик предложил бы мне высечь его, тем более что я и стала поводом для самосуда с решением публично наказать воришку, я бы скорей всего согласилась. В школьные годы подружку мою Оксанку отец порол иногда. Чуть ли не до девятого класса. Разумеется, что не так жестоко, как высекли при мне Витька. Она это скрывала, но мама мне рассказывала по секрету, будучи знакома с её мамой. Как то после родительского собрания отец выпорол её своей армейской портупеей. Классная наговорила негатива в её адрес на собрании. При этом училась она не плохо, но нахамила ей за какое-то замечание, так что она чуть не заплакала при всём классе. Вела она у нас литературу, закончив педагогический год назад. Молоденькая совсем, не намного старше нас была и ранимая очень. Стрессоустойчивость отсутствовала полностью. Нажаловалась на неё так, как будто Оксанка её послала при всех, хотя этого, не было. Всё было не так страшно, как классная изложила ее родителям на собрании. Подробности порки, которые я узнала от своей мамы меня, сильно «завели». Я тогда сама себе не смогла бы ответить, как эротика может быть связанна с экзекуцией подруги. О сексуальных девиациях я тогда, естественно, знать не могла. Только чувствовала в себе эту особенность, скрывая это от других. То, что услышала от мамы, меня очень возбудило. Тетя Света, ее мать поделилась с моей мамой, потому что переживала потом очень. Оксанка мылась под душем в тот день вечером, когда отец вошел с ремнем в ванную комнату, возвратившись домой после общешкольного собрания. Если бы она знала, что отец воспользуется таким удачным моментом для скорой расправы, будучи под впечатлением от выступления на собрании истеричной «литераторши», воздержалась бы от принятия вечернего душа. Ну а если бы наша молодая и обидчивая классная руководитель знала, что ждёт её ученицу дома, после жалобы на неё, маловероятно, что она бы стала об этом всем рассказывать на родительском собрании. Она же не «страдала», как я сексуальными перверсиями. Представила, какой ужас испытала Оксанка, когда в ванную вошёл её отец с ремнем в руках. Хотелось у неё самой узнать, как её там «обработали», но стеснялась и боялась потерять подругу, сознавшись в том, о чем была осведомлена мамой. Представляла только, как ее в ванной голенькую и мокрую лупит отец и как она там крутится и визжит. А может, велел ей повернуться, упереться в стену и хлестал только по ягодицам. Возбуждали оба варианта. Даже хотела попросить маму, что бы поинтересовалась деталями порки у тети Светы, но повода не было, да и такой интерес к телесному наказанию подруги мог показаться маме подозрительным. О садизме я, конечно, слышала, но со своими интимными девиациями получения возбуждения от страданий другого, это, по понятным причинам никак не связывала. Я такая молоденькая, стройная, симпатичная девушка, ну пусть и со своими «тараканами» в голове. Какой там садизм… Садисты это маньяки и убийцы, а меня просто волновали телесные экзекуции. Глядя на меня тогда такую никому бы и в голову не пришло о чём я фантазирую и мечтаю, что меня возбуждает и волнует по-настоящему. Не отношения Ромео и Джульетты меня волновали, не романтика чистой любви и преданности, не мечты о «принце на белом коне», а мысли о сексе с парнем, которого при мне когда то высекли на законном основании, например по решению суда за административное правонарушение, — превышение скорости на автомобиле, например, или ещё за что-то не очень значительное, но совершённое. Главное, что бы в той сказочной стране, где мы с ним жили, это было бы предусмотрено конституцией, где в качестве дополнительного наказания к штрафу, законом предусматривалась бы ещё и публичная порка розгами по обнажённым ягодицам. Главное это должно быть по решению суда, всё должно быть законно. Уверена, что в этом сюрреалистичном виртуальном государстве царил бы исключительный порядок. Все бы ездили строго по правилам, курили бы только в отведённых для этого местах, распить спиртное, даже пиво, в общественном месте в голову никому бы не пришло, а леса были бы всегда чистыми и перевелись бы там все моральные уроды, которые возвращаясь со своих дач швыряют вдоль дороги пакеты с мусором. Шок от услышанного на суде решения, и ожидание порки уже будет началом самого наказания, а эмоции перед поркой в назначенный судом день, во время порки и после неё сделают из нарушителя образец для законопослушания. Будь это девушка или юноша. Мужчина или женщина. Закон и сила воздействия должна быть для всех одинаковой и зависеть исключительно от степени вины перед законом. Ну а для меня это ещё и дополнительная эротическая составляющая в сексе была бы в этом виртуальном государстве. Я бы отдаваясь своему парню, которого, допустим, подвергли когда-то телесному наказанию, вспоминала бы, какой он был тогда во время экзекуции без всяких прикрас и позерства, естественный в своей наготе и в проявлении всех своих слабостей, которые под ударами розги на глазах у присутствующих скрыть невозможно. Пусть он потом опять становится тем, кем хочет казаться. Я всегда после этого буду ощущать свое превосходство над ним, потому что была свидетелем его унизительного и стыдного положения, когда никакая имитация поведения уже не работает. Захочет расстаться со мной после этого, — пожалуйста. Главное, что я получила уже такой заряд эротической энергии, что её хватит на долго. Даже выйдя замуж буду думать, что и мой супруг может оказаться в этой ситуации. Главное, что бы мы с ним оба понимали, и он был бы согласен, что наказание, будет абсолютно законным, он действительно виноват, а то, что это очень больно, стыдно и унизительно, — это регламентировано самими правилами исполнения такого наказания и именно эти факторы в совокупности является его смыслом и силой воздействия, -причинение моральных и физических страданий за конкретное правонарушение. Если за нарушение ПДД в этой стране применимы такие санкции, думаю, что наказание мужа розгами могло быть и не единичным случаем. По понятным причинам, если случится такое, я не скажу ему, что хочу присутствовать на его порке, в целях получить сексуальное удовольствие от этого. О моей перверсии он знать не должен. Скажу, что хочу прийти с ним вместе в назначенное время только, потому, что люблю его, сочувствую его переживаниям в ожидании неизбежного, жалею и хочу поддержать морально, попробовать, как жена, поговорить перед началом порки с непосредственным исполнителем или исполнительницей наказания, попросив не пороть в полную силу. Если экзекутором будет назначена женщина, что бывает гораздо чаще при наказании мужчины, она должна будет меня понять. Но при этом, я обязательно подчеркну, что решение о наказании законно, высечен розгами он быть должен и сделать тут ничего уже нельзя. Остается только смириться с предстоящим публичным унижением в самой крайней степени этого понятия. Да, он законно приговорен и должен быть наказан розгами, лёжа на скамье голышом, но стыдно, больно и унизительно будет достаточно короткое время, а потом всё вернётся на своё место. Главное проявить там выдержку и самообладание, постараться сохранить мужское достоинство даже в такой ситуации. Сама я при этом отчетливо понимаю, что при телесном наказании вариантов поведения нет и быть не может. Только полная зависимость при полном бессилии. Почти невозможно проявить такое терпение, чтобы сохранить молчание во время порки, и не погрузиться затем в длительную депрессию вызванную стрессом. Но я все равно бы сказала, что после такого унижения на моих глазах, моё отношение к тебе не изменится, и я по прежнему буду любить тебя, даже будучи свидетелем того, что с тобой на моих глазах проделывали экзекуторы. Моё добровольное желание увидеть такое унижение собственного супруга, в первую очередь, естественно, будет продиктовано латентной перверсией, но и всё сказанное мной мужу перед заслуженной поркой тоже будет правдой. И никакого значения не имеет, за что он будет наказан. Главное, что это не произвол, а предусмотрено законом той виртуальной страны, в которой мы с ним живём и моё право присутствия на его телесном наказании тоже вполне законно. В жизни всегда есть место подвигу, но я считаю, что лучше держаться подальше от этого места. Мне не нужен герой. Я, как феминистка, хочу чувствовать себя всегда выше и полноценнее своего партнера. Всегда. На работе, в быту. И пусть он, кем бы он ни был, даже законным мужем и отцом моих детей, хорошим специалистом или руководителем, не забывает о том, что в любой момент может быть поставлен на место, напоминанием каким жалким, ничтожным, дрожащим и униженным он был тогда во время порки молодой девицей из службы исполнения наказаний. Как он, в конце экзекуции, уже не в силах сдерживать молчание издавал звуки похожие одновременно на стон и вой, как он извивался лежа голым на скамье перед окружившими его женщинами, девушками и мужчинами, которым дали возможность посмотреть на эту экзекуцию в качестве зрителей по предварительной записи. Как периодически менялись, измочаленные об его ягодицы, замоченные в соленой воде для усиления боли розги и как он с перекошенным гримасой страха лицом в ожидании очередного удара, и боли от этого удара, вертел влево и вправо своими исполосованными ягодицами и головой в полном бессилии что либо сделать пока не получит свои заслуженные 50 ударов, и его не развяжут. Как он инстинктивно сжимал ягодицы ещё до касания их просвистевшей розгой, тем самым только усиливая собственную боль, о чем впрочем, я ему говорила, по дороге, когда мы ехали с ним к месту исполнения наказания. Это всё я, скорей всего ему никогда не напомню, надеюсь, что такого повода не будет, но сама возможность при каких то обстоятельствах, когда возникнет необходимость моментально поставить его на место, меня будет держать в стабильном тонусе перманентного превосходства. Я буду уверенна в себе и буду знать о том, что никакой аргумент с его стороны не перевесит чашу весов, где это превосходство будет не на моей стороне. О подогреве его прилюдной поркой своей интимной стороны жизни я уже говорила. Мне будет абсолютно все равно за что его тогда пороли, главное, что секли его по настоящему, обнаженным, настоящими березовыми розгами, привязанным и поэтому беззащитным, что это было при девушках, которые вместе со мной наблюдали стоя рядом с ним его моральные и физические страдания под розгами. Всё было так, что я хотела бы созерцать и проигрывала неоднократно в своих фантазиях, доводя себя этим почти до оргазма. Не знаю, может ли наступить эрекция у наказуемого при такой порке, которую я описала. С одной стороны боль с эрекцией несовместима, но если мужчина извивается на скамье и трется при этом о неё своими гениталиями, это вполне может случиться. Если представить, что когда его отвязали и он, поднявшись, у всех на глазах медленно побрел с эрегированным пенисом в соседнее помещение, где медик смажет ему исполосованную задницу, — это будет апогеем его стыда, — заключительным аккордом наказания. Сказать мужу, что флагелляция меня возбуждает, когда-нибудь всё-таки пришлось бы. Сомневаюсь, что вечером, перед сном, обрабатывая следы оставленные розгами ещё раз дезинфицирующим средством, которое мне дала с собой врач после порки супруга, я смогла бы предложить ему уже сегодня заняться сексом. Какой бы силы оргазм я тогда бы получила…. Представить трудно… Под впечатлением от увиденного всего лишь несколько часов назад… Но вряд ли в том, чему его подвергли эти несколько часов назад, при всех, он увидел в отличие от меня, в том числе, и эротическую составляющую. А так бы хотелось, отдаться ему в тот же вечер, обнимать его тело, ощущая руками на его ягодицах следы экзекуции, вспоминая, как смотрели присутствующие на него обнажённого извивающегося с привязанными к скамейке руками и ногами, а если они пришли по собственному желанию, значит, они наверняка были возбуждены этим зрелищем не меньше меня. Им наверняка, кто-нибудь из службы исполнения наказаний, уже сказал, что я приглашена не только в качестве наблюдателя, чтобы порка считалась публичной, а являюсь его законной женой. Интересно, что они чувствовали при этом, какие мысли вызывало моё присутствие у них… Я в свою очередь, думала о том, что вот его нагишом у них на глазах сейчас секут розгами, а вечером он такой же обнаженный, но уже с эрегированным членом, который они видят в данный момент, будет заниматься со мной любовью. Именно со мной, которая сейчас среди них. Он будет уже совсем другим, а я останусь той же, которая сейчас, спокойно вместе со всеми присутствующими наблюдает его порку. Эти эмоции объяснить невозможно. Можно только чувствовать. А таких, как я ортодоксальных феминисток, мне кажется, совсем немного…
Если бы я поделилась своими откровениями с кем-нибудь ещё или опубликовала все свои размышления на другом портале, — мне бы наверняка доброжелатели посоветовали бы обратиться к психиатру, но здесь, в этой рубрике, я, надеюсь, меня поймут правильно. Мне кажется, что я в такой своеобразной перверсии не одинока. Когда представляю, что может чувствовать обнажённый человек, который знает, что его сейчас будут пороть, чем и как и если это, произойдет публично, как в стародавние времена и провинившийся видит всех, кто будет созерцать его мучения, — мое сердцебиение сразу учащается и ничего я с этим сделать не могу, да и не хочу. Ощущения беззащитности, уязвимости, открытости, страха, униженности и стыда, стоя перед присутствующими, в том числе и противоположного пола нагишом, в ожидании начала порки само по себе уже наказание. Да, моё половое созревание происходило в иной плоскости, чем это было у большинства, но моей вины в этом нет. Я такая, какая я есть. Часто вспоминаю того Виктора, который непроизвольно стал катализатором моих девиаций в сексе. К нам в пионерлагерь приходили по субботам ребята из соседней деревни играть в футбол. Это были суровые парни, в наколках, отслужившие в армии, а может и отсидевшие. Сейчас таких бы назвали гопниками, а тогда их называли приблатненными. Старший у них был Лёня. Накаченный и угрюмый парень высокого роста, не произносивший без мата ни одного предложения. Парни называли его Лёнчик. Ему было далеко за 20. В футбол он, несмотря на габариты, играл великолепно. Никакие замечания на него не действовали. Нецензурные обороты речи из Лёнчика сыпались на протяжении всей игры, как из ведра. С ребятами почти всегда приходили две девушки. Одна Лёнчика, а вторая красивого смуглого парня, по виду моего ровесника. Я сразу в него влюбилась. Я была уверенна, что примерно так выглядят все итальянцы. Звали его Виктор. Он сам познакомился со мной. Пока играли в футбол наши вожатые и пионеры с местными, он подошел и протянул мне «мишку косолапова». Я, как все девчонки любила сладкое, а дорогие шоколадные конфеты просто обожала. Виктор сказал, что на прошлой игре подвернул ногу и сегодня только зритель. Его девушку звали Лена. Она стояла недалеко от нас и с кем-то разговаривала. После этого непродолжительного общения я не находила себе места. Мне так хотелось, что бы Виктор приходил не в футбол играть, а ко мне. Ждала каждый вечер деревенских парней, но футбол был не каждый день. Его Елену я невзлюбила с первого дня. Представляла, как он с ней целуется, а может их отношения ещё ближе. Постоянно о нем думала и ждала. Когда приходил, всегда здоровался, переодевался и азартно играл. Я же без отрыва смотрела на его спортивную фигуру, мелькающую среди игроков, и надеялась, что он хоть раз придет без своей Елены, и я скажу ему всё что чувствую. К моей нескончаемой радости Елена уехала. Оказалось, что она не местная, а приехала на три неделе к своим деревенским родственникам. Оставалась ещё целая неделя моей работы вожатой в этом лагере. Виктор тоже оказался городским. В деревне жили несколько казаков. Гопники тоже считали себя казаками и даже бравировали присвоенными им казацкими званиями. Урядник, вахмистр, хорунжий. Лёнчик был, вроде, сотник. Но я им не верила. На казаков они совсем не были похожи, хотя какими они должны быть я не знала. Форму никто не носил, да и не было её скорей всего ни у кого в деревне. После отъезда своей девушки Виктор стал неприветливым и злым. После футбола, если со мной был магнитофон, мог присесть рядом и немножко послушать мои записи. На вопросы отвечал однозначно, нормального диалога не получалось. Смотрел перед собой и о чем-то думал. Говорить с ним о чувствах было бы нелепо и глупо. Я поняла, что совсем его не интересую, как девушка и он скучает по своей Елене.
Оставалось всего три дня до моего отъезда и стало очевидно, что перспектив для общения с ним в городе у меня нет никаких. Смирилась и успокоилась. Заметила как-то издалека Виктора у нашего корпуса днем с какой-то тряпкой в руках. Постояв немного, он быстрым шагом пошёл к воротам лагеря. Вечером я как всегда в своей комнате пошарила под своей кроватью рукой, чтобы вытащить магнитофон, но его там не было. Даже в голову сначала не пришло, что в тряпку Виктора был завернут именно он. То, что он вор не укладывалось в голове. Решила, что взял кто-то из подруг- вожатых без разрешения.
Рассказала в тот же день директору лагеря о пропаже. Он посочувствовал и предложил мне написать заявление в милицию. Я отчетливо видела, что ему совсем не нужны эти милицейские разборки. Единственный человек, который отнесся к пропаже адекватно, был наш старший пионервожатый Володя. Он выслушал и обещал найти воришку, хотя сам в это, по моему, не верил, но – мне стало легче. И на следующий день, кассетник нашелся. Кражу совершил Витя, чтобы не засветиться отдал временно, до моего отъезда одному из казаков-футболистов, а тот, как прозвучало бы сейчас на молодежном сленге «спалился» за прослушиванием и тут же сдал Витю. Володя видимо, свою вожатскую агентуру из обслуги мобилизовал на поиски. Лёнчик проявил особую активность. Боялся, что после этого инцидента их в лагерь на футбол больше пускать не будут. Витю деревенские приволокли в их импровизированную «качалку», организованную в заброшенной лесопилке. Я была там один раз. Снаряды под стать казакам-гопникам. Рельсы, тракторные гусеницы, набитые песком свисающие с потолка серые грязные мешки. Посередине самодельный теннисный стол. Магнитофон мне не принесли. Пришёл парень из их казацко-гопниковской футбольной команды и попросили подойти через час в «качалку» на разборки и возврат имущества. Как я выяснила позже Виктору предложили альтернативу, два варианта- сдать с ворованным имуществом местному участковому или разобраться самостоятельно по-казацки. Вот он и выбрал самосуд. Боялся, что сообщат в техникум, где он учился и его отчислят. Дальше только армия. Думал, что дадут пару раз в ухо и отпустят. Витя ошибся, но другого решения от него видимо и не ждали. Согласие было получено. Когда я пришла в «качалку», из импровизированного душа Вера, подружка Лёнчика , вынесла большой пучок связанных вместе мокрых берёзовых прутьев. В местном «фитнес-клубе»» стояли 5-6 парней, которые приходили к нам на футбол. Они при мне моментально раздели ошеломлённого Витю догола, и поставили на колени. Он, по-моему, даже не успел осознать, что происходит. Взгляд его был прикован к розгам, которые держала в руках Вера. Я сама стояла, как контуженная, потому что когда его раздевали, я впервые увидела ЭТО не на картинке. И у кого… у парня, в которого влюбилась и засыпала с мыслями только о нем. Виктор пытался прикрыться и отвернуться, но ребята подтащили его ко мне. Вера ,хмыкнув, положила розги на теннисный стол взяла, лежащую на нем мою «электронику» и сунула ему в руки. Кто-то пнул его слегка и он дрожащими руками протянул мне магнитофон, попросив прощения. Я была так шокирована и возбуждена, что не смогла взять свой кассетник в руки. Мои фантазии удивительным образом материализовывались. Парни взяли у него из рук магнитофон, наклонили за волосы к моим босоножкам, он уткнулся в них лицом и заплакал. Меня охватило непонятное чувство удовлетворения и желания увидеть продолжение истязаний. То что его будут сейчас сечь при мне не вызывало никаких сомнений. К ногам и рукам ему привязали верёвки и положили на теннисный стол, разведя в стороны ноги и руки к углам стола. Затем натянули и привязали конечности к ножкам стола. Я была в таком состоянии, что воспринимала уже всё как в тумане. Сейчас я уже не смогу описать калейдоскоп своих ощущений в тот момент, но помню, что даже мысли не возникло попросить не пороть Виктора. Мне действительно хотелось, что бы его высекли. Отомстить за все свои переживания из-за неразделённых чувств, за обиды, ну и за кражу конечно. Я уже представляла, что его такого сильного и красивого будут сейчас при мне пороть голышом за воровство и эту порку буду видеть не только я, но и другие. Каким он вдруг стал слабым, испуганным, униженным и дрожащим в прямом и переносном смысле, растянутый на этом теннисном столе как лягушонок. Его белая незагоревшая, попа как пятно выделялось на фоне зеленого стола. И только тогда я наконец почувствовала своё полное превосходство, власть над ним и накатывающее удовольствие от предвкушения предстоящего истязания на моих глазах, того, кто недавно был такой в себе уверенный и самодовольный и вдруг так резко сразу поменявшийся. Только во время телесного наказания, становятся самими собой, без нарочитой игры, что бы всем нравится. Искренность и проявления биологического начала, что заложено природой только в такой ситуации раскроется полностью, в полном объеме, во всей «красе». Никакой имитации поведения в такой ситуации просто быть не может. Всё честно и понятно. Тебя обнажили, тебе страшно и стыдно, на тебя смотрят десятки глаз и будут через минуту при всех сечь розгами, предварительно разложив на столе с привязанными к нему руками и ногами. Сильнейший стресс лишил Виктора на время речи. Лёнчик встал сбоку стола и экзекуция началась. Ягодицы Виктора подпрыгивали после каждого удара, а Вера вслух считала их количество. Я уже не помню, сколько ему объявили, когда он был уже разложен, но не меньше 50 это точно. Лёнчик периодически обходил стол слева и справа для равномерности покрытия ягодиц рубцами. Похоже, от сильной боли переживание эмоций стыда и унижения у Виктора ушло на второй план. Он, не стесняясь, громко визжал и извивался, а меня это только возбуждало. Иногда он, захлёбываясь кричал слово «простите», но мне хотелось, что бы он хоть раз вскрикнул «прости Лена», но своего имени я так до конца экзекуции от него не услышала. Я была на грани оргазма. Когда порка закончилась, он был весь в слезах жалкий и опустошённый. Он стоял с отведенными назад руками, держась за испоротую попу. То, что я и Вера смотрят на него спереди его, похоже, совсем не смущало. Морально он был раздавлен. У меня было желание поговорить с ним, когда он оденется, но я посчитала, что это будет уже слишком… После пережитого, он вряд ли был бы адекватен. Виктора я увидела еще раз издалека только когда пришли автобусы. Рассказывать о таком унижении он по понятным причинам никому не стал и Лёнчик, как непосредственный исполнитель, был уверен, что никаких последствий для него от самосуда не будет. Он подошел ко мне перед посадкой в автобус и подарил черного, связанного из шерсти кота, вероятно сделанного в «казацком» кружке «умелые руки» и,… ничего не сказал. Кот и сейчас у меня дома на антресолях лежит. Мне кажется, что наказали Виктора за воровство по их закону или понятию. Наверное, будет правильно так и так. Потому, что организовала это компания, которую можно назвать «гопно-казачий микс». Этакий симбиоз псевдо-борцов за справедливость. Уверенна, что большая часть из них, скорей всего тоже не чиста на руку и это шоу они организовали, в том числе и для своего удовольствия. Бороться с воровством таким способом, безусловно, эффективно, но остаюсь при своем мнении, о чём писала выше, это должно обязательно быть законно юридически.
Елена Femina
P.S. На фотографии, сделанной мной к рассказу(https://rasskaz18.online), провинившиеся коллеги перед наказанием розгами в назначенный им день ждут приглашения после осмотра врачом в специальное помещение, где их будут сечь по очереди согласно описанному подробно мной регламенту, привязав, вытянутые вперед руки к стоящей стремянке, а ноги к скамье, разложив на ней обнажёнными. Он только что вошел туда, она, стыдясь, не решается открыть дверь и войти следом за ним, где их для усиления воздействия наказания решено высечь в присутствии друг друга по очереди на глазах у желающих посмотреть на эту экзекуцию. Такая процедура телесного наказания максимально приближена к классической экзекуции розгами, применявшейся ранее на Руси. Все атрибуты для порки полностью соответствуют тем, которые использовались для экзекуции в прошлом. Страдания наказуемых от боли при сечении вымоченными в соленой воде берёзовыми прутьями усиливаются чувством жгучего стыда, от осознания что тебя, разложенного и привязанного верёвками к скамье, сейчас видят обнаженным большое количество зрителей разного пола, пришедших посмотреть на порку. И если его сейчас будут наказывать первым, коллега по работе, которую тоже будут сечь за проступок совершенный вместе с ним, выразившийся в участии в несанкционированном митинге, вынуждена голышом стоять рядом со скамьей и смотреть на эту унизительную порку сотрудника, с которым они вместе работают, испытывая при этом страх от предвидения того, что ожидает её через 15-20 минут. Ну а если их связывает не только работа, что вполне возможно, — степень такого унижения будет запредельной , что тоже имеет огромное значение при исполнении телесного наказания. Можно только представить что будет чувствовать он , когда его отвяжут и, с исполосованными розгами ягодицами, ещё пока полностью обнажённый он встанет на её место у скамьи, чтобы теперь вместе со всеми смотреть на её страдания, обозреваемый полностью голым при этом окружающими его людьми. Ко всему спектру эмоций добавится ещё чувство жалости к ней и чувство бессилия что-либо сделать пока не закончится весь процесс этой унизительной, стыдной, но заслуженной порки. Он будет смотреть как после каждого удара на её ягодицах остается красная отметина, постепенно меняющая цвет на лиловый. Как кое-где проступают капельки крови от безжалостных ударов толстой, но гибкой розги. Он будет слышать её истошный визг и видеть бессмысленные телодвижения в целях увернуться от удара розги. Прикрыть свой пенис руками ему не дадут судебные исполнители. Это, как и сечение мужчины девушкой-экзекутором ( на фото), а женщины молодым парнем, входит в регламент наказания для усиления его воздействия.
Сохранили они прежние отношения после всего этого или нет никому не известно. Не исключаю, что такая экзекуции может иметь и сексуальный подтекст в интимных отношениях со своими супругами, а может и друг с другом. По крайней мере воспоминания об этом, когда уже всё позади, — это своего рода пикантный импульс для возбуждения и последующего сильного оргазма. По крайней мере, наблюдая эту экзекуцию обнажённых мужчины и женщины я возбудилась, ну а наказуемых в последствии может зависти воспоминание о ней. Во время порки мысли у них, понятно, были совсем о другом. Когда же наконец это всё закончится ?…
Закон суров, но это закон. Незаслуженных наказаний не бывает, и если уж принято решение применять телесное наказание за административные правонарушения, то регламент его исполнения должен быть максимально жёстким, с воздействием не только физически, но и морально — таким, как описала в своем эссе.
5 981
Загрузка...
