I
Уже начинало смеркаться, а Мэйсон Торп так и продолжал сидеть на покосившейся деревянной скамье. Солнце догорало свои последние минуты перед заслуженным отдыхом. Оно честно трудилось, освещая лица людей каждый день. Ни боль, пульсирующая в самом центре тела, ни приступы отчаяния, исходящие от кончиков лучей, не могли остановить Солнце от исполнения своих обязанностей. Не всем было дано понять, что оно чувствовало, когда видело своё противоположное начало на Земле. Тучи, покрывшие некоторые уголки разума людей и взявшие под контроль их мысли. Солнце не хотело сдаваться: продолжало упорно светить, несмотря на своё одиночество.
Нельзя сказать, что Мэйсон Торп был сам по себе. У него были родители, доживающие свой век и требующие заботы, пять коров, пара свиней и несколько кур. Деревня, в которой он вырос, не выделялась ничем, кроме своей запущенности: речка еле журчала, издавая последний вздох, деревья уныло смотрели вниз, а земля, по которой мало, кто ходил, была неплодородна. Местные жители старались поддерживать своё хозяйство, работали по несколько часов в день – больше означало плохое самочувствие и недостаток свободного времени, тратившегося на вечернее чаепитие. Они понимали, что на такой отнюдь не благодатной почве вырасти могут только редис да лук. Если даже они не всходили, что случалось довольно часто, то соседи дружно пожимали плечами: не всегда же получается, как надо.
Мистер и миссис Торп, когда-то полные жизни супруги, теперь были не способны присматривать за огородом и скотом. Прополов лишь малую часть грядки, Мелания Торп тут же хваталась за сердце и спешила упасть в своё любимое кресло-качалку. Её муж Вернон был крепким стариком, но и он был не в силах вставать каждое утро и пахать землю. Все надежды пожилой пары были возложены на единственного сына Мэйсона, который, сколько ни стараясь, так пока и не смог собрать свой первый урожай. Все его мысли были далеки от деревни, сельской жизни и никак не желающих расти овощей.
Пока его тело орудовало в поле лопатой, душа Мэйсона блуждала по бесконечным коридорам галерей и останавливалась у произведений искусства. Он представлял, как однажды окажется там и увидит прекрасные картины, постоит возле мраморных статуй и рассмотрит мельчайшие детали мозаики. Торпа привлекали яркость красок, причудливые силуэты и всё, что было связано с искусством. Он ещё не определился, что ему ближе – живопись, скульптура или же гончарное дело. Иногда Мэйсон размышлял и о поэзии, музыке, находя в них те сокровенные мысли и чувства, которые сам бы никогда не стал искать. Для него творчество являлось путеводной звездой, которая наполняла его жизнь. Но при этом она была такой далёкой, что её существование порой находилось под сомнением. Лишь одно незначительное обстоятельство сделало Торпа таким: из обычного деревенского мальчика, желающего жить спокойной сельской жизнью, он превратился в мечтателя. В того, кто представляет себя художником, в того, кто может часами наблюдать закат и сплетать из него строчки стихов, в того, кто не побоялся заглянуть внутрь себя и найти там ответ.
Несколько лет назад дядя Мэйсона отвёл его в местную антикварную лавку, где помимо ценных вещей, привлекающих внимание любопытных глаз, пылились в порванных чехлах предметы мебели, а на сырых стенах висели ковры, напитанные паутиной. Хозяин лавки был жизнелюбивым стариком, который на каждого посетителя старался примерить ту или иную диковину. Бедные люди недоумённо пожимали плечами, когда у них в руках оказывались сломанные часы с кукушкой, а он с блаженной улыбкой отходил в сторону и, прищурив левый глаз, оценивал проделанную работу. Понятие совместимости вещи с её потенциальным хозяином было для него важнее всего. Если он, склонив голову набок, стоял нахмурившись, то покупатель понимал, что сегодня придёт домой без понравившейся ему статуэтки. Так старик выражал своё неодобрение: ему казалось, что вещь, оказавшись рядом с этим человеком, теряла свой первоначальный блеск и угасала. «У неё не будет шанса на новую жизнь», — слышали посетители глухой голос старика, который, подобно матери, желал всего самого лучшего для своего дитя.
— Прекрасный выбор, мой мальчик! – хозяин лавки кружился вокруг Мэйсона, когда тот остановился возле картины в деревянной раме. Это был морской пейзаж, написанный тёплыми красками. Нежная гладь моря, приглушённый солнечный свет, небольшое судно, слегка покачивавшееся на волнах, и острые, но невраждебные скалы вдали – всё это потрясало воображение Торпа, перехватившего дыхание. Но дольше всего его взгляд задержался на одинокой фигуре человека, который только что высадился на берег. В потрёпанной одежде, с огромным мешком на спине и в стёртых сандалиях, он производил впечатление бывалого путешественника, попавшего под несколько десятков бурь. Мореплаватель твёрдо стоял на, казалось бы, чуждой ему земле. Его так же не сломило, как и мачту корабля во время сильного шторма. Чтобы поймать неуловимый блеск в глазах путешественника, Мэйсону пришлось согнуться и подойти вплотную к картине. Он мог бы так стоять до конца дня, пока небольшое покашливание хозяина лавки не вернуло его в реальность.
— Как вы думаете, я могу купить эту картину? – спросил юноша у пристально наблюдающего за ним старика.
— Оставь это дело мне, мой мальчик! Сейчас мы узнаем, как вы друг к другу относитесь, – торговец схватил его за рукав и приставил к стене, на которой висело полотно.
— Так, подвинься чуть ближе…нет, здесь падает тень. Левее. Теперь стой, — хозяин лавки явно издевался над ним, по крайней мере, так думал Мэйсон, чувствуя спиной холодную стену.
Старик отошёл на несколько шагов назад и окинул взглядом то, что получилось. Торп, сам того не замечая, сильно сжал кулаки и старался не дышать. Картина висела сбоку от него, всем своим видом показывая, что она здесь главная. Казалось, судно стало сильнее качаться на волнах, как будто недовольное своей компанией. Лишь путешественник оставался на своём месте. Возможно, он не хотел пропустить очередную сцену.
— Мой друг, что я вижу! – просиял торговец, вскинув руки вверх. – Она живая! Да-да, не веришь, посмотри сам, — смеялся он.
Это была уже другая реакция хозяина лавки, отличная от первой. Если он хохотал, как ребёнок, притоптывал ногой и улыбался своими золотыми зубами, значит – покупатель мог смело идти на кассу и покупать товар. Вещь и её потенциальный владелец были совместимы. Правило полной совместимости – вот чем руководствовался старик, продавая антиквариат. Ни один предмет не попадал в чужие руки без тщательной проверки: хозяин лавки мог часами решать, являются ли человек и определённая вещь совместимыми. Не стал исключением и Мэйсон Торп.
— Понимаешь, она оживает, светится рядом с тобой. Все, кто были до тебя, омрачали её. Горы тускнели, солнце уже не было таким ярким, а волны, казалось, были не в силах поддерживать корабль на плаву.
— Но сейчас я вижу не только оживший морской пейзаж, — продолжал старик. – Посмотри на него, на одинокого путешественника. Его глаза говорят многое, мой друг, — он подмигнул Мэйсону, не смевшему пошелохнуться.
Торп не был до конца уверен, что хозяин лавки говорит правду. Прежде всего, это торговец, которому нужно продать как можно больше вещей. Он, конечно, слышал много историй про то, как посетители лавки выходили ни с чем, потому что старик отказывал им в покупке. Но именно поэтому он не верил ни единому их слову. «Какая же выгода владельцу антикварной лавки, если товар так и не покупается?» — задавался вопросом Мэйсон.
Сейчас он находился под надзором старика и, ослеплённый красотой картины, смутно понимал, что в его словах есть нечто такое, что является истиной. Торп чувствовал связь с этим произведением, крепкую, наполняющую его силой. К нему приходило умиротворение, когда он стоял напротив пейзажа и старался вдохнуть свежий морской воздух. Одинокий путешественник казался ему единственным человеком на земле, который бы его понял. Солнечный свет же не был настойчивым, слепящим глаза, он лишь проникал глубоко в душу и согревал те ледяные частички, что нуждались в тепле.
Мэйсон не хотел расставаться с картиной, захватившей его воображение. С этого момента он осознал, что вернётся за ней, как только станет ей равным. Как только он будет достоин её. Он мог бы купить полотно сейчас, у него были деньги, да и дядя бы точно не отказал в помощи. Но тогда это было бы не столь желанное приобретение. В нём не было бы той ценности, какой он хотел. Увидев картину в первый раз, Торп сразу понял, что она много для него значит. Что-то близкое было в этом простом, но притягательном пейзаже. Он чувствовал родство с путешественником, который так долго искал берег и наконец его нашёл. В его взгляде не только прослеживалась целеустремлённость, но и читалась непробиваемая вера в себя, в свои силы. История одинокого мореплавателя, стремящегося достигнуть своей цели – найти новую землю, нашла отклик в душе Мэйсона. Он ходил вокруг полотна и всё время щурил глаза, словно там было что-то написано. Когда проходящие мимо Торпа посетители насмешливо спрашивали его, почему он так пристально смотрит на картину, точно читает её, Мэйсон незамедлительно отвечал, что они не понимают главного. История, которой он жил, была написана не с помощью букв, а с помощью красок, лёгких мазков и тончайших силуэтов.
Морской пейзаж отражал мечту человека, его надежду, непосильный труд, силу воли, а потом уже и выполненную цель – награду за все старания. Путешественник ощущает удовлетворение, гордость за то, что он не сдался и всё-таки достиг желаемого. Вот он стоит на неизведанном берегу и смотрит на разливающийся по жёлтому небу закат. Мэйсон решил, что тоже хочет испытать это чувство. В будущем, когда он выполнит поставленную цель, то обязательно наградит себя за проделанную работу и станет полноправным владельцем этой картины. Сейчас же — нет, ещё рано. Нужно работать много, упорно, но если есть то, что помогает не сбиться с намеченного пути, то успех придёт. В тот день Торп ушёл с пустыми руками, но с полным желания сердцем воплотить свои мечты.
II
Этот год был признан самым неурожайным. Жители деревни разводили руками, когда их спрашивали о причинах такого бедствия. То ли пронеслось много бурь, то ли обрушился сильный град, то ли метель смела все поля. Некоторые даже утверждали, что видели несколько сотен зайцев, стоптавших весь урожай. Но одно только было ясно – голод и разруха пришли в деревню. Мэйсон Торп, который и до этого не ладил с работами в поле, был вынужден взять хозяйство в свои руки. Он отчётливо понимал, что теперь, когда практически не осталось никакой еды, жизнь его родителей, впрочем, как и его собственная, может оборваться. Только от него самого зависела судьба семейства Торп.
Мистер и миссис Торп поначалу храбрились, стараясь не выдать своим видом тревоги и головные боли. Мелания даже съездила в город и купила несколько ростков в надежде вырастить морковь и щавель в горшках, а Вернон всё так же продолжал копать на месте редиса и лука, надеясь найти там остатки горе-урожая. Однако с каждым днём состояние родителей Мэйсона ухудшалось: они увядали, как и их рассада, так и не прижившаяся на подоконнике. Торп с грустью наблюдал, как силы покидают его родителей. Больше всего он не хотел, чтобы они умерли от голода.
План, который Мэйсон разработал, был поистине впечатляющим. Он надеялся возродить семейное хозяйство и к следующей осени собрать большое количество урожая. Чтобы было, чем питаться в ближайшие месяцы, Торп рассчитывал пройти обучение в городе и устроиться на работу. Пусть он будет получать небольшое жалование, но и его должно хватить. «Нужно потерпеть, главное – дожить до осени, тогда будет легче», — приговаривал Мэйсон, сидя за небольшим столом и заполняя финансовый учёт.
В это непростое время он порой терял самообладание: швырял листок с прописанными задачами, злился на родителей, когда те спрашивали про его самочувствие.
— Всё в порядке, отец! Я знаю, что делаю, и не позволю вам с матерью прозябать, — резко отвечал он, повернувшись спиной к Вернону. Мэйсон был не в силах смотреть на отца, который за последнее время сильно осунулся.
Размышляя о своём бедственном положении, он приходил к выводу, что жизнь преподносит ему урок, проверяет его на прочность. Напасть случилась и с остальными жителями деревни: кто-то отчаялся и тяжело заболел, знакомая старушка перебралась к дочке в город, а другой сосед несколько недель не мог прийти в себя. Но эта история не про него. Мэйсон твёрдо верил, что все его старания окупятся с течением времени. Нельзя опускать руки, нужно действовать и не терять ни минуты, работая на своё будущее.
Не сбиться с этого пути ему помогала мысль о награде – картине с морским пейзажем. Она держала Торпа в ясном уме и добром здравии. Ошибочно полагать, что он был зависимым от этой ценной для него вещи. Да, между ними проходила глубокая крепкая связь, которая давала ему жизненные силы. Но Мэйсон не был материалистом. Возвращаясь в своих мыслях к образу картины, он скорее думал о тех чувствах, которые испытает, когда получит желаемое. Когда выполнит свою цель и докажет прежде всего самому себе, что он способен на многое. Морской пейзаж одновременно был для него и вдохновляющей историей, способной подтолкнуть его на новые свершения, и символом того, что он, Мэйсон Торп, простой парень из деревни, чего-то добился в жизни своим трудом.
Это была его формула успеха. Сам он её вывел или подслушал у дяди – не имело значения. Главное, что теперь у Торпа было всё для претворения его теории в жизнь. Он хотел решить проблему неурожая и голода как можно быстрее. Необходимо собрать всю волю в кулак и начать двигаться к своей цели. Думая над тем, какую сумму надо заработать, Мэйсон долго не мог определиться. Хватит ли двух тысяч фунтов, чтобы кормить семью и развивать хозяйство? Возможно, для кого-то это хорошие деньги. Но ведь чем больше цель, тем больше вероятность её выполнить, не так ли? Торп остановился на пяти тысячах. «Конечно же, это выполнимо. С этим нельзя поспорить. Я слышал, что старый дед из соседней деревни заработал три тысячи только на молоке. Уверен, что добьюсь не меньшего», — Мэйсон был настроен решительно.
Если бы несколько месяцев назад, когда деревня ещё не знала беды, кто-то сказал Торпу, что он переступит через себя и будет работать в ненавистном ему поле, он бы просто покрутил у виска и снисходительно ответил этому человеку: «Вы меня плохо знаете». Тогда Мэйсон был мечтателем. Ему были чужды заботы родителей об урожае и скоте. Он был достаточно честен с собой, чтобы это признать. Его привлекало искусство, в котором он растворялся, терялся, не понимая, что его ждёт. Будущее было туманно. Сейчас Торп оставался таким же мечтателем: его не покидали мысли о прекрасных пейзажах, скульптурах. Он воображал себя художником, у которого с помощью широких мазков и взмахов кисти получалось нечто прекрасное и далёкое от этого мира. Изменилось только одно – сегодня он знал, чего хочет. Он составил план действий, который должен был привести его прямо к цели. Будущее было как никогда ясным. Мэйсону казалось, что до этого он всё время ходил с тугой повязкой на глазах. Ему было неудобно, он постоянно обо что-то спотыкался, но не понимал почему. Не видел причины, что весьма иронично. Сейчас, когда повязка снята, а глаза всё ещё привыкают к яркому солнечному свету, жить становится легче. «Не всё потеряно. Я был слеп, однако несчастье открыло мне глаза. Трудность велика, но и результат будет этого стоить», — встречая рассвет, он улыбался новому дню.
III
Четыре утра. За окном непроглядная тьма. Соседский петух ещё только готовился выйти в свет и оповестить всех с добрым утром. На кухонном столе у Торпов уже стояли почти сгоревшие лепёшки. В ванной было слышно, как течёт вода, благодаря которой Мэйсон наконец-то проснулся.
Лучше не смотреть в зеркало: от вида синяков размером с картофелину становится не по себе. Надо поесть, тогда точно полегчает.
Торп сел на стул со второй попытки – его вело. Разгрызая превратившуюся в камень лепёшку, он пытался вспомнить запланированные на сегодня дела. Покормить коров, свиней и кур. Хорошо, что его отец продал две козы и лошадь, а то он полдня только этим бы и занимался. Хотя вот лошадь, наверно, не стоило продавать. Работа в поле трудная, да и в город не пришлось бы идти пешком. Мэйсон протяжно зевнул, чувствуя, что его клонит в сон.
Следующее, что надо было сделать, это накачать воды. Торп был достаточно крепким от природы, но даже такое занятие доставляло ему немало трудностей. То он постоянно проливал воду, неся тяжёлые вёдра, то вовсе их ронял, едва споткнувшись. Много времени занимал посев нового урожая. Несколько дней назад он съездил в город и купил большое количество семян, ростков и удобрений для почвы, при этом потратив все деньги. Решение остаться совсем без средств далось ему нелегко, но он понимал, что только таким способом добьётся цели. Присутствие риска порождает желание оправдать его, решить все проблемы быстрее и перевыполнить план.
Ему было на руку то, что в деревне все знали друг друга и чем могли, тем помогали. Он попросил у соседа плуг, которым тот не пользовался. Неподходящая почва, отвечал он, смотря на то, как Торп вспахивал ту же землю. Только уже на своём участке. Мэйсон лишь качал ему в ответ головой, не желая упоминать, что за несколько десятков метров состав почвы не изменится.
Привыкать к плугу было тяжело. Каждый день он стирал руки в кровь, ведя за собой орудие для вспашки. Прерываясь лишь на минуту, чтобы передохнуть, Мэйсон жадно глотал воздух, чувствуя, как наполняются его ослабевшие лёгкие. Солнце нещадно палило не только землю, но и его самого. Один раз он получил тепловой удар, работая в поле более пяти часов: потерял сознание и лежал на земле, пока не пришёл в себя. После этого случая Торп надевал соломенную шляпу с большими полями и никогда не работал в разгар дня. «Думается, лучше переждать часок-другой и заняться чем-нибудь другим, нежели опять слечь», — приходил к выводу он, с неприязнью вспоминая про свою оплошность.
Свои первые деньги Мэйсон выручил, продавая на местном рынке мясо, яйца и молоко. Каждый житель деревни старался торговать своей продукцией, но не к каждому хотелось возвращаться. Либо это был подарок с небес, либо его усердный труд, но Торп так и не мог понять, почему его продукты продавались лучше всего. Покупатели с восторгом кружились вокруг него, то и дело норовя попробовать стаканчик нежнейшего молока. Стоя у прилавка, Мэйсон широко улыбался прохожим, но никогда не пытался их завлечь. Они сами приходили к нему, рассказывая, что узнали о нём от своих знакомых.
— Мистер Торп, я не могла не зайти к вам после разговора с Милли! Ух, как она описывала своё рагу, которое приготовила из вашей свинины! Сколько у вас сейчас есть? Триста грамм? Мне вполне хватит! Ничего удивительного, что её так быстро разбирают, — пожилая женщина с добродушным лицом уже доставала деньги из своей сумочки.
Мэйсон был доволен, что дела идут в гору. После торговли он приходил домой, садился за стол, открывал свою тетрадь и записывал новые цифры. Сегодня удалось принести немалую по меркам рынка сумму – 10 фунтов. Если немного поднять цены, то дело пойдёт быстрее. Но с другой стороны, останутся ли с ним его постоянные покупатели? Мысли носились одна за другой в его голове, при этом не мешая ему заполнять учёт. Каждый день он с предельной точностью подсчитывал свой заработок и оценивал, сколько не хватает до назначенного количества. На данный момент, четыреста фунтов из пяти тысяч. Неплохо, но такими темпами далеко не уедешь, поморщился Торп. Нужно принимать новые меры. Но и не забывать про старые.
— Придётся знатно потрудиться в ближайшее время. Уже завтра поеду в город. Надеюсь найти там того человека, про которого ты говорил, — сидя поздно вечером за столом, рассказывал Мэйсон отцу. Пришло время вспомнить про вторую часть его плана – работу в городе. Скопив немного денег, теперь он мог рассчитывать на прохождение обучения и получение места.
Засыпать было волнительно. Перед глазами то и дело вставала его любимая картина, будто и она чувствовала, что наступает переломный момент в его жизни. До цели ещё далеко, но её очертания становятся с каждым днём всё отчётливее. Возможно, завтра ему удастся на несколько секунд прикоснуться к ней, ощутить её присутствие с новой силой. Как бы тяжёло не было, он добьётся своего, и награда не заставит себя долго ждать.
IV
— Вы говорите, что ищете мистера Кросби? – протянул скучающий на вид конторщик, которого остановил на улице Мэйсон. – Нельзя сказать, что вы обратились прямо по адресу, но вам повезло. Насколько я помню, он работает в соседнем квартале – несколько домов отсюда, — он махнул рукой в неопределённом направлении, устало взглянув на Мэйсона.
— Спасибо, что уделили время, сэр! – успел только крикнуть Торп в спину конторщику, удаляющемуся быстрым шагом.
Пять минут, и Мэйсон, свернув перед этим несколько раз за угол, стоял перед низеньким зданием бетонного цвета. Из-за неприметной вывески сразу становилось понятно, кто обойдёт его стороной, а кто посчитает нужным туда зайти. «Мастерская папаши Кросби» — именно так называлось место, в которое Торп желал попасть больше всего.
— Мистер Кросби, добрый день! Могу ли я с вами поговорить? Меня зовут Мэйсон Торп. Помните, вы были знакомы с моим отцом, — Мэйсон, только переступив порог мастерской, решительно приступил к действию.
«Нельзя медлить. Сразу объясню ему, зачем пришёл. Не все ведь любят долгие приветствия», — Торп искал глазами мистера Кросби, спотыкаясь о разбросанные на полу кисти и карандаши. Осматривая помещение, он заметил, что почти на всех стенах что-то висело: картины, законченные и находящиеся в стадии доработки, наброски, чёрно-белые, но тем не менее привлекающие взгляд, и гравюры, которые Мэйсон видел впервые. В центре стояло несколько мольбертов, пока никому ненужных, а вдалеке комнаты Торпу удалось разглядеть три скульптуры. Из-за слабого освещения казалось, что он находится не в доме, а в подвале, при этом тайном – столько интересных и необычных экспонатов он вмещал.
Из глубины комнаты вышел невысокого роста человек, одетый в чёрный фартук. Его руки были запачканы краской, а волосы так взлохмачены, что в них уже покоился маленький карандаш. По-доброму прищуренные глаза придавали лицу спокойное и уверенное выражение. Незнакомец, подойдя ближе к Мэйсону, протянул ему руку:
— Прошу простить мистера Кросби, но сейчас он немного занят. Я – его старший помощник, поэтому если вам что-то надо ему передать, то смело обращайтесь ко мне. Марк Ньюэлл, будем знакомы, — он крепко пожал руку Мэйсону, который лихорадочно соображал, не зная, что делать дальше.
Он пришёл к мистеру Кросби, чтобы устроиться на работу — записаться к нему в подмастерья, если говорить точнее. Но если у него уже есть помощник, зачем тогда второй? Конечно, глупо было полагать, что мистеру Кросби никто не помогал – тот выполнял столько заказов в месяц, что лишние руки всегда были нужны.
— Мне нужно поговорить с мистером Кросби насчёт одного дела. Это очень важно, позвольте мне его увидеть, — Торп пристально взглянул в глаза Марку.
— Как скажете, — пожал тот плечами, делая вид, что это не его забота. — Только он сейчас не расположен к беседам. Пройдите в ту комнату и не забудьте прикрыть дверь. Яркий свет мешает работать, цвета искажаются.
***
Два месяца прошло с тех пор, как Мэйсон впервые переступил порог «Мастерской папаши Кросби». За это время он успел стать подмастерьем мистера Кросби, который, не раздумывая, принял его к себе на работу.
— Художники – это люди с причудами. Им всегда нужно иметь несколько человек в окружении, чтобы те исполняли их прихоти. Выставить правильный свет, помыть кисти или разрезать листы бумаги – всё это не для них, они этого не умеют, — смеялся мистер Кросби, сидя за мольбертом в дальнем углу. С лёгкой улыбкой он глядел на своих помощников, выполняющих его поручения.
Когда Мэйсон объяснил мистеру Кросби, с какой целью он пришёл, тот сразу же сказал, что для начала ему нужно пройти двухнедельное обучение. Лишь потом можно приступать к настоящей работе и получать заработную плату, которая, мягко говоря, была небольшой. Но Торп не унывал, ему здесь нравилось. В мастерской царила творческая атмосфера, располагающая к новым свершениям и идеям. Каждый занимался своим делом и не мешал другому, что было особенно ценно для появления вдохновения.
Несмотря на то, что Мэйсон получал удовольствие, работая с мастером, первые недели дались ему нелегко. Любое дело всегда сложно начать, даже самое простое. А если его совмещать ещё и с другим, то нужно приложить много усилий, чтобы в итоге не бросить ни первое, ни второе. Сотни тревожных мыслей одолевают человека, когда он только ступает на непроторенную тропу и думает, что у него ничего не получится. Вера в себя и принятие любого исхода событий – вот что спасает его в трудную минуту. Сам же Торп не сдавался, а продолжал учиться, потому что видел цель. Она придавала ему сил, разжигала огонь внутри, для которого не было никаких преград.
Мэйсон вставал в четыре утра каждый день, чтобы успеть поработать в поле и сделать всё по дому до отъезда в город. Он накачивал воду, кормил животных, пахал землю и ухаживал за огородом, не жалея себя. Бывало, что после вспашки он, сам того не замечая, ложился на траву и несколько минут смотрел на высокое небо. Глаза слипались, руки немного дрожали, а ноги уже подкашивались, но Торп никогда не останавливался. Заходя в дом, когда его старики уже сидели за кухонным столом, он делал вид, что прекрасно себя чувствует. То ввернёт какую-нибудь шутку, чтобы отец улыбнулся уголками губ, то сделает удивлённые глаза при виде связанного матерью пледа. Никто не знал, что творилось у Мэйсона внутри, кроме него самого. В одну и ту же секунду он испытывал и тяжесть от работы, и лёгкость от приближения к своей цели.
К семи утра Мэйсон уходил на рынок, предварительно собрав яйца в курятнике и взяв огромные бидоны с молоком, очень всем полюбившимся. Не было и дня, чтобы у него не шла торговля. Каждый раз вокруг его прилавка собиралась толпа, желающая что-то приобрести, причём в больших количествах. Мэйсон был несказанно рад, что его старания не проходили даром: цифры в тетради постоянно возрастали, впрочем, как и желание больше заработать. Однако с каждым таким походом он чувствовал, как на него накатывает усталость, копившаяся несколько месяцев — примерно столько он не отдыхал. Был один раз, когда Мэйсон сильно ушиб колено и на следующий день лежал несколько часов в кровати, а потом перебирал смородину, сидя за столом. Больше – нет, для него выходные недопустимы, по крайней мере, до той поры, пока он не выйдет на хороший стабильный доход и совсем близко не подойдёт к своей цели.
После торговли на рынке Мэйсон в спешке приходил домой, переодевался, оставлял всё ненужное и бежал на работу. До города расстояние было небольшое – всего двадцать минут быстрым шагом, но Торп преодолевал его за десять и уже в восемь двадцать стоял на крыльце мастерской, ожидая мистера Кросби. Тот приходил точно к открытию – к восьми тридцати, и всегда шутил, что его работники хотят работать больше него самого. Марк тоже не задерживался, поэтому мастерская начинала свой трудовой день по расписанию.
В дни своего обучения Мэйсон трудился и день и ночь, изучая искусство, его виды и техники. Он даже попросил у мистера Кросби разрешение оставаться подольше после завершения рабочего дня, чтобы практиковаться и закреплять пройденный материал. Несколько мольбертов стояло в центре комнаты, и на всех них были следы кропотливой работы: ещё незаконченные портреты Марка и мистера Кросби, черновой вариант пейзажа родной деревни и только начатый натюрморт. Десятки эскизов грудились на полу и шумно вздыхали, ожидая, когда настанет их черёд стать картинами. Мэйсон терял счёт времени, находясь в мастерской: он экспериментировал, пробуя всё новые сочетания красок, и ужё опытным путём понимал, как будет лучше. Приходя домой почти ночью, он, ложась в кровать, долго не мог уснуть, думая над новыми эскизами.
Когда же его обучение было успешно закончено, он приступил к работе. Мистер Кросби был доволен своим новым помощником: платил ему чуть больше обычного и часто давал интересные задания.
— Сегодня, Мэйсон, будешь дописывать вот эту картину, – он указал на портрет миловидной девушки в красном одеянии. — Постарайся как можно быстрее её закончить. Заказчик очень требователен, хочет прийти к нам уже завтра.
И Мэйсон садился за мольберт, полностью погружаясь в работу. Он проходился по картине чёрным карандашом, выделяя некоторые места и создавая тени, добавлял новые оттенки, чтобы лицо девушки казалось более живым. Время от времени Марк и мистер Кросби прерывались в своей работе, чтобы посмотреть на то, как Торп увлечённо рисует. В такие моменты окружающий мир для него не существовал — Мэйсон был в своём прекрасном мире, о каком мечтал в последние года. Нельзя было усомниться в том, что делал он это от души, от чистого сердца, даже не вспоминая про свою усталость и дела, ждущие его дома. Он жил настоящим, но также возлагал все надежды на будущее: если раньше Мэйсон слегка побаивался своей цели, обдумывая в голове возможную неудачу, то теперь был в предвкушении долгожданной с ней встречи.
Всё, что было запланировано, осуществлялось. Теперь уже нечего бояться, нужно только идти вперёд и набирать скорость. Помимо успехов в мастерской, Мэйсон неплохо освоился в ведении хозяйства. Его родители, которые большинство времени сидели дома, выйдя во двор, не могли поверить, что это их участок. Он решительно изменился за последние месяцы: огород стал более ухоженным, почва – плодородной, а сад, давно запущенный, превратился в настоящий парк. И всё это благодаря Мэйсону, который работал за всех троих. Его труд сказался и на нём самом: теперь он был крепким, выносливым парнем, не знающим никаких преград. Если раньше Мэйсон смотрел на всё неуверенно, с опаской и осторожностью, то сейчас в его глазах появилась некоторая жёсткость, смешанная с уверенностью. Но это его совершенно не портило – наоборот добавляло спокойствия.
— Никогда нельзя сворачивать с той дороги, которую ты выбрал. Судьба благосклонна к тем, кто идёт по намеченному пути и добивается всего своим трудом. Провидение следит за мной, и я верю, что оно мне поможет, — засыпая, тихо шептал Торп. Всю ночь ему снилась его любимая картина – знак, что он делает всё правильно.
V
— Но почему он заболел? Вчера же всё было хорошо! Помнишь, мы с тобой уходили вечером, а он сказал, что ещё поработает, — Мэйсон, находясь в отчаянии, никак не мог успокоиться и задавал один и тот же вопрос Марку. Они сидели на крыльце мастерской уже час с момента открытия, сами не зная, чего ждали.
Когда Торп пришёл на работу сегодня утром, мистера Кросби ещё не было. Нужно было подождать десять минут, пока тот появится – так было всегда. Но ни через десять минут, ни через двадцать так никто и не появился. Мэйсон уже хотел было идти домой либо к мистеру Кросби, либо к Марку, когда последний, запыхавшись, выбежал из-за угла мастерской.
Марк объяснил Мэйсону, что утром к нему наведалась кухарка мистера Кросби и сказала, что тот слёг с ангиной вчера вечером.
— Он просил передать, что выйдет на работу в лучшем случае через две недели. Пока у нас небольшой внеплановый отпуск, — взволнованно говорил он.
Мэйсон был расстроен. Он сожалел, что мастер, который научил его многому, заболел. Могли начаться осложнения, и неизвестно куда бы это привело. Но также он думал и о своей жизни: его волновало финансовое положение. Стоит напомнить, что до начала осени оставалось всего три недели. За это короткое время необходимо заработать пятьсот фунтов, чтобы выполнить цель, поставленную год назад. Но сейчас у него не было работы, а, следовательно, и зарплаты, которую он получал каждую неделю. Более того, в ближайшие дни мистер Кросби обещал Торпу дополнительные выплаты, так как тот выполнил сложный заказ, стоящий немалых денег. Именно поэтому в последние три дня Мэйсон не ходил на рынок, рассчитывая, что заработает эти деньги на новом заказе. Ему наконец-то выпала возможность чуть-чуть отоспаться, набраться сил. Казалось, что сама судьба приготовила Торпу этот подарок, словно намекая на отдых: «Смотри, Мэйсон, ты столько трудился, теперь пришла очередь остановиться и немного позаботиться о себе». Он был рад этой перемене, но теперь понимал, что сам загнал себя в ловушку. Он корил себя за то, что тогда пошёл на поводу своего желания отдохнуть, когда ещё не достиг своей цели.
— Какой же я был глупец, когда решил, что теперь можно расслабиться! – злился Мэйсон, стоя у колодца и накачивая воду. – Сейчас нужно три недели из кожи вон лезть, чтобы успеть заработать эти несчастные деньги.
Всё это время он пребывал в раздражённом и нервном состоянии. Хотя торговля шла как никогда удачно, он чувствовал, что проигрывает. Надежда слабым огоньком тлела в сердце Мэйсона, но ему было страшно. Страшно не заработать. Страшно не выполнить свой план. Страшно не достичь своей цели. Страшно не увидеть картину. Страшно посмотреть себе в глаза и сказать правду: «Ты недостоин».
***
Три утра. Почему так рано? Не видно ничего, кроме холодной жёлтой луны. Надо вставать, но кружится голова. Лучше сходить умыться, а то к лицу приливает жар. Ноги совсем не слушаются – только бы не упасть. Завтрак потом, сейчас – тошнит. Он же был к этому готов, что случилось?
***
— Ты меня слышишь, Мэйсон? Вставай, здесь холодно лежать, — Марк тряс Мэйсона, стараясь его разбудить.
Тот, скрючившись, лежал на крыльце мастерской и никак не хотел просыпаться.
— Мэйсон, ну же! Сейчас придёт мистер Кросби, нужно вставать, — умолял Марк, пытаясь его приподнять.
Он проснулся через несколько минут. Первым делом протёр опухшие глаза и осмотрелся. Заметив Марка, он слабо охнул и поднялся с пола.
— Я здесь с четырёх утра, — устало произнёс Мэйсон, стараясь удержаться на ногах. – Мне плохо. Если хочешь понять, что случилось, то просто выслушай меня, — и, увидев одобрительный кивок Марка, начал свой рассказ.
Он рассказал ему абсолютно всё – с самого начала до самого конца, то есть ровно до сегодняшнего дня. Подробно описал свою цель, продуманный план и решительные действия. Упомянул про каждодневный подсчёт средств и объяснил, что чувствовал в тот или иной период времени. Марк слушал Мэйсона очень внимательно, не упуская ни одной детали. Когда Торп закончил свой рассказ на словах: «Я не успел заработать триста фунтов и не выполнил свою цель. Этим я доказал себе, что ничего не могу достичь. Поэтому я не достоин той картины», то Марк не спешил что-то говорить.
Он сидел нахмурившись и не смотрел на Мэйсона. Только через несколько минут Марк заговорил:
— Человек всегда думает, что хорошо знает другого, когда проводит с ним достаточное количество времени. Однако сейчас я осознаю, что совсем тебя не знаю, Мэйсон. Хочешь, я скажу тебе честно? Я тебя не понимаю, как бы это жестоко для тебя не звучало. В данный момент ты нуждаешься в поддержке, сочувствии, что я прекрасно осознаю, но не могу не сказать тебе другого. Я не понимаю, почему ты в отчаянии, почему ты так себя ведёшь, когда ты должен быть абсолютно счастлив. Посмотри внимательнее, у тебя есть всё, что только надо, и даже больше. Вспомни, кем ты был раньше, и кем ты стал сейчас. Оглянись по сторонам и скажи мне, был ли у тебя такой прекрасный участок, ходил ли ты на любимую работу. Пройди в мастерскую и осознай, какие таланты ты приобрёл. Загляни внутрь себя и наконец пойми, что произошло с тобой за всё это время. Не важно, достиг ли ты своей цели или нет, важно – изменился ли ты или остался на том же месте.
Мэйсон смотрел на Марка невидящими глазами, не замечая ничего вокруг. Потом он резко развернулся и побежал в сторону деревни. Его преследовала дикая, всепоглощающая боль. И кажется, она догоняла.
***
Он бежал изо всех сил, ноги сами несли его в нужном направлении. Дождь хлестал так, что было невозможно почувствовать своё тело. Пять минут, и он здесь – в антикварной лавке. Долгожданная с ней встреча. Перехватывает дыхание из-за бега, а может от боли. Подойти чуть ближе и наконец увидеть её.
Один взгляд, и его пронзило. Слёзы полились ручьём. Он упал на колени и долго-долго смеялся. Плач и смех слились в одно целое. Его трясло и знобило, но он не мог этого прекратить. Время остановилось. Больше его ничего не держало. Внутри него была свобода, потому что он всё понял.
Понял, что он больше не заложник самого себя. Понял, что всё это время был слеп. Понял, что так легкомысленно упускал своё счастье. Понял, что главное – это не цель, а путь к этой цели. Он наконец понял, что достоин. Её. Отдыха. Всего, что пожелает, и в любое время. Сейчас. Вчера. Год назад. Неважно, когда и при каких условиях. Важно, что он может сказать себе, что заслуживает быть счастливым. Заслуживает своей мечты. Заслуживает, не потому что он достиг своей цели, а потому что он – человек, который трудится, падает и потом поднимается. Он – человек, который умеет верить, мыслить, любить, чувствовать. И он достоин самого ценного – свободы. Окрыляющей, наполняющей, такой, что помогает пройти путь до небес и выше.
Автор: Устин Ксения Олеговна
