Это была обычная практика в обычной больнице нашего города, отделение реанимации, ночная смена. Сидим попивая чаек в сестринской с коллегами, обсуждая финал вчерашнего сериала. 3 часа ночи, звонок с приёмного отделения с сообщением: «Готовьтесь, отправили к вам тяжёлого»
Поступил парень, 19 лет, острые боли в животе, рвота, в уже почти бессознательном состоянии. После быстрого обследования был поставлен диагноз панкреонекроз, это когда поджелудочная железа полностью или частично начинает умирать. Я тогда работал обычным ординатором в этом отделении, видел как его привезли, как перекладывали с каталки и подготавливали к операции. В один момент, когда мне разрешили подойти к нему, посмотреть как ему ставят внутривенный катетер, наши взгляды встретились. В них я увидел, как ему хотелось жить, и тогда я понял, что во что бы то ни стало, я смогу продлить ему жизнь на столько, на сколько можно.
Шли минуты, отчаявшийся парень, с полным пониманием того, что он обречён на смерть, получает первые дозы наркотиков, что бы хоть как то снять боль. Видя все это я взял его за руку, он оглянулся с полным непониманием кто я такой и что я здесь делаю, как только наши взгляды встретились, у нас у обоих потекли слёзы. Это были не просто слёзы, это были слёзы того, что этот парень скорее всего скоро умрёт, больше не будет видеть всего того, что мог бы. Тогда он произнёс первые слова, адресованные мне:
–Зачем? Зачем тебе это нужно? Я всё равно умру… И…
Тогда в предоперационную палату ворвалась анестезиолог и забрала его на операцию, которая могла бы спасти его жизнь или позволить ему умереть.
В эти моменты понимаешь, для чего ты идешь в медицину, зачем ты выбираешь эту профессию… что бы когда-нибудь, спасти жизнь человеку, и не важно какому и каким способом. В душе творилось что то невероятное, было непреодолимое желание помочь этому парню, но я понимал что в силу своей «медицинской грамотности» помочь ему никак не в силах. Оставалось только верить в профессиональность коллег, работавших в эту ночь.
Выйдя из дверей операционной, хирург взявший его, пригласил меня в операционную, помогать ему. Зайдя в эту комнату, хотя, её комнатой назвать нельзя, скорее всего это было помещение пыток как для пациента, так и для доктора, я увидел беспомощно лежащего на операционном столе пацана, подключённого к аппарату искусственного дыхания, выдающего на мониторе – 50/38, пульс 160…
Началась операция. Дезинфекция. Ограничение бельём. Первый разрез. Я думал, что видел всё, все перитониты, воспаления, но такого я не видел никогда…
Поджелудочная железа почти вся сгнила, и ее содержимое стало выходить в брюшную полость. И самое печальное в этом то, что это самое содержимое состоит из протеолитических ферментов. Иными словами, все что было в брюшной полости, стало перевариваться в буквальном смысле этого слова. На момент операции у него были некротизированы (просто мертвы) половина желудка, часть печени и сезелезёнки, а так же была переварена треть диафрагмы. То есть внутри была сплошная каша из гноя и крови. В таком состоянии уже не живут. Хирург, стоявший со мной, со вздохом, выдаёт:
–шьём и отдаём в ОРИТ…
В голове у меня была такая же каша, как и у парня в животе, начал перебирать все способы обработки такого вида патологии, решили, что поджелудочную удалять нельзя, без нее не жить. А оставив ее, мы соглашаемся на то что его внутренности будут постоянно перевариваться. И ничего с этим не поделать. Седьмой час операции. Все что мы можем сделать, так это просто постоянно промывать его брюшную полость. Для этого, у него прямо в животе, оставили грубо говоря дыру размером с грейпфрут. То есть, сняв повязку можно было посмотреть на его внутренности. И так каждый день, день за днем, постоянные промывания… Решили шить, что сделано, то сделано, продлили жизнь на месяц, если все пойдет хорошо, то и на больше.
На часах 12 часов дня. Я не сплю уже больше суток, находясь возле кровати с ним. На мониторах ничего хорошего, давление низкое, состояние тяжёлое.
Постоянно держу его за руку, как будто, между нами была какая то связь, говорю что ему что ты сможешь, хотя бы ради меня, ради любого, но главное – ты должен жить. Шли минуты, часы, а этого и не заметно… Я вижу всё, как суетятся медсестры, меняя флаконы с препаратами, как кричит старшая медсестра, что мне пора идти домой, и то, что моя смена закончилась уже 28 часов назад, как ему вводят дорогие наркотики, потому что с этой болью, которая есть у него не живут. Пётр Владимирович, так звали его врача, оставил его карту по тумбочке, открыв её я осознал, что при таких показателях не судьба… просто не судьба жить, хотя бы неделю.
–Вот видишь, всё хорошо, скоро ты придешь в себя, всё хорошо, на переживай, я же врач и я знаю что ты придешь в себя.
Говорил я ему после всего, что прочитал в карте. Тут же я уснул, даже этого не почувствовав. И всегда держав его за руку, которая становилась холоднее в каждым часом…
Снится сон, и вдруг я слышу его голос…
–Проснись, эй…
Я открыл глаза, тут же отпустил его руку, вскочил и увидел как он пришел в себя, накинулся на этого парня со словами:
–Ну что? Я же говорил! Я же говорил что ты будешь жить!
Показатели значительно подскочили вверх, по крайней мере они были лучше, чем раньше, этой ночью, в день операции…
Парень очнулся, я узнал что его зовут Егор, собрал всю историю, как и почему так случилось. Сказал что начал пить, от того что год назад бросил парень. Болеть начало уже давно, но он думал что это просто изжога и пичкал себя мезимом и дешевыми анальгетиками. Вы не поймёте никогда что было у кого пацана в голове. Он из за какого-то мудака, испортил себе жизнь навсегда, обрёк её на смерть…
Мы засыпали и просыпались вместе, он на кровати, а я на стуле, положив свою голову ему на руку. И между нами было уже что то больше, чем отношения врач-пациент. Говорили с ним о жизни, о его лечении, нам было интересно, но а когда взгляд попадал на его повязку, невольно думалось, что скоро его не станет. Приходилось свыкаться с этой мыслью, потому что на работе, нужно отключать эмоции, иначе никак.
Иногда приходилось смотреть как он мучается от боли, и осознание того что ему ничем не помочь, просто разъедает тебя, возникает ощущение полной беспомощности.
Наступило то утро, которое стало для меня самым худшим в жизни. Я проснулся от резкого пика от аппаратов его жизнеобеспечения. Остановка сердца. Клиническая смерть. Звонок дежурному реаниматологу. Десятки минут борьбы со смертью. Бесконечные разряды дефибриллятора и миллилитры адреналина. Всё тщетно. В этот день он скончался. Почечная недостаточность.
Eго почки просто были переварены, как и почти все остальное. Смена моя закончилась в 4, но я до 10 вечера был там. Я был рядом c ним когда он умер. Я дyмал, что за годы учебы и работы, внутри все уже зачерствело. Но мы тоже люди. И у каждого из нас кто с ним общался, что то екнуло в груди.
И вот ты стоишь на посту, подписывая браслет для отправления его в морг и ставя на его карту штамп «УМЕР. КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ». Осматривая его тумбочку находишь листок с записью: «Прости, я чувствую что скоро умру, будить тебя не буду. Я люблю тебя. Егор»
2 808
Загрузка...
