Восьмидесятые годы. Эпоха заката Брежнева. Союз пока цел и не трещит по швам. На улицах Москвы хорошо, нет пробок, нет представителей Чуркестана, заполонивших сейчас нашу столицу. Только встречаются восточные кавказкие народности с большими носами и черными волосами. Они в основном на рынках, их мало, и не загружают нас своим присутствием. И сейчас думаешь, что когда-то Москва была беленькая, если посмотреть на нее откуда-то сверху.
Были времена! …Но были и отличия, которые теперь даже чудно и представить, которые исчезли к настоящему времени навсегда, лишь оставив в кусочках отдаленных воспоминаний мелкие причуды чудачеств, о которых даже нельзя сейчас сказать: –«А почему так было? »..
Если ты обратишься к любому не очень старому человеку на улице с вопросом:
— «Скажите пожалуйста, что такое аэродром»? .. То тебе ответят, — что это поле, где взлетают и садятся самолеты.
— Если тебе будет лет шестьдесят и поболе, то на твой вопрос могут и не ответить, подумав, что ты уже не помнишь ничего и не соображаешь.
— Если ты спросишь человека за шестьдесят лет, то в некоторых случаях, немного подумав, тебе могут ответить, что это головной убор определенной формы, похожий на кепку, который в одно время очень часто носили люди кавказкой национальности…
—
….Каждый уважающий себя грузин должен был иметь кепку! (Кто-то это мне говорил в то время).
И это правильно. Но их головной убор обладал одной особенностью – он должен быть в то время большим! Тогда трудно было представит себе человека национальности «южного» плана без этого атрибута. Это был знак отличия, дополняющий принадлежность человека к определенному клану.
А чтобы подчеркнуть значимость носящего его человека, этот головной убор должен быть очень, очень, очень большим по размеру.
Но и там были определенные нюансы. Богатство, например грузина, можно было узнать по кепке и материалу из чего он был сделан.
Самый «ЛЮКС» делали из кожи. И главное – верх «аэродрома», а так он вошел в атрибуты языка, должен был быть по возможности плоским, в этом и заключалось искусство портняжки.
Но были определенные образцы – это «сверх-люкс», где верх был прямо как футбольное ровное поле. Жаль, что не осталось фото…
…В то время, я немного подрабатывал на пошиве головных уборов, причем из кожи и меха. Все и себе также хотел сшить «аэродром», да и поносить немного, но: «Сапожник – без сапог». Руки не доходили до этого, хотя заготовки лежали в квартире давно. Интересно, как бы я смотрелся с ним? Посмотреть бы сейчас. Но все как-то никак … Не шло.
Но тут помог мне случай….
.…К тому времени после развода с женой, я жил отдельно, на другой квартире с отцом, немного вдалеке, но постоянно встречался со своей первой доченькой.
И тут узнаю, что Дине диагностировали острый аппендицит, сняли с уроков в школе, мгновенно сделали операцию, и что она сейчас лежит в больничной палате в Московской больнице № 62 на втором этаже.
Естественно нужно навесить ее, подбодрить хотя бы и словом, поднять настроение. И все это нужно делать было срочно. Гостинцев не привезешь. Не понятно, что можно ей передавать после такой операции. Мысль заработала сверх быстро, и ….. придумал!
А что, если я к ней приду в «аэродроме»? Наверно ее это развеселит?
Решено. За часок я сшил эту «кепочку», вернее наметал, и в курточке, «полетел» к ней на машине в больницу, побыстрее..
Также не было в больнице ни ворот, ни охраны. Можно было входить и подниматься туда без проблем. В верхней одежде. Все разрешалось, что и подкреплялось обильным знакомством практически со всеми врачами из этой больницы. Вроде там был как свой, только без доступа с скальпелям, но с доступом во все ординаторские, даже и в кабинет главного врача Николая Степановича (тогда он жил рядом со мной на даче).
…И вот я там.
Подъехал как король к центральному входу, влетел на второй этаж как и был в одежде, но перед входом в женское отделение снял куртку, бросил на сильно покрашенную темно-зеленой краской тумбочку, (интересно, что помню эти подробности) и тихонько постучал, так неназойливо, во входную дверь, но перед этим одел эту штуку — «аэродром» на голову.
— Заходите!
Я вошел и увидел палату на четверых, и слева у окошка лежала моя дочь.
Смущенно и тихо я подошел к ней, посмотрел в ее карие глаза и услышал:
— «Папа, выйди отсюда. А то у меня от смеха швы разойдутся!». Эти слова она выговаривала с трудом , держась правой рукой за живот. Тело ее вздрагивало от приступа смеха. Но на лице было написано – «Здорово».
Я сразу выскочил, бросил свой «аэродром» на куртку, и мгновенно вернулся в палату.
Я поднял ее настроение! У нее все хорошо!
А потом уже и не помню что было. Но знаю, что этот момент запомнил на всю жизнь, но не запомнил, куда потом делся мой «аэродром».
Да наплевать. Главное, что я доставил своей доченьки несколько сладких минут без боли и воспоминаний об операции…
62
Загрузка...
