Бессонница

Я лежала на диване и с трудом заставляла себя не закрывать глаза. Полтора суток пребывания в роддоме давали о себе знать. После вчерашнего рабочего дня я дежурила, а потом еще работала до 16 часов. Сутки выдались ударными: 30 родов, из которых 11 операций. Днем я еще прооперировала двух плановых женщин, и теперь у меня было ощущение, что все мои внутренности были вынуты, раздавлены слоном и засунуты обратно в случайном порядке. Весь организм работал как-то неправильно, и, как только я пыталась приподнять голову с подушки, чтобы распорядиться по домашнему хозяйству, подкатывало чувство, что если я сейчас не посплю, то просто умру.

Но поспать мне отчаянно не удавалось: моя старенькая, как-то разом сдавшая мама пыталась достучаться до меня со сканвордом в еженедельной газете; старший сын приставал с мудреным заданием по английскому (и кто только программу составляет – в четвертом классе написать о персонаже любимой драмы на английском языке); младшие двойняшки скакали по мне, словно по батуту, напоминая мне про мое больное нутро, пытались раскрыть пальцами мои глаза и рот и требовали читать им сказку про «Айболита». Честно говоря, мне хотелось разогнать всю эту компанию, чтобы погрузиться хотя бы на десять минут в сон, но сил прикрикнуть или даже изобразить крик у меня не было.

Голова была совершенно пустая. Хотя нет, я думала одновременно про название острова, где расположен Гонолулу (Гавайи не подходили), пыталась представить хоть какого-нибудь героя драмы и в пятый раз ловила себя на том, что повторяю строчку «Мой зайчик, мой мальчик попал под трамвайчик…», на этом драматическом месте у меня окончательно слипались глаза, язык и губы. Вот!

– Саша, напиши про зайчика из «Айболита» – чем не драма! – как мне показалось, крикнула, на самом деле выдавила из себя я.

– Мам, ты бы поспала. Я уже про Гарри Поттера написал в гугл-переводчике, – сообщил мне мой сын.

– А, ну да, Гарри, так Гарри, – облегченно согласилась я. – Мне кажется, Оаху, – вытащила я из мозга последние знания географии, обращаясь к маме.

– Подходит, – восторженно отозвалась мама. – А вот тогда, настоящее имя Парацельса?

– Господи, помилуй! У тебя еще много там неразгаданного? – взмолилась я.

– Ну, вот всего три слова осталось, – сказала мама, и мне стало ее жаль.

– Какой-то там фон Гогенгейм, а до этого не помню, – отозвалась я.

– Гогенгейм подходит, – сообщила мама. – Откуда ты все это знаешь?

– Гипоксия обостряет работу мозга, правда потом ведет к его полной гибели…

– Мама, мама, Абилит! Абилит!

Пришлось прочитать «Айболита», затем «Федору» и «Телефон». Из последних сил напрягая мозг и проклиная составителей сканвордов для бабушек в еженедельной газете, я вспомнила, что круглодичные ветра – это пассаты. Потом решила пару задачек из Петерсона. И в 21:30 я торжественно засунула в ванную младших. У дочки совсем спутались волосы, поэтому несколько минут отнял процесс борьбы с ними, а потом обнаружилось, что у младшего сына отросли ногти. К счастью, старший сын к десяти годам овладел искусством мытья себя, расчесывания волос и стрижки ногтей, чему я была безмерно рада.

Уложив всю гвардию спать и уговорив маму не смотреть очередной «Аншлаг», я двинулась на кухню, параллельно собирая игрушки, какие-то бумажки, грязную посуду. К 23 часам тарелки и чашки благодарно смотрели на меня с полки кухонного шкафа. «Ну, хоть в лес не уйдут, как у Федоры» – пробормотала я и сама себе улыбнулась. Упражняться в остроумии было не с кем.

«О мой узёхонький диван… тебе пою я дифирамбы! – вырвалось у меня, когда моя голова коснулась подушки, и усталый таз был разложен на кочках проваленного поролона. – Выкинуть бы тебя, к чертовой матери! Скоро совсем развалишься!»
Наконец-то можно поспать… Я с наслаждением закрыла глаза, и на черном фоне всплыли… Я открыла глаза, поморгала, потом опять закрыла. Что за наваждение! Знаете, когда ходишь по ягоды в лесу, внимательно вглядываясь в траву, – потом закрываешь глаза, и кругом ягоды-ягоды-ягоды… Ну, ягоды-то ладно, но у меня перед глазами всплывали бесконечно рождающиеся головки детей. Я перебрала мысленно, сколько же за сутки дежурства я приняла родов, получилось, что 14 и еще 6 операций, не считая плановых наутро. Независимо от моего желания, роды стали всплывать в моей памяти одни за другими.

«Таблетку забыла выпить, – вспомнила я. – Ну и ладно, утром. Нет, моя щитовидная железа обидится. Надо принять сейчас». Стараясь не шуметь, я выскользнула на кухню. В комнате мамы светился телевизор, но мама спала. Я нажала на кнопку пульта. Экран сделался серым и погас.

Приняв лекарство, я вернулась в комнату. Душно. Приоткрыла окно. В комнату ворвался свежий воздух вместе с отдаленными звуками ночного города. Вчера одна из пациенток тоже все время открывала окно. Ей было жарко. Она вела себя беспокойно с самого начала. Не хотела лежать, все время вскакивала, потом кричала в каждую схватку. Когда ей хотели сделать обезболивание, она не смогла посидеть несколько минут, чтобы анестезиолог попал ей тоненьким катетером между позвонков.

– Как мы будем ее рожать? – спросила меня акушерка. Она неодобрительно качала головой, глядя на женщину через окно из коридора родового отделения.

– Всем миром, – ответила я.

Диван меня встретил неприветливо – наверное, обиделся, что я захотела его выкинуть. Я тихо легла, раскладывая свое тело. Что-то упиралось мне в бок, я нащупала детальку от конструктора и положила ее на пол. Но бок продолжал ныть. Я пощупала его и вспомнила, что мне досталось от той роженицы. Рожала она плохо. Кричала, сводила ноги, умудрилась даже пнуть акушерку, после чего пришлось держать ей ноги. Вот своей ногой она и оставила мне синяк. Она категорически не желала тужиться, поэтому ее все ругали, пытаясь вернуть к реальности. У ребенка началась гипоксия, и мне пришлось вытащить его вакуумом. Он пискнул и обмяк. Неонатолог заинтубировал его и утащил в реанимацию.

– Что с ним? – женщина тут же пришла в себя.

– Ты его замучила, – раздосадованно произнесла акушерка.

– И что теперь будет?! – женщина рыдала, переводя взгляд с меня на акушерку и обратно.

– Никто не скажет вам, что будет, потому что никто не знает. Мы все надеемся, что реанимация ему поможет.

Уходя в 16 часов домой, я завернула в реанимацию: малыш дышал уже сам и получал кислород через маску. «Ну, ничего, ничего, обойдется», – подумала я.
Перевернувшись на бок, я тоже улыбнулась. Вот ее соседка, такая маленькая, миниатюрная, родила двойню сама, и хоть бы раз поморщилась! Я закрыла глаза и перед глазами появились два мальчика, лежащие на одном пеленальном столике.

После таблетки отчаянно хотелось пить. «Пусть я лучше умру от обезвоживания, но я никуда больше не пойду!» – я облизнула пересохшие губы. Посмотрела на часы в телефоне: 1:10. И вот что я не сплю? Так, все, хватит думать – надо спать!
И тут меня словно ударило током. Почему-то в голове зародилась дурная мысль. На дежурстве мне сдали женщину, которую через два часа пришлось оперировать из-за несоответствия размеров плода и таза. На операции все было как-то отчаянно не так, ткани отекли и рвались под иглой. В результате образовалась гематома по ребру матки, и мне пришлось ее прошивать несколько раз, все погружаясь и погружаясь вглубь таза. А вдруг я подтянула мочеточник! Последним швом, да, последним. Он был очень низко. Я почувствовала, как тысячи мелких иголочек стали колоть мне лоб и щеки. Я вперилась взглядом в черный потолок. Так, надо вспомнить. Я пыталась вспомнить ход операции. Помню только ощущение, что прошивала очень низко, но мочеточника там не было. Нет, точно не было. Я повернулась на другой бок. Кусок сбитого поролона уперся мне в бедро. «Принцесса на горошине все-таки была святой женщиной!» – подумала я, пытаясь приспособится к выпуклостям и впуклостям дивана. «Я его, конечно, не прошила, но могла подтянуть…» Я встала, взяла телефон и потащилась на кухню. Набрала номер.

– Кать, у тебя Перова лежит?
Обескураженная медсестра ответила положительно на том конце провода.

– Возьми ей утром кровь на биохимию и до конференции скатай на УЗИ правой почки.

– Господи, что это вы в ночи-то придумали, – хмуро ответила она, – и не спится вам. Третий час уже!

Сон совсем прошел. Я включила чайник. Открыла холодильник. Закрыла холодильник. Налила в чашку кипяток. Завтра операция предстоит Зухре, 180-килограммовой женщине. Ей 48. Нежданная беременность. Дома пятеро детей. Есть внук. Несколько лет назад попала в автокатастрофу, получила множественные переломы таза, после чего родить сама не сможет. Все осложняется еще и тем, что у нее псориаз, и весь огромный живот, свисающий ниже колен, покрыт мокрыми бляшками. Через них идти нельзя. Какой же доступ придумать? Я выпиваю воду. И зачем я так низко прошила!

Пискнул кто-то из детей. Я прокралась в комнату и благодарно обвила диван собой. 3:58. Надо поспать. Всего два часа осталось. Раздались шаркающие шаги мамы, потом щелчки выключателей, дверца холодильника, звук наливающейся в чашку воды…

– Ты не проспишь работу? – шепчет мне мама сквозь занавеску, разделяющую наши комнаты.

– Нет, еще ночь. Ложись спать, мам!
Опять шарканье…

Каким же доступом пойти…
В детском саду под самыми нашими окнами включилась вентиляция на кухне – 5 утра. «Парацельс, настоящее имя Филипп Авреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм», – вспомнила я цитату из учебника истории медицины. Когда-то на первом курсе я готовила доклад по Парацельсу…

Будильник вырвал меня из объятий сна совершенно безжалостно. 6.00. По дороге на работу я еще вздремнула в маршрутке. Не поднимаясь на свой этаж, заглянула в кабинет УЗИ. Там уже сидела врач.

– Я посмотрела, все хорошо. Почка работает, – отрапортовала она мне.
В лаборатории к моему визиту тоже приготовились:

– Семьдесят два, – улыбнулась лаборантка.
Я весело, словно в двадцать лет, взлетела на свой этаж. Главное, что почка работает! Не перевязала! Не перевязала! – прыгала я на одной ноге.

На адреналине прошел весь день. Даже операция Зухры заняла всего двадцать минут. Я выбрала самый немыслимый доступ для кесарева сечения, но и самый щадящий для всех – прямо под грудиной.
Перед уходом заглянула в реанимацию. Вчерашний малыш лежал довольный и сосал бутылку с молоком. «К матери сегодня выведем», – сообщила неонатолог.
В двадцать два часа я погрузилась, словно младенец, в безмятежный сон на своем самом прекрасном диване. «О мой узёхонький диван! Тебе пою я дифирамбы!»

А в 3:15, будучи вызванной одной из моих пациенток на роды, я уже мчалась на такси в роддом, улыбаясь свету уличных фонарей и безмолвию улиц. Я улыбалась тому, что следующее дежурство у меня послезавтра, а не завтра. А значит – я успею выспаться!

© Татьяна Панова