Мила покупала на базаре тапочки. Ей понравились тапочки с леопардовой расцветкой.
— Сто двадцать рублей, — сказала продавщица, и, заметив, что Мила нашаривает в кошельке десятки: – Не ищи, красавица. Я тебе продам за сто! Ты уже второй раз сюда приходишь.
— Спасибо вам.
— Удачи тебе, красавица!
Последние летние дни ещё были жаркими, а женщина оделась в белый шерстяной свитер и голубоватые джинсы, кепку, кроссовки. Светлые волосы стянуты в хвост, она носит очки. Мила улыбнулась продавщице на прощание.
Лицо Милы постоянно имело грустное выражение, но сейчас оно радостно цвело улыбкой. К Миле наконец-то пришло счастье после страшного года. Это был год болезни её мамы. Милина мама прошла череду страданий – второй брак, муж Василий оказался домашним агрессором, потом его убили и следствие подозревало Милину маму… Мама год жила в беспамятстве, в шоке, Мила, конечно, в мучении. Но память вернулась к маме, вернулась радость в их с Милой квартиру-двушку. А Мила думала, что чудеса бывают только в сказках…
Милина мама не в первый раз пережила душевное потрясение. Такое происходило с ней после развода с первым мужем, Милиным папой. В молодости Люба (это имя Милиной мамы, Мила часто шутила: «У меня в жизни Любовь одна») была полненькой. На старых фотографиях Мила когда-то путала маму и её сестру Аню, потом уже запомнила, кто справа, а кто слева. Люба училась на актрису. В ней жил блестящий сценический талант. Преподаватели рыдали после того, как видели её игру. Без шуток, проливалось немало слёз. Такая девушка должна была играть Джульетту, но вот нестандартное телосложение… Вы видели когда-нибудь пухленькую Джульетту?
Окончив учиться, Люба играла бы на большой сцене. Уже была готова протекция. Нет ничего зазорного в помощи талантливой актрисе, было бы хуже, если бы так помогли бездарности. Люба готовилась принести себя в жертву искусству: похудеть и сыграть Джульетту. Но вмешалась любовь.
Жених Любы учился на втором курсе физмата. Он сразу сказал, что не хочет видеть жену артисткой – и он, и она знают, какой разврат творится в богеме. Он закончит учиться и станет гением физики, а пока что Люба поможет ему на трудном пути.
Милина мама (тогда ещё не мама) работала уборщицей, чтобы содержать себя и мужа. Милин папа (тогда ещё не папа) был вовсе не гением физики, а обычным студентом. После занятий он часто напивался. Вдвоём с Любой молодой муж был безобидным, но, веселясь с товарищами, он старался показать, что им не может командовать баба.
Наконец Милин папа (тогда уже папа) подрался в публичном месте. Его отчислили из института. Он запил по-чёрному, винил Милину маму (тогда уже маму) в том, что она довела его до такой жизни, не уберегла его… Милина мама разошлась с ним, подумав о маленькой Миле. Скоро малышка стала бы понимать происходящее. Неужели мама показала бы ей вместо мира пьяные вечера?..
Стрессы, перенесённые Любой в браке, странно сказались на ней. Она внезапно похудела. Почти в два дня. Мало сказать «похудела» — стала по-балетному стройной. Кроме изящной фигуры, враз похорошело её лицо, молодую женщину окутало облако колдовского очарования. И печаль, постоянно написанная на лице Любы (Мила пошла этим в неё) стала уже не грустью неудачницы, а лирической одухотворённостью. Правда, от сцены Люба отказалась, стала театральным критиком.
После второго брака напряжение Милиной мамы так же приняло гомерическую форму. Но если когда-то похудение стало для неё подарком судьбы, то сейчас стресс обернулся ужасной потерей памяти и сознания. Хотя было ещё и третье потрясение – когда Милу побили полупьяные подростки, мама что-то ощутила и сразу вспомнила всё прошедшее. Мила была несказанно счастлива. Она всегда любила свою маму, а сейчас ещё больше. Мила долго держала в себе слова, предназначенные для мамы, на которые должна была ответить мама. Какой радостной стала Милина жизнь, как она спешила каждый день наговориться с мамой за целый год! Теперь им нужны все грани счастья.
***
Для Милы и её любимой подруги Ангелины начался новый учебный год. Девочки дружили с первого класса. Сейчас, в последнем классе, они всё так же держались за руки и везде ходили вместе. Незнакомые люди считали их сёстрами, хотя девочки не походили друг на друга — Мила русая, с крупной формой лица, у Ангелины рыжие волосы и вытянутое лицо.
Сейчас подружки пришли домой к Миле. Ангелина залюбовалась книгой с репродукциями Левицкого. Её внимание привлекли портреты учениц Смольного института. Ангелина втайне переживала, что у неё и её написанных ровесниц совпала только красота. Но «смолянки» имели то, чего, по мнению Ангелины, недоставало ей – шарм, благородство. Ангелина, глядя на картины, забыла о своём радостном обаянии, своём звании «барышни» среди параллели одиннадцатых классов. «Может быть, это Левицкий своей кистью превратил их в принцесс? – мучилась она. – Они могли быть неприметными, как я, а он изобразил их очаровательными. К тому же, они хорошо одеты…» Своя одежда нравилась Ангелине лишь рядом с одноклассницами, одетыми не пойми во что. А уж на фоне разряженных смолянок не пойми что – она сама. Нелидова в костюме пастушки: роскошное платье с кринолином и еле различимая вуаль в виде передничка. Ангелина попыталась держать книгу так же, как Молчанова, но портретный жест не смог изменить её мнение о себе.
Почему-то положительные лирические героини постоянно погружены в печаль. Их воплощение – Мила и её мама. Но мы не видим лирики в жизнерадостных девушках, отводя им лишь комическое амплуа. А сколько нежности в их свежем обаянии, лучезарности в их радости. Они жизнеутверждающи, они хотят поделиться своим счастьем с другими. Такова Ангелина.
— Ангелочек мой! В этом костюме ты похожа на хорошенькую пастушку.
Ангелина была одета в белую кофточку с бахромой, белые брючки и струящийся оранжевый жилет.
— Тогда ты будешь трубочистом! – засмеялась Ангелина. – Мы тебя раскрасим чёрной краской…
— Нет! Я – балерина! — Мила сделала «ласточку».
Но Ангелина заметила грусть, проглядывавшую сквозь её улыбку.
— Мила, почему ты грустишь? – спросила Ангелина. – Скажи, почему? Скажи!
— Нет, Ангелок, у меня всё хорошо.
— Неправда! Я знаю, когда тебе плохо! Если ты считаешь себя моей подругой, скажи!
Мила вздохнула. Она думала, что после выздоровления мамы жизнь будет сладкой и безоблачной. Но Мила заметила, что мама и теперь живёт какой-то своей, отдельной от дочери жизнью. Мама почти всегда молчит, иногда плачет тайком. Мила пыталась жить так же, как и до маминой болезни, обнимала маму, начинала разговаривать с ней. Мама отвечала: «Да, Милочка», но почти не понимала Милиных слов.
Люба, Милина мама, переживала непростое время. Её уволили из учреждения, где она работала раньше. Начальник сказал ей, что на новом месте работы никто не узнает о том, что было с Любой, но здесь… ведь можно это понять. Люба, вымученно улыбаясь, говорила дочке: «Ведь можно это понять». Вскоре ей повезло, на удивление быстро. Талантливый театральный актёр когда-то учился на одном факультете с Любой. Он узнал о случившемся, не от неё, а от каких-то друзей друзей, наслушался, что было и не было, но предложил однокурснице работу критика при драмтеатре, где играл сам.
Казалось бы, началась белая полоса. Но Люба по-прежнему страдала. Её не то чтобы расстроило увольнение с прежней работы. Только когда она пыталась вспомнить прошедший год, перед ней вставала чернота. Люба помнила, как ей объявили, что она невиновна в убийстве мужа, и как она зашла в камеру за вещами. И сразу за этим видела себя стоящей в своей прихожей, рядом были сестра Аня и Ангелина. Они взволнованно говорили о Миле. Но ведь между этими событиями что-то было! Целый год жизни! Триста шестьдесят пять дней! Больше времени беременности!
Замученная Мила один раз предложила: «Мама, может, будем считать, что ничего не было?» Мама воскликнула: «Не было? Не было целого года жизни?»
— Да, дела, — посочувствовала Ангелина. – Мила, а, может быть, твоей маме сходить к психологу? Есть же какие-то тренинги…
— О чём ты говоришь? — удивилась Мила. – Мама выложит психологу деньги, он ей скажет: «У вас всё хорошо, вы умница и красавица». Это же самое и я могу ей сказать, за бесплатно.
— Мои папа и мама ходят на тренинги, им всё нравится… Ну, хорошо, а если тёте Любе найти мужчину?
— Ну уж нет! – повысила голос Мила. – Я ещё помню этого психа Василия, который её бил! Конечно, нехорошо так говорить он ведь умер… Но, в общем, я бы не торопила её с таким…
Девочки сокрушённо замолчали.
***
— Мила, ты можешь мне помочь? – спросила мама.
— Да, солнышко! В чём?
Мама, немного смущаясь, рассказала Миле о своей идее. Она собиралась проводить вечера, посвящённые драматургии. Местом для журфиксов выбрала свой кабинет. Были приглашены артисты драмтеатра и студенты театрального факультета. Милу мама просила помочь с аппаратурой – поставить диски с музыкой, изображением. Милина мама не дружила с техникой.
— Отличный план! – похвалила Мила. – Конечно, я поучаствую в твоих вечерах! Кстати, во сколько они?
— Каждый второй четверг в пять часов.
Тут Мила схватилась за голову. По четвергам у неё были факультативы по химии и биологии – она собиралась сдавать эти предметы. Дни Мила расписала по минутам, химичка и биологичка стали её лучшими подругами.
— Мам, извини, у меня вот такая ситуация, — смутилась Мила. – Но, может быть, ты позовёшь тёти Аниного Жорика?
Мамина сестра тётя Аня жила у них в квартире и ухаживала за мамой во время болезни. Тётя Аня фанатично верила в Бога, видела ценность только в молитвах. Мила благодарила её за заботу о маме, но радовалась, когда тётя Аня снова стала жить у себя дома.
Милина мама позвонила Жорику, сыну тёти Ани, и попросила его взять на себя техническую часть её выступления. Жорик согласился. Можно открывать новую страницу жизни!
***
На большой перемене Ангелина и Мила обедали. Рядом ела стоя одноклассница Верка. Джинсы верки открывали ложбинку, измазанную мелом. Она погрозила кому-то вилкой, зажатой в кулаке.
— Вилка умеет летать! – крикнула Верка.
Её никто не приглашал сесть, хотя некоторые места были свободны. Девочки знали, почему. Ангелина была посвящена в тайну болезни Милиной мамы. От остальных подруги скрывали это несчастье. Впрочем, скрывать почти не пришлось – никто не интересовался Милиной мамой, даже учителя не обращали внимания, что её нет на собраниях – Милу не хвалили и не ругали. В конце учебного года Мила и Ангелина вошли в подъезд Верки – она пила с друзьями, а девочки хотели увести её домой, им звонила её мама. Приятель Верки избил Милу. Она попала в травматологию. Когда Ангелина рассказала об этом Милиной тёте Ане, случилось настоящее чудо – больная Милина мама пришла в сознание. Веркиному приятелю дали условный срок. Мила боялась, что не выпишется из больницы к одиннадцатому классу, но всё же успела вылечиться. Одноклассники перестали разговаривать с Веркой и замечать её.
— Верка ни к кому не сядет, — прошептала Мила.
— Кстати, неизвестно, то, что произошло тогда с её друзьями – хорошо или плохо? — сказала Ангелина.
— Что же тут хорошего? – обиделась Мила.
— Помнишь, я давно уже говорила, что всё неоднозначно?
— А я уже давно говорила, что не всё! Например, пьяное хулиганство!
— Да, но, с другой стороны, твоя мама тогда так испугалась за тебя, что сразу всё вспомнила. А если бы этого не случилось, кто знает, когда бы она вернулась в нормальное состояние?
Растерянная Мила уже без злости смотрела вслед уходящей Верке.
***
Перед началом своего первого вечера Люба встретила Жорика в фойе. Она бегло оглядела его. Люба просила племянника прийти в деловой одежде. Он выбрал компромиссный вариант – сверху рубашка и жилет, снизу джинсы и кроссовки.
— Почти хорошо, — улыбнулась Люба. – Хотя я всегда говорила, что лучший выбор – классический костюм.
— Тогда я был бы похож на того чувака, — Жорик кивнул на привлекательного мужчину в чёрном костюме.
— Жора, тише! – одёрнула его Люба. – Это же Никита Николаевич!
— Офигеть! Он Никита Николаевич, а я Георгий Сергеевич!
— Жора, я же рассказывала… Это мой однокурсник, который устроил меня сюда.
— Всё, тёть Люб, я молчу! Я не хочу, чтобы ты из-за меня потеряла работу!
Они пошли в кабинет Любы. Туда сходились актёры и студенты.
— Как изящно смотрится костюм Виталины! – вздохнула Люба. – Видно изысканную вещь. По сравнению с её жакетом и юбкой мои – просто мешок.
— Это вот та тётка? – уточнил Жорик. – Зато у тебя клёвый макияж, а у неё даже отсюда видно, как стрёмно намазано.
Люба втайне ждала похвалы своей одежде, но была благодарна Жорику и за это.
— Жора, только я ещё раз тебя прошу: не употребляй молодёжного слэнга. Там будет много известных актёров.
— Ладно, ладно, сегодня буду молчать.
Темой для разговора стало творчество Александра Островского, в частности его пьеса «Бесприданница». Рассказ Любы свёлся к экранизации «Бесприданницы» — чёрно-белому фильму и «Жестокому романсу».
— В обоих талантливо снятых фильмах большое внимание уделяется песням, — сказала Люба. – Вероника Долина тоже написала лирическую песню, связанную с образом Ларисы.
Жорик поставил музыку Вероники Долиной, и Люба запела:
— Так уж лучше бы зеркало треснуло,
То, настенное, в мутной пыли.
Из мирка захудалого, пресного —
В номера интересной любви.
Поспеши, поспеши, легкокрылая!
Вот и лампы уже зажжены.
Легкокрылая бабочка милая —
Без любви, без судьбы, без вины…
Не любил он — и номер гостиничный
Пробирает нездешняя дрожь.
Не любил он! На площади рыночной
Отступился за ломаный грош.
Погоди, погоди, бесприданница!
Ты любила всего одного.
Тот, кто знает любовь без предательства, —
Тот не знает почти ничего.
Человек с человеком не сходится,
Хоть в одной колыбели лежат.
Не любил он — и сердце колотится,
Не любил он — и губы дрожат.
На пути ли в Москву ли из Нижнего,
По дороге ли на Кострому…
Легковерная, нежная, книжная —
Не достанешься ты никому.
После аплодисментов первые ряды предложили ей спеть «А напоследок я скажу» или «Под лаской плюшевого пледа». Люба попросила Жорика включить музыку.
— Не, не, эти песни были хитами только во времена Рязанова, — возразил Жорик. – Чего нам киснуть, я сейчас поставлю прикольную музыку.
Он поставил диск группы «Виа ГРА».
— Жора, прости, но не нужно путать с дискотекой… — Люба не договорила, потому что Жорик задвигал плечами и крикнул:
— Активнее, друзья, активнее!
Его окружили студенты и студентки и начали танцы. Люба в смятении стояла рядом, представляя, как странно она смотрится на фоне дискотеки.
— Театральный коллектив! – Никита Николаевич, встав со стула, обратился к коллегам. – Я думаю, что нашей возрастной категории не будут интересны танцы, поэтому предлагаю начать фуршет. У нас есть шампанское и конфеты. Расставляйте на кабинетных столах.
Люба благодарно улыбнулась ему и стала доставать из пакета конфетную коробку, скрыв пылающее лицо.
***
— Жорик, ты понимаешь, как ты меня подвёл? – упрекала Люба Жорика. – Что ты такое устроил? Ведь это было серьёзное мероприятие… до твоей «Виа ГРЫ».
— Тётя Люба, но я просто хотел сделать всё классно. Ну, кому в кайф слушать песни из «Бесприданницы»? Тем более, без обид, но голос у тебя не эстрадный.
— Ты испортил первый же мой вечер! Мы собрались там не для развлечения, а для расширения кругозора.
— Тётя Люба, я скажу невежливо, да? Ты меня заколебала. Ты знаешь, как меня бесила продуманность твоего клуба пенсионеров?! У тебя всё было построено по жёсткому алгоритму, никто не сказал ни слова от себя, все вякали какие-то вежливые пустые фразы! Твой этикет нудный и напыщенный! Нормальные люди должны раскрепощаться и жить не по светским правилам! Ты скучная училка, и тебе надо понять, что люди не могут жить по правилам, они свободны!
Обозлённый Жорик ушёл, не прощаясь.
***
Ангелина и Мила смотрели на репетицию школьного новогоднего концерта в актовом зале.
— Ученица третьего класса Кристина Марийцева сыграет мелодию Петра Илььича Чайковского «Новая кукла»!
— Сама как кукла! – засмеялась Ангелина, увидев маленькую девочку на сцене.
Подруги с тайной нежностью глядели на хорошенького ребёнка с тоненькими быстрыми пальчиками. Они представляли своё будущее материнство, уже недалёкое, и знали, что таких же малышек им предстоит родить самим.
На сцену вышли две старшеклассницы и запели на мотив «Смуглянки-молдаванки»:
— Раз на физику зачем-то
Чёрт меня с утра занёс.
Тут Ирина свет Петровна
Начинает свой опрос…
— Мила, что опять с тобой? – спросила Ангелина. – Почему такие грустные глаза?
— Да вот, понимаешь, с мамой опять что-то не так…
— И глядит она зачем-то
То в журнал, то на меня…
— Ты же говорила, что у неё теперь свои вечера?
— Была одна встреча, но у них там что-то осложнилось… Жорик там что-то наделал…
— Она тебе это рассказывала?
— Нет, она сейчас ничего мне не говорит, ты же знаешь. Но я слышал, как она ругала по телефону Жорика.
— И она мне молвит вдруг:
«Три тебе поставлю,
Лучше песни пой, мой друг».
Ну, конечно!
Ведь мне физиком не стать!
Буду песни,
Буду песни распевать!..
— Мила, похоже, нам придётся поговорить, — сказала Ангелина. – Я сочувствовала и тебе, и твоей маме, пока у вас была беда. Но сейчас у вас всё хорошо, а вы по-прежнему страдаете, как будто ничего не изменилось. Сколько ещё ты будешь тоскующей тенью? У нас нет войны, нет блокады, твоя мама здорова – что вам ещё нужно?
— Ангелочек, но ты же знаешь, её уволили с первой работы…
— И взяли на вторую! Ей помог тот добрый дяденька! Да я бы сама при таких условиях ушла с первой работы!
Мила вздохнула.
— Мила, я давно поняла: если у тебя есть проблема, нужно либо устоять перед ней, либо жить в постоянной депрессии! Если вы с тётей Любой не остановите свои страхи, за вас никто этого не сделает. Ты знаешь, почему я лёгкая и счастливая? Я решила не позволять себе поддаваться дурному настроению!
— Перед вами выступит ученица выпускного класса Вера Кушакова с песней собственного сочинения!
На сцену вышла Верка, одноклассница Милы и Ангелины. Она запела:
— Девочка красивая из села приехала.
За плечами у неё – десять школьных лет,
Институт, училище, танцы, вечериночки.
На вокзале девушку встретил кавалер.
И сказал ей кавалер: «Здравствуй, раскрасавица!
Косы твои с лентами мой чаруют взгляд.
Мы с тобой поженимся, буду я любить тебя,
В платья от кутюр тебя буду наряжать».
Девочка подумала и ему ответила:
«Знаю я, прошла давно мода на любовь.
Будет платье белое, два кольца из золота,
Значит, будем счастливы в браке мы с тобой».
Ой, поля и речка, ой, село-деревня!
Ой, моя невеста, ой, моя царевна!
***
— Мама, ты знаешь, я отменила факультативы по четвергам, — сказала Мила дома. Семья важнее образования, да и предметы я знаю хорошо. Может быть, мне сходить с тобой в драмтеатр?
— Я уже не уверена, что мне стоит что-то делать, — ответила мама. – Тебе нет нужды менять свой распорядок.
— Мама, может быть, ты поговоришь со мной о своём дебюте? Жорик, бандит, тебя очень сильно расстроил?
Мама рассказала о своей неудаче – ведь это всё равно не было тайной.
— Милочка, может быть, ты объяснишь мне это с уровня твоего возраста? – попросила она. – Я действительно слишком чопорна? Может быть, не стоило ограничивать всё рамками этикета? Ведь в людях есть живая энергия, они естественны. Я, видимо, перестаралась, придав лекции такой чинный характер.
— Мамочка, неужели ты из-за этого так мучилась? – Мила обняла маму. – Хорошо, я сейчас объясню тебе. Твоя чопорность – это твоя естественность. Тебе не нужно быть рубахой-парнем. Для Жорика естественно скакать под «прикольный музон». А для тебя естественно быть интеллигентной. В этом – ты настоящая.
— Ты бы знала, как на меня смотрят! – вырвалось у мамы.
— Мама, но, может, пора уже… от этого отойти? Ну, считай, что тебе приснился страшный сон… Вот Ангелочек говорит, что самый тяжкий грех – это уныние!
— Кто это – Ангелочек?
— Ну, Ангелинка Краснодарова! Мама, вот видишь, ты так зациклилась на проблеме, которой нет, что даже не помнишь, с кем дружит твой ребёнок! Я в этот четверг с тобой пойду. О чём будем говорить?
— О пьесах Цветаевой. «Повесть о Сонечке» мы тоже охватим.
***
В четверг они стояли перед публикой в кабинете Милиной мамы. Они нарядились, как и хотели, мама в синее платье, Мила в коричневое. Со своего места на них глядела Ангелина – тоже принаряженная, её лицо казалось новым из-за накрашенных ресниц. Мила помнит, как она шестилетняя и мама подошли к своему подъезду и Мила увидела на крыльце девушку с накрашенными ресницами – красивую блондинку. Ресницы, как у куклы, загнутые и нечастые. Миле понравились её необычные разреженные ресницы, хотя Мила тогда не знала, почему они не такие, как у неё, мамы и тёти Ани.
— Кроме стихов, Марина Цветаева писала удивительные пьесы, — говорила Милина мама. – Её вдохновляла любовь к Юрию Завадскому и подруге Сонечке Голлидэй…
На новой работе мамы Мила побывала всего раз – на костюмированной лекции о драматургах золотого века, чьи дни рождения выпали на октябрь. Её проводили мама и мамина приятельница Виталина, одетые в костюмы девятнадцатого столетия. Милиной маме тогда удачно подобрали чёрные накладные локоны. А на Виталину надели короткий кудрявый парик цвета пудры, Мила решила, что мужской. Парикмахерша перевязала сзади локон парика куском красивой ткани, убеждая Виталину, что так носили. В жизни Виталина – привлекательная женщина, а парик испортил и состарил её. Впрочем, в девятнадцатом веке женщины старели в сорок лет, так что, возможно, в Виталине хорошо отразили этот факт.
Мама читала стихи о Завадском:
— Вы столь забывчивы, сколь незабвенны.
— Ах, Вы похожи на улыбку Вашу! —
Сказать еще? — Златого утра краше!
Сказать еще? — Один во всей вселенной!
Самой Любви младой военнопленный,
Рукой Челлини ваянная чаша.
Друг, разрешите мне на лад старинный
Сказать любовь, нежнейшую на свете.
Я Вас люблю. — В камине воет ветер.
Облокотясь — уставясь в жар каминный —
Я Вас люблю. Моя любовь невинна.
Я говорю, как маленькие дети.
Друг! Все пройдёт! Виски в ладонях сжаты,
Жизнь разожмёт! — Младой военнопленный,
Любовь отпустит вас, но — вдохновенный —
Всем пророкочет голос мой крылатый —
О том, что жили на земле когда-то
Вы — столь забывчивый, сколь незабвенный!
Слушатели зааплодировали. Один из них попросил почитать «Ваш нежный рот – сплошное целованье».
— Неужели вам не наскучил мой голос? – вздохнула Милина мама.
— Просим! Просим! – послышались отдалённые голоса.
С первого ряда кто-то крикнул:
— Люба! Кто я теперь? – Единая? – Нет, тыща!»
Мама, уступив, начала читать:
— Ваш нежный рот — сплошное целованье…
— И это всё, и я совсем как нищий.
Кто я теперь? — Единая? — Нет, тыща!
Завоеватель? — Нет, завоеванье!
Любовь ли это — или любованье,
Пера причуда — иль первопричина,
Томленье ли по ангельскому чину —
Иль чуточку притворства — по призванью…
— Души печаль, очей очарованье,
Пера ли росчерк — ах! — не всё равно ли,
Как назовут сие уста — доколе
Ваш нежный рот — сплошное целованье!
Перед фуршетом девочки разносили посуду. Ангелина напевала:
— Скатерть белая залита вином, все цыгане спят беспробудным сном. Лишь один не спит, пьёт шампанское за любовь свою за цыганскую.
Приблизившись к Миле, она взяла её за руки и повысила голос:
— Подойди ко мне, ты мне нравишься, поцелуй меня, не отравишься, поцелуй меня, потом я тебя, потом вместе мы расцелуемся!
— Кстати, в романсе Евгения Гребёнки «Очи чёрные» не было ни этих куплетов, ни цыганской темы, — сказала Мила. – Возможно, он посвятил его какой-нибудь графине Шереметьевой.
— Это тебе мама рассказала?
— Да.
Милина мама хорошо пела романсы и многое знала об их авторах. Мила обожала романс «В лунном сияньи» в исполнении мамы. Мама душевно пела этот романс, точно она была сестрой лирического героя и знала всё, что он чувствовал. Ангелина, обучающаяся вокалу, часто пела дуэтом с Милиной мамой до того страшного года. У них прекрасно получалось парное пение. Мила пела дурно, точнее – никогда не пела, только наслаждалась голосами Ангелины и мамы.
— Я окончательно решила поступить на актрису, — призналась Ангелина. – Жаль, что здесь мы не будем учиться вместе.
— Да, я ведь – химбио. А ты достигнешь всего, чего не достигла моя мама.
— Запомни, Мила, сегодня твоя мама достигла всего, — наставительно сказала Ангелина и тут же растерянно добавила: — Я что-то ножа не вижу, чем порезать торт?
— Сейчас спрошу у мамы.
Люба в это время стояла рядом с Никитой Николаевичем.
— Ты знаешь, твоя декламация сделала меня совсем иным, чем раньше, — говорил он, скрывая смущение. – Я подумал: почему красота иногда раскрывается для нас в привычном? Может быть, так надо, конечно… Но я всё-таки хочу тебе сказать, что сегодня…
— Мама, у нас есть чем разрезать торт? – крикнула подбежавшая Мила.
— Да, Милочка, пойдём, — кивнула Люба.
Во время фуршета Мила вспомнила свой разговор с Виталиной. Виталина говорила, что любовь – результат долгого подстраивания под партнёра, а Мила – что любовь просто трепет сердца. Реальная и реалистичная баба поглядела на Милу с жалостью к душевнобольной.
— В общем, у тебя представление, как у барышень в старину, которые сидели у окна с распущенными косами и ждали свою любовь, — сказала Виталина.
— Да.
— Но тогда почему ты носишь юбку с открытыми коленками, показываешь свои красивые ноги? Барышни не могли носить такие юбки.
Смущённая Мила тогда оглядела свою юбку, которую считала приличной и носила в школу. Слов у неё не было.
Вся семья вместе – душа в гармонии, как учит русская пословица. Или что-то там вроде того.
310
Загрузка...
