(Окончательно доработанный текст. 14.04.2020.)
Павел Чхартишвили
Экспертное решение
Рассказ
Арсений Тихонович Комаров с 2007 года лечился в платном медицинском центре от последствий инфаркта миокарда, от атеросклероза аорты, кардиосклероза, ишемической болезни сердца, гипертонии, ожирения печени и сахарного диабета 2-го типа. Кардиолог высшей категории, кандидат медицинских наук раз в год направляла его на ЭКГ, велосипед, бегущую дорожку, УЗИ сердца и холтеровское мониторирование. Сразу сказала больному:
— У вас послеинфарктное истончение аорты. Если она порвётся — мгновенная смерть. Никакой физкультуры и спорта, только прогулки. Можете работать, если работа не тяжёлая и спокойная. Волноваться вам противопоказано.
Дома он раз в неделю замерял холестерин, гемоглобин и прочее, ежедневно контролировал давление и пульс, принимал многочисленные не дешёвые таблетки. Диета была свирепой: чай и кофе не сладкие, кофе без кофеина, из мяса — одна индейка (причём ни в коем случае не жареная, только варёная), яйца — без желтков, ничего жирного и мучного, ни грамма алкоголя. Ему хотелось не кефира, а холодного пива и горячей картошки, жаренной с говядиной, но… нельзя — так нельзя. Арсений Тихонович не был религиозным человеком; в своей жизни всего несколько раз молился — на всякий случай, когда летал на самолёте. Но однажды дома перед измерением глюкозы ему ужасно захотелось запретного, вкусненького, и он обратился к Богу:
— Господи! Пошли мне норму! Ну пожалуйста!
Замерил: норма! Вот и говорите после этого, что Бога нет.
Комаров мог подать заявление на оформление инвалидности, чтобы иметь дополнительные денежки. Но получение группы связано с такой морокой! И он не стал ничего затевать. Пока работал, хватало на лечение и скромную жизнь.
Человек привыкает ко всему. Арсений Тихонович восемь лет жил с заряженной бомбой в груди и редко думал о ней. Со своими служебными обязанностями он ещё некоторое время справлялся, но потом начал уставать, порой хотелось полежать. Где на работе полежишь? Стукнуло шестьдесят семь, он подумал: сорок девять лет стажа, хватит, и уволился. Это было в 2015 году.
Жена его, Татьяна Никифоровна, была моложе мужа на пять лет, продолжала работать и являлась министром домашних финансов. Из книг любила старые романы, и, когда по воскресеньям перечитывала лёжа «Джейн Эйр», «Женский портрет» или «Мадам Бовари», глаза её были на мокром месте. Арсений Тихонович же к художественной литературе был равнодушен, не тратил время на эти, как он выражался, охи и вздохи.
Как многие пожилые люди, Комаровы кое в чём остались в прошедшей эпохе. Были заброшены пластинки и проигрыватель, но имелся компьютер. Супруги обожали мелодичные песни времён своего детства, часто слушали Лолиту Торрес, Мению Мартинес, Робертино Лоретти. Не были ими забыты и отечественные эстрадные звёзды тех лет. Комаровы не знали, что в советское время любимые ими знаменитости у себя дома слушали совсем другую музыку. Песни двадцать первого века старикам не нравились, рэп был им неприятен. Презирали современный театр, он, по их мнению, скатился к низкопробной лексике, став рассадником бескультурья. Арсений Тихонович говорил:
— Всю жизнь вокруг меня мат. Зачем платить деньги, если я его слушаю бесплатно в магазине, в троллейбусе, на улице. Режиссёров сегодня заботит не цель донести до зрителей мысли автора пьесы, а стремление использовать этот текст для демонстрации собственной гениальности, которой в действительности не наблюдается. Устраивают на сцене сумасшедший дом.
Ему вторила супруга:
— Декораций практически нет. Играют на чёрном фоне, будто на поверхности Луны (где нет атмосферы). Костюмы не шьют. Играть «Ромео и Джульетту» в сегодняшней одежде так же нелепо, как нарядить персонажей современной пьесы в платья и камзолы четырнадцатого века.
Вместе с родителями проживал их сын Руслан.
В подмосковной Балашихе одиноко жила Нателла Комарова — взрослая дочь Арсения Тихоновича и его первой жены Этери Николадзе. Этери умерла год назад. На кремации бывший муж поплакал, на поминках выпил стопочку в нарушение табу. Когда-то дочка-школьница приезжала к отцу, это было в тягость его новой жене. Однажды, когда Нателле было уже пятнадцать, в ответ на какое-то замечание Татьяны Никифоровны девочка сказала ей:
— Я не к вам приехала.
— Ты приехала в мой дом, — ответила хозяйка.
Она и Арсений Тихонович выдавали Руслану и Нателле денежку. Дети вместе отправлялись в кино, ели мороженое, им было хорошо друг с другом. Но прошло детство, юность, и их дружба затихла.
Теперь Руслану было двадцать девять. Он располагал 10-метровой комнатой, в соседней жили родители. Его «Фольксвагену поло», купленному за 380 тысяч, помяли передний бампер и радиатор. Можно ли в наше время заинтересовать привлекательную москвичку такими авуарами? Но очаровательной тридцатилетней Снежане Оладье из правоохранительных органов, разведённой, владеющей «Шкодой Амбитион» и квартирой на Бульварном кольце, Руслан приглянулся. Она сказала ему:
— У меня есть всё. Мне от тебя ничего не надо.
И поселила его у себя.
Не работающему пенсионеру Арсению Тихоновичу пришлось прекратить платное лечение, но свой медицинский архив он хранил: авось пригодится. Жила семья на первом этаже пятиэтажки, подниматься по лестнице не приходилось — для сердечника это санаторий. Но через два года начались неожиданные события: московские власти объявили, что сломают малоэтажные хрущёвки и брежневки и поселят их обитателей в новых высоких зданиях. На собрании собственников взяли перевес жильцы, согласные со сносом дома. На горизонте замаячила упаковка вещей, перевоз их, обустройство на новом месте, в общем расходы, а главное — физические нагрузки. Выдержит ли Арсений Тихонович? Ещё острее была другая проблема, вставшая перед Комаровыми: как добиться квартиры не выше второго, максимум третьего этажа? Лифты же бывают неисправны. Подниматься пешком с пакетом продуктов на пятнадцатый или семнадцатый этаж для сердца Комарова-старшего было бы опасно. Пенсионер получил в Интернете бесплатную консультацию юриста: чтобы требовать этаж внизу, нужно прежде всего оформить инвалидность. Супруги почитали о льготах для инвалидов третьей группы и о дополнительных выплатах.
Была середина мая. Комаров-старший позвонил в филиал поликлиники. Там ответили, что надо начать с визита к участковому терапевту. Он записался по Интернету, распечатал талон и приехал на автобусе. Лифт в филиале работал. Арсений Тихонович поднялся на четвёртый этаж и объяснил участковому врачу Ивановой ситуацию. Иванова его архивом не заинтересовалась, сказала, что надо исследовать сердце заново. Для начала — ЭКГ и анализы: кровь из пальца, кровь из вены, моча и кал. Направления на это даст другой терапевт — Петрова. Больной не понял: почему Петрова? Разве Иванова не может сама направить? Но делать нечего. Записался к указанному другому терапевту, в назначенный день снова приехал и получил направления. Ещё два раза приезжал, всё исполнил. Получив результаты, снова записался к Петровой и привёз ей собранные бумаги. Она взглянула на кардиограмму:
— Хорошая.
Больной спросил:
— Инфаркт виден?
— Нет.
Старик от удивления на секунду лишился дара речи. М-да, подумал он, врач не знает, как выглядит инфаркт. Это в Москве… что же делается в Ельце и Сызрани? Промолвил саркастически:
— Восемь лет был виден и вдруг исчез.
Петрова не отреагировала на его выпад, подклеила привезённые им бумажки в историю болезни и велела ему снова явиться к Ивановой, чтобы та направила на дальнейшие исследования. Круг замкнулся. Комаров думал: почему они спихивают меня друг другу? В очередной раз приехал, доложил Ивановой, что Петрова завернула его обратно к ней. Однако Иванова заявила Арсению Тихоновичу, что не будет им заниматься. Вместо неё им займётся ещё один терапевт, уже третий по счёту. Объяснила старику:
— Со мной у вас будут проблемы, а с ней не будет проблем.
Сама отвела к третьему терапевту — Сидоровой. Сказала Комарову:
— Вы мне не нужны.
И ушла. Пенсионер недоумевал: что происходит?
Медсестра третьего терапевта вручила Арсению Тихоновичу талон на первичный приём к своему врачу Сидоровой. Явиться следовало через три недели, до этого срока всё время у Сидоровой было занято. Комаров-старший был удивлён: он уже ходил из кабинета в кабинет, каждый раз объясняя свой случай (ему нельзя высокий этаж), уже готовы анализы. Почему же опять первичный приём? Значит, здесь такие порядки. Ладно. Оставалось ждать назначенного дня.
Младший Комаров имел диплом по специальности менеджмент. На службе его обязанностью было как можно больше продать. Он обзванивал фирмы и навязывал товар. Одни клиенты предлагали позвонить позже, другие бросали трубку, третьи посылали матом — вам понравилось бы изо дня в день выслушивать такое? Результата не было, шеф раздражался, снова требовал звонить, звонить. Бестолковая работа, никакого удовлетворения, от начальства – одни претензии. Руслан плюнул и уволился, стал безработным. Снежане Оладье был безразличен социальный статус любовника: мужик был хорош в постели. Но она начала командовать Русланом, а вот этого тот вытерпеть не мог. Что ж, наша жизнь состоит из разочарований. Обидевшись, Комаров-младший уехал домой.
Его родители с 1992 года, кроме нескольких последних лет, снимали в августе комнату в Феодосии. Тамошняя хозяйка Галя Базилюк стала почти членом их семьи, состарилась на их глазах. Руслана, пока он не стал взрослым, папа и мама брали в Крым с собой. Комаровы любили Феодосию (в переводе – Богом данную), насчитывающую двадцать пять веков истории. Тёплое море, Золотой пляж, музеи — в первую очередь картинная галерея имени Ивана Константиновича Айвазовского. Им не мешало отдыхать то обстоятельство, что город находился в иностранном государстве. Когда Путин присоединил Крымский полуостров, уважение Татьяны Никифоровны к Президенту России усилилось. Муж её также следил за происходящими событиями. Он симпатизировал населению Украины, говорил, что там зарождается нация, настроил приёмники в комнате и на кухне на волну оппозиционного радио «Беседа Москвы» и запретил жене перенастраивать. Татьяна Никифоровна послушалась. Но радиостанцию эту она считала вражьим голосом, вещающим на деньги Госдепа, рупором национал-предателей, рвущихся к власти и кормушке и выкапывающих в отечестве только негатив с целью раскачать и перевернуть лодку, а лодка эта — Россия. При этом слушать супругу (лицо которого выражало одну мысль: вот где правда!) не мешала. Сама она отдыхала душой, когда смотрела центральные телеканалы; Комаров-старший сидел рядом и терпел.
Изредка старики спорили, но никогда не ссорились. В общении были так же нежны, как в первые годы супружества. Татьяна Никифоровна звала мужа папаней. Из квантовой электродинамики известно, что разноимённые заряды притягиваются. Комарова — новая Пульхерия Ивановна Товстогубиха — выдавала утром по вторникам, четвергам и субботам современному Афанасию Ивановичу Товстогубу тридцать два рубля на «Газету для несогласных». Арсений Тихонович приносил это СМИ домой и штудировал под торшером. Татьяна Ивановна мирилась с расходом на противное ей оппозиционное издание.
Немало парламентов и правительств могли бы поучиться у супругов Комаровых. Последние были согласны в том, что мир подобен общежитию, партии и страны — жильцам. Обитатель общежития должен понимать, что не только ему, но и другим надо постирать, погладить, выспаться, побриться, умыться. Жилец, заботясь о своей пользе, должен учитывать интересы других, иначе в общежитии, палате, мире будут непрерывные свары, драки и войны.
Три недели прошли, и Арсений Тихонович приехал к третьему терапевту — Сидоровой. Та потратила на него около часа (больше, чем ему уделяли в платном центре): измерила давление, взвесила, посмотрела анализы и ЭКГ, расспрашивала, всё занесла в компьютер. Спросила:
— Курите?
— Нет. В восьмом классе бросил.
Он получил от неё направления на новые анализы крови, а также к кардиологу (в отличие от платного центра, здесь не было свободной записи к кардиологу, только через терапевта) и на ультразвуковую допплерографию и триплексное сканирование брахиоцефальных ветвей дуги аорты на экстракраниальном уровне. Последнее предстояло пройти не в филиале, а в самой поликлинике, туда надо было ехать на метро, причём очень рано, а он засыпал только под утро.
Кровь сдал, к кардиологу филиала съездил. Тот был единственным, кто заинтересовался медицинским архивом больного. Сказал, что ЭКГ за два месяца устарела. Комарову пришлось сделать ЭКГ опять. Кардиолог добавил ещё три направления на исследования в поликлинике.
Там на пенсионера повесили аппарат с проводом и манжетой. Велели сутки вести дневник и приехать на следующее утро к половине девятого. Называлось: суточное мониторирование артериального давления. Он весь день провёл дома. Манжета раз в полчаса автоматически надувалась и сдувалась. Старик скучал. Вспомнил эпизод из детства. На уроке пения под ним сломался стул, и он с треском шлёпнулся попкой об пол. Последовал взрыв хохота всего 4-го «В», класс был в восторге. Урок был сорван. Учитель Исаак Бенционович вкатил несчастному ребёнку единицу; мало того, на следующее утро мальчику пришлось прийти в школу с мамой. Та, узнав от сына о случившемся, произнесла:
— Бедный Исаак Бенционович!
Ещё вспомнил, как в 7-м классе сделал карьеру: его выбрали председателем совета дружины. Он прикрепил на левый рукав кителя выше локтя три красные нашивки и на общешкольной линейке кричал слабым голоском в микрофон:
— Дружина, равняйсь! Смирно!
Сейчас лежал и слушал «Беседу Москвы». По мнению пенсионера, его любимая радиостанция была чересчур зациклена на политике, кроме того, страдала всеядностью: нередко предоставляла микрофон реакционерам, порой даже стопроцентным идиотам. Наконец её сотрудники, включая руководителя, иногда изъяснялись на языке пивной; Комаров-старший возмущался: зачем это? может быть, они хотят завоевать «простонародную» и молодёжную аудитории? Когда же известный журналист выразил в эфире надежду на скорую смерть пожилых сторонников Президента, это покоробило Арсения Тихоновича: его жене было хорошо за шестьдесят. Возмущённый, он ушёл на другую волну. Там говорившие не опускались до лексики биндюжников, но слушать их раболепные воззрения ему было невыносимо. Снова вращал ручку настройки и нашёл радио «Приятность». Оно целый час передавало песни на английском языке. Не понимая ни слова, старик раздражённо думал: это ещё что такое? мы что, в Англии? Затем на «Приятности» начался музыкальный радио-спектакль провинциального театра «Вишнёвый сад». Комаров в средней школе усвоил, что Любовь Андреевна Раневская — помещица. Теперь послушал пьесу до конца и ощутил притягательную силу главной героини — простой не практичной женщины, живущей любовью. Вспомнился собственный далёкий праздник — знакомство с Татьяной. Горел светло-розовый чистый закат; они бродили по парку, топтали серую траву на коричневых проталинах; от улыбки женщины остатки грусти в сердце Арсения таяли без следа, как мартовский снег.
Арсений Тихонович протянул руку к пульту, включил телик. Говорил мужчина сытого вида:
— Кто из нас в принципе против критики власти? Никто. Только надо иметь в виду: наше любимое, но не благоустроенное отечество — это не безбедная Голландия. Напомню: в 1917 году в России Временное Правительство в условиях падения уровня жизни, перебоев со снабжением товарами объявило свободу слова и печати. И все, кому было не лень, стали беспрепятственно поливать власть помоями. Чем это кончилось? Переворотом, совершённым экстремистами, грабежами, погромами, разрухой, тифом, голодом, отпадением окраин, Гражданской войной, террором чрезвычайки.
Во как пугает, подумал Арсений Тихонович, небось, за хорошую зарплату. И ещё подумал: если зажать критику, страна взорвётся, словно паровой котёл, в котором неисправны предохранительные клапаны.
В нашем повествовании появляется новое лицо: Полина Цветкова. Двадцатисемилетняя Полина жила в Курске, не по месту регистрации в том же городе у родителей, а по другому адресу. Она взяла на себя кредит триста пятьдесят тысяч рублей. Её сожитель купил на эти деньги новый «Рено Сандеро» и укатил в неизвестном направлении. Цветковой предстояло выплачивать кредит, не имея заработка. Коллекторы приходили к её родителям требовать денег, надоели отцу, он достал ружьё, они испугались (ещё выстрелит дурак) и перестали ходить. Женщина перебралась в столицу с целью зацепиться за Москву, сняла комнату в Жулебине. Познакомилась с Русланом Комаровым. Скромная Полина мужику понравилась, он пригласил её жить к себе. Его родители приняли вероятную невестку и сноху, как родную дочь. Татьяна Никифоровна купила Полине фирменную одежду, сумку, часы, телефон. Цветкову зарегистрировали постоянно. Почему после постоянной регистрации Полины коллекторы не появились у дверей квартиры Комаровых — неизвестно. Наверное, проворонили.
Первая половина лета выдалась прохладной и дождливой. Почти каждый день над Москвой гремели грозы, иногда сыпался град. Комарова-старшего, не любившего зной, нежаркая погода устраивала. Кроме того, его мучила бессонница, а под шум дождя легче заснуть. Но в конце июля ударило пекло. Однажды жена вздохнула:
— Ну и жара!
— Ужас, — согласился муж.
— Боже, какой смог! — продолжила жена.
Вскочила и помчалась на кухню. На огне жарилась пустая сковородка, окутанная дымом. Татьяна Никифоровна выключила газ.
В ближайший выходной супруга сказала:
— Папаня, пошли за вентилятором.
В хозяйственном оплатила напольный «Skarlett». Это конечно не кондиционер, но всё же стало легче.
Больному назначили суточное мониторирование ЭКГ (опять с двойным приездом в поликлинику: для установки датчиков на теле и для снятия их), эхокардиографию, УЗ-допплерографию — всё это проводилось по утрам. В метро пенсионеру не удавалось сесть, в эти дни он почти не спал. Думал: «Нужно иметь железное здоровье, чтобы добиться инвалидности. Сдохнешь, пока её получишь. Когда это кончится? Но надо терпеть. Хорошо хоть, что я не работаю». Дожидаясь в поликлинике очереди, разговорился со старым человеком. Тот сказал:
— У меня два инфаркта.
— У Ельцина было пять, — утешил Комаров.
— Бывает и восемь.
— А группа у вас есть? — полюбопытствовал наш герой.
— Вторая.
Арсений Тихонович подумал: если за два инфаркта дают вторую, то я могу рассчитывать на третью.
Собрал в поликлинике все заключения и не забыл поставить печати. Это было в пятницу. Теперь надо было с этими бумагами дважды приехать в понедельник в филиал: сначала к восьми утра к кардиологу, потом, к шести вечера к Сидоровой. Такие он получил талоны. Ладно, думал он, без накладок не бывает, зато это всё бесплатно. Грех жаловаться.
Пока можно было отоспаться.
Новый член семьи — Полина Цветкова взяла на себя приготовление пищи. Все эти недели она искала работу. На автовокзале ей пообещали спокойное место кассира: сидеть и продавать билеты мигрантам. Сказали, что позвонят, но так и не позвонили. Потом светило место в гипермаркете — продавщицей рыбного отдела; зарплата 22 тысячи (при московских ценах на товары и услуги это очень мало); в зале круглый год холодина (чтоб продукты не портились, а на мёрзнущих продавщиц хозяину было наплевать), предстояло закутываться. Но для начала сошло бы. Нет, и здесь отказали. В конце концов устроилась в торговый центр. Добиралась до него она полтора часа; там приходилось проводить весь день стоя, присесть не разрешалось, даже табуретки не было; полагался один 10-минутный перерыв: посетить туалет и проглотить гамбургер с йогуртом; давали один выходной в неделю, по четвергам. При найме обещали платить 850 рублей в день и обманули: платили 770.
Руслану тоже везде предлагали гроши, да ещё хамили. Подвернулась работа грузчика, но он с ума не сошёл; потом был другой вариант: в Подмосковье, в пекарне, Руслан и это забраковал. В конце концов принял кардинально новое решение: поступил на курсы повышения квалификации программистов. Программисты хорошо получают. У Руслана по математике были когда-то четвёрки, он купил учебники 5—11 классов. Чтобы оплачивать курсы, мать нагрузила себя дополнительной работой и прилично зарабатывала, домой приезжала поздно. Она была верующей. Цветкова сказала ей:
— Вас канонизируют.
Однажды Комарова возвращалась с работы в полночь. Позвонила из автобуса. Услышала голос сыночка, наполненный теплом:
— Мамочка, мы тебя ждём.
Почувствовала прилив счастья. Усталость отпустила. Муж встретил её на остановке. Всё складывалось не безнадёжно.
Комарову растрогала встреча Президента с воспитанниками центра «Сириус». Она поделилась с мужем впечатлением:
— Путин сказал детям, что хотел бы заняться охраной редких животных: тигров, медведей, белух.
Супруг ответил:
— Ещё важнее спасать пенсионеров и низкооплачиваемых бюджетников.
В филиале поликлиники кардиолог посоветовал Арсению Тихоновичу ужинать не поздно. Терапевт Сидорова сказала, что всё не так плохо, и направила больного к неврологу. У того состояние пенсионера не вызвало беспокойства. Затем Сидорова снова послала старика к Петровой — к той, которая не разглядела инфаркт в кардиограмме. Больной спросил у Сидоровой:
— Талон к Петровой нужен?
— Нет, живая очередь. После неё — ко мне.
На другой день был вторник. Старик сходил утром в аптеку и в супермаркет. Устал. Подойдя с сумкой к дому, в который раз порадовался, что живёт на первом этаже. Навстречу вышла соседка по подъезду, спросила:
— Арсений Тихонович, у вас не будет трёхсот рублей до пенсии?
Старик достал деньги.
— Спасибо большое.
Он совершил промах. Поинтересовался:
— Как внучата?
Соседка улыбнулась:
— Спасибо, хорошо. А можно ещё двести?
Пришлось снова лезть в кошелёк.
Дома он лёг спать. Проснувшись, позвонил в регистратуру филиала, спросил, когда завтра принимает Петрова. Женский голос ответил: с 16 до 20. В ночь на среду ему удалось заснуть только на рассвете. Встал после полудня. Не спеша собрался, побрился, надел свежее бельё. Поехал. В пять минут пятого сидел у кабинета Петровой. Его удивило, что сидящие рядом люди держали в руках талоны. Вышла на минутку Петрова. Комаров спросил у неё:
— К вам разве не живая очередь? Я по инвалидности.
— По инвалидности живая очередь, но по этим вопросам я принимала сегодня с 10 до 14. А сейчас я принимаю как обычный терапевт, это по записи.
— Когда же к вам по инвалидности?
— В следующую среду с 10 до 14, без талона.
Огорчённый, больной ехал домой: ведь мог попасть к Петровой сегодня утром, а теперь благодаря дуре из регистратуры предстояло ждать неделю.
Неделя прошла. В последнюю ночь пенсионер заснул в полседьмого утра. Встал по будильнику и в полдесятого сидел у кабинета Петровой. От скуки вспоминал эпизоды армейской службы. На выпускных экзаменах в учебном батальоне нужно было за три минуты развернуть радиостанцию, расположенную на грузовике, и выйти в эфир. У сержанта, двух курсантов и водителя были отработанные за полгода обязанности: кто вытаскивает антенну, кто закрепляет растяжки и так далее. Работа была простая. Но экзаменатор — майор из штаба округа — неожиданно сказал сержанту:
— Вы убиты.
И нажал на секундомер:
— Приступайте.
К такой ситуации бойцов не готовили. Но они справились, уложились в срок.
Очередь Арсения Тихоновича настала через четыре часа. Он был готов к новым каверзам Петровой, но ничего подобного не случилось. Она сказала:
— Остались окулист и хирург. Потом с копиями всех результатов, а также паспорта, трудовой книжки, СНИЛСа — к Сидоровой.
Он сходил к медсестре терапевта Сидоровой. Медсестра назначила ему явку через десять дней.
К концу августа жара спала. Дни стояли тёплые, и с неба не лило. Старики Комаровы по воскресеньям гуляли во дворе. После прогулки пили чай: жена с вареньем, муж без.
Цветкова старалась угодить Руслану и его родителям. Но не умела экономить в приготовлении пищи, постоянно допускала перерасход, что раздражало Татьяну Никифоровну. Известно, что такое две хозяйки на одной кухне. Полина в торговом центре зарабатывала в месяц всего 20 тысяч. Великовозрастный студент в качестве мужа её не устраивал. Её тяготило жить на заработки Татьяны Никифоровны, это было унизительно, молодая женщина чувствовала себя приживалкой. Она стала агитировать Руслана заняться поисками работы. Но Комаров-младший по-прежнему ездил на курсы, ставшие для него последней надеждой. Учащиеся там были самых разных возрастов: от 17-летних до 60-летних. Все они владели основами программирования, большинству был нужен документ для устройства на работу. Но Руслан-то осваивал с нуля! Университетские профессора преподавали слишком сложно, младший Комаров не всё понимал. Потом ехал домой, готовый к упрёкам Полины. В отношениях молодой пары наметилась трещина, родители Руслана это видели. Для их сына альтернативой курсам программистов было поступление на тяжёлую низкооплачиваемую работу, чего они никак не желали. Понять стариков и Руслана, поддержать его в этой ситуации — на это Цветкова оказалась не способна. Но это ещё ладно. Пришла настоящая беда: Полина начала избегать сексуальной близости с Русланом. Правда, готовила вкусно, но её привели в дом не для этого. Начались конфликты, молодые ссорились, мирились и вновь собачились.
Руслан, забывший школьную математику, не выдержал засилья науки на курсах и бросил их. Стал ездить на дом к опытному программисту. Тот объяснял более доступно, каждый раз — по нескольку часов, вообще оказался хорошим малым: взял за месяц сорок тысяч, в то время как другие требовали восемьдесят. Тем временем мать от усталости начала горбиться. Она видела, что сын, давно не приносящий в дом ни копейки, страдает от этого; верила, что он добьётся наконец нормального места, будет хорошо зарабатывать, сидя среди культурных коллег и не надрываясь. Сын же через месяц понял, что программирование ему не по зубам, и бросил дорогостоящую учёбу. Возобновил поиски работы. Его приглашали на собеседования, но там надо было выглядеть респектабельным, ухоженным, самоуверенным, а главное — спокойным. Мужик же, измученный ненормальной половой жизнью, измотанный скандалами с Полиной, нервничал. Его нигде не брали. В общении стариков с Цветковой тепло сменилось прохладной вежливостью, на что последовал, как говорят дипломаты, симметричный ответ. В разговоре и манерах Полины стала видней вульгарность, которой прежде не придавали значения. Не выдержав постоянной натянутости отношений и неприязни, женщина собрала вещи и ушла. Теперь оставалось ждать, когда она выпишется с жилплощади.
В филиале поликлиники хирург задал Арсению Тихоновичу несколько вопросов и отпустил. Офтальмолог написала, что общее состояние удовлетворительное. Старик вернулся домой. Предстояло приехать в филиал снова — на этот раз к терапевту Сидоровой. Он явился к ней. Она сказала, что ему осталось побывать у уролога. Тот спросил пенсионера: нет ли жалоб на почки? Нет, ответил Комаров-старший. Итак, марафон: анализы, процедуры, специалисты — был завершён. Ему назначили приехать на следующий день к медсестре терапевта Сидоровой и отдать ей «большой лист» с заключениями невролога, хирурга, офтальмолога и уролога. Исполнил: приехал и отдал. Сидорова велела приехать ещё раз, завтра. Он приехал под конец её приёма, посидел в очереди. Был её последний рабочий день перед отпуском. Время приёма кончилось, но она приняла больного. Посоветовала ему заняться плаванием. Старик подумал: забыла про мой инфаркт. Напомнил:
— Мне плавать нельзя.
Сидорова проверила наличие всех исследований и заключений, вложила их в «большой лист» и сказала:
— Мы своё сделали.
Велела теперь с этими заключениями снова приехать, к Петровой. Арсений Тихонович пожелал:
— Счастливого вам отпуска.
— Спасибо.
Дома пенсионер изучил «большой лист». Лист назывался: «Направление на медико- социальную экспертизу организацией, оказывающей лечебно-профилактическую помощь». Заснул старик только в шесть утра. В полдевятого он, не позавтракав и не приняв лекарства, уже сидел в филиале у кабинета. В пол-одиннадцатого настала его очередь. Петрова сделала выписки из исследований и заключений, окончательно оформила «Направление на медико-социальную экспертизу», ещё раз проверила наличие необходимых бумаг Комарова, уложила всё в конверт.
— Теперь везите это в Бюро медико-социальной экспертизы — в поликлинику, пятый этаж, комната 510.
Добавила:
— Вам надо было давно, сразу после инфаркта оформить инвалидность. Тогда группу давали.
А теперь что? не дают? — размышлял больной, едучи домой. Сердце ныло. Автобус дёрнулся. Старик ухватился за поручень и подумал: сейчас лопнет аорта — и не понадобится экспертиза. Дома наконец позавтракал, принял таблетки и лёг спать.
На следующий день съездил на метро в поликлинику и сдал в комнату 510 свой пакет документов. Попросил, чтобы рассмотрение его вопроса назначили не на утро.
— Хорошо, — ответила женщина. — 4 октября в 15 часов. Распишитесь.
Выдала талон. Предстояло ждать четыре недели.
Над мегаполисом повисло серое небо. Часто моросило, деревья стояли мокрые, но ещё зелёные. Народ надел ветровки и плащи. Комаров-младший, как и все, никогда не провожал с грустью осень, зиму или весну. Иное дело лето. Ещё одно, оно ушло навсегда из его жизни. Мысли Руслана занимал прекрасный пол. Его еженедельные вечерние свидания (он был разборчив) обходились Татьяне Никифоровне каждый раз в 10—15 тысяч, но мать безумно любила единственного сына. Проблемой для Руслана оставалось устройство на работу.
На воскресной прогулке старики Комаровы сели на скамейку. Арсений Тихонович произнёс:
— Таня, согласись: в России нет свободы.
— Зато норковая шуба превратилась в униформу женщин городского среднего класса, — ответила жена. — Без знакомств, связей, очередей люди покупают джинсы, говяжью вырезку, иранский ковёр.
Арсений Тихонович вспомнил, как сорок пять лет назад у начальницы отдела подошла очередь на ковёр для дома. Ковёр надо было выкупить в Тушине. Начальнице хотелось поехать самой, но у неё не было времени, и она послала Комарова, вручив ему деньги. Арсений выбрал самый красивый ковёр, привёз его на метро свёрнутым и внёс в кабинет. Начальница сказала: «Спасибо». Сеня был молодым задирой и врезал ей: «Вам спасибо. Погулял в рабочее время». Начальница прикусила губу. А женщины отдела сбежались в кабинет и с завистью (им ковёр не полагался) любовались расстеленным на полу роскошеством. Начальница сказала: «Всё, девочки. Работаем».
Супруг возразил адвокату власти:
— Танюша! Это если есть деньги. А если их нет?
— Папаня, поставь себя на место Президента и правительства. Никто не предлагает им: «Повысьте налоги, возьмите наши деньги». Инженеры, учёные, военные, рабочие, артисты, вузовские и школьные преподаватели, библиотекари и архивисты, студенты, пенсионеры, врачи, медсёстры, санитарки, уборщицы — все просят: «Прибавьте!». Где взять на всех? Надо не ныть, а зарабатывать. Многие этому научились: миллионы семей отдыхают за границей, в Москве у каждого второго автомобиль.
Добавила:
— Правительство делает всё, чтоб поднять уровень жизни.
Арсений Тихонович улыбнулся:
— Это я слышу с детства.
И выложил козырной туз:
— После выборов повысят пенсионный возраст. Это тоже в целях борьбы с бедностью?
Татьяна Никифоровна не нашлась. Сказала:
— На радио «Беседа Москвы» журналюги позволяют себе такое… Попробовали бы раньше.
— Смотри! — прервал жену оппозиционер.
На газоне рыжий кот подкрадывался к гулявшему голубю. Казалось, птица обречена. Зрелище охоты было захватывающим. Растопырив когти, зверь бросился на символ мира на планете, но в последний миг символ вспорхнул. Хищник проводил улетающий обед взглядом, полным досады.
«Папаня» врезал:
— Как ржавчина разъедает железо, так коррупция поражает Российскую Федерацию, это злокачественная опухоль.
— В России во все века воровали, — сыскала довод жена.
Стороны устали спорить, им хотелось консенсуса. Встали и пошли под ручку пить чай.
Долгожданный день заседания комиссии приближался. Под утро 4 октября старику приснился сон. Терапевт Петрова ему объявила:
— Вам присвоена группа инвалидности.
Он просиял. Спросил:
— Как получить документ об этом?
— Внизу в аптечном киоске вам дадут флакон. На этикетке будет необходимое постановление.
Как просто. Он пришёл в аптечный пункт. Медсестра спросила:
— Фамилия?
Он ответил. Она вручила ему флакон. Он прочёл: «Валокордин». И ниже: «Комарову А.Т. … третью группу инвалидности». Слово «присвоить» было оторвано.
Проснулся поздно, свесил ноги с постели и так сидел. Перед глазами маячила оборванная этикетка. Вспомнил, как к 50-летию Октября преподаватель истории КПСС поручил ему сделать доклад: «Экономические предпосылки Великой Октябрьской социалистической революции». Арсений явился с предварительным текстом, в котором сформулировал цель работы: определить степень зрелости экономики России 1917 года к введению социализма. Капээсэсник поправил:
— Нет, не выяснить, уже давно всё выяснено; надо убедительно показать, что экономика России в 1917 году была вполне готова к социалистическим преобразованиям.
Заранее задавался итоговый вывод, который студенту оставалось обосновать. Арсений с помощью рекомендованной брошюрки легко доказал требуемое, получил на семинаре «отлично», вернулся домой и бросил доклад в мусорное ведро.
Потом был экзамен по органической химии. Комаров ответил по билету, но доцент ещё целый час его мучил, заставлял писать трёхэтажные формулы, обещал вкатить неуд. Поставил тройку. Чтоб не лишиться стипендии, Арсений пересдал другому преподавателю на «хорошо».
Ещё вспомнил, как в 1982 году Этери родила ему Нателлу и как в 1988 году Таня родила ему Руслана, оба раза жена сидела дома с младенцем, а он вкалывал в две смены. Хорошее было время, подумал старик.
Побрился, надел белую рубашку, галстук, костюм. Причесал седые волосы. Руслан сказал:
— Могут не дать группу.
— Не могут не дать, человеку почти семьдесят, — возразила Татьяна Никифоровна.
В поликлинике пенсионер полчаса посидел возле комнаты 510. Настала его очередь. Экспертов было трое. Ему велели раздеться до пояса. Женщина послушала его, померяла давление, посмотрела ноги: не отекают ли. Пожилой врач — главный здесь — спросил у старика, не трудно ли ему подыматься по лестнице. Комаров сказал:
— Я живу на первом этаже. Я объясню, почему подал на инвалидность…
— Не надо, — остановил его доктор, — отвечайте на вопросы.
Вопросов было немного: не страдает ли одышкой, не лежал ли за истёкший год в стационаре, впервые ли подаёт документы на получение группы. Потом молодой мужчина — видимо, психолог — задал старику несколько задачек на память и сообразительность. Всё заняло минут двадцать. Велели подождать в коридоре. Вскоре вышла медсестра:
— Комаров!
Он вошёл. Главный предложил сесть.
— У вас неплохие показатели. Инвалидность не установлена.
— Как не установлена? У меня истончение аорты после инфаркта. Одно неосторожное движение — и…
— Получите справку о результатах медико-социальной экспертизы. Распишитесь вот здесь. Можете в течение месяца обжаловать.
— Спасибо, — поблагодарил Арсений Тихонович. — До свиданья.
Вышел. Дама из очереди спросила:
— Дали инвалидность?
— Нет. Дали бумагу.
Другая женщина сказала:
— Они ищут не основание для присвоения группы, а зацепку для отказа.
В раздевалке поликлиники крупный мужчина рабочего вида поделился с Комаровым:
— Я им говорю: «Как не установлена инвалидность? У меня пенсия пятнадцать тысяч, приходится работать. А как работать с инфарктом?».
Арсений Тихонович проехал три остановки, затем вышел из метро. Почти полгода хлопот, сколько раз уставал, не высыпался — и всё впустую. Пронизывающий ветер гнал жёлтые листья, ещё не засохшие. Листья неслись над стариком и мимо него, словно дни и годы его уходящей жизни. Её основное время закончилось; наступало, как в спорте, время дополнительное — подарок судьбы. Дворники — гости столицы — сдирали мётлами золотые прилипшие листья-мазки с асфальта, чёрного от прошедшего дождя. Пенсионеру вспомнилась Феодосия. Он подумал, что в отличие от Айвазовского, всю жизнь писавшего море, он, если бы был художником, каждый год наносил на холст октябрьскую лесную красоту.
Дома ждали жена и сын. Комаров-старший всё рассказал и сообщил, что намерен жаловаться. Руслан промолвил:
— Гады. Экономят на больных стариках. Но протестовать бесполезно, отец. Это машина. Бодаться с ней…
Супруга молчала. Она знала, что жалобу пересылают сверху на рассмотрение тому, на кого жалоба. Старик до вечера размышлял. В конце концов решил не таскаться больше никуда.
Экспертное решение, свою обиду на Бюро, поликлинику и её филиал муж и жена не обсуждали, не говорили об этом. По воскресеньям выходили на прогулку. Вернувшись, муж включал на кухне «Беседу Москвы», и супруга теперь слушала недовольных без чувства гадливости. Пили чай. Потом она лёжа читала вместо романа вчерашнюю «Газету для несогласных» — и опять в её душе не возникало отторжения. Семья решила голосовать в марте за оппозиционного кандидата. Новой информации о сносе дома не поступало. Когда его снесут и снесут ли вообще — было неизвестно. Подниматься пешком по лестнице пока не приходилось. Арсению Тихоновичу пришло в голову, что, может быть, ему удастся спокойно дожить свой овертайм на старом месте, без переезда.
Полина Цветкова прислала Комаровым фотографию страницы своего паспорта: она выписалась из их квартиры.
Дочери Арсения Тихоновича — Нателле Арсеньевне Комаровой — исполнилось тридцать пять. Ей дали на Балашихинском химзаводе отгул. Утром рабочего дня её отец и Руслан отправились с подарком — белой дамской сумкой — в полупустом автобусе в подмосковный город. Когда пересекали Московскую кольцевую автомобильную дорогу, за окном кружились снежинки, они ложились на асфальт, ещё теплый, и тут же таяли. Некоторые прохожие были одеты по-зимнему.
2017—2020
82
Загрузка...
