«Даже если делаешь что-то плохо, делай это хорошо»
Как это часто и бывает, она думала, что любит его, а он так не думал. Ему, голубоглазому высокому блондину, было совершенно плевать на прыщавую толстуху. Но, как не парадоксально, вниманием он её не обделял. Плевал блондин на толстуху в прямом смысле. Банда одноклеточных одноклассников, под его предводительством, зажимала девочку в туалете, за углом школы, прямо в классах и обхаркивала с ног до головы «жирную нищую уродину». Она же воспринимала все унижения, как проявления самого высокого чувства – любви. Так была воспитана.
Главная заповедь её семьи гласила: бьет – значит любит. И вдалбливалась она, заповедь эта, девочке, в буквальном смысле, с рождения. Когда та случайно спотыкалась и калечилась в кровь о землю, её мать говорила, что земля сотворена Богом, и значит ты сама виновата, разгневала Его, вот Он и пролил твою грешную кровь, дабы смыть твой грех. Ибо Бог любит тебя, и будет бить тебя, пока не выйдет вся твоя дурная кровь, ведь только тогда ты сможешь полюбить Его, как Он любит тебя. Когда девочку с матерью избивал их глава семьи (мужик, другим словом), он говорил, что руки и ноги его даны Богом, что они инструменты высшей добродетели на пути к постижению высшей божественной любви и т.д. и т.п.
К несчастью своему, блондинистый предмет любви толстухи чаще и сильней других лупил её по «жирным ляхам» и «гнойной роже» спортивными мячами на уроках физкультуры, чем, сам того не ведая, подкидывал фитиль динамитной шашки всё ближе и ближе к очагу высшего чувства одноклассницы, расположенного между её ног. И вот, посреди очередного такого занятия физической культуры, фитиль был запален. А взорвалась бомба через полчаса в мужском туалете школы.
Сбежав, как обычно, за десять минут до окончания урока, девочка закрылась внутри туалетной кабинки, только на этот раз, ни как обычно, выбрала уборную с буквой «М», а не «Ж». Затем, раздевшись догола и усевшись на унитаз, она принялась ласкать себя и ждать. Главным образом – ждать. Прозвенел звонок и, спустя какое-то мгновение, мужская уборная наполнилась мальчишескими голосами и сигаретным дымом. Толстуха прекратила все шевеления, раскинула и уперла руки в боковые стены кабинки, поджала ноги и полностью превратилась в слух, словно хищная птица, выслеживающая жертву, которая не заставила долго ждать себя. Стремительно распахнув дверь, полностью обнаженная девочка влетела в толпу ошеломленных мальчишек, схватила когтями-пальцами свою голубоглазую жертву и уволокла её обратно в «гнездо».
К всеобщему горю, дверь выбили уже после того, как высокий блондин перестал кричать. Толстуха прекрасно знала, что в одиночку, да к тому же в ограниченном пространстве, у её любви шансов высвободится никаких, что она сильнее его. И когда дверь сняли с петель, все только убедились в этом. Пятая точка голубоглазого мальчика была полностью утоплена в унитазе, с которого свисали и нелепо дергались его ноги не касаясь пола. Голая школьница похотливо раскачивалась, сидя на коленях одноклассника, и не выпуская его головы из своих рук, била той о кафельную стену, в такт своему движению.
— Теперь Бог любит тебя, — говорила при этом девочка трупу мальчика, перед каждым ударом. – Любит тебя… Любит тебя…
Её так и вели до полицейской машины в чем мать родила, точнее не вели, а сопровождали, будто боялись прикоснуться к потному, жирному, перепачканному кровью телу. Но на самом деле всех пугала улыбка толстухи. Она шла и скалила зубы, потому что была без ума от любви.
Конец