Павел Чхартишвили
Калиновский парк
Рассказ
Из окна был виден Калиновский парк. Алёна Тарасовна и Всеволод Гаврилович Патрикеевы любили его, особенно летом, когда даль за графской усадьбой светла, Большой пруд потихоньку зарастает зеленью и по дорожкам бродят парочки. По краям аллей валяются пустые бутылки, шпиль отражает солнечный луч, на крыше дворца замер белый ангел с крестом, а на облупленной скамейке сидят две бабушки и беззлобно ругают зятьёв, поликлинику и президента Обаму. Всеволод Гаврилович на прогулке обнажал себя до пояса, воздух был чист и свеж, над его головой кружился одинокий лист. Ничто в жизни не возвращается, и родиться вновь невозможно. Но Патрикееву ничего и не надо было от жизни, только бы всё оставалось так, как есть: милая Алёнушка и сын Яшенька, Калиновский пруд поутру, парящая над ним чайка. А Алёна Тарасовна летом всегда ждала осени, когда целую неделю лесные аллеи в золоте, можно гулять с Севушкой, радуясь этому зрелищу и думая о том, что лет через пятнадцать оба они уйдут из привычного земного мира, после чего потянутся миллионы веков, а их обоих никогда уже не будет, никогда, не будет ни их праздников, ни их обид. И почему-то не становилось от этой мысли страшно и горько, а было просто и светло. Может быть, потому, что умирать ещё не завтра.
В нынешнем году сентябрь и начало октября выдались тёплыми, листья не спешили желтеть. Потом пошёл мокрый снег, листья сразу пожухли и осыпались.
Всю ночь шёл дождь. Утром Алёна Тарасовна отправилась в социальный магазин. Она месяц назад стала пенсионеркой и теперь с удовольствием каталась бесплатно, в том числе и тогда, когда предстояло ехать всего одну остановку. Правда, автобус игнорировал расписание, приходилось ждать, к тому же иногда дышать дымом, когда кто-то, сидя рядом, курил.
В магазине она купила, в частности, филе трески. Им с мужем в их возрасте рыба была полезней, чем мясо. Она охотнее взяла бы лосося, но его цена была запредельной.
Пришла на остановку. Там сидел пожилой мужчина, которому захотелось скоротать ожидание беседой. Он сказал Патрикеевой:
─ Для чего вывешивать расписание?
─ Для приличия. Полагается, чтобы висело расписание, ─ улыбнулась Алёна Тарасовна.
Сосед помолчал. Потом продолжил:
─ Ничего, что я болтаю?
─ Пожалуйста.
─ Говорят о повышении пенсионного возраста. Я пенсионер со стажем. А вы?
─ Я начинающая.
─ Мы с вами, с одной стороны, заинтересованы в повышении пенсионного возраста. Чем меньше пенсионеров, тем легче повысить пенсии. С другой стороны, если увеличить пенсионный возраст, на выборах могут победить левые. А я этого боюсь: опять начнутся поиски продуктов, стояние в очередях.
─ Я бы предпочла постоять в очереди и купить дёшево. Давайте о хорошем.
─ Давайте. Жизнь прекрасна в любом возрасте, если, конечно, ничто не болит.
─ В ней столько наслаждений, ─ сказала Патрикеева.
─ Да уж, ─ согласился мужчина.
─ Есть в жизни наслаждение, которое вам не знакомо?
─ Есть. Дать официантке на чай пятьсот рублей.
Пришёл автобус. Они вошли и сели рядом. Проехали мимо большого стенда, посвящённого молодому лётчику-герою, сбившему двадцать девять самолётов и погибшему над их городом в 1943 году.
─ Вот были ребята! ─ восхищённо промолвила Патрикеева.
─ Да. Тут один-то самолёт сбить, ─ сказал мужчина, ─ гляди, как бы тебя самого не сбили.
Алёна Тарасовна вышла из автобуса. У её подъезда махал метлой Атобек, бывший директор музыкального училища в Ходженте. Там теперь не было работы, семья Атобека жила на деньги, которые он посылал из России. Атобек говорил по-русски почти без акцента и жалел, что распалась великая страна. Он поздоровался, сказал:
─ Холодно.
─ Нет, не очень, ─ возразила она.
Почтовый ящик был набит рекламой. Алёна Тарасовна взглянула на одну: предлагают ремонт квартиры, быстро, качественно, недорого. Когда-то их пятиэтажку пообещали снести, с тех пор в доме никто не делал ремонт. Полвека назад въехать в новый панельный дом, в двухкомнатное жильё, отдельное, без соседей, было неописуемыми счастьем. А теперь такую квартиру называли хрущёвкой.
Мужа и сына дома не было. Она вынула покупки, подсчитала, сколько осталось денег. Налила из кувшина фильтрованной кипячёной воды, с удовольствием выпила. Села за компьютер и начала набирать. «Правительству России от пенсионерки А.Т. Патрикеевой. Уважаемые члены правительства! Наша семья написала в Москву, в архив, попросила поискать документы о наших предках и составить два генеалогических древа: род Патрикеевых и род Суржик. Пришёл ответ, что это платная услуга. Но ведь государство собирает с населения налоги и содержит архив. Архивные документы ─ не собственность работников архива, а достояние народа. Почему же наша семья должна повышать материальный уровень архивариусов? Мы же не требуем, чтобы они поддержали нас деньгами. Прошу вас инициировать принятие закона о бесплатном исполнении государственными архивами генеалогических запросов ветеранов труда. С глубоким уважением. Патрикеева Алёна Тарасовна. 55 лет». Перечитала. Очень убедительно. Правда, неплохо. Но всё же пока не отправила.
Её муж, Всеволод Гаврилович Патрикеев, в юности безрезультатно мечтал быть дон Жуаном. Он не был влюбчив. Когда в 1971 году он встретил Алёну Суржик, ему уже было 23, а ей только 17. Она была румяной, как спелое яблочко, и сразу ему понравилась. Но, будучи юношей заторможенным, он не торопился ─ и вот дождался: Алёна вышла замуж. Не за него. А если так, то за кого там она, влюбившись, вышла ─ Севе было неважно, для него главным было её счастье. Хотя, конечно, ему было досадно. Это была тихая, ни на что не претендующая любовь. В областном центре жила славная молодая женщина, и этого радостного факта Патрикееву было достаточно. Алёна прожила с мужем 10 лет и развелась. Детей они не произвели. Тут и настал час Всеволода. Астрономы университета в пригороде Филадельфии открыли кольца вокруг Нептуна. Маргарет Тэтчер отвоевала у Аргентины Фолклендские острова. Андропов заявил: «Хватит цитировать Брежнева!». Среди этих важных событий прошла незамеченной регистрация брака 34-летнего жениха и 28-летней невесты. Как хороша была на свадьбе Алёна! Затем молодые пять лет с энтузиазмом предавались сексу, не планируя ребёнка. Потом спохватились, что может оказаться поздно. Был зачат и родился, кстати, на неделю раньше срока, Яшенька, он был страшненьким, похожим на старичка, и всё тащил в рот. Теперь Яшеньке был 21 год, он не был плох внешне, да и внутренне ─ так считали родители.
Яков пришёл. Был не весел. Мать заметила это. Показала ему проект письма.
─ Ма, ты не права. Сейчас везде рынок товаров и услуг. Да, документы ─ не собственность архива. Но архив берёт деньги за труд архивариусов. Сколько архив просит?
─ Они пишут, что сумма счёта составляется по итогам поиска и предлагают ознакомиться с прейскурантом. Я посмотрела прейскурант. Там ничего не поймёшь. А вдруг с нас потребуют сорок тысяч?
─ Обратимся к адвокату.
─ Я имела дело с адвокатом. Небогатым людям лучше держаться подальше от юристов.
─ Тогда напиши в архив, что мы согласны максимум на две тысячи.
─ Ну они и сделают работы только на две тысячи.
─ Ма, начинается футбол. «Интер» ─ «Ювентус». Поговори с отцом.
Отец располагал дипломом экономиста, полученным на дневном отделении областного университета, а его начальник ─ только аттестатом зрелости, выданным в вечерней школе рабочей молодёжи. Всеволод Гаврилович 20 лет терпел это унижение, потому что шеф вёл себя хорошо. Но в прошлом году руководитель забылся и сделал замечание Патрикееву. Тот тут же ушёл на пенсию. Не опустился: каждое утро брился, а на улице всегда появлялся в свежей белой рубашке, которые жена послушно гладила. Ей хотелось, чтобы супруг держался комильфо. Пенсионер Патрикеев неожиданно для себя обнаружил, что работать скучно, а отдыхать интересно. Он теперь почти всё время был занят: дела по дому, чтение, медицинские дела, а также прогулки, необходимые для поддержания здоровья. Ему было непонятно, как он раньше находил время ездить на службу. Сегодня утром он дочитал «Сагу о Форсайтах». Потом посмотрел в кошелёк. Там слева лежали три купюры по десять рублей, справа ─ сотни и полусотни. Он взял портфель, в котором с вечера лежало написанное им вежливое заявление в «Облэнергосбыт», суть которого сводилась к следующему: вы что, рехнулись? Дело в том, что достопочтенная контора прислал счёт за сентябрь с несуразной, космической суммой. Он пошёл к автобусной остановке, в киоске за 30 рублей купил «Теленеделю». Потом доехал бесплатно до «Облэнергосбыта». Там мужчина в очереди сказал ему, что пришёл с тем же вопросом и что такие истории здесь происходят постоянно. Сдав ноту протеста секретарше, Патрикеев сначала заехал в ремонт очков, потом сошёл с автобуса в Калинове. Ему иногда нравилось гулять в парке в одиночестве. Рядом с церковью на скамейке сидела бабушка с плакатиком «Помогите на хлеб». Всеволод Гаврилович достал кошелёк и, не глядя, вынул крайнюю слева бумажку. Но он забыл, что все три купюры по десять рублей уже потратил ─ на «Теленеделю». Так что бабушка получила от него не десятку, а целую сотню. Ужас! Не попросишь же обратно, и сдачу не станешь требовать. Жалко было ужасно. Вроде сделал доброе дело, а на душе противно. Он вошёл в Калиновский парк. Народу на асфальтированных аллеях почти не было: рабочий день. Досада, впрочем, скоро улеглась. Всеволод Гаврилович гулял и мысленно анализировал фрагмент заключительной части бестселлера Джона Голсуорси. Любовь ─ самое прекрасное на свете, вся художественная литература о ней, живопись, музыка. Флёр, наконец, соединилась с Джоном. Они бросились в короткое бурное счастье, чего особенно добивалась Флёр, ну а Джон не устоял. Но у Флёр сынишка и любящий её муж, который ей симпатичен. У Джона беременная, любящая его жена, это его семья, которой он дорожит. Там всё может рухнуть. Тут всё может рухнуть. Одним словом, всегда ли хороша безумная, страстная, всё сметающая любовь или порой ужасна? Не чума ли это?
Навстречу по аллее шли трое мальчишек лет двенадцати. Один из них спросил Патрикеева:
─ У вас не будет закурить?
─ Тебе ещё рано курить.
─ Да пошёл ты… ─ сказал пацан, точно указав Патрикееву, куда ему идти.
Октябрьский лес обнимал Всеволода Гавриловича. Кто в листопад не грустит? Мысли старика приняли философско-поэтическое направление. Патрикееву захотелось улететь невесомым листком далеко-далеко, в 1971 год, и снова встретить девушку Алёну Суржик, румяную, как спелое яблочко. Берег пруда был безлюден и гол, скоро пруд замёрзнет до апреля. Думалось: остатки золота сыплются на выцветшую траву, природа всегда красива, а людской мир безобразен, в нём Бог не оставил следа. Всеволод Гаврилович вообще-то не верил в Бога, но иногда ему хотелось жить с верой. Он бы тогда взмолился: «Господи, пусть мне прибавят пять тысяч к пенсии, и клянусь, я никогда ни о чём Тебя больше не попрошу!». И ещё: «Господи, мы приходим в этот мир, чтобы уйти. Если Ты всё-таки есть, помилуй двух людей, которых я жалею и люблю». Последние годы Патрикеев чувствовал накопившуюся усталость и потребность окунуться в чистый родник. Он знал такой источник: Евангелие, загадочный (поначалу) мир иконописи, трогательная и доступная любому прелесть церковной архитектуры. К крещению не был готов и исповедоваться боялся, было стыдно открыть некоторые тайны своей души. Хотя батюшка и не такого наслушался ─ это Всеволод Гаврилович понимал. Он размышлял: когда он, Патрикеев, однажды растает в осенней мгле, то улетят на юг птицы, зажгутся багрянцем рябины и клёны. Но останется после него то, что он видел и изведал. Он жил на земле и был счастлив.
У выхода из парка женщина торговала пирожками. Патрикеев заплатил за один. Продавщица зацепила пирожок вилкой, но он выскользнул и упал на грязный тротуар. Женщина подняла испачканный пирожок и положила его обратно. Всеволод Гаврилович осуждающе покачал головой. Продавщица удивилась его реакции:
─ Я же не вам!
─ Ещё чего не хватало, ─ сказал он и надкусил вкусный (чистый ли?) пирожок.
Во дворе поздоровался с дворником Атобеком. Подойдя к своей двери, полез за ключом. По лестнице спускалась женщина средних лет. Спросила:
─ Есть жалобы на плохое водоснабжение?
─ На это жалоб нет. Есть на другое.
─ На что?
─ Пенсия маленькая.
─ Это не к нам.
─ Да, ─ согласился он. ─ Это не к вам.
Он знал, к Кому это.
Дома жена показала ему письмо. Рассказала о возражениях сына. Всеволод Гаврилович сказал:
─ Яша прав. Но ты сделай вид, что его мнения не слышала. Отправляй. Только добавь: «Муж обещает: если предлагаемый мной закон правительство успешно проведёт через Думу, он окончательно покинет лагерь оппозиции».
─ Сева, я с тобой говорю серьёзно. Ты не хочешь поглядеть на свою генеалогию?
─ Очень хочу. Но почему сразу так высоко? Каждый, у кого зачесалось в боку, считает свои долгом написать Кабинету министров. Там, наверное, разгребают гору писем экскаватором. А что, в архиве действительно только за деньги?
─ Нет, они ещё добавили: если хотите, приезжайте в Москву, в архиве есть платная гостиница, и работайте самостоятельно в читальном зале ─ это бесплатная услуга. Просто издевательство. Я медик, а не архивариус. Что я там у них понимаю?
─ Слушай, медик, у меня в парке немного ныло сердце.
─ Севушка, родной, у тебя ишемическая болезнь сердца. Это её проявления. Всё под контролем. Всё необходимое ты принимаешь. Живи спокойно.
─ Ты ещё скажи: спи спокойно.
─ Спишь ты спокойно, только храпишь всю жизнь.
─ Должен же у меня быть хоть какой-то недостаток.
─ Мой первый муж не храпел.
─ Чего же вы расстались?
─ Действительно. Ума не приложу.
Всеволод Гаврилович включил радио. Передавали фрагмент нового интервью Горбачёва. Михаил Сергеевич сказал, что в 1990 году весь народ Советского Союза оказался в очередях. Патрикеев вспомнил телерепортаж 1990 года. Генеральный секретарь ЦК КПСС Горбачёв велел остановить на шоссе свою машину и, к ужасу охраны, вышел к толпе.
─ Здравствуйте, товарищи! Как вам здесь живётся?
─ Михал Сергеич! Мыла нет! Михал Сергеич! Сахару нет! Михал Сергеич!..
─ Я рад, что вы поддерживаете перестройку.
По радио журналистка сообщила, что люди просят поставить памятник Сталину. Всеволод Гаврилович выключил звук и подумал о горестной отчизне, заждавшейся солнечного дня. Подсел к компьютеру и начал набирать. «Правительству России от пенсионера В.Г. Патрикеева. Уважаемые члены правительства! Однажды бедные в России поделили между собой имущество богатых. После этого 70 лет как-то всё держалось с горем пополам, но потом полностью исчезло продовольствие. Теперь мы уже почти 20 лет выбираемся из-под обломков того эксперимента и ещё не полностью вылезли, а кое-кто старательно запихивает нас обратно в страну дефицита. Прошу вас ввести мораторий на ведение подобной пропаганды, подобно запрету в Германии отрицать Холокост. С глубоким уважением. Патрикеев Всеволод Гаврилович. 61 год». Вернулся на кухню. Жена спросила:
─ Ты что набирал?
─ Письмо в правительство.
─ Можно почитать?
─ Совершенно секретно. Особой важности. Только для министров. У тебя есть допуск?
Алёна Тарасовна вздохнула. У неё не было допуска.
─ Да и не готово ещё, ─ добавил муж.
Патрикеев-младший болел за «Ювентус». Шёл второй тайм, счёт не был открыт. Мирослава не сказала ни слова на прощанье. Он не встречал в характерах других женщин то, что заметил в Мирославе. Среди всеобщей суеты она сохранила главное: беспечность. Мирослава не безгрешна, но и он не сахар. Если искать идеальных женщин, ни одной не найдёшь. Вот уж не ожидал: оказалось, что в городе только на первый взгляд много улиц, домов, много женщин, живущих в этих домах. Нет, есть только одна улица, только один дом, в котором живёт одна женщина, только одна. Он ей надоел. Ему отставка. Он будет существовать: крутить баранку, смотреть футбол и пить пиво. Но жизнь из него вынули. Побегут мимо него шумные вечера, похожие друг на друга, как вагоны трамвая, где он стоит с девкой, прислонившись лицом к танцу огней в чёрном стекле, и все в вагоне видят, зачем он приехал в центр, а ему плевать на всех. Яков оторвался от телевизора и прочитал письма, подготовленные родителями. Стал писать своё. «Правительству России от водителя Я.В. Патрикеева. Уважаемые члены правительства! Кратко суть дела. Поэт сказал: и жизнь хороша, и жить хорошо. Я это не оспариваю. Но меня эта истина больше не интересует. Так сложилось, что я не хочу жить. Не хочу. Почему? Это моё личное. Я всё обдумал, я пишу спокойно и серьёзно. Мой рассудок и тело здоровы. Меня можно послать в космос без надежды на возвращение. Можно заморозить меня на сто лет. Ещё придумать что-нибудь. Хочу, уходя, принести пользу Родине и науке. С глубоким уважением. Патрикеев Яков Всеволодович. 21 год». Завтра отправлю, решил он, и сел к телевизору. По-прежнему 0:0. На последней минуте новый нападающий «Интера» Диего Милито прорвался к воротам «Ювентуса» и нанёс пушечный удар в нижний угол ворот. Но вратарь Джанлуиджи Буффон угадал направление удара и в отчаянном броске отбил мяч. Яков облегчённо вздохнул. Финальный свисток.
Ночью ему приснился короткий сон, будто он обнимает молодую женщину и старается разглядеть её лицо: не Мирослава ли это. Но черты неразборчивы. Всеволоду Гавриловичу приснилось торжественное открытие памятника Чикатило. Алёне Тарасовне снилось, что она показывает дворнику Атобеку цветную копию почётной грамоты царя Ивана Васильевича Грозного воеводе боярину Прохору Суржику. В центре грамоты была напечатана большая фотография Мирославы. Проснувшись утром, Алёна Тарасовна подумала о внешности Мирославы: могла бы сниматься в кино. Муж храпел. Вспомнила, что он и сын вчера что-то набирали. Встала, прочитала их письма, заодно перечитала своё. Что стряслось у Яши? Ясно, что: Мирослава его бросила. Как пел Булат:
Мой сыночек, вспоминаю всё, что было.
Стали грустными глаза твои, сыночек.
Может быть, она тебя забыла,
Знать не хочет, знать не хочет?
Милый Яшенька! Он по-прежнему любит Мирославу. Я могу ему сказать, что он на свете не первый, от кого ушла любимая. Легко советовать вырвать любовь из сердца. Но разве можно делать такую операцию? Если любовь большая, сердце разорвётся. Когда жизнь нас бьёт, надо стараться устоять. Пройдёт время. Все печали проходят, уйдёт и это горе, впереди у Яши долгая жизнь. После непогоды, холода и сумерек неизбежно восходит солнце: и в природе, и в душе.
А Севушка чокнулся. Тоже мне, нашёл адрес, по которому можно направлять свои остроты. Но может быть, он всерьёз? Тогда он против свободы. Как можно запрещать кому-то открывать рот? Чем морочить голову министрам, пусть лучше едет в столицу, слава Богу, это недалеко. Пусть займётся генеалогическими раскопками ─ самое подходящее занятие для пенсионера. Надо с ним поговорить.
И надо сегодня сходить с ним в Калиново, пока вновь не зарядил дождь. Поговорить там о сыне, о том, как его поддержать. Походить по задумчивому предзимнему парку ─ живому и доброму существу, гасящему стрессы и умиротворяющему душу. Там, на берегу Большого пруда не видно и неслышно городского столпотворения и гула. Из лесной тишины всегда возвращаешься просветлённо к заботам и неприятностям ─ куда от них денешься?
Она удалила все три письма. Вчера пенсионер на остановке сказал: жизнь прекрасна в любом возрасте, если ничто не болит. Но если в душе ничто не болит ─ значит, человек умер. Пошла на кухню, раздвинула шторы и смотрела, как над парком занимается робкий поздний рассвет.
2015 ─ 2018
64
Загрузка...
