Рабочий день уже заканчивался, когда продолжительный звонок разорвал тишину. Я выждал некоторое время, надеясь, что секретарша возьмёт трубку, но, похоже, что её уже вынесло в бутик по соседству, где давали модные полусапожки.
– Да, — я поднял трубку.
– Здравствуйте Михаил Ильич, меня зовут Николай Петрович, — незнакомый голос сделал паузу, — не могли бы мы с вами увидеться?
– На предмет чего, — я недовольно дёрнул плечом, и это моё недовольство, похоже, уловили на другом конце провода.
– Я из органов, подробнее объясню на месте.
Слово «органы» в то время предполагало нечто совсем иное, чем части человеческого организма. Николай Петрович назвал адрес какой-то квартиры, и мы договорились о встрече.
Меня недавно назначили главным инженером монтажного управления, которое совместно с немецкой фирмой «Крупп» сооружало крупнейший в Европе электрометаллургический комбинат. А там, где работают иностранцы, всегда начеку представители всемогущих «органов». Я прекрасно знал об этом.
Николай Петрович оказался совсем молодым человеком, моих лет, но энергичным и серьёзным, как все молодые люди, которые стремятся сделать карьеру. Он вежливо раскрыл на секунду перед моими глазами красную книжечку, и я успел только прочитать в самом верху »Комитет государственной безопасности».
Сначала мы беседовали о каких-то общих делах, в основном, расспрашивал он о работе и людях. Но потом плавно перешёл к тому, ради чего и назначил эту встречу:
– Ваше управление непосредственно контактирует с немецкими специалистами? — задал он вопрос, на который конечно же знал ответ.
– Да.
– В вашем управлении работает заместителем начальника некто Целле Герман Августович, вы с ним дружите?
– Да, мы в хороших отношениях.
– А вам известно, что он немец по национальности?
– Конечно, его предки приехали в Россию ещё при Екатерине II, и немало потрудились на благо отечества.
– А вы знаете, что он в течение десяти лет находился в заключении?
– И это знаю. Эка невидаль, да в нашей стране чуть не каждый пятый сидел или будет сидеть.
Николай Петрович как будто не расслышал моей последней фразы:
– У нас есть сведения, что Целле собирается передать немцам материалы секретной лаборатории, где он работал до заключения.
– Я ничего такого от него не слышал.
– Ну, он вам и не расскажет ничего, но вы можете это сами уловить из бесед, анализируя его поведение и ответы на ваши вопросы.
Последнее предложение мне совсем не понравилось, но ещё больше не понравилось, когда Николай Петрович предложил подписать обязательство о неразглашении наших встреч и бесед. Видя моё замешательство, он сказал:
– Вы просто будете с ним разговаривать, а потом рассказывать об этом. Вы же понимаете, что наша задача состоит в недопущении утечки секретной информации.
Передо мной стояла дилемма: отказаться — значит войти в конфликт с могущественным ведомством, которое могло всё, и о котором до сих пор ходили страшные рассказы; согласиться — значит влезть в какое-то не совсем чистое дело. И всё-таки, я решил принять второе, поскольку в этом случае, мог сам управлять ситуацией.
И начались наши встречи. Сначала меня эта игра забавляла: конспиративные квартиры, тайные переговоры, анализ действий и намерений моего подопечного, отчёты о беседах в письменном виде — всё это пахло шпионскими страстями, которыми я зачитывался в детстве. Я рассказывал, что Герман интересуется германским городом Целле, откуда приехали его предки два столетия назад, но сам ехать туда не собирается, да и кто его выпустит.
Но, вскоре, мне вся эта бессмысленная суета стала надоедать. В Советской стране, в отличие от Российской империи, люди с немецкими, французскими, голландскими, еврейскими и прочими не русскими фамилиями вызывали повышенный интерес служб безопасности, словно настороженное чекистcкое око видело в них потенциальных шпионов и вредителей.
Видимо, Николай Петрович, наконец-то понял, что результатов проделанной им работы не ожидается.
Тогда-то и состоялась наша с ним последняя встреча.
– Михал Ильич, вы понимаете, что затрачены усилия, есть ориентировки, а мы с вами ничего существенного не обнаружили.
– Ну, так и нет же ничего, — наивно заметил я.
– Да кто в это поверит, поверят только в то, что мы с вами плохо работаем.
– Что, выговор закатят? — попробовал пошутить я.
– Если бы только выговор, — серьёзно вздохнул Николай Петрович.
И тут до меня дошло, что он рвётся вверх, делает карьеру и ему нужны результаты работы. А какие могут быть результаты, если нет ничего.
– Если нет ничего, то надо сделать так, чтобы было, — уловил мои мысли собеседник. Теперь я уже понял всё. Ну, нет, на это меня даже под страхом пыток не заставишь пойти. — Поймите, человек этот недоволен властью, немец, имеет секретные разработки, ценные для страны. Мы не можем так это оставить.
– Ну, так не оставляйте, или оставляйте, а я то-тут при чём.
– Вы должны сделать соответствующее донесение. На основании его мы начнём следственные действия.
Всё во мне встало на дыбы, казалось, даже волосы на теле ощетинились.
– Извините, Николай Петрович, я доносить ложь ни на кого не буду.
Собеседник недовольно поджал губы:
– Михаил Ильич, мы — взрослые люди, занимающие ответственные посты. От вашего решения зависит ваша дальнейшая карьера, да и моя тоже. У вас, как и у меня, огромный потенциал, неужели мы будем портить себе жизнь из-за этого пустяка. Подумайте о семье.
Эти последние слова, которые я читал неоднократно в архивах допросов арестованных в застенках Лубянки, эти слова, прозвучавшие, как будто из 37 года, эти слова, шантажирующие, намекающие на что-то, что может случиться с дорогими мне людьми, если я не буду сговорчив, перевернули всё внутри.
Я встал, показывая, что разговор окончен:
– Ни на кого я доносить не буду, тем более ложь, — чётко повторил я, не называя собеседника по имени, показывая всем своим видом, какая пропасть лежит между ним и мной.
Уже надев куртку, в дверях, я услышал его запоздалые дежурные слова:
– Ну, вы подумайте хорошенько, и позвоните мне.
Больше мы с этим сотрудником КГБ не встречались.
А моя карьера на этом закончилась. Сдачу производственной мощности к очередному празднику, как обычно сорвали, несмотря на то, что уже за неё отчитались. Министру монтажных и специальных строительных работ, который потребовал наказать виновных, услужливо назвали мою фамилию. И сейчас же своим приказом он снял меня с должности. Намеченная двухлетняя командировка на строительство в Нигерию, сулившая обеспеченную жизнь, отменилась. До самого развала Советов, я был невыездным, меня под разными предлогами не выпускали за рубеж. Семью мою, слава Богу, не тронули, не те уже были времена.
Но я не жалею о том, что случилось, мало того, я благодарен Николаю Петровичу за то, что он вынудил меня проявить волю и защитить свои убеждения. Говорят, что «всё, что не происходит с человеком — к лучшему». Я создал собственное предприятие, которое успешно работает много лет. Герман Целле остался на свободе и помог мне в организации фирмы, но я никогда не рассказывал ему о том, что могло бы с ним произойти, наступи я на горло собственным принципам.
© Владимир Волкович
241
Загрузка...
