- Внучка часто просила меня рассказать ей какие-нибудь случаи из моей жизни, интересные истории. Я решила удовлетворить её желание и описать свою жизнь. Может это будет ещё кому-нибудь интересно.
Я родилась в июне 1941 года. Через 2 дня после начала войны. Когда я подросла и стала анализировать дату своего рождения, решила, что мама, узнав о войне, которую объявили 22 июня, от страха родила меня раньше срока. Но она говорила, что я родилась, как и положено, в своё время. Может просто успокоила меня, чтобы я больше об этом не думала.
Была объявлена мобилизация на фронт. Папу оставили на 10 дней, что бы он увидел меня. А потом он уехал воевать на Ленинградский фронт. Возможно, чувствуя трагическое время и тревожное состояние мамы, я была беспокойным ребёнком и часто плакала. Мама рассказывала, что соседские женщины думали, что она не справляется со мной. Стали брать меня к себе на руки, пытаясь успокоить, но через некоторое время, так и не успокоив, возвращали маме обратно.
В сентябре месяце 1942 года папа был ранен и, по дороге в госпиталь, заехал домой, так как поезд шёл через наш разъезд. Мама рассказывала, что он носил меня на руках по огороду, очень радостный был. После выздоровления папа снова ушёл на фронт и 20 августа 1943 года погиб под Старой Руссой Ленинградской (ныне Новгородской) области. Отцу было 34 года. Район Старой Руссы называли «Долиной смерти». После войны там не осталось ни одного здания, была просто выжженная земля. Получив похоронку, где было написано «Ваш муж боец-стрелок , 1909 года рождения, погиб в бою 20 августа 1943 года, похоронен 200 метров ю/з ж.д. станции Старая Русса», мама сильно плакала. Мы со старшей сестрой, глядя на маму, тоже плакали. А в День Победы плакали над портретом папы. Никаких торжеств я не помню. Поэтому День Победы у меня всегда вызывает слёзы.
Ещё я помню, как через наше село возвращались с войны солдаты, а может дезертиры. Заглядывали к нам в окна. Так как мы с сестрой оставались дома одни, нам было очень страшно. В войну мама много работала. Чтобы мы не голодали, она поменяла на продукты все имеющиеся в доме вещи: гармонь, ружьё, велосипед, шубу. Оставила только швейную машинку, на которой она шила нам и односельчанам одежду.
У нас была изба на 2 половины. В каждой половине состояла из комнаты и сенцев. В одной комнате мы жили. Через стенку, в другой комнате, жили бабушка с дедушкой, папин брат Алексей с женой Екатериной, сыном и дочкой . Через стену были слышны все разговоры. Однажды, при споре, бабушка сказала тёте Кате, что ей хоть масло на голову лей, всё равно не угодишь. Я была маленькая, не понимала пословиц, и маме сказала, что бабушка сегодня тёте Кате масло на голову налила. Мама заулыбалась и погладила меня по головке. Потом семья дяди Лёши переехала жить и работать в совхоз.
Гуляли мы во дворе сами по себе. Двери домов не запирались. Когда отходили далеко или на огород, то в щеколду вставляли травинку. Это означало, что дома никого нет. Но воровства никакого не было, да и воровать было нечего. Часто, устав, я ложилась головой на большой плоский камень около входа в дом и засыпала. Когда мама возвращалась с работы, брала меня на руки, заносила в дом и укладывала в кровать.
Сестра моя старше меня на 5 лет, поэтому она училась в школе, гуляла со своими подружками. Вечерами делала уроки. Я тоже заучивала стихи, которые она учила вслух. Когда я с мамой приходила в магазин за продуктами, меня всегда ставили на табуретку и просили рассказать стихотворение. За это мне давали глазурованный пряник. Таких вкусных, розовых пряников я после никогда не ела.
Мне очень хотелось поскорее пойти учиться, поэтому в 5 лет 1 сентября 1946 года я пришла в первый класс. Учительница посмотрела на меня, дала мне тетрадку и карандаш и сказала, что бы я приходила в школу через 2 года. Так я и сделала, начала учиться в 1-ом классе в 1948 году. Писали мы вначале карандашом, а потом чернилами ручками с пером. Чернильницы хоть и назывались «непроливайки», всё равно при тряске выплёскивались. Мы их носили в мешочках, стянутых верёвочкой.
К школе мне мама сшила новое ситцевое платье в цветочек, которое я облила чернилами (опрокинулась чернильница). Боялась, что мама меня поругает, стала тереть пятно об цементные ступеньки школьного крыльца. В результате, на месте чернильного пятна, получилась дыра. Платье это я спрятала за сундук и надевала другие. Так как мама много работала, то иногда не замечала в чём я ходила. В первом классе мы учились с обеда. Бывало, что я заигрывалась на улице и уходила в школу босиком. Играли мы всегда босиком и только в школу надевали обувь.
Учебники и тетрадки в школу все носили в сумках, сшитых из ткани. А у меня был кожаный планшет охотничий, который остался от папы. Я стеснялась с ним ходить. Мне тоже очень хотелось сумку, как у всех. Но мама говорила, что и в дождь и в снег мои учебники будут сухими, а у остальных детей намокнут. Позже, когда появились в продаже портфели, мне тоже купили. На портфелях мы, когда шли из школы, катались с горки.
Меня очень любил дедушка Вася. Так как он был рыбак, то у них в семье часто жарили рыбу, заливая её яйцами. Они меня угощали. Но мне сама рыба не нравилась, и я ела только яйца, которые зажаривались между рыбками и были очень вкусные.
Дедушка часто брал меня маленькую с собой на рыбалку. Он перекрывал сетчатым конусом ручей, который протекал внизу нашего огорода. Один раз ему в сеть попалась птичка, запуталась и погибла. Я её принесла домой и похоронила в палисаднике. А однажды, он взял меня на рыбалку на лесное озеро. Когда возвращались домой, попали в сильный дождь и грозу. Мы спрятались под раскидистый, одиноко растущий дуб. Потом дедушка, видимо что-то почувствовал, взял меня за руку и быстро увёл подальше от дуба. В тот же миг молния ударила в дуб, и он загорелся. Мы остолбенели. Пламя было очень большое и высокое. Я до сих пор вижу эту картину и думаю о чуде, что мы остались живы.
Видимо мне от деда досталось вот это его предчувствие. Я, иногда, планирую решение каких-нибудь вопросов в различных организациях на завтра. Сегодня спокойно дома занимаюсь уборкой, готовлю, обедаю, смотрю телевизор. День уже подходит к вечеру. И, вдруг, меня как толкнёт что-то изнутри «иди сейчас». За 1,5 часа до окончания рабочего дня в этих конторах, я быстро одеваюсь (даже не досмотрев хороший фильм), иду на автобусную остановку, без пробок доезжаю до организаций и спокойно решаю вопрос буквально перед закрытием. Так же и в других делах.
Дедушка Вася умер, когда я была ещё маленькая, а бабушку Машу забрала к себе дочь Маруся, которая жила в Москве. Я, когда училась в Вологде, заезжала всегда навестить бабушку. А после ее смерти, останавливались у тети Маруси, когда ездили в отпуск через Москву.
Дядя Лёша и тётя Катя с детьми переехали работать и жить в совхоз. Так как их половина дома, осталась без жильцов, то постепенно разрушалась. Потом её отпилили. После чего и наша половина стала рушиться. Когда мой муж с Петром залезли на крышу, что-то поправить, то провалились и через крышу и через потолок. Вера дала маме деньги, и она купила дом недалеко от дома родителей мужа.
А в другом конце села жила другая бабушка, она была очень старенькая и умерла, когда мне была 4 года. Дедушка умер до моего рождения. Там жил мамин брат с женой и сыновьями и дочкой. Я с 5-6 лет ходила через всё село к ним с бидончиком за молоком. Иногда они давали нам сало, которое солили в большой бочке.
Я росла очень серьёзная. Очень не любила пьяных и тех, кто ругался матом. Когда к нам заходил дядя Гриша, выпивши, и просил, что бы мама тоже ему налила самогон, я делала замечание. Он оправдывался, говорил, что это на фронте приучились пить. Там давали на каждого солдата фронтовых 100 грамм спирта. В бой уходило много человек, а возвращались живыми намного меньше, поэтому пили и за себя и за убитых.
Село наше было очень большое, протяжённостью 5-6 км, да ещё по-перёк несколько улиц пересекались. Оно состояло из нескольких деревень. Жителей было очень много, поэтому мы хорошо знали только родственников, соседей и тех, с кем учились в школе. О ком -то слышали, а многих вообще не знали.
Детей тоже было много, поэтому было 2 школы: одна начальная школа, а вторая, где я училась, десятилетка. Школа наша стояла на горе. Учеников было много. С 1-ого по 7-ой у нас было по 2-3 класса. После 7-ого класса многие уходили из школы на учёбу или ра-боту, тогда из 2-х седьмых классов получался один 8-ой. Нас в 8-ом классе тоже объединили. И так мы учились до 10-ого класса. Мы получали полноценное среднее образование. После школы многие поступали в институты, училища, техникумы. Учителя у нас были очень грамотные, интеллигентные, культурные, красиво одевались. Замечательный у нас был и директор школы. Он нам организовал прекрасный выпускной вечер. Мы хотели быть похожими на них.
Военное и послевоенное время было очень тяжёлое. Жили недалеко от леса, а топить печку было нечем. Мама с другими вдовами ходили в лес за дровами, крючьями отламывали сухие ветки на деревьях, набирали вязанки, что бы принести, или зимой на санках привезти, и согреть дом. Да и еду варили в печке. Один раз маме в глаз попал сучок, и она на один глаз ослепла.
Носить вязанки на спине женщинам было тяжело, ведь они старались набрать сухих дров как можно больше. Но, когда их замечал лесник, то дрова отбирал, а санки перерубал. Все женщины плакали, ведь мужья с войны не вернулись, а детей надо было обогреть и накормить. А санки некому было новые сделать. И жаловаться было некому. Просто плакали дома от безысходности.
Летом мы с мамой иногда ходили на небольшие мелкие лесные озёра и ловили там рыбу. Делали это очень просто: ходили по дну озера ногами, мутили воду, рыба всплывала наверх и мама её ловила, загоняя руками в фартук.
Мама всегда много работала в колхозе. Когда кончилась война, её наградили медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.». Ночами она тоже не отдыхала, шила односельчанам одежду. Некоторые люди сразу не расплачивались за шитьё. Мама сама стеснялась им напоминать и посылала меня. Я тоже плохо справлялась с этой задачей и возвращалась без денег. Я и сейчас не могу отказать, когда у меня просят в долг деньги. А потом ощущаю дискомфорт при встрече с должником, потому что иногда больше года жду отдачи. А должники, видимо, живут спокойно. Зарекаюсь, не давать в долг тем, кто во время не возвращает, но у меня это плохо получается.
Когда мама шила, я присматривалась, помогала придерживать ткань, видела, как мама делала мерки, выкройки, раскраивала ткань. Это мне потом пригодилось. Я, в студенчестве и после, шила одежду себе, подругам, а потом и детям. Сестра тоже всегда шила сама себе наряды.
Мы с сестрой пытались маме помогать по дому. Чистили картошку, мыли полы, носили из колодца воду. Что бы деревянные серые полы смотрелись хорошо, мы их иногда натирали жёстким веником с битым кирпичом. Это было тяжело, но пол выглядел светлее и праздничнее. Я, когда мыла пол, всегда открывала сундук, доставала мамины вещи, наряжалась в них и плясала. Все вещи и обувь были мне очень велики, но мне нравилось их примерять.
Мы, когда нам было по 7-8 лет, тоже ходили в лес за дровами, собирали сухие ветки на земле, что бы топить печь. Резали кустарник для кормления козы. После 7-ого класса сестра поступила в педучилище и жила в городе, поэтому уже в 9 лет я осталась дома одна с мамой.
За работу в колхозе денег не платили, но давали натуральные продукты. Когда давали сахар, мама его варила с молоком (получалось как нынешние конфеты «Коровка»), и заливала в глубокие тарелки. Когда сахар застывал, его выкладывали из тарелок, кругляши заворачивали в чистое полотенце и хранили до праздников под уголком с иконами. Ждать праздников было долго и я, потихоньку, откусывала от сахара края (они были тонкими). Так постепенно, отгрызая сахар, выравнивала края и думала, что мама ничего не заметит. Конечно, было заметно, но мама никогда меня не ругала.
Что бы как-то помочь родителям, мы с подружками ходили на разъезд, где останавливался поезд, продавать картошку. Ведро с картошкой было для нас очень тяжёлым, поэтому мы заранее выходили из дома. Ведро несли пустое в руках, а картошку в мешке через плечо. До разъезда дорога была длинная. Дожидаясь поезда, мы красиво укладывали картошку, что бы верх был большой. Поезд стоял всего 1 минуту и за это время мы должны были продать картошку. Из поезда никто не выходил, просто из тамбура забирали у нас вёдра, высыпали картошку себе, а нам давали деньги (ведро картошки стоила 1 рубль). А иногда картошку у нас забирали, потом ведро, на ходу, из вагона выбрасывали, а денег не давали. Было очень обидно, и мы плакали. А если не могли продать, то картошку несли обратно домой.
Но и в это тяжёлое время мы находили себе развлечения. У нас очень хорошая природа была (сейчас уже всё изменилось). Недалеко от села на лугах находились 3 озера разной глубины. На этих озёрах мы учились плавать. Лет в 5-6 мы уже ходили на озёра одни. Но понимали, что купаться опасно. Поэтому сначала купались на 1-ом озере, там воды было нам по колено. Мы ползали на ногах и руках, пытаясь потихоньку держаться на воде. Когда у нас получалось там держаться на воде, не опираясь на руку или ногу, мы переходили на 2-ое озеро.
Там глубина была нам до пояса, и мы учились дальше плавать. Время шло, мы подрастали. Когда хорошо стало получаться плавать на этом озере, мы переходили на 3-ье глубокое большое озеро и учились его переплывать.
Ещё на лугах было купалище – это большой, глубокий и широкий пруд. Там, в основном, рыбачили. Мы там тоже купались у берега и ели водоросли. Нам казались они очень вкусными. Кроме того, когда мы шли купаться мимо бахчей с капустой, мы срывали вилок, делили его на всех и ели. А проходя мимо полей с морковью, выдергивали морковь, вытирали её ботвой и тоже ели. Около дома у нас росла трава с малюсенькими «пышечками». Мы все пышечки съедали. Ели цветочки от акации, они были сладкими и пахли мёдом. Ели клевер и какие-то ещё травы. Я не помню, что бы от этого мы болели.
Лет с 8-ми мы уже с подружками ходили купаться на речку. Дорога проходила через лес длиною более 3 км. Там было очень глубоко, но мы и там плавали: вначале у берега, а потом доплывали до середины и возвращались обратно. На следующий год начали переплывать на другой берег. Постепенно пытались переплыть без отдыха туда и обратно. Было страшно, но мы друг перед другом преодолевали страх.
Родители запрещали нам туда ходить. Они нас пугали, говорили, что в лесу появились разбойники, они у дороги на дерево повесили в сетке человеческую голову. Мы сначала сильно испугались, и некоторое время не ходили. Потом расспросили родителей, в каком месте висит голова. Они нам назвали придуманное место. И, хоть и страшно было, мы снова пошли купаться, бегом пробегая это место, и дальше спокойно шли до реки. Так же мы делали и при возвращении домой.
Чтобы родители не заметили, что мы ходим купаться, мокрые плавки натягивали на палочку и махали ими всю обратную дорогу, так что они до дома высыхали. Однажды, когда мы шли на речку, одна подружка угостила нас конфеткой, которые ей привёз брат из Москвы. Они были похожи на школьный ирис. Она нам дала один маленький квадратик на всех, и мы по-делили его по крошечке на 5 человек и держали во рту, не глотая, что бы подольше насладиться вкусом.
Там, на другом берегу реки, находилась деревня Выселки, а за ней город. Что бы попасть в город из нашего села, все переправлялись на лодке на другой берег. За переправу брали 10 копеек, а дальше шли пешком. Расстояние до города – 12 км. Иногда ходили пешком по рельсам железной дороги.
Когда были деньги, мама из города привозила конфеты подушечки, ещё их в народе называли «Дунькина радость». Мы их распределяли так, чтобы на 1 стакан чая приходилась 1 конфета. Иногда привозила ливерную колбасу и булочки. Это был настоящий праздник. Позже уже могли покупать домашнюю колбасу. Она была вкусная и очень запашистая.
У мальчишек с Выселок была лодка, и они часто нас брали с собой прокатиться вдоль по реке. Вода была очень чистая и тёплая. На воде плавали лилии, кувшинки. Природа по берегам была очень красивая. Уплывали мы далеко, забывая про время. А надо было ещё обратно к нашему берегу возвращаться. Иногда, купаясь и плавая на лодке, задерживались до вечера, потом бегом бежали домой, что бы успеть до прихода с работы родителей (они работали до темноты). Так проходило наше детство.
Где-то через 4-5 лет после окончания войны, жизнь стала потихоньку налаживаться. Вечерами, в селе на пятачке, собиралась молодёжь постарше нас, ровесники старшей сестры. Кто учился в городе, приезжали по воскресеньям домой, и устраивали танцы под гармошку. Девушки уже начинали дружить с парнями, которые их потом провожали до дому, сидели на крылечках до утра. Нам было любопытно, и мы подглядывали за ними. Родителям говорили, что заночуем у подружки, а сами тоже до утра гуляли. Маленький клуб построили уже позже, там показывали кино, были танцы. Иногда мама мне давала 5 копеек, столько стоил детский сеанс, и я тоже с подружками ходила в клуб смотреть кино. Мальчишки, иногда без денег, тайком пробирались в клуб, прятались за экран и смотрели изображение с обратной стороны.
Мы выполняли всю работа по дому и на огороде: пололи, поливали, окучивали и копали картошку. Огород был большой, поэтому полоть и окучивать было тяжело и долго. Мы пытались ускорить этот процесс: брали по 10 борозд и шли поперёк или по 2 борозды и вдоль, пололи треугольниками и квадратами. Но легче и быстрее не выходило. Но самое тяжёлое было – это полоть просо, так как всходы проса и сорняка было очень трудно отличить друг от друга.
Осенью копали картошку, а потом перетаскивали и ссыпали в вырытую на огороде яму, так как в погребе она вся не умещалась. Засыпали яму хорошо сверху, утепляли, что бы картошка до весны сохранилась. В одном году зима были очень морозная, когда весной вскрыли яму, то вместо картошки увидели месиво. Мы были очень расстроены, плакали над этой ямой, так как питались, в основном, картошкой. И продавать было нечего. В этот год мы собирали по всем огородам мороженую картошку, которая осталась с осени после копки. Она была похожа на крахмал и мама из неё делала нам еду.
Продолжение …
387
Загрузка...
☘ 💓
Спасибо.