На этой улице рабочей…

1.

1946 — !949 г.г.

Юра Кузнецов — это один из моих первых друзей детства. Он был старше меня на год и жил от нас недалеко. Всё своё дошкольное детство здесь на улице мы проводили с ним. У него было пять братьев и сестёр, у меня же их не было, поэтому я с удовольствием играл в их шумной компании. Юра жил через несколько дворов от нашего дома. Жили они небогато. В то время у них не было своего дома, жили они в землянке – времянке, и строили большой дом в новом микрорайоне Безенчука. Мы чаше проводили своё время в нашем дворе. Здесь нас бабушка и кормила.

Игры были примитивные. Игрушек тогда было мало мы обходились подручным материалом. Машинки деревянные, часто без колёс, нам делали отцы, но и на них мы умели «накручивать» километры в песке у чьего-нибудь двора.

Летом с ребятами катали обручи от бочек, бегая с ними наперегонки, изображая рев мотора автомобиля, гоняли на самодельных самокатах, изготовленных из доски и двух-трёх подшипников, вместо колес. Зимой катались на коньках, сделанных из проволоки, прибитой к деревяшке, катались с горок на санках и на самодельных лыжах, которые нам делали отцы из досок.

Процесс изготовления лыж был несложным, но трудоёмким. Папа ещё по осени приносил несколько берёзовых досок с работы от упаковочных ящиков, остругивал их, делая подобие лыж. Потом на скользящей поверхности выстругивал канавку, над паром хорошо увлажнял древесину, вставлял распорку для изгиба, чтобы будущие лыжи пружинили, а не были бы просто досками. Концы лыж отмачивал несколько дней в кастрюле с горячей водой, при этом, приходя с работы, специальным приспособлением загибал заточенные концы. А потом увязывал их, укутывал влажным материалом и высушивал на печи, постоянно заглядывая туда и выполняя какие — то манипуляции с ними. Смачивал материал водой, снова укутывал, перекладывал будущие лыжи на более тёплое место печи или более прохладное, менял прокладки на изгибах. А по готовности скользящую поверхность шлифовал и пропитывал горячим мазутом, а по нему парафином.

В итоге мои лыжи после окончательной обработки и шлифовки были лучшими на улице из всех лыж моих друзей. Они хорошо скользили, не трескались, не разъезжались на снегу и не втыкались постоянно в него. Этого самодельного изделия мне вполне хватало на зиму кататься с гор и бегать по сугробам.

У ребят этого не было. Многие тогда мне завидовали. Я был не жадный и прокатиться на лыжах давал многим, а уж своему другу Юре—постоянно.У нас даже с ним была очередь: сегодня я катаюсь, завтра — он. У него тоже были лыжи, но качеством они уступали моим здорово. Ему с братьями своих лыж на зиму не хватало. Его отец не был таким мастеровым, как мой. Да своему единственному сыну мой папа уделял очень много своего свободного времени. В этом я ему очень благодарен.

Нечасто проезжающие по улице, а иногда и застрявшие в сугробах или грязи автомобили, были для нас чуть ли не самым увлекательным развлечением. Мы с Юрой были рады, если нас шофер просил подбросить под колёса ветки кустарника, траву, песок или шлак. Мы это делали с большим удовольствием. А уж как мы были рады, если шофер за оказанную ему услугу смог нас прокатить метров сто или двести. Рассказов было на-полдня.

Тогда автомашины были редкость: полуторки да ЗиСы – вот и весь тогдашний автопарк. Были и легковые, но мы их на своей улице почти не встречали и не видели. Так что прокатиться на машине для нас, мальчишек, было тогда экзотикой!

Развлекались мы с Юрой по-разному, иногда просто бросались камешками. И однажды, мне уже было около шести лет, это безобидное бросание обернулось для меня серьёзной травмой. Камешки превратились в камни, и вот я уже оказался с разбитым лбом. Кусок черепицы, выпущенный моим другом, пробил мне лоб, да так сильно, что пробил мне лобную кость.

Последнее, что я помню, это бегущая от дома моя мама, подхватившая меня на руки, да так на себе и доставившая в больницу.

Рану прочистили, но от уколов я отказывался категорически и не давал себя уколоть, как бы меня не уговаривали. Боялся. И только тогда согласился, когда мне мама пообещала купить двухколёсный велосипед. Я подумал, прикинул своей раненой головой, и без сомнения согласился.

Велосипед мне купили уже на следующий день, в этот же день я на нём научился ездить и в этот же день его сломал, да так, что больше на нём нормально ездить не мог, а только крутя одну педаль. Даже мой мастеровитый отец велосипед отремонтировать не мог.

….А уколы от заражения мне ещё продолжали делать целых сорок дней. А куда денешься — договор дороже денег.

Наша семья питалась очень хорошо, даже в то послевоенное, не очень сытное время. Папа за работу в МТС получал немного денег, а, в основном, ему платили зерном, овощами и бахчевыми. Зерна и муки у нас, было всегда полный ларь, а арбузы, дыни, свои и колхозные, не выводились до новогодних праздников. Умел отец хранить их свежими долгое время, а уж солёными — до нового урожая.

Юра жил не так сытно, поэтому часто обедал у нас. От постоянного недоедания Юра до еды был по-детски жаден, а мне было приятно подкладывать ему кусок лишнего пирога или дольку арбуза, дыни. Часто едой делился с ним на улице, да и не только с ним, и не только я. Многие тогда ребятишки бегали по улице с краюхой хлеба, намазанной повидлом или просто посыпанной солью, выкрикивая: «Сорок один – ем один!» или «Сорок восемь – половину просим!».

Если кричавший сказал вторую фразу первым, то едок обязан был делиться с ним кушаньем. Да, так было. Тогда это было для нас игрой, потому что мы, послевоенные дети, многие сироты, не доедали, да и играми были небогаты.

2.

Вторым другом в то время, но не по значимости, был у меня Вова Кузнецов, Юрин однофамилец. Я его звал Вавака. Он жил напротив нашего дома, был старше меня лет на семь, но дружили мы с ним на равных. Правда, и отношения у нас были совершенно другие, чем с Юрой. Вова для меня был старшим товарищем и непререкаемым авторитетом, но он это никоим образом не показывал. Просто в компании со мной был лидером.

Наши игры были более интеллектуальными. Он учил меня читать, писать, для чего иногда приводил меня к себе домой, и мы возились в его библиотеке. Там он показывал мне интересные исторические книги, атласы по географии, астрономии. Читал мне сказки, детские книги и даже «Граф Монте Кристо».

У него была своя комната, а в ней находилось много поделок самолетов, танков, другой военной техники и разных папуасов и пиратов. Мне нравилось бывать у него. Я будто попадал в другой мир. Иногда что-нибудь мастерить Вова привлекал и меня. В его распоряжении был прекрасный набор детского столярного, плотницкого и слесарного инструмента, которым вполне можно было что-то делать. Во дворе мы с ним строгали, пилили и колотили какие-нибудь вещи: весной — скворечники, летом — тачки, самокаты на подшипниках, коляски, воздушные змеи, которые мы потом сами же и испытывали.

Скворечники вешали на деревья, на тачках катали друг друга, а на самокатах до потери пульса носились по накатанным, как стекло, грунтовым дорогам улицы.

Именно от своего друга я впервые узнал о рубанке, молотке, ножовке, уровне и даже о штангенциркуле и зензубеле. Не только узнал, но и столкнулся с ними в своей жизни довольно плотно. Сначала столярное и плотницкое дело было для меня как игра, а впоследствии — любимым занятием и частью моей жизни и работы.

Вавака не раз водил меня в кино, которое в то время для всех нас было сказкой. Клуб «Родина» у нас в селе был один, зал в нём был очень маленький, всего на 200 человек, а желающих попасть на сеанс было в разы больше. Очереди были такие, что билет доставался с боем, и часто победитель от кассы выходил без верхней одежды. Но мой старший товарищ билет всё же покупал, и тогда я чувствовал себя самым счастливым человеком.

С Вовой мы часто бегали к нашему аэродрому смотреть, как взлетают и садятся самолёты. Аэродром был военным, и на нём во время войны размещались истребители, штурмовики, которые прикрывали Куйбышев и Сызранский мост от налётов фашистских бомбардировщиков.

Бегали с другом на железнодорожную дорогу встречать военные эшелоны с нашими солдатами, возвращающимися с фронта. Эшелоны ходили часто, красочно оформленные цветами и ветками деревьев. Подъезжая к станции, машинист сбавлял скорость, военные нам что — то кричали, махали руками, и всегда из вагонов раздавались веселая песня или разухабистые частушки под аккомпанемент гармони или аккордеона. Мы тоже радостно приветствовали фронтовиков возгласами, взмахами рук и бросали им в вагоны цветы. Иногда военные бросали в ответ конфеты, шоколад и даже игрушки. Это было незабываемо.

Всё было очень здорово, и я гордился, что у меня есть такой товарищ. Мне с Вовой было очень интересно и, как только он возвращался из школы, я сразу бежал к нему. Если ему надо было учить уроки, то он мне находил занятие, просил его не отвлекать. В перерывах, во время своего отдыха, присоединялся ко мне, и мы что – то доделывали вместе. Тогда мне казалось, что наша дружба навсегда, что лучшего друга у меня нет и не будет.

Но жизнь рассудила иначе. В шесть лет я сменил место жительства, встречаться мы стали реже, а после окончания средней школы Вова уехал учиться в город Куйбышев, потом, по окончании института, распределился в другой город, и связь с ним прекратилась навсегда. Но качества, которые он привил мне в общении: любовь к труду, книгам, военной романтике, — остались у меня навсегда.