В годы былые, учась в школе, все наверное ездили отбывать трудовую повинность в колхоз. «На картошку» Ездили и мы. Класса с пятого наверное.
Иногда это была картошка. Иногда морковка. Иногда лен. С первых чисел сентября и до белых мух. Или как придется.
И вот случай. Классе в пятом, что ли. Ну, совсем мы еще маленькие были.
Назавтра наш класс по графику — на картошку. А сегодня погода возьми и испортись. Похолодало резко. Ночью за минус. Да и с утра не лучше. Ветер. Снег с дождем. Жуть, короче. Собаку из дома не выгоняют. Не то что деток малых в поле.
Собрались утром возле школы. Автобусы подошли. Ездили по три класса одновременно. Педагоги наши решают: ехать, не ехать. А чего решать, если все тогда решала партия и правительство? И РОНО. Короче, так никто и не взял на себя ответственность отменить поездку. И мы покатили.
Было с нами на три класса и два автобуса — три педагога. Две молоденькие учительницы, их и не помню уже. И незабвенная наша Маргарита Николаевна. Преклонных лет, крутого нрава, педагог милостью Божьей и бессменный наш завуч.
Чуток поподробнее о ней. Я ее знал не только по школе. Мы были соседями, и она дружила с моей бабкой. Но, что странно, никогда мои школьные шалости не становились достоянием родительских ушей по этой причине. Как бы сейчас сказали, не стучала завуч бабке на меня. Но я все равно, видимо, подсознательно корректировал свое поведение в соответствии с таким знакомством.
В годы войны Маргарита Николаевна была фронтовой медсестрой. На 9 мая она надевала кучу медалей. Охотно рассказывала, какая за что. Письма ей приходили со всего света. От спасенных ею и вытащенных с поля боя раненых, так я понимаю. Некоторые приезжали даже. Тогда, естественно, было весело, пьяно и шумно. А одно письмо я помню до сих пор. Вернее, не само письмо, а конверт, который Маргарита Николаевна показывала бабке. Там вместо адреса была такая примерно надпись. «Дорогой почтальон. Помоги пожалуйста. До войны в вашем городе жила Маргарита Смирнова. Адреса я не знаю. Мы вместе воевали. Найди Маргариту или ее родственников и передай это письмо»
Возвращаясь к истории.
Приехали мы на место. В контору совхоза. Кто-то из учителей пошел за разнарядкой. В конторе им говорят — вы чего, в такую погоду детей привезли? С ума сошли? Ну, в поле вам делать нечего. Мы, мол, даже своих не посылаем. Езжайте в картофелехранилище. Там хоть потеплее и без ветра. Найдете бригадира, она скажет, чего делать.
Приезжаем к овощехранилищу. Высыпали из автобусов. Учителя пошли искать бригадира. Возле овощехранилища и внутри перебирают картошку человек десять колхозниц. Утепленные, закутанные в полушалки, с красными руками и носами. Увидели нас, прервались, спины разогнули, стали кучковаться, переговариваются между собой негромко. Две наши молоденькие училки к ним и поперли. Где, мол, ваш бригадир? Тетечки эти деревенские стоят, смотрят исподлобья, и одна из них говорит учителкам: зачем, типа, детей-то в такой ужас привезли? А эти макаренки начинающие уже в конторе нравоучений наслушались. И тут еще… Одна и говорит: не ваше, мол, дело. Головку так высокомерно вздернув. Дурочка, ей Богу, как я сейчас понимаю. Нашла перед кем гонор показывать.
Тут-то тетки на них и поперли. С мата на мат. От души. Самым ласковым было что-то типа: сами идиотки и деток идиотами хотите сделать? Вы бы, сороки, своих сначала нарожали да понянчили… и т.д. и т.п. Вообщем-то все правильно тетки говорили. По содержанию. Но не по форме. Втоптали только-только нарождающийся педагогический авторитет в грязь. Все же это на наших глазах. Мы стоим, нам же интересно, чем все это кончится. Слов, опять же, столько новых, интересных.
Училки на пару стоят, краснеют, жалко как-то отбрехиваются: «Да как вы смеете!?», да «Мы вашему начальству пожалуемся! » Чем только распаляют праведный гнев колхозниц. Те потихоньку теснят своей плотной группой учителей и стоящих сзади нас к автобусам. Не прекращая рассказывать им матюками, что думают о них и их педагогических способностях. А так же о погоде, начальстве и советском правительстве. Неизвестно, чем бы все это закончилось. Может, поколотили бы тетки наших учительниц. Но тут появилась Маргарита Николаевна. Где она была все это время? Черт знает. Наверное, внутри овощехранилища разговаривала с бригадиром.
Она появилась со словами: «Что здесь происходит? » Перекрыв по мощности разом все крики. Тетки слегка опешили, но тут же воодушевились появлением нового достойного объекта своего воспитания. «А ты-то что, старая кошелка? Тоже ума не нажила? » — вот так примерно они ее встретили, если упустить мат. И вот тут Маргарита Николаевна проявила настоящий педагогический талант. Вот тут она дала! Встав между тетками и учителями, уперев руки в боки, она выдала та-а-ако-о-ое! … Ни описывать ни воспроизводить я это не берусь. Все сказанное до этого тетками по форме и по содержанию выглядело просто жалким детским лепетом. Одесские биндюжники, я думаю, вздрогнули. Ни до ни после я не слышал такого колорита. Мы-то маленькие были, не все понимали. Но тетечки поняли все. И прониклись. То, что челюсти у них отвалились — точно. У нас, кстати, — тоже.
Видя, что инцидент исчерпан и превосходство полностью на ее стороне, Маргарита Николаевна повернулась к нам и совершенно спокойно, как ни в чем не бывало, обычным своим голосом сказала: «Дети! Быстренько все рассаживаемся по автобусам»
И мы вернулись домой.
Это был конец октября. Или начало ноября. А к новому году Маргариту Николаевну проводили на пенсию. По возрасту-то ей давно пора было. Но причина, как я узнал позже, была не в возрасте. А в том, что на следующий день после описанных событий Маргарита Николаевна поехала в РОНО, и там авторитетно доказала, что отправлять детей в колхоз в такую погоду — не дело. Доказала примерно в тех же выражениях, что и накануне, успокаивая колхозниц. И после того, как завРОНО, молодой еще мужик, попытался пригрозить ей партбилетом, его увезли на скорой с сердечным приступом.
Неудивительно. Если учесть, что педагогическую закалку Маргарита Николаевна получала, будучи большую часть войны приписанной к штрафбату.
Но об этом я узнал гораздо позже…
420
Загрузка...
