«ОСКОЛКИ» С НЕПЕРЕДАВАЕМЫМ АКЦЕНТОМ

Елена Малозёмова

«Осколки» с непередаваемым акцентом

Вот снова я лечу Алма-Ата-Одесса. С посадкой в Баку. Сижу себе тихо, смотрю, как потихоньку заполняется салон. Как-то незаметно вокруг меня образуется тёмное пятно, состоящее из неулыбчивых и небритых мужчин в полосатых пиджаках и чёрных кепках. Они неумолимо рассаживаются рядом, спереди и сзади, перебрасываясь между собой короткими гортанными фразами. Из всего их разговора я понимаю только одно слово: «Табилиси». Именно так – Табилиси, Табилиси…

— Странно, — думаю я, — вроде, в Баку летим, почему они всё время говорят о Тбилиси?

— Левон, — представляется мне мой сосед, коренастый усатый мужчина, похожий на всех соседей сразу.

— Лена, — я выдавливаю из себя улыбку и спрашиваю: — А почему вы, грузины, все летите в Баку?

— Мы армяне! Мы просто живём в Табилиси, – восклицает сосед с непередаваемым армянским акцентом, приведя меня в полное недоумение: армяне из Грузии зачем-то летят в Баку. – Мы живём в Табилиси, а прямого рейса нет, только через Баку. Но у нас всё рядом. Это не Казахстан.

Мы поулыбались друг другу.

Отвернулась к окну, слушая незнакомую речь и думая о сложностях аэрофлотовских перелётов.

— Мы хорошего человека ездили хоронить, — донеслось до меня. — Мне и ему, — он кивнул на второго соседа. – он братом был. Вон тем, впереди – дядей. А тем, которые сзади сидят, — он показал назад, — вообще был раньше, давно, сосед. Мы все любили его… Вот… похоронили…

Вздохнули. Теперь понятно, отчего они такие мрачные. Помолчали немного, а потом продолжили светскую беседу. Говорили ни о чём и обо всём понемногу.

— А твоя мама, когда готовит борщ, фрукты на сковородке жарит?

Я растерялась, пытаясь вспомнить, что у мамы за фрукты могут быть в борще.

Но Левон не дал мне долго размышлять. Он поднял палец вверх и торжественно произнёс: — Это потому, что твоя мама не умеет готовить борщ!

Я закрыла рот рукой, чтобы не рассмеяться. Фильм «Мимино» прошёл совсем недавно, но фраза Фрунзика Мкртчяна про долму была уже крылатой.

Господи, он же об обжарке овощей говорит, сообразила я, но доказывать ничего не стала: не умеет моя украинская мама, так не умеет…

Баку встретил ветром. Очень, конечно, хотелось увидеть хотя бы море, но в памяти остался только злой солёный морской ветер.

Я зашла в здание аэропорта. Мимо меня с шумом и смехом прошли «тридцать три богатыря» одесского «Черноморца», красивые и нарядные, точно «все, как на подбор». Прошли и оставили после себя невысокого человека в бежевом плаще с портфелем в руках. Я аж задохнулась: Тигран Петросян! Чемпион мира по шахматам! Один! Мне почему-то казалось это невозможным. Я вот одна стою, и он один. Но кто я!? Почему вокруг Петросяна нет помощников и поклонников? Ужас!

И вот я опять в салоне самолёта. Ко мне подсаживаются два очень красивых грузина в джинсовых костюмах, что для того времени было невероятной роскошью. Два Ираклия, оба студенты какого-то одесского института. Я уже, на всякий случай, и не спрашиваю, с чего это вдруг такая сложная география.

Поздний Советский Союз… Всё уже давно переплелось и перепуталось. Да и какая мне разница, почему студенты-тбилисцы летят из Баку в Одессу?

— Ты не была в Тбилиси? – удивлённо поднял бровь один из Ираклиев.

Я притихла, вжалась в кресло. По возмущённому вопросу я поняла, что на мне грех, почти несмываемый. Стало обидно: я же не возмущаюсь, что они не были в Алма-Ате? Тоже мне, аргонавты!

С непередаваемым грузинским акцентом они взахлёб рассказывали мне о красотах Грузии и собственно Тбилиси. Я посмотрела в иллюминатор. Самолёт летел не очень высоко, и было хорошо видно изумрудные холмы, поделённые пополам какой-то рекой.

— Это что за река? — перебила я обоих Ираклиев.

Один из них, который сидел ко мне ближе, перегнулся, посмотрел вниз и сказал: — Это Риони.

— Красиво. Риони… — эхом отозвалась я, и мы замолчали на какое-то время.

Скоро должно было начаться Чёрное море, и я время от времени глазела в иллюминатор, чтобы не пропустить береговую линию.

Самолёт дал крен вправо, ландшафт немного изменился. Внизу опять блеснула какая-то река.

— А это что за река?

Ираклий опять перегнулся через меня, вздохнул: — Это Риони!

Надо же, опять Риони! А где же «обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры»? Я, начитавшаяся и перечитавшаяся в детстве литературы, всё соотносила с книгами. У Лермонтова не было Риони! А оно вон как…

Я даже вроде начала дремать, но самолёт опять дал крен на север и я глянула в окно. Как было красиво! На фоне зелёных холмов блистала на солнце широкая река.

— А это? Ираклий, это что за река?

Ираклий опять перегнулся и, сверкая чёрными глазами, сердито произнёс:

— Это Риони!

Я опять вжалась в кресло. Гори всё синим пламенем, больше не спрошу!

Заколдованная какая-то река! Но тут началось Чёрное море, а вскоре и Одесса.

…Домой я летела тем же самолётом. Мои любимые одесситы с присущим им размахом провожали меня весь предыдущий вечер, поэтому чувствовала я себя невыспавшейся и больной. Желание было одно: отоспаться за время полёта.

Рядом устроились мужчина с женщиной. Я прикрыла глаза и вдруг услышала голоса. Приподняв усталые веки, увидела сначала только две пары длиннющих ног. Выше, выше, а там – два высоченных блондина со сверкающими улыбками. Мои соседи зашевелились и уступили свои места.

— Я Стасис, а это Вергилиус! Мы из Каунаса!

— Господи, — думала я тоскливо. – Причём тут Одесса! Меня правильно Додик в самолёт затолкал? Но вежливо улыбнулась, мол, очень приятно, Лена.

Великаны расселись и Стасис, улыбаясь, ткнул пальцем в обшивку самолёта:

— Видите люк? – произнёс он с непередаваемым литовским акцентом. – Он как раз в шестнадцатом ряду. Здесь промежуток между креслами побольше, иначе мы не помещаемся. Приходится людей просить.

— Да, вы большие… А почему из Одессы летите? Можно же через Москву? – спросила я безнадёжно: пути Аэрофлота казались мне неисповедимыми.

— А у нас командировка в Одессу, а потом в Алма-Ату.

Ну вот, уже легче, значит, я ещё не совсем потеряна для географического общества.

— Горы наши увидите.

— Что нам все говорят: горы, горы! Подумаешь!

Стюардесса разносила напитки.

— Стасис, мне два стаканчика!

— О. да ты погуляла вчера? На, держи. Вы, русские, много пьёте.

Я чуть не поперхнулась, но крыть было нечем: действительно погуляла.

— Всё пьёте и пьёте… Все русские много пьют. Не хотим мы с вами жить, — беззлобно ворчал Стасис.

Я пожала плечами: лично я не держу. О чём спорить? Я хочу спать.

… Проснулась я, когда появились горы. Глянула на Стасиса и увидела в его глазах такую гамму чувств! От недоверия к восхищению. Гордо фыркнула и пошла к выходу. На трапе остановилась. Выдохнула. «Вот и я, город мой, вот и я».​