… Прекрасно, когда есть о чём размышлять. И так страшно, когда не с кем этим поделиться. Рассказать о своих мыслях, переживаниях, сомнениях…. Некому подробно описать, чем ты сегодня занимался, что делал и как провёл день. Никто не станет слушать, что творится у тебя на душе, и чем ты встревожен. Такое чувство, будто бы миллионам людей в мире просто стало плевать на тебя, как если бы ты был никем. Маленьким, никчёмным тараканом, который ползает по кухне одним из миллиардов.
Внутри меня всё сжалось от беспомощного возмущения, на которое, по большему счёту, даже мне было плеваться. Казалось, что оно вот-вот выплеснется наружу, станет чем-то большим, отчётливым и явным. И тогда… Тогда меня наконец-то заметят и будут ставить на самый верный пьедестал почёта – на самый верх; на первое место, которого я и заслуживаю.
Помимо благого и справедливого возмущения, внутри начала клокотать ярость. Она буквально толчками выбивалась наружу, через край моего безумства. Безумства, которое никто не увидит, ибо сейчас я – просто овощ, глядящий на себя со стороны. Я просто лежу где-то в мире и молюсь неизвестно кому, чтобы побыстрее проснуться и этот кошмар кончился. Ведь нет ничего хуже, чем смотреть на своё дутое эго со стороны, фактически от третьего лица.
Темнота передо мной постепенно сворачивалась, превращаясь в грубо сотканное, серое марево, в котором в полной тишине, клубами чёрного дыма вились чьи-то смутно знакомые фигуры. Они тянули ко мне свои бесформенные руки, старались подойти ко мне практически вплотную, но вынуждены были отступать и пытаться снова, то и дело, натыкаясь на невидимый плотный барьер, окружавший моё «я».
Время от времени я дёргался, стараясь отклониться от «удара» бесплотного духа, рука которого прошла считанных сантиметрах от моего лица. И хоть внутри себя я осознавал, что всё это является чистой воды галлюцинацией, и у этих ребят нету совершенно никакой материальной оболочки, конечность «духа» создала вполне ощутимый ментальный ветер, холодным воздухом обжёгший кончик носа и щёки.
Меня снова передёрнуло, хоть в голове моей прочно засела мысль о нереальности всего происходящего. Казалось, что я могу пошевелить своей рукой и коснуться этих удивительных существ…
Пальцы, обтянутые номексовой зелёной перчаткой, медленно, словно борясь с невесомостью, потянулись в сторону чёрного клубистого дыма, плавающего в воздухе, примерно в метре от меня. Мозг молчал, оставаясь при своём мнении и моё чувство самосохранения отключилось, оставив меня один на один с таинственными фантомами из моей же жизни. Где-то глубоко в себе, в своём поломанном сознании я был уверен, что знаю этих существ. Что они встречались мне раньше, и причём совсем недавно.
Тем временем фантом, стоявший всего в метре, резко дёрнулся в мою сторону, и мои пальцы, оказались будто бы в ведре со льдом – запястье обожгло, а моё плавающее в невесомости тело выгнулось дугой от чудовищно сильной вспышки боли, которую испытал в данный момент организм. Нейроны мозга, казалось, сейчас сгорят от напряжения и мозг перезагрузится, или, того гляди, вспыхнет снопом искр, подобно лампочке после резкого перепада напряжения.
Лицо фантома на мгновение исказилось и приобрело весьма приятные очертания, в которых я узнал своего очень хорошего друга.
… Мы все втроём забрались на пригорок – оттуда очень удобно наблюдать за происходящим, красочная панорама которого раскинулась прямо перед нами. Вечернее багровое небо, подёрнутое синими плотными облаками, исказилось росчерками сигнальных огней, разноцветных фейерверков, едиными столбами огня, летящими с земли, и разрывающимися миллионами искр в небесах перед нами. Свист, грохот и звуки выстрелов, царившие где-то внизу ничуть не пугают нас – наши теснят врага на север, и скоро он будет разгромлен. А нам лишь остаётся наблюдать, как разрывы снарядов в небесах постепенно сходят на нет и сменяются лишь тёмно-синими облачками… Как война перетекает в мир, как прекратившаяся гроза переходит в тишину, прерываемую лёгким звуком дождя. Мы наблюдаем, как оседают во тьме клубы дыма, оставшегося от разрывов артиллерийских пушек, как исчезает горький запах многодневных поражений. Мы чувствуем, как в нас просыпается сила двигаться дальше, забыв про неудачи, смерть и голод. Как просыпается желание закончить всё именно сейчас, в один день. Но каждый из нас в глубине души понимает, что конец близок, но до него надо сражаться. И не столько с видимым врагом, сколько с самим собой.
Я, кажется, закричал. Закричал от непонимания, что именно происходит, от осознания того, что жизнь, которую я увидел, не моя. Страх вновь сковал, заставил зажмуриться и принять следующего фантома, осторожно тронувшего меня за плечо.
… – Вперёд, сукины дети!! Вперёд! Вы умираете только за свою Родину!
Крик я слышал будто издалека, и ещё не видел того, кто это говорит, но понимал – этот человек также был на переделе, и в его железном, непоколебимом голосе желания умереть столько же, сколько и на словах.
Открыв глаза, я понимал, что лучше не стало – раскинувшееся перед длинным окопом поле, заваленное трупами и дымящейся искорёженной техникой, а позади него… Граница из чёрного леса, со стороны которой двигались маленькие люди, которых, казалось, можно было бы убить пальцем, если смотреть отсюда…
Всё вокруг было наполнено гулом настоящей войны – взрывались снаряды, хлопали пушки, кричали люди… Сквозь этот фон я слышал отдельные хлопки выстрелов, но потом этот же «железный голос», казалось, оборвал эти звуки:
— Не стрелять, пока не подойдёт ближе!! Не тратить патроны!
Но кто подойдёт?.. Что происходит?
— Васнецов! Васнецов!!
Кто-то тронул меня за плечо. Голос его был мягким, почти детским… Я только начал оборачиваться, ещё толком не успев разглядеть лица обращающегося ко мне, как вдруг парень передо мной лихорадочно дёрнулся вбок, и молча завалился на грязное дно окопа. В это же мгновение на щёки и лоб мне плеснуло чем-то тёплым, и я невольно прижался к бревенчатой стене нашего вырытого в земле укрытия, глядя на изуродованный труп, лежащий у моих ног. Лица у «безымянного» уже не было – вместо него уже наполненная кровью и мясом воронка. Зелёная каска валяется рядом, у его ног, обтянутых грязными стоптанными кирзовыми сапогами.
— Вперёд!! За Родину!!
Это снова надрывается обладатель железного голоса, но уже откуда-то сверху. Тут же слышится оглушительно громкий свисток, раздавшийся почти над головой.
Громкий крик «УРА!» глушит, заставляет сесть на колени перед безымянным убитым, но никак не мотивирует идти вперёд. Хоть и не знал я этого человека, но внутри невольно просыпается вопрос «почему?». Невольный вопрос, на который никто не даст ответа.
… Десятки солдат, таких же как и я, вылезают из окопа, скользя на покатых краях, иногда срываясь на грязное дно. Они выбираются наверх, держа винтовки над головой, а рот их раскрыт в безмолвном крике. Я уже среди них. На последнем издыхании бегу вперёд, сжимая в руках пустой автомат. Он пуст, мне нечем стрелять… Но незачем мне и оставаться в укрытии. Человек с железным голосом уже бежит за нами, выполняя роль и отца и знаменосца одновременно. В правой руке у него нет пистолета – он волочится за ним на страховочном шнуре, прямо по земле. Вместо этого у него в руке развивается яркое, красное знамя с изображением перекрещенного серпа и молота. Другой рукой он поднимает за шкварник споткнувшихся и бежит вместе с ними вперёд, прямо на оскалившиеся пулемётами позиции врага.
Солдаты справа и слева кричат «Ура!», где-то позади, по старому граммофону орёт искажённая помехами музыка, слова в которой не слышны. Не слышно, в общем, и самой музыки, но что-то оттуда гнало меня вперёд. В последнюю атаку.
Разрывы в небе, разрывы на израненной воронками земле. Ярко-алыми вспышками полыхает мой отряд. Моя семья. Люди, с которыми я даже познакомиться не успел, умирали наряду с теми, кого я наоборот, очень хорошо знаю. Умирали, будто бы спотыкаясь на ровном месте, роняя винтовку из ослабевших пальцев.
Вот чужой окоп. Он переполнен серыми касками, под которыми были такие же перепуганные и измождённые лица. Им не за что воевать. Они не виноваты.
Я спрыгиваю прямо на голову какому-то молодому парню. Тому дай Бог есть восемнадцать.
Я валю его в грязную лужу и припечатываю его лицо к прикладу своего пустого автомата.
Он кричит, пытается сбросить меня, но тщетно – мне лет намного больше и я всё равно получаюсь физически сильнее ребёнка, даже несмотря на то, что я изморён голодом и войной.
Когда человек идёт против человека – хороши любые меры… Это же война…
Удар за ударом. Затылок несчастного погружается в размякшую под бесконечными дождями землю, но боль в голове чувствую именно я.
Сознание снова гаснет под нестерпимым внутриголовным стуком и я снова проваливаюсь в небытие.
190
Загрузка...
