Мортгнул старался. Не терял зря времени, понимая, что нужно успеть до полуночи, тогда созданные им ловушки и заклинания вберут силу белого Небесного Диска и станут крепче и опаснее. Его святилище скоро падет под топорами огненных захватчиков, он увидел их со скалы, когда Небесный Огонь осветил мир. Наверное, Огонь и породил этих чудовищ, обвешанных коробами и острыми палками. Белый Диск не такой злой, как Небесный Огонь, он не убивает растения и воду, не кидается красными зудящими пятнами в Мортгнула, он освещает дорогу в темноте и напоминает большой кусок белой каши, которой когда–то кормила Мортгнула мать.
Сейчас чужаки внизу под скалой готовились к нападению, ждали Небесного Огня, чтобы при его поддержке напасть на Бога Морта и убить его прямо в святилище, разрушив каменное сердце своими топорами. Они даже принесли кусочек Небесного Огня, но тот пока рос плохо, оставаясь маленьким и отбрасывая вокруг жуткие тени. Что безбожники сделают с самим Мортгнулом, тот не задумывался, и уже не тратил время, наблюдая за ними. Он пел Песню своей Жизни, ее тоже нужно было успеть пропеть до нападения, тогда Вечный Сон примет его жизнь полностью, а не как у отца, который успел только крикнуть «О» перед тем, как Бог Морт убил его своим каменным сердцем. Отец мало пел Богу после падения со скалы и Бог Морт наказал его, наслал Вечный Сон, даже не выслушав Песню. Сейчас от отца остался только его дар сыну — три маленьких блестящих осколка Белого Диска с именами демона.
Мортгнул посмотрел на холмик у подножия статуи, укрывающий кости предка, и запел про то, как отец учил его расставлять ловушки на стенах святилища. Этому он посвящал много времени и сын охотника был счастлив, его вдохновляло это занятие. Каждый раз отправляясь в Невечный Сон, Мортгнул чувствовал удовлетворение, так как понимал, что его жилище и жилище Бога Морта стало крепче и безопаснее.
Страх постепенно охватывал Мортгнула, он понимал, что чужаков много, они могут победить его ловушки, если тот будет плохо стараться или плохо петь. Он лихорадочно смешивал глину и охру, мел и обожжённые ветки. Он размещал на стенах святилища страшные взрывы и жуткие грозные лианы, чудовищных монстров из Невечных Снов, орды вооруженных огнями страшной разрушительной силы защитников Морта. Каждый раз напрягал всю фантазию, на какую был способен, чтобы монстры не повторялись, тогда чужакам будет страшнее нападать на них. Строить ловушки Мортгнул любил почти с тех самых пор, когда отец и мать принесли его в святилище и кричали «Он мортгнул, он мортгнул», назвав впоследствии Мортгнулом. Мортгнул чувствовал связь с Богом Мортом и носил его имя с гордостью.
Отец научил его смешивать строительный материал, как правильно устанавливать ловушки и когда нужно петь, чтобы сила Белого Диска пришла в них, даже разрешил установить имя демона с осколков Белого Диска, это поможет призвать силу. Он рассказывал про диковинных существ, населявших когда–то мир и исчезнувших под напором огненных чужаков. Мать была немногословной, слушая рассказы отца молча. Однажды она ушла в Дальний Лес, так и не вернувшись больше, отец рассказал, что ее наказал Бог Морт за то, что она мало пела Богу. Мортгнул решил добавить это все в свою Песню. Времени оставалось немного, он спел уже почти все, что знал. После того, как он допоет песню, Белый Диск зарядит его ловушки силой и Мортгнул спрячется в расщелине в глубине святилища. Страх перед огненными захватчиками накатывал волнами уже сейчас, но он должен был допеть. Всю свою злобу и ненависть чужакам, покусившимся на его святилище, память и преданность Богу он вкладывал в строительство.
Пятеро археологов в оранжевых куртках поднялись к пещере с рассветом, подъем обещал быть непростым, даже с применением альпинистского снаряжения, а пещера обещала быть окультуренной. Еще вчера они заметили следы вырубки в скальном подъеме, напоминающие захваты на скалодроме. Захваты выглядели очень древними и стершимися, ученые весь вечер гадали, к какому периоду можно будет отнести жилище древних. Они были неплохо экипированы и смогли бы провести первые раскопки. В регионе уже встречали находки верхнего палеолита и мезолита, но больших стоянок до сих пор не обнаружили. Археологи с нетерпением ждали подъема и возбужденно галдели с самого утра.
Перед входом в пещеру им пришлось разобрать завалы из камней и веток, завалы казались нетронутыми после недавних дождей, но довольно свежими, может, пещеру обжил какой–нибудь отшельник или медведь? Но медведи не строят завалов из камней и веток, укрепляя их глиной. Возбужденные споры затихли, как только группа вошла в пещеру, один за одним.
Изумительная техника наскальных рисунков потрясла ученых, заставив их надолго замереть и молча обводить взглядом отрывающиеся изображения. Волшебные узоры, цветы и деревья, неизвестные существа покрывали стены убежища древнего художника. В центре пещеры у стены стояло каменное изваяние, высеченное из большого куска скалы, с виду бесформенное, но тщательно обтесанное неизвестным орудием, оно напоминало контур человеческого сердца размером с самого человека. Археологи замерев оглядывали пещеру. Ни один художник палеолита не мог похвастаться такими детальными рисунками, которые сложным, невероятным образом сочетались между собой, покрывая почти все стены. Изображенные первобытными красками существа носили едва узнаваемые черты фольклора и древней мегафауны, но каждое из них представляло собой что–то фантастическое, многорукое, величественное, рисунки как будто были наполнены силой творчества и вдохновения. Отдельными рядами стояли похожие размерами и строением на людей существа с заметными контурами цветных одинаковых одежд, за их спинами высились деревья с обрубленными кронами и что–то вроде катапульт или баррикад. Над строем существ красовались четыре четкие буквы. Кто бы ни начал роспись пещеры, закончил ее не древний художник.
Святилище выглядело обжитым и пришельцы решили осмотреть расщелину в глубине пещеры, где обнаружили мертвого изможденного нагого человека, спрятанного под медвежьей шкурой. В кулаке, поджатом под щеку, он сжимал несколько алюминиевых пуговиц с надписью и почти стершейся эмблемой «РВСН». На покрытом красками и пылью лице виднелись две дорожки от слез.