Принцесса и художник
Принцесса Венера Королёва приехала в Нальчик в пятнадцать лет. Там её впервые увидел Борис. Он рисовал её портреты на асфальте и жалел, что у него нет миллиона роз, чтобы подарить его Венере. Но в душе Венеры уже был миллион роз, и она мечтала подарить его Борису.
Ему было двадцать три, а ей – пятнадцать, но им удалось удержать свою любовь в целомудрии. Ни в одном моменте этого лета не было пошлости. Они как будто танцевали в хрустальной шкатулке. Когда Венера уезжала в Ижевск, они договорились, что он напишет ей.
Дни Венеры потекли в бесконечном ожидании письма от Бориса. Когда прошли все мыслимые сроки, за которые может прийти опоздавшее письмо, Венера начала беспокоиться. Она нарисовала себе кучу всяких ужасов, но прочнее всех в её воображении встал вариант, что она больше не нужна Борису. Самое главное, она сама не могла написать ему и выяснить обстановку, потому что свой адрес он должен был сообщить ей в своём письме. Каждый день Венера жила с таким чувством, как будто ей вырез;ли без наркоза какой-то жизненно важный орган. Ей было мучительно подсчитывать время, прожитое без писем Бориса. Иногда она со страхом думала: а был ли он, её прекрасный художник? Или она всё себе нафантазировала?
Это случилось, когда у Венеры уже ослабела вера в то, что Борис её напишет. К ней подошёл одноклассник и сказал:
– Королёва, может, сходим в кино?
И в этот момент как будто завёлся какой-то сложный механизм, повлиявший в дальнейшем на жизнь Венеры, потому что она не смогла вовремя его остановить.
Она сходила в кино со своим одноклассником. Потом с другим. Потом с третьим. И так Венера стала встречаться с кучей мальчиков, и враз и порознь, а поводами для расставаний становилось что-нибудь вроде не понравившейся Венере упаковки подарка. Уходили одни – появлялись другие, все были падки на яркую красоту Венеры.
Уже в девятнадцать лет Венеру занесло на вечеринку. Там она тоже активно знакомилась с мальчиками, уже несколько парней записали на руках её телефон и время (причём у всех было одно и то же время и одно и то же место), и вдруг до слуха донеслось: «Боря». Венера резко обернулась.
Борей назвали страшноватого парня с тёмными волосами, растущими вверх. «Чиполлино», – подумала Венера, но потом снова услышала, как его назвали Борей. «Бывают же совпадения!» – мысленно удивилась Венера.
– Когда у тебя день рождения? – спросила она Бориса-брюнета.
Он пожал плечами и назвал число, месяц и год рождения первой Венериной любви, Бориса-блондина. Именно это заставило Венеру написать на его руке то же время и место, какое она писала другим.
На следующий день Венера запланировала сон до двенадцати часов и магазины. Выйдя на улицу, она решила завернуть на место назначенного свидания – посмотреть, кто там есть живой. И она увидела Бориса Шестикантропова, в смысле – Бориса-брюнета.
– Привет! – обрадовано закричал он ей, подошёл и сунул Венере пучок ободранных хризантем. – Я ведь первый успел, да?
Пришлось вести кавалера с собой по магазинам. В перерывах между примерками кофточек Венера слушала рассказы Бориса о детдоме, где он жил раньше, и молча испытывала ужас.
Они стали встречаться. Впервые Венерины отношения с парнем стали прочными. Ей казалось, что теперь так будет всегда.
В самой золотой середине их романа мама Венеры призналась ей, что скрывала письма Бориса-блондина. В понимании мамы, Венера оставила бы её одну ради Бориса, а теперь, когда у Венеры уже есть жених, те письма не имеют большого значения…
Венера прочитала сравнительно старые письма со сравнительно старыми датами. В каждом из них стоял вопрос: «Почему ты не отвечаешь мне?» Потом: «Я тебя презираю». Потом: «Я тебя ненавижу». И кончился этот цикл перечёркнутой крест-накрест фотографией Венеры. С этого времени Венера словно впала в летаргический сон. Находясь в летаргии, она повстречалась ещё с Борисом Шестикантроповым, а потом они расписались в загсе. Пробуждение наступило тогда, когда во время свадьбы с безымянного пальца Венеры упало обручальное кольцо.
– Муж теперь не будет иметь власти над женой, – сказал кто-то. – Примета.
Немного позже Венере случилось ехать в Нальчик. Провожая её на вокзале, Борис сказал: «Я знаю, что ты не вернёшься». Венера тихо усмехнулась – что уж там может такого случиться, чтобы она не вернулась?
Идя по улице Нальчика, Венера не сразу поверила, что прямо навстречу ей шёл Борис-блондин. «Мне это снится?» – пронеслось в её голове. Но реальный и живой Борис шёл к ней.
Во время долгого объятия Венера поняла, что первая любовь стал вместе с тем её единственной любовью. На минуту она даже забыла, что где-то и когда-то у неё был муж. Но, когда Борис ослабил сцепление рук, он подняла на него полные слёз глаза:
– Я замужем, Боря.
Она не задержалась в Нальчике, и в тот же день уехала обратно. На вокзале по-прежнему стоял Шестикантропов, словно он никуда не отходил. Венера подошла к нему и положила руку ему на плечо.
***
Венеру Шестикантропову попросили прочитать стихи на литературном празднике. Первая часть этого праздника состояла из прочтения стихов, вторая – спектакль.
Перед выступлением Венера повторяла текст своего стихотворения, но в голову лезло только то, что надо купить внучкам фломастеры, а то дочка с её вторым мужем уже вообще забыли про существование детей, только на одной Венере и повисла возня с малышками. Под такие мысли не очень-то поучишь стихотворение, но, когда подошла очередь Венеры, она выступила довольно хорошо. Мужчина, сидевший в зале рядом с ней, даже поцеловал ей руку и сказал: «Ваш голос наполнил мир блаженством!»
Да, посторонние люди говорили, что голос Венеры наполняет мир блаженством, а дома совсем другая история. Борис уже совсем потерял соображающие органы. Уже достаточно долгое время он приходит по вечерам навеселе, при этом ревнуя Венеру ко всем, кто рождался и не рождался. Было такое, что он приревновал её к своему такому же пьяному другу. Борис тогда назвал её потаскухой и запустил в её сторону тарелкой с макаронами. В Венеру, правда, не целился. Тарелка попала на кровать.
Было и такое, что Венера просто выгнала Бориса, когда он перешёл уже всякие границы. Ночь он провёл, как бомж, во дворе, а на другой день пришёл к Венере с цветами. Три прекрасных дня они провели в любви, а потом всё пошло обычным чередом. И когда к ним прилетит птица счастья?
Кончился литературный праздник. По дороге домой Венера заскочила в «Канцтовары» за фломастерами для малышек. Когда она вышла из магазина, сзади к ней подскочил какой-то парень, тронул её за локоть, игриво говоря ей: «Девушка! Девушка!»
– Ты посмотри на моё лицо, – сказала ему Венера. – Посмотри, сколько мне лет. Ты же можешь оказаться моей последней любовью. Ты не сможешь отвязаться от меня.
Явно сконфуженный парень отошёл от неё. Венера продолжила свой путь. За её спиной дружки парня хохотали, а он оправдывался: «Да мне со спины так показалось».
Возле дома Венеры её внучки ковырялись в грязи. В квартире никого не было – народ влачил бремя работы. Венера сняла туфли и плащ и пошла в ванную – умыться и вымыть руки. Под ванной лежала куча грязной одежды.
В кухне Венера испустила тихий вздох, увидев, что весь стол заставлен жирной посудой. В некоторых тарелках плавала кофейная гуща. Венера растерянно оглядела кухню и заметила на полу подушку и два одеяла. Ах, да, это она незадолго до сна поссорилась с Борисом и ушла спать на кухню. Венера уже вторую ночь подряд спит на кухне…
Венера сбросила с себя нарядный костюм, надела халат и начала мыть посуду. Для поднятия настроения включила погромче радио. По неопрятной кухне сразу же разлился нежный голос:
– Уехал славный рыцарь мой
Пятнадцать лет назад,
Но на прощанье я ему
Заворожила взгляд.
За сотни рек, за сотни гор
Направив бег коня,
Во всех красавицах с тех пор
Он узнаёт меня.
А с башни время сыплет звон:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон…
Принцесса и цирковой наездник
Леонид был у товарища. Дочка вновь исчезла, написав записку, чтобы её не ждали. Принцесса Анастасия осталась в квартире одна.
Выпало короткое, но счастливое время одиночества, когда можно вспоминать обо всём, что вспоминается, не рискуя услышать посторонний звук. Можно привести в порядок свои сумбурные мысли и вынести из них решение, как жемчужину из мусора.
Жить становилось всё страшнее. В первую очередь потому, что семейная гармония прекратила своё существование. (А вернее, в семье Анастасии гармонии не было никогда.) «Что за мысли у меня появляются?» – спросила себя Анастасия. Если бы её дочка прочитала сейчас эти мысли, она бы сказала: «Мама, ты полная дура или действительно?».
Анастасия не умела сформулировать, что её жизнь с Леонидом окончательно превратилась в рабство. Патологическая ревность Леонида уничтожала в нём трезвое соображение, а главное, уничтожала Анастасию. Анастасия уже не помнила дня, когда она жила без оглядки на мужа. Она не могла ни говорить по телефону с подругами, ни задержаться на работе, чтобы вслед за этим не услышать нецензурную брань Леонида, если она возвращалась домой поздно, Леонид встречал её на лестничной площадке, орал ей: «Где ты была?», при этом матерясь, и вспоминал бесчисленных несуществующих любовников Анастасии. Анастасии в такие моменты хотелось поскорее зайти в квартиру, чтобы постыдный скандал проходил хотя бы за стенами квартиры, а не в маленьком подъезде, где отчётливо слышались все звуки. Леонид швырял хрупкую Анастасию об стену площадки. Если она падала, он никогда не поднимал её, просто оставлял дверь квартиры открытой – знал, что Анастасия всё равно не останется валяться на ступеньках, как-то доберётся до открытой двери.
На территории собственной квартиры становилось ещё хуже. Жизнь Анастасии должна была быть согласована с мнением Леонида. Леонид не позволял ей ходить туда, куда хотелось ей, но не хотелось ему. Когда его что-то не устраивало, а Анастасия ещё пыталась привести доводы в пользу «неустраивающего», он материл её, а она не удерживалась от слёз.
Изредка наступали дни, когда Анастасия, не выдержав, уходила из дома к кому-нибудь из своих подруг. Леонид терроризировал квартиру подруги телефонными звонками, просил у Анастасии прощения, но Анастасия только истерически кричала: «Уйди из моей жизни!» Он дарил ей дорогие подарки. Фантазии Леонида хватало на шубу, украшения, благородные спиртные напитки, цветы. (Он всегда забывал любимый цветок Анастасии и дарил ей множество букетов – от роз до маргариток, среди этих букетов не было только любимого Анастасией гиацинта.) Мало-помалу Анастасия сдавалась и возвращалась домой. В семье какое-то время царило относительное спокойствие, а потом всё возвращалось на круги своя – мат, рукоприкладство, обвинения в левых связях.
Когда Анастасия оставалась на огороде, ей казалось, что она потеряла слух – так непривычно тихо было рядом с ней. Даже воздух становился чище. Анастасия получала удовольствие от временной глухоты, но, вернувшись домой, понимала, что глухота была выдуманной. Как только она переступала порог квартиры, муж и дочка начинали с двух сторон выливать на неё взаимные претензии друг к другу. Без Анастасии они жили, как кошка с собакой, и теперь им становилось легче от того, что кто-то их выслушает. Анастасия пыталась выяснить, что у них произошло, но их объяснения сводились к двум фразам: «Мама, у меня больше нет отца!», «А у меня больше нет дочери!».
С ней они уже меньше отказывались от своих кровных уз – накопившееся в них зло изо дня в день выбрасывалось в Анастасию. В тех случаях, когда Леонид совсем терял над собой контроль, бил Анастасию по лицу и выдавал трёхэтажный мат, дочка выходила из своей комнаты – расстёгнутый халат, косметическая маска и незаконченная причёска в стиле XVIII века – и кричала: «Да вы уже заколебали! У вас совесть есть?»
Большая часть жизни дочки проходила в бешеном ритме и скитаниях по неизвестным местам. Она вскакивала в пять утра по звонку будильника, носилась по всей квартире, ища в родительской спальне свою цепочку, а в ванной – колготки. До семи вечера она исчезала, а в семь часов плюс-минус пятнадцать минут возвращалась домой, спешно переодевалась, заскакивала в кухню, быстро жевала бутерброды, приготовленные Анастасией. Если Анастасия давала дочери советы относительно её жизни вне дома, барышня раздражённо выкрикивала: «Мам, ты дура! Мам, что у тебя с головой! Мам, ты жить не умеешь! Мам…» Но тут дочка кидала взгляд на часы, вскакивала и поспешно убегала из дома, теперь уже на неопределённое время. О ней напоминал только недоеденный бутерброд, испачканный жирной губной помадой.
Дочка не знала, что она – продукт не то сложности личных отношений, не то простого насилия.
Двадцать пять лет назад у Анастасии выдалась ночь, в которую ей не хотелось уже ничего, кроме спокойного сна. Анастасия погасила свет, легла в постель и уже почти засыпала, когда почувствовала, что Леонид выглаживает её тело.
– Спокойной ночи, Лёня, – сонным голосом сказала Анастасия и легонько отстранила его руки.
Он грубо повернул её к себе.
В ту ночь он заснул, а она – нет. Далее была классика девяти месяцев, а потом – создание, которое на данный момент испарилось, оставив на память о себе бутерброд с помадой по салу.
***
Леонид был у товарища. Дочка вновь исчезла, написав записку, чтоб её не ждали. Принцесса Анастасия осталась в квартире одна.
Она наконец решила не мучиться больше. Если она сейчас убьёт себя – она совершит грех, говорят, что там за этот грех человек получает наказание. Но хуже, чем сейчас, Анастасии не будет, да и откуда знать, может быть, наказаний за грехи нет, и вообще, по ту сторону реальности ничего нет, кроме покоя и небытия. Анастасия не оставит записки с громкими словами, она просто прекратит свои страдания. Она даже сделает это не в квартире, а в каком-нибудь незаметном месте.
Анастасия шла в темноту по темноте и под темнотой. Темнота вывела её на узкую улицу, застроенную трёхэтажными домами. Анастасия поглядела на канцелярский нож, который держала в двух пальцах правой руки. Не хватало духу сделать с ним что-то. Анастасия поняла, почему она отошла так далеко от дома – она оттягивала время. Ей было страшно. Но надо же хоть что-то сделать так, как задумывалось…
Сзади кто-то вцепился в руки Анастасии. Длинные ногти слегка царапали ей запястья.
Анастасию держала за руки её подруга. Подруга в то время возвращалась с каких-то танцев-шманцев. Она крепко обняла Анастасию, некоторое время кусала губы, а потом заплакала – сперва совсем тихо, потом всё громче и громче. Когда к слезам прибавился голос, подруга энергичным движением вытерла себе лицо, сразу же вернулась к нормальному состоянию и повела Анастасию к себе домой. Никто из подругиной семьи не среагировал на столь позднее возвращение, да ещё вдвоём с Анастасией. Анастасия о таком могла только мечтать.
Всю ночь подруги проговорили, сидя в кухне.
– Солнце моё, зачем ты это делала? – тихо, но возбуждённо спрашивала Анастасию подруга. – Ты не думала о том, как я останусь без тебя? Я же люблю тебя! Ты стала мне нужна с первого момента нашей дружбы! Не оставляй меня одну, если любишь меня! Как я жила бы после этого? Ты не думала?
Подруга держала Анастасию за руки. Анастасия начала рассказывать о том, как ей тяжело в своей семье. Подруга поминутно менялась в лице. Когда Анастасия прервалась на минуту, подруга стала говорить ей, что нужно уходить от человека, которого невозможно терпеть, а самоубийство не решит проблемы, оно – просто бегство от обстоятельств.
– Но я не могу уйти, – сказала Анастасия. – Это же мой долг…
– Долг перед кем? – спросила подруга. – Перед тем, кто тебя унижает?
– Но ты не знаешь, – возразила Анастасия. – Когда это начиналось, всё было так хорошо… Я никогда в таком не проявляла легкомыслия… Лёня работал цирковым наездником. Он так красиво за мной ухаживал…
– И ты вспоминаешь красивое начало каждый раз, когда он тебя бьёт? – не выдержала подруга.
За окном рассветало.
– Мы сегодня так и не спали, – сказала Анастасия.
– Зато мы говорили друг с другом о важном, – улыбнулась подруга. – А что было бы, если бы мы заснули? Нам приснился бы цирковой наездник на белом коне?
Анастасии становилось всё хуже и хуже, когда она собиралась домой. Что её ждёт дома? Леонид, у которого для неё находятся только нецензурные определения, и дочка с пухлыми щеками и раскрашенным лицом.
– Пожалуйста, думай обо мне, – попросила Анастасия подругу.
Подруга с болью смотрела в её лучистые глаза. Подруга не могла подать Анастасии пример семейного счастья – у неё самой с её мужем от брака остались только общая кровать и общая кастрюля с борщом.
Анастасия сделала над собой усилие, переступила порог подругиной квартиры и пошла туда, где она ни для кого не представляла ценности.
Квартира была пуста. Леонид находился на работе, а дочку всё ещё носил ветер странствий. Анастасия опустилась на диван, закрыла глаза и тут же заснула, уставшая после бессонной ночи. И снился ей цирковой наездник на белом-белом коне.
Посвящение принцессам
Выходят принцессы замуж за колдунов,
Живут посреди темноты и драконов.
А принцы хранят их туфли из хрусталя,
Как в сказке, вздыхают, смотря на них томно.
И ходят повсюду, чтобы найти принцесс –
По берегу, лесу, дорогам, аллеям…
А добрая фея беспомощна и юна,
И уж перестала считать себя феей.
Принцесса и писатель
Желя Котёночкина держала в руке бумажку с адресом Руслана Лесницкого. Константиновича. Желя никогда не обращала внимания на отчество любимого писателя, но сейчас ей предстоит разговаривать с ним. Она пишет научную работу по его книгам. Желя в этом году не поступила на литфак, но на следующий год она должна блеснуть докладом по произведениям Лесницкого. Ей через десятые руки достали его адрес.
– Здравствуйте, – сказала Желя. – Вы – Руслан Константинович Лесницкий?
– Да.
– А я – Желя.
– Очень приятно, – он сказал это столь невнятно, что Желе пришлось переспросить: «Что-что?»
– Мне очень приятно, что вы Желя.
Желя начала рассказывать ему о своём провале, о трудоёмкости научной работы, об уникальности шанса поговорить с автором своих любимых книг…
– Извините, это не ко мне, – прервал её Лесницкий.
– В каком смысле?
– Я не дам вам интервью. До свидания, Желя.
– Но послушайте…
– До свидания, Желя.
Он закрыл за ней дверь. Желя вышла из подъезда, села на лавочку перед домом и заплакала. Не таким, нет, не таким она представляла себе Лесницкого, читая его повести. Хотя, может быть, это вина самой Жели – не надо раскатывать губы ни на что хорошее, не зная об этом «чём-то» ничего заранее.
Наплакавшись, Желя пошла домой. То есть об её месте жительства вряд ли можно сказать «домой». Она вместе с двоюродной сестрой Лёлей жила на съёмной квартире. Лёля и Желя обе бежали из неуютных родительских домов. В данный момент им сдавала комнату бывшая балерина Каролина Николаева. В её квартире было три комнаты, в одной из них, в большой, жили Желя и Лёля, в одной из маленьких комнат жила сама Каролина, а другую маленькую комнату снимал бывший танцовщик – они с Каролиной когда-то, бог знает когда, танцевали в каких-то, бог знает каких, спектаклях. До того, как Каролина начала сдавать комнаты, с ней жили муж и дочь, но сейчас дочь жила со своим спутником жизни, а муж Каролины ушёл к другой женщине. Ирония судьбы: развод Николаевых и свадьба их дочери выпали на один и тот же день.
Принцесса Каролина была очень красивой, всегда нарядно одевалась и укладывала свои роскошные волосы в простые и оригинальные причёски. В любое время дня казалось, что она вышла из розовой коробки с надписью «Barbie». Квартира была под стать её красоте – завешанная картинами, салфетками, веерами и старыми балетными программками, и в каждой комнате есть розовый цвет. Первое условие, поставленное Каролиной, – сохранить в порядке всё розовое изящество. А второе условие – не приносить жертвы на алтарь богини Афродиты, как выразилась Каролина. Первое условие соблюдалось, а второе нарушала Лёля, когда Каролина и Диор были на работе. В такое время в квартире появлялся ушастый мальчик, а Желя уходила читать книги Лесницкого на улице и потом благородно молчала о визите мальчика.
Каролина тоже начала рассказывать о своей жизни…
Когда она только-только начала танцевать, её партнёром в дебютном спектакле был танцовщик Руслан. По сюжету они были влюблены. И в жизни всё получилось точно так же, как в балете. Каролина полюбила Руслана. Он был немного старше её, и у него уже были жена и ребёнок. Но Каролина не считала свою любовь грехом. Когда мир сосредоточен в одном человеке – это не грех, а счастье. Любовь – лучшее, что есть у человека.
Руслан не мог и не хотел противиться нежности, исходящей от Каролины. Она тоже стала нужна ему. «Мой ребёнок, моя соблазнительница», – говорил он ей. Каролина доверчиво позволяла ему целовать свои губы. В такие минуты она забывала о том, как на неё поглядывают в труппе. Но наваждение кончалось, оставалась реальность, а в реальности существовал клубок сплетен и слухов, который, разматываясь, создавал кольцо вокруг Каролины и Руслана. Руслан отражал атаку и против себя, и против Каролины, но народ вынес истину: на каждый роток не накинешь платок.
Каролина никогда не чувствовала, что они принадлежат друг другу. Рядом с Каролиной и Русланом незримо стояла его семья, и Каролина всё время ощущала вторжение в свою интимную жизнь. Настал день, когда они не смогли сблизиться. Каролина оттолкнула Руслана и закричала: «Нет! Не прикасайся ко мне! Сначала ты был с … той, а теперь со мной? Я не хочу так!»
С этого времени их отношения стали напряжённее. Их разговоры всегда теперь сводились к разводу Руслана с женой. Руслан говорил: «Да, я тоже это понимаю, я уже давно всё начал понимать…» Но дальше этого не шло.
А намёки на распутство Каролины становились всё более грубыми и неприкрытыми. И Каролина решила исчезнуть, стать невидимой для всех. Она уехала в другой город, где жили её родители. Целый год она провела одна в своей комнате, а потом её снова потянуло туда, где она начинала свою балетную карьеру – может, на её долю перепадёт свалившаяся с неба партия Раймонды? И в поезде ей встретился человек, похожий лицом на Руслана. Он сразу очаровался Каролиной. Ей, одинокой, становилось легче, когда она смотрела на Николаева – сразу создавалось впечатление, что Руслан с ней, что в жизни не было никаких трагедий, что всё идёт своим чередом. Только с Николаевым было лучше, чем с Русланом – в том смысле, что его не нужно было делить ни с кем невидимым, но стоящим рядом. И предложение Николаев сделал довольно быстро, без задержек в виде проверки чувств, долгих интимных встреч, другой женщины и её и его ребёнка.
После свадьбы Каролина ещё танцевала до рождения дочери. После временного перерыва танцевала снова – до тридцати лет. Дальше преподавала танцы. Её любовь к Николаеву тем временем прошла – то есть стала просто человеческой, а не «мы оба, в сладостном огне друг к другу страстию пылали», как писал поэт. Муж чувствовал это. Ему часто говорили: «У тебя жена – королева», подразумевая конец фразы: «А сам ты – сморчок». Николаев всё время хотел унизить её, чтобы не так сильно бросалось в глаза несоответствие одухотворённости Каролины и примитивности Николаева. Для жены у Николаева существовали только грубые, порой стыдные слова. Будучи пьяным, он обвинял её в совокуплении бог и чёрт знает с кем. Каролина никогда не принадлежала Николаеву, и он всю жизнь трясся, что она уйдёт на сторону. Но она не сделала этого, а сделал Николаев. Каролина задала ему один-единственный вопрос: «Почему?»
– Да потому, что ты не … со мной, а она – …! – был ответ.
Там тоже не было «сладостного огня», было только уродливое слово, обозначающее таинство соития…
Надо бы ещё раз попробовать наведаться к писателю, подумала Желя. Русский авось подсказывал ей, что Лесницкий поможет своей читательнице сделать доклад.
Она снова пришла к Лесницкому.
– Девушка, я вам уже сказал, – раздражённо отрезал Лесницкий, возводя Желе баррикаду из своей руки, упёртой в стену.
– Меня зовут Желя, – напомнила она. – Вам ещё было очень приятно, что я Желя.
– Я должен вызвать милицию, чтобы от вас избавиться? – почти крикнул он. – Уходите сейчас же!
Желя сделала шаг к двери, но у неё подкосились ноги, и она осела на пол. Уж непонятно, натурально ли Желя показала обморок, но Лесницкий тут же рванулся к ней. Видимо, он удовлетворился её трепыханием на полу.
– Девушка! Девушка! – он похлопал её по щеке. – Что с вами? Вы встать можете?
Желя постаралась как можно медленнее открывать глаза, как можно медленнее подниматься, опираясь на Лесницкого, как можно медленнее перебирать ногами, когда он вёл её на кухню. Там она села на табуретку. Стол был заставлен грязной посудой. Для Жели Лесницкий снял кружку с сушилки, открыл кран и начал наполнять кружку водой.
– Я не буду пить из-под крана, – сказала Желя.
– Вы же, кажется, только что были без сознания, – съязвил Лесницкий, но закрыл кран и налил Желе кипячёной воды.
– Я сам привык пить из-под крана, – объяснил он Желе.
– Бактерии же… – Желя сделала глоток. – Чайковский умер от… как это называлось? Палочки Коха.
– Я всю жизнь пью некипячёную, – улыбнулся Лесницкий. – Ещё, как видите, живу и здравствую.
– И посуду хорошо бы было вымыть, – заметила Желя. – Знаете анекдот: «Женское общежитие отличается от мужского тем, что в женском общежитии посуду моют после еды».
Она не знала, как подъедет к Лесницкому со своей работой. Но он неожиданно сам сказал ей:
– Желя, может быть, посмотрим ваш доклад?
Она задавала ему вопросы на тему написания книг – в какой период они писались, откуда возникали темы и было ли такое, что книги переписывались несколько раз. Руслан отвечал на вопросы так, что материала для доклада у Жели набралось порядочно, а как о человеке она ничего не узнала о Руслане. Они долго так разговаривали. Когда Желя, поблагодарив Руслана, уже собиралась уходить, он сказал ей:
– Желя, если я заинтересовал вас как собеседник, может быть, вы придёте ко мне ещё? Снова проговорим о литературе…
Желя с улыбкой приняла его предложение.
Теперь можно только поздравить себя – доклад будет кладезем литературных познаний, им Желя пробьёт себе дорогу к свету. Дома Желя дорабатывала свой доклад.
Танцовщик откровенно заинтересованно глядел на Каролину, при встрече целовал ей ручки, постоянно дарил ей пустячные, но дорогостоящие подарки. Каролина кокетливо вела себя при нём, впрочем, не рассматривая его как мужчину.
Каролина встала, подошла к окну и тихо запела:
– Уехал славный рыцарь мой
Пятнадцать лет назад,
Но на прощанье я ему
Заворожила взгляд.
За сотни рек, за сотни гор
Направив бег коня,
Во всех красавицах с тех пор
Он узнаёт меня.
А с башни время сыплет звон:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон…
Увы, не только за окном
Прошли с тех пор года.
Я жду и только об одном
Тревожусь иногда.
Когда из дальних стран домой
Он повернёт коня,
Во мне самой, во мне самой,
Узнает ли меня?
А с башни время сыплет звон:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон…
А с башни время сыплет звон:
Дин-дон, дин-дон, дин-дон.
Дин-дон…
***
Желя снова пришла к Руслану. Он позвонил ей и пригласил в гости.
Они пили чай на кухне. Стол на этот раз не походил на свалку, на нём царил порядок. Сам Руслан был аккуратно одет, вежливо разговаривал с Желей, улыбался ей, и Желе показалось, что он привлекательный. Наверное, правда, что улыбка красит людей. Временами Желя думала: «Ой, что же я сижу в чужой квартире вдвоём с мужчиной…» Но Желя убеждала себя не искать опасности там, где её нет. К тому же, Руслан не был заинтересован в ней как в женщине. Да, он занимал её интересными разговорами, ухаживал за ней во время чаепития, но ничего большего не было.
Их разговор склонился к теме любви и брака.
– Вам бы хотелось встретить любовь? – спросил Руслан.
– Любовь? – Желя уже не знала, как отвечать на этот вопрос. – Скорее всего, да.
– А если ваша любовь окажется несчастливой?
– Для того чтобы любовь не стала несчастливой, человек не должен совершать ошибок, – сказала Желя. – Я видела много примеров, когда любовь разрушалась из-за ошибок, и сама не хотела бы оказаться в такой ситуации.
– А если ошибка уже совершена? Тогда?
– Ну… Тогда надо эту ошибку исправлять.
– А если уже много лет живёшь с этой ошибкой?
– Знаете ли, совершить ошибку – это, конечно, плохо, но ещё хуже жить по принципу: «Никогда хорошо не жили – нечего и начинать». Следуя этому принципу, люди не могут начать сначала отношения с потерянной любовью. Или живут с нелюбимыми людьми, упорно не желая разводиться. Мне так противно глядеть на эти убогие семьи без любви, где личную жизнь составляют стирка и уборка. Я решила не выходить замуж.
– Вы хотите встретить любовь, но не хотите выходить замуж? Вы – сторонница свободных отношений? – Руслан на секунду взглянул в лицо Жели и прочитал на нём гнев. Этот секундный гнев заставил его поправиться: – Я неправильно понял вас?
– Я имела в виду, – железным тоном произнесла Желя, – что в моём жизненном плане вообще нет мужчины! Я не хочу иметь отношений с мужчинами, они превращаются в тюремство! Если у меня будет истинная любовь, то это хорошо, а если нет – так нет!
– Я вас понял. Вы очень независимы и самодостаточны, такие люди редко встречаются. Если вы ещё не увидели во мне врага, вы могли бы ответить мне на личный вопрос?
– На какой?
– Желя, вы сказали, что не исключаете появления любви. А какой должна быть ваша любовь, если вы впустили её в свою жизнь?
– Я бы вам ответила, если бы эта любовь уже была. А объяснять каноны прекрасного – поверять алгеброй гармонию.
– Поверять алгеброй гармонию… Да, это верно, – вздохнул Руслан. – Когда я встретил любимую девушку, я уже был женат на другой и у нас даже была маленькая дочка. Но мне показалось, что до встречи с той девушкой я ничего не знал о любви, а увидев её, постиг все глубины и высоты чувства. Мы танцевали с ней балетном спектакле… Вы, наверное, думаете, что кроме писательства у меня в жизни ничего не было. Да и я уже не похож на танцовщика.
– Ну, если бы все танцовщики были похожи на танцовщиков… – улыбнулась Желя.
– Её звали Каролина. Она прекрасно танцевала. А я попал в балет, мучаясь выбором профессии. Кроме литературы, мой внутренний мир ограничен во всём, а я метался, ища своё дело. Я и в личной жизни так же метался – между официальной семьёй и Каролиной. Каролина была, как золотое сияние, и перед этим сиянием разрушился серый мир, в котором я был заперт. Было просто невозможно не целовать её, не думать о ней, не переступать грань дружбы. Но я был рабом по жизни. Развалины моего старого мира не отпускали меня, а на работе я боялся сплетен, ходивших о нашей с Каролиной любви. Я никогда не показывал своего страха, но жил с оглядкой на чужое мнение. Сколько грязи лилось тогда на Каролину! Она просила меня уйти от семьи… а вы себе не представляете, что тогда означало бросить семью. Тем более мы с Каролиной работали в театре. Все наши эфирные танцоры спали друг с другом, но если чья-то связь выплывала на свет, таких людей каждый день расстреливали пошлостью. А потом всё стало так уродливо… Я наконец объяснился со своей женой, я сказал ей, что невозможно спасти любовь, которой нет. Мы подали заявление на развод. Я решил, что до развода поживу у Каролины. Вместе бы мы как-то противостояли унизительным слухам, которые нас окружали. Но Каролины больше не было…
– Как больше не было? – вырвалось у Жели.
– Очень просто: она исчезла из труппы, и никто не знал, где она. Каролины со мной больше не было, но вместе с тем она не оставляла меня. Я каждый день чувствовал её присутствие, хотя знал, что рядом – пустота. С первой женой мы всё же развелись. Я общался с дочерью, ведь уход от жены не означал уход от ребёнка. Но она всё больше отдалялась от меня, всё сильнее начинала меня ненавидеть. В двенадцать лет она сказала: «Не приходи ко мне, ты бросил нас с мамой ради этой шалавы».
– А вы не пытались разыскать Каролину?
– Откуда вы знаете? – Руслан слегка удивился. – Было и такое. Я прочитал о ней в газете. Там были две её фотографии: одна такая затемнённая, видно женскую фигуру в танце. Зато со второй фотографии Каролина улыбалась мне. В газете о ней писали под фамилией Николаева. Я достал её адрес по этой фамилии. Я знал, что она не может быть счастлива… под новой фамилией… то есть в браке… вы поняли. И, когда я подошёл к её дому, я увидел её перед подъездом. Её целовал в лоб мужчина. А рядом бегала маленькая девочка. Она цеплялась за них, и тогда они наклонялись и целовали её. Я не вписался в их семейную идиллию.
***
Сегодня, когда она вернулась от Руслана Константиновича, Лёля объявила, что приглашает всех обитателей квартиры на свою свадьбу – два месяца назад она и её ушастый мальчик подали заявление в загс, срок прошёл, и послезавтра – день свадьбы. Танцовщик выразил желание потанцевать на этой свадьбе в паре с прекрасной балериной.
– А можно, я приду не одна? – спросила Желя.
– Желя, кто он? Как ты посмела прятать его от нас? – набросилась с вопросами Лёля. – Наша феминистка Желя нашла себе мальчика!
– Да это не мальчик, – отмахивалась Желя. – Это не мальчик! – восклицала Желя. – Не мальчик! Просто мой друг!
Когда волнение улеглось, она позвонила Руслану и тихим голосом пригласила его на свадьбу двоюродной сестры.
День перед свадьбой прошёл как-то незаметно. Лёля и её ушастый жених вместе с родителями заканчивали последние приготовления к торжеству – по принципу людей, оставляющих важные дела на самый конец. Желя сбегала к Руслану и объяснила ему, что от него потребуется прийти в назначенный срок к её дому и быть рядом с ней.
Позже двум людям казалось, что они не видят шумной свадьбы с бессмысленным праздничным сценарием. Каролина держала под руку танцовщика, а Руслан – Желю, но их глаза искали друг друга. Их взгляды переплетались, и Каролина опускала глаза, а вслед за ней опускал глаза и Руслан. В свадебных машинах они оказались порознь и имели возможность немного успокоить свои разволновавшиеся мысли.
– Ты готов ради меня на всё? – игриво прошептала Каролина танцовщику при входе в загс.
– Да, моя королева, – улыбнулся он.
– Тогда исполни мою волю. Сегодня ты – мой муж Натан Николаев.
– Для тебя – любой твой каприз. Как знать, возможно, я действительно стану твоим мужем.
Каролина старалась казаться спокойной. Всё в порядке, с ней рядом её муж, а если даже сейчас у них нет штампа в паспорте, то – «как знать, возможно», скоро будет.
Их томление (наслаждение от того, что они увидели друг друга, и мучение от того, что, находясь на близком расстоянии, были несоизмеримо далеки, можно назвать лишь томлением) продолжалось вплоть до танцев в кафе. Руслан пригласил Каролину на танец. Каролина пошла с ним танцевать, но не глядела ему в лицо и скованно двигалась. Танцовщик пригласил Желю.– Каролина, вспоминала ли ты обо мне? – спрашивал Руслан Каролину во время танца.
– Сначала вспоминала, а потом перестала. Надо жить настоящим.
– Каролина, я хочу вернуть тебя.
– О чём ты говоришь, Руслан? Ты и теперь, я понимаю, не живёшь в реальности. Я замужем, и у меня всё хорошо. Да вон и мой муж Натан Николаев. Он танцует с девушкой, – Каролина кивнула на танцующих Диора и Желю.
– После этого танца я выйду из зала и буду ждать тебя слева за углом. Если ты ещё любишь меня, ты придёшь.
По окончании танца танцовщик целовал ручки Каролине, умоляя её подарить ему следующий танец. Он никогда ещё не был ей так омерзителен ей, как сейчас.
Каролина брезгливо отстраняла руки от танцовщика, но стояла у стены, не в силах заставить себя сделать несколько шагов по направлению к Руслану, которого она любила, да, любила, любила затаённым уголком души, неподвластным круговерти будней.
Каролина сделала два шага и увидела Руслана. Он обнял её и стал выцеловывать ей висок.
– Пусти меня… – тихо отталкивала его Каролина. – Меня может увидеть муж…
– Он не твой муж, – сказал Руслан. – Я когда-то подходил к твоему дому и видел с тобой Николаева. Я не решился к вам подойти, но я его запомнил. Тем более я уже знаю, что с Николаевым ты развелась, а человек, которого ты сейчас называешь своим мужем, – твой друг.
– Ну да, на самом деле он действительно не мой муж, а с мужем я уже не живу. Я – рогоносица.
– Он не любил тебя, – Руслан хотел добавить: «А я любил и люблю», но не определился, имеет ли он право на такие слова.
– Я вышла за него замуж потому, что он был похож на тебя. Внешне.
– А у меня всё было наоборот. Я развёлся со своей женой, потому, что она ничем не походила на тебя.
– Всё-таки развёлся?
– В день, когда мы подали заявление в загс, я хотел рассказать тебе об этом. И именно тогда ты исчезла…
– Я уехала к родителям.
– А я любил и люблю, – Руслан всё же произнёс этот обрывок фразы, решив, что какое-то право на слова о любви у него есть.
– Что?
– Это слова, на которые я имею право.
Высказывания про право Каролина не поняла. А про любовь – поняла.
В зале Желя танцевала четвёртый танец с танцовщиком. Он развлекал её глупым анекдотом про танец поручика Ржевского и Наташи Ростовой, где Наташа Ростова… в общем, анекдот Диора был не только глупый, но и малокультурный.
196
Загрузка...
