Сказка о нём
Несколько слов
к читателю (а вдруг, и вправду, найдётся кто-то, кто всё это прочитает).
Прежде всего хочу сказать, что все действующие лица вымышлены, и все совпадения с реальными персонажами случайны, хотя и закономерны.
Не стоит искать совпадения с привычными с детства сказками и уж, тем более, со сказочным миром, описанным в оных, ибо и сказки, и наша реальность, и данное повествование находятся, всё-таки, в разных плоскостях. Хотя, порой, они и пересекаются, иногда даже чаще, чем можно себе представить.
Данное повествование находится вне привычного пространства и вне времени, в обычном его понимании, поэтому в нём, казалось бы, и есть некоторые несоответствия, поэтому в нём упоминаются те, кто, по идее, в нём и не может быть упомянут…
Если, прочитав, вы скажете: в этом что-то есть, — я не стану возражать.
Если скажете: это – бред, я соглашусь, да, это – бред.
Вечным странникам – Петру Мамонову и Джонни Деппу посвящается…
Вниз головой
Под утренним небом земли
Встает ярко-солнечный луч
На чистом зеленом листе
Пробуждается жизнь
Ты видишь как в капле росы
Отражается весь этот мир
Устроенный чьей-то заботой
Вниз головой
Мой маленький мир
Падает вниз головой
Мой крохотный мир
Тянет меня за собой
Однажды я перевернусь
Мой мир кувыркнется со мной
И вознесется ввысь
Вниз гловой
Мой маленький мир
Взлетает над бренной землей
Мой крохотный мир
Увлекает меня за собой
( В. Бутусов )
Он не знал, как оказался здесь, в этом мире. Не так давно он был царём, но отрёкся от престола, и подданные отнеслись к этому поступку осуждающе, а он снова стал странником. Но теперь он уже ничего не искал, а, может и искал – себя…
Странник прошел долгий путь и многое повидал.
Да, он не знал того, как оказался в этом мире, да и не задавался он этим вопросом. Он знал, что это просто ещё одна жизнь, — одна из многих, — тех, что прожиты им раз за разом.
Он привык.
Он привык помнить свои жизни.
Зачастую, эта память приносила ему только горечь и боль. Но эти жизни были лишь составляющей, лишь фрагментами всей его жизни.
Бывало, что память подбрасывала ему воспоминания такими разрозненными фрагментами, что он не мог сложить из них целой картины. Но так бывало крайне редко.
Он остановился на ночлег в заброшенном домике, в котором хозяйствовала древняя старушка.
— Ты ешь, мил человек, ешь да слушай!.. – сказала она.
Так уж повелось с незапамятных времен, — почти все считали его врагом, злодеем, бессовестной сволочью. Им и в голову не приходило хоть на миг усомниться в этом. Видно кануло в лету время тех ученых мужей, что не принимали слепо на веру расхожие истины, что старались, — пусть и не всегда успешно, — докопаться до сути вещей. Они пытались — и огромное спасибо им за это. Вообще, расхожие истины — опасная штука, — в них слепо верит большинство обывателей — и сколько горя принесла такая слепая вера…
Итак, вернемся к тому,, о ком говорилось выше.
Он был высок, вопреки мнению многих, — не худ. С юных лет его волосы были цвета стали. Седина это или цвет волос такой — не знал никто. Он обладал пронзительным тяжелым взглядом серых глаз. Он жил, сколько помнил себя, в уединении, вдали от остального мира, в своем маленьком холодном, но таком родном мирке, — в своем старом замке, обнесенном высокими стенами, способными выдержать натиск целой армии. А такое случалось, и не редко, — ибо много было желающих присоединить его плодородные, но запущенные земли к своим. Тем не менее любая их попытка оканчивалась провалом, ибо очень уж хорошо были обучены солдаты его маленького, но верного гарнизона.
Разумеется, потерпевшие поражение начали рассказывать про него всякий вздор,- дескать это он, а не они, начал военные действия, дескать, желает он их земли под себя подмять, — и все в таком ключе — на уровне детского сада. А так как жил он очень долго, то небылицы передавались из поколения в поколение. Бывали, конечно, и отдельные герои – одиночки, — те, кто, то по собственной недалекости, то по долгу службы, а то и из чувства мести, – а насолил он многим за долгие годы, – пытались проникнуть в его владения. Разумеется, они тоже терпели фиаско, что только подогревало азарт прочих охотников. Итак, тот, о ком мы говорили в самом начале, жил весьма долго, – о причинах этого он и сам, пожалуй, лишь смутно догадывался, – и очень уединенно, лишь изредка покидая свой замок — и то, в основном, инкогнито, ибо желающих его уничтожить было немало, а брать с собою большой отряд в качестве охраны не было ни возможности ни желания ни умения этого самого отряда сражаться на открытой территории, не обучил он солдат премудростям ведения такого боя.
Ночью хорошо, — вокруг тихо, даже деревья на ветру, кажется, стараются шуметь потише.
Чушь, конечно, но есть в этом нечто романтичное.
Хорошо ночью, — я люблю когда темно и спокойно.
Я и сам не знаю, почему мне хорошо именно в это время суток.
Хотя,.. ночью хорошо думается, хорошо вспоминается.
Память живет по каким то своим законам, подкидывая то те, то иные картины, и только ночью она мне подвластна.
Я вспоминаю тех немногих, кого я любил, кто был мне дорог.
Где они теперь? — я пережил их всех, и я ещё совсем не стар.
Память давит на плечи и сердце.
Все хотят жить вечно или очень долго .
Глупцы…
Зачем им это?..
А думали ли они, — каково это — жить так долго, что уже забываешь о том, когда ты родился, о том, сколько тебе лет, — каково это, если так и не обрел счастья.
Я об этом очень много знаю.
Память…
Память о тех, кого любил, кого ненавидел, о тех, кому попытался дать счастье и о тех, кого загубил…
Чувства не забудешь, как бы ни старался.
Все это живет в сердце, — и не убежать от этой памяти никуда.
Ты живешь с этим до самой своей смерти.
В моем случае – слишком долго.
Скоро рассвет, и я хотел выйти в мир.
Надо подготовиться…
В моем распоряжении было достаточно средств. чтобы несколько изменить свою внешность.
Но увлекаться не стоило, – в миру моего лица никто не знал,-слишком много лет прошло с момента последней стычки с соседями.
Я надел светлый парик, подрумянил лицо и изменил цвет глаз. – не помню когда и у кого я научился этому фокусу.
Предупреждать о своей прогулке я никого не стал .
По опыту я знал, что и на гарнизон, и на слуг можно положиться, – и бардака без меня не учинят, и если что люлей навешают, –ежели кто сунется, – в общем, вполне самодостаточные ребята пока они внутри замка.
Я спустился в подземелье, откуда потайным туннелем прошел до маленькой двери, замаскированной снаружи дерном, и вышел к большаку, вдоль которого и направился в город.
Мне нравилось иногда бывать в этом городе, хотя он ничем не отличался от множества других, в которых я бывал.
Просто он неуловимо напоминал тот городок из моих снов, тот городок из моей забытой юности, городок, в котором я когда то родился.
Стража у городских ворот хмуро оглядывала входивших, лишь изредка давая от ворот поворот попадавшимся нищим, и те просили милостыню снаружи.
Всех остальных пропускали без вопросов, — как никак сегодня ярмарка, но пока народу было немного ибо, было раннее утро.
На городской площади уже стояли шатры местных и приезжих торгашей. Возле них понемногу начинал собираться народ.
Торговали чем можно и чем нельзя.
Но не это было мне интересно.
Мне нравилось просто смотреть на людей, — что бы там ни думали обо мне, — а мне всегда не хватало ощущения жизни, и меня тянуло туда, где много людей. Мой взгляд привлекла прелестная барышня, стоявшая у шатра с заморскими тканями. Но она не интересовалась ими.
Небольшого росту, кареглазая .
На мгновенье мне показалось, что передо мной та, чье личико стерлось из моей памяти многие годы назад, той, которую я когда то безнадежно любил, когда еще не знал что, буду жить так долго.
Она улыбаясь смотрела на меня.
А я и забыл уже, как надо вести себя с женщинами…
Я выдавил какое-то подобие улыбки.
Я тебя люблю – какие глупые слова.
Как можно что-то чувствовать по отношению к тому, кого не знаешь?!..
Глупость какая-то. Это я о так называемой любви с первого взгляда.
А мне говорили, что в меня влюбились вмиг и навсегда, — не раз и не два.
И мне приходилось слушать эту чушь, улыбаться и вежливо кивать.
А потом говорить – извините, мол, я так не могу, мне нужно сперва получше вас узнать, — лишь бы отвязались, -давайте, увидимся завтра или через неделю, а лучше в следующем году.
Но они все равно будут ходить вокруг, что-то говорить, делать комплименты, а мачеха будет выбирать, кто из них больше мне в мужья подходит.
Мне, вообще, не очень повезло, – мать умерла, рожая меня, а через два года умер и отец, только-только женившись вторично.
Н-да, это только в сказках все как-то просто, — у мачехи свои дочери, а неродную она гнобит. Просто и понятно.
А в моем случае — как-то эдак.
Она, вроде, пытается заботиться обо мне, как о родной, ибо своих детей у нее нет и, по-ходу, уже и не будет, а зазаботить она может до смерти.
И, вроде как, пытается держать в ежовых рукавицах, хотя, по идее, одно с другим вообще не сочетается…
Ее забота происходит из того что так надо. Нет ни желания,ни чувства. Все забота.
Но в ежовых рукавицах у нее получается все же гораздо естественнее.
Впрочем я не в обиде на нее, хоть и прозвала злой мачехой. Правда, теплых чувств тоже к ней не испытываю.
Так что наши с ней отношения находятся в более — менее равновесном состоянии.
И все бы ничего, да удумала она меня замуж выдать!
Мания какая-то, право слово!..
И нашла ведь жениха, соответствующего нашему положению в обществе…
Какому положению?!
Какое соответствие?!
Ну, семья-то, конечно, была богатая у моего отца, да и мачеха не из бедной семьи.
Но, в самом-то деле, – ла-воч-ни-ки!
А она решила выдать меня за боярского сынка.
И ведь договорилась же.
Купились ведь его родители на богатое приданое.
Да и он загорелся видеть меня своей женой.
И почему я так нравлюсь мужикам?!
Вот это-то меня и огорчает.
Ибо я никак за него замуж не хочу.
Впрочем, меня, кажется, никто и не спрашивает…
Но ведь я, на самом-то деле, обычная девушка, и я хочу, чтобы рядом был любимый, хочу родить ему сына или дочку.
Ведь, сколько бы я ни выделывалась, сколько бы ни строила из себя недотрогу, — я ведь, все равно, хочу обычного женского счастья, просто я еще не встретила того, кого смогла бы полюбить, с кем захотела бы этого самого женского счастья, с кем я могла бы чувствовать себя и быть хрупкой, слабой женщиной,
А с другим я не хочу, да и смысла нет, — я же ему всю жизнь испорчу, да и себе заодно, и будут называть меня стервой и другими словами.
Никогда не понимала тех девиц, которые стремятся поскорее устроиться, побыстрее выйти замуж, неважно за кого, лишь бы выйти, потому что пора.
Это ж какая жизнь у них будет?..
У нее не будет желания о нем заботиться, быть ему доброй и верной женой.
А без желания, — это ж по принуждению что ли?..
Кому нужна такая забота?
И ведь не объяснить мачехе, — ну не хочу я пока замуж, не хочу, да и не за кого.
Ну да, ну да, ну да, скоро я стану старой девой и буду никому не нужна, а она не вечна, и каждой женщине нужен муж, нужны семья, дети и т.п.
Да, да, да, все это я уже слышала и не раз, — я все понимаю, но это – моя жизнь.
Моя. И пусть я ошибусь, пусть я останусь старой девой, но решать за себя хочу я или тот, кому я дам на это право.
И никак иначе. Я упрямая дура – может и так. Но я иначе не могу и не хочу.
И пусть мне уже далеко не шестнадцать, – я предпочитаю подождать и с замужеством, и с детьми.
Сходи на ярмарку, присмотри ткани для свадебного наряда. Я хочу, чтобы ты сама все выбрала и была счастлива.
Что характерно, – от платья я должна быть счастлива, а от свадьбы и предстоящей замужней жизни – не обязательно.
Ну ладно, пошла я смотреть ткани. Специально пораньше, чтобы и народу поменьше было, и чтобы потенциальных ухажеров не встретить, – устала я от них, мочи нет.
И что-то новое, вернее, кто-то новый привлек мое внимание…
Он стоял у дерева, опираясь на посох.
На нем был видавший виды плащ с капюшоном, накинутым на голову, как у монахов.
Но он не был монахом, — я это чувствовала, к тому же, у него не было четок.
Он был высок.
У него была фигура старого рыцаря, хотя он не казался старым.
Я не могла понять, сколько ему лет, хоть я и хорошо разбираюсь в возрастах людей.
Отличительные черты, присущие тому или иному возрасту, отсутствовали на его лице.
Ему могло быть и тридцать, и семьдясят, хотя,скорее, лет сорок.
У него был очень усталый вид.
Но то была не физическая усталость, а скорее усталость от жизни, — я чувствовала это.
И у него был взгляд старика.
Тысячелетнего старика.
В этом взгляде было все – мудрость, опыт, боль, любовь…
Любовь?!
Опять это слово!..
Мне захотелось подбодрить его, и я улыбнулась ему.
Он попытался улыбнуться в ответ.
Получилось не очень, но во взгляде промелькнули искорки…
Я даже не поняла, что это было, и что произошло со мной и с миром вокруг.
Я не стала задумываться, но как-то сразу оробела.
Стараясь не показать, этого я подошла к нему…
-Ты смеешься надо мной?
-Нет!- теперь и вправду рассмеялась девушка.
У меня защемило сердце: ну куда ты, старый хрен, баб не видел?!
Красивых девок, что ли, мало повидал?
Но я не мог развернуться и уйти. — было в ней что-то такое,.. что-то, что говорило: если ты уйдешь, то больше никогда не узнаешь тепла.
— А вы не отсюда? Я вас никогда раньше не видела.
-Да и я тебя не видал, хотя, да, я не здешний.
Она продолжала улыбаться, и улыбка так освещала ее милое личико…
Я был смущен и растерян.
-Я – Василиса, – сообщила она.
— А я…- я замялся, — не называть же мне ей свое имя, — напугаю до полусмерти, — хотя это и не имя вовсе, – меня прозвал так зачем-то кто-то.
-Я – Конрад, – покопавшись в памяти, выдал я совсем, было, позабытое имя, которым меня нарекли в стародавние времена мои родители.
— О, да вы совсем не здешний, судя по имени. Хотите, я покажу вам город?
Я не стал отказываться.
Она показывала давно знакомые мне улицы и дома, а я таскался за нею, как влюбленный юнец и внимал ее нежному голосу.
Я таскался за ней и мысленно просил: говори не молчи.
И еще я думал: неужели я еще способен понравиться такому дивному созданию?
Мы провели целый день, бродя по городу, но настал вечер.
— Хочешь сбежать отсюда со мной? – на что я надеялся, дурак!
Но она тихо ответила:
— Да…
— Конечно, я вас совсем не знаю, – продолжала Василиса, – но мне совсем не страшно, – мило улыбнулась она.
Я провел ладонью по ее мягким волосам.
— А тебя никто не будет искать, — отец, мать?
-Я сирота, — у меня только мачеха, мечтающая побыстрее спихнуть меня замуж, да жених, которого она мне и подыскала, – девушка наморщила носик, – в общем, меня здесь ничего не держит.
— Идти придется далеко, не побоишься?
— Не побоюсь, – тряхнула головкой Василиса.
Дремучий лес ночью — это что-то. И девушка, привыкшая к городу, начала робеть.
— Как далеко мы забрели… Кто же вы? – испуганно спросила она, когда мы достигли потайной двери в подземный туннель.
И я назвал ей то имя, которым меня называют…
-Вы… вы… — Василиса побледнела и попятилась.
— Не бойся меня. Далеко не все, что про меня говорят, правда.А тебе я не причиню вреда никогда, ты нужна мне.
Василиса смотрела на меня испуганным котенком.
— Прошу тебя, успокойся. Если ты хочешь уйти, – иди, я не стану тебя держать. Об одном прошу – не бойся меня.
Мне было очень больно от того, что она так боялась меня: меньше всего я хотел вызвать у нее страх, но как боялся я …
Боялся ее потерять, так и не обретя
Я приблизился к ней, протянул руку, коснулся пальцами ее волос, видя, как испуганный котенок становится доверчивым котенком.
— Я больше не боюсь.-прошептала она, глядя мне в глаза.
И я подумал – в моей жизни наконец- то появился смысл.
Н-да, скандальчик в городе получился знатный.
Жених Василисы рвал и метал, — мол, похитили невесту, не могла она по доброй воле от него – раскрасавца, сына боярского, сбежать.
Ну и собрался он невесту вызволять из неволи
Я очень боялась… нет, не его, а, просто… я же никогда прежде не была с мужчной.
Я робела, как маленькая девочка, впрочем, я и была таковою для него. с его-то возрастом…
И это мне нравилось, — и возбуждало невероятно!..
Он был таким… не как другие. Он был особенным.
В нем чувствовалась спокойная сила, и он нисколько не был похож на то чудовище, каким его изображали слухи.
Я доверяла ему, — и это при том, что я не верила никому с самого детства.
Я чувствовала, что с ним и только с ним я могу поделиться своими желаниями и тревогами, только ему я могу поведать свои мечты, зная, что он выслушает меня и поймет.
Ему и только ему я готова была отдать себя всю — без остатка.
Я, наконец, поняла смысл слов «я тебя люблю».
Не сомневаясь ни мгновения, я пошла за ним, я отдалась всем его желаниям — и духовным, и плотским.
Я больше ничего не боялась.
Я любила и сердцем, и душой, и телом, и я была счастлива!..
Что-то я начал стишки пописывать…
Странный симптом.
В глазах бездонных тишина,
Она не знает слов любви.
Ей этой ночью не до сна.
Мы в старом замке визави.
Откуда ты?
Из темноты…
Откуда я?
Из бытия…
Мы полусладкого вина
Махнем бокалов пятьдясят,
Не опьянеем ни хрена.
Мы пьем, пока другие спят.
Мы разбавляем кровь вином.
В ее глазах звучит a’toi…
Все будет самым лучшим сном,
Где для меня живет она.
В глазах сияющих вино
И цвета шоколада взгляд.
Она желает одного, —
Об этом вслух не говорят…
Ее мечты
Из темноты…
Мои мечты
Из пустоты…
И я желаю одного, —
Создать любовь из ничего…
Я нацарапал эту песенку этой ночью…
Я сидел в старинном кресле, чем-то напоминающем трон.
У моих ног, положив свою милую головку мне на колени, уютно устроилась Василиса, разве что не мурлыча от удовольствия, — пригревшись в тепле перед большим камином.
Как ни удивительно, ей было хорошо.
Вся ее поза выражала покой и удовольствие.
Я любовался ею.
Прекрасное создание.
Воплощенная женственность.
Я не знал, долго ли продлятся эти минуты радости или же все закончится ничем. как и прежде.
Не хотелось об этом думать.
Надеюсь. что нет.
Все равно все будет по-другому. ибо не было еще никогда так.
Да, я чувствовал что-то,..
Я не знал, любовь или просто привязанность я испытывал в былые времена.
Может, я просто не позволял себе любить искренно, любить по-настоящему, ибо я знал, что ни одна женщина не проживет столько, сколько живу я.
Как много времени прошло с той поры…
А я уже и забыл, сколько я прожил на данный момент.
Но сейчас все по-другому, и я почему-то не боюсь чувствовать…
Я просто хочу чувствовать нежность к этой девушке, и я не хочу думать о том, что будет дальше, что будет потом.
Мне хорошо.
Василиса потянулась и посмотрела на меня.
-Я и не думала, что вы человек.
Я до сих пор не могу привыкнуть к этой мысли, – улыбнулась она.
— Да, я всего лишь человек.
Не совсем обычный, но я человек.
А что уж там напридумывали обо мне… — народное творчество, фольклор, так сказать.
Я погладил девушку по волосам.
— Видишь, я тоже умею чувствовать. Сам удивляюсь.
— Вы хороший…
— Ну, многие поспорили бы с этим утверждением.
Да и, на самом деле, я не такой уж и хороший, пожалуй…
Для тебя, возможно, и да, а для других – так себе.
Живу затворником, ничем не занимаюсь – ни полезным ни бесполезным. Когда-то я любил турниры, войны.
Я устал.
Я просто очень устал.
Я живу слишком долго.
— В детстве я очень хотела жить вечно, – сказала Василиса, – А наш ребенок будет жить так же долго, как вы, или проживет столько, сколько живут обычные люди?
— Я не знаю. Возможно, будет какой-то компромисс.
— Я бы очень хотела, чтобы он жил долго.
— Ничего в этом хорошего — на самом деле… — я помолчал, – никто никогда не хотел от меня детей…
-А я хочу! – она нежно посмотрела на меня, – я очень хочу родить вам сына. Или дочку.
Всего пять дней прошло.
Всего пять дней, а она уже хочет ребенка.
Хорошо это или нет.
И этого я не знаю…
Буду думать, что хорошо.
Она славная…
Я ни разу не спросил о том, из какой семьи она родом.
Да меня это и не очень-то интересовало.
Вообще, по ее словам получается, что,, как минимум,
— из богатой. Раз жених ее — боярский сынок.
Но я заметил, что она умеет и любит вести хозяйство.
Она замечательно готовит – в кои-то веки мой повар остался не у дел…
Я уже начинал думать, что боярского сынка она выдумала – так, чтобы жизнь мёдом не казалась.
— Вы хотите вина? – спросила она.
— Я всегда хочу вина.
Она все продолжала говорить мне вы, да я и не возражал.
Мне это было как-то даже приятно.
Василиса грациозно встала и пошла к буфету.
Вернулась с бокалом для меня и бокалом для себя.
Я не успел выпить вино, как в дверь постучали.
— Никого нет дома, — отозвался я.
— Мой господин, это срочно! – судя по голосу, это был командующий гарнизоном и это, действительно, было срочно.
— Заходи.
— У ворот стоит войско, – обрадовал он меня с порога.
— Какое еще войско? Совсем с ума посходили!..
Василиса побледнела:
— Это Иван, сын боярский. Жених мой.
— У-у-ё! Да сколько же можно! Ну хоть бы один смог прорваться в крепость, — тогда бы я понял, что – теоретически — шанс у остальных есть, а так… Да прогоните вы его. Сами не справитесь, что ли?
— Конечно, справимся, мой господин!
— Вот и славно…
— Я должна ему все объяснить, – вмешалась Василиса, – Он же думает, что вы меня похитили…
— Оно тебе надо?
— Да. Это будет честно и по отношению к нему, и по отношению ко мне самой.
— Ну, что же, ладно, пойдем, на стену поднимемся, что ли…
Я встал, запахнул кафтан.
— Позови моего оруженосца, – сказал я командующему гарнизоном, –кто его, знает, — вдруг воевать-таки решит.
Они поднялись на крепостную стену. Юная барышня и усталый рыцарь. Она казалась совсем маленькой и хрупкой рядом с Конрадом.
Он выглядел спокойно и величественно.
Под камзолом была надета кольчуга. На перевязи висел узкий меч.
Конрад ободряюще улыбнулся Василисе, – не волнуйся! – и коснулся указательным пальцем кончика ее носа. Она смешно поморщилась и улыбнулась в ответ, но как-то вяло.
— Ах ты, поганый похититель невест!!! – пожалуй это было единственное литературное выражение среди тех, что выдал Иван.
Конрад скривился и покосился на Василису. Н-да… женишок, однако…
— Ты так ничего не понял. Никто меня не похищал. Я сама пришла сюда,- сказала Ивану
Василиса, – Не пытайся меня вернуть. Нас хотели поженить против моей воли. Я тебя не любила никогда, и ты это знаешь, а Конрада я люблю и хочу остаться с ним здесь.
— Я женюсь на тебе, хочешь ты того или нет! – выкрикнул Иван, –Постой! Как ты назвала этого урода? Конрад? Его не так зовут.
— Его зовут Конрад, и я знаю, как вы его зовете, но до этого мне нет никакого дела. И я его люблю, –улыбнулась Василиса, – Поезжай домой, найди себе другую невесту, а меня забудь.
— Я не отпущу тебя! Я не позволю тебе остаться с ним!
— Как же ты надоел… — вздохнул Конрад, – Послушай, я не хочу с тобой воевать. Много было желающих, но никто живым не ушел. А ты иди, иди с миром. Я больше не хочу войны. Возвращайся домой, – устало сказал он.
— Ну, нет! – заорал Иван. Он сделал знак рукой, и десяток лучников пустили стрелы. Василиса вскрикнула.
Двое солдат Конрада упали, сраженные стрелами.
Несколько стрел ударили Конрада в грудь, но кольчуга сдержала удар. Он покачнулся и сжал зубы.
— Тоже мне, эльфы недозрелые, – прошипел он.
— Еще раз прошу: уходи, – он старался говорить спокойно. Ему и вправду больше не хотелось воевать. И он не хотел огорчать любимую женщину.
— Ага, боишься! – заорал Иван, – Ну, нет… А ну, ребята, еще раз!
Еще с десяток стрел взвились в воздух.
Теперь лучники целились только в Конрада. Он едва удержался на ногах. Василиса ахнула.
— Я, конечно, понимаю. что убить меня не так-то просто, – мрачно заметил Конрад, — но не невозможно. Иди в замок, – сказал он Василисе,– Иди.
Девушка послушно покинула стену.
— Ладно, я принимаю вызов, – обратился он к Ивану, – Я буду драться с тобой.
— Э-эй, только по-честному! Снимай кольчугу!
— Ну что ж, справедливо, – вздохнул Конрад. Оруженосец принял кольчугу и кафтан.
Конрад спустился к воротам.
— Отворите, – коротко приказал он.
Окованные сталью тяжелые створки распахнулись.
— Я готов, – сказал Конрад.
Иван приблизился.
— Прикажи своим людям не вмешиваться!
— А они и так никогда не лезут в мои дела без приказания, – ответил рыцарь, но, все равно, махнул рукой солдатам.
Те отошли на значительное расстояние.
— Я готов, – повторил Конрад, обнажая клинок.
По белому, белому снегу иду за тобою
И желтую, желтую песню несу я с собой.
Когда-то мы эти страданья назвали любовью, —
Она приносила нам сладкую, сладкую боль.
Мы все, почему-то, её называли надеждой.
Но разве способна надежда, как вера, любить?
Входили мы в воду, оставив приличья одежды,
Но, в принципе, мы не смогли ничего сохранить.
Спокойствию жизни мы были всегда благодарны,
Но разве поможет оно нам надежду сберечь?
Мы станем искать, — но найдем ли? — надежную пару,
Заметим ли правду вдали – наше сердце сиречь?
Я бы сам не хотел это помнить, но, все же, придется…
После доброго вечера – сразу промозглая ночь.
Разорвала, развеяла все, только сердце не рвется.
Разобрала на части надежду, а сердцу не в мочь.
Я бы все это, может быть, даже запомнил, но только
Я лежал бездыханный на этой проклятой плите.
И, хотя, никого я не ненавидел нисколько,
Но в предсмертный мой час были рядом, по сути, не те.
Я лежал и думал.
Думал обо всём.
Я думал, как когда-то хотел быть великим завоевателем.
Это было очень давно. Я был так молод…
Я мечтал об этом.
Я готовился к военным действиям, к походам на владения соседей…
Я даже собрал неплохую армию наёмников из вояк тех же соседей.
Забавно…
Но дальше этого не пошло.
У меня не хватило духу осуществить свою идею.
Меня посетила мысль: а вдруг я проиграю битву?..
И как-то сразу расхотелось воевать.
Я думаю о том, что слухи о моих начинаниях стали известны моим соседям, и некоторые из них решили опередить меня и напасть первыми.
Да, наверное, это и положило начало пермамнентным войнам с ними.
Я не стал великим завоевателем, зато появились легенды о моём ненеприступном замке.
Я думал о женщинах, которые прожили свои обычные счастливые, но короткие жизни рядом со мной, тем над которым время было почти не властно.
О тех, которые состарились рядом.
Я думал о том, что не обрёл в своей жизни, хотя многое потерял.
А, может быть, я и обрёл многое, но так и не понял этого.
Я думал о Василисе, о том, что она, наверно, искренне любит меня…
Чудесные пять дней, проведённые с самой лучшей женщиной на Земле…
Наверное, ради этого стоило прожить столько…
Я старался запомнить её лицо, её улыбку, её голос, её чудесное тело.
Зачем? Это мне, наверное, уже не пригодится…
Я думал о Василисе.
Как она будет жить дальше?
Моя милая, моя хорошая…
Я лежал и думал.
Сколько я ещё буду думать?..
Я приказал своим солдатам не пускать Василису ко мне.
Я не хотел, чтобы она видела меня сейчас.
Наверное, я зря думал о ней во время поединка с Иваном.
Я думал о том, что всё могло бы сложиться иначе, если бы…
Сослагательное наклонение.
Бессмысленное и бесполезное…
Василиса стояла над поверженным рыцарем. Прижимая ладони к лицу.
Слёзы текли по её щекам, не переставая.
Она находилась в состоянии полной прострации.
Она не заметила, как наёмники ивана накатили волной, тесня ряды солдат Конрада, стараясь захватить бездыханное тело поверженного врага.
Не заметила она и того, как множество рук схватили её поперёк и потащили прочь от замка.
И как забросили её на седло, и поскакали прочь, и как солдаты Конрада оттеснили их, и как подняли на носилки и унесли в замок, – она ничего не видела…
Право слово, я не знал, как быть дальше…
Иван, должно быть, увез Василису куда — нибудь далеко – далеко, — ведь я провел без сознания
несколько дней, пока мой организм регенерировал.
Удар мечом в сердце все ж не шутки.
И я стал старше выглядеть.
Пожалуй, намного старше.
Каждое ранение, полученное мною за мою долгую жизнь, отнимало у меня какое-то количество лет.
И, чем тяжелее ранение, тем старше я становился физически.
По общечеловеческим меркам, до того, как получил от Ивана удар в сердце, я выглядел лет на сорок.
Теперь же я постарел лет на двадцать.
Я ни разу в жизни не получал подобных ран.
А все дело в Василисе.
Я думал о ней во время поединка, думал о том, что она будет расстроена, если я убью Ивана, впрочем, я и сам не хотел его убивать.
Мне нужно было найти ее.
Но как она отнесется к тому, что увидит перед собою старика?..
Хотя, ее же не оттолкнуло и не особо испугало знание о том, кто я такой.
Но одно дело видеть рядом с собой сорокалетнего мужчину. и совсем другое – шестидесятилетнего.
Ладно, хоть, не восьмидесятилетнего.
Ведь она наверняка уверена, что я убит.
Интересно, ей грустно, или я для нее только мимолетное чувство.
Она ни разу не сказала, что любит меня.
Может, я и не имел права войти в ее жизнь и, может, теперь нужно оставить все как есть, если она считает меня умершим.
Так пусть же она живет дальше, как все нормальные люди.
Кто знает, может, Иван — не такой уж плохой вариант для нее.
Может, он любит ее, а его грубость — всего лишь порождение его страха.
Но я хочу ее увидеть, — хотя бы только увидеть, чтобы быть уверенным, что она может без меня жить дальше.
Я всё забуду в одночасье,
И станет мир намного чище.
Я обрету покой и счастье, —
Одно из многих, многих тысяч.
Я запою о том, как просто
И бесшабашно я летаю,
О том, как я целую звёзды
И беззаботно отдыхаю.
Я всё забуду и, конечно,
Уже не вспомню о тебе я,
Паря над миром бесконечным
И лишь себя в душе лелея.
Я всё забуду, да, конечно,
Забуду и тебя, но только
Я буду вечным, вечным, вечным,
Да только это всё без толку.
И хоть, для многих неприметный,
В полях бесчувственного сердца
Я буду верить беззаветно
Тебе, в тебя, как в своё детство.
Я всё забуду, ну, конечно!..
Я не могу забыть, — не смею…
Всё то, что было, – было вечным.
Я лишь тебя люблю, лелею.
Высокий старик пришел в город, в котором жили и Василиса, и Иван и убедился в том, что это было в прошлом.
Иван покинул город, прихватив с собою Василису.
Куда он подался, — не знал никто.
А мачеха его любимой. по-просту, не пустила его на порог.
Он стремился к Василисе, хотел, хотя бы, просто ее увидеть.
Он сидел на деревянном крыльце трактира с кружкой крепкого вина, уже пятой, и думал.
Смеркалось.
Трактир уже закрывался, а он все пил и пил вино, нисколько не пьянея.
Города, города, города…
Новый день, новый час – новый город.
Города, города, города…
Я, как будто, спускаюсь под гору.
За спиной – города, города…
Ноги стёрты, и мысли не быстры.
Впереди – города, города…
Чувства, мысли, эмоции – чисты.
Города, города, города…
Я гонюсь за мечтой или, может,
Я хочу в городах, в городах
Отыскать себе новую кожу?..
Я люблю города, города…
Мне их образы сердце тревожат.
Никогда, никогда города
На надежду не станут похожи.
Города, города, города…
Я забуду вас.., нет, не забуду.
Никогда, никогда, никогда
Не увижу ни счастья, ни чуда.
Я даже не представлял себе, куда Иван мог увезти Василису.
Я блуждал уже почти семь месяцев по городам и весям.
Благо, что, перед тем как отправиться в путь, я взял с собою мешочек с драгоценными камнями.
В пути я не знал нужды, ибо в любом городе ювелиры их покупали за большие деньги, так, что мне бы их хватило на долгие годы странствия.
Грабители меня не волновали, — без сдерживающих факторов, вроде нежелания показаться кровожадным Василисе, от них бы мало что осталось.
Да и мешочек был заговоренный, — он как бы есть, но его как бы и нет.
Я уже готов был вернуться домой, но всё равно что-то тянуло меня вперед.
Желание увидеть Василису, – вот что влекло меня.
Уже была поздняя весна.
Я оставил в каком-то трактире свой теплый плащ.
Я входил в очередной город, на что-то надеясь.
Как говорил когда-то один мой знакомый: надежда – глупое чувство.*
Не знаю…
Маленький, я бы сказал, — миниатюрный -, городок, но чистый и опрятный.
Я забрел в первый попавшийся трактир выпить вина и послушать разговоры завсегдатаев, — вдруг, что полезное услышу, – и уже потом отправился бродить по улицам.
Лавки, лавки, лавки…
Дома, дома, дома…
Скучно…
И вдруг, у бакалейной лавки, я увидел знакомые черты.
Я, наконец-то, нашел тебя.
Василису заслоняли другие покупатели, но я узнал ее профиль, ее глаза.
Покупатели немного переместились, и я увидел ее.
Она почти не изменилась, только во взгляде появилась печаль.
Меня захлестнули ревность и боль, как говорят, — сердце упало, – когда я увидел ее большой живот.
Но я тут же постарался успокоить себя, – она говорила о ребенке тогда, на пятый день…
Наверное, она тогда и забеременела.
Женщины как-то это чувствуют…
Судя по всему, она вот-вот должна была родить.
Наверное, она ощутила мой взгляд, — она посмотрела на меня.
Несколько секунд неузнавания.
Ее личико осветилось счастьем, и, с радостным криком, — Конрад! — она побежала ко мне, насколько ей позволяло ее состояние.
Как это было бы прекрасно!..
Я, было, сам поверил в это, но, — увы!
Это было лишь в мозгу, затуманенном убойной дозой вина.
И это все, на что я могу рассчитывать, – прожить минуты своего счастья только во сне?!
Я шел и шел дальше.
Я понимал, что я что-то упускаю, но я не мог понять, — что именно.
Могла ли она сбежать от Ивана?
Могла ли она остаться с ним?
Наверное, что бы я ни говорил, мне было бы трудно смириться с тем, что она может быть счастлива с другим, привыкнув к мысли, что меня больше нет.
Но я стремился к ней, не смотря ни на что.
Я шел, как, когда-то, бежал герой одной из древних легенд Форрест Гамп, но его цель была где-то в глубине его души, была почти не осязаема.
Моя же — лежала на поверхности сердца и была вполне материальна.
Я шел, шли дни, шли месяцы, шли годы…
Шли годы, он менялся, он становился собою прежним.
Он становился холодным и неприступным, как и его замок.
Он стал еще более жестким, нежели был раньше.
Он обучил свой гарнизон ведению боя на открытых пространствах, да так хорошо, что за две недели его маленькое войско завоевало три близлежащих города и пополнилось наемниками, пожелавшими воевать под началом рыцаря Конрада.
Его солдаты не разоряли покоренные города, они вели себя достойно по отношению к поверженным противникам? — не позволяли себе убивать мирных жителей, насиловать женщин, грабить и мародерствовать, ибо знали, как относится к этому их военачальник.
Где ночует наша память?
Где ночует наша боль?
У седого мирозданья
Для всего один пароль
Если в жизни наслаждаться
Извлечением мечты,
То однажды, может статься,
Сердце потеряешь ты.
За пределами иллюзий
И за гранью суеты,
Может, в ворохе аллюзий,
Свет мой, где ночуешь ты?
Где ночуешь? с кем? и долго ль?
Или только в этот миг?
Правда, это всё без толку, —
Глянь, ведь я уже старик.
В наших душах скрылась память,
Скрылся свет твоей мечты.
Что поднимет?
Что раздавит?
Где и с кем ночуешь ты?
Нет ни капельки сомненья,
Ни мгновенья суеты.
Я – за гранью самомненья.
Где же, где ночуешь ты?
Из любви к любви – коснуться,
Может быть, всего на миг
И от счастья не проснуться,
Всё же я — давно старик.
Наслаждаться тем, что дали,
Как ни странно, не привык.
Я хочу,чтоб мне сказали:
— Я люблю тебя, старик!
Они рассказывали обо мне черт-те что, — вот пусть и получают воочию героя своих рассказов.
Не я все это начал, не я.
Я истратил семь лет на поиски Василисы и Ивана, но они как в воду канули.
За это время я успел потерять почти все жизненные силы.
Я понимал, что долго не протяну, но меня приютил старый ведун, живущий за пределами земель.
Он сосредоточил мои оставшиеся силы в хрустальном шаре, многократно их усиливающем.
Он отказался от драгоценных камней и от всего, что я мог ему дать.
— Если ты сможешь стать счастливым, хотя бы в конце своей жизни, считай, что достаточно отблагодарил меня.
Хрустальный шар хранился, замурованный в подземелье, под руинами моего замка, который я сам и разрушил, чтобы не было желания вернуться.
Я шел по городам, покоряя их один за другим, многократно увеличив свою армию, но это не причиняло мне никакого удовлетворения.
Иной раз я готов был бросить все и уйти из мира навсегда, но моя любовь к Василисе и слова ведуна держали меня на плаву.
Я не помню, как звали этот маленький город.**
Я располагался в ратуше, ставшей мне на время резиденцией.
Я вышел на площадь и уселся в кресло у ворот.
Жизнь города текла, как обычно.
Бродили зеваки, предлагали свой товар лоточники, бегали дети.
Откуда-то справа появилась группка из трех человек.
Девочка лет восьми – девяти и две мамки-няньки.
Увидев меня, обе низко поклонились и что-то шепнули девочке.
Она настороженно подошла ко мне и сделала книксен.
— Как тебя зовут, дитя?
— Софи…
Я вздрогнул.
Девочка заулыбалась.
Этот взгляд, эта улыбка…
— Дяденька, а я вас знаю…
Меня всего трясло.
Камердинер, видя мое состояние, налил бокал вина.
— Очень может быть, – шепнул он, подтверждая мою догадку.
— Кто твоя мама? — Спросил я девочку.
— Она- дочь Базилины Корвино, – вмешались мамки-няньки.
Неужели я нашел ее, неужели я пришел туда, куда так стремился, неужели мой путь, наконец, окончен?..
— Моя мама много вышивает, и она вышила вас, — сказала Софи, – только там вы не такой старый.
Ну, спасибо…
— Передайте госпоже Корвино, что я хочу её видеть, – сказал я мамкам-нянькам.
Я встал и ушел в свою резиденцию.
У меня голова шла кругом.
Дрожащими руками я налил и выпил вина.
Базилина…
Василиса…
Помнит ли меня ее сердце?
По общечеловеческим меркам, прошло уже много времени.
Ночь…
Моё любимое время…
Вокруг тишина…
Фонари на улицах почти не светят.
Зато у меня в комнате горят три свечи.
В бутылке — мое любимое вино.
Я пью уже пятую и не пьянею.
Пустые бутылки кто-то уносит, стоит мне допить до дна.
Ночь…
Она так же устала, как и я…
Ночь – моя вечная верная любовница…
Ночь…
И именно это время выбрала Василиса, чтобы прийти ко мне.
Не заскрипела дверь, не скрипнула половица под красивой ножкой, — она подошла ко мне и опустилась на ковер у моих ног.
Она ничего не сказала, а просто обняла мои колени.
Вот оно, – счастье…
«Скажи мне,птица, что такое счастье и далеко ль отсюда до него…»** — спел когда-то тот, у кого я учился искренности.
— Я разучилась плакать. Прости, я так долго была уверена, что ты погиб… Вот видишь, теперь я говорю тебе ты… Я растила нашу дочку, а потом, когда узнала, что ты жив и начал войну против всех, я решила, что тебе не до меня. Я ошибалась?
— Ты даже не представляешь, насколько… Как Иван?
— Я давно сбежала от него, – улыбнулась Василиса.
Она стала старше, ее красота была теперь зрелой.
Ей уже около тридцати. Она немного поправилась за эти годы, и её это красило. Она стала ещё более женственной, более мягкой…
Но, при этом, более сильной.
— Ты постарел, мой рыцарь.А я видела тебя во сне.
Я стояла у бакалейной лавки, а ты чуть в стороне, — и смотрел на меня…
— Я знаю, я был там во сне.
— Наутро я родила нашу дочку. Я назвала её в честь тебя.***
Я провел ладонью по округлой щечке Василисы, всё такой же нежной и по-девичьи упругой.
Но мои пальцы почувствовали непонятную неровность.
Авасилиса вся сжалась.
Было темно, и я не видел, что это.
Я скользнул пальцами вдоль.
Сердце замерло.
Я понял, что это.
Это был шрам.
Длинный, вертикальный, во всю щеку.
Старый шрам.
— Откуда он, — спросил я .
Василиса молчала
Потом, едва слышно, сказала:
— Это Иван, нагайкой, когда я сказала, что беременна от тебя… Он был в бешенстве…
В бешенстве был я …
Как посмел этот ничтожный хам, эта мразь поднять руку на мою любимую!..
— Я уничтожу его. Я раздавлю эту суку!..
— Не надо, — прошептала Василиса, — он и так давно стал никем. – мало что может быть хуже этого.
Он не смог вынести того, что я не его. Он решил. Что я повелась на твоё богатство, на твоё могущество…
— Я вовсе не богат.
Моё богатство – это иллюзия.
Всё моё богатство, в то время уместилось в мешочек, который я взял в дорогу, когда отправился вас искать.
А могущество – ещё большая иллюзия, – его, по-просту, нет.
Это вот сейчас что-то подобное начинает появляться, да и то – это, скорее, видимость, я же воюю за идею, а не за власть..
— Он думал по-другому, — вздохнула Василиса. – он стал искать способы быстро разбогатеть и добиться влияния. Он занялся алхимией. Это оказалось слишком сложно для него, что и неудивительно. Его мозг не выдержал. Тогда я и смогла убежать от него. Я должна была скоро рожать я была очень слаба, но у меня хватило сил уехать, чтобы родить и вырастить дочь. А он сошел с ума, он только и делает, что ищет древние сокровища, и больше ни до чего ему дела нет. Оставь его, пожалуйста, он давно не в себе…
Василиса, видимо, и пришла в темноте, чтобы я не увидел шрама…
Бедная моя девочка, и такая сильная…
Другая могла бы выйти замуж, — хоть за того же Ивана.
Или полюбить какого-нибудь другого молодого человека, раз уж я, как бы, погиб…
И проблем у неё было бы меньше, и ребёнок бы рос в настоящей семье… И родила бы она ему ещё деток.
А она потеряла восемь лет своей жизни, своей юности, посвятив себя любви ко мне и дочке…
И она не предала меня, она избрала иной путь, более сложный, зато она осталась честна перед собою.
Ну и передо мной.
А что я мог ей дать?
Я, человек, которого все боятся и, по инерции, ненавидят.
А теперь ненавидят и по делу, — сколько я подмял под себя городов и областей!..
Сколько, в сущности, зла я им причинил…
Красивую жизнь я не мог ей дать.
Впрочем, всё что ей было необходимо, — это быть рядом со мною.
В этом для неё и есть счастье.
Я хочу дать ей его.
Она заслуживает всего самого лучшего в этой жизни.
Я не знал подобных женщин в своей жизни, никогда , и это логично, — она одна такая…
Милая моя девочка…
Я наклонился и поцеловал её туда, где тянулся длинный шрам.
— Я стала уродиной, — прошептала она.
— Нет! Нет! Ты самая красивая, самая лучшая!.. Я люблю тебя, я люблю твой шрам. Ты всегда будешь для меня самой – самой. Спасибо тебе за то, что любила меня все эти годы.
Василиса смотрела мне в глаза, едва улыбаясь:
— Глупый!.. Как же я могла не любить тебя! Ведь ты стал для меня всем!.. Я любила тебя в нашей дочурке, когда думала, что тебя больше нет на свете!..
Я прижал её к себе, мою любимую девочку…
Её улыбка стала очень тёплой, задумчивой и немного грустной.
Во взгляде отражалось пережитое.
Я понимал, что она испытала много больше, чем рассказала мне, но я не спрашивал её о том, — пусть придёт время, когда она сама захочет этим поделиться.
Она моя.
Навсегда…
— Правда она красавица?
— Она похожа на тебя, – я погладил Василису по голове.
Она поцеловала мою ладонь.
— Я люблю твои руки, — они дарили мне счастье.
Ты больше никогда не потеряешь нас, – меня и Софи…
— Я прекращаю войну, мне больше ничего не нужно, когда вы со мной.
На руинах замка Конрада бесчинствовал Иван.
Непристойная брань не затихала ни на мгновение.
Иван размахивал киркой.
Он искал сокровища.
Его так бесило то, что по его мнению Конрад увел у него невесту, что он хотел хоть что-то отнять у него, — хоть мелочь украсть.
Он безумствовал уже вторую неделю.
Он уже перекопал всё, до чего дотянулся, но он все равно продолжал орудовать киркой.
Наверное, где-то грунтовые воды подточили камень, а, может, строители допустили ошибку, — кто знает, но под ногами Ивана разломились плиты. и он провалился под землю.
Оклемавшись. он зажёг факел и осмотрелся.
На подиуме из обсидиана лежал хрустальный шар.
Впрочем, это был не совсем шар, – он был немного вытянут с одного конца, и этим немного походил на яйцо.
Довольная ухмылка появилась на лице Ивана.
Он подошел поближе и вгляделся в бездонную глубину хрусталя.
Там мелькали какие-то лица.
Иван присмотрелся повнимательнее и. к своему ужасу, увидел Конрада и Василису, — в объятиях друг друга.
Он завопил дурным голосом и обрушил кирку на хрупкий хрусталь.
. . . Баба-Яга замолчала и вытерла платочком глаза.
— Он был вашим другом? – спросил странник.
— У Конрада не было друзей, – помолчав, ответила она, – и у меня их нет…
— Он умер тогда?
— Конечно, ведь вся его сила была в хрустальном яйце… А потом молва выдумала и утку, и зайца, и медведя, и сундук на цепях, — на высоком дубу… И Ивана героем сделала…
— А что стало с Василисой и с их дочкой, — Софи?
— Да кто ж их знает, – улыбнулась Баба-Яга, – слышала я. что дочурка унаследовала долголетие отца… Да ты кушай, мил человек, кушай, — одними разговорами сыт не будешь, А как, бишь, зовут-то тебя? Запамятовала я что-то, совсем старая стала.
— Меня называют Дунадан …*****
Странник переночевал в доме Бабы-Яги, а ранним утром отправился в путь.
Переходя вброд речку, что текла неподалеку, он увидел купающуюся девушку удивительной красоты.
Она не завизжала и не попыталась чем-то прикрыться, а стояла перед ним – нагая, прекрасная, черноволосая, с глазами цвета стали.
— Кто ты? – спросил Дунадан.
— Я — Бабы-Яги дочка, – улыбаясь, ответила она.
— Как зовут тебя, красавица?
— Софи.
Странник тоже улыбнулся, но чему-то своему.
— Будь счастлива, Софи! – в его глазах промелькнуло узнавание. Он продолжил свой путь:
— Будь счастлива, дочка!..
* Цитата из произведения Макса Фрая.
** Бедная птица, — Наутилус Помпилиус.
*** Скажи мне,птица, — песня В.Бутусова.
****Конрад (Conrad) герм. – мудрый;
Софи (София, Софья) греч. – мудрость.
*****Дунаданом называли Арагорна.
191
Загрузка...
