Планета №771/56 (местное название – Болхиа). Военно-производственный объект СССР «Заря-21». 29 апреля 2339 г.
Ближе к вечеру Титов решил свободное время роты с толком – прочесть личному составу лекцию об истории стрелкового оружия. Интеллектуальное развитие бойца тоже обязанность командира роты. После сеанса психологической разгрузки Титов пригласил подразделение в оружейную комнату, где, помимо оружейных шкафов, был оборудован еще и небольшой тир. Для наглядности он решил использовать сегодняшние трофеи, — захваченный пистолет и небольшой компактный автомат местного производства, взятый из ущелья.Титов не мог избавиться от мыслей о смелом парне-болхиианце, жалел, что не уговорил или не заставил его последовать на базу землян. Хороший ведь пацан, пропадет ни за грош! И так непонятно, в чем душа держится!
Разложив свою сегодняшнюю добычу на небольшом передвижном алюминиевом столике, Титов стоя перед столом, объяснял бойцам премудрости устройства местного огнестрельного оружия, параллельно описывая историю развития оружия XX века на Земле.
— Итак, товарищи, перед нами – типовые образцы компактного огнестрельного порохового оружия! — говорил Титов, демонстрируя бойцам трофеи. – Начнем с пистолета. Местного названия я вам, к сожалению, не сообщу…но устройство данного оружия мы сейчас рассмотрим. Начнем с боеприпасов. – Титов нашел в нижней части рукоятки пистолета рядом с антабкой небольшую кнопку, сдвинул ее пальцем, вынул обойму. – Итак, основой любого порохового оружия является унитарный патрон. – Он вынул один маленький медного цвета цилиндрик с закругленной пулей, поставил его на столик. За спиной капитана работал голопроектор, сопровождая объяснения командира изображениями, графиками и таблицами.
— Никакое пороховое оружие не будет стрелять, внезапно, без пороха, — главной метательной силы. Вы видите так называемый унитарный патрон, в котором гильза с определенной мерой порохового состава составляют единое целое. Унитарные патроны на Земле получили распространение во второй половине 19 века, сначала в Северной Америке, а потом и во всем мире, хотя впервые идею унитарного патрона предложил еще француз Самуэль Жан Паули в 1812 году. Соответственно до этого оружие заряжание оружие было раздельным и осуществлялось через ствольную часть, что превращало стрельбу в настоящее издевательство и позволяло самым лучшим стрелкам тех времен осуществлять один – максимум, два выстрела в минуту. Изобретение унитарного патрона позволило повысить скорострельность для самых неподготовленных бойцов до 8-9 выстрелов в минуту, и значительно упрощало процесс заряжания. Делов-то, — набрал патронов, поместил и в обойму или в магазин, и стреляй! Впоследствии будет изобретено автоматическое оружие, которое в течение XIX, XX и XXI века будет только совершенствоваться. Появятся образцы, способные выдавать несколько тысяч выстрелов в минуту, создавая самый настоящий ливень из пуль. Но и расход боеприпасов в этом случае значительно возрастает..
— А как осуществляется выстрел? – спросил кто-то из солдат.
— Обратите внимание на патрон, — Титов взял боеприпас, показал бойцам его тыльную часть. – В донной части патрона имеется капсюль. Видите вот эту точку? При нажатии спускового крючка пистолета приходит в движение курок… Так, секунду… — Командир взял в руки сам пистолет, сдвинул в сторону рычаг на рукоятке, потянув на себя затворную раму, сдвинул и снял ее, обнажая внутренние механизмы. – Вот этот рычажок, видите? – Курок, если пистолет самовзводный, двигается благодаря спусковому механизму. Курок, немного отодвигаясь назад, производит удар по ударнику, а ударник с пружиной в свою очередь, бьет по капсюлю. Капсюль создает искру, которая мгновенно поджигает пороховую смесь в гильзе. И она взрывается. Под действием этого маленького взрыва метательный снарядик – пуля, — вылетает из ствола, и летит в цель. При выстреле также выделяются пороховые газы, которые стабилизируют механизм, а возвратная пружина, — здесь она удобно размещается вокруг ствола, как, например, у пистолета Макарова, — если затвор свободно ходит, как здесь, возвращает раму на место, после того, как стрелянная и уже бесполезная гильза выбрасывается через затворное окно. На место стрелянного патрона тут же встает новый, благодаря пружине в обойме. Демонстрирую…
Титов собрал пистолет, вставил обойму, сдвинул предохранитель вниз. Перед ним появилось небольшое окно, за которым, в конце длинного углубления зала виднелась черно-белая мишень. Капитан передернул затворную раму, прицелился на вытянутой руке. Солдаты сморщились, ожидая громкого звука выстрела.
Бамкнуло… Перед стволом пистолета на секунду вырос широкий лепесток пламени, потом пошел дым. Запахло чем-то резким и едким. Звякнула, вылетев прочь, стрелянная гильза. Титов приблизил изображение на экран, — пуля попала в отметку 8. Потом опять разрядил пистолет, убедился, что в патроннике не осталось патрона, сделал контрольный «щелк» в потолок и подобрал гильзу с пола.
— Вот так… Ограничимся единственным выстрелом, боеприпасов осталось пять патронов, сама обойма рассчитана на семь. Еще один боеприпас прежние хозяева уже в кого-то использовали. Кстати, пороховые газы создают и силу отдачи, а у этого оружия она довольно мощная. Калибр — 8,72 миллиметров. В те далекие времена слово «калибр» означало диаметр разреза ствола. Скорость полета пули составила …так-так… 460 метров в секунду. Не плазмат, конечно, но для уровня 19-20 веков это очень хороший показатель для пистолета. Так, теперь очередь за автоматическим оружием!
Титов взял автомат, извлек магазин, передернул затвор, сделал контрольный щелчок в сторону мишени. Не без усилий открыл ствольную коробку, отжав вниз цевье-рычаг. Продемонстрировал бойцам механизмы оружия.
— Автоматическое оружие. Автоматика газоотводного типа с отводом пороховых газов через отверстие в стенке ствола. Запирание канала ствола осуществляется путём перекоса затвора в вертикальной плоскости. Перекос происходит путём взаимодействия наклонных плоскостей на затворе и затворной раме. Газовая камора — без возможности регулирования. Общая масса 5, 2 килограмма со снаряженным магазином, калибр – 7,34 миллиметра. Темп стрельбы, — ну вот сейчас сами попробуем…
Титов собрал оружие, вставил на место магазин с патронами и дал короткую очередь. Опять завоняло пороховыми газами.
— В магазине, кстати, всего двадцать пять патронов. Маловато… Минута при таком темпе стрельбы, и ты никто. Как говорили древние: «Гнев – кратковременное оружие»
— Получается, каждый стрелок был ограничен количеством патронов, которые брал с собой?
— Совершенно верно. А много в любом случае на себе не унесешь. К тому же чем дальше, тем больше становилось автоматических систем, которые поглощали патроны, как голодный ящер. Соответственно, в каждой мало-мальски значимой битве, на каждой войне, подвоз боеприпасов – первостепенная задача снабжения. Никаких батарей, никаких аккумуляторов, и, разумеется, никакой самоподзарядки, патроны-то из воздуха не появляются, в отличие от, например, водорода, гелия или углерода. И, да, вплоть до двадцать первого века, — никакой компьютерной начинки, никакого программируемого оружия, никакого сопряжения с баллистическим компьютером. Чисто голая механика, металл и химические смеси. Да, и защитных полей тогда тоже не было, они появятся только в двадцать втором веке.
— Товарищ капитан, если самые интенсивные мировые конфликты приходятся на двадцатый век, то какие же тогда потери были в воюющих армиях? – спросил самый молодой двадцатилетний солдат в роте, рядовой Касымов.
— Огромные! Исчисляющиеся сотнями тысяч, а то и миллионами, — ответил Титов. – Да и нужно сказать, что большая часть армий в те времена была призывной, то есть подневольной. Солдат, каким бы умным, добрым и образованным человеком он не был, считался просто расходным материалом, который в реальном бою проживет несколько минут. Конечно, были военные профессионалы, имеющие конкретную специальность, но их доля в типовой армии девятнадцатого – двадцатого века не превышала двадцать – тридцать процентов. Остальная часть – буквально рабы, одетые в мундир, «пушечное мясо» — меткое и мерзкое выражение того времени. Понятное дело, что солдаты не горели желанием служить в такой армии, поэтому их туда буквально загоняли силой. Представляете, в те времена существовала уголовная статья за дезертирство, за которую вполне реально можно было получить несколько лет лишения свободы в скотских условиях. Понятно, что психологический срез старинной призывной армии был другим, — в ней царствовали высокопримативные маргинальные личности с психологией преступников. Главные качества — злость, умение встроиться в жесткую дикарскую иерархию, держащуюся на грубой силе и подчинении и унижении собственного же товарища, жестокость, скрытность, наглость, свирепость и умение зубами вцепиться в свой кусок. Армии того времени, если не брать профессиональные подразделения, больше напоминали отстойники люмпенов, и вопроизводили они таких же люмпенов. Обычными явлениями в такой армии были ранения и смерти, полученные в стычках со своими же товарищами по несчастью. А также инфекционные заболевания, алкоголизм, наркомания, гомосексуализм, многочисленные психические расстройства. Ну а день, когда солдата после использования отпускали домой, на гражданку, если конечно, остался жив, был одним из самых значимых праздников в жизни человека! Это все равно что раба отпускали на свободу. Если в развитых странах все же военное руководство стремилось блюсти какой-то порядок и увеличить долю специалистов-контрактников, то в слаборазвитых до этого дела никого не было. Офицеры зачастую относились к своим солдатам, как к живым роботам, и могли привлечь бойцов для решения своих личных задач, — например, для строительства личной усадьбы или уборки урожая на полях.
— Вот, вы поняли в какое райское время вы живете?! – хмыкнул кто-то из сержантов, — А здесь кому-то ассортимент столовой не нравится! Вас бы в те века!
— Разумеется, в условиях настоящей войны всякая шелуха зачастую отсеивалась, и на первый план выходили лучшие качества, — мужество, благородство, товарищество и взаимовыручка, патриотизм и самопожертвование, — решил смягчить краски Титов. – Иначе не было бы нас сейчас, не было бы такого количества героев, на поте и крови которых и стоит наша страна, да и вся цивилизация. Негодяи в условиях боя жили плохо и недолго. Но количество жертв в любом случае исчислялось тысячами, а то и миллионами в больших войнах.
— Тащ капитан! – поднял руку Голованов. – А как все же возникло лучевое оружие?
— Хороший вопрос, товарищ сержант! – улыбнулся Титов. – Но поставить меня по данной теме в тупик не удастся, я по ручной стрелковке Индустриальной эпохи диссертацию защитил! Итак, тысячу лет на Земле длилась эра порохового оружия, которое постоянно совершенствовалось. И казалось, что лучше и проще ничего и придумать нельзя. Однако люди все же предчувствовали наступление новой оружейной эры. Конечно же, первыми предвосхитили появление принципиально новых образцов вооружения фантасты и футурологи. В фантастических романах Индустриальной Эпохи фигурировало лучевое оружие, которое поражало героев разрушительной силой и мощью. Ну и, разумеется, каждый сочинял, кто во что горазд. Так, в романе английского писателя-фантаста Уэллса «Война миров», написанном еще до Первой Мировой войны, представлена ситуация, когда на Англию начала двадцатого века нападают некие выдуманные марсиане, похожие на головоногих моллюсков. Они обладают «тепловым лучом», которым сокрушают армии одним росчерком и ставят всю цивилизацию на грань гибели. В романе уже нашего, русского фантаста Алексея Толстого «Гиперболоид инженера Гарина» главный герой использует нечто вроде современного лазерного или, скорее, плазменного излучателя.
Аудитория взорвалась смехом. Воины смеялись, хлопали по плечу и подначивали единственного настоящего марсианина в подразделении, — Артура Спенсера, высокого и худощавого, как каланча, уроженца марсианской республики Элизий, входящей в Союз Советских республик.
— Вот ты чем, Марс, в отпуске занимался?!
— Зачем Англию порушил?! Это сколько же ты за воротник закладывал?! Вот как дебоширить надо!
— Обычно участковые жалобу на место службы присылают, а тут целую книгу написали!
— Куда щупальца дел, головоногий?!
Спенсер усмехнулся, скрывая легкое смущение. Самое лучшее средство справиться с насмешками, — не показывать неловкости и посмеяться вместе со всеми над собой, сохраняя лицо:
— Сдал государству! Зачем мне много щупальцев? У меня одно есть, мне хватает!
Фраза настоящего марсианина в третьем поколении вызвала взрыв гогота. Титов тоже посмеялся вместе со всеми:
— Все, хорош, поржали, и будет! Товарищ Спенсер, да, в те времена слово «марсианин» было не обозначением места проживания, а синонимом какого-то диковинного существа из другого мира. Так что вы в те времена были бы настоящим инопланетянином, чуждым и непонятным!
Когда хоровой жеребячий гогот утих, капитан продолжил экскурс в историю:
— Так вот, в любом фантастическом романе или повести тех времен путешественники по другим мирам бегают с лазерными, плазменными или ионными пистолетами, мазерами или бластерами. Кстати, само слово «бластер» опять же изобретено фантастами, и в настоящее время используется в обиходе благодарными потомками. Вслед за мечтателями к делу подключились производственники. Первые образцы промышленных и боевых лазеров появились еще в двадцатом веке, но были они громоздкими и маломощными. Все упиралось в отсутствие мощных и компактных источников энергии, поэтому создать ручное лучевое оружие с достаточной убойной силой долгое время не могли, или получалось что-то громоздкое, дорогое и нерентабельное. Кстати, что такое лазер по сути своей? Концентрированный луч света, который имеет свойство рассеиваться, особенно в атмосфере. Долгое время лазер вообще считался исключительно оружием безвоздушного пространства. Надо еще напомнить попытки использовать ускорение магнитным полем метательных снарядов, — поищите в Сети, если будет желание что такое Пушка Гаусса или рельсотрон, например. И, наконец, только после Всемирной Энергетической революции, когда были изобретены компактные мощные батареи, запасающие мощность целых стационарных электростанций, мечты о ручном лучевом оружии стали воплощаться. В 2052 году в США была изобретена первая лазерная винтовка современного типа со страшной по тем временам дальностью боя в двести метров. Ну а в начале двадцать второго века взялись за плазменные и ионные проекты. Так что сейчас мы можем с уверенностью сказать, что эра порохового оружия, продлившись почти тысячу лет, завершилась, и мы с вами перешагнули на новую ступень. За что все-таки нужно сказать спасибо нашим предкам, которые в условиях войн, революций, нехватки ресурсов и тирании властей все же находили силы творить, изобретать, бороться и приближать будущее…ну, для них будущее, а для нас настоящее. И, как говорится, низкий поклон за то, что они тогда избежали всемирной войны и уничтожения, и мы все здесь можем сидеть и философствовать. Все, товарищи! Я иссяк! Всем спасибо за внимание! Напоминаю, — завтра зачет по физухе! Кто не сдаст, не дай бог, с первой или второй попытки, в течение недели, контракт будет расторгнут, имейте в виду! Очень не хотелось бы с кем-то из вас расставаться, парни! Порядок зачета я доводил до личного состава еще месяц назад. Рота, встать!
Бойцы дисциплинированно поднялись. После команд «Вольно» и «Разойдись» воинство стало покидать оружейную комнату, задвигая стулья. Титов погасил проектор и начал собираться.
— Голованов, автомат положи в сейф. Завтра его надо будет отправить в запасники на хранение. У нас там уже несколько сотен стволов, хоть музей открывай! Еще одно произведение искусства!
— Есть. Сергеич, а пистолет куда?
— Пистолет я потом сам занесу…
Титов солгал. Пистолет ему понравился, и он собирался оставить его себе, как сувенир. В этом не было ничего сложного и противозаконного, — трофейное оружие, за редкими исключениями, сваливалось в кучу (разумеется, без боеприпасов), не регистрировалось и никуда не заносилось. Оно по определению считалось почти что металлоломом и не представляло для землян никакой ценности, кроме как источник металла или химических элементов. После накопления определенной массы оружие пойдет на переработку. На Земле и в колониях по рукам населения ходило немало старинных образцов огнестрельного оружия, обозначенного историческим или коллекционным. Некоторое еще даже работало. Запрета на ввоз огнестрельного оружия с других планет для военных также не существовало, хотя Верховный Совет Федерации уже давно грозился прикрыть эту вольницу.
— Степан Сергеич, в шахматы не хотите партейку? – предложил Голованов.
— В старые или новые?
— В новые. До ужина время скоротаем.
— Почему бы и нет? Врубай!
Сержант нажал несколько кнопок, и перед ними появилось трехмерное изображение шахматного куба. Новые шахматы космической эры отличались от старых классических: там было больше фигур и вместо плоской доски использовалось трехмерное виртуальное пространство. Так что фигурами можно было ходить не только по плоскости, но и вверх, и в стороны. Сами шахматы скорее напоминали действия небольшой эскадры, а фигуры имели вид космических кораблей различных классов.
— Дежурный по роте на выход! – раздался голос электронного дневального.
— Кого там черт принес? –Титов поднялся из-за стола. – Подожди пока с шахматами.
Он вышел из оружейки. Перед ним на пороге возник командир танкистов капитан Ристич, — коренастый короткостриженый брюнет-культурист:
— Здраво, славяне! Куревом не богаты? Дефицит по нынешним временам! – усмехнулся серб. – Я все скурил данас, осталась одна пачка.
— Я же некурящий сам! – пожал плечами Титов. – Леха, у тебя нет? Сербу можно.
— Голованов нехотя вытащил из заднего кармана начатую пачку, протянул ее танкисту, чтобы никто не видел:
— Только, товарищ капитан, это государственная тайна!
— Да, разумеется – обрадовался Ристич. – Хвала тебе от души, Алексей, потом сочтемся!
— Так ты у графини нашей попросил бы! – сказал Титов, улыбнувшись. – Она вон всех своих транспортников куревом снабжает!
— Стеллу-то?! Так они не вратились еще! Я был там. Корабля нема! Я ее сам жду, она мне нужна.
— Что-то случилось?
— Та не, они задржао на бази у федералов! Что-то там с погрузкой намешали.
— А тебе зачем Стелла, если не секрет? – спросил Титов
— Так жду! Отношения у меня с ней! – запросто ответил Ристич.
— Так-так, а вот с этого момента поподробнее! – заинтересовался капитан-десантник.
— Нет, ты не так разумеешь! – в ответ захохотал серб. – У нас с ней обоюдно користни, товарни отношения!
— Винишком барыжите ?!
— Так! Она ведь вино делает на своей планете! И мой отац има виноградники в Воеводине! Вино делает, ракию, коньяк! А у них ледено период на планете, ваздух суровый, частые похолодания и засухи! Она и просила мене семена морозоустойчивого винограда. Так я ей и хочу передать семена, взятые в Београдском институте генетики! А од ней семена перламутрово грожде! У нас в Воеводине пойде на высадку. Размена!
— Скажи пожалуйста… Вина потом нальешь продегустировать? У них вообще на Гуриассе вина хорошие, помню она нас угощала! – мечтательно прикрыл глаза Степан, закладывая руки за голову, будто желая заснуть!
— Конечно, нема проблема! Степан, выди, пошептаться треба!
Они отошли в коридор, к пульту, и Илиа по большому секрету сообщил ему, — сорока на хвосте принесла информацию из штаба, что командование заинтересовалось инцидентом в горах, и очень хочет вызвать Титова на ковер для беседы.
— Тоже мне! – скривился Титов, — Я им и запись операции отправил, и рапорт. Что им надо еще? Сами что ли святоши?
— Не знам. За что купил, за то продал. А ты, Степа, имай на уму! У федералов кипеш после стрельбы на бази! Сейчас любой эпизод гледать будут под наноскопом!
— Спасибо Илья! Буду иметь в виду.
— Давай. Нема на чему!
Ристич пожал руку и вышел. Титову стало вдвойне погано на душе. Еще только не хватало душевным стриптизом заниматься перед Иоффе, или, того хуже, перед Ковуном. Скорее всего, гэбист бучу поднимает, хочет задницу прикрыть.
— Капитану Титову! Срочно прибыть в штаб! Повторяю… — объявил автомат-дневальный.
— Тьфу, бля! Поиграли в шахматы. Голованов, остаешься за меня! Я в штаб, мне предстоит damnatio ad bestias!..
…Титов решил не тратить время, а просто телепортировался к штабу при помощи портативного устройства. Вообще врачи категорически не рекомендуют пользоваться телепортами без крайней необходимости, ибо сами устройства наносили определенный вред здоровью. По словам специалистов, один сеанс мгновенного перемещения укорачивал жизнь человека на четыре дня. Конечно, в экстренных ситуациях, когда на кону стояла жизнь человека, или выполнение важного задания, выбирать не приходилось, но когда можно не пользоваться такими аппаратами, медики рекомендовали передвигаться по старинке. Но когда же русский мужик соблюдал правила безопасности ради своего здоровья?!
Степан нервничал и не хотел долгого ожидания неприятного разговора. А он будет неприятным, сто процентов. Уж скорее бы, ожидание казни страшнее самой казни.
Вечерело… Операторы купола снизили освещение, как и полагалось вечером. Тихо шелестели липы у четырехэтажного здания, выкрашенного в огненно-красный цвет. У главного входа, через который входили-выходили военные и гражданские сотрудники, на флагштоках едва шевелились от слабого ветерка флаги СССР и Земной Федерации Обитаемых Миров. На огромном экране демонстрировалось изображение земных пейзажей под классическую музыку. Титов узнал Пятую симфонию Бетховена. «Так судьба стучится в дверь». Ну что же, музыка в тему…
На входе робот-контролер просканировал документы Титова и сообщил, что его ожидает полковник Иоффе на четвертом этаже. Титов, предвкушая тоску от предстоящей беседы с начальством, поднялся на лифте к указанному лобному месту. Робот-секретарь смерил его электронным глазом.
— Добрый вечер, капитан Титов, — проворковал мягкий и противный металлический голос. – Ожидайте, вас вызовут. Я доложу о вашем прибытии. Ориентировочное время ожидания – около десяти минут.
Титов уселся в кресло ожидать. Робот-секретарь опустил окуляр и занялся своими делами, что-то печатая.
В приемной не было ни души. Стены желтого древесного цвета напрягали глаз, как и любая казенная обстановка. Кресло казалось неудобным и категорически не хотело подстраиваться под посетителя. На экране над дверью транслировали новости из Москвы, но, как обычно, без звука. Титов погрузился в свои невеселые мысли.
Спустя пару минут дверь начальственного помещения поднялась, и из кабинета вышла хрупкая изящная Изуми Сайто в своем повседневном майорском кителе с разноцветными наградными планками на груди. Она держала в руках электронную папку, в которой что-то сосредоточенно искала. Похоже, она пыталась отправить по почте какой-то документ. Лицо ее было злым и озабоченным, губы сжаты, глаза казались заплаканными.
— Вот, получите ваш отчет по заявке! – ожесточенно прошептала она на интерлингве неведомому оппоненту. – Теперь вы и ваша подопечная, надеюсь, довольны?!
Она подняла глаза и увидела Титова. Смущенного Степана ноги сами подняли из кресла. Сайто замерла на месте и покраснела, как маков цвет.
— Здравствуй, Степан!
— Изуми? Здравия желаю, товарищ майор!
— Зачем так официально…
— Потому что мы на службе.
Они так и застыли на несколько мгновений, глядя друг на друга. Потом женщина с майорской звездой, машинально поправляя форму, спросила:
— Я очень рада видеть вас, товарищ капитан. Вы к полковнику?
— Так точно, на живительные процедуры.
— Я поняла… — Сайто опустила глаза и заторопилась к лифту.
— До свидания, — Титов, абсолютно обескураженный, медленно опустился в кресло. Вот этой встречи он избегал, как мог. Но прятаться друг от друга вечно на таком небольшом объекте все равно бы не получилось.
Дверь опять распахнулась, и на пороге, пыхтя как бегемот, показался Ковун. Оглядевшись, он увидел Титова:
— Степа, буквально пять минут, ладно? Сейчас примем! Дай пару тяг сделаю, и начнем!
«Ну, все понятно!» — подумал Титов. – «A priori, уши нашего гэбэшника торчат из кабинета начальства. Точно, он раздул трагедию, чтобы себя прикрыть! И сейчас мне предстоит Казнь Египетская! Без КГБ наш Царь Давид и по нужде не выйдет».
Капитан встал, привел в порядок форму, как перед строевым смотром. Он уже ожидал приглашения, как вдруг хлопнула дверь, и в приемную быстро вошел темнокожий мужчина средних лет в темной рубашке и серых брюках. Это был Джозеф Лурье, заместитель командующего по юридическим делам и связям с общественностью. Он же официальный представитель Европейского Союза в составе Федерации на советской базе. В руках он держал кипу бумажных листов. Майор, подобно графине Жю Сет, где возможно, старательно игнорировал военную форму, предпочитая неброскую удобную гражданскую одежду.
— Здравствуйте, Степан, — протянул Титову руку европеец, протискиваясь к кабинету. – Простите, я только спросить, на пару мгновений! Прямо сейчас выйду, слово француза!
Титов и рта открыть не успел, как торопливый европеец прошмыгнул к кабинету Иоффе. Дверь поднялась и тут же закрылась, поглотив Лурье с бумагами.
Впрочем, спустя минуту, он действительно вышел с довольным видом.
— Фу! Спасибо за понимание! И эти дела мы решили! Не смею мешать, товарищ капитан!
— Что там? – Титов кивнул на дверь полковничьего кабинета. – Товарищ майор, как там настроение начальства?
— Уфф, так себе, прямо скажу! – усмехнулся европеец. Он тоже говорил по-русски с акцентом, но его речь была гораздо чище и тверже, чем русская речь той же Жю Сет.
– Сегодня опять буча была! Бедная Сайто, опять ее,… как это по-русски…замучили!
— Что, опять графиня? – спросил Титов
Лурье по-заговорщицки огляделся и вполголоса сообщил капитану:
— Если бы! Иванникова атаковала Сайто похлеще эскадрильи штурмовиков! Только между нами… До сих пор нет заказанных медиками лекарств, а заявку санчасть в материальный отдел отправляли еще в марте, вот наша валькирия с красным крестом и устроила тут вторую Терранскую битву! Стекла в окнах дрожали! Иванникова пообещала в округ пожаловаться лично на Изуми и на весь отдел. Иоффе тоже попал под горячую руку, вы же Ирину Геннадьевну знаете, она дьявола в аду в котел загонит, если захочет! Вот они сейчас номер этой заявки искали, чтобы в санчасть отправить.
— Не слишком ли у нас большая концентрация сильных женщин на один квадратный километр? – съязвил Степан
— Согласен! – кивнул Лурье. – Я не удивлюсь, если они тут седьмую волну феминизма поднимут и священную войну нам, мужчинам, объявят. У нас в Европе что-то похожее уже было в двадцать первом веке.
— Когда же уже эти волны о берег-то разобьются?! — Титов хотел еще что-то сказать, но в этот момент робот-секретарь пригласил его на расправу.
— Ну все, — нервно усмехнулся капитан. – Как там писал поэт Стального века: «Пожелай мне удачи в бою!»
— Желаю удачи! – Лурье по-товарищески пожал ему руку.
— …Товарищ полковник, капитан Титов по вашему приказу прибыл! – отрапортовал Степан, войдя в кабинет.
— Проходите, Степан Сергеевич, садитесь, — пригласил его за стол Иоффе, что-то записывая в своем блокноте.
Титов сел за стол, сняв головной убор. Напротив как ни в чем ни бывало, восседал Ковун и тоже что-то записывал световым пером на поверхности виртуального планшета.
— Здравствуй, Степа, — поднял глаза Павел Андреевич на капитана. – Курить будешь? Извини, Дэвид Аркадьевич, ничего, если я в твоем кабинете покомандую?
— Давай, Павел Андреевич, чувствуй себя, как дома, — махнул рукой Иоффе.
— Не курю, товарищ подполковник, — сухо ответил Титов.
— Вот это правильно! Хоть кто-то у нас здоровье бережет! А в роте у тебя покуривают бойцы, только честно?
— Не могу знать, товарищ подполковник. Все проинструктированы о запрете курения при отсутствии медицинского документа.
— Правильно, — одобрил чекист. – Я бы тоже никого не выдал. Но учти, спрос с тебя, как с комроты, если кого поймаю.
— Так точно, — согласился Титов.
— Степан Сергеевич, инструктаж провели в роте по приказам?
— Так точно, товарищ полковник. Сразу по возвращении.
— Отлично. Теперь к главному. Степан Сергеевич, мы пригласили вас, чтобы вы прокомментировали сегодняшнюю операцию по захвату ракетных установок, — сказал Иоффе. – Особенно меня интересуют ваши действия с пленными.
«Началось!» — подумал капитан. Ристич был прав, спасибо ему за предупреждение. Титов немного успел подготовиться, прорепетировать ответы на наиболее вероятные вопросы. Но все конечно же, пошло не так:
— Я выслал вам видеоотчет операции и рапорт. Я там все описал. По поводу ракет…
— По поводу ракет, все ясно, вопросов нет, – прервал его Ковун. – Тут ты все сделал грамотно, грех жаловаться. Два беспилотных ракетных аппарата, управляющихся по радио, в обеих боевые части по 50 килотонн. Старинные плутониевые бомбы. Скажи, Степа, а ты зачем начал в гестапо играться? Пацана этого под автомат ублюдка поставил зачем? Просто, мотивация твоя мне непонятна?! Да, кстати, по технике противника еще ремарочка, — аппараты старые, еще времен Очаковской и Покоренья Крыма, а вот бомбы, — новой сборки. Где-то осуществляется производство плутония до сих пор.
— Привет нашей разведке, Павел Андреевич! Степан Сергеевич, у нас возникли вопросы. Вы ведь понимаете, что данный поступок можно трактовать с разных позиций, — сказал молодой полковник. – Особенно, если кто-то захочет показать это с невыгодных нам всем позиций. Про то, что случилось на базе «Йеллоу Форт-14» вы в курсе, товарищ капитан?
«Вот вы куда копаете?! Хотите меня под прокуратуру подвести что ли?! Особенно, Ковун старается, ему, видно, после происшествия у федералов нужно работу показать по борьбе с подобными проявлениями.. Это же не по пустоши лазать, сиди себе в кабинетике и стряпай дела!» — с ненавистью к чекисту подумал Титов. А вслух ответил:
— Мне все это известно, товарищ полковник. И я не понимаю, с каких позиций вы хотите трактовать мой поступок. Или, виноват, есть какие-то предпосылки, чтобы трактовать его как-то по-особому?!
— А ты не ершись, Степа! – строго сказал чекист. – Если ты намекаешь на что-то нехорошее, нас бы здесь много народу сидело бы. В том числе и такие важные бояре с вот такенными звездами на погонах, перед которыми я – ягненок! Это мы с тобой по-людски разговариваем, а там разговаривают по-другому.
— Я бы не хотел, чтобы вы поняли мои слова превратно, — продолжал Иоффе. – Жаль, что вы пока не располагаете к конструктивной беседе. Но, понимаете ли, в чем дело… На основании предоставленных вами записей, можно предположить, что вы … практически наслаждались этим процессом. Очень хотелось бы ошибаться, поэтому я и спрашиваю вас, — какова была мотивация ваших действий? Каков практический смысл? Cui podest malum?
— Я?! Наслаждался?! – Титов посмотрел на него, как на человека, который обвинил бы его в краже конфеты у ребенка или в домашнем насилии? – Или я вас неправильно понял, или вы меня хотите маньяком выставить?!
— Вы извините меня конечно, Степан Сергеевич, но на основании анализа вашего поведения у меня возникли очень странные выводы. – Иоффе говорил ровно, спокойно и уверенно, глядя прямо в лицо Титову. – Ваши действия, когда вы ставите одного человека, над которым имеете власть, пусть и нашего противника, в положение «жить или умереть», не пресекаете девиантные враждебные действия одного из членов группы, а даже в какой-то степени стимулируете их, рождают подозрение, что вы наслаждались властью над человеком. Говорю вам это в глаза. Если я не прав – опровергните это!
— Это неправда! – вспыхнул Титов, – Я хотел подтвердить действия противника, у меня не было времени на беседу с ним в мягком кресле, а это – противник, которые только что хотел бомбить нашу базу! На то чтобы леденцами его угощать, у меня не было ни времени, ни возможности! Я солдат, а не психолог!
— Вы не солдат, вы офицер! Советский офицер, офицер Федерации Земли! И никого угощать от вас не требуется. Вы должны быть бесстрастны и спокойны. Вам нужно было допросить противника? У вас в вашем оборудовании имеется устройство «Хризантема» направленного излучения. Включите его, и они вам через минуту сообщат и свои намерения, и цели-задачи, и еще по секрету сообщат пару фактов из своей личной жизни, вплоть до тайных сексуальных фантазий! Куда они направлялись бы после этого, вам скажет космическая разведка, да и они бы в своей исповеди вам раскрыли! Кстати, этой информации мы не получили, что тоже минус, — какая группировка их направила. Практического смысла в ваших действиях не вижу! Объясните мне, может, я ошибаюсь?! Про имитацию расстрела живого человека, который не представлял никакой угрозы — это вообще особый разговор. Это наслаждение страхом и беспомощностью человека и своим превосходством над ним?
Иоффе, всегда тихий и корректный, был беспощаден. И, самое интересное, Титов понимал, что в чем-то петроградец может быть и прав. Да, он действительно испытал целую гамму чувств, какой-то непонятный эмоциональный прилив во время этой сцены. Что он, псих, получается, которому нельзя оружие в руки давать?! Иоффе говорил не заученными казенными фразами, не передавал чужие мысли, которые ему мог передать более сильный и влиятельный Ковун, не инструкции сверху по бумажке, а свое личное понимание ситуации, которое еще надо подумать, как опровергнуть. А ведь про худощавого молодого питерского «пиджака» с погонами полковника частенько пошучивали в курилках, что он, как слаломист на спуске, лавирует между мнениями Ковуна, Кецолькоатля, Лурье и Сайто. Вот тебе и слаломист!
— Я хотел убедиться в том, что среди этих людей…среди солдат противника есть те, кто близок нам по степени морально-нравственных ценностей.
— Зачем? Что вам это дало?
— Наверное, хотел убедиться, что они не просто безликий противник, а живые люди, которые заслуживают … более пристального внимания.
— Да мы и так знаем, что они живые люди! Кто в этом сомневается?! Несомненно, в глубине души многие из них не такие уж дикари. Они когда-то жили в городах, ходили на работу, имели профессию… Тогда тем более странно ваше поведение! – Иоффе продолжал гнуть Титова в дугу. – Мне почему-то кажется, что и в их глазах вы нам очков не добавили. Да и нужно ли устанавливать с ними близкие контакты? Общество аборигенов в полном техническом и моральном упадке, зачем они нам? Мы здесь выполняем свои задачи. И в поисках братьев по разуму не нуждаемся. Вам нужны их психограммы? Посмотрите. Вон у меня и Павла Андреевича несколько папок от федералов на границе, они с ними близко работают.
— И потом, с чего ты взял, что его мораль близка твоей? – сказал Ковун. – Воля и упорство не обязательно показатель морали. Мало ли было смелых и волевых людей в истории, но конченых уродов в плане нравственности. Может, он отморозок, — сейчас храбро смотрел в дуло автомата, а вернется домой, и будет приговоренных убивать? Как тогда быть с моралью?! Может, он банально под наркотой был, и ему все по хрену было?! Есть разные стимулирующие вещества, не обязательно превращающие человека в идиота. И ты это должен понимать не хуже нас.
— Иными словами, вы хотите сказать, что я психопат?! – возмутился капитан. – Вы знаете, я не считаю их дикарями, но вот уж не думал, что вы будете столь щепетильны и гуманны к противнику! А когда они там друг друга режут, стреляют, травят газами, жрут, они помнят о гуманности?! Когда атакуют нас атомными бомбами, нас или друг друга, они сильно помнят о гуманности?! А с наших бойцов спрос, как с ..
— Так то – они, а то – мы, — изрек чекист, подняв указующий перст. – Избитая фраза, но так и есть. С нас и спрос другой.
— Никто вас психопатом не называл! — в голосе Иоффе уже звенели нотки раздражения. – По крайней мере, я не имею права называть вас так, потому что это уже диагноз. Это может сказать только врач. Но ваш поступок одобрить я не могу категорически! И как командующий, и как психолог! И не забывайте о субординации пожалуйста, товарищ полковник!
— Виноват, товарищ полковник! – Титов быстро поднялся со стула, замерев по стойке «смирно».
— Садитесь пожалуйста, — Иоффе тоже сбавил обороты. – Понимаете, жажда власти, — это тоже своеобразная форма психического расстройства. Она говорит о внутренней неуверенности личности, о некомфортности внешней среды, вот личность и пытается адаптировать внешнюю среду под себя, сделать ее более безопасной. Я трижды говорю вам, — я не считаю вас больным, ущербным или психом! Я не ставлю под сомнение ваши военные заслуги или нравственный уровень. Но все мы понимаем, что работаем мы в условиях, прямо скажем, далеких от нормы. В определенном смысле, все мы жертвуем собой, своим здоровьем, а кто-то и жизнью. На то мы и военные люди. И в данных условиях любая, самая крепкая психика может дать слабину. Как металл, на который постоянно оказывается давление, может начать разрушаться.
— И еще одна главная ошибка, Степан, — подключился к разносу бедного капитана Ковун. – Скажи мне, чем отличается военный человек от гражданского?
— Вы серьезно?! Формой, оружием, статусом…
— Особой психологией! – отчеканил комитетчик. – Далеко не каждый человек в наше время может попасть в армию. Воин отличается от простого человека особой психологической подготовкой, скоростью принятия решения, морально-волевыми качествами, а только потом уже тем, что ты назвал. Армия – это одна из немногих структур, где сохранилась вертикаль власти, единоначалие. Это не просто уступка старым порядкам, не просто заповедник властолюбцев, которым тем более в армии не место, а наиболее верное решение в экстремальных ситуациях! Военный каждый день подвергается моральным и физическим испытаниям, стойко переносит тяготы и лишения, цитируя устав. И военная психика должна быть твердой, как камень, устойчивой, в какой-то степени свободной от лишней эмоциональности. Не надо ничего додумывать и изобретать. Есть приказ – выполняйте! Вот только недавно на федеральной базе я говорил, — нет на той стороне людей, приятелей, товарищей и бедных родственников, есть противник. Все! Безликий, если угодно. Ему не надо сочувствовать или ненавидеть его, надо выполнять приказ. Будь моя воля, я бы в армию набирал только людей флегматического склада, ей-богу! А когда начинаются нравственные метания, духовные терзания – это уже два шага до п…деца!
Нравственные поиски и духовные терзания могут себе гражданские люди позволить, — вон девочки наши, графиня Жю Сет, или тетя Люба из бухгалтерии. А бойцу излишняя эмоциональность ни к чему! А то потом начинаешь видеть в противнике чьих-то сыновей, мужей, братьев, и уже никуда не годишься. А противник всего этого не оценит, даже не беспокойся!
— Ну, Павел Андреевич, ты уже перегибаешь! – покачал головой Иоффе. – Не надо нивелировать солдата до уровня автоматического бездушного исполнителя воли командования, человеческие качества есть человеческие качества. Собственно, эмпатия и делает разумного человека разумным здоровым человеком. Но психологический самоконтроль у военного должен быть на порядки выше, чем у гражданского, — в этом я согласен. Да, кстати, Павел Андреевич, на заметку, у флегматиков скорость принятия решения ниже, чем у тех же холериков, так что на одних флегматиках далеко не уедете.
— Вы знаете, я никогда не испытывал удовольствия от чужих мучений или унижений, — медленно, будто пробуя слова на вкус, сказал Титов. – Вот даже сейчас я представляю себе нечто подобное, пытаясь сам себя уличить в том, что вы мне приписываете, — и что-то не получаю удовольствия. А этому парню, — да я пытаюсь его понять, сострадать, если угодно, увидеть в нем нашего собрата! И я категорически не согласен с вами, товарищ подполковник! Может, уже надо попытаться прийти с местным населением к компромиссу? Может, с ними уже пора оговориться, увидеть в них равных нам?
— Ага, экспедиция Института по контактам уже попыталась в свое время! – скептически заметил Ковун. – Сколько голов нам еще не жалко? Это уже пусть другие люди в других кабинетах думают, — идти на компромисс, не идти на компромисс, наше дело маленькое! Нам наше дело нужно делать, прежде всего, а не мечтать! Ладно, Степа, хорошо, будь по-твоему, — сострадать так сострадать! Вы не находите в таком случае, капитан Титов Степан Сергеевич, что поставить семнадцатилетнего больного парня под расстрел, — так себе сострадание?! А если бы у него сердце от страха встало?! А если бы тот предатель, к примеру, не стал бы дожидаться твоей команды, а второпях разрядил бы в пацана весь боекомплект, чтобы перед тобой выслужиться?! Да просто, палец бы у него дернулся, — и кабзда котенку! И вот уже пишут, — капитан Титов заставляет пленных убивать друг друга! Во… заголовочек! – Ковун пальцем провел по воздуху, изображая чтение информационной ленты. – И потом, звать их с собой на базу, тем более без согласования с руководством — это уже прямое нарушение приказа номер шестьдесят один от первого – ноль четвертого – сего года. Это так, к слову, о высоких материях!
— Понимаете, Степан Сергеевич, вы не обязательно должны, извините, кайфовать, осознанно. Как вы помните, у каждого сознания есть своеобразная «тень», то, что содержится в бессознательной части нашей психики. Там, помимо рефлексов, обеспечивающих жизнедеятельность, содержатся наши потаенные эмоции, обрывки воспоминаний, переживаний, страхов. Тот самый «противочеловек», «противоличность», наши эмоции и чувства, комплексы, если угодно, которые мы, зачастую, не хотим показывать, выпускать на поверхность. То, что психологи в старые времена только представляли теоритически, в наше время доказано практически с помощью точных приборов. Здоровый человек контролирует это внутреннее «оно», его проявления, не пропуская проявления эмоций и действий, которые могут навредить ему самому и окружающим. Но человек, который подвергается постоянному агрессивному воздействию, ослабляет контроль, и вот это бессознательное начинает влиять на уже осознанные действия и поступки. И какие желания вырвутся на свободу у человека, в руках которого оружие и военная техника? Мне уж можете поверить, в головах вполне приличных граждан порой такие монстры обитают, что не дай бог! Приходилось в свое время читать мнемограммы, от которых лысина дыбом встает, не то что волосы! И все вполне адекватные нормальные люди, начавшие в определенный момент испытывать некоторые проблемы. Кстати, извините за вопрос, Степан Сергеевич, у вас дома все хорошо? Может, какие-то проблемы личного характера?
— С чего вы взяли?! – спросил Титов, чувствуя себя очень неуверенно после всех выводов начальника.
— А это общая наша Ахиллесова пята, у военнослужащих, находящихся далеко от дома, — вздохнул Иоффе. – Хотя, некоторые наоборот, бегут куда подальше от личных проблем, в том числе и на дальние аванпосты. Старо как мир.
— Правда, Степа, — подключился Ковун. – Если чего дома неладно, расскажи. Мы здесь вот, трое мужчин, языком трепать не будем. Может, чего толковое подскажем, а может, и делом поможем. Товарищ товарища в беде не бросает.
«Ты что ли товарищ»?! — презрительно подумал Титов о чекисте. – «Тебе расскажешь, потом три раза пожалеешь!»
— Никак нет, все отлично, — соврал капитан-десантник. – Все в порядке.
— Тогда прошу сделать выводы из всего нами сказанного, и принять меры к недопущению повторения подобного, — ответил казенной фразой Иоффе, уловив неискренность Титова. – По итогам сегодняшней операции, — объявляю вам выговор, Степан Сергеевич. Неофициальный, в устной форме.
— Есть выговор! – Титов поднялся, выражая своим видом полный пофигизм. – Выводы сделаю. Разрешите идти?
— Подожди, Степан, — остановил его Ковун. – Раз проблем нет, то вот тебе мой наказ. В течение недели пройти обследование и предоставить в отдел безопасности данные общей психографики. За последние три месяца. Иванниковой я передам, она сделает.
— В смысле?! А если я не хочу, чтобы в моем мозгу копались?
— Нет в Советской армии такого слово «не хочу», есть такое слово «так точно». Это приказ. Когда сюда вербовались, все знали, что обязательное условие приема на службу – психографическая и мнемографическая регулярная диагностика. Не волнуйся, не собираюсь я смотреть, о каких ты бабах думаешь. Я же сказал, — общую психографику, а не проекцию твоих мыслей. Психографика, край, в следующую среду должна быть у меня.
— А если я откажусь?!
— Тогда я поднимаю вопрос о досрочном расторжении с тобой контракта.
— Ну спасибо вам, Павел Андреевич! – прошипел командир десантной роты.
— А мне-то за что? – усмехнулся Ковун. – Правила такие, Степа.
— Согласен с вами, Павел Андреевич, и полностью поддерживаю ваше предложение, — согласился командующий. – Вы свободны, товарищ капитан!
…Когда дверь за Титовым закрылась, он чуть не шарахнул в нее кулаком от досады. Было обидно до жути. Эти тонконогие кабинетные демагоги сидят под куполом и изобретают теории. Ну, идите с плазматом побегайте под местным солнышком, раз такие умные! А пуще всего – КГБшник, тварь! Это он питерца подначивает, ей-богу. Он, Титов, никогда перед начальством не гнулся, а Ковун, кубаноид, рыбак х..ев, любит, чтобы перед ним на цирлах ходили! Расторгните контракт?! Ну и хер с вами, командуйте ротой сами!
Красный от гнева капитан нервно поправил форму, поясной ремень, оглядел себя в огромное зеркало, висящее на стене. Нормально… Несколько прядей вьющихся русых волос выбились из общего ряда, спадая на лоб.
«Подчиненный должен вид иметь лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство», — вспомнилось Титову старое шутливое изречение об извечных отношениях между начальством и подчиненными.
— Ничего… Нас е..ут, а мы крепчаем! – подмигнул Степан Титов одинокому роботу-секретарю. – В первый раз что ли?! Будет вам психографика, в обе руки будет! Перед сеансом специально какой-нибудь порнографии насмотрюсь, пожестче, и любуйтесь на здоровье!
— Может не стоит? – спросил Степана тихий женский голос на интерлингве.
Степан обернулся. Перед ним на том же кресле, где он ожидал своей участи, сидела Сайто. Скромно, как школьница, подобрав ножки под сидение. И в грустных глазах ее блеснули маленькие слезинки:
— Я ждала тебя…
… — Что думаешь о Титове, Павел Андреевич? – спросил Иоффе, дорисовывая в блокноте хвост очередному чертику.
— Да ничего хорошего, Дэвид Александрович, — нахмурился Ковун, выключая планшет, который тут же растворился в воздухе. – Мне кажется, что мы его ни в чем не убедили. Он считает себя правым. Зверем на меня смотрел, думает, мы его сгноить хотим. Вот тяжело работать с такими гусарами, привыкшими жить в духе этакой казарменной демократии. Кстати, запорожские казаки так жили!
— Здесь не Сечь, и Титов, — не Тарас Бульба, – ответил Иоффе. — Должен понимать, к чему приведут его действия. А психологический аспект – основной в нашей работе, я так считаю. Подготовка воина должна начинаться именно с психологии. Солдат, офицер подвергается в зоне боевых действий колоссальной нагрузке, страдают прежде всего его разум, сознание. И задача военной психологии – разработать методы подготовки такого духовного щита, который с одной стороны позволит бойцу экранировать, поглощать эти нагрузки, а с другой стороны – не превратит его в бездушный автомат, или того хуже, в вооруженного психопата. Ни одну из существующих методик пока нельзя назвать совершенной в этом смысле. Ни наши, ни североамериканские, ни европейские или азиатские. Везде есть свои изъяны.
— Вот и занялся бы, ученый ум, — Ковун закурил очередную сигарету. – У кого пять высших дипломов? Кстати, если не секрет, почему такой разброс? Психология, микробиология, генетика, русская филология, иудаистика, потом военная кафедра. Так долго не мог решить, чем в жизни заниматься?
— Да тут все просто, — улыбнулся Иоффе. – В армию я вообще попал в пику родительской воле, когда надоело пытаться соответствовать высоким ожиданиям. Я ведь из семьи Нобелевского лауреата. Должен был идти по стопам отца и деда, а мне просто надоело оправдывать, а точнее, не оправдывать надежд, — уж слишком они высоки. А учиться я вообще люблю.
— Слушай, Дава, давно хотел спросить, — Ковун пустил к потолку несколько колечек дыма. – А ты случайно не потомок знаменитого русского физика 20 века Иоффе Абрама Федоровича?
— Что случайно, слышу впервые! – рассмеялся обладатель пяти дипломов. – Причем прямой, по линии отца. У нас вообще знаменитая фамилия. Не поверишь, хочу еще и каббалистикой заняться, ну это как раздел иудаистики.
— Что, колдовать будешь, как наша ведьма?!
— Ага. Создам большого Голема и отправлю гулять вокруг планеты, пусть производство местного плутония обнаружит!
— Не надо! Тебе одного Кецеля мало?! – рассмеялся чекист. – Вот тебе Голем готовый, еще и летает, кислоту пьет и анекдоты травит!
— Нет, нашего депутата оставим в покое! Я про историю каббалистики! Я, кстати, в отпуск очень хочу. Согласую сроки, оставлю все, и направлюсь в Национальную Пражскую библиотеку. Прямо на неделю там засяду!
— Нафига?
— А ты не слышал, Павел Андреевич?! Недавно в Праге на месте бывшего гетто в Старом Городе обнаружили при ремонте старинного дома тайник в стене. А в тайнике — древние записи из утерянной Книги Царей Иудейских. Предполагается, что их спрятали жители гетто в годы Второй Мировой войны, во время нацистской оккупации. Там листы в руках чуть не рассыпались, хорошо догадались их сразу сэйф-составом обработать! И еще несколько книг, которым чуть ли не пятьсот лет. Там запись в читательский зал на недели вперед. Я согласовываю отпуск, записываюсь, и туда. Уже давно мечтаю. А у Титова, мне кажется, точно проблемы на личном фронте. Шерше ля фам?
— Еще бы! – сказал Ковун. – «Шерше ля фам» доведут до цугундера, сколько раз говорил! Сам пострадал как-то! Мы же без семей живем, в отпусках когда последний раз были? Откуда здоровым и крепким семьям взяться?! Не хрена женатым служить … так далеко! Хотя, опять же, было бы желание… и транспорт. Вон нашей Стелке хорошо, она на своей личной лайбе домой может хоть каждые выходные мотаться.
— Хоть какая-то компенсация за десятипроцентный налог частника! – согласился петроградец. – Хорошо хоть у меня таких проблем нет! Свободен, как ветер. Поэтому отправлюсь в Прагу.
— А вот нехорошо от коллектива отрываться! – гыгыкнул Ковун. – Жениться когда соберешься, командир? Мать, поди, внуков требует?
— Ну конечно, придет полковник, и все опошлит, — прикрыл глаза Иоффе. – У мамы есть, кому ей внуков рожать, я, слава богу не один в семье. Я люблю наукой заниматься.
— А я люблю на свадьбах гулять! – засмеялся Ковун. — Вот я и спрашиваю, когда ты полюбишь иную деятельность?! Вечно молодой не будешь, Дава, на пенсии книжки читать надо!
— Вот не поверишь, Павел Андреевич, ты мне сейчас слова мамы пересказываешь!
— Поверю! Я сам дважды отец Советского Союза, еще и дед в придачу! Мама плохого не посоветует, знает, что говорит! Да и мне шестьдесят, и поверь, я сейчас жалею вовсе не о непрочитанных книжках! – Ковун расхохотался.
— Нет, спасибо, Павел Андреевич, мне сейчас вообще не до романов. Да и ловелас из меня так себе. Я тихо и тайно влюблен в одну прекрасную даму, и прекрасно понимаю, что это чувство останется неразделенным. Мне хватает. Да и реально проще Нобелевку взять, чем надеяться там на что-то большее.
— Это что же за цаца такая?! – Ковун заинтересованно прищурился. – Колись, Дава, я ее знаю? Наша, или из Питера, или еще из каких краев?!
— Так, отстань, Павел Андреевич! Ей-богу, не туда разговор зашел! В конце концов, у каждого воина в древние времена была своя Прекрасная Дама, о которой он мог только мечтать и во имя ее совершать подвиги. Продолжаем традицию и занимаемся кабаллистикой!
— Дак ты подойди и признайся, даме-то?! Штурмуй высоту, ты ж командующий!
— Это у тебя все просто, Павел Андреевич, ты – кубанский казак лихой, а я – тихий еврейский мальчик из семьи академика! Да и потом на той высоте уже многих куда более значительных людей домой отправили, нежели я. Куда мне-то соваться? Даже как-то невежливо!
— Да что за Лунная крепость имени Гагарина?! Дава, колись уж, раз начал! Я знаю? Светка что ли, с планового? Она форсить любит, вся такая из себя … Яна? Любовь Яковлевна с бухгалтерии?! Да у нас тут женщин не так много! Не Изуми часом, вы с ней вроде на курсах переподготовки вместе были?! Ну, строго между нами?!
— Черт! – Иоффе держался из последних сил, но Ковун наседал, как орда степных кочевников на стольный град, да и хотелось с кем-то поделиться наболевшим. – Ладно, Павел Андреевич, никому не скажешь?
— Да ты что, Давид, я – могила! Почитай в моем личном деле, что написано: «Умеет хранить военную и государственную тайну!». Ну кто, Сайто что ли?! Сайто женщина хорошая, положительная…
Помявшись немного, Иоффе взял бумажку, на которой сотворил многочисленных чертиков, написал крупными буквами имя своей прекрасной дамы и показал Ковуну. Потом бумажка комком полетела в урну. Ковун аж присвиснул:
— Однако! Ну, брат, не ищем легких путей! А что нужно, чтобы Нобелевскую получить?
— Вот и я о том же, — согласился Иоффе. – Так что улыбаемся и продолжаем руководить объектом. И каббалистика по выходным! Только помни, Павел Андреевич, — ты обещал!
— Да помню я, слово казацкое свято… — пожал плечами Ковун. – Что, так и будешь маяться, как ботаник, который влюблен в королеву курса?
— Тю! Я тебя умоляю, Павел Андреевич! Когда и в каком веке еврей не страдал?! Я привык уже, лучше мучиться от неразделенной любви, чем от общей неприязни. Возьму отпуск – и в Прагу!
Солнце трех миров
47
Загрузка...
