В. Набокову.
От автора.
Не буду отрицать, что мой роман «Сонечка» написан по следам романа Владимира Набокова «Лолита». Да только я, как автор, ставил перед собой совсем другую цель: мне хотелось показать мою героиню не глупой малолетней шлюхой, какой, по-моему, является Лолита, а наоборот, вполне нормальной, умной и хорошей девочкой, которая погибла, не выдержав регулярного насилия со стороны некоего педофила.
Эта книга – далеко не примитивный, порнографический роман; и дело тут не только в детективном сюжете, а ещё и в вопросе: кому мы верим больше всего, и кому стоило бы поверить?
Думаю, я ни для кого не открою Америки, сказав, что иногда человек верит тем, кто подло ему лжёт (а, может быть, как-то даже и содействует этим беде!), и напротив, не верит тем, кто на деле чисты перед ним. Собственно говоря, именно эта тема является ядром данной книги.
Да, я хотел написать книгу не просто о проблеме педофилии, а вот именно о том, что девочка попала в беду, осталась с ней один на один, так как мать ей не поверила (по сути, предала!), а рассказать кому-либо ещё (скажем, психологу) нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, если рассказать – обязательно вызовут маму, будут расспрашивать, что у них дома делается и так далее… В итоге всё кончится поркой. И как выйти из этого тупика – она не знает.
Наконец, я задумал мой роман не только под впечатлением от «Лолиты» и из желания показать её сюжет в другом ракурсе; мной ещё двигали жалость к детям, которые подвергаются сексуальному насилию, и сильное желание, чтобы те выродки, которые с ними это делают, были жесточайшим образом наказы, вплоть до смерти!
Ваш А. Х
1
Стоял тёплый майский день, тихонько переходивший в вечер (времени было 4 часа дня!). «Господи, как же хорошо на улице: солнышко стало щедрее одаривать теплом и светом людей и природу, птицы щебечут, деревья тихонько стали одеваться в листья, а люди, наоборот, раздеваться, дождавшись наконец-то тепла… И что бы просто не жить и не радоваться, глядя на это всё?!», – Думал следователь Павел Александрович Иванов, выехавший с опергруппой на очередной труп по адресу улица Гагарина, дом-22.
Труп был обнаружен во дворе дома. К моменту приезда опергруппы на месте происшествия были и неотложка, и участковый, и судмедик. Погибшей оказалась школьница лет 15-ти, высока, стройная, с длинными и светлыми волосами, и милым, почти ангельским личиком, что теперь было обогряно кровью. Девочка погибла в следствии падения с высоты 6-го этажа. Положение тела погибшей была сложено почти что кренделем. Что это? Несчастный случай? Мало ли: девочка могла сидеть на подоконнике у открытого окна, в какой-то момент у неё закружилась голова, или ещё с чего-то плохо стало – и она свалилась вниз. Впрочем, был и вариант, о котором не хотелось даже и думать.
– Привет, ребята! – сказал опергруппе судмедик Андреев, Олег Гаврилович, любовно прозванный коллегами Горынычем. Кто его так прозвал и за что – это осталось тайной, но Андреев вопреки своей мрачной профессии был человек с юмором и не обижался.
– Здорово, Горыныч! – ответил Иванов. – Вот только детских трупов на нашу голову нам не хватало!
– И не говори, Саныч! – отозвался судмедик. – Как думаешь: суицид или несчастный случай?
– Сейчас всё выясним! – ответил Иванов. – Вон, участковый работает.
–Пал Саныч, там участковый Горохов, Сергей Иванович работает, – выдал опер уполномоченный Кирилл Хвостов. – Разрешите подойти к нему и поговорить!
– Что, старый знакомый? – спросил следователь.
– Да, однокашник по школе милиции, – сказал Хвостов.
– Дуй! – сказал Иванов.
Погибшую довольно скоро опознали соседи по подъезду, где она жила со своей семьёй: ей оказалась София Цаплина, школьница. Через недолгое время это подтвердила и мать погибшей девочки, Елена Юрьевна Цаплина, примчавшаяся с работы домой. Она была, как две капли воды, похожа на свою покойную дочь. Подозрения судмедика о самоубийстве, к сожалению, подтвердились. Об этом говорили и последнее СМС-сообщение погибшей, отправленное матери: «Мама, я не могу больше так жить. Прощай!», и записка, найденная в её комнате: «В моей смерти виноват только он». Кто этот он? И что данный негодяй сотворил с юным созданием, что довёл до самоубийства? Да! Вопрос на вопросе. Иванов, сам отец двоих детей, понимал тяжёлое состояние несчастной матери. И всё же он должен был задать вопросы о погибшей – поэтому, дав женщине воды, чтобы она слегка успокоилась, он начал допрос.
– Елена Юрьевна, вы можете говорить? – спросил Иванов.
– Да, конечно, – ответила Цаплина, отпив воды.
– Расскажите о вашей дочери. Какой она была?
Женщина, собравшись с духом, начала:
– Сонечка моя весёлая девочка… Была. Её любили соседи, учителя, одноклассники. Последние нередко бывали у нас. А я и рада была, что к моей девочке ходят в гости друзья и подружки.
– Говорите, все вашу дочь любили… – отозвался Иванов.
– Да. А что? – спросила Цаплина.
– Да малость странно получается, – замечает следователь, – человека все любят, а он вдруг из окна шагает в столь юном возрасте.
– Вы думаете, что я вам лгу? – спросила Цаплина, и глаза её при этом приобрели оттенок лёгкого гнева.
– Боже упаси, Елена Юрьевна! – успокоил её Иванов. – Я просто хочу спросить, может, у погибшей были завистники или иные недоброжелатели?
– А чему завидовать? – не понимала Цаплина.
– Ну, как! – сказал Иванов. – Красивая была, училась, наверно, хорошо…
– Училась хорошо – это верно, – согласилась Цаплина, – даже золотую медаль имеет за участие в соревнованиях по волейболу среди школ. Но Соня никогда не была зазнайкой, напротив, старалась помочь отстающим друзьям.
– Это хорошо! – подметил следователь. – Нынче, наверно, редко, где встретишь таких друзей или подруг.
– Да уж, вы правы, – тяжело вдохнув, сказала Цаплина. – Сонечка умела и дружить, и любить тех, с кем дружит… Точнее, дружила.
– Елена, Юрьевна, а вы с дочерью были близки? – спросил Иванов.
– То есть? – опять не поняла Цаплина.
– Она часто с вами делилась своими переживаниями, проблемами и так далее? – спросил следователь.
– До 14-ти лет Сонечка часто могла подойти ко мне и рассказать всё, что с ней случилось, – отвечала Цаплина. – А потом всё реже. Больше в дневник записывала.
Иванов удивился.
– Почему вы решили, что Соня вела дневник?
– Я просто видела один раз, как она что-то писала в тетрадь, – сказала Цаплина. – Если бы она делала уроки, то на столе были бы учебники. А так была одна тетрадь.
– А вы спрашивали дочь, о чём она писала в дневнике?
– А как же! – ответила Цаплина. – Я спросила Соню об этом, но она сказала, что собирает интересные афоризмы.
– Вы пытались увидеть дневник Сони? – спросил Иванов.
– Да, и не раз, – отвечала Цаплина. – Но, увы, так и не смогла его найти. Очевидно, дочь уносила его в своей сумке.
– У вашей дочери был молодой человек? – спросил Иванов.
– Да, я несколько раз видела его, – сказала Цаплина. – Дима Еликов его зовут, очень хороший и воспитанный мальчик. А почему вы спросили?
– В записке ваша дочь пишет «В моей смерти виноват только он», – замечает следователь. – Как вы думаете, мог ли Дима в какой-то момент сделать вашей дочери что-то нестерпимо-болезненное: предать её или жестоко оскорбить? Вот так, на ровном месте.
– Нет-нет, я так не думаю, – сказала Цаплина. – Знаете, бывало так, что я невольно слышала, как Соня говорила с Димой по телефону или когда он к нам приходил, и это были очень тёплые разговоры. Даже, если допустить, что Соня с Димой из-за чего-то поссорились (возможно, и серьёзно!), то, зная свою дочь, скажу, что Соня из-за этого кончать с собой не станет: она или найдёт силы простить, или просто забудет обидчика.
Следователь качал головой, давая понять хозяйке, что он всё понимает.
– Вы жили вдвоём? – спросил Иванов Цаплину.
– Нет, ещё мой муж, Валерий Гончаров, живёт с нами, – ответила та. – Он сейчас на работе.
– А ваш муж не родной отец Сони? – деликатно спросил Иванов.
– Да, он её отчим, – сказала Цаплина.
– Ясно, – сказал Иванов, качая головой.
– И последний вопрос, – объявил он, желая уже сам отвязаться от убитой горем матери. – А какими были отношения между вашим мужам и дочкой?
– Да нормальными они были, – ответила Цаплина. – Валера Соню очень любил, даже баловал частенько чем-нибудь вкусным. Да и Соня к нему хорошо относилась.
Говоря про отношения дочери с отчимом, Цаплина, выражаясь языком музыкантов, слегка сфальшивила, то есть и голос, и речь вдруг зазвучали уже не так уверенно, как до того. Да и тон, и взгляд женщины были какими-то немного испуганными, точно она боялась, что вот-вот откроется дверь в каком-то из шкафов и оттуда предательски вывалится какой-нибудь скелет, которому надо бы стоять и не высовываться. Иванов это заметил – и потому был вынужден спросить Елену Юрьевну – не ревновала ли дочь мать к её мужу?
– Первое время было так, – отвечала Цаплина. – Мы даже ссорились на этой почве, потому что Соня думала, что я её разлюбила и бросила… но однажды мы с Соней откровенно поговорили обо всём этом и я ей честно сказала, что её никогда не разлюблю, не брошу и не предам, и она, поверив мне, смягчилась.
– Ну, хорошо! – сказал Иванов. – На сём мы закончим. Я только посмотрю комнату вашей дочери.
– Да, разумеется! – сказала Цаплина и проводила следователя в комнату погибшей.
***
Первое, что увидел Иванов, войдя в комнату Софии Цаплиной, был идеальный порядок! Это сразу малость насторожило, так как, исходя и из своего опыта, и из примера своих домашних и знакомых, Павел Александрович знал, что человек, живущий в своей квартире или комнате, то там, то сям оставляет какую-нибудь свою вещь. Проще говоря, метит свою территорию. Однако Елена Юрьевна сказала, что дочь сама всегда прибирала свою комнату так тщательно.
– Моим бы поучиться такой аккуратности! – сказал Иванов, слегка улыбнувшись. Елена Юрьевна тоже вяло улыбнулась. В тоже время следователь заметил, что всё в комнате было устроено так, чтобы хозяйке жилось комфортно; возможно, что и сама погибшая приложила к этому руку. Иванову невольно представилось, с какой любовью несчастная девушка обживала свой уголок, и ему самому стало горько оттого, что хозяйка сюда больше не вернётся никогда. Сама комната была светлой, оклеенная белыми обоями в голубой цветочек. Посреди неё стояли две ширмы, деля помещение на рабочую зону и зону отдыха. Видно, так сделала сама хозяйка. В зоне отдыха стояла кровать с ящиками, куда, возможно, убиралась постель или зимняя верхняя одежда до срока. Над кроватью была приделана длинная узкая полочка, к которой был прицеплен маленький ночник, а рядом лежала книжка; на этой же полке соседствовали маленький музыкальный центр с кассетником и дисководом и две коробки – одна с кассетами, другая с дисками. Рядом с кроватью стояла лесенка для гимнастики, под ней аккуратно лежали свёрнутый трубочкой коврик, две гантели, диск и ролик, а на ней висели прыгалка и резиновый жгут, используемый в качестве эспандера. С рабочей зоной было тоже всё ясно: у окна письменный стол, на столе компьютер (а как без него!), стопка тетрадей, банка с ручками и карандашами, а также альбом для рисования. У стола стоял вращающийся стул с подлокотниками. По левую и правую сторону стояли два узких и высоких стеллажа: в одном были справочники и учебники, в другом художественная литература.
– Я гляну? – спросил Иванов, притягивая альбом.
– Да, конечно! – сказала Елена Юрьевна.
Следователь открыл альбом и, увидев там несколько рисунков, дался диву, как здорово они были выполнены. Особенно его умилил чёрно-рыжий котёнок, маленький и большеглазый.
– Всегда жалел, что не умею рисовать, – сказал Иванов с лёгкой завистью.
– Да уж, Сонечка рисовала отлично! – сказала Елена Юрьевна. – Она дизайнером хотела стать…
Вернув альбом на прежнее место, Иванов взялся за тетради.
– Что вы ищите? – спросила Елена Юрьевна.
– Хочу попробовать найти дневник вашей дочери, – сказал Иванов. Он осмотрел также и ящики стола, и сумку девочки, и книжные полки… Увы и ах! Дневника нигде не было.
– Жаль, – сказал Иванов с досадой. – Что ж, я пойду, пожалуй. Вот что: запишите, пожалуйста, ваш номер телефона на случай, если будут новые вопросы!
– Да, конечно! – сказала Елена Юрьевна, и, вырвав листок из тетради дочери, записала телефон. – Павел Александрович, а когда я могу забрать Соню для похорон?
– Как только судмедэксперт сделает всё необходимое – вы получите тело на руки, – сказал Иванов. – Примите мои глубокие соболезнования! И всё-таки, кто же этот он? До свидания.
– До свидания, Павел Александрович, – сказала Елена Юрьевна, провожая следователя.
Дверь закрылась – и в квартире наступила гробовая тишина.
2
Тем временем, пока следователь работал с матерью погибшей Софии Цаплиной, участковый уполномоченный Горелов и члены опергруппы Анна Дурова, Кирилл Хвостов и Денис Маков опрашивали соседей, живущих как на одной площадке с Цаплиными, так и в одном подъезде. У многих был шок. Те из соседей, которые знакомы С Цаплиными довольно давно, плакали по Соне, как по родному человеку и отзывались о ней только хорошо, равно как и о её матери. Да даже те соседи, которые не так хорошо знакомы с Цаплиными, и те нашли тёплое слово как о маме, так и о дочке. Впрочем, не только они были удостоены хорошего отзыва.
Из показаний Анжелики Малининой оперу уполномоченному Макову.
Знаете, я и с мамой погибшей девочки, и с самой погибшей общалась маловато, так как относительно недавно переехала сюда с мужем – и потому ничего толком вам не скажу; но так-то и та, и другая вроде люди нормальные были… И чего девчонка из окна выброситься надумала? Я просто в шоке. Так вот: с Цаплиными я общалась на уровне «Здравствуй, как дела?»; а вот с Валерочкой Гончаровым, сожителем Цаплиной-старшей, мы общаемся боле тесно. Очень интересный мужчина! Такой разговорчивый, красавчик, а ещё и массажист классный! Я всегда только к нему на массаж хожу в салон «Юнона» и там получаю массу просто сумасшедшего удовольствия. Бывает, что мы и помимо массажа во дворе увидимся и чуток поговорим… Жаль, что мы раньше не встретились.
Из показаний Ларисы Селезнёвой оперу уполномоченному Дуровой.
Я Леночку и её семью знаю с тех пор, когда они сюда переехали. А это было лет четырнадцать назад. Так что Сонечка росла у меня на глазах… Бедная девочка. Знаете, я едва понимаю, что случилось; ведь Соня была всегда добродушным и весёлым ребёнком, всегда здоровалась, даже сумки поможет… то есть помогала донести, поговорить с тобой могла немного… Да и Лена женщина тоже далеко незлая, хотя и тянула Соньку одна: Боря, муж её, вскоре их бросил. Как мне сказала Лена в одном из наших разговоров, он ушёл потому, что Соня была ему нежеланна, нелюбима им и вообще мешала ему нормально жить: то есть, прийти домой, поесть и сесть смотреть телевизор или кроссворды разгадывать, или в компьютерные игры играть, или вовсе пойти к кому-нибудь. И с тех пор от него ни слуху, ни духу не было. Так Лена с Соней и жили до тех пор, пока Лена не встретила своего полюбовника (вот этого Валеру!). Знаете, всё понимаю: бабе без мужика плохо… Но, между нами говоря, какой-то этот Валера скользкий тип: вроде бы и вежлив, и обходителен с тобой, а глаза у него какие-то нечистые, неискренние… Я не знаю, как правильно объяснить. Впрочем, может, мне кажется?
Из показаний Николая Голубкина оперу уполномоченному Хвостову.
Я только встал (спал после ночной смены) – и слышу со двора крик: «Помогите – ребёнок убился!». Я, в чём был, к окну: глядь – а там и, правда, ребёнок лежит… Я так и обалдел: знаете, я до перехода в такси работал водителем на «скорой» – всего насмотрелся, но никак не мог и не могу до сих пор спокойно смотреть и принимать или травмы и страдания детей, или их смерть. Потом вызвал милицию и неотложку, оделся наскоро и вниз. Выбегаю, смотрю – а это наша Соня… Весёлая такая девчушка была, хорошая, и здоровается… То есть, здоровалась с тобой, и помочь могла авоську донести, даже если не просили её… Да и просто был добродушный человечек (прими, бог, её душу!). И мать тоже добрая женщина… За что ей это несчастье, господи?!
Из показаний Василисы Бурой Участковому уполномоченному Горохову.
Знаете, ещё утром, когда я встретила Соню, вышедшую из подъезда, она мне показалась какой-то угрюмой, ни в глазах, ни на лице не было и тени радости, поздоровалась со мной как-то через силу, чего прежде не было. Я спросила так, по-соседски, не приболела ли она? На что Соня мне сказала нехотя, что болит голова, и стремительно пошла в школу, как бы желая избежать нового вопроса. Я посмотрела ей вслед, и поняла, что что-то с девчонкой не то… Не знаю, почему я так подумала. Таким был наш последний разговор.
***
Собравшись после всех допросов и расспросов в кабинете Иванова, оперативники, угощаясь налитым хозяином кабинета чаем и жуя поставленные им же оладьи, уложенные в контейнер для еды, подводили некоторые итоги.
– И так, коллеги, что мы имеем? – произнес Павел Александрович. – У нас труп малолетней самоубийцы, которая шагнула из окна по вине неизвестного. Мать погибшей говорит, что и в семье, и в школе девочку любили и не обижали… На счёт школы пока ничего не знаю, а в семье явно что-то не то.
– Почему, Пал Саныч? – спросила Анна Дурова, молодая оперативница, не так давно пришедшая в отдел.
–Понимаешь, Анюта… Когда я спросил Цаплину-старшую про отношения дочери с её мужем (в смысле с мужем самой матери!), Валерием Гончаровым, – то она сказала, что отношения падчерицы с отчимом были нормальными… Но сказала она это как-то неуверенно, смазано, будто бы или чего-то боится, или что-то скрывает (что вероятнее всего!). Но, с другой стороны, что ей скрывать? Ревность дочери, которую та испытывала первое время? Так мать сама мне о ней сказала, как и то, что она с дочерью обо всём поговорила и всё уладила.
– Видимо, не всё уладила, раз дочка из окна спрыгнула! – заметила Дурова.
– Хочешь сказать, что погибшая всё-таки не приняла отчима? – спросил Иванов.
– А почему нет? – сказала Дурова. – Дочь долгое время живёт с мамой, привыкает, что мамино сердце принадлежит ей одной, а тут сваливается чужой дядя в эту уютную гармонию и переманивает маму на свою сторону. Тем более, что мама давно в разводе, о чём говорила соседка Цаплиных Лариса Селезнёва. Естественно, это не может не ранить ребёнка – и в какой-то момент решает покончить с собой, видя, что самый дорогой для него человек, его мать, просто на него плюнула.
– Что ж, допустим пока, как одну из версий, – сказал Иванов.
–Разрешите замечание! – сказал Хвостов. Иванов кивнул. – Я говорил с Гороховым, и он мне сказал, что за два года работы на его участке он к Цаплиным даже по мелким вопросам не приходил, то есть люди жили нормально: ни пьянок, ни дебошей, ничего. Хотя алкашни и буянов у него едва ли не через квартиру в этом подъезде.
– Ясно, – сказал следователь.
– Разрешите! – подал голос Денис Маков. Следователь вновь кивком дал добро. – Я хочу добавить пару слов об отчиме к словам Ани: в общем, допросив другую соседку Цаплиных, Анжелику Малинину, я понял, что между ней и отчимом погибшей были более, чем соседские отношения: во-первых, она его называла весьма нежно: «Валерочка»; во-вторых, она о нём говорила едва ли не в превосходных степенях и как про массажиста, и как про мужчину.
– К слову, та же Селезнёва охарактеризовала сожителя Елены Цаплиной, как мутного человека, – добавила Анна Дурова.
– К Валерию Гончарову и к маман погибшей мы ещё непременно присмотримся! – сказал Иванов. – Однако не будем упускать и другие версии: например, травлю в школе. И хотя мать Софии говорила, что девочку все любили там, но я склонен думать, что девчонку кое-кто из педагогов или одноклассников мог недолюбливать. По себе знаю: была у нас среди учителей пара сволочей, для которых унизить ученика, который не понимает чего-то, просто доблесть.
– Думаете, и у погибшей могли быть с кем-то из педагогов или одноклассников натянутые отношения? – спросил Кирилл Хвостов. – Нет, так-то всё возможно, в семье не без урода. Сам иногда слышу в новостях: то там педагог или одноклассники над ребёнком издеваются, то сям.
– В общем, надо проехать в школу и всё узнать, что да как! – сказал Иванов. – Кроме того, надо найти парня погибшей, Дмитрий Еликов его зовут… Вот я дурак, не додумался посмотреть телефон погибшей: может, там номер его есть? Стоп! У меня же номер матери Софии есть. Сейчас попробуем всё выяснить.
– Пал Саныч, а давайте я попробую найти нашего Еликова по сети! – предложила Дурова. – Вполне вероятно, что и телефон мы там найдём.
Она набрала страницу Софии Цаплиной и через неё вошла на страницу весьма красивого, улыбчивого, темноволосого парня примерно лет погибшей. Это и был Дмитрий Еликов. На счастье нашёлся на его страничке и телефон, по которому Дурова дозвонилась…
Однако, ответивший ей отец, сказал, что Дима попал в больницу с переломом ноги после автоаварии, и искать его надо хирургии.
– Так, Аня, тебе и Кириллу задание: завтра съездить к этому Еликову в больницу и допросить его про их отношения с погибшей. А мы с Денисом тогда съездим в школу. Ну, а теперь по домам! Ещё неизвестно, чего Горыныч нам напишет.
3
Соня Цаплина. Детство
Соседка Цаплиных Лариса Селезнёва не обманула: Елена Цаплина и вправду тянула дочь одна, и ради её благополучия она едва ли не на изнанку выворачивалась. Дабы хоть как-то более-менее нормально и содержать, и прокормить себя и дочь, Елена Юрьевна кроме работы в библиотеке подрабатывала переводчицей в издательстве, переводя с английского и французского языков современные романы. Бывало иногда, что Елене Юрьевне помогала её родня – кто вещами, кто деньгами, кто ещё как-либо. Отец, уйдя из семьи, совсем забыл и жену, и дочь, даже алименты не платил. А про то, чтобы просто придти навестить девочку, поиграть с ней или погулять, и говорить нечего! Как сложилась его жизнь? Думаю, так: он жил с какой-то хорошо обеспеченной женщиной, вёл домашнее хозяйство и ублажал её в постели. Почему я так думаю – не знаю. Да и какая разница, по большёму счёту?! Для меня человек, не вспоминавший ни разу о своём ребенке, – просто мразь подзаборная и всё.
Каким всё-таки было оно, детство Сони Цаплиной? Почему-то хочется верить, что оно было пусть небогатым, но счастливым. И хочется в это верить не без оснований: её любила вся семья и близкие, как, например, крёстная Людмила Гуляева. Что в её доме, когда она звала крестницу на выходные, что в домах бабушки и тёток с дядьками Соня была желанна всегда, когда приезжала на каникулы, и каждый из них старался побаловать девочку, как мог. Баловала Соню и мать, не забывая при этом и воспитывать ребенка, и заниматься с ним… Строго говоря, любое баловство, будь то покупка мороженного, поход в кино, в цирк или на пляж, было таким поощрением за хорошее послушание, прочитанную книжку, помощь маме по дому или что-то ещё такое. А если было что-то не так – был облом. К слову сказать, Соня терпеть не могла никакого наказания, особенно, когда мама била её по попе ремнём, что являлось своего рода высшей мерой, и применялось только в том случаи, когда ребёнок распускался донельзя. А такое, слава богу, было не часто, даже в пресловутом подростковом возрасте! Да и сама Елена терпеть не могла пороть дочь. Не садистка ведь она! Да, она была иногда строга с Соней, но в это же время ей хотелось быть с дочерью и подругами, которые любят друг дружку, доверяют друг дружке что-то очень личное, а то и просто рассказывали о своих проблемах, обсуждали бы фильмы и книги… Словом, Елена хотела, чтобы дочь не отталкивалась от неё, не боялась, а любила и уважала; чтобы она видела, что мама – это не только человек, который только ругает и бьёт по попе, но и человек, с которым можно и нужно разговаривать, который тебя и поддержит, и утешит, и умрёт за тебя. Поэтому Елена в отношениях с Соней старалась соединять, казалось бы, не соединимое: родительскую строгость и дипломатическую гибкость. То есть, мать могла не только давить на дочь авторитетом, но и полюбовно о чём-нибудь договориться: скажем, в пятницу Соня помоет посуду и приготовит ужин, а в субботу или в воскресенье мама ей поможет помыть полы. И похожих примеров было много! И у Сони с мамой прекрасно всё получалось, пока однажды в жизни матери не случились перемены.
519
Загрузка...
