4
На утро, как и было решено, Иванов и Маков направились в школу, где училась погибшая Соня Цаплина. Новость о её гибели стала для многих шоком… Для многих, но, увы, не для всех! Иванов, как это ни печально, не ошибся: бесспорно, были люди и среди одноклассников, и среди педагогов, которые Соню любили и очень глубоко скорбели по её гибели, и у них находилось тёплое слово о своей подруге и ученице; но были те, которым она была немила. А причины для немилости у каждого были свои. Пожалуй, болезненнее всех восприняла страшную новость о гибели Сони её классный руководитель Волкова, Ольга Станиславовна, преподававшая русский язык и литературу. Это была высокая, моложавая женщина со светло-рыжими волосами, собранными в хвост, и большими, серыми, красивыми глазами, полными горечи, скорби и слез. Она плакала по своей ученице, точно мать по своему ребёнку. Да и как Соне не быть для Ольги Станиславовны таковой, если Волкова её учила с пятого класса?
Из допроса Ольги Волковой П. А. Ивановым.
– Какой ужас! – воскликнула Волкова. – Бедная Сонечка, девочка моя! Почему же так произошло?
– Это мы и хотим выяснить, – мягко сказал Иванов. – Скажите, Ольга Станиславовна, какой была погибшая ученицей?
– Не отличница, но и «двоек» не имела, – ответила Волкова, подавая классный журнал. – Вот, взгляните!
Следователь раскрыл журнал: «двоек» не было точно; по гуманитарным предметам – так вовсе везде «пять». Зато по точным и естественным наукам отметки пляшут с «тройки» на «четвёрку» и обратно.
– Точные и естественные науки никогда не были коньком Сони, – сказала Волкова в ответ на замечание следователя. – Её конёк – это вот как раз История, Ин-яз, Литература… Она – чистейший гуманитарий… была. – Волкова на миг отвернулась, прижав к глазам платок, но вскоре вернулась обратно с ещё влажными от слёз глазами. – Простите, просто в голове не укладывается, что Сонечки больше нет… Словно свою дочь потеряла.
Иванов понимающе покачал головой. – Скажите, Ольга Станиславовна, а как Соня ладила с ребятами из класса и другими педагогами?
– По поводу отношений с другими педагогами скажу так, – начала Волкова. – В семье не без урода: есть среди нас и те, кто искренно любит и детей, и свою работу, и отдают им всю свою душу, а есть те, кто, как мне кажется, в школу пришёл по ошибке, и кто понятия не имеет ни о том, как с детьми разговаривать, ни о том, как в коллективе общаться.
– Пример из первой категории я вижу перед собой, – сказал Иванов, чем и порадовал слегка, и также слегка смутил Волкову. – А можете ли вы привести пример из последней? – Один из таких примеров – это Евгения Васильевна Обухова, наш учитель физики, – начала Волкова. – Она сама из педагогической семьи – и по веленью родни пошла по её стопам, за что она ненавидит свою работу личной ненавистью… Плюс ещё у неё с личной жизнью нелады: бог ребёночка не дал – и муж ушёл. Думаю, отчасти из-за этого она деток недолюбливает… Если угодно, они были в её глазах как бы виноваты в том, что они у своих родителей есть, а у неё детей нет.
– И Соня тоже? – спросил Иванов.
– Отчасти да, – сказала Волкова. – Но в зачёт ей ещё шло и то, что она слабо понимала физику. Она при мне о Соне говорила по этому поводу, что она круглая дура. И как бы я ни защищала девочку, всё было бесполезно. Бог ей судья!
– А с классом у погибшей какие были отношения? – спросил Иванов.
– Да хорошие отношения были! – ответила Волкова. – Во всяком случаи, я не видела какового-то явного недоброжелательства. Да и Соня мне никогда не жаловалась, что её кто-то обижает. А если у неё и были с кем-то недопонимания – так что ж, они тоже люди.
Иванов покачал согласно головой.
– Мне необходимо побеседовать с вашими учениками, – сказал он. – Разумеется, в вашем присутствии.
Волкова ответила согласием.
***
В учительскую поочерёдно вводили одноклассников Сони. Понимая, что им может быть вдвое тяжелее и больнее, Иванов старался разговаривать с ними ещё более аккуратно, чем с их педагогом, и каждому из них принёс соболезнования перед допросом. Кто-то из вводимых старался держать себя в руках и не плакать, кто-то мог на короткое время всплакнуть. Однако среди допрашиваемых была одна девушка, в чьих глазах и в голосе не было ничего, кроме холода и равнодушия. Её звали Зоя Кривоумова.
Из допроса Зои Кривоумовой.
– Зоя, примите мои соболезнования… Вы учились с погибшей Софией Цаплиной; как вы охарактеризуете вашу подругу? – спросил Иванов.
– Разрешите поправку, – начала ровным, ледяным голосом Зоя. – Мы учились, но не дружили.
– Почему? – спросил Иванов.
– А какое ваше дело! – вспылила Зоя. – Я с кем хочу – с тем и дружу! Ясно вам?
– Вполне, – ответил Иванов, стерпев хамский ответ девушки. – И всё же, почему вы не дружили с погибшей?
– Списывать домашку не давала, гадина такая! – также по-хамски ответила Зоя.
– Девушка, вы понимаете, что человек погиб?! – рассердился Иванов. – А вы, вместо помощи, тут Ваньку валяете!
– Да что мне ваша Цаплина, сестра родная? – прокричала Зоя. – Меня в момент её гибели не было – я была на уроке.
– На каком? – спросил Иванов.
– На математике, – быстро сказала Зоя. – Можете проверить!
– Проверим! – сказал Иванов. – А пока можете идти! До свидания.
Зоя убежала, не прощаясь.
Из допроса Александра Куприянова.
– Александр, мои вам соболезнования… Что вы можете рассказать о погибшей Цаплиной? – спросил Иванов.
– Да, действительно, ужасно, – мрачно сказал Куприянов. – Знаете, Соня была хорошей, добродушной девчонкой, но мы с ней близко не дружили.
– Объясните, пожалуйста, почему? – спросил Иванов.
– Понимаете, – начал Куприянов, – Соня любила романы, кино и прочую такую дребедень, тогда как я предпочитаю этому занятья математикой, физикой и информатикой, поскольку хочу быть программистом и хорошо зарабатывать. А Соня летала в романтических мечтах о любви – вот и связалась в итоге с Димкой Еликовым, нашим Ромео.
– Что ж плохого в том, что девушка мечтала о любви? – спросил удивлённо Иванов, на что Куприянов сказал, не задумываясь:
– Может, ничего, но надо жить реальностью; а она такова, что любовь в магазине не купишь и ни на бутерброд, ни в кастрюлю не положишь. А кушать, увы, хочется всегда! Что ж касается любви, то она, по-моему, вообще не обязательная, даже не нужная вещь.
Поняв всё про этого парня, Иванов отпустил его.
Из допроса Евгении Славиной.
– Евгения, примите мои соболезнования, – сказал мягко Иванов. – Каким человеком была погибшая, и какими были ваши отношения?
– Наши с Соней отношения были хорошими, можно сказать даже, сестринскими. В голове не укладывается, что Сони больше нет… – тут Евгения всплакнула слегка, и Волкова её гладила, желая поскорее успокоить. Иванов терпеливо ждал. – Извините, пожалуйста!
– Ничего страшного! Я понимаю, – сказал следователь. – Вы сказали, что ваши отношения можно назвать сестринскими; а как давно вы дружите?
– Да как в первый класс пошли, так и дружим, – ответила Славина. – Знаете, как-то так совпало удачно, что я, Соня, Лена Лисицына и Вася Мельникова сдружились, и так и идём… то есть, шли по этой жизни. – Славина извлекла из кармана пиджака смартфон, чтобы показать одну из последних фотографий со всей компанией. – Вот мы все на моём дне рождения 1-го мая. Рыжая – это Лена Лисицына, а брюнетка – Вася Мельникова, а мы с Соней оказались две блондинки.
Иванов глянул на снимок. Четыре юные и стройные красавицы с улыбкой смотрели на него, показывая большими пальцами на руках, что всё у них прекрасно! И вот одной из них, стоящей между рыжей Леной и светлой Женей, больше нет.
– Замечательная фотография! – с грустной улыбкой сказал Иванов. – Скажите, какой погибшая была и подругой, и человеком вообще?
– Подруга она была замечательная! – ответила Женя. – Мало того, что с ней просто по-человечески было хорошо и легко общаться, так она, если надо, могла и помочь: например, когда я в среду и в пятницу в бассейн шла, она иногда, когда была не занята, легко с моей бабушкой-инвалидкой могла посидеть, пока мама с работы не приедет, благо, мы живём… то есть, жили в одном доме. Однако, если её кто-то допекал, она его и послать могла по почте. Сама раз слышала, как Соня по телефону одного такого послала, после чего отключила телефон. А на мой вопрос – кого это она так? – отмахнулась, мол, есть один неуёмный придурок, который безответно в меня влюблён, и сказала, чтобы я не брала это в голову.
– Позвольте спросить, Евгения: а почему Соня присматривала за вашей бабушкой? – спросил Иванов.
– Просто отец, разведясь с мамой, совсем на нас плюнул, даже со мной не общается, а с маминой стороны некого попросить: одна сестра умерла, другая в другом городе живёт. Такая вот штука.
– Евгения, скажите: а Соня была словоохотливой девочкой? – спросил Иванов. – Было ли так, что она рассказывала вам с девочками о семье, о том, как она живёт?
– Я скажу так, – начала Женя, – Соня любила поболтать, рассказать о каких-то моментах из жизни семьи, но это было что-то весёлое; а так, чтоб поплакаться, этого с нами не было. По крайней мере, на моей памяти! Возможно, у неё для этого был другой человек.
– Спасибо, не буду больше вас мучить, – сказал Иванов, и отпустил девушку.
Допросив также Василису Мельникову и Елену Лисицыну, а с ними и остальных одноклассников Сони Цаплиной, Иванов увидел следующую картину: да, среди них были те немногие, с кем погибшая дружила, включая и трёх первых девочек; но даже и они никто не знали, как она жила до того момента, когда она покончила с собой. Кто-то сам не интересовался её жизнью, кого-то сама погибшая туда не пускала. Почему? Что она скрывала от друзей? Не понятно. И что это за таинственный придурок, который ей звонил? Закончив с допросами, Иванов простился с Волковой и ушёл.
***
За то время, пока Иванов отрабатывал классную погибшей и её одноклассников, Денис Маков разговаривал с остальными педагогами Софии Цаплиной. Вот какой портрет погибшей составили они:
Из показаний Евгении Обуховой, учителя физики.
Я буду краткой: Соня была девочкой слабой, плохо понимала то, о чём я ей говорю… То есть, говорила. В общем, вместо мозгов у неё в голове была манная каша. Плюс к этому она и хамка была, какую ещё найти, могла запросто нагрубить тебе на твоё замечание, едва ли не матом тебя обложить… Словом, ничего хорошего я о ней сказать не могу. Знаете, мне иногда очень жаль, что в наше время учителям нельзя драть своих учеников, глядишь, те и посмирнее бы были, и ума у них было бы больше.
Из показаний Олега Синявского, учителя математики.
Да, ужасная новость, нечего сказать. Светлая память бедной девочке! Знаете, Соня, в общем, была девочкой далеко неглупой и способной, но почему-то ей трудно давалась математика. Мне порой приходилось едва ли не на изнанку выворачиваться, чтобы объяснить ей ту или иную тему. Впрочем, надо отдать Соне должное в том, что она старалась хоть что-то понять из того, что я ей говорил. Чёрт с ним, что не всё гладко выходило у неё, например, с уравнениями или ещё с чем-то, главное, что она хоть старалась вникнуть во всё это, и вникала, в конце концов! Иным ученикам заобъясняйся хоть до посинения, а они даже не пробуют тебя понять, и все твои объяснения, словно в дудку, вылетают; и только Соня в этом смысле была молодчина.
Из показаний Антонины Груздевой, учителя английского языка.
Боже, какой кошмар! Просто не укладывается в голове, что Соня погибла… Царство ей небесное!
Знаете, Соня очень хорошо соображала в иностранных языках: если угодно, она на английском языке могла говорить, как на родном, перевод текста, как на английский, так на русский языки делала без проблем, а главное, делала с интересом. Каким Соня была человеком? По мне, вполне хорошим, вежливым и добродушным. Не знаю, кто как, а я от неё ни одного грубого или обидного слова не слышала.
Из показаний Светланы Киселёвой, учителя химии.
Царство небесное бедной девочке, и дай бог сил её матери это пережить! Ужас – одно слово. Почему же это так? Что касается Сони, то она человек, в общем, была не плохой и не глупый, знала, что ей было надо от жизни; однако совершенно равнодушна к химии. Нет, она могла и ответить, и задания выполняла, но делала она это с холодными, безынтересными глазами, словно выполняла нудную работу. И, признаться, меня, как учителя, это слегка ранило, потому что я всегда старалась не просто передать ребёнку мои знания, но и заинтересовать его своей наукой, чтобы он, возможно, продолжил ей заниматься в будущем.
***
Едва Иванов и Маков вышли на крыльцо школы, как у Иванова зазвонил телефон. Это был судмедик с новостями.
– Говори, Горыныч! – ответил следователь.
– Саныч, я осмотрел нашу погибшую, и помимо многочисленных травм и переломов, от которых она погибла, нашёл ещё кое-что.
– Горыныч, не тяни резину! – взмолился следователь.
– В общем, нашу девушку, мягко говоря, «любили» во все места, – сказал судмедик. – И, очевидно, не раз, а последний секс у неё был за сутки до смерти.
– Ничего себе! – удивился Иванов. – Это что, изнасилование вырисовывается?
– Возможно, Саныч! – ответил Горыныч. – Хотя, прости меня, господи, грешного, может и иначе быть: девочка захотела взрослой любви – ну и путалась тайно от мамы с кем-нибудь, хоть с маминым полюбовником. Но это моя версия!
– Я тебя понял, Горыныч, – ответил Иванов. – Ты подгони все бумаги, я сейчас буду. – Кладёт трубку. – Чёрт! Только изнасилования на мою шею не хватало! Что ж, по крайней мере, ясен один из мотивов самоубийства Цаплиной-младшей.
– А разве есть другой? – спросил Маков.
– Есть, но об этом дорогой скажу, – сказал Иванов. – Слушай, набери ребятам, узнай, где они? Если в отдел едут – пусть поесть купят. А мы с тобой съездим сначала к Горынычу, а затем к Цаплиным, так как у меня появились новые вопросы.
– Хорошо! – сказал Маков.
По дороге к судмедику Иванов позвонил Цаплиной-старшей. Та была отгуле, занималась похоронными делами. Узнав, что следователь хочет с ней поговорить, она сказала, что минут через тридцать будет дома, так как ритуальное бюро было недалеко, на что Иванов сказал, что он сам подъедет нескоро, и чтобы женщина сильно не торопилась. Когда Иванов повесил трубку, Маков рассказал всю информацию о Софии Цаплиной, добытую им у педагогов, и поделился своими мыслями о них. Услышанное не особо удивило следователя, но утешало то, что хоть у кого-то из педагогов, включая Волкову, а также у одноклассников нашлось хоть одно доброе слово о погибшей.
5
София Цаплина за год до гибели
Ей 14-ть лет! Она высока, хороша собой и улыбчива. У неё точённая фигура, подтянутые ягодицы, длинные руки и такие же длинные, прыгучие ноги. Когда Соня играла с мамой или с подругами в бадминтон на пляже, то тем не всегда удавалось отбить подачи Сони, зато сама она отбивала все их подачи. Вообще пляж – это излюбленное место обеих Цаплиных, куда они приходят и поплавать, и позагорать, и просто расслабиться. Причём это у них бывает и дома, и где-то в отпуске.
Всё случилось в то жаркое и злосчастное лето. Почему злосчастное? Сейчас расскажу: начнём хотя бы с того, что в то лето у Елены не было отпуска, так как весной, в начале мая, она ездила к умирающей матери, за которой вместе с сестрой ухаживала все две последние недели её жизни, плюс ещё похороны и поминки. Соня тогда осталась на попечении своей крёстной, Людмилы Гуляевой, потому что и ЕГЭ за 9-й класс не за горой, да и просто зачем ребёнку лишний стресс? Нет, мать от дочери не скрывала, что бабушка умирает, и всё такое… Они даже вместе поплакали об этом. И всё же было решено оставить Соню с крёстной. Впрочем, слава богу, Людмила Игнатьевна была женщина находчивая и могла как просто поддержать Соню в тяжёлую минуту, когда она узнала о кончине бабушки, так и найти дело, которое, хоть на миг, но могло бы отвлечь крестницу от мрачных мыслей и не дало бы впасть в уныние: например, на дачу брала, где всегда есть, что делать. Так что в силу вышеописанных причин традиционная поездка к морю «накрылась» медным тазом, и потому вылазка на пляж по выходным с мамой (а иногда с подругами!), прогулки или поездка к крёстной на дачу, когда та приглашала, для Сони были спасением.
Вот тогда-то, на пляже, когда Соня пошла искупаться, а мать решила ещё понежиться под солнцем, к ней подошёл молодой мужчина. Ему было лет 35-ть, он был высоким, атлетически сложённым, имел в меру длинные, тёмные волосы, красивое, чисто выбритое лицо, где были большие зелёные глаза. Глядя в них, ты уже как бы не видишь ни прямого, заострённого носа, ни тонких губ, излучающих тонкую улыбку… Ты, словно весь в его глазах, или, лучше сказать, под их гипнозом!
– Здравствуйте! – сказал незнакомец.
– Здравствуйте! – улыбнувшись, ответила Елена. – Что вам угодно?
– Да вот увидел одну красивую женщину – и захотел подойти, познакомиться! – ответил мужчина. – А то она лежит одна, ей, наверно, скучно…
Елена, всё поняв, снова улыбнулась.
– За красивую женщину спасибо, но я не одна и мне не скучно.
– Вы не одна? – удивился незнакомец. – А с кем вы?
– Я со своей дочкой, – сказала Елена. – Вон она купается. Так что нам вдвоём не скучно!
–Ясно, – сказал незнакомец. – Но познакомиться с вами можно?
– Конечно! – ответила Елена Юрьевна.
– Валерий Гончаров, массажист, а также немного писатель и художник, – сказал мужчина. – Елена Цаплина, библиотекарь, иногда переводчица, – сказала Елена. Во время разговора у Елены зазвонил мобильный. Она, извинившись перед собеседником, взяла трубку. – Да, Люся! Где мы? Мы с Соней на пляже отдыхаем. А что? Не хотим ли мы приехать к вам и пообедать? Ну, можно, если Соня не будет против. Давай так: я её спрошу, и перезвоню тебе. – окончив разговор по телефону, Елена вернулась к Валерию. – Ещё раз извините: просто родственница звонила – на обед звала.
– Понимаю, – улыбаясь, ответил тот. – Самому надо тихонько трогаться, так как есть одно дело. Но можно у вас телефон спросить?
Елена дала ему телефон, после чего они расстались.
– Кто это был? – спросила Соня, вернувшись на берег.
– Знакомый, – ответила мать дочери.
– Что-то я не помню у тебя таких знакомых, – замечает Соня.
– Мало ли, кого ты не помнишь! – отозвалась ей мать. – Я говорю, что это мой знакомый – и будь добра поверить мне! – Соня сдалась. – Скажи лучше, как ты смотришь на то, чтобы пообедать у тёти Люси?
Соня обожала свою крёстную! Это был второй человек после матери, кому она говорила и по телефону, и лично «Здравствуй, моя любимая!». Про то, что Соня иной раз могла своей крёстной о своей жизни поведать или о чём-то ещё поболтать, и говорить нечего! Но в тот день Соня сказала, что устала и хочет домой, чтоб прилечь.
– Так у тёти Люси отдохнёшь! – предложила мать. – А мы пока пощебечем! Ну, пожалуйста, поедем!
И Соня согласилась. Убирая своё полотенце, она не обнаружила в своей сумке сменного белья.
– Не поняла, – сказала Соня, бледнея.
– В чём дело? – спросила мать насторожено.
–Да не могу найти свои трусики, – сказала Соня. – Ведь клала их вместе с полотенцем.
– Сонечка, успокойся! – сказала мать, утешая дочь. – Может, ты хотела положить трусики с полотенцем, да телефон отвлёк – и ты сцапала второпях одно полотенце. Надень пока шорты и майку, а дома мы всё уладим!
Дав такой совет, мать повела дочь в кабинку. Переодевшись и собравшись, наши героини поехали на обед.
Людмила Гулляева, крёстная Сони, а кроме того и бывшая одногруппница её матери по институту, была женщиной средних лет, кудрявая, невысокая, круглолицая и пышнотелая. Её лицо, светло-серые глаза, лёгкая улыбка на губах были добродушными и светлыми. Её голос был тёплым и мягким, как пуховый платок. В день встречи с Цаплиными Людмила была одета в синее трико с белыми лампасами, где красовалась какая-то нерусская надпись, и белую футболку с медным всадником. Увидев первой любимую крестницу, Людмила незамедлительно впечатала ей в щёку смачный поцелуй.
– Рада видеть тебя, моя красавица! – сказала она, ласково похлопав Соню по спине.
– И я тебя, моя любимая! – ответила Соня, поцеловав крёстную в ответ.
– А меня поцеловать? – сказала шутя Елена, и Людмила тотчас поцеловала и её. Чай, от неё не убудет! Нацеловавшись, наши героини прошли на кухню, где за вкусным и сытным обедом говорили о всякой всячине. Кухня была средних размеров, там легко расходились двое человек, а иногда там спокойно помещалась компания из пяти. Обстановка кухни была такой: справа от входа висела длинная полка с разными травками-приправками, в углу стояли стопочкой круглые табуретки с трубчатыми металлическими ножками, рядом стоял белый диванный уголок, покрытый пёстрым покрывалом, а напротив такого же цвета круглый стол, где всё уже было готово к обеду. Слева стоял высокий шкаф-пенал, где хранилась посуда для готовки и другие нужные для этого предметы, рядом посудомойка, навесной шкаф для обеденной посуды, далее раковина, рядом с ней плита с вытяжкой и, наконец, высокий двухкамерный холодильник.
Обед был самый простой, но от этого не менее вкусный: салат «Оливье», фаршированные перцы, грушёвый компот и манник с яблоками. Обычно Соня это поедала с аппетитом, особенно манник, который любила больше всего, а тут она почему-то ела без желания, словно через силу, кое-как разделавшись с одним из двух перцев.
– Соня, ты почему так плохо кушаешь? – спросила крёстная.
– Почему-то не хочу есть, – ответила сухо Соня. – Да ещё голова побаливает. Можно я в гостиной полежу?
– Зачем в гостиной? – сказала крёстная. – У тебя для этого здесь своя комната есть! А таблетку от головной боли я тебе сейчас дам. – Она дала Соне лекарство, та его выпила. – Иди, моё солнышко, отдыхай! – сказала крёстная, поцеловав Соню в щёку.
Едва Соня ушла, Елена тотчас рассказала куме о своём знакомстве с Валерием на пляже, будто ждала этого момента. При этом в её глазах была такая радость, будто бы она познакомилась с самим Аполлоном! Каковой была реакция Людмилы? Она, конечно, порадовалась за подругу: протяни столько лет без мужчины! Однако в голове её мелькнул вопрос: если Елена и Валерий будут встречаться, а то и вовсе захотят зажить вместе, как к этому отнесётся Соня?
– Соня уже довольно большая девочка – и будем надеяться, что она сможет всё понять, как надо! – ответила Елена. – По крайней мере, я ей постараюсь объяснить всю эту ситуацию, и, надеюсь, нам удастся договориться миром.
– Дай-то бог! – сказала Людмила. – Просто она у тебя такая ранимая – ещё подумает, что ты на неё плюнула, или что-то в таком роде.
– Не волнуйся! Всё будет нормально! – сказала с улыбкой Елена, и разговор сменил направление.
Настало время собираться домой, и Елена позвала Соню. Но в ответ молчок.
– Спит, что ли? – сказала Людмила, и пошла глянуть в одну из дальних комнат, что стояли в маленьком коридорчике друг рядом с дружкой. Так оно и оказалось: Соня спала; да так сладко, что у Людмилы не поднялась рука её будить. Вернувшись в кухню, она сказала Елене об увиденном, а ещё предложила ей привести девочку вечером, благо, Людмила была три дня, как в отпуске. На том и порешили.
6
Забрав у судмедэксперта заключение, Иванов с Маковым направились к дому Цаплиной-старшей. Та была дома, уже переодетая в лёгкий домашний костюм синего цвета, в непонятных цветочках и похожий больше на пижаму, ждала приезда следователя, будто бы подготовившись к беседе с ним. Лицо её было спокойным, глаза внимательными. Поздоровавшись с Ивановым и Маковым, она даже попробовала слегка улыбнуться и предложила сыщиками чая, но они с благодарностью отказались. Перед началом беседы Елена оговорилась, что ей ещё надо встретить родственников, на что следователь ответил, что они её сильно не задержат.
– И так, о чём вы хотите со мной побеседовать? – спросила Елена.
– Да даже не знаю, как начать… – замялся Иванов, понимая и горестную ситуацию матери, и щекотливость вопроса, с которым он к ней пришёл. И всё-таки он должен был его задать! – Скажите, Елена Юрьевна, Соня никогда вам не жаловалась, что к ней кто-либо пристаёт с неприличными предложениями?
– В каком смысле? – не поняла Елена, удивившись.
– К сожалению, в самом прямом! – ответил следователь. – Согласно заключению судебной медицины, у вашей дочери был половой контакт с неизвестным мужчиной. И было это за сутки до смерти Сони, что даёт мне основание думать, что она, возможно, в очередной раз была изнасилована.
– Как понять – в очередной раз? – опять не поняла Елена, глядя уже как-то насторожено.
– А вот так! – жёстко, но спокойно говорит Иванов. – Согласно заключению судебной медицины, такого рода акты с Соней проводились не единожды! Вам есть, что сказать, Елена Юрьевна?
– Я ничего не знаю! – в раздражении ответила Елена, не выдержав даже лёгкого натеска со стороны следователя. – Слава богу, не я свою дочь насиловала! Вот и выясняйте, кто и где с ней это делал, на то вы и угрозыск!
– Да мы-то выясним! – сказал Иванов. – Просто мы думали, что вы нам чуть поможете.
– Чем? – тем же тоном отозвалась Елена. – Я уже вам говорила, что Соня всё записывала в свой чёртов дневник, который теперь неизвестно, где находится. – следователь внимательно посмотрел в большие, светло-серые глаза Елены. – Что вы на меня так смотрите? – спросила та.
– Да ничего, – ответил Иванов. – Скажите, Елена Юрьевна, а Соня не могла бы тайно от вас иметь с кем-либо половую связь?
– Нет! – твёрдо ответила Елена. – Моя дочь была не так воспитана, чтобы дойти до такого, а потом Соня и сама была очень стеснительной даже в самых обычных мелочах, как, скажем, спеть песенку, а куда ей до секса!
– Понятно, – сказал Иванов. – Скажите, Елена Юрьевна, а Соня вам не говорила, что ей звонит некий неизвестный по телефону и беспокоит её?
– Честно говоря, впервые об этом слышу, – ответила Елена. – Соня мне ничего такого не говорила.
– Я бы хотел увидеть телефон Сони, – сказал следователь.
– Пожалуйста! – ответила Елена, внутренне уже желая, чтобы от неё наконец-то отстали. Они с Ивановым прошли в комнату погибшей, где Елена достала из стола Сони её телефон и подала следователю. Иванов пролистал внимательно все контакты Цаплиной-младшей, и среди номеров только два вызвали вопрос: один был подписан именем «Люся», второй был неизвестным.
– Люся – это крёстная мать Сони, Людмила Гуляева, – ответила Елена. – А второй номер мне не знаком.
– Однако этот абонент звонил Соне чаще всего в последнее время! – заметил Иванов с легким недоверием.
– А я причём?! – вновь вспылила Елена. – Вот и выясняйте, кто моей дочери названивал, и кто её насиловал!
– Да мы-то выясним! – сказал Иванов, выписывая номер в блокнот. – Спасибо, до свидания.
Сыщики покинули квартиру. Выйдя во двор, Иванов тотчас же достал сигареты и закурил.
– Что-то тут явно не то! – заметил он Макову. – Темнит что-то мамаша, ой, темнит! Весь вопрос – что и почему? Боится чего-то или кого-то? А то, может быть, сама как-то поспособствовала гибели дочери? Но как?
– Вы думаете, что она как-либо может быть причастна к гибели своей дочери? – спросил Маков.
– Вот теперь я бы этого не исключал! – сказал Иванов, стряхивая в урну пепел. – По крайней мере, ясно одно: на дочь она совершенно плюнула.
– Плюнуть – одно дело, а убить или довести до самоубийства – совсем другое! – заметил Маков. – Да и зачем?
– Чёрт его знает! – ответил Иванов, выбросив в урну окурок. – Хорошо бы было найти этот злосчастный дневник погибшей! Нашли бы его – возможно бы, раскрыли и причину гибели ребёнка. Слушай, Денис, ты где-то в сетях есть?
– Есть у меня пара страниц – в «Одноклассниках» и «В контакте», – ответил Маков. – А что?
– Пока мы едем в отдел, пошарься и там, и там, и посмотри, с кем погибшая общалась чаше всего, – сказал Иванов.
– Хорошо, попробую! – ответил Маков. – А заодно дайте, пожалуйста, тот номерок: у меня сестра работает в компании телефонной связи – может, пробьёт и скажет, чей он?
–Держи! – сказал Иванов, подавая Макову листок с номером. – Поговорить бы ещё с мужем Цаплиной-старшей.
– Если я помню, он работает в массажном салоне «Юнона», – отозвался Маков. – Это нам надо на улицу Ленина.
– Давай сперва туда, а после в отдел! – сказал Иванов, и сыщики поехали.
***
Массажный кабинет. Так и хочется добавить в виде шутки слово «типовой». Кабинет представлял собой небольшую комнату с окном, выходившим на улицу, откуда доносился шум машин, лай собак, крик людей и много что ещё. Вдобавок к этому окно выходило на солнечную сторону, что делало её и светлой, и очень жаркой, особенно, когда лето было в самом разгаре. Однако сейчас был ещё конец весны! Стены кабинета были оклеены фотообоями с изображением стройной, белоствольной берёзовой рощи, что при взгляде на это побуждало вообразить себя, неспешно гуляющим по лесу, где дышится легко и мира чистота. У левой стены, ближе к окну, стояла кушетка, рядом с ней стул, где клиенты (чаще это были женщины!), раздевшись, оставляли свою одежду. У правой стены, в углу, стоял напольный вентилятор, используемый при сильной жаре, рядом стол орехового цвета со встроенной тумбочкой, где массажист хранил кремы, а также лёгкий перекус и термос с чаем. На столе стоял небольшой радиоприёмник, работавший, как правило, всю смену, под столом стоял круглый табурет, а рядом со столом в тон ему стоял шкаф, состоящий из двух отсеков: в одном висела то выходная, то рабочая одежда массажиста, а на полках другого лежали свежие простыни.
Рабочий день был в самом разгаре, когда Анжелика Малинина была на массаже у Валерия. Надо бы сказать, что она, приходя на массаж, нисколько не стеснялась раздеваться на виду, а после, лежала на кушетке, будто бы получая удовольствие не только от процедуры, но и, пожалуй, оттого, что её обнажённой красотой, достойной того, чтобы запечатлеть её на картине, любовался такой высокий и симпатичный мужчина. Валерий, кстати, тоже мог, готовя новую простыню, краем глаза взглянуть на обнажение своей клиентки: ему нравилось видеть и как Анжелика обнажает своё ещё молодое тело, покрытое ровным загаром (очевидно, полученном в солярии!), и массировать её округлые плечи, пышную грудь, гладкие ноги и так далее. Готовая модель для портрета в стиле ню! Обычно во время массажа они о чём-нибудь разговаривали, но в этот раз Валерий был ко всему холоден, мочалив и угрюм, отчего и настроение Анжелики тоже упало, и она лежала молча.
– Ты сегодня какой-то сам не свой! – заметила она, одеваясь. – Молчал всё время, на меня почти не взглянул, да и вообще ты, будто бы не здесь.
– Извини! – ответил сухо он. – Просто до сих пор никак отойду от вчерашней новости о гибели Сони. Да ещё завтра хоронить её… Одно слово – ужас. Господи, чего девчонке не жилось на свете?
– Да уж! Это ужасно! – согласилась Анжелика. – С другой стороны, ты ни в чём не виноват! Эта сопливая дура сама решила свою судьбу. Вот и нечего по ней убиваться, как по близкой родственнице! Пусть теперь она лежит там, где ей полагается лежать, а наша с тобой жизнь продолжается!
– Интересно, в каком смысле? – спросил Валерий.
– А я тебе расскажу! – ответила, нежно улыбаясь, Анжелика. – Мой муж завтра уедет на вахту, двоюродная сестра в отпуск, и она меня попросила пожить у неё на квартире три недели. Так что у нас будет немножко времени на то, чтобы привести тебя в порядок! – говоря последнее предложение, Анжелика, будто бы гипнотизировала Валерия своим завораживающим, сладким голосом и таким же взглядом. – Всё равно тебе от твоей сейчас ни какого секса пока не будет, так как она убитая горем мать, и всё такое… А я тебе дам всё, что ты захочешь! Так что приходи, буду рада.
– Я подумаю, – ответил Валерий, Анжелика его поцеловала и ушла. Едва Анжелика покинула кабинет, как на его пороге появились работники угрозыска.
– Добрый день! – сказал Иванов, доставая удостоверение. – Уголовный розыск, следователь Иванов. Нам нужен Валерий Гончаров.
– Добрый день. Валерий Гончаров – это я! – ответил Валерий. – Чем могу помочь?
– Мы бы хотели поговорить с вами о погибшей вашей падчерице Софии Цаплиной, – сказал Иванов.
– Ясно, – хмуро сказал Валерий. – Проходите! Только во времени я ограничен, так как через десять минут ко мне клиентка должна придти.
– Не волнуйтесь, мы вас не задержим! – сказал Иванов. – У нас всего два вопроса. Начнём с того, какими были ваши отношения?
– Со своей стороны я, конечно, старался стать Соне хотя бы просто другом, – начал грустно Валерий. – Однако она меня отталкивала, почти не шла со мной на контакт…
– Поясните! – прервал Маков. – Что значит почти не шла на контакт?
– При матери Соня ещё могла мне иногда или сказать что-то, или ответить, а так она меня вообще игнорировала, – сказал Валерий. – Даже было один раз так, что я ей позвонил, чтоб попросить купить домой хлеба, но она меня в ответ послала куда подальше. Похоже, Соня так и не смогла меня принять, как её мать ни упрашивала, ни умоляла. Чужой – есть чужой, и ничего тут не поделаешь.
Вспомнив неожиданно про телефон, Иванов достал блокнот, нашёл выписанный номер и показал его Валерию.
– Это ваш номер? – спросил следователь.
– Да, мой, – ответил Валерий.
– И что, вы каждый раз звонили погибшей, чтобы попросить купить хлеба? – спросил с недоверием Иванов.
– В основном да, я просил Соню сходить в магазин, – сказал Валерий.
– И каждый раз она вас посылала? – спросил Маков.
– Нет, это было один раз! – ответил Валерий. – А потом она просто сбрасывала вызов и отключала телефон.
– Ясно, – сказал Иванов. – Что ж, спасибо и до свидания.
– Всего доброго! – сказал Валерий, сыщики вышли и поехали в отдел, а на их смену в кабинет вошла новая клиентка.
***
Однако вернёмся к другой паре сыщиков – Анне Дуровой и Кириллу Хвостову, которые допрашивали в больнице пострадавшего в ДТП Дмитрия Еликова. Сразу следует отметить то, что Дмитрий переходил дорогу по пешеходному переходу, а на него, удирая от гаишников, наехал пьяный юнец, угнавший машину у матери. Вот так Дмитрий оказался на больничной койке. Что стало с юным наездником – это, как говорится, история умалчивает.
Узнав о гибели Сони, Еликов сперва поник от горя, однако вскоре взял себя в руки и поведал сыщикам следующее: «Знаете, Соня была девчонкой хорошей, общительной, а главное – весёлой и не глупой. Я любил провожать её иногда после школы до дому, поболтать о чём-нибудь отвлечённом или просто погулять с ней в выходные. В тоже время Соня была как бы закрытой и держала меня на некоторой дистанции. Вот пример: я однажды захотел поцеловать Соню, потому что она мне нравилась, но она мне не позволила это сделать. Я спросил – почему? На что Соня мне рассказала историю о том, как к ней на зимних каникулах пристал один соседский придурок, желавший тоже её поцеловать, и от которого она еле отбилась. Поэтому Соня и не давала себя целовать. Я спросил её – а в какой квартире живёт тот придурок (хотелось ему надавать по шее!)? Соня мне ответила, что, слава богу, он переехал куда-то на другую квартиру после нового года, и его неслышно и невидно. Что из этого всего правда, что нет – не знаю, но я рассказал всё, что мне известно». Записав показания, сыщики пожелали молодому человеку выздоровления и покинули палату.
Когда все собрались у Иванова в кабинете за чаем, Дурова поделилась со следователем данной информацией, сказав, что её надо проверить.
– Ну факт приставания к нашей барышне Горыныч установил точно! – ответил Иванов. – Впрочем, не исключается пока и версия, что погибшая и сама могла с кем-то тайком от маменьки шуры-муры крутить.
– Если предполагать такое, – говорит Хвостов, закурив сам и давая закурить Иванову и Дуровой, – то тогда с кем она бы это могла делать, если с Еликовым она за ручку гуляла? Не с сожителем же маменьки!
– А я бы пока и этого не исключал! – откликнулся Маков. – Да, Гончаров говорил, что они с погибшей не ладили, но чем чёрт не шутит? Может, они при маман жили, как кошка с собакой, а наедине у них было оляля, какое кино.
– Какая гадость! – плюнув, сказала Дурова, видимо, представив всё это извращение.
– Анюта, я тебя понимаю! – ответил Маков. – Самому противно от своих слов. Но жизнь сегодня такова, что девочки, едва начав ходить, могут быстро сигануть в койку к маминому полюбовнику. Этакие девочки-скороспелочки.
– Вот и будем во всём этом разбираться! – подытожил Иванов. – Денис, ты посмотрел, в какой соцсети есть наша погибшая?
– Да, наша погибшая зарегистрирована в «Одноклассниках», – ответил Маков. – Друзей у неё там не особо много, но меня там заинтересовала такая мадам, как Людмила Гуляева. Она сейчас онлайн – и я бы мог ей позвонить и пригласить к нам.
– Давай! – согласился Иванов. Маков позвонил Гуляевой и пригласил её на беседу. Он хотел, чтобы Гуляева приехала в тот же день, но она попросила перенести встречу через пару дней, на десять утра, ссылаясь на неважное самочувствие и на предстоящие завтра похороны крестницы. Так и было решено.
7.Роман Елены Цаплиной и Валерия Гончарова.
Роман Елены и Валерия развивался в умеренном темпе. По началу, это были просто встречи, прогулки, походы в кино, на танцы или в театр. Этого хотела и сама Елена, тяжело в своё время пережившая развод с мужем, и с тех пор ставшей, что ли, осторожнее с мужчинами. Валерий особо и не настаивал на чём-то большем. Ему вполне пока хватало прогулок с Еленой, походов с ней в кино или хотя бы на пляж. И вот как-то в один такой выходной, пребывая на пляже, Елена осмелилась попросить Валерия рассказать о себе.
– Ты знаешь, – начал он, подумав, – мне особо рассказывать нечего: родителей я вообще не знаю, жил в детдоме… Хотел в армию пойти – не взяли по здоровью. Слава богу, хорошие люди подсказали пойти учиться на массажиста. Вот так и тружусь, живя при этом на съёмной квартире, так как с личной жилплощадью, положенной мне по выходу из детдома, меня нагло «надули». Кроме того, как ты уже знаешь, я ещё немного писатель и художник. Собственно, это и есть моё хобби!
– А что ты пишешь и рисуешь? – спросила Елена.
– Я в основном пишу короткие рассказы (вроде тех, что писал в своё время Чехов!), – начал Валерий, – только у него они были юмористические, а у меня они (не падай!), как правило, слегка эротические. Да и рисую я также в стиле лёгкого ню.
– Да с чего мне падать! – усмехнувшись, сказала Елена. – Можно подумать, я этого добра не встречала, переводя романы. Да картины такого же плана я много, у кого видела! И всё же почему тебя интересует именно это направление?
– Ты знаешь, – начал Валерий, подумав, – всё началось с того дня, когда я, будучи с моей хозяйкой на даче и пойдя с ней за компанию на озеро искупаться, случайно краем глаза обратил внимание на то, как на том же озере спокойно загорали и купались голышом мать и дочка. Причём дочка была по возрасту приблизительно, как твоя Соня! Помню, тогда моя хозяйка хотела взъерепениться на маму с дочкой из-за этого, но я кое-как её уговорил оставить их в покое, так как они нас не трогали, и увёл её подальше, где мы спокойно уже купались. По пути обратно на дачу мы их больше не встретили. Однако я тот момент запомнил и после дома зарисовал. Так вот и пошло-поехало!
– Ясно! – сказала Елена. – Скажи, а ты меня бы сейчас мог нарисовать?
– Извини, сейчас нет, так как я не взял ни бумаги, ни карандаша! – виновато улыбаясь, сказал Валерий. – Давай в другой раз!
– Хорошо! – согласилась Елена. – Что ж, идём купаться!
– Давай освежимся! – согласился Валерий, и они оба пошли в воду, где от души купались, плескались и резвились, как дети, и им в этот момент было очень хорошо! Вернувшись на берег, Валерий попросил Елену поведать о себе.
– Да что там рассказывать! – слегка вздохнув, начала Елена. – Дочь автомеханика и учителя английского языка. Надо сказать, я и сама по воле маменьки окончила факультет ин-яза, и даже год поработала учителем английского… Однако, поняв, что это не моё, послала это всё к чертям собачим и стала библиотекарем. А, освоив ещё и французский язык, стала подрабатывать в издательстве переводчицей. В общем-то, такая моя биография!
– А как родители приняли твою смену профессии? – спросил Валерий.
– Папы на тот момент уже не было в живых, – начала Елена. – Я ещё в школе училась, когда он, возвращаясь с рыбалки, погиб в автокатастрофе по вине встречного пьяного водителя. Мама же была этим очень недовольна, так как она надеялась, что я буду после неё её же лямку в школе тянуть… Однако я ей сказала прямо, что мне её неудовольствие до фонаря, что я буду свою жизнь жить так, как сама сочту удобным и нормальным для себя. Помню, мы тогда так разругались, что дело даже дошло до обоюдных пощёчин. После этого мы очень долго не разговаривали, жили, как чужие, пока к нам однажды в гости не приехали тётя Люба и тётя Ира, мамины сестры, и не помирили нас. Слава богу, с тех пор мы с мамой жили нормально.
Потом я вышла замуж, родила Соньку… Мама переехала к тёте Любе, так как та давно жила одна: муж умер, а детей им почему-то бог не давал (хорошо, хоть тёте Ире с её мужем в этом плане повезло: родились две дочери!). Вот мама с тётей Любой и жила, пока та не умерла.
– А твой муж где? – спросил Валерий.
– В Караганде! – с горькой усмешкой ответила Елена. – Сволочь такая, сбежал, едва Соне исполнился год, к другой бабе, и сколько лет даже глаз не кажет. Я его последний раз видела при разводе. Да и ну его в болото! Пойдём лучше ещё раз искупаемся! – неожиданно на мобильнике Елены раздался звонок. Звонила Соня. – Да, Соня, что случилось? Тебя рвёт? Сейчас приеду! – она положила трубку. – Валера, извини, мне надо уехать.
– Я понял, – сказал Валерий. – Езжай! Я сам доеду.
– Увидимся! – сказала Елена, поцеловала Валерия и уехала.
Надо бы сказать, что они и вправду ещё не раз будут видеться, созваниваться, а иногда, когда Соня гостила у крёстной, Елена и Валерий проводили вместе ночь. Надо ли говорить, как им обоим было хорошо, когда долго и с наслаждением занимались любовью; как была счастлива Елена, когда Валерий ласкал и целовал её ещё молодое, загорелое и стройное тело, и ей хотелось ещё и ещё? Едва ли. Зато следует сказать, что вскоре Елена позовёт Валерия жить к себе, и тот охотно согласится! Спросите, а как же Соня? Разумеется, мама постаралась ей всё терпеливо и спокойно объяснить, что она отныне будет жить с мужчиной, что у них любовь и так далее, надеясь, что Соня её сможет понять, и, если что-то не так, простить… И, слава богу, Соня, как разумная девочка, постаралась всё понять и не таить обид на маму. И всё-таки однажды их отношения дали трещину.
Поводом для ссоры послужила следующая ситуация: Елена имела неосторожность как-то раз похвастаться дочери своим портретом в стиле ню, который нарисовал Валерий во время очередной их ночёвки. Зачем она это сделала? Возможно, надеялась, что дочь оценит и талант художника, и то, что мама ещё довольно хороша, что её можно изобразить обнажённой. Однако реакция Сони была противоположной: она в гневе порвала портрет, назвав при этом мать бесстыжей тварью. Мать тоже в долгу не осталась и от души надавала дочери пощёчин и за порванный портрет, и за личное оскорбление. Проходит день, другой, третий… Казалось бы, бури должны были стихнуть и мама с дочкой должны помириться. Однако почему-то ни та, ни другая не сделали для этого и шага, а отношения делались холоднее и холоднее… Вот так мать и дочь стали отдаляться постепенно друг от друга, и Соня начала всё записывать в дневник. Вероятно, кто-то спросит, мол, а что же Валерий не помог никак помириться двум родным сердцам, как мужчина, любящий свою женщину? То-то и оно: любил ли он свою женщину? Если бы он её действительно любил, то он бы ей и мозги на место вправил за сделанную глупость, и с дочерью убедил бы её помириться первой… И, быть может, не произошло бы вообще той трагичной истории, с которой всё началось. А так, нарисовать новый портрет своей музы в стиле ню – пожалуйста, ублажать её в кровати – пожалуйста! А налаживать отношения с дочерью – это сама, сама, сама.
167
Загрузка...
