Святой

— Ты зачем ему дверь подпер? – насел на Вадьку сторож. – Он ведь там чуть с ума не сошел. Ночь. Луна. Под его ответственностью целое стадо, а тут коровы как давай мычать. Он к двери, а там заперто. Зачем подпер, говори стервец?

— Не знаю. – Тридцатилетний Вадька как маленький ребенок боялся смотреть сторожу в глаза. Перебирал пальцами одежду и изредка почесывая щетину.

— Не знаю… — передразнил сторож – Высечь бы тебе по хорошему.

— Не надо сечь. Не надо, дядя Сережа. – Едва сдерживая слезы, умолял Вадька. Видимо затуманенная память, все еще хранила фрагменты его нелегкого детства, когда собственно, он и стал Вадькой. Простым, наивным, пугливым.

— Сечь значит тебя не надо, а дверь подпирать это нормально, по-твоему?

— Нет. – Коротко бросил Вадька. Он вообще был немногословен.

Дядя Сережа прошелся по тесному вагончику, заставленному хламом и инструментами. Сделал несколько кругов, стал над Вадькой, закурил, уткнул руки в бока и стал думать.

Крупная пыль вперемешку с сизым дымом от вонючих сигарет крутилась в лучах заходящего солнца. Вадька по-прежнему боялся поднять взгляд. Он часто моргал, теребил пальцами латку на штанах и при дыхании всегда высоко задирал плечи.

Не выдержав этого глупого молчания, дядя Сережа глубоко затянулся сигареткой, бросил ее тут же, растоптал.

— Ты хоть понимаешь своей головешкой, что у него трое детей. Трое здоровых лбов, которых надо кормить. Он же чуть инфаркт не получил. Это стадо вся его жизнь. Это ты понимаешь?

— Да. Понимаю. – И еще чаще заморгал.

— Тогда какой черт тебя дернул его закрыть?

Вадька вздрогнул. Осмотрелся по сторонам, будто бы увидел кого.

— Не скажу.

— Чего не скажешь?

— Не скажу, кто заставил.

— Ах вот оно что. Все-таки есть подстрекатели. Я так и думал. Так и думал. Не мог же ты своей головешкой допедрить и просто так закрыть его в вагончике. Не мог. А если кто-то сказал его там закрыть, значит, кому-то это понадобилось, хм… — дядя Сережа вновь пустился в свободное плавание по вагончику, продолжая набрасывать версии и раскручивать нить событий. – Получается, что кому-то понадобилось отрезать Митьку от стада, чтобы сделать что?.. украсть корову, увести стадо, стащить что-то ценное со стоянки, хотя там нет ничего ценного. Так-так, зачем же им или ему понадобился Митька в вагоне. Зачем? – дядя Сережа остановился, не глядя вынул из кармана очередную сигарету, закурил. – А ну колись паразит, кто тебя заставил!? – неожиданно прокричал он.

Вадька остолбенел от крика и сжался в плотный комок. Обвил себя длинными, как плети руками, словно замерз, поджал колени к груди и совсем отрешился от мира.

— Говори паскуда! Говори! – наседал дядя Сережа. И с каждым его криком Вадька все сильнее и сильнее сжимался, становясь меньше и меньше. Только глаза его моргали с той же периодичностью – быстро как крылья воробья. – У, черт бы тебя побрал. – Сжал дядя Сережа кулак и помахал над Вадькой. – Вот возьму и закрою тебя сейчас тут. И не отопру тебя. И будешь ты ту без воды и еды куковать неделю. Будешь, черт вшивый, будешь.

И вроде бы чего злиться на Вадьку. Зачем нервы тратить на человека у которого лет с десяти с головой не все в порядке. Зачем и его и себя мучить, однако злость кипела и застилала здравый смысл. Да и эти неизвестные, кто заставил Вадьку дверь-то подпереть. Не было бы их, так давно бы отпустил его. Пусть себе катится по селу. Пусть в другом месте ищет себе приключения. Хотя он малый тихий, если бы не «эти» то он бы и не подумал дверь подпирать. Нет, не подумал.

Отворилась дверь, впустив свежий воздух. Следом зашел сам Митька.

— Никак?

— Сам взгляни.

Митька посмотрел на Вадьку. И его злость, как-то быстро сменилась жалостью к этому забитому, дергающему человеку.

— Плюнь ты на него, — пробурчал Митька.

Дядя Сережа зыркнул в ответ, схватил его за рукав и вывел на улицу.

— Ты чего болтаешь такое при нем? Это же безнаказанность. Он сейчас тебя запер, потом что-нибудь стащит. Наказание должно следовать за преступлением.

— Да не слышит он ни хрена. И не понимает тоже. Посмотри на него. Трясется как мышь. Брось его.

Дядя Сережа заглянул в вагончик, словно бы напомнить себе, как же Вадька выглядит. Посмотрел, плюнул и согласился.

**

— Ты зачем курицу стащил?

— Бо надо было!

— Ты еще дерзить мне вздумал? – в этот раз дядя Сережа не удержался и дал подзатыльник Вадьке. – Зачем, спрашиваю, курицу уволок?

— Бо сказали!

— Кто сказал? Петька алкаш? Игорь? Хромой? Кто? Говори!

А Вадька, вместо того чтобы говорить, умолк, опустил моргающие глаза и снова начал медленно сжиматься калачиком: поджимая к груди колени, обвивая руками плечи.

— Э-э нет братец, не в этот раз. – Дядя Сережа схватил Вадьку за руку и так дернул, что тот брякнулся со стула. Распластался на полу. – Ты мне давай не включай дурачка. Я знаю, что ты умом не блещешь, но и не совсем ты тупой, так что давай, колись. Кто тебе сказал? Говори паскуда.

Вадька и на полу решил прибегнуть к своему приему. Снова начал притягивать конечности, стараясь собраться в нечто наподобие комка.

Не выдержав глупого молчания, дядя Сережа схватил, что попалось под руку, а под руку попался кусок толстого провода. Первый удар был хлестким и жгучим. Вадька мгновенно собрался в комок, пытаясь руками закрыть голову, затылок и бока.

Черный провод свистел в воздухе, а после следовал хлесткий удар. Футболка не выдержала и лопнула. Со следующим ударом лопнула кожа, брызнув капельками крови.

— Говори паскуда! Говори! – кричал раскрасневшийся дядя Сережа, продолжая хлестать. – Сейчас отхлестаю тебя как твои родители. Как твой батька с мамкой тебя хлестали.

Видимо, эта фраза подействовала на Вадьку сильнее, нежели черный провод.

Продолжая укрываться от ударов он начал истерически вопить:

— Скажу. Не бейте! Все скажу!

— Говори! Ну!? – и дядя Сережа остановился. Стал над ним как над поверженным врагом, тяжело вдыхая пыльный пропитанный запахами пота и крови воздух. – Говори, иначе опять начну сечь. – Сказал он, понимая, что врет. Злость как-то быстро прошла. И в какой-то момент даже жалко стало этого взрослого парнишку иссечённого и испуганного.

— Это они меня заставили. – Куда-то в пол сказал Вадька.

— Кто?

— Святые, — тихо произнес Вадька.

— Кто?

— Святые. – Уже громче.

— Какие еще святые?

— Наши святые. Тут их нет? – спросил Вадька, с испугом оглядывая стены.

— Ты чего несешь?

— Да иконы. Иконы мне сказали! – взорвался Вадька. Перевернулся кровавой спиной на пол и, смотря снизу, продолжил, — Чудотворец Николай сказал. Серафим сказал. Святая Ольга говорила. Марфа. Сам Иисус мне приказал курицу стащить и гвоздь кинуть на повороте. Как ему откажешь?

— Совсем парень мозгом тронулся. А если бы тебе твои святые сказали с нашего дома культуры прыгнуть, прыгнул бы? Прыгнул?

— Нет. Никогда. – Вадька так сильно замотал головой, что казалось, она сейчас отвалится.

— А курицу своровать, это значит можно, — бросил дядя Сережа провод и начал ходить по кругу, продолжая громко, с перерывами на отдышку твердить нравоучения. Остановился, закурил, снова посмотрел на свернувшегося калачиком Вадьку, понимая, что он может и не слушает его вовсе. Однако выговориться хотелось. Тело выплеснуло энергию тем, что отхлестал его проводом. Теперь настал черед души. – Ты, Вадька, пойми меня. Не больно ты мне и нужен-то. Скажу правильнее – ты мне совсем не нужен. Ты никому из нас не нужен. Избавились бы от тебя с удовольствием, да вот только ты нигде не нужен. Родители тебя бросили и на тот свет ушли, царство им небесное, олухам таким. Государству ты не нужен. Дает тебе пенсию, кстати, сколько у тебя пенсия? А, к черту пенсию. В психушку тебя тоже брать не хотят. Вот и получается, что тебе с нами надо как-то уживаться. Или же нам с тобой. Даже наш участковый давно плюнул на тебя, и сидит себе, попивает в своей хибарке. Не ровен час Вадька, доведут тебя твои святые до какого-то сильного дела. Я не говорю про всяких курей и про пакости вроде запертой двери у сторожа. Я говорю о стоящем деле. Сильном деле. Ломанешь магазин какой или голову кому-то проломишь. Ты вроде малый пуганый, а дури в тебе хватает. Вот тогда не получится тебе в свой комочек зажаться. Не выйдет. Скрутят тебе руки за спиной и повезут в кутузке до ближайшей тюрьмы. Так что смотри Вадька, будь аккуратнее со своими святыми. Будь аккуратнее.

Дядя Сережа в последний раз взглянул на моргающего Вадьку, что как улитка, которую долго не трогали, вынула свои рожки-глазки и смотрит. Стоит только дернуться, как Вадька тут же свернется в свой комочек.

— И жалко тебя, и зол я на тебя… — сказал дядя Сережа. Но сказала тихо, чтоб ни в коем случае Вадька не услышал про жалость.

***

Время шло своим чередом. Село жило своей спокойной и размеренной жизнью. Люди крутились вокруг своих проблем, наивно полагая, что чем быстрее они что-то решат, тем быстрее уйдут на отдых.

Все жили своими собственными жизнями. Ходили на работу, пасли скот. Корячились в огородах. Разговаривали. Что-то бурно обсуждали. И все время, посматривали на растущий дом культуры.

Новый. Обставлен лесами, по которым ходят рабочие. С высоким и острым шпилем, очень похожим на сторожевую башню. В этом году обещают открытие. Мало того, обещают уже этим летом. Вот закончится август и первое сентября проведут не как обычно перед школой, а именно здесь, в новом доме культуре. В этом сельском чуде света, почти районного значения.

Подготовка к празднику началась задолго до самого праздника. Когда в новом, пахнущем краской доме культуре, строители доделывали работу, учителя со старшеклассниками украшали залы. Это было поистине большое значение для села. Дом культуры, высотой почти что в пять этажей. Острый шпиль. Красивый зал с красными шторами и бардовой бархатной занавесью на сцене. Мягкие кресла. Фонари на стенах. Массивная золотая люстра под потолком.

Люди ждали этого дня слишком долго. Некоторые уже и школу закончить успели, прежде чем дом культуры закончили строить. Естественно, в такой большой стройке не обошлось без скандалов. Долгострой, который мозолил глаза и который давно начали растаскивать себе на кирпичи, наконец-то закончили. Наконец-то власть взялась за голову и достроила. Почти достроила…

Но это «почти» было сзади. Не с лицевой стороны. Главное, что дети, да и все село отпразднует первое сентября в роскошном зале.

До праздника оставалось еще два дня, как по селу прокатился слух, что Вадька опять чего-то учудил. Этим чем-то оказался кусок провода в трансформаторе. Естественно за этим последовало отключение света у половины села, в том числе и в новом доме культуры, где работы остановились.

Вадьку долго искать не пришлось.

Дядя Сережа просто пошел к нему домой и выволок того на улицу.

— Как же я устал от тебя, — гневался дядя Сережа, ухватив Вадьку за сальные волосы. – Как же мы все от тебя устали.

В этот раз Вадька был еще смелее. Он не только огрызался словесно, но и пару раз пытался вырваться:

— Меня мои святые спасут.

— Ага, спасут. Конечно, спасут…

— И вас они спасут.

— Спасут, обязательно спасут. Это они сказали тебе железяку в трансформатор засунуть.

— Да. Они.

— Ну, так надо было встать и сунуть. Чего же ты ее бросил и убежал.

— Потому что…

Договорить не успел. Дядя Сережа не сдержался и свободной рукой отвесил такой подзатыльник, что Вадька чуть голову не потерял. Но он не стал скрываться в свою раковину, как делала это раньше. Наоборот, он был полон сил и уверенности. Отчего вскочил на ноги, бросил на дядю Сережу взгляд полный ярости. Оценил силы и решил, что убежать будет намного выгоднее и полезнее. Сорвался с места.

Не вышло.

Дядя Сережа успел ухватить его за рукав и снова дернул с такой силой, что Вадька как ковер растелился на пыльной земле.

— Я тебе убегу. Я тебе убегу. Опять хочешь, чтобы я тебя проводом высек.

Пока дядя Сережа волок Вадьку к участковому, любопытные сельчане поглядывали за ними. Провожали недобрыми взглядами. Кто-то выкрикивал пару ласковых слов в адрес Вадьке.

— Так его, черта поганого. Так!.. – летели слова.

— Куда ты его тащишь?

— К Витьке. – отвечал дядя Сережа.

— Правильно. Пусть закон с ним разбирается. А то уже у всех в печенках сидит.

Дядя Сережа приволок Вадьку к участковому Виктору Павловичу. Одной рукой он держал задержанного, другой дотянулся до звонка. Вышла жена.

— Зови Витьку, пусть принимает преступника.

— Его недавно увезли, — слегка растеряно сказала жена.

— Куда увезли?

— В больницу. Домой ехал, и на перекрестке, колесо рвануло. Ну, он в кювет и нырнул.

— И чего с ним стало? – спросил дядя Сережа, не совсем понимая, что теперь делать.

— Вроде бы перелом ноги. Или ушиб. Сделают рентген, будет видно.

— А этого мне теперь куда?

Жена только плечами пожала. Затем повернулась и скрылась в доме.

На время, пока закон в селе отсутствовал, решил дядя Сережа закрыть Вадьку в вагончике, в котором он когда-то сторожа запер.

— Видишь, как символично выходит, — улыбался дядя Сережа, стоя у двери вагончика. – Когда-то ты закрыл дверь Митьке. Теперь я тебе ее закрою. Посидишь тут пару деньков, успокоишься. А там и видно будет.

Электрики починили трансформатор и дом культуры мгновенно ожил. Гирлянды, поздравления, лампы, музыка. Репетиция продолжилась с удвоенной силой.

**

Настало утро первого сентября. Ночью прошел небольшой дождь, но к утру уже было сухо. Бесконечным потоком люди шли к дому культуры. Мальчики в пиджаках и с букетами, девочки с бантиками и воздушными шарами шли навстречу знаниям.

Улыбки сверкали как и яркое, осеннее солнце.

Линейка началась ровно в девять. На сцену вышел директор школы с красной папкой. Откашлялся в сторону, придвинул микрофон и завел длинную торжественную речь о знаниях и их важной доле в жизни современного человека.

После директора, слово взял председатель, который вовсю расхваливал дом культуры и, казалось, совсем забыл, по какому поводу сюда набилось столько народа.

Затем кружок народных танцев под руководством учителя музыки, показывал свои достижения. После был местный оркестр. Читали стихи, ставили сценки, пели и снова танцевали. Зрители взглядом коршуна следили за своими детьми, хлопали, улыбались и иногда кричали от радости.

Очередной номер подошел к концу. На сцену вышел директор. Снова откашлялся в сторону, поправил микрофон и успел произнести только три слова:

— Спасибо нашим замечательным…

Высокое окно щелкнуло и рассыпалось блестящими искрами на пол. Кто-то вскрикнул от испуга. Все взгляды устремились на разбитое окно. В это время на сцену запрыгнул Вадька, легко отнял микрофон и так же произнес всего три слова:

— Бо надо было…

Затем наступила тишина. Казалось, она длилась невероятно долго. Только молчаливые взгляды бегали по лицам, в ожидании каких-либо действий. Даже директор стоял и смотрел на Вадьку как на тигра в клетке – насторожено и слегка с испугом.

Вадька часто моргал и словно ждал приказа, смотря куда-то в дальний угол.

Дождался.

Бросил микрофон, который с пронзительным скрипом динамиков рухнул на сцену. В два шага оказался возле пульта музыкального управления и одним рывком оборвал любую возможность включить музыку.

Это и было последней каплей…

В один миг, когда последний шнур упал на сцену, зрители взорвались. Они буквально осатанели и наполнились гневом. Они готовы были убить, порвать, растрепать, уничтожить и растереть в порошок этого нахального Вадьку, который вот уже пару месяцев вел себя довольно странно. Даже те, кто когда-то сочувствовал ему, растеряли сочувствие. Даже они готовы были вцепиться Вадьке в горло и сжимать, сжимать, сжимать… до тех пор, пока он не перестанет дышать.

Всех охватила какая-то истерия ненависти. Вскакивая с мест, они бросались на сцену, пытаясь дотянуться до Вадьки. Пытаясь ухватить его за ногу, за руку, за одежду… вырвать клок.

Директор и тот поддался этому помешательству. Только ему одному и удалось прикоснуться к Вадьке. Несмотря на преклонный возраст, он прыгнул на него и ухватил за рукав длинной рубашки.

Вадька не будь дураком, не стал наблюдать, как толпа разъяренных людей хочет прикончить его на месте. Он рванул руку, оставив в цепких ладонях директора, выскочившую пуговицу. Осмотрелся по сторонам и скрылся за сцену, зная, что там есть второй и третий выход. Он знал это, потому что не единожды лазил здесь, пока этот дом культуры был в заморозке. Единственное чего он не знал, так это был ли кто-то у этих выходов.

Нет. Ему снова повезло. Оглядывая ошалелую публику и зачем-то стараясь застегнуть порванный рукав, Вадька выскочил на улицу. Солнце ослепило привыкшие к темноте глаза.

Спустя несколько секунд на улицу, сквозь узкие двери, начал вываливаться народ. Первыми выскакивали дети и молодые парни, следом за ними, протискиваясь в узкие двери и работая локтями, появлялись мужики и женщины. Рыдающие школьники начальных классов, с растрепанными волосами и букетами, жались к бабушкам и дедушкам.

Бесконечная вереница людей, длинной гусеницей извивалась меж домов и пыталась догнать Вадьку. Пожилые люди в силу своего здоровья не смогли ни побежать, ни взобраться на сцену. Но и они покинули дом культуры, чтобы выйти и покричать на нерадивого односельчанина. Чтобы нагнать негатива. Чтобы выразить свой протест хотя бы словом. И, конечно, чтобы увидеть расправу.

Но, наверное, самым злым и самым бешенным в этой оголтелой толпе, был дядя Сережа. Раскрасневшийся, взбешенный, не чувствуя усталости – он бежал в первых рядах. Он пока еще не задавался вопросом, каким образом Вадьке удалось выбраться из вагончика. И он не понимал, зачем этот самый Вадька бежит в чистое поле. Почему бы ему не спрятаться где-то на ферме. Почему не уйти в лесополосу и спрятаться там. У него есть тысяча вариантов, а он бежит в поле.

**

Вадька уносил ноги как мог. В ушах стучало молотками. В груди колотило кувалдой. Он только и видел перед собой свежую полевую траву под солнечным светом. Он только и слышал пение степных птиц и далекие крики толпы.

На самом деле все было с точностью да наоборот – четкие крики толпы в нескольких десятках метров и легкие, едва заметный клекот птиц. Но Вадька слышал именно то, что он слышал.

Мало того, ему нравилось бежать. Да, было тяжело. Организм жалобно умолял его остановиться, но эмоции переполняли тело. Словно он выполнил лучшее и сделал то, что должен был сделать. Словно за всю свою жизнь он впервые стал действительно нужным человеком. Он принес пользу. Огромную пользу.

Долго бежать выдержали не все. Дети отстали еще на краю села. Старики и вовсе остались у дома культуры, греясь на солнце и наблюдая за разъяренной толпой.

В погоне за Вадькой осталось не так-то и много людей. Естественно, дядя Сережа был одним из них.

Поднялись на небольшой холм, с которого открывался замечательный вид, охватывающий все село. Вадька только и успел бросить короткий взгляд на село. Успел еще увидеть высокий шпиль дома культуры. Только и успел улыбнуться, как кто-то свалил его с ног и покатились они в овраг кубарем.

А следом и остальные сбежали.

Выместили свою злость. Вылили весь гнев, что копился в их душах. Кто лично бил лежащего Вадьку. А кто просто стоял рядом и материл его.

Уже никто и не вспомнит, кто первый оживился. Кто смог ясно посмотреть на ситуацию. И кто был тем, кто поднялся на вершину холма, глянул на село и не увидел высокого шпиля дома культуры.

**

Много после, люди часто говорили о чудесном спасении стольких жизней, благодаря странному стечению обстоятельств. Даже при тесном общении друг с другом, вместо имени всегда делали паузу:

— Если бы не …, глядишь и завалило бы там всех.

Не было желания вспоминать истинные причины и называть имена. Да и странная скорбь всплывала в таких разговорах. Никто не хотел вспоминать эти моменты, понимая, что и он принимал там не последнее участие. И он готов был убить и разорвать, если бы дотянулся.

Вадьку тогда спасти не удалось. Да и вычеркнули его из сельской памяти довольно быстро.

Бежал, споткнулся о корягу, полетел кубарем, неудачно приземлился. Вот и помер. Со всеми могло случиться. Кто же виноват, что случилось именно с ним.

Так и вычеркнули его из памяти, заменив истинное имя другим:

— А может он и вправду был этим… ну, как его, святым.

— Чего городишь, такого, — говорил дядя Сережа, а внутри соглашался.

И все внутри соглашались, делая вид, что это не так.

Автор: Егор Куликов