В самом сложном из миров

Павел Чхартишвили

Рассказ

Никита Иванович Лепёшкин был рабочим на фабрике. Уставал, особенно в ночную смену. Ему удалось устроиться рядовым сотрудником в Областное статистическое управление. Полегчало. В отделе, куда его взяли, он был единственным мужчиной и единственным статистиком, не имевшим специального образования. В течение недели новый служащий щёлкал на счётах, с непривычки — медленно, и болтал с экономистками. Затем отошла ему лафа. Заведующая отделом сказала дебютанту:
— Надо поработать в колхозе. Ехать завтра. Вы не возражаете?
— Нет.
Попробовал бы он отказаться. Он знал своё место.
Это было во вторник. Заведующая отвела его к председателю профкома, с гордостью предъявила той мужчину. Профсоюзный лидер сказала Лепёшкину, что поедут ещё Шаламберидзе и Корольков. Лепёшкина она назначила старшим, это польстило Никите Ивановичу. Заведующая отпустила его домой собираться.
Жена уложила всё в рюкзак. Утром в среду муж её поцеловал и направился к учреждению. Там увидел синий рафик. Пришли и те двое. В Затёкинский район ехали час. За окном мелькали красивые места: озёра, холмы — русская Швейцария. Приехали в деревню Апельсиновка, припарковались у дома бригадира. Он вышел: небольшого роста, лысый. Потом колхозники рассказали приехавшим, что кличка бригадира Маленький Ленин. Бригадир привёл городских в общежитие. Спросил Королькова:
— Вы старший?
Корольков показал на Лепёшкина:
— Старший он. Я член Военного совета.
Маленький Ленин не оценил остроту. Сообщил:
— Магазин до шести. Утром будьте наготове.
Центром района являлся город Затёкино. Деревня Апельсиновка относилась к колхозу «Новый курс», который так назывался с 1956 года. Предложил колхозу конъюнктурное наименование уроженец Апельсиновки, учитель истории затёкинской средней школы № 2 Павел Филимонович Симоненков. Он один в районе знал, что экономическая политика, проводившаяся с 1933 года президентом США Франклином Делано Рузвельтом, называлась Новый курс. Новое название понравилось райкомовским. Если бы до них дошло, что шкраб, осмелевший в правление Никиты Сергеевича Хрущёва, оповестил весь район об аналогии в действиях одного из капитанов капиталистического мира1 и Первого секретаря ЦК КПСС, влетело бы Павлу Филимоновичу.
В общежитии Лепёшкин, Шаламберидзе и Корольков оглядели комнату. Грязь была неимоверная. Мужики произвели уборку, вымыли пол. Им выдали постельное бельё. Комната не запиралась. Соседняя комната была никем не занята.
У магазина на столбе вопил репродуктор, его слышала вся деревня. Приехавшие купили пол-литра «Водки Русской», три «Завтрака туриста», икру из кабачков и орловский хлеб. За трапезой беседовали. Шаламберидзе сказал:
— Люди не выносят, когда кто-то высовывается, начинает продвигаться. Такого бьют по голове.
Корольков добавил:
— Но тех, кто забрался очень высоко, боготворят.
— Да. Это тех, кого уже не могут достать, — заключил Шаламберидзе.
______________________________
1 «Несомненно, из всех капитанов современного капиталистического мира Рузвельт — самая сильная фигура» (И.В.Сталин, лето 1934 г.).
На следующий день, в четверг заготавливали сено. Никита Иванович привык к физическому труду, Шаламберидзе и Корольков устали. Возвращаясь в отель, попали под дождь. Лепёшкин думал: у колхозников здесь дом, где можно, придя с работы, обсушиться, помыться, переодеться в чистое и сухое, вкусно поужинать, посмотреть интересное кино по телику.
Придя в комнату, обнаружили, что кто-то рылся в их вещах.
Ночью Никита Иванович проснулся оттого, что его тронули за плечо. Открыл глаза. Горела лампочка, у койки стоял бригадир Маленький Ленин. Он сказал:
— Хорошая новость.
— Будет премия? — спросил Лепёшкин. — Мог бы сообщить утром. Сон перебил.
— Новость почище. Наша ясновидящая бабушка Услада, которая ни разу не ошиблась, предсказала, что один из городских, Лепёшкин, тридцати годов от роду, проживёт на свете ровно сто пятнадцать лет, день в день.
— Бред.
— Моё дело передать. Я даже не стал дожидаться утра. Дай, думаю, обрадую человека.
Утром приезжие решили одного оставлять для охраны имущества. Первым выпало дневалить Никите Ивановичу. Шаламберидзе и Корольков ушли, а он уселся читать книжку про Эрнесто Че Гевару, взятую в их учреждении в библиотеке. Читал и думал: а вдруг не чушь? Проживу до сто-пятнадцатилетия, то есть до 8 июня 2064 года. Мама родная! Нет, ерунда, конечно приснилось.
Послышался шум. Это подъехал синий рафик. В комнату вошла председатель профкома Облстата, осмотрелась:
— Здравствуйте. Вы неплохо устроились.
— Здравствуйте. Мы здесь всё вымыли. А если хотите посмотреть, как было, зайдите в соседнюю комнату.
Член профкома пошла туда. Вернулась потрясённая.
— Как кормят?
— Обед в столовой нормальный. Завтрак и ужин свой; есть магазин. С сегодняшнего дня один из нас остаётся дежурить, так как комната не запирается, вчера у Королькова украли кошелёк.
Член профкома покрутила головой и уехала.
В субботу караулил вещи Шаламберидзе. Лепёшкин и Корольков полдня работали. Никита Иванович, ворочая вилами, подсчитал, сколько ему осталось жить до своей смерти 8 июня 2064 года: восемьдесят четыре года, одиннадцать месяцев и один день.
Днём появилась возможность помыться в бане. Работала она недолго: только во время обеда. Пришлось выбирать: мыться или питаться. Командированные выбрали мытьё. В предбаннике Лепёшкин уложил на скамью любимую белую шёлковую майку и светлую рубашку из английского батиста, за которыми прошлым летом хорошенько постоял. Когда помылся и вышел вытираться, обнаружил, что майку и рубашку свистнули.
Наступило воскресенье — день веселья. Насмотревшись до тоски на лужи и гусей, Никита Иванович пошёл по просёлку к шоссе. Доехал на попутке до райцентра. В Затёкине выпил кваса, съел мороженое, походил по асфальту. На Советской площади увидел заколоченный магазин «Мясо». Против него располагался действующий храм. Лепёшкин зашёл. Молодая женщина в платочке разговаривала со священником, держа за руку мальчика лет пяти. Пожилая дама упрекнула верующую:
— Зачем ребёнка-то?
Та посмотрела на атеистку с ненавистью.
Никита Иванович пообедал с пивом. Посмотрел футбол: «Колос» (Затёкино) — «Автозапчасть» (Бухалово). Затёкинцы проигрывали, но отыгрались. Начинало капать, и Лепёшкин укрылся в кинотеатре «Каир». Ничего в фильме «Сталкер» не понял. Когда сеанс кончился, оказалось, что на город обрушился ливень. Рядом была автостанция. Автобусы не уходили в район, стояли пустыми, потому что грунтовые дороги развезло. Никита Иванович, промокший до нитки, голосовал на шоссе, и один из водителей сжалился. В кабине Лепёшкин снова подсчитывал, сколько осталось жить. Уже на день меньше: восемьдесят четыре года, одиннадцать месяцев ровно. Водитель довёз в темноте до поворота на Апельсиновку. Когда Никита Иванович вошёл в комнату, Шаламберидзе и Корольков спали. Лепёшкин лёг.
Ночью его разбудила музыка. Очнулся: тихо. Заснул. Опять его сон прервал приёмник. Понял: Королькову не спится, и он развлекается. Малый неплохой, но надо иметь совесть. Подошёл к соседу. Но Корольков спал. Тут на груди у Никиты Ивановича заиграл его собственный приёмник, который вечером намок, но под одеялом отогрелся, высох и заработал. Смешно.
В понедельник на посту в общежитии находился Корольков. Бригадир отвёл Лепёшкина и Шаламберидзе на ток, сказал:
— Вот ваша Голгофа.
Командированные подумали, что их ждёт тяжёлая работа. Но Маленький Ленин шутил. Он придумал статистикам занятие: рубить лопатами травку, пробившуюся сквозь асфальт. На скамейке семь колхозников наблюдали усилия приезжих. Городские закончили и тоже сели. Пришла женщина, подошла к Маленькому Ленину. Он сказал:
— Иди домой, Тимофеевна. Выйдешь во вторую смену.
Тимофеевна ушла. Лепёшкин сказал Шаламберидзе:
— Она шла на работу, потратила время, выяснилось, что зря, надо возвращаться, а после обеда тащиться обратно на ток. Вот такое отношение. А женщина не удивляется.
— А мы? — ответил тот. — Живём в своих квартирах, вдруг оказываемся за шестьдесят километров в грязном общежитии и тоже не удивляемся.
Жить Никите Ивановичу оставалось восемьдесят четыре года, десять месяцев и двадцать девять дней.
Во вторник снова сторожил рюкзаки он. Лежал на койке и дочитывал книжку про Че Гевару. Вошли мужчина лет двадцати пяти и девушка, она села на кровать Шаламберидзе. Её кавалер обратился к Лепёшкину:
— У тебя деньги есть?
— Были, но я одолжил приятелю. Теперь нет.
— А если подумать?
— Говорю же, нет денег. Иди, парень, куда шёл.
Вошедшему не понравилось. Подошёл, пригрозил:
— Вечером тебе будет.
И взял Никиту Ивановича за подбородок. Лепёшкин отбросил его руку. Хулиган и его подружка ушли. Лепёшкина обещание «вечером» совсем не обрадовало. Что устроит дурак? Нас, правда, будет трое, но скольких помощников приведёт этот? Произойдёт бессмысленная драка с неизвестными последствиями вплоть до суда.
Дошёл до шоссе и снова на попутке — в Затёкино. Там купил два номера районной газеты. Разыскал отделение милиции и рассказал старшему лейтенанту об угрозе придурка из Апельсиновки. Офицер удивился:
— Что за гад!
Сидевший рядом сержант проинформировал:
— Это скотник Сашка Порфирьев. Недавно освободился.
Поехали втроём на милицейском УАЗике. Вёл машину сержант. Служители порядка обсуждали отправку горожан на сельхоз-работы. Водитель, не стесняясь присутствия Никиты Ивановича, сказал:
— Разве ценного работника пошлют?
Это была сущая правда, но Лепёшкин обиделся.
Скотника и его пассию нашли быстро, привели в общежитие. Сержант укорил Сашку:
— Ты ведь вроде подлечился.
Офицер милиции со слов Никиты Ивановича писал протокол. Лепёшкин напомнил Порфирьеву:
— Вечером мне будет?
Свидетелей не было. Скотник отрицательно повёл головой.
Старший лейтенант велел Никите Ивановичу расписаться в протоколе, Сашку и девку отпустил. Милиция уехала.
Жить Лепёшкину оставалось всё меньше: восемьдесят четыре года, десять месяцев и двадцать восемь дней.
Утром в среду Маленький Ленин выдал небольшие денежки. Никита Иванович знал, что колхозные долги отдаются с трудом, поэтому сказал полушутя Королькову:
— Гони пятёрку. А не то сдам тебя в милицию, я теперь научился.
Получив купюру, сел возле общежития и читал газеты. Очень мешал громкоговоритель на столбе у магазина, оравший на всю округу.

«Затёкинские вести». 6 июля 1979 года.

Матерится тракторист на неразбериху.
По просёлку прокатись, кто не видел лиху.
Ох, какие рытвины! Трактор вбок бросает.
Ехали с молитвами, и господь спасает.
Комбикорм в сапогах, комбикорм в прицепе.
Потом выцветших рубах пахнут в полдень степи.
Анфим Анфимов.

«Затёкинские вести». 10 июля 1979 года.

На лугу трава душиста. Стадо сытое мычит.
Бык с коровой в ритме твиста повертеться норовит.
Ты идёшь усталый с фермы, без разлада, налегке.
Под бескрайней синей сферой освежаешься в реке.
Заиграет в сердце бес — постучишь в окошко к Любе.
Солнце скатится за лес. Захрипит пластинка в клубе.

Деревенских петухов перебранку слышно в роще.
Очень хочется жить проще в самом сложном из миров.
Анфим Анфимов.

После обеда подкатил синий рафик. Статистическая ссылка оказалась недолгой, не то, что на фабрике: там Никиту Ивановича отправляли на месяц. Поехали домой. Настроение у Лепёшкина было хорошее, огорчал только всё сокращавшийся остаток жизни. Он сказал Шаламберидзе:
— Приятно прожить сто пятнадцать лет. Но не даёт мне покоя, что я знаю дату своей смерти. Каждый день считаю, сколько осталось.
Грузин ответил:
— Никита, предсказание ясновидящей — это фантазия твоего головного мозга, никакого пророчества не было, был обыкновенный сон. Выбрось из головы.
Долгожитель согласился: конечно сон.
Успокоился и больше не занимался подсчётами. Так и не узнал, что доброе предсказание бабушки Услады, которая ни разу не ошиблась, состоялось на самом деле, и бригадир действительно приходил к нему ночью.
Лепёшкин соскучился по жене.
Вскоре он был дома. Детей у них не было. Ребёнка надо выносить, родить. Никита Иванович берёг супругу.
Через неделю начальник Облстата получил благодарственное письмо от председателя колхоза «Новый курс». Особенно тот хвалил старшего командированного — Лепёшкина. Заведующая отделом стала приветлива с Никитой Ивановичем. Начинающий статистик снова щёлкал костяшками, пил с экономистками краснодарский чай первого сорта и хохмил.
2019—2020