Ольга Ильинская
«ЗАПИСКИ ШКОЛЬНОГО УЧИТЕЛЯ»
пьеса в двух действиях
Пьеса «Записки школьного учителя» — это судьбы учителей в водовороте времени. Шесть историй из жизни педагогов.
И красной нитью через этот «коллаж» проходит жизнь Елены Николаевны Сидоровой, преподавателя литературы и музыки по совместительству. Эта такая жизнь, что с виду обыкновенная и даже неприметная, но она отмечена взлётами и падениями, болью и ещё большей болью. Боль – это тоже познание мира. Поэтому сама жизнь становится настоящим счастьем!
Действие пьесы охватывает период времени с середины 80-х до наших дней и состоит из двух частей: 1) СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА и 2)ОПАЛЬНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА.
ТАКЖЕ ИСПОЛЬЗУЕТСЯ ПРИЁМ «РАССКАЗ В РАССКАЗЕ» — шесть историй из жизни учителей представлены монологами (их можно сокращать по усмотрению режиссёра и актёров); это, своего рода, иллюстрация жизненного пути главной героини, где всё перемешано: глупость, наивность, серьёзность и подлинное благородство.
В КАЧЕСТВЕ МУЗЫКАЛЬНЫХ ИЛЛЮСТРАЦИЙ (как отражения внутреннего состояния героини) используются 3 песни на французском языке (1) «Танец маленьких утят», 2) Эдит Пиаф «Mon Dieu» и в самом конце пьесы 3) Мирей Матье «Нет, я не о чём не жалею» (последнее принципиально; не Пиаф, а именно Матье исполняет);
ТАКЖЕ ИСПОЛЬЗУЮТСЯ ФРАГМЕНТЫ из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта « («Танец рыцарей») и из балета Чайковского «Лебединое озеро» («Танец маленьких лебедей»).
Особенность длинных монологов-рассказов в том, что их можно сокращать по усмотрению режиссёра (они нетеатральны).
СИНОПСИС
Юная выпускница филфака пединститута Елена Николаевна Сидорова отправляется по распределению работать в село, преподавать русский язык и литературу. Имея ещё и музыкальное образование, она ведёт дополнительно и уроки музыки.
В самом начале педагогической карьеры Елену Николаевну благословляет её бывшая классная руководительница, тоже литератор, Клавдия Филипповна, и дарит ей одну книгу, которая вызывает у девушки улыбку и недоумение.
В селе Елена Николаевна сталкивается с рядом противоречий, не вписывающих никак в систему общепринятых ценностей, впитанных ею с детства. Она видит в работе коллег и жульничество, и халатность, пагубно отражающиеся (на её взгляд) на нравственном воспитании детей. В отличие от своей подруги, Елена Николаевна старается ни на шаг не отступать от норм поведения, очень чётко разделяя «то такое хорошо и что такое плохо».
Неожиданно для себя она влюбляется в учителя истории, много старше себя, и, не силах противиться возникшему чувству, с головой кидается в любовь, не обращая внимания ни на его предшествующие браки и порицания в его сторону администрации. (Она вдруг явственно видит, что историк – тот тип мужчин, за которыми идут в огонь и воду, и директриса сама по уши влюблена в него). При этом Елене Николаевне делает предложение руки и сердца физрук Сергей, который в свою очередь никого не видит, кроме неё. Елена Николаевна ему отказывает. (У неё завязывается мучительный роман с историком, и рождается ребёнок, которого она называется в честь отца историка – Григорием; сам же учитель уходит к другой, тоже страстно любившей его).
Через тридцать лет произошли события, сильно подкосившие здоровье Елены Николаевны. Сначала погибает её сын, спасая других, а потом её с позором увольняют из школы (по статье!), за то, что она приписала в журнале кучу оценок нерадивому ученику Бычкову и попыталась тем самым спасти его от возможности остаться на второй год в девятом классе. Она его пожалела, потому что стала понимать глубже жизнь и видела насколько тяжёлая у парня судьба, которому дома не то что заниматься – есть нечего. В итоге Бычков сбежал из дома, а она сама попала в страшную опалу (про неё даже написали в газете, мол, какой позор!).
Заканчивается тем, что к ней приходит в гости её бывшая ученица, ныне выпускница филфака Инна Колотушкина. Она знает о произошедшем и старается учительнице помочь. Потом к учительнице приходят родители её бывшего ученика Саши Маруськина (тоже узнавшие о беде) и приносят ей еды. И она, которая лила слёзы до этого, понимает, что жизнь удалась!
НА прощание Елена Николаевна дарит Инне Колотушкиной ту самую книгу, подаренную когда-то Клавдией Филипповной. (И понятно, что это – Библия).
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
1. Елена Николаевна Сидорова (учитель русского языка и литературы)
2. Клавдия Филипповна Пономарчук (её бывшая классная руководительница, пенсионерка)
3. Ирина Рудольфовна Слонова (учитель химии и биологии)
4. Вадим Григорьевич Уланов (историк, бывший курсант военного училища)
5. Сергей Петрович Копытин (молодой учитель физкультуры)
6. Директор школы Мария Ивановна Семёнова
7. Мама Маруськина (вредная родительница ученика Сашки Маруськина)
8. Отец Маруськин (папа Саши Маруськина)
9. Саша Маруськин (ученик восьмого класса).
10. Инна Колотушкина (бывшая ученица Елены Николаевны, выпускница пединститута, молодой специалист)
Первое действие
СЕЛЬСКАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Свет падает на край сцены, куда выходит симпатичная дама, одетая в очень простой, но элегантный плащ. В ней сразу угадывается учительница. Аккуратность и собранность. (Таким людям непроизвольно хочется подражать). Дама сморит в зал, вздыхает, то улыбается, то хмурится. И непонятно, счастлива она или нет?.. То ли обижена на весь белый свет, то ли шутит и заигрывает с миром. Загадка с ответом, который знают все. Кому-то такие нравятся, кому-то нет, но уважают и те и другие.
Елена Николаевна. Люблю оглядываться назад и часто возвращаться к пережитому. Хотя и говорят, что это не нужно. Вспоминаю. И записываю, записываю. В результате получилось что-то непонятное и противоречивое, я назвала его «Записками…». Они не дышат в спину «Запискам…» Булгакова и Гоголя, а живут сами по себе. Я никого ни в чем не убеждаю, просто произношу вслух мысли, рассказываю. Зачем? Как говорили древние, сказал и этим спас свою душу. (Разводит руками). «Преподавание – это сочетание неприятного с бесполезным». * Данную формулу усваиваешь буквально с первых дней работы в общеобразовательном учреждении, куда распутная судьба забрасывает «желторотиков», именуемых не иначе, как молодые специалисты. Нет дороги – иди в педагоги, есть дорога, все равно иди в педагоги. (Ненужное отступление). Жизнь – очень веселая штука. Когда мне, например, сообщают, что от моего крохотного «я», из которого состоит большое «мы», зависит, кого выберут в президенты, я согласно киваю, а потом очень долго смеюсь. Ученикам говорят, что учитель всегда прав, учителям, что ученик. А, вообще, человек прав, когда он прав! (Улыбается). Школа – небольшая модель нашего общества, отражающая его настроения и перемены, имеющая аналогичную ему иерархию. Можно критиковать, сколько хочешь, можно смеяться. Однако это не умаляет великой миссии учителя! Однажды ученицу Макаренко спросили: «А как оценить работу педагога?» На что она ответила: «Критерии? Что ж, научитесь считать неразбитые стекла и несостоявшиеся драки».
Яркий свет вспыхивает на середине сцены.
Комнатка, сплошь заставленная книгами. Напоминает мини-библиотеку. Видно, что живущему здесь человеку не до быта, ибо главное – «пища для ума». Вместо люстры – просто лампочка на шнуре. Старенькая кушетка, которая служит и диваном и кроватью. Рядом небольшой сундук, стол, затем секретер, весь покосившийся, готовый рассыпаться, как карточный домик. Но это обстоятельство не пугает его хозяйку! Приземистая старушка отнюдь не собирается расстаться с заветным секретером, ввиду незаменимости последнего. Одна ножка у него вылетела? Ничего страшного! Вместо неё можно подложить стопку книг (вот какая серьёзная вещь – книга, настоящая опора в жизни: и читать можно, и подкладывать для равновесия под мебель). Старушка увлечённо возится с секретером, и целует его, и даже грозит пальцем. На стук в дверь не обращает внимания.
В комнатку входит дама в плаще. Это Елена Николаевна Сидорова, которая только что получила диплом преподавателя русского языка и литературы. Она смущённо улыбается.
Елена Николаевна. Можно?
Старушка оборачивается и расплывается в улыбке.
Старушка. Леночка! Сидорова! Как я рада…
Она торопливо поднимается. Елена Николаевна кидается к ней, чтобы помочь.
Старушка. Сама, сама!
Она смеётся, скидывает с плеч линялый палантин и молниеносным движением достаёт из сундука белую вязаную шаль. Елена Николаевна тоже преображается: она снимает плащ и остаётся в простеньком, хорошеньком платьице.
Елена Николаевна. Ой, как красиво, Клавдия Филипповна!
Клавдия Филипповна. Да я и сама ничего.
Обе заливаются счастливым смехом.
Клавдия Филипповна. Чаю, Леночка! У меня индийский есть. Из той банки со слониками.
Елена Николаевна. А я вот…
Она достаёт из сумочки банку растворимого кофе.
Клавдия Филипповна. У-у-у!
Елена Николаевна. Вам!
Клавдия Филипповна. И обжаривать не надо, и молоть. Кофемолка у меня на ладан дышит. А теперь насыпал в чашку – и порядок! Спасибо, Леночка. Ой!.. Мы же теперь с тобой коллеги. Елена… Как тебя по батюшки?
Елена Николаевна. Николаевна.
Клавдия Филипповна важно кивает головой.
Клавдия Филипповна. Как время летит! А я ведь и маму твою учила, и тётушку.
Елена Николаевна. И бабушку.
Клавдия Филипповна. Разве?
Елена Николаевна. В десятом. Блока шпарили. Школу забрали под госпиталь, печки топили книгами из библиотеки. И вы читали наизусть, что помнили.
Клавдия Филипповна. А-а-а…Когда на практике была. Жалела, что «Онегина» не выучила. А ведь была же возможность! Но тогда казалось, что времени ещё много. Что всего полно и всё под рукой. Вроде, зачем?
Елена Николаевна. Ещё ребятам, каждому, давали грызть по кофейному зёрнышку!
Клавдия Филипповна. Правда? Не помню.
Елена Николаевна. Горечь, а как шоколадка казалось.
Клавдия Филипповна (улыбнулась). Это мне один человек подарил. Знал, что я очень кофе люблю. И потом турку вот ещё эту…
Клавдия Филипповна полезла в сундучок и извлекла на свет Божий древнюю чугунную турку. Принялась внимательно рассматривать.
Клавдия Филипповна. Но кофе я в ней стала варить, только когда уже на пенсию пошла.
Елена Николаевна. Почему?
Клавдия Филипповна. Так где ж его взять-то было раньше? Турка мне для каш разных пригодилась. Манную варить – самое то! И чай заварить — пожалуйста.
Елена Николаевна рассматривает турку.
Елена Николаевна. Немецкая.
Клавдия Филипповна. Трофей.
Клавдия Филипповна оживилась.
Клавдия Филипповна. А знаешь что, возьми! Насовсем. Я ведь знаю, что тебя в деревню распределили. Сорока на хвосте уже принесла. (Потрясая туркой). В хозяйстве вещь незаменимая! Тебе одной – самое то. Мне незачем. (Хохотнула). Я на растворимый перехожу.
Елена Николаевна (с хитрым прищуром). А ваши каши?
Клавдия Филипповна. Не сорок первый. (Вздыхает) Посуда есть.
Елена Николаевна. А кофе как был деликатесом, так и остался. Это уж навсегда.
Клавдия Филипповна хлопочет у стола. Убирает книги, тетради. Сервирует стол. Угощать ей доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие! Она буквально светится каким-то особым внутренним светом. В ней просыпается девчонка, озорная, неунывающая.
Клавдия Филипповна. Печенье. Сахар. Кофеёк-ок-ок…Торт сделаем?
Она весело качает головой, убегает, затем возвращается с маленьким свёртком.
Елена Николаевна (понимающе качает головой). Мы дома тоже печенье маслом промазываем и — с чаем.
Они принимаются чаёвничать.
Клавдия Филипповна. Когда в пятидесятые талоны отменили, то масло можно было купить уже так. Но это ж никаких денег не хватит! Сто граммов. Не более. В стакан – и на окно. Растягиваешь насколько можно. Холодильник – это как «капитан немо». (Махнула рукой). Вот в школе обязали нас обход по домам делать, чего только не насмотрелись! И нужду видели, и роскошь. Но вот заходим к одному ученику. Мама его дверь нам открывает, приглашает. Приветливо, радушно. Я спрашиваю, а где, мол, Петя? А она в сторону кухни кивает. Я посмотрела и дар речи потеряла! Сидит за столом этот Петя, чай пьёт, перед ним гора печенья и кусок масла сливочного на блюдце. Он маслом печенье густо-прегусто мажет – и в рот. И так штук десять, наверное, проглотил.
Старушка помолчала, переводя дух, взглянула на свою бывшую ученицу и покачала головой.
Клавдия Филипповна. Масло – и на печенье. На сахарное печенье! Которое и без масла есть можно, вкусно.
Елена Николаевна. Да ладно. Что тут такого? Родители для ребёнка стараются.
Клавдия Филипповна. Что ж ребёнок-то этот в школе еле тянет? Всю душу вымотал. Не занимается, даже не пытается. Другим мешает. Дополнительные занятия с ним обязательно. Бесплатно! А он… печенье с маслом…
За стеной послушался детский смех. Затем раздались звуки пианино. Сначала гамма, затем, арпеджио, потом детская пьеска, которая неоднократно прерывалась и повторялась.
Клавдия Филипповна (кивая в сторону соседей, что за стеной). Это надолго.
Тут послышался отдалённый женский голос: «Зоечка, обедать!» Детский смех, и всё стихло.
Клавдия Филипповна. Бог услышал мои молитвы. (Повернувшись к Елене Николаевне). Я вас как выпустила, так и ушла из школы совсем. В бумаги зарылась, превратилась в книжного червя. А тут ко мне знакомая прибегает и на танцы зовёт.
Елена Николаевна удивлённо начинает кашлять.
Клавдия Филипповна. Дежурить. У неё сын из армии вернулся, а её не отпускают. В общем, пошла я для численности. И что же это, Леночка, за танцы такие? Зоечка вот эта вот (она кивнула в сторону соседей) пятёрочки одни носит, над пианино издевается, а как танцует?
Елена Николаевна поставила бокал на стол и замерла в ожидании.
Клавдия Филипповна. Я, конечно, отсталый элемент, не спорю. Но как же так можно?
Тут Клавдию Филипповну прорвало. Она вышла на середину своей комнатки, включила катушечный магнитофон, из которого зазвучала популярная песня в духе 80-х годов. Клавдия Филипповна принялась показывать, как танцевала Зоя.
Клавдия Филипповна. И головой как-то вот так трясёт.
Вся затряслась, а Елена Николаевна зашлась в хохоте, даже привстала. Тут бокал выскочил из её рук, и кофе беспардонно выплеснулся на белую шаль старушки. Елена Николаевна охнула и засуетилась.
Клавдия Филипповна. Леночка, чего ты прыгаешь? Сядь, успокойся. Этому платку сто лет в обед. Я его уже давно выбросить собиралась. Мне и белый цвет не идёт. Старит! О!!! Мысль. Покрашу в кофейный. И практично, и красиво. Спасибо тебе, Леночка!
Она снимает шаль, уходит и вновь возвращается.
Клавдия Филипповна. Что бы я без тебя делала? Видишь, как мне помогла.
Елена Николаевна конфузливо вздыхает.
Клавдия Филипповна. Кстати, у меня много разных пособий по русскому есть. Все забирай!
Елена Николаевна. Ой, что вы…
Клавдия Филипповна. А мне в гроб, что ли класть?
Старушка принялась разрывать гору книг и выкладывать те, которые по её мнению могут пригодиться молодому специалисту. Елена Николаевна с интересом рассматривает брошюры.
Клавдия Филипповна. Это возьми. И это. И это тоже! А здесь что у нас? (Уткнулась носом в книгу). Дрянь какая-то. Какой-то умник в пятьдесят втором написал. «Изменения родной речи». Диссертацию, наверное, защитил. Выслужился! А оно нам надо?
Елена Николаевна полистала критикуемую книгу.
Елена Николаевна. Кому-то, может, и пригодится. Речь, конечно, претерпевает изменения, но не столь существенные. Литературный пополняется за счёт разговорного. Кстати, самый богатый язык – русский!
Клавдия Филипповна. Кто тебе сказал?
Елена Николаевна. Вы!
Клавдия Филипповна. Я? Старческий маразм, по всей видимости. Болезнь Альцгеймера косит наши ряды.
Елена Николаевна. Разве не так?
Клавдия Филипповна. А ты знаешь другие языки, чтобы делать подобные выводы? Вот она, беда наша… Понимаешь, мы учим повторять, а не думать. И это наша ошибка! Сделано всё, чтобы человек не думал. Так легче управлять. Холуй – ходовой товар. Вот зачем мы учим детей писать грамотно?
Елена Николаевна. В вопросе содержится ответ. Чтобы вырос грамотный человек.
Клавдия Филипповна (в пространство). Грамматика сама по себе, человек сам по себе… (Вздыхает). Логика! Грамматика подчиняется логике. Например, можно ли сказать «победю»?
Елена Николаевна поживает плечами.
Клавдия Филипповна. Нет. Но такая словоформа была. Она стёрлась, исчезла из языка как нецелесообразная. Всё лишнее из языка уходит. Само собой. Чуждое так же не приживается. Если у ребёнка много ошибок – у него проблемы с логикой. Не обязательно давать упражнения по русскому, а стоит добавить, например, что-то из математики. Или отправить заниматься спортом! Что такое бокс?
Елена Николаевна. Мордобой.
Клавдия Филипповна. Э, нет… Бокс – это сначала мысль, потом действие.
Елена Николаевна. Ладно, буду отправлять двоечников в секцию бокса. (Смеётся).
Клавдия Филипповна. В деревне? Там его нет.
Елена Николаевна. Увы.
Клавдия Филипповна. Но, значит, там он и не нужен. Там есть что-то другое. Нужно просто понаблюдать и сделать выводы. Ведь не случайно же люди живут именно в этом месте, а не в другом!
Елена Николаевна. Вы не меняетесь с годами. Так же любите всё усложнять.
Клавдия Филипповна улыбается и согласно трясёт головой.
Клавдия Филипповна. Как говорил один очень (поднимает вверх палец) сложный человек: «Если вы знаете жизнь, дайте мне свой адрес».
Обе смеются.
Елена Николаевна. А я дам. Свой деревенский адрес! Как приеду – отпишу.
Клавдия Филипповна отмахивается.
Клавдия Филипповна. Лучше уж ты ко мне наведывайся. Ноги мои (кивает вниз)… э-эх! Поздно пить боржоми…
Елена Николаевна. Опять отекают? Не влезают ни в одни сапоги? Но я ж приносила ботинки!
Клавдия Филипповна. Спасибо, Леночка, спасибо тебе и маме твоей! Только эти боты я берегу. Как зеницу ока! Суконные. С умом следует надевать. В деревни разные – ни-ни. Где я потом такие достану? Да коротенькие, да всегда на мои топотуны влезут! Чудо, а не боты!
Елена Николаевна. Ой, будет Вам! У моей мамы родительница одна на базе работает, что хочешь достанет. Мама её дочку на фортепиано учит.
Клавдия Филипповна. (Вздыхает). Нет уж. (Оглядывается на Елену Николаевну, потом на стену, из-за которой опять раздались звуки фортепиано). Кстати, не думала я, что мама твоя в музыкальное училище пойдёт. Языки ей давались. Сестричка ж её по-французски как по-русски говорила.
Елена Николаевна. И бабушка тоже!
Клавдия Филипповна. А ты?
Елена Николаевна. En tant que chien , je comprends, mais je ne le dis pas.
Клавдия Филипповна рассмеялась.
Клавдия Филипповна. (Переводит). Как собака… (Скороговоркой). Понимаю, но не говорю. (Наливает себе остывший кофе). А я в школе английский учила. В институте меня, ой, как ругала преподавательница!
Елена Николаевна. Акцент не лондонский?
Клавдия Филипповна. В грамматике была (покрутила пальцем у виска).
Елена Николаевна (иронично). Будет заливать-то. Я ж знаю, что у вас диплом с отличием.
Клавдия Филипповна (быстро). Это недоразумение!
Обе хохочут.
Елена Николаевна. «Я знаю, что ничего не знаю». Тётя моя любила это повторять, когда ругалась с завучихой. Та слыла полиглотом, любила внезапно заявляться во время уроков и прямо на французском выговаривала тёте при всём классе все её недочёты. Типа, кто поймёт, тот герой. Тётя сердилась, но завучиху уважала. Ведь та преподавала не языки. Физику! (Будь она неладна…) (Разводит руками). Не Эйнштейн я. (Крутит пальцем у виска).
Клавдия Филипповна понимающе хихикнула, затем оживилась.
Клавдия Филипповна. С нашими учительскими начальниками не соскучишься!
Елена Николаевна (в зал). История первая. «Завуча – на мыло!»
Клавдия Филипповна встаёт и подходит к краю сцены. На заднем плане гаснет свет, освещая лишь край.
Клавдия Филипповна (в зал). Быть начальником – значит обречь себя на вечные хлопоты. С другой стороны – почувствовать себя значительным человеком. Из женщин особенно рьяно занять должность повыше стремятся те, кто в полной мере не испытал головокружительный женский успех. Из любого правила (как правило) есть исключения, но все же пресловутое множество дам-руководительниц – неудачницы.
Поверьте, завуч – собачья работа! Сколько нервов, сколько времени требуется! Составлять расписание – сущая каторга. Но конкурс на замещение столь обременительной должности на удивление всегда большой. Назначили завучем – значит, заметили, оценили. Пусть ты будешь самым плохим завучем в мире, но ведь за-ву-чем! Стоял, вроде как, на ступеньку выше других. И внуки с гордостью в голосе обронят потом: «А наша бабушка была завучем в школе».
Но в целом отношение к школьному повышению по службе созвучно армейской поговорке: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-ефрейтора».
Одна моя приятельница, химичка и на работе и в жизни, на педсовете обожала рисовать на тетрадном листке человечка с петлей на шее. Кульминацией ее художественного творчества становилось медленное пририсовывание на теле жертвы таблички, на которой злорадно выводились пять ненавистных букв – «завуч».
Тогдашняя завуч Марина Леонидовна была женщиной хорошей, но – с придурью. Однажды первую смену – а это четыреста человек! – задержала возле центральных школьных дверей и пропускала по одному, властно вопрошая: «Что читаешь?»
Отвечали, кто во что горазд. Первоклашки испуганно лопотали про букварь. Другим было посложнее. Кто-то из старшеклассников брякнул: «Колобок!» и — аллюром по школьному коридору. « Ве-е-рни-ись!» (Марину Леонидовну просто так не обойдёшь – не объедешь).
Самое интересное — допросу подвергались и учителя. Но они были вконец испорчены образованием, слышали и о Набокове, и о Голсуорси, и о Жоржи Амаду, поэтому отвечали с великой легкостью. Правда, услышав в очередной раз «Лолита», Марина Леонидовна поморщилась (такое впечатление, что эту книгу читали коллективно – все вместе и в одном помещении).
На педсовете Марина Леонидовна подвела итоги своих исследований, поразглагольствовала на тему «Пища для ума», предположила, что теперь с ее помощью вся школа наконец-то задумается над собственным невежеством, и, прежде чем она произнесла долгожданное: «Все свободны», ее «повесили».
Звучит музыка. Клавдия Филипповна танцует скорбный танец. Но вот звуки затихают.
Клавдия Филипповна. Трудно быть завучем. Никто не любит, все лишь злословят и боятся. Организовывать людей, распутывая клубки сложных человеческих взаимоотношений, – особое искусство. Более того, это искусство сильных духом.
Если ты слабак, будешь болезненно реагировать на склоки за твоей спиной, бесконечное недовольство (руководством всегда недовольны), работа проедет по тебе как танк – раздавит и не заметит. Отделять зерна от плевел, знать, где отступить, а где проявить холодную настойчивость – вот что важно, но это лишь удел избранных.
Клавдия Филипповна торжественно подняла руку вверх, замерла. Затем резко опустила руку.
Клавдия Филипповна. Случилось невероятное! Самое забитое существо в сто двадцать восьмой школе стало завучем. Эту новость принесла на хвосте Лариска Стремянина, моя соседка по подъезду: « Представляешь, Коровину командиром назначили!» Неоднократно я слышала тихие презрительные россказни про тихоню Коровушку, но сегодня – сверхпрезрительный восторг.
Я видела как-то эту учительницу, и обратила на нее внимание только потому, что Лариска толкнула меня в бок, смотри, мол, вон наша «ни рыба — ни мясо» катится. Коровина выглядела лет на сорок (хотя нам, двадцатилетним, этот возраст казался символом увядания). Она была довольно стройная, с бесконечной заботой на лице, мать троих детей как никак. Явно блистала в юности. Но, как говорится, ничто не вечно.
За что так недолюбливала Лариска эту Коровину, прояснилось лишь спустя годы. Дело в том, что Коровинский организм, в отличие от Ларискиного, работал бесперебойно и был готов к оплодотворению в любую минуту. И оплодотворялся!
Коровину звали Серафимой Ильиничной. Ее предмет числился в разряде самых важных – математика. Предметником она считалась средним, а классным руководителем – просто никаким. Вальяжная, неповоротливая, Коровушка и есть.
Лариска бледнела и краснела при одном упоминании имени своей завучихи. Фыркала: «А наша-то, на урок ко мне приперлась. Сидит, слушает с таким вниманием, будто я детей членов правительства обучаю! Можно подумать, что-то понимает».
Конфликт зрел. И настала минута, когда Лариска с уроков – прямо ко мне домой и на весь подъезд: «Зарезала корову!» (Пенсионеры не замедлили осчастливить своим присутствием лестничные клетки). А потом разразилась сбивчивыми речами.
Клавдия Филипповна принялась в лицах показывать свою подругу.
Клавдия Филипповна. « Она пришла ко мне на урок и уселась. Могла бы предупредить! Что за облавы? Что она себе позволяет? Не буду вести урок. У меня стресс! В классе хозяин – учитель. Я – главная! А она давай ещё и выделываться! Так я ей тетради в лицо швырнула и сказала: «Вон!» В коридоре, конечно, сказала и не при детях. Что я, совсем, что ли? Довела меня до слез. Сорвала мне урок». Ну, и типа, начальник должен облегчать жизнь подчиненным, а не усложнять.
«Швырнула!» Лариска любила преувеличивать. Но с уроков убежала – факт.
Тут звонок в квартиру. Я выхожу, открываю дверь. На пороге — Серафима Ильинична.
– Здравствуйте. (И Клавдия Филипповна присела в реверансе).
Клвдия Филипповна: Я: « Здрасте. Вам кого?» А она в пространство: « Лариса Аркадьевна, будьте любезны, выйдите, пожалуйста». Я чуть не в крик: « Нет здесь никого!» А она своё: «Лариса Аркадьевна, завтра у вас нет первого урока, второй – в седьмом «А», третий – в пятом «Б», четвертый – в седьмом «Г». И последний – классный час. Тема произвольная».
Клавдия Филипповна подскочила к краю сцены.
Клавдия Филипповна. (В зал). Лариска не выдержала, выбежала из комнаты и – с места в карьер: « С чего это у меня душа должна быть неспокойная?» (Клавдия Филипповна стала разыгрывать сценку по ролям).
– Лариса Аркадьевна, не цепляйтесь к словам.
– Я не цепляюсь!.
– На работе случается всякое. Но отношения между людьми необходимо урегулировать. Не нужно лезть в бутылку. Нужно искать выход, приемлемый для обеих сторон.
А Лариска: «Враждующих сторон! Вот уйду в другую школу…» А та: «Подумайте прежде. Но выбор всегда останется за вами. А это вам, Лариса Аркадьевна, от меня подарок. В знак примирения». И книжку какую-то протягивает. Лариска фыркнула, но книжку взяла, название прочитала и едко так: «Это намёк?» А Серафима Ильинична, не меняя ровности тона: «Это книга». Потом попрощалась, старомодно поклонилась и направилась к выходу. В дверях обернулась и спокойно: « А конспекты уроков нужно писать. Подготовитесь к уроку — вам же легче будет. Привыкнете готовиться, и работа не будет в тягость. До свидания».
Елена Николаевна. А что за книга?
Клавдия Филипповна: «Самообладание».
Елена Николаевна. Так и называется?
Клавдия Филипповна. Так и называется.
Звучит тихая красивая музыка.
Клавдия Филипповна. Через два года на Дне учителя Серафиме Ильиничне вручали памятный приз и грамоту за добросовестную работу. Она раскраснелась на сцене, но не потеряла спокойствия. Очаровательно улыбнулась. В бардовом платье из пан-бархата с мельхиоровой брошью на плече выглядела очень элегантно. Приподняла вот так голову, всю в мелких кудряшках, и, можно сказать, прошептала монолог.
Клавдия Филипповна прошла по сцене взад-вперёд.
Клавдия Филипповна. Не помню, конечно, дословно. Но примерно так. (Она пафосно стала декламировать, размахивая при этом руками).
«Вы думаете уверенность – это хорошо? В чем-то. Но иногда не нужно твердой руки и властного голоса. Потому что никто не застрахован от ошибок. А что, если уверенным жестом, мы указываем дорогу не в ту сторону? Человек должен уметь выбирать свой путь самостоятельно и самостоятельно анализировать его. А уверенность впереди идущего нередко лишает его этой благодатной возможности. Разве неплохо детей направлять мягко? И не только детей. Когда подчиненные не ждут кнута, а осознанно и без оскорбленного самолюбия делают то, что нужно, это прекрасно. Ведь насилие порождает насилие. Мы так часто путаем грубость и бестактность со строгостью. Уверенность – качество внутреннее. А мы ценим и даже восхищаемся уверенностью внешней, которая почти всегда есть агрессия. Многим детям, поступившим в вузы, тяжело учиться, потому что они привыкли, что их необходимо подхлестывать. Они страдают от слабого характера, который развился вследствие давления на него нас, учителей, властных и уверенных в собственной непогрешимости. Все живое на земле рождается разумным. А, если так, то стоит прислушиваться к нему».
Учителя Серафиму Ильиничну раскритиковали в пух и прах.
Полностью гаснет свет. Звучит музыка. Затем сцена вновь освещается.
Клавдия Филипповна и Елена Николаевна стоят у дверей.
Елена Николаевна. Я буду стараться. Ваша жизнь для меня…
Клавдия Филипповна категорично перебивает.
Клавдия Филипповна. Только не моя! Я ошиблась, понимаешь, ошиблась. Но от ошибок никто не застрахован, ведь правда? Вот возьми, пригодится.
Клавдия Филипповна подаёт своей ученице свёрток. Она разворачивает его. Рассматривает, листая, книгу, не проявляя ни малейшей заинтересованности, потом вновь книгу заворачивает.
Елена Николаевна. Спасибо. А-а… А я думала это «Самообладание». Но это-то (кивает на свёрток) зачем? Вы мне и так кучу всего надарили.
Клавдия Филипповна. Тяжело нести? Оставь. А это возьми.
Елена Николаевна топчется на месте, складывая покомпактней книги в пакеты, понимая, что, если забудет что-нибудь, то обидит тем самым свою старенькую учительницу.
Елена Николаевна. А вы ведь тоже были завучем!
Клавдия Филипповна. А как же-с! Что я, хуже всех, что ли?
Смех.
Клавдия Филипповна. Помни, я люблю тебя.
Елена Николаевна. И я вас…
Они обнялись, и Елена Николаевна ушла. Звучит музыка. Гаснет свет на заднем плане, освещая Клавдию Филипповну, одиноко стоящую у дверей и внимательно смотрящую в зал.
СЕЛО
Комната в бараке.
Печка. Кровать с панцирной сеткой. Самодельный сколоченный стол, где стопками лежат книги, тетради, а на самом краешке – турка. На стене – портрет Эдит Пиаф. В центре комнаты – табуретка, на которой восседает Елена Николаевна в домашнем тёплом халате. Она озабоченно смотрит в одну точку. Затем поворачивает голову к маленькому окошку, наглухо задёрнутому занавеской с лубочным рисунком.
Елена Николаевна. «Вот опять окно, где опять не спят. Может, пьют вино, может, так сидят…»
Раздаётся звон разбитой посуды. Елена Николаевна вздрагивает и смотрит на стену, за которой слышится шум. Вздох (соседи беснуются, и с этим уже ничего не поделаешь). Елена Николаевна достаёт из кармашка халата маленькие часики на цепочке и внимательно, словно никогда не видела, изучает циферблат.
Елена Николаевна. Почти ровно двенадцать.
Вновь слышится грохот за стеной и жуткая брань; мужскому голосу вторит женский визгливый голос. Елена Николаевна вздрагивает.
Мужской голос. Где деньги? Я тебе всю получку отдал?
Женский голос. А это ты не видел?
Мужской голос. Стерва.
Женский голос. Лёха где? Где, я тебя спрашиваю?
Мужской голос. В Караганде!
Женский голос. Придёт – прибью.
Мужской голос. Да я сначала тебя сам урою, тварь!
Вновь слышится грохот, звон разбитой посуды и непристойные выражения.
Елена Николаевна встаёт, подходит к стене и замахивается с определённой целью постучать, дабы напомнить о своём существовании. Но вдруг замирает и нерешительно опускает руку.
Стук в дверь приводит её в себя. Она вздрагивает. Стук повторяется. Елена Николаевна подбегает к двери.
Елена Николаевна. Кто…
Женский голос за дверью. Я это, Леночка Николаевна, Слонова. Ну, Ирина Рудольфовна!
Елена Николаевна (облегчённо вздохнув). Химичка!
Она быстро распахивает дверь, и в комнату впархивает молодая красивая девушка с озорной улыбкой на лице. Она, смеясь, показывает на свои резиновые сапоги все в грязи.
Ирина Рудольфовна. На вашей улице фонарей нет. Ни черта не видно… (Спохватившись). Мой большой пардон! Поздно, конечно. Но я бегу, вижу у вас – свет, и к вам. Не утерпела. Не помешаю?
Елена Николаевна. Конечно, нет! Мне не спится всё равно. Не дают глаз сомкнуть.
Вновь послышался грохот за стеной.
Елена Николаевна. Видите, как весело у меня.
Ирина Рудольфовна. У меня почти так же. Я привыкла уже.
Разувается и в носках скачет к печке, трогает её руками, греет ладони.
Ирина Рудольфовна. Научилась топить, а?
Она оглянулась на свою коллегу и заливисто засмеялась.
Ирина Рудольфовна. А я в отличие от вас всю жизнь с родителями в селе прожила. К печкам привыкшая. У нас дома голландка старинная была.
Елена Николаевна (устало). Почему была?
Ирина Рудольфовна. В город переехали. Папку повысили. Квартиру дали. Я с сессии домой приезжала и толстела. Воды носить не надо, дров носить не надо, топить не надо. Вот так люди и заплывают жирком.
Она вновь рассмеялась, абсолютно не реагируя на то, что её молодая коллега не разделяет это веселье.
Елена Николаевна. Чаю, Ирина Рудольфовна?
Ирина Рудольфовна. Чего по отчеству-то? Всего на год старше! И какой уж тут чай…
Она отпрянула от печки и с разбегу забралась на кровать. Сладко потянулась.
Ирина Рудольфовна. Леночка Николаечка, чего не спросишь: отчего так поздно и такая весёлая?
Елена Николаевна (многозначительно напевает). «Отчего, отчего, отчего так хорошо?..»
Ирина Рудольфовна (радостно подхватывает). «Оттого, что ты прошёл по переулку». В точку!
Вскакивает и кружится по комнате. Подбегает к Елене Николаевне и кружится вместе с ней.
Ирина Рудольфовна. Мне мой дурачок сегодня предложение сделал.
Елена Николаевна. Поздравляю.
Ирина Рудольфовна. Не с чем пока. Я что, такая простушка по-твоему? Сказала ему: «Подумаю». И пошла вот так (медленно идёт по комнате). А потом свет в твоих окнах увидела и на всех парах к тебе!
Елена Николаевна. Не проводил даже в такую темень? И вправду дурачок.
Ирина Рудольфовна. (Грозит пальцем) Но-но! (Важничает). Я не позволила.
Елена Николаевна. Непонятно, кто из вас дурачок.
Ирина Рудольфовна. Он у меня тощенький, но задиристый. В неравные схватки бросается. Так и голову сложить недолго. А я – бой-баба, как у нас говорят! Постоять, что ли за себя не смогу?
Елена Николаевна. Бой не бой, а женщина есть женщина.
Ирина Рудольфовна. Так я ж здесь всех знаю! Деревня-то наша – с ладонь. И жила я в детстве в соседней Нестеровке. Мы со здешними чиршанами скорефанились навек. Так что всех я знаю, всех, будь спок!
За стеной послышался грохот.
Елена Николаевна. (Кивает в сторону стены). Что толку, что знаем?
Ирина Рудольфовна подходит к стене и размашисто стучит кулаком.
Ирина Рудольфовна (басом). Э-эй! Сейчас милицию вызову! А ну-ка тихо! По кроватям!
За стеной воцарилась тишина. Ирина Рудольфовна прыскает в ладошку и подскакивает к Елена Николаевне.
Ирина Рудольфовна. Поняла, как надо?
Елена Николаевна. У меня так не получится.
Ирина Рудольфовна ((безо всякого перехода). А чего ж ты не спросишь, собираюсь я за моего замуж аль нет?
Елена Николаевна. Без слов понятно.
Ирина Рудольфовна. А вот и нет! Не выйду за него!
Елена Николаевна. Чего радуешься тогда?
Ирина Рудольфовна. А чего горевать? Не вижу повода.
Ирина Рудольфовна сделала важно прошла вокруг стола, напевая под нос. За стеной вновь послышался шум и стук.
Мужской голос. А сами-то, сами!..
Женский голос. Нам нельзя, а имям можно? Позаканчивали пединститутов, и людям жить спокойно не дают!
Мужской голос. В личную жизнь лезут! Указывают, что делать надо. Нет, чтоб на себя посмотреть.
Женский голос. И Лёху нашего испортили. Совсем паря от рук отбился!
Мужской голос. Который день за полночь домой является. С такими-то педагогшами немудрено.
Женский голос. И ещё милицией нам грозят… Самих надо туда!..
За стеной послышался гогот.
Мужской голос. Хотелось бы увидеть их.
Женский голос. Бритыми и за решёткой!
Вновь послышался гогот, затем шуршание, которое постепенно переросло в поскрипывание кроватей.
Ирина Рудольфовна. Угомонились. Как мало человеку нужно для счастья!
Елена Николаевна. А личный вопрос можно?
Ирина Рудольфовна. Нужно.
Она развернулась в подруге всем корпусом и замерла в ожидании.
Елена Николаевна. Ты его любишь?
Ирина Рудольфовна заохала и притворно запричитала.
Елена Николаевна. Тише ты, а то разбудишь (и кивнула головой на стену).
Ирина Рудольфовна. Ну, как тебе сказать? (Чтобы не обидеть). Вопрос, конечно, интересный.
Елена Николаевна (теряя остатки терпения). И простой! Да – или нет.
Ирина Рудольфовна. Скорее «да», чем «нет».
Елена Николаевна махнула рукой и уселась на кровать, откинувшись на стену. А Ирина Рудольфовна принялась «театральничать», жестикулируя и играя голосом.
Ирина Рудольфовна. «Женитьба – дело серьёзное. Я обманывать себя не позволю!» (Засмеялась). Мне нравятся такие (надула щёки), брутальные. Мужика должно быть много. Вот твой…
Елена Николаевна (встрепенулась). Какой это «мой»?
Ирина Рудольфовна. Серж!
Елена Николаевна. Физрук, что ли? Ой! (Махнула рукой). Я его знаю-то всего-ничего.
Ирина Рудольфовна. Не боись, молодой кабан, здоровый, он и сам себя ещё не знает. Да и ты. Малолетка! Я старше тебя на целый год, и это, ох, как сказывается. Я опытнее. Мудрее. И всех здесь знаю! И что говорят. И что хотят сказать. (Многозначительно подмигнула). Серж – лучшая кандидатура на звание «суженого». И дом свой есть (ничего, крепенький), и ты ему по душе пришлась. Чего сморишь? Видно невооружённым глазом. Да и говорят везде и повсюду! (Хохотнула и присвистнула).
Елена Николаевна (соскочила с кровати). Да тише ты! (И вновь мотнула головой с сторону стены).
Ирина Рудольфовна. Пусть дрыхнут. Недолго уж им осталось. Сейчас ихний Алексей заявится. «Цыганочка с выходом»! Ты-то это знаешь лучше меня. Небось, каждый день представление.
Елена Николаевна вздыхает.
Ирина Рудольфовна. А у тебя в городе, что ли, кто остался?
Елена Николаевна. А как же? Моя любимая учительница!
Ирина Рудольфовна закатывает глаза.
Ирина Рудольфовна. Тьфу ты! Я ей про Фому, она мне… Парень есть у тебя?
Елена Николаевна (замешкавшись поначалу, но затем скорбно опустила глаза). Погиб. В Афгане.
Ирина Рудольфовна. А-а-а! А я думала от любви. (Оживилась). Ты, если что, скажи, если тебе физручина наш не по душе. Мне он того…
Елена Николаевна. Разве это нравственно, одного бросить, чтоб с другим? Другому же человеку больно от этого.
Ирина Рудольфовна. Это да. Но что поделаешь? Когда мой ещё вес наберёт? А твой уже во (показывает руками).
Елена Николаевна. Он такой же мой, как и твой!
Ирина Рудольфовна. Да ла-а-адно! Как будто я не видела, как ты на него косила на педсовете.
Елена Николаевна вспыхнула и отвернулась, не найдя, то ответить.
Ирина Рудольфовна. Чего глаза прячешь? Не пятнадцать лет.
Елена Николаевна. А я не за этим сюда приехала!
Ирина Рудольфовна. А за чем?
Елена Николаевна. Помогать людям. Стать учителем с большой буквы!
Ирина Рудольфовна прикрыла глаза и шатающейся походкой побрела к кровати и затем с размаху рухнула на неё, спрятавшись за спину своей подруги.
Елена Николаевна. Нет учителя музыки? Некому играть на пианино? Я буду. И литературные вечера проводить буду. И французским с новеньким. Здесь в школе учат немецкий и английский, а новенький приехал с периферии, и у него основной был французский. Я буду ему помогать! Не переучиваться же ему в восьмом-то классе? И русским позаниматься, если что. Дополнительно.
Ирина Рудольфовна. Молодец!
Елена Николаевна. Вот ты мне не веришь, а я сижу здесь с тобой на кровати…
Ирина Рудольфовна (перебивает). Лежу! (Дёргает за рукав подругу, и та валится на подушку).
Елена Николаевна. А думаю я, кого спросить завтра, да так, чтобы не обидеть, чтобы никого не запугать, не унизить.
Ирина Рудольфовна. А думаю, разрешат нам свадьбу в нашей столовой делать или в кафе погонят? В кафе дороже. А у моего денег в обрез. Он в доме за старшего. Отец у него сгинул на охоте.
Елена Николаевна. Как это – «сгинул»?
Ирина Рудольфовна. Ну, как? Пошёл и не вернулся.
Елена Николаевна (чуть слышно). Пойти и не вернуться…
Ирина Рудольфовна. Может, в болоте утоп, а может, кто из охотников – пах!. Он до чужих капканов был охоч. И охотники его не раз предупреждали!
Елена Николаевна. Что значит – «предупреждали»?
Ирина Рудольфовна. А то и значит. Что не надо чужое брать! Тем более (сделала многозначительную паузу) у человека с ружьём.
Елена Николаевна. Ничего себе! А, может, не он? В лесу-то как узнаешь?
Ирина Рудольфовна. В лесу? Плюнуть и растереть! Для охотников-то… Они всегда в курсе, кто куда пошёл, да зачем. И с чем! (Фыркает). Тот на охоту, а без собаки и всегда с добычей.
Елена Николаевна. При чём здесь собака?
Ирина Рудольфовна. Ну, ты, как маленькая, ей-богу! Без собаки в лесу делать нечего. Она всегда голос подаст, если что, и утку принесёт, если – пах! (Изображает, как стреляет из ружья). Хорошая добыча – хорошая собака.
Елена Николаевна. А почему у него тогда собаки не было?
Ирина Рудольфовна. Сдохла. А другую хорошую найти не мог. Абы что тоже не нужно.
Елена Николаевна. А вот в это я не верю! В любой клуб собаководом обратись – мигом охотничью борзую сыщут. Правда, платно, конечно.
Ирина Рудольфовна. Да какой клуб? И зачем борзые? Насмотрелась кино… Лучше лаек никого нет. Для охоты. А чтобы найти, нужно узнать, кто родители. Щенков нужно от хороших родителей брать. От плохого-то семени не жди хорошего племени. Вот папка мой нашего Тумана сколько выторговывал. Ждал сколько, пока сука ощенится. С хозяином договорился заблаговременно. Тот злого кобеля для своей суки сыскал. Злой – мама не горюй! И чутьё – муравья не пропустит.
Елена Николаевна. Что хорошего, что злой? Кусачий ведь!
Ирина Рудольфовна. Не то слово! Так это золото, а не собака. Нашего Тумана папка долго на улице держал на цепи (всплёскивая руками, как бы поясняя) — у нас на первом этаже – палисадник — злость вырабатывал. С трусливой собакой в лесу делать нечего, от пня шарахаться будет, а запах волка учует и стрекоча даст. (Машет рукой).
Елена Николаевна оживляется и подвигается ближе к подруге.
Елена Николаевна. Волка? Точно, в охоте – ты Эйнштейн!
Ирина Рудольфовна отмахнулась и ответ и слегка зевнула.
Ирина Рудольфовна. Будет тебе. Я живого волка ни разу не видела. И папка мой всего пару раз. Мне Сашка Маруськин много рассказывал.
Елена Николаевна недовольно поджимает губы, показывая тем самым, то тема ей несколько неприятна.
Ирина Рудольфовна. Отец его забил уже на охоту. А дед был просто асом! Дерсу Узала на все сто!
Елена Николаевна. Кто?
Ирина Рудольфовна. Ну, следопыт. В лесу ориентировался – компас ни к чёрту. С собой Сашку сызмальства таскал. До скандала доходило: как сезон – Сашка чуть ли не половину четверти пропускает. И в районо писали, и угрожали, что исключат. А дед напористый был, своё гнул: «Исключайте, а сезон есть сезон». Потом уже кое-как наладилось.
Елена Николаевна. Деда не стало?
Ирина Рудольфовна. Да как не стало? Просто уехал. К старшему сыну. На севере теперь живёт. (Хохотнула). Другого внука с пути истинного сбивает.
Елена Николаевна. Хорош, нечего сказать, а ребёнку жить потом. Маруськин по всем предметам почти не успевает.
Ирина Рудольфовна вновь отмахнулась.
Ирина Рудольфовна. Вытянем! Я, когда контрольная идёт, задерживаюсь то у окна, то у входной двери. Чтоб подсуетились. А так, Маруськину ни в жись химию не сдать.
Елена Николаевна встаёт и с возмущённым видом вышагивает по комнате.
Елена Николаевна. Не дело это.
Ирина Рудольфовна. А это дело: посадили на восемь лет, и амнистии не ожидается?
Елена Николаевна. Человек должен прикладывать усилия. Развитие происходит через преодоление. А ты? Конечно, не хочу Вас обидеть, коллега, но тем самым распускаете ребёнка.
Ирина Рудольфовна. Этот ребёнок уже, пардон, не ребёнок. У него так всё запущено… (Хватается за голову). Ему нужно с горем пополам аттестат получить. А там, гудбай, и на ферму!
Елена Николаевна. А может, он врачом мог бы стать?
Ирина Рудольфовна. Думаешь, врачом быть лучше, чем механизатором? (Вздыхает). Если все будут врачами?.. Так и насмерть залечить недолго! Коллеги разные нужны, коллеги разные важны. (Встрепенувшись). А скажи чего-нибудь по-французски!
Елена Николаевна. Мерси.
Ирина Рудольфовна зааплодировала.
Ирина Рудольфовна. А спеть можешь?
Елена Николаевна хитро прищурилась.
Елена Николаевна. Последние слова учителя химии: «Дети, этот опыт безопасен!»
Она вышла на середину комнаты, театрально прокашлялась и с детским азартом принялась исполнять песню «Танец маленьких утят» на французском языке.
Елена Николаевна. C’est la danse des canards
Qui en sortant de la mare
Se secouent le bas des reins
Et font coin-coin
Fait’s comme les petits canards
Et pour que tout l’monde se marre
Remuez le popotin
En f’sant coin-coin
A pr;sent claquez du bec
En secouant vos plumes, avec
Avec beaucoup plus d’entrain
Et des coin-coin
Allez mettez-en un coup
On s’amuse comme des p’tits fous
Maintenant pliez les g’noux
Redressez-vous…
{Refrain:}
Tournez c’est la f;te
Bras dessus-dessous
Comm’ des girouettes
C’est super chouette C’est extra-fou…
Ирина Рудольфовна стала на «ля-ля-ля» подпевать подруге. Секунда – и они уже кружатся в танце возле стола, приседая и прихлопывая руками, как и полагается в этом танце-песни.
Громкий стук в стену обрывает веселье.
Мужской голос. Щас милицию вызову!
Женский голос. Ни днём, ни ночью от них покоя нет. Училися, училися, а ума нету.
Мужской голос. И культуры.
Девушки прыснули и на цыпочках забрались на кровать.
Елена Николаевна (Ирине Рудольфовне). Оставайся. Куда теперь?
Ирина Рудольфовна. Да я и не собиралась уходить. (Захихикала). Испугалась? Не боись! Это я шутю.
Елена Николаевна. А давай страшные истории рассказывать.
Ирина Рудольфовна. Давай. Про пиковую даму или чёрную руку?
Елена Николаевна. Взаправдишние. Так пострашнее будет.
Девушки улеглись поудобнее на кровати и замерли.
Ирина Рудольфовна. Про то, как медведь скальп снял.
Елена Николаевна подскочила на кровати.
Елена Николаевна. С кого?
Ирина Рудольфовна. С Сашки Маруськина.
Елена Николаевна. Он же… это… в скальпе…
Ирина Рудольфовна. Отрос. Скальп способен регенерировать. Наверное. А, может, медведь частично Сашке голову отгрыз? Да ты не пугайся! Вижу ведь, на тебе лица нет. Его дед медвежонка с охоты принёс. Сашке тогда года четыре было. Медвежонок – грудничок. Его Мариськинская собака молоком выкормила. Этот медвежонок её мамкой считал и всюду за ней ходил.
Елена Николаевна. А вырос и на Сашку напал…
Ирина Рудольфовна. Не. Сидел в собачьем вольере, как и полагается дикому зверю. Маруськинский дед по этой части ни дать, ни взять – профессор! Медвежонок ручной совсем, забавный. Сашка гулял рядом с вольером. Мишка лапу вытянул и, типа, погладить хотел. Дикий, не умеет силу распределять. Ну, и скальп содрал. Кровищи там, говорят, было мама дорогая!
Елена Николаевна. Бедный Санечка! А я ему ещё дополнительные задания по русскому дала. И по музыке ещё. А ему теперь после стресса такого напрягаться ни в коем случае нельзя. Санечка…
Ирина Рудольфовна. Ему, как пьяному, ничего не делается! Полежал в больнице, новый скальп отрастил и прямиком к своим прямым обязанностям – издеваться над педагогами. (Привстала). Тут встречаю его недавно, а он: «Сколько по химии за четверть поставили?» Я ему: «Пять!»
Девушки расхохотались.
Ирина Рудольфовна. Говорю: «Чирикнулся, то ли? Ты ж не ходил! Если плохо знает – два, если средне – три, ну, и так далее. А если не ходил? Не аттестован».
Елена Николаевна. Сама же приучаешь к вольностям, а потом катишь на парня!
Ирина Рудольфовна. А потом закрываю глаза и ставлю три.
Елена Николаевна. Разве это честно?
Ирина Рудольфовна. Честно!!! (Потом дружелюбно потрепала подругу по руке). А хочешь я тебе не страшное, но поучительное расскажу? Про мистера Фикса?
Елена Николаевна. Из мультика? Который сам себя всё время спрашивал?..
Ирина Рудольфовна победоносно кивнула. Затем она торжественно вышла на середину комнаты.
Елена Николаевна (В зал). История вторая. «Есть ли у вас план, мистер Фикс?»
Ирина Рудольфовна (В зал). Казимире Васильевне не повезло с фамилией. Спрашивается, что за фамилия такая – Малашкина? Изгаляются кто ни попадя: и Чебурашкина, и Чашкина. А имя? Днём с огнём такое не сыщешь на родных просторах. Отец был изрядно проспиртован, когда припечатал дочурке имечко. Малашкины были людьми простыми, но находчивыми. Казимиру дома звали сначала Казей, а потом и вовсе Кузьмой, ввиду того, что Кузьма понятнее.
Однако, когда после педучилища Казимира Васильевна пришла работать в школу, редкое заграничное имя выгодно выделило из общего потока Марь Иван и подчеркнуло некоторую особенность с намеком на загадочность. Но фамилия…
Один ученик написал в дневнике: «Учительница Матрешкина». Ну, что это такое? В школе над ней потешались, в училище тоже. Работать пошла, и тут та же беда!
Казимира Васильевна решила выйти замуж. Прямо и бесповоротно! Только муж мог избавить её от жуткой неприятности, доставляющей массу хлопот.
Ирина Рудольфовна выскочила на середину комнаты.
Ирина Рудольфовна. И вот. Девушке девятнадцать лет. Светской жизни не знает, да и не интересуется, но всё равно есть на что посмотреть. Она – пухлая симпатяшка! Ростом невеличка, и талии как такой нет. Зато румянец так и пышет здоровьем! На голове не волосы, а грива, как у львёнка. Словом, все прелести налицо. А претендентов на руку и сердце нет! Большинство ее одноклассников – в армии, а с другими представителями сильной половины человечества она как-то не знакома.
Но прошло то время, когда одинокие женщины расклеивали объявления на улицах. Пошла в агентство знакомств… (Скороговоркой). И написала объявление туда.
(Торжественно прокашлялась). : «19 лет, рост 160см». Вес решила сначала не указывать, но, подумав, сбросила (в уме) пятнадцать килограмм и приписала: «60 кг». Потом опять, подумав, приписала: «Муж нужен срочно!!!»
Ответы стали приходить стремительно. Они поражали Казимиру Васильевну настороженностью и дикостью вопросов: «Какой именно у вас физический недостаток?» Или: «Вы из детдома?» Понятно, что потом ни с кем из претендентов она знакомиться не желала. Но ситуация требовала поступка.
А секретарь из агентство робко посоветовала: «Вы напишите о себе поподробнее. Посмотрите, ка это делают другие!»
Казимира Васильевна стала просматривать объявления.
Елена Николаевна многозначительно улыбнулась и подняла указательный палец вверх, демонстрируя тем самым, что «перехватывает эстафетную палочку).
Елена Николаевна. «Вдова офицера желает познакомиться с серьезным мужчиной, без вредных привычек и официально не женатым. О себе. 59 лет, но дама видная, статная. Окончила консерваторию. Арии и романсы по собственный аккомпанемент. Ответ – только письмом!»
«Хорошенькая блондинка хочет стабильной семейной жизни с порядочным мужчиной. Во мне он найдет все, о чем мечтал. Хозяйственная, умею шить, вязать, печь пироги, строгать и пилить! К тому же, верная, добрая. Мне 29 лет, ребенку 5 лет. Работаю медсестрой».
«Упитанная, миленькая шатенка ищет друга. Остроумна, образованна, интересна во всех отношениях. Участвовала в чемпионате СССР по плаванию в 1978 году. Подробности при встрече».
Ирина Рудольфовна (хохотнув). Казимира Васильевна взяла авторучку и… (Показывает, как строчит по листку). «Некрасивая, толстая, неуравновешенная девушка со своеобразным именем, вздорным характером и позорной профессией познакомится с солидным молодым человеком, холостым, симпатичным, волевым, отзывчивым, физически сильным, разносторонне образованным, материально обеспеченным, с целью создания семьи. Подробнее о себе: готовить не люблю, шить не умею, вязать ненавижу, но вышиваю крестиком. Жду ответа, как соловей лета».
Елена Николаевна. Объявление напечатали?
Ирина Рудольфовна победоносно кивнула головой.
Ирина Рудольфовна. Вскоре Казимире Васильевне позвонили прямо в школу. «Вас завалили письмами! Идите скорей, получайте».
Казимира Васильевна работала во вторую смену и прийти сразу не могла, хотя так хотелось! Верно говорят, что охота пуще неволи. В большую перемену Казимира Васильевна взяла на последние деньги такси и помчалась в агентство.
«Давайте! Давайте!» Секретарь: « Держите!» И — тощенькую пачечку писем в руки.
Елена Николаевна (подхватывает). «Это все?»
Ирина Рудольфовна (кивает). Казимира давай считать. «Один, два, три, четыре. Четыре? Но вы же сказали, что завалили!» Секретарь важно: «О-о! Чтобы пришло сразу четыре в один день?..» Казимира Васильевна вздохнула, письма в карман и и обратно в школу. На такси! Там в упоительном экстазе читает одно за другим.
(Приняла умопомрачительную позу).
«Меня зовут Сергей. Предлагаю сразу выйти за меня замуж. Я ценю в людях искренность и смелость. Поэтому говорю открыто: «Ты – клад». Дорогая, не пожалеешь, что связала со мной жизнь! Я инженер, но зарабатывать умею. Я вытащу тебя из омута проституции!»
Елена Николаевна. Что-о? Да как вы посмели?.. Кретин!
Ирина Рудольфовна. Вот-вот! Распечатывает другой конверт. «Милая девочка! Красота – это не главное в жизни, уж поверь моему опыту. Ты не красавица, я не молодой человек, так чем мы не пара?»
Елена Николаевна прыскает.
Ирина Рудольфовна. Третье письмо. «Зачем ты, образина, испортила колонку объявлений? Мы, в отличие от тебя, даем их не для забавы. Страхолюдина? Так и сиди дома, не мешай жить другим и…»
Елена Николаевна машет руками, что не надо дальше читать, всё понятно.
Ирина Рудольфовна. Последняя надежда. (Делает вид, что распечатывает конверт). «Здравствуй, очаровательная незнакомка! Мне нет тридцати, и я позволяю называть себя молодым человеком. Не знаю, симпатичный я или нет, но уродом себя не считаю. Среднего роста, плотного телосложения. Кандидат в мастера спорта по самбо. Занимаюсь бизнесом, много работаю, в связи с чем, добился признания на выбранном мной поприще. Имею внедорожник, четырехкомнатную квартиру в центре города. Женат не был. Люблю женщин без комплексов, целеустремленных, прямых и честных. Домработницы меня не интересуют. Жду вас в пятницу восьмого ноября в ресторане «Фиеста» в шесть часов вечера после (пауза) работы. Если я вам понравлюсь – поженимся. Николай».
Елена Николаевна по-детски зажмурилась и захлопала в ладоши.
Ирина Рудольфовна. Дальше работать Казимира Васильевна не могла. (Изображает учительницу в оцепенении). За учительским столом — вот так. (Скороговоркой) В то время как ее второй «а» бесчинствовал в кабинете.
Звучит музыка.
Ирина Рудольфовна. В ресторане никто из семьи Малашкиных не был. Ни разу.
Елена Николаевна. И я тоже!
Ирина Рудольфовна (подхватывает). Семейные обеды куда вкуснее, дешевле…
Елена Николаевна (заканчивает фразу). И интереснее!
Ирина Рудольфовна (кивает). Казимира Васильевна взяла на вечер в библиотеке книгу «Этикет».
Елена Николаевна (понимающе). Всемирный бестселлер, бессмертный, как Кощей.
Ирина Рудольфовна. Как следует вести себя в респектабельном месте? С достоинством! А достоинство вытекает из… (Пауза). Полистала священный «Этикет», нашла главу «Одежда» и вмиг поняла, из чего ее женское достоинство вытекает. Сегодня впервые узнала, что существуют диковинные платья для коктейля. Но где их берут?
Елена Николаевна. В ателье заказывают!
Ирина Рудольфовна. (Делает вид, что чешет затылок). Казимира Васильевна царапает в записной книжке: «Первое! Узнать, где продают платья для коктейля». Потом – фьють- зачеркнула.
Елена Николаевна. Слово «продают» имеет причинно-следственную связь со словом «покупают».
Ирина Рудольфовна. А денег – в высоком смысле – у Малашкиных никогда не водилось. Казя-Кузьма призадумалась. (Усаживается на стул в согнутой позе». «Мне нужно достойно выглядеть в ресторане, (замахала руками) не потратив при этом ни рубля, не нарушив закон родной страны и не потеряв собственной гордости». (Вздох). Нужно платье для коктейля! (Показывает, как пишут в записной книжке). « Можно сотворить подобие платья. Для… этого… для коктейля. (Ответственная Людмила Александровна Кочетова). Срок: сутки (24 часа)! Также необходимы соответствующие прическа, макияж, обувь». (В зал). Хо-хо не ха-ха! А про туфли-то забыла! Вовремя спохватилась. (Показывает, как пишет в записной книжке). «Убедить Наталью дать напрокат французские туфли. Они 38 размера, великоваты. Нужно подложить в туфли ватки, позаботясь при этом, чтобы ватка не создавала неудобств. Если Наталья наотрез откажется одолжить обувь, (пауза) взять тайком, (Пауза) ночью, пока она спит. (Вздох). Покаяться потом, объяснить ситуацию. Наталья не дура, поймет. Ведь произвести незабываемое впечатление у нас бывает шанс только раз!»
Елена Николаевна сокрушённо кивает и машет кулачком. Ирина Рудольфовна прохаживается по комнате с важным видом.
Ирина Рудольфовна. Ресторан «Фиеста» . (Она приосанилась). «Вы что-то хотели, сударыня?» (Шёпотом). Какой мужчина элегантный! И удивляется так естественно и элегантно! (Изображает Казимиру). « Да. Я хотела вас поблагодарить за письмо. Вы проявили себя, как настоящий джентльмен». (Нахмурившись). «То есть?» Ии обратился к своей спутнице (она сидела рядом с ним за столиком): «Извини, дорогая». (Скривила губы и присела в реверансе). « Приятного вечера». И – к выходу. (Показывает как плавно пошла учительница. Тут же басом). «Мы знакомы?»
Елена Николаевна. Успел вставить.
Ирина Рудольфовна. « Нет». В гардеробе ей подали плащ, и она ушла.
Елена Николаевна разочарованно развела руки.
Ирина Рудольфовна (невозмутимо в лицах). «Казя, где мой галстук?» (Хитро). «Я тебе не справочное бюро!» (Басом). «Может быть, ты скажешь, что ты мне еще и не жена?»
Елена Николаевна облегчённо вздыхает и вновь машет кулачком.
Ирина Рудольфовна (игриво). «Нет, этого я тебе сказать не могу». (Басом). « Так где мой галстук?» « Я сестренке дала поносить». « Ну и как, он понравился Наталье?» « Очень! Она мечтала с детского сада носить мужские галстуки». (В лицах). « Казя!» «Коля!» (В зал). « Казя, закажи такой же галстук у своей центральной подруги». (Фыркнула). « Зачем это надо Люське?» « О-о-о, она почти кутюрье!» «Коля, не нервируй меня!»
Елена Николаевна засмеялась и радостно захлопала в ладоши.
Ирина Рудольфовна. Уже в машине супруги помирились и пожали друг другу руки. (Показывает). Шофер стрельнул глазами в зеркало и расплылся в улыбке. (Басом). «Трогай!» (В зал). Это он водителю. (Осматривает себя). Ещё раз ощупал платиновые запонки и повернул «головы качан». (В зал). Жена, всё-таки. (Басом). « С мамой сегодня поговори подольше, а то она в прошлое воскресенье обиделась на тебя, что ты ей историю какую-то не рассказала до конца». (Писклявым голосом). « Как скажешь, дорогой». (Басом). « Мама не любит помпезные официальные семейные вечера». (Шёпотом). «Знаю». (Басом). « Она просто принимает их как необходимость, продиктованную светской жизнью». (Шёпотом). « Конечно». (Басом). «Не бросай ее одну!» (Шёпотом). «Не брошу. Но уйти с вечера мне надо будет рано. Ни одного плана к завтрашним урокам не написано». (Ирина Рудольфовна присвистнула).
Елена Николаевна. Не свисти, денег не будет.
Ирина Рудольфовна. Она ему то же! А он ей: «У тебя, дорогая, не будет никогда! Школа – это не банк». (Шёпотом). « Я не о себе беспокоюсь».(Басом). «Обо мне, получается, беспокоишься? Благодарю!» (Ирина Рудольфовна картинно кланяется).
Елена Николаевна вновь радостно аплодирует.
Ирина Рудольфовна. (Басом). « Если ты так любишь школу, зачем написала в объявлении, что профессияу тебя позорная?» (Пискляво). « А как же иначе?! Я после работы никогда по-человечески не могу отдохнуть! Планы писать надо!» « Не пиши». «Ишь, чего захотел! Я бы и рада, да завучиха меня со свету сживет. Все караулит, какую оплошность я допущу. Старая дура! Житья от нее нет. А планы проверяет, знаешь как?
Как собака гончая. Каждый угол обнюхает! «Здесь нелогично, здесь тоже нелогично». Как будто бы я полный ноль… Вот приходишь домой и не знаешь, как писать, к чему она завтра придерется. А еще она тетради проверять заставляет!» (Басом). « Мама же помогала тебе, проверяла как-то». (Пищит). « Не могу же я каждый раз к твоей маме бегать за помощью. Она свое в школе оттрубила». (Басом). « Это точно. Значит, не работай». (Всплёскивает руками). « Что ты! Я хочу быть от тебя материально не зависимой». (Смеётся басом). « Неужели? В ресторане «Фиеста» ты не производила впечатления простой смертной». (Пищит). «А! Я же все продумала, поэтому все и получилось». (Хитро прищурилась и вышла на середину комнаты). «Есть ли у вас план, мистер Фикс?»
Елена Николаевна. Что-что?
Ирина Рудольфовна. И она так же. А он рассказал, как детстве любил мультик «За 80 дней вокруг света». Там некто мистер Фикс все время строил козни. Тщательно их продумывал! Они получались! Фикс сам себя без конца спрашивал: «Есть ли у вас план, мистер Фикс?». И сам себе отвечал: «О, у меня целых два плана!»
Девушки расхохотались.
Ирина Рудольфовна. А Казимира ему пеняет, что, если бы в ресторане не побежал за ней, ничего бы не было. Сам виноват.
Елена Николаевна. А он?
Ирина Рудольфовна. (Басом). « Если б ты знала, как ты было хороша! Вроде бы ничего особенного… Распущенные волосы, черное платье. Но оно было с умопомрачительным декольте и обтягивающее!» (Пищит). « Люська прямо на мне зашивала!» (Басом). « Как тебя хотелось потискать! И узнать хотелось, почему ты меня знаешь, а я тебя нет. Люблю загадки». (Пищит). «И образину в «Фиесте» вместо меня усадил поэтому рядом с собой?»
Елена Николаевна сокрушается, машет кулачком и с нетерпением ждёт продолжения.
Ирина Рудольфовна. (Понимая, что настал её звёздный час как рассказчика). (Басом). «Пройдено уже сотни раз. Ты как себя описала? Некрасивая и т.д. В ресторане ко мне подходит незнакомая девушка весьма непривлекательного вида, смотрит на мой столик, где находится табличка «Господин Николай» и спрашивает: «Вы знакомиться пришли?» Что мне еще оставалось думать? У нее и имя было нераспространенное – Диана». Казимира Васильевна победоносно: « И зачем тебе понадобилась дурнушка-то?» (Басом). «Некрасивых людей нет. Есть люди, не умеющие подать себя. Девятнадцать лет – несерьезный возраст. Все поправимо. А вот непосредственность и чувство юмора людям не привьешь».
Елена Николаевна запрыгала и захлопала в ладоши, что есть сил.
Ирина Рудольфовна. (Как эпитафию). Они молча посмотрели друг на друга. Николай вспомнил, как в ювелирном магазине Казимира Васильевна обалдела от обилия золотых украшений и громко, на весь магазин, объявила: «Золото мне не нужно. Мне его негде хранить». Он сам, преодолев ее сопротивление, выбрал ей кольцо с изящной печаткой. А она на следующий день рассказала своим третьеклассникам, как добывают золото, в чем неповторимая прелесть золота и как удивительна работа ювелира, и колечко для пущей убедительности детки все без исключения пощупали и помяли в руках.
Елена Николаевна подбежала к подруге и пожала ей руку.
Ирина Рудольфовна. (Басом). « И чего только ты моей мамы боялась, замуж за меня все никак не хотела выходить?» (Пищит). Грациозный «Кадиллак» бесшумно пришвартовался к подъезду шикарного особняка. (Раскинув руки, торжественно объявляет). «Господин Али-Шалы-Махмунди с супругой!» (Шёпотом). «Это крест». А Николло её: «Я рад, что ты это понимаешь».
Девушки смеются. Елена Николаевна вскакивает, выбегает на середину комнаты и играет пантомиму, как сильно разочаровалась некая учительница Казимира Васильевна.
Стук в стену.
Девушки сначала замирают, а затем с разбегу запрыгивают га кровать. Долго ворочаются.
Ирина Рудольфовна. Не, раздеваться не будем. Сил нет.
Елена Николаевна. Тебя ребята на руках носят, так что тебе и мятой юбке прийти не страшно.
Ирина Рудольфовна. Только не Марь Иванна.
Елена Николаевна. Директору по статусу не положено мириться с мятыми юбками.
Хихикают и закрывают глаза.
Ирина Рудольфовна (сквозь сон). Марь Иванна, придите, выключите свет. Гомо сапиенс по статусу не положено спать с включенным светом.
Елена Николаевна быстро спрыгивает с кровати, несётся к выключателю, щёлкает и со скоростью олимпийской чемпионки вновь запрыгивает на кровать.
Ирина Рудольфовна (так же сквозь сон). А чего ты на русский с литературой пошла?
Елена Николаевна (тоже сквозь сон). А… Французский надоел, музыка тоже. Выбора не оставалось. А у тебя как? Химичить любишь?
Ирина Рудольфовна. Конкурс был небольшой. А так, я рисовать люблю. Но не было возможности учиться. Самоучка.
Елена Николаевна (с закрытыми глазами). Нет, ты хорошо рисуешь, я видела стенгазету.
Ирина Рудольфовна (тоже с закрытыми глазами). Ага, Леонардо да Винчи. (Вздох). Вот ты…
Елена Николаевна (перебивает). Ты в школе немецкий учила?
Ирина Рудольфовна. Инглиш. (Вздох). С грехом пополам. (Пауза). Ну, не знаю я английский, но разве я несчастна из-за этого? А если у меня не будет мамы – затоскую навеки.
Елена Николаевна. Всем нужна любовь без препятствий и условностей.
Ирина Рудольфовна (как эхо). Ласка…
Елена Николаевна. Уважение. (Встрепенувшись). А кстати, кто у нас милиция?
Ирина Рудольфовна. Участковый.
Елена Николаевна. А как же его вызывают? (Многозначительно показала рукой на стену, за которой соседи).
Ирина Рудольфовна. Ногами (показывает, как бегают). Подбегаешь к его дому и — … (показывает, как стучат в дверь).
Елена Николаевна тихонько напевает главную тему из 1 части 5 симфонии Бетховена.
Елена Николаевна. А если к нам вызовут?
Ирина Рудольфовна. Мы скажем: «Подождите, мы сейчас накрасимся и откроем дверь».
Елена Николаевна. Он что, не женат?
Ирина Рудольфовна. Ишь, чего захотела! У него трое по лавкам Многодетный папаша. И при том тридцати нет!
Елена Николаевна. Женатые меня не интересуют!
Ирина Рудольфовна. Зато женатых незамужние (многозначительно ухмыляется) очень даже.
Затем устраиваются поудобнее, ворочаются и принимаются сопеть на разные лады.
Грохот за стеной. Девушки, как по команде вскакивают.
Мужской голос. Где тебя носило?
Женский голос. Не ори на него. Он выпивши. Ему спать надо.
За стеной послышалось пьяное пение Лёхи.
Ирина Рудольфовна. Что за люди? Всю ночь спать не дают!
Елена Николаевна на цыпочках подбегает к столу, берёт часики на цепочке, наклоняется и внимательно изучает циферблат. Наконец, вздыхает.
Ирина Рудольфовна. Ну?
Елена Николаевна. Кукареку!
УЧИТЕЛЬСКАЯ
Виднеется табличка «Учительская», где пририсована к первой букве знакомая всем «М».
Но в кабинетике аккуратно и чисто. Несколько столов со стульями стоят в идеальном математическом порядке и напоминают миниатюрный ученический класс.
За первым столом сидит Елена Николаевна и, позёвывая, проверяет тетради. Шум перемены за дверью. Звонок. В учительскую со всего размаха влетает Ирина Рудольфовна.
Ирина Рудольфовна. Где журнал девятого класса?
Роется в стеллаже, находит журнал, быстро листает. В кабинет входит директор школы Мария Ивановна Семёновна, очень видная, солидная дама.
Директор. Ирина Рудольфовна, если дети готовы носить вас на руках, так вам можно на уроки опаздывать?
Ирина Рудольфовна театрально опускает глаза, давясь от смеха, затем за спиной директора посылает воздушный поцелуй Елене Николаевне (та, улыбаясь чуть машет ей в ответ рукой) и выбегает из учительской.
Директор. Елена Николаевна, уж Вы, пожалуйста, не опаздывайте. У Вас два «окна», а потом пятый и шестой.
Елена Николаевна. А я никогда не опаздываю.
Директор. Я знаю.
Затем она, громко цокая каблуками, выходит из учительской, а Елена Николаевна смотрит ей вслед и удивлённо пожимает плечами. Вздыхает
За стеной идёт урок русского языка. Диктант.
Елена Николаевна невольно прислушивается к звукам.
Мужской баритон. Здравствуйте! Садитесь.
Грохот парт.
Мужской баритон. Сегодня у нас диктант. Проверочный. Не забыли? На доске – слова, правописание которых вам не знакомо. Будьте внимательны.
Детский голос. А мне отсвечивает!
Мужской баритон. Подойди поближе.
Слышно шарканье ног.
Детский голос. Вадим Григорьевич, а чем можно пользоваться?
Мужской баритон. Головой.
Смех. Елена Николаевна тоже смеётся.
Мужской баритон. Открываем тетради. Число. Все числительные, как и полагается, пишем прописью. «Человек».
Детский голос. А кто человек?
Мужской баритон. Ты — человек.
Другой детский голос. Это так диктант называется.
Мужской баритон. Совершенно верно. Итак, «Человек». Отложили ручки, слушаем. «В нашем доме жил один мальчик, который вызывал всеобщее любопытство и смех. Он не был похож на других. Небольшого роста, с глазами навыкате и всегда полуоткрытым ртом, он казался почти инопланетянином. Когда мальчик появлялся во дворе, то все начинали невольно на него оглядываться. Он лишь простодушно улыбался в ответ. Мой сосед Петя Карамазов, увидев странного мальчика, начинал тыкать в него пальцем и безудержно хохотать. К Пете присоединялись и другие ребята, которым нравилось издеваться над беззащитным человеком. Однажды, когда Петя с ватагой хохотали и кидали мелкими камешками в странного мальчика, во двор выбежала моя мама. Она спокойно остановила безобразие, подошла к мальчику, поправила на нём сбившийся шарфик и погладила его по голове. «Это даун», — спокойно сказала мама. Она повернулась в Пете и так же спокойно продолжила: «Это больной человек от рождения. Он не понимает, что над ним смеются. Он всегда будет слабее вас. Его надо защищать, Петя, а вы его обижаете. Это жестоко», — сказала мама и ушла. Всё. Но с тех пор в нашем дворе произошли серьёзные перемены. Едва смешной даун выходил из подъезда, к нему тотчас же бросались мальчишки и поправляли на нём одежду. Тот улыбался своей непонятливой улыбкой и иногда выносил ребятам пригоршни конфет, которые давала его бабушка. А Петя как-то раз пригласил дауна к себе на день рождения и весь вечер опекал его, как старший брат».
Голос за стеной стих. Елена Николаевна уронила голову на тетради и заснула. Звонок. Она вздрогнула и смущённо оглянулась по сторонам, стараясь прийти в себя. Шум перемены вернул её к действительности.
В учительскую вошёл физрук Сергей Петрович, весьма энергичный молодой человек. Он галантно раскланялся перед Еленой Николаевной, чем несколько смутил её.
Елена Николаевна. Будет Вам, Сергей Петрович.
Физрук. Обойдёмся без китайских церемоний. Просто Сергей. (Оглядевшись). Плохо размялся. А спортзал сейчас занят. Старшеклассники к школьному вечеру программу репетируют. Эх, куда ж мне теперь?
Он вновь огляделся, потом принялся отжиматься прямо на полу.
В учительскую вошла директор Мария Ивановна.
Директор. Только не здесь!
Физрук поднялся, отряхнулся и ещё немного побегал на месте.
Директор. Серёжа!
В учительскую вошёл статный подтянутый мужчина средний лет, историк Вадим Григорьевич, преподающий по совместительству ещё русский язык и литературу.
Директор. (Хищно глядя на историка). Вас-то мне и нужно! Прошу Вас в мой личный кабинет, Вадим Григорьевич.
Они вышли.
Физрук. Историку нашему хана. Маня за него всерьёз взялась. Как увидит – сразу цап!
Елена Николаевна. А почему он ещё и русский ведёт?
Физрук. В универе историко-филологический заканчивал. Но он так давно учился, что сейчас уже нет такой специальности историк-словесник. Сейчас… Сейчас Маня ему вставит по первое число.
Елена Николаевна. За что?
Физрук. За всё хорошее. Он самостоятельно всю программу перелопатил и перекроил предметные часы по своему усмотрению. Например, на один раздел полагается 10 часов, а он или сокращает или продлевает. Как считает нужным! И ещё тексты диктантов и изложений сам напридумывал.
Елена Николаевна. Я бы не смогла.
Физрук. И слава Богу! Иначе бы вас так взбодрили… И верно. Если каждый начнёт по своему усмотрению молоть всякое, что выйдет? Да и зачем? Когда всё есть в пособиях и учебниках! Нет ведь, повыделываться нужно! Как же! В аспирантуре учился, нам, рядовым учителям, не ровня.
Елена Николаевна. А кандидатскую защитил?
Физрук. Не-е. С каким-то профессором повздорил. И — на принцип! В учителя! Потом женился – развёлся, опять женился. С Агнессой нашей крутил. Что за человек? Не понимаю. Не люблю непостоянных. Я за ответственность. Уж если что решил – иди до конца! Вот вы, Леночка Николаевна, на лыжах умеете кататься? Нет? Вот выпадет снег – учиться будем. И задачей номер один станет умение пройти по длинной лыжне. От и до. А это пять километров! Лыжню я всегда сам прокладываю. Хорошая лыжня будет, просто песня!
В учительскую входит директор. Звонок. Физрук, насвыстывая, уходит.
Директор. Елена Николаевна, у нас ЧП.
Елена Николаевна (в зал). История третья. «Преступление ученика Маруськина».
Директор. Вы в восьмых ведёте музыку. Что вы вчера сказали Маруськину, что он ушел с уроков и второй день не появляется в школе?
Елена Николаевна. Ничего такого я ему не говорила. Предложила поберечь голосовые связки, и все.
Директор. Чем он болеет?
Елена Николаевна. Не знаю.
Директор. Но он сообщил ребятам в классе, что вы сказали ему, что у него заразная болезнь.
Елена Николаевна. Болезнь?! Воспаление хитрости у него! (В зал). Вчера на уроке музыки он так хрипел, что я попросила его поберечь голосовые связки. Наверное, у него мутация уже. (Встаёт на середину комнаты). Тотчас же я отправилась к Маруськиным. Они жили далеко, на самом краю села. Палки-канавки, канавки-палки, уф! Но дом маруськинский нашла. (Плотоядно улыбается). Стучать мне не пришлось. Сразу при моем появлении около стен Маруськинской крепости, в ее самом большом окне показался счастливый Саша и приветливо помахал мне рукой. (Машет рукой). Отчитывать я принялась его тотчас же, без всяких «здравствуйте», едва распахнулись ворота. (Изображает ученика). « Не заразно? Не болезнь? Оно и к лучшему! Мне болезни ни к чему. Да вы пройдите в дом, так ругаться сподручнее, в тепле ж как-никак». Я: «Чтобы завтра был в школе!» Саша лихо козырнул и приставил руку к голове. «К пустой голове руку не прикладывают!» – говорю. (Изображает ученика). «И откуда ж вы все знаете? И про армию, и про мутации? А то зашли б в дом, еще чего другого рассказали бы?» Я развернулась и гордо ушла! А он улыба-а-ется. Ничуть не боится меня!
Директор. (В зал). Потом устроила в восьмом классе самостоятельную работу. (Потрясая указательным пальцем). По музыке!
Елена Николаевна. (Директору). Что ж мне, по военному делу самостоятельную устраивать? (В зал). Мелом на доске написала вопросы. Ребята писали ответы. Маруськин кусал губы и пытался вступить со мной в диалог: (Изображает в лицах). « Петь не будем?» Я ему — кулак. (Трясёт кулаком). « Понял, понял». Минута прошла спокойно. « А оценки пойдут в журнал?» А я: «И повлияют на четвертную оценку!» (Басом).» Правда?» «Еще. Одно. Слово». (Басом). « Усек!» И тут его голос дал петуха. Восьмой класс дружно грохнул. (Пищит). « Что со мной?» А отличница Мельникова: «Представляется». А Саша натурально растерялся. Я объясняю: «Мутация! Ломка голоса. Это бывает у мальчиков в переходном возрасте». У Саши увлажнились глаза. Я успокаиваю его: «Пройдёт». Но он от неожиданности никак не мог прийти в себя. Говорю ему: «Саша, иди домой.». Долговязый Маруськин поплелся. «Я приду к тебе домой, Саша, и дам возможность исправить будущую «музыкальную» тройку в четверти». (Едко). Восьмиклассники захихикали. (Хрипло). «А когда придете? Сегодня вечером у нас семейное мероприятие». Восьмиклассники захихикали погромче. « Приду рано утром,». Саша: « А! В шесть утра, стало быть?» «В пять!»
Елена Николаевна важно расхаживает по учительской. Затемнение. Освещается лишь один край сцены. Елена Николаевна направляется именно туда.
В пять утра (пауза) я стояла возле Маруськинского особняка и собиралась брать его штурмом. Стучу – и тишина. Ничего, еще раз постучу. Себя я несказанно уважала в эту минуту. Встать в пять утра ради одной-единственной самостоятельной работы? Где, где скульптор? Надо срочно заказать памятник.
Бас. Кто здеся? Щас тебе поминки устрою. Кого надо?
На сцену выходит папаша Маруськин, здоровенный мужик в шапке и семейный трусах, в валенках на босу ногу.
Елена Николаевна. Здравствуйте. Я Сашина учительница, пришла заниматься.
Отец Маруськин. О, господи!
Знаком приказал ей следовать за ним.
Елена Николаевна (в зал). В темном коридоре я натолкнулась на большую пушистую собаку, почему-то даже не пытающуюся лаять. Я её ласково погладила, и пёс в ответ дружелюбно лизнул мне руку.
Отец Маруськин. Сашка-а!
Он скрылся в комнате, и оттуда слышалось частое сопение. Показывается рослый подросток в майке и семейных трусах, Саша Маруськин собственной персоной.
Саша. Чего ты, батя?
Отец Маруськин. Одевайся, пострел. К тебе тут баба какая-то пришла.
Саша. Проспись, батя!
Отец Маруськин. Как с отцом разговариваешь?! Вставай, говорю. А я пока печь затоплю.
Саша прошаркал в прихожую и включил свет.
Саша. О, господи! Что же вам не спится?
Елена Николаевна. Я обещала. Не стой в трусах, все-таки женщина перед тобой, это неприлично. Оденься и садись писать самостоятельную работу.
Саша. За что мне такое наказанье?
Ушёл в комнату и вернулся с наброшенной на плечи телогрейке, спортивных штанах с портфелем в руке.
Саша. Тетрадь доставать?
Елена Николаевна. Доставай.
Саша. А если нет тетради, на листке писать можно?
Елена Николаевна. Можно.
Саша. А если листка нет?
Елена Николаевна. Знаешь что?!
Саша. Все, все. Понял. Не дурак ведь!
Саша уселся на табурет, положил себе на колени портфель и на портфеле растянул тетрадь.
Елена Николаевна. Готов? Ну и ладушки. Итак. На повестке сегодняшнего утра – жизнь и творчество Сергея Прокофьева. Пиши все, что знаешь.
Саша. А…
Елена Николаевна. А если не знаешь, не пиши.
Саша. А…
Елена Николаевна. В журнал единицу поставлю.
Саша. А можно я спрошу?
Елена Николаевна. Валяй. Ой! Конечно, спрашивай.
Саша. Прокофьев – это тот, который после концерта кланялся?
Елена Николаевна. Чего?
Саша. Ну, тот, который сочинил свой первый концерт для пианины с оркестром, а концерт этот музыкальным тузам не понравился. Неправильная музыка. Парень играл, старался, а все уходили потихоньку из зала. Вот гады! После даже не похлопали. А он – гордо так – вышел на край сцены, во фраке, красивый (зараза) и низко поклонился.
Елена Николаевна. М-да. В общем, так все и было.
Саша. А! Попал! Сдал. Рассказал ведь. Зачем писать теперь, бумагу переводить?
Елена Николаевна. И это все, что ты знаешь о Прокофьеве?
Саша. Нет! Он же, это, ну, как его…
Елена Николаевна. Новатор.
Саша. Точно! Написал, это, балет такой классный… э-э-э…
Елена Николаевна. «Ромео и Джульетта».
Саша. Точно! И у Чайковского Прокофьев там, это, слямзил что-то.
Елена Николаевна. Ничего он у Чайковского не лямзил.
Саша. Лямзил! Вы сами говорили.
Елена Николаевна. Я?! Когда?
Саша. В октябре еще.
Елена Николаевна. Ты что-то путаешь, Саша.
Саша. Ничего я не путаю. Вы говорили, что… Что-то вы такое интересное говорили. А! Прокофьев детские подарки спер.
Елена Николаевна. Да?
Саша. Слово пацана!
Елена Николаевна. А Чайковский здесь при чем?
Саша. А он раньше их стырил. Затем уже Прокофьев ободрал Чайковского.
Елена Николаевна. Да с чего ты взял?
Саша. Вы говорили.
Елена Николаевна. Не могла я такого сказать! Я сама в первый раз от тебя подобный бред слышу.
Саша. Вот врете, а потом забываете.
Елена Николаевна. Подбирай выражения!
Саша Маруськин резко встаёт, тянется к столу, пытаясь взять зазывно стоящий стакан с молоком, и невзначай опрокидывает его на свою учительницу. Вскакивает, хватает первую попавшуюся тряпку и пытается стереть пятно.
Саша. Ой-й… Молоком вас залил… Как это я так? Я работать пойду… в это… на звероферму… и новую кофту вам куплю!
Елена Николаевна. Пустяки! Этой кофте сто лет в обед. Я её давно выбросить хотела. (Смеётся). Никогда, запомни, никогда не расстраивайся из-за всякой ерунды. (Подмигивает Саше). «Пустяки, дело-то житейское!
В комнату вваливается отец Маруськин. всё в тех же семейных трасах. Он немного пришёл в себя и даже узнаёт сидящих в комнате. Но застывшее выражение лица явно говорило о том, что мозговые процессы у него затруднены.
Отец Маруськин. Сашка, признавайся, кто виноват?
Саша. Батя!
Елена Николаевна (в зал). Старший Маруськин не отступал. Он присел на табурет и продолжал принимать участие в самостоятельной работе.
Отец Маруськин. Отвечай, стервец! Кто из них двоих виноват?
Саша. Прокофьев.
Отец Маруськин (встрепенувшись). Сергей?
Хором Саша с учительницей. Да!
Отец Маруськин. От! Что ты скажешь! Говорил же я ему.
Хором. Кому?
Отец Маруськин. Сер-р-реге. Пить надо меньше! По пьяни стырил.
Саша. Ты с ним знаком, что ли?
Отец Маруськин. Росли вместе.
Саша. Чудеса! А я и не знал.
Елена Николаевна. Вы, наверное, что-то путаете. Сергей Сергеевич Прокофьев умер в пятьдесят третьем году, его хоронили в один день со Сталиным.
Отец Маруськин. Да? Как же я осиротел.
Тут в комнате показывает здоровенная бабища в кроличьей шубе.
Бабища. Не страдай, сиротка!
Все встрепенулись.
Саша. Мамка!
Мама Маруськина без лишних разговоров ввалилась непосредственно на середину комнаты, не утруждая себя скинуть замшевые серые сапожки.
Мама Маруськина. Что за бабу привели?
Песцовая папаха у нее съехала на затылок. Однозначно она была ей мала, на что хозяйке было глубоко плевать. Из-под папахи выбились непрокрашенные рыжие волосья, кокетливо контрастирующие с распушившейся белой паутинкой на шее.
Отец Маруськин. Какая же это баба? Ну, Дуся, ты даешь! Учительница это нашего Саньки. Вот.
Саша подобострастно закивал головой.
Отец Маруськин. Музыке его обучать пришла. На дом. Дополнительно. Что делать, немузыкальный наш Санька.
Мама Маруськина. Угу, в шесть утра.
Елена Николаевна заволновалась и сочла нужным вмешаться.
Елена Николаевна. Я пришла бы вчера вечером, но у вас дома намечалось мероприятие.
Мама Маруськина. Вижу. Наметили и отметили. Мамка – за порог, а они и рады покуролесить. Что, ожидали, что завтра приеду из командировки? А это вы не видели?
Она показала всем присутствующим здоровенный кукиш.
Отец Маруськин. Дуся-а-а! Я так рад тебе! А ты в чем-то нехорошем меня подозреваешь. Зря! Ты же знаешь мои вкусы. Я люблю таких, как ты, в теле, ядреных, сочных. А худые, как велосипед, меня не интересуют! Подержаться не за что. Одно слово – «учительница».
Мама Маруськина продолжила потасовку). Агнесса тоже была кожа да кости, а ты за ней, как собачонка, бегал.
Отец Маруськин. Ну, ведь не изменил же тебе!
Мама Маруськина. Потому что историка побоялся..
Отец Маруськин. Вот еще! Просто тебя люблю больше.
Мама Маруськина. Зато я тебя меньше. Зачем Прокофьев из Могилева приезжал?
Елена Николаевна спохватилась.
Елена Николаевна. Вы не поняли! Прокофьев – фамилия распространенная. Но мы, то есть я… Я говорила исключительно о великом русском композиторе Сергее Прокофьеве.
Мама Маруськина. Чушь! Нет такого композитора. Уж я-то всех наперечет знаю.
Саша. Есть, мама, правда есть!
Мама Маруськина. Да? И что он сочинил?
Саша. Оперу «Война и мир»!
Мама Маруськина. Нет такой оперы! Книжка есть, а оперы нету. Уж я-то все оперы знаю. Что еще он сочинил?
Елена Николаевна сделала шаг вперёд.
Елена Николаевна. Много произведений он создал. Мы изучаем лишь самые известные. Разве можно все перечислить за раз? Прокофьев, например, написал замечательный цикл фортепианных пьес для детей. Так и назвал «Детский альбом».
Мама Маруськина. Нету никакого «Детского альбома».
Елена Николаевна топнула ножкой.
Елена Николаевна. Нет есть! Стыдно не знать таких простых вещей. В музыкальной школе дети, как правило, знакомятся сначала с «Детским альбомом» Петра Ильича Чайковского.
Мама Маруськина. Ну, знаю, слышала про такого.
Елена Николаевна. Самая популярная и доступная для юных пианистов пьеса – это «Сладкая греза».
Саша. Или «Болезнь куклы».
Елена Николаевна засмеялась и захлопала в ладоши.
Елена Николаевна. Правильно. Молодец, Саша! «Детский альбом» Прокофьева, во многом, навеян идеями «Детского альбома» Чайковского.
Саша. Прокофьев позднее Чайковского родился.
Мама Маруськина. Ну, да. Если он в одном классе с нашим папкой учился! Э—эх! Я была в детстве в театре и балет «Жизель» видела. Чайковский мне нравится.
Она самодовольно скинула разжарившую ее папаху, распахнула пошире длинную черную шубейку и воинственно уставилась на юную учительницу:
Мама Маруськина. И ты, дорогая, решила, что раз я в годах, можно меня ногой подвигать?
Внезапно Саша вскочил, подбежал к матери и крепко схватил ее сзади за руки.
Саша. Бегите, рощще! Тикайте, пока мамку держу!
Звучит барабанная дробь. Слышится «Танец маленьких лебедей» Чайковского в темпе «presto».
Елена Николаевна галопом выбегает из дома Маруськиных.
Походит к краю сцены.
Елена Николаевна. Я вихрем вылетела из маруськинского дома! Никогда больше не буду самостоятельные работы проводить у учеников дома. (В пять утра).
Улыбается и то и дело поглаживает и так аккуратно причёсанные волосы.
Елена Николаевна. Неделю Саша Маруськин не появлялся в школе. К директору пришел его отец и сказал, что «мать строго наказала сына за преступное неуважение к родителям». В школе Саша появился понурый и избегал встреч со мной. Но к Новому году ситуация изменилась, Саша повеселел и оправился от депрессии. Он по собственному почину смастерил великолепные декорации к детскому музыкальному спектаклю: плоскую русскую печь из фанеры, несколько деревянных шпаг, большие картонные фигуры елей и зайцев. (Пауза). А в каникулы Саша пришел ко мне в кабинет и попросил еще раз показать портрет Прокофьева. «Вот!» Достаю и показываю. Саша портрет внимательно изучил, повертел в руках и заметил залохматившиеся уголки. (Изображает усердное рвение). « Я все исправлю. И вот эти два портрета возьму на переделку. И корешки у этих вот нот прошью. Я так прошью, что будет удобно ставить на эту штуку». (В зал). На пюпитр. (Пауза).» Только… На мамку не сердитесь».
Елена Николаевна загадочно и чуть грустно улыбается.
Елена Николаевна. А я не сержусь. (Пауза). Той ночью милая, нелающая собака Маруськиных сгрызла в лохмотья отреставрированные ноты и портреты композиторов. Прокофьева в том числе.
Звучит «Марш рыцарей» из балета «Ромео и Джульетта» Прокофьева.
. Елена Николаевна уходит.
УЧИТЕЛЬСКАЯ.
За столами сидят учителя: Ирина Рудольфовна и Вадим Григорьевич (историк). Каждый занят своим делом.
Входит Елена Николаевна.
Ирина Рудольфовна. (Таинственным шёпотом). Тебя искали!
Елена Николаевна. Министр образования?
Ирина Рудольфовна. Хуже. (Изображает солидную даму с высокой причёской, к которой угадывается директор).
Елена Николаевна. Хоть бери верёвку и вешайся.
Ирина Рудольфовна. А Лёху-то твоего участковый забрал. (Хохотнула). Он этой ночью ещё несколько фонарей разбил.
Поглядывает на историка, но тот абсолютно никак не реагирует на происходящее. В учительскую быстрым шагом входит директор Мария Семёновна.
Директор. Здравствуйте, кого не видела.
Ирина Рудольфовна за её спиной строит смешные гримасы. Елена Николаевна непроизвольно смеётся.
Директор. А мне не до смеха. Мне не нравятся конспекты ваших уроков в пятых классах. Отдали Вам, как молодому специалисту, самые беспроблемные классы.
Елена Николаевна. У нас же всего один пятый в школе.
Директор. И мне не нравятся конспекты ваши… в этом… пятом.
Елена Николаевна. (Заканчивает фразу). … Классе. Понятно! А по музыке или по русскому?
Директор. В смысле?
Елена Николаевна. Ну, не нравятся. По какому предмету? Я еж у них два веду. Вернее, три. Если считать русский и литературу отдельными предметами. (Поясняет замешкавшейся директрисе). Вот мы сдали вам на проверку тетради с конспектами уроков. Какие конспекты вам именно не понравились.
Директор. Все!
Ирина Рудольфовна делает вид, что стреляет в висок из пистолета. Елена Рудольфовна прыскает. Директор не скрывает своего раздражения.
Директор. Не паясничать! Мне ваши тоже не нравятся. (Елене Николаевне). Не смеяться!
Молодые учительницы притворно замирают. Историк Вадим Григорьевич оторвался от своей книги не может скрыть улыбки, наблюдая за происходящим.
Елена Николаевна. Есть! (Задумавшись на секунду). А мне теперь конспекты переписывать? (Серьёзно). Или увольняться сразу? Что делать-то?
Вадим Григорьевич внезапно начал неистово хохотать.
Директор. Поучиться вам надо!
Елена Николаевна. А где?
Директор. Не где, а у других учителей! Как готовиться к урокам, как вести уроки. (Поворачивается к историку). А Вам, товарищ Уланов, я посоветовала бы…
Вадим Григорьевич. Да?
Директор. Не надо бы Вам так громко смеяться. Где Ваше хвалёное самообладание?
Вадим Григорьевич. Простите.
Директор с достоинством уходит. Возникает неловкая пауза. Елена Николаевна, словно обдумывает сказанное ей Марией Семёновной, наконец набирается духу и обращается к Вадиму Григорьевичу.
Елена Николаевна. А у Вас я могу поучиться?
Ирина Рудольфовна строит ей гримасы и вертит пальцем у виска.
Вадим Григорьевич. Я не лучший учитель. Сомневаюсь, что мои наставления пойдут Вам на пользу.
Елена Николаевна. Пойдут.
Комната в бараке.
Елена Николаевна нарядная, с причёской, в туфлях на каблуке суетится возле стола, без конца перекладывая тарелки со снедью с места на место, чтобы скудная сервировка выглядела бы более изысканно. Полученный результат ей вновь не нравится, и она снова переставляет тарелки. Тревожно посмотрит на свои часики на цепочке и снова принимается за «пересервировку», то и дело оглядываясь на дверь.
Наконец, раздаётся заветный стук в дверь.
Елена Николаевна. Входите… Прошу вас…
На пороге появляется Вадим Григорьевич, одетый строго и по-мужски элегантно (никаких излишних изысков и никакой неряшливости). Он мельком бросает взгляд на сервированный стол, потом быстро переводит взгляд на юную хозяйку скромного жилища.
Елена Николаевна. Проходите…
Вадим Григорьевич. (Показывая руками на куртку). Можно снять?
Елена Николаевна, волнуясь, кивает. Вадим Григорьевич деловито начинает раздеваться.
Елена Николаевна. А тапок нет…
Вадим Григорьевич. Какие пустяки, право! (Кивнув на накрытый стол). Не надо было. Мы будем только заниматься; шлифовать учительское ремесло.
Елена Николаевна. Это лишь формальность. Гостеприимство, ну и…
Вадим Григорьевич. Хлопотно. И затратно! Надо было бы всё же на нейтральной территории. Это лучше. Во всех отношениях!
Елена Николаевна. Там всегда может кто-то прийти.
Стук в дверь.
Елена Николаевна, удивлённая, идёт к выходу, жестом показывая историку, чтобы он проходил и усаживался за стол.
Разговор в дверях.
Голос Ирины Рудольфовны. Классно выглядишь! Чего? А? Нельзя к тебе? (Хохоток). А кому можно? Ладно, расскажешь завтра. Не расскажешь? Да не ору я! Это ты тихо мычишь чего-то, мычишь себе под нос. Сваливаю. А если я тебя вот так вот возьму и на свадьбу не приглашу? А? Обидишься тоже.
Елена Николаевна резко распахивает дверь.
Елена Николаевна. Хорошо, входи!
Ирина Рудольфовна входит, а потом застывает на месте, уставившись на историка, чинно, с прямой спиной сидящего за ломящимся от яств столом.
Ирина Рудольфовна. Здрассте… Я потом… Пока!
Она упархивает за дверь. А Елена Николаевна решительным шагом возвращается к столу.
Елена Николаевна. Мне сказали учиться у других. Учителей… Я и учусь!
Она гордо встаёт и начинает раскладывать салатики и ломтики колбасы по тарелкам. Вадим Григорьевич благородно хранит молчание.
Вадим Григорьевич. (В пространство). «Не унывай, садись в трамвай, такой пустой, такой восьмой».
Елена Николаевна. Какой чудесный детский стишок! Агния Барто?
Вадим Григорьевич. Мандельштам.
Девушка ставит перед ним полную тарелку и наливает в железную кружку красную жидкость.
Елена Николаевна. Морс.
Вадим Григорьевич. А-а-а, у вас наверное, день рождения сегодня. Что же вы не сказали?
Елена Николаевна (замирает с кружкой в руках). День рождения. Да. У моей мамы. У меня – весной. У мамы в конце ноября. Надо отметить!
Вадим Григорьевич. Конечно. А Ирочка не обидится?
Елена Николаевна. На обиженных воду возят.
Вадим Григорьевич. Жестоко.
Елена Николаевна. Зато честно.
Повисло молчание.
Вадим Григорьевич. Мне сорок один. (Пауза). И за всю мою педагогическую деятельность я толком так и не понял ничего. Пожалуй, зря Вы ко мне обратились. По головке Вас за это не погладят.
Елена Николаевна. А мне двадцать два.
Встаёт и поднимает стакан, приглашая присоединиться и своего гостя. Он тоже поднимается и участливо держит кружку с морсом в руках.
Вадим Григорьевич. За вас, за нас и за спецназ!
Он залпом опрокинул в рот кружку. Елена Николаевна пристально смотрит, затем принимается, не отрываясь, пить из своего стакана.
Вадим Григорьевич. Хороший морс.
Елена Николаевна. Смородиновый. (Пауза) А вы кем в детстве хотели стать?
Вадим Григорьевич. Офицером.
Елена Николаевна (оживлённо). «Есть такая профессия – защищать Родину».
Они странно стоят возле стола. Молчание затягивается. Наконец, осторожно, поглядывая друг на друга, усаживаются на табуретки.
Вадим Григорьевич. У меня отец – офицер. До Берлина дошёл. Потом как-нибудь расскажу о нём. Исключительным был человеком.
Елена Николаевна. Умер?
Вадим Григорьевич. Несколько лет назад. Сразу после смерти мамы. Всё детство я с родителями по гарнизонам мотался. Весь быт – а он у нас был, ох, как неустроен – лежал на маме. Она никогда не жаловалась. Была счастлива только потому, что отец рядом… и я. Любила нас. Когда на Камчатке жили, то воду надо было носить чуть не за километр. Комнатушка крохотная, служила нам и кухней, и ванной, и спальней, и гостиной, и кабинетом. Мама имела редкий талант — создать уют буквально из ничего! Был момент: устроилась в на работу рядом с нашей хибарой, по восемь часов работала, как и полагается, но дом постепенно стал приходить в запустение, и мама стала нервной. А нервный человек всех вокруг делает нервными. Отец тогда чётко определил: «Работать буду я, а ты дома. Проживём». И ко мне оборачивается, смотрит на меня: «Денег не будет хватать, потерпим, а, Вадька?» А у меня из обуви были только латанные валенки и резиновые сапоги, из которых я уже вырос. А мальчишек в моём классе – и ботинки, и унты. Мама обещала отложить денег и мне ботинки купить. Но теперь они накрылись. Я живо согласился с отцом, хотя всё внутри ревело. А… Мама заартачилась сначала; потом согласилась. И настал у нас в семье мир и покой (одно что денег в обрез, вместо зубной пасты – сода). Отцу какие премиальные выдали, мы улетели на Большую Землю, и там в магазине мама купила мне ботинки. Новые. Первые новые ботинки! (Вздыхает). Психологический климат в семье создаёт женщина. Моя первая жена была учительницей – математик – я строго следил, чтобы у неё была только ставка, восемнадцать часов. Никаких перегрузок! А у некоторых и по двадцать пять часов бывает, и по тридцать.
Елена Николаевна. Зарабатывают.
Вадим Григорьевич. «Выигрывая день – проигрываем вечность». Для семьи становятся потерянными.
Елена Николаевна. И одеться хочется, и всякое другое.
Вадим Григорьевич. В результате ни того, ни другого.
Елена Николаевна. Все так живут.
Вадим Григорьевич. Не все. Что такое четыре урока для учителя? Это не четыре часа. Это все восемь часов. Потому что на уроке учитель концентрируется. Поэтому если пять или шесть уроков отвёл — четырнадцать-пятнадцать часов отпахал. А внешне кажется, тяжелее ручки не поднимает. (Пауза). Как хирурги работают. У тех час за два.
Елена Николаевна. Не женская профессия. Но школа вытеснила мужчин. (Подумав). А вот у медиков тоже зарплаты маленькие, за счёт дежурств выезжают, а мужчин-медиков много. Почему? Хотя… И так знаю. Могут себя реализовать! Для мужчины важно себя реализовать. Мне бабушка говорила. Значит, школа на данный момент не даёт мужчинам возможность реализовываться.
Вадим Григорьевич. Возможно, не школа. А феминизация. Всеобщая. Не замечаем, а постепенно происходят гендерные изменения.
Елена Николаевна. Не знаю я, что такое «гендерные». (Вскинула голову). А почему в военное училище не пошли?
Вадим Григорьевич. Служил. Десантник. Там случилось непредвиденное. Комиссовали. Стал учителем. Разочарованы?
Елена Николаевна. Нет.
Вадим Григорьевич. У меня старший сын сейчас служит. Примет решение и пойдёт потом в военное училище – не возражаю. Но пусть понюхает сначала почём фунт лиха. Взвесит все за и против.
Стук в дверь. Ещё настойчивее. Елена Николаевна, поджав губы, воинственно встаёт и направляется к выходу.
Елена Николаевна. (Кричит в дверь). Сколько можно?
Голос директора. Извините, Леночка Николаевна. Я только напомнить. У вас завтра первый урок, русский, в шестом «А». Расписание только что перекроили. Завуч расписание составила и к дочке в райцентр в больницу укатила; у неё дочка рожает. Больше предупредить вас некому.
Елена Николаевна спешно открывает дверь. Входит Мария Семёновна. Она вначале улыбается, но, увидев историка за накрытым столом, меняется в лице и, демонстративно развернувшись, уходит.
Елена Николаевна. (Закрыв дверь). Чего это она? Никогда раньше не заходила.
Идёт и усаживается за стол. Принимается участливо ухаживать за гостем, подавая ему то вилку, то ложку.
Вадим Григорьевич. У вас будут неприятности.
Елена Николаевна. Они уже начались. Конспекты не нравятся, уроки мои не нравятся. А начальству, как известно, виднее.
Вадим Григорьевич. Знаете, «нравится» — это такой ресторанный термин.
Елена Николаевна. А как правильно?
Вадим Григорьевич. Понятия не имею! Нас ведь годами приучают не думать. Сделано всё, чтобы человек не думал. Мы, в основном, повторяем. Когда я стал работать в школе, обратил внимание, что многие серьёзные заблуждения – не ошибки! – возведены в абсолют!
Елена Николаевна. Например.
Вадим Григорьевич. Домашние задания. Они однозначно нужны. Но нельзя делать на них акцент. Все живут в разных условиях. Имеют разную наследственность, а исходя из этого разную физиологию и способности. А задания для всех одинаковые! И должны быть выполнены в обязательном порядке.
Историк встал из-за стола и прошёлся по комнате.
Вадим Григорьевич. Вот как Аля Миркина будет нормально успевать, когда она несколько раз в младенчестве была на грани жизни и смерти.
Елена Николаевна. А откуда вы знаете?
Вадим Григорьевич. Мама её рассказывала.
Елена Николаевна. Но другие тоже бывают, и ничего.
Вадим Григорьевич. (Перебивает). Именно! Другие! Разные все. Но мы сейчас говорим об Але. Её организм заточен на то, чтобы выкарабкаться и выжить. Слабые способности как защита. Высокий интеллект, возможно, её бы погубил. Во всём важен баланс. (Пауза). А Алю гнобят и гнобят!
Елена Николаевна. (В зал). История четвёртая. «Как стать учителем».
Вадим Григорьевич. Надо наблюдать! Вся мудрость жизни вокруг нас. (Улыбается(. Увлечённость считается половина успеха. Если конь не хочет пить – хоть утопи его. (Пауза). Но тригонометрические неравенства увлекут единиц. (Пауза). Когда я стал преподавать, то понял, что не надо слушать так называемых опытных учителей. Творческих! Особенно тех, кто участвует в разных конкурсах. Это – блеф. У настоящего учителя, преданного делу, на это просто времени нет. Опытные зачастую хитрые. Они не великие асы-преподаватели. Они просто умеют обойти острые углы; могут произвести благоприятное впечатление.
Елена Николаевна. То есть дураки. И звания резные им давать не за что.
Вадим Григорьевич. Я этого не говорил. (Пауза). Тут важно найти золотую середину. Пришёл я в школу и сразу заметил, что родительские собрания – это переливания из пустого в порожнее. Все разговоры о том, кому надо подтянуться, остаются просто разговорами. Ребёнку наподдают, и всё. Не может он. И причин здесь масса. Не тянет. От грузчика требуют мастерства балерины. Вот и весь конфликт.
Елена Николаевна. То есть научить нельзя?
Вадим Григорьевич. Можно. Нас, молодых специалистов, собрала в своём кабинете старейшая учительница литературы и с очень умным видом принялась выдавать какие-то несущественные вещи: «Если забыл тетрадку, писал на листочке, а потом спрашивает, где же тетрадь, скажите: «А вот твой листочек!» И всё с таким пафосом, чтоб вынесли под аплодисменты! А нужны важные обобщения. И тогда я стал наблюдать. Например. Русский язык. Что я вынес из университета? Развитие языка подчинено логике..
Елена Николаевна. Всё ненужное не усваивается. И, если у ученика слишком много ошибок, стоит ему увеличить задания или по математике, или по логике (а мы изучали в педе логику), или в шахматы играть.
Вадим Григорьевич. Молодец! (Щёлкнув пальцами). Но я подумал, почему ребята не запоминают? Объяснили им, всё понятно – и видно, что реально поняли – но всё возвращается на круги своя; всё забыли. Почему? И я провёл эксперимент в восьмом классе. Все изложения, диктанты и словарные диктанты проверял в тот же день и умудрялся раздавать тетради в день проверки. Если не успевал в школе, то даже разносил по домам. (Правда, это было всего один раз). Ошибки разбирали тут же, не отходя от кассы. И результат оказался более чем. Не сразу. Когда пришли с летних каникул. Даю диктант, сочинение, изложение. Результаты умопомрачительные! Троечники перешли в хорошисты, двоечники перешли в троечники (реально стали в несколько раз меньше делать ошибки). То есть нужно время, чтоб всё устаканилось.
Елена Николаевна. И сейчас так можно делать.
Вадим Григорьевич. А я и делаю. Не всегда. Но стараюсь. Всегда при такой нагрузке – это невозможно.
Елена Николаевна. Это точно.
Вадим Григорьевич. Сначала не давал себе поблажек, а потом понял, что сгораю. (Вздыхает). Вопреки устоявшемуся мнению, самые сложные предметы не устные, а письменные. Я сам сначала не мог понять, почему. (Понимает палец вверх). Много проверки. Проверка – это значит серьёзные нагрузки нервной системы, потому что идёт концентрация внимания, а за эту функцию отвечает нервная система. (Разводит руками). Учителя ведь не равны между собой. Конечно, нет такого, что один предмет легче другого. Просто у некоторых предметов более сильная , многоступенчатая система контроля. Математика и русский. Русский в старших классах – мигрень. Качество преподавания русского почти на девяносто процентов зависит от проверки. (А я раньше думал, что главное – нужно много вдумчиво объяснять). А с опытом пришло: следует вырабатывать навык.
Елена Николаевна. А навык вырабатывается двадцать один день.
Вадим Григорьевич. Откуда вы знаете?
Елена Николаевна. В пединституте по психологии проходили.
Вадим Григорьевич. Сроки у каждого свои. Кому-то и недели достаточно, а кому-то и месяца не хватит. Как работает гипофиз, щитовидная железа.
Елена Николаевна. У вас мама – медик?
Вадим Григорьевич. Мама у меня – бухгалтер. (Замирает, словно что-то вспомнил). Ко мне в восьмом один парень попал, яркий такой, развитой. Диктант даю – на два. Второй – тоже на два. И так два-три… За четверть, разумеется, тройка. Он так удивился. Изумился даже! Пришёл пересдавать. Но всё пишет в том же духе. (Резко встаёт). А я-то как удивился, когда узнал, что у него аттестационные по русскому всегда были не ниже четвёрки. Ну, не может такого быть, пробелы за начальную школу, и, причём, серьёзные пробелы! Потом уже узнал, что отец у этого парня занимал высокий пост и работал в администрации города. Всё стало ясно. Учителя до смерти боялись его отца, и, играя в поддавки, завышали парню оценки. (Усмехается). Видный парень. Дома с ним на равных разговаривали, он всегда умел без страха парировать учителям, не допуская при этом хамства. Нотации такому читать? (Усмехается). И я стал проверять абсолютно все его работы и выписывать абсолютно все его ошибки красной пастой. Чтобы ошибки свои видел каждый день. И видел исправленное! Запоминал.
Елена Николаевна. Ну, и как?
Вадим Григорьевич показывает большой палец и одобрительно кивает.
Вадим Григорьевич. Выровнялся. Вот так. Чтобы огурец был солёным, его не надо уговаривать, нужно просто поместить его в рассол. А отец у парня настоящим мужиком оказался, никогда в склоки не лез и с учителями не разбирался.
Елена Николаевна. Зря боялись?
Вадим Григорьевич. Обожжёшься на молоке – на воду будешь дуть.
Елена Николаевна. А что главное вы поняли относительно преподавания литературы?
Вадим Григорьевич. Это умение работать с большими объёмами текстов. И уметь читать то, что совсем не нравится. Это очень хорошая школа терпения. В жизни нам часто приходится делать то, что нам не нравится. Если математика развивает гибкость ума, и в старших классах задача усложняется, то… Впрочем, в старших классах во всём усложняется задача. Но как же большинство из нас заблуждается, отправляя своих чад в девятые-десятые.
Елена Николаевна. Почему?
Вадим Григорьевич. Они попросту не тянут потом. Не столько глупые, сколько стимула нет. Профтехучилище или техникум – это было бы куда лучше; выход на профессию, а там уж сам решит, стоит учиться дальше или нет.
Елена Николаевна. Там уже семья, дети.
Вадим Григорьевич. Ну, и что. Кто знает зачем, выдержит любое как.
Елена Николаевна. Все стремятся в старшие классы, престижно.
Вадим Григорьевич. Было когда-то. Но сейчас это не тот уровень преподавания, за который нужно держаться, и не та социальная среда, которая благотворно влияет на развитие интеллекта.
Елена Николаевна. А самолюбие вас не задевает? Вы, получается и о себе говорите. Да и обо мне…
Вадим Григорьевич. Нет. Я рад, что я в селе работаю. Я нужен здесь. Здесь такая мудрость жизни кроется! Весь на мир на сельском навозе стоит. Я часто думаю, вырастут ребята, что они вспомнят?
Елена Николаевна. Я мне часто хочется к маме.
Вадим Григорьевич. И мне. Сколько я ей не сказал тёплых слов!
Елена Николаевна. А по сыну скучаете?
Вадим Григорьевич. Да.
Елена Николаевна. Вы на математика больше похожи.
Вадим Григорьевич. А я и есть математик. Сглупил, когда документы на историко-филологический подал. Типа, доказать всем хотел, что и гуманитарий ещё. Сейчас понимаю, что нельзя так было делать, но поздно. Да и привык уже! И моя склонность к точным наукам пригодилась. Я сразу понял, что основа учителя для такого предмета как русский – проверка. Много проверки! И следует проверять вовремя. Но! Представьте, что у вас два пятых, два шестых, и, допустим, два восьмых. В среднем, в каждом классе по двадцать человек. И вот изложение или сочинение. На один листок! Пусть это не каждый день. Но! Проверить сначала нужно сорок листов, затем опять сорок, потом опять сорок. (Примерно). Сложно скомпоновать. Уроки всё время переставляют. Вот и проверяют, когда время есть. И получается, кто учился нормально, у кого условия есть, тот и везде учится. А учитель в корне ничего изменить не может, потому что не имеет по сути такой возможности. (Щёлкает пальцами). А вот, например, у вас десятый. Один! Так же двадцать человек. Сочинение на четыре страницы. (В целом). Четыре умножьте на двадцать. Шестьдесят. Шестьдесят страниц! Проверить! Со словарём. В один вечер это можно сделать?
Елена Николаевна. Можно. Я, когда была на практике, то всю ночь тетради десятиклассников проверяла.
Вадим Григорьевич. Семейная женщина что должна делать? Это если дети выросли и могут сами о себе позаботиться, то, конечно, иди вперёд с полной отдачей. А если маленькие? Вопрос ребром: или работа или дети. Уже нет такого: работа для того, чтобы поднять детей.
Елена Николаевна. Может, вы излишне драматизируете?
Вадим Григорьевич. Может. Но в старших классах идёт знакомство с произведениями крупной формы. Чтобы имели представление. Общее! Им не просто прочитать трудно, им понять трудно. И всё потому, что не хватает жизненного опыта. Пройдёт время, и всё изменится. Много новых переживаний добавится. (Боль – необходимая ступень для познания мира). Поэтому требовать успеваемости сейчас – это то же, что требовать от человека срочно вырасти на один локоть. Он не может, просто не может. Вот и приходится лавировать, на многое закрывая глаза.
Елена Георгиевна. Вам нужно работать в Министерстве образования.
Вадим Григорьевич. Я знаю своё место, и нахожусь там, где должен. Пытаться лезть в бутылку? «Тихий Дон» Шолохова. Глыба! Но что дети могут там понять? (Беря Елену Николаевну за руку).
Елена Николаевна. По литературе программа сложная. Но одно вытекает из другого. А по музыке? Солянка сборная; всё перемешано: и Чайковский, и Бетховен, детские песни. И ещё урок идёт всего один час в неделю! Что можно выучить за один час в неделю?
Вадим Григорьевич. Программа отличная! Кабалевский – гений! (Пауза). Он выстроил программу на гармонии. На сочетании звуков. (Приосанившись). Из физики: звук – это волна. Она воздействует на головной мозг. Поэтому гармоничное сочетание звуков развивает человека. Урок заканчивается, а запущенный механизм восприятия и переработки звуков продолжается.
Елена Николаевна. (Не в тему). А Достоевский?
Вадим Григорьевич. С музыки в литературу, как в воду с бережка. (Пауза). Достоевский благоговел перед старцами. А старцы – это духовные наставники. Вообще, духовная литература выше светской. Что говорит старец: «Наставь юношу в начале пути его, и он не уклонится от него в зрелости».
Елена Николаевна. (Напевает). «Детство, детство, ты куда бежишь? Детство, детство, ты куда спешишь?»
Вадим Григорьевич улыбнулся и внимательно посмотрел на девушку.
Вадим Григорьевич. Детство – великая вещь. Сила влияния невероятно высока, поэтому важно, кто рядом с ребёнком. Детям не с чем сравнить! Они всему верят на слово. Поэтому фигура наставника, который рядом энное количество времени (даже дольше, чем мама с папой)… Фигура наставника основополагающая. Какой человек рядом тобой? Задумайся. «Если посадить арбуз рядом с тыквой, то она заберёт у него всю сладость, но сама слаще не станет».
Елена Николаевна. Природа сама подсказывает.
Вадим Григорьевич. Это из высказываний святых отцов.
Стук в дверь.
Елена Николаевна. Очень негармонично.
Стук становится настойчивее.
Елена Николаевна недовольно идёт к выходу. Без лишних разговоров распахивает дверь.
Мужской голос. Надо спрашивать кто?
Елена Николаевна. Кто?
Мужской голос. Я.
В комнату входит физрук Сергей Петрович, в руках у него свёртки и коробка. Елена Николаевна растерянно следует рядом.
Физрук впивается глазами в историка и в накрытый стол. Замирает на минуту. Немая сцена.
Физрук. А-а… День рождения… А я вот…(Потрясает в воздухе коробкой). В райцентр ездил. Дай, думаю, куплю торт. В кулинарии.
Елена Николаевна недовольно молчит, не скрывая своего раздражения. Упорно молчит.
Вадим Григорьевич. Проходите, Сергей Петрович.
Физрук. Да уж пройду.
Не отрывая глаз, смотрит на историка, снимает куртку и, не глядя. отдаёт юной хозяйке. Та сердито берёт куртку и вешает её на гвоздь.
Физрук в костюме, нарядный, проходит к столу и внимательно его осматривает.
Физрук. О-о-о! Трудно противиться искушению.
Усаживается за стол и в упор смотрит на историка, а тот на него. А Елена Николаевна, в свою очередь, разглядывает двух мужчин, сидящих за её столом.
Вадим Григорьевич, наконец, протягивает руку. Физрук медлит, не отвечает на приветствие. К столу подходит Елена Николаевна. И физрук нехотя жмёт руку.
Вадим Григорьевич. У мамы Елены Николаевны день ангела.
Физрук. Я так и понял!
Вадим Григорьевич поднимается из-за стола, чуть кланяется, церемонно целует руку Елене Николаевне и, одевшись, уходит.
Елена Николаевна стоит к нему спиной и даже не говорит ни слова на прощание.
Физрук. Лена…
Елена Николаевна. Что?
Физрук. А в коробке-то зефир. В кулинарии кексы и торты все закончились.
Елена Николаевна. С чаем… У меня есть. Вон (показывает на стол).
Физрук. У меня и чай есть. Я принёс.
Елена Николаевна. Ты хороший.
Физрук. Нет, я плохой. Надо было… (сжимает кулаки).
Елена Николаевна с плачем бросается ему на шею. Он гладит её по волосам и успокаивает.
Физрук. Чего тебе Маня сказала? Она сама по себе такая. Уж я-то знаю, она у нас класснухой была. Выкинь ты из головы, будь поумнее. Я после школы в институт не поступил. Справку медицинскую забыл. К экзаменам не допустили. Работал. Потом в армию. А потом упорно на физфак. Лыжи – лёгкая атлетика. И ногу ломал, а госы всё равно сдал! А ты? Тебе-то чего беспокоиться? Ты такая умница! Таких, как ты, ещё поискать надо. (Тихонько целует её волосы). Ты – мечта. Тебя ещё заслужить надо.
Елена Николаевна. (Вытерла глаза). Я дура. Какая же я дура!
За стеной послышался стук, затем грохот опрокинутого ведра и пьяное пение Лёхи-соседа.
Физрук. (Комментирует). С возвращеньицем. Не просто выпивши, а в «зюзю»!
Девушка прижимается к физруку, Тот серьёзен и сосредоточен, словно боится спугнуть своё счастье.
Физрук. Говорят, ты и французский знаешь.
Елена Николаевна. Немного. Забыла уж всё. Как в институт поступила, так и…
Физрук. И поёшь, и французишь. А я даже в русском не очень и ошибки, когда пишу, делаю. (Встрепенувшись). А спой что-нибудь по-французски!
Елена Николаевна отстранилась и улыбнулась.
Елена Николаевна. Ты добрый.
Физрук. Ну, спой!
Елена Николаевна. Mon Dieu! Mon Dieu! Mon Dieu! Laissez-le-moi Encore un peu, Mon amoureux!
Слышится голос Эдит Пиаф, которая поёт «Mon Dieu».
Конец 2 действия
Второе действие
ОПАЛЬНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА.
Прошло тридцать лет.¬¬
Городская квартира Елены Николаевна.
Комната, заваленная книгами. Есть элементы современности, но их немного: настольная лампа, кресло, аквариум.
Елена Николаевна, убелённая сединами, в очках и накинутой на плечи шали сидит за столом, покрытым скатертью, читает книгу и одновременно делает пометки карандашом. Она отрывается от книги и начинает протяжно плакать, потом вытирает глаза, протирает очки и вновь читает.
Елена Николаевна. (Сквозь слёзы, читает по памяти). Non! Rien de rien …
Non! Je ne regrette rien
Ni le bien qu’on m’a fait
Ni le mal tout ;a m’est bien ;gal!
Non! Rien de rien …
Non! Je ne regrette rien…
C’est pay;, balay;, oubli;
Je me fous du pass;!
Звонок в дверь.
Елена Николаевна. Да! Не заперто! Входите!!!
В комнату входит угловатая девушка Инна Колотушкина, бывшая ученица Елены Николаевны. В одной руке у неё цветы, в другой – свёрток.
Елена Николаевна. Инна! Колотушкина! Не может быть!!!
Елена Николаевна вскакивает и радостно идёт навстречу, протягивая руки. Они обнимаются, целуются. Елена Николаевна ставит цветы в вазу, свёртки кладёт на шкаф. Пытается распаковать свёрток, но девушка её останавливает.
Инна Колотушкина. (Машет руками). Это Вам, Вам!
Елена Николаевна приглашает Инну к столу. Они усаживаются.
Елена Николаевна. Сколько лет, сколько зим! На каком ты курсе?
Инни Колотушкина. Диплом защитила!
Елена Николаевна всплёскивает руками.
Елена Николаевна. Умница ты моя! Куда тебя? В какую школу?
Инна Колотушкина. Мы с подругой решили в деревню. Да, а что тут такого? Обещали подъёмные дать, и жильё ещё. Своё собственное! У нас же знаете, дома места нет. Шесть человек в однокомнатной квартире. Я подумала и решила, что деревня – выход. Правда, я раньше в деревне никогда не жила. Но время изменилось. Мне рассказывали, что у многих уже коттеджи со скважиной и своей канализацией. И стиралка-автомат почти в каждом доме! Цивилизованно всё.
Елена Николаевна. (кивает). Цивилизованно. Ты у какого преподавателя диплом писала?
Инна Колотушкина. У профессора Раттенбаха.
Елена Николаевна. У Ромки? Уже профессор! Во даёт. Со мной учился. Строгий?
Инна Колотушкина. Умный. Ходячая энциклопедия. И своё мнение во всём!
Елена Николаевна. Естественно!
Инна Колотушкина. Спрашиваю, что нам отвечать на вопрос: «Кто написал «Тихий Дон»? Он: «Шолохов». А нам талдычили до этого, как правильно и витиевато ответить (много же разных версий было, ставили под сомнение авторство). А он коротко: «Шолохов».
Елена Николаевна. Шолохов. Кто же ещё? Просто наше сознание не может принять многих вещей, не вписывающих в привычный уклад. Конечно, чтоб такую глыбу (качает головой и раскидывает руки)!.. Свыше ему открыли. Ведь как? Кому-то открывают, а кому-то нет.
Инна Колотушкина. Жестокости в романе много. (Сокрушается). А Аксинью не понимаю! Как она могла, будучи замужней дамой, позволить ухаживать за собой?
Елена Николаевна. (Усмехается). Дамой… Инночка, это всё незнание текста. Закон филфака: сначала текст – потом критика. (Вздыхает). У Аксиньи не было никакой жизни. Муж Степан – это её палач. Такой человек послан ей за то, что мать с братом убили отца. Что толку, что Степан любил её? Как собственность любил, считал, что имеет право избивать до полусмерти. А она? Разве можно любить того, кто внушает тебе страх? Григорий знал, что Степан над ней издевается, она ему нравилась, он и стал приударять. А ей не хватало нормального человеческого отношения. Григорий же очень отличается от Степана. Умнее, благороднее. Кто с Григорием может сравниться? Поэтому Аксинья и готова была идти за ним на край света!
Инни Колотушкина. А я думала она его просто сильно любила.
Елена Николаевна. Конечно, любила.
Инна Колотушкина. И мне Григорий пришёлся по душе. Но больше Болконский.
Елена Николаевна закрывает глаза и притворно сжимает губы, чтобы не улыбнуться.
Инна Колотушкина неожиданно подскочила на стуле.
Инна Колотушкина. Слышали? Про опальную учительницу?
Елена Николаевна резко вскидывает голову.
Инна Колотушкина. У которой поддельный диплом обнаружили?
Елена Николаевна мелко трясёт головой.
Инна Колотушкина. Всё правда. Сама читала в газете. Жила-была учительница, работала не покладая рук, на доске почёта и везде-везде… Всегда её ученики первые места занимали. Родители от неё в восторге. (Контакт с родителями много стоит). А коллеги – бац! – и письмо в прокуратуру. Мол, обратите внимание на нестыковки в дипломе. Прокуратура делает проверку, и – вот сюрприз! – диплом-то ненастоящий! Учительницу – к стенке. Она в слёзы. На четвёртом курсе вынуждена была уйти из института, ребёнок болел и всё итакое прочее. Пришлось диплом купить и спешно начать работать. Теперь на улицу не выходит. Но ученики и родители за неё горой!
Елена Николаевна молчит.
Инна Колотушкина. Корреспондент так и пишет: «Из зависти». Учителя из зависти отомстили. (Пауза). Потому что не могут, как она. Потому что её любят, а их не очень. (Пауза). Что с того, что диплом поддельный? Она своей жизнью, своей работой подтвердила, что может учить, что на своём месте. Что у неё есть квалификация, и она отличный работник! Что литератор с большой буквы! Корочки – уже пустая формальность. А коллеги своё гнут. Как же, бей своих, чтоб чужие боялись!
Елена Николаевна вздыхает.
Елена Николаевна. Позвольте вам не поверить.
Инна Колотушкина. А?
Елена Николаевна. Это додуматься надо. Купить диплом… Где ещё денег взять. То, что ребёнок болел, звучит неубедительно. Переводись на заочное отделение, работай и учись. Сессию тебе оплатят. Чтобы купить диплом, нужно деньги найти и… э-э… того, кто выдаст поддельные документы. (Инне). Ты знаешь, где подделывают документы? Нет? И я не знаю. Даже не знаю, у кого спросить. А если спрошу – мало мне не покажется. Поэтому…
Инна Колотушкина. Экстремальная ситуация! Ничего Вы не понимаете, Леночка Николаевна.
Елена Николаевна. Да уж, где мне?.. Здесь во времени и пространстве разворачивается другая философия (тебе и мне непонятная).
Инна Колотушкина. Какая?
Елена Николаевна. Зачем делать, когда можно не делать? А лишь симулировать работу. Вот это-то у учительницы получается более чем. (Пауза). Это додуматься надо – диплом купить! В какой среде такой человек рос? Откуда такие мысли? Не надо ребёнком прикрываться.
Инна Колотушкина. Это отмазки, я понимаю.
Елена Николаевна. Больной ребёнок – это постоянные больничные. Кто ей даст на больничные часто ходить, если она русский ведёт? Там бесконечные срезы, диктанты. Обязательный предмет! (Пауза). Я имею в виду, что контроль более жёсткий, по сравнению с другими. Экзамены по русскому обязательные. (Пауза). Какие больничные? Администрация взвоет, родители начнут бунтовать. Нет, тут другое. (Пауза). Уметь произвести впечатление, с родителями чики-брики, звучу с директором подмазать.
Инна Колотушкина. А первые места? А пятёрки у её ребят?
Елена Николаевна. Про пятёрки ты мне не рассказывай. Кто учится, он везде учится. Можно лишь заострять внимание на этом. А насчёт первых мест… Это уже интересно. Когда, в каких конкурсах участвовать, если у русака много проверки? Подлинные профессионалы акцент делают не своевременную проверку. А иначе забудут всё через пять минут. Проверка – это концентрация внимания, за которое отвечает нервная система. Перегрузки нервной системы чреваты последствиями. Скорее всего, учительница работает как все или даже хуже. В полноги. Она ничего не делает.
Инна Колотушкина. Как это?
Елена Николаевна. Она – артистка. Играет на публику, как в театре.
Инна Колотушкина. Но прокуратура же проверила и кроме диплома… (Разводит руками).
Елена Николаевна. Ещё и пожалели, наверное, учительницу. (Улыбается). Видишь, прокуратуру как за нос можно водить? Хотя… Они делают и проверяют то, что в их компетенции. И не лезут, что их не касается.
Инна Колотушкина. А что нужно было ещё сделать?
Елена Николаевна. Достать журналы всех классов, которые вела эта учительница, и внимательно их просмотреть.
Инна Колотушкина. Зачем? Что там можно спрятать?
Елена Николаевна. Какой учитель вёл русский ранее. (Пауза). Добросовестные учителя загружены работой во как! Не вздохнуть. У них просто нет физического времени на разные там конкурсам. У словесников много работы, которую невозможно показать, но благодаря которой ученики продвигаются вперёд. (Пауза). Всё просто. Один учитель нарабатывает, у него забирают класс и отдают артистке. На чужом горбу в рай… У учителей лопнуло терпение, они и попытались восстановить справедливость.
Инна Колотушкина. А если с самого начала вела?
Елена Николаевна. (Засмеялась). Или ещё проще. Возилась с теми, кто и так успевает. И ноль внимания «тихим троечникам». Баланса всё равно нет. И чтобы это понять, нужно знать особенности профессии. (Смотрит на Инну). Понимаешь, в подавляющем большинстве успевают те, у кого есть условия. Дома всё хорошо. Душа на месте. Бывает, конечно, что просто не могут по-другому. Но в основном моральный и психологический климат нормальный. (Пауза). А вот тех, кто из двоечников в отличники! Таких примеров я не знаю. Хотя… (Задумывается). Куча ошибок, а потом ни одной? (Улыбается).
Инна Колотушкина. А вы нам рассказывали.
Елена Николаевна. Про опальную учительницу? Которая могла научить любого? Именно… из двоечников – в отличники? (Пауза). Мне рассказывал один человек… Это фэнтази. (Я думаю). (В зал). Один город потряс ряд убийств. Изощрённых. Когда подключились следователи из Следственного Комитета, то выявили странную закономерность. Во-первых. Жертвы проходили в определённое время лечение. У разных докторов! Вроде бы ничего особенного. А один, дотошный такой следователь, докопался, что эти врачи учились у одной и той же учительницы. В разное время, правда. Следователь зацепился за этот факт. Учительницу разыскал. И она ему давай вешать лапшу про орфографические правила. И о том, как добиться абсолютной грамотности. (Пауза). Свою жизнь специалистка послала куда-подальше и полностью посвятила себя учительству. Возилась со всем и с каждым. Короче, двоечников в неё не было ни одного. По-настоящему. Без приписок.
Инна Колотушкина. Ну-ну. (Нетерпеливо). Что же в этом плохого-то? Пусть и фэнтази, а хотелось бы знать.
Елена Николаевна. В мед поступали те, кто должен был стать грузчиком или сторожем.
Инна Колотушкина. Так это же хорошо!
Елена Николаевна вздыхает и качает головой.
Елена Николаевна. Для какой-то профессии требуется ещё и духовная… (подбирает слова)…составляющая. У каждого же свой путь. Если духовно не развитый человек попадает в интеллектуальную среду, то происходят метаморфозы. Вырастают доктора Менгеле. Которые не чураются ставить опыты над живыми людьми, находя для этого веские аргументы. Не считая людей людьми.
Инна Колотушкина. То есть закрывать глаза на неуспеваемость?
Елена Николаевна. Не торопить эволюцию. Всему своё время. Возможно, кому-то для усвоения информации требуется время, он должен созреть для этого. Поэтому история кажется мудрёной, классика скучной и длинной.
Инна Колотушкина. А как нужно учить?
Елена Николаевна. Наблюдать. Вот, например, в вашем 9 «В» был мальчик Воронин Слава. Помнишь? Так вот. Он постоянно сжимал руки в кулачки вот так (показывает), подгибая большой палец. Это жесты умирающих и новорождённых. То есть беспомощность. Нет воли. Славе тяжело в коллективе, не может за себя постоять. О какой уж тут успеваемости может идти речь. У него стержня нет. Неизвестно какой отец. Обычно мальчики попадают под всеобщее издевательство, если у них слабы отец. Или совсем его нет. (Пауза). Но это особенность. Правило. А, как известно, из любого правила…
Инна Колотушкина. …Есть исключения.
Елена Николаевна оживляется и переводит разговор на другую тему.
Елена Николаевна. Ты в музыкальной школе училась?
Инна Колотушкина. Да.
Елена Николаевна. Что недалеко от техникума?
Инна Колотушкина кивает.
Елена Николаевна. Пианистка? А кто фортепиано вёл?
Инна Колотушкина. Зоя Игоревна. Большой души человек. Уравновешенная, это да. Но всё же добрая слишком. Со мной построже надо. А почему вы спросили?
Елена Николаевна. Может, в деревне придётся ещё и музыку вести.
Инна Колотушкина. А что, я смогу! Только программа мне не нравится. Всё вперемешку: от Чайковского до Мирей Матье.
Елена Николаевна. Отличная программа. Потом поймёшь. (Грустно повторяет). Мирей Матье… Как она мне напоминает Эдит Пиаф!
Инна Колотушкина. Не знаю, не слушаю французский шансон. (Улыбается многозначительно). А вы ведь тоже работали в селе!
Елена Николаевна. В Чиршах.
Инна Колотушкина. Расскажите! Интересно же.
Елена Николаевна. (Что бормочет себе под нос, пожимает плечами). Что рассказывать? (В зал). Впрочем. «Как я была звездой». История пятая.
Начну издалека. В детстве я много занималась на фортепиано. Но мне отнюдь не снилась пианистическая карьера. Театр, кино! Все девочки млеют от волшебного слова «актриса». Но осмысленную страсть к актерству пробудила во мне наша соседка по подъезду тетя Вера. Почти двадцать лет она прослужила в драматическом театре, где играла в основном женщин легкого поведения. (Пауза). Я видела все спектакли с ее участием! Жрицы любви в исполнении тети Веры получились убедительные. (Начинает рисоваться). Какие непристойные соблазнительные манеры, какие потрясающие платья, какой кричащий грим! (Встаёт и подходит к краю сцены). В жизни же все обстояло иначе. Более загнанную женщину, чем тетя Вера, замученную бытом, невзрачную, в безликой одежде, я никогда впоследствии не встречала. Парадокс! Получи тетя Вера квартиру в другой доме, я никогда не узнала бы изнанку жизни актрисы-домработницы и изнанку театрального мира. Однако квартиру ей дали именно в нашем доме. (Пауза). У тёти Веры была не квартира, а игрушка! Так уютно было кругом. Вдобавок ко всему – пищащие дети по углам. Тетя Вера бесконечно хлопотала по хозяйству, стараясь угодить всем. Муж в ее ведомстве был самым тщательным образом ухожен: вычищен до блеска, одет-обут, вкусно и сытно накормлен. Следовало предположить, что тетя Вера поет ему еще на сон грядущий колыбельные.
И тут – бах – известие! Муж ушел к другой! Бабушка послала меня к тете Вере за уксусом (якобы) и наказала, чтобы я подсмотрела, «как ведет себя Верунчик», и, если что, – сразу звать на помощь соседей! «Господи, горе-то какое!» (Пауза). Тетя Вера открыла мне дверь с юродивой улыбочкой и перепачканными мукой руками. Через минуту я с тремя малышами, обжигаясь, ела пельмени, укомплектованные настоящим сочным мясом и посыпанные сверху мелко рубленой петрушкой, заботливо выращенной в одной кадке с фикусом.
Тетя Вера быстро жевала и, между тем, зорко смотрела на стол и подкладывала едокам пельменей, хлеба, домашнего соуса. Она что-то без конца жужжала и напоминала со стороны пчелку-труженицу. Шепчет загадочно: «А у меня новая роль!» Выскочила из-за стола и завела длинный заученный монолог из новой пьесы. Тётя Вера сияла! (Пауза). Тут звонок! Тетя Вера (показывает, как она бежала) шустренько так, впустила кого-то и вновь в комнату и за свой монолог. В прихожей шебуршание. (Басом). «Где мои тапочки?» Тётя Вера; «Чего? Петь, за тумбочкой посмотри!» А я с детской бестактностью: «А в подъезде говорили, что Петр Николаевич ушел к другой женщине». (Пауза). Тётя Вера: «А он и ушел. А сейчас опять пришел. Хи-хи. За вещами». Дверь хлоп! Тётя Вера в слёзы: «Любила ведь. Все ведь для него! Гуляка! Бабник! Предатель, предатель, предатель. Детей осиротил, козел! Пауза). И вдруг: «Рыдала я, рыдала. А вчера главный мне заглавную роль… Есть в жизни счастье!» Покачала головой, соскочила с дивана и сунула мне в руки книгу Бориса Захавы. (В зал). Первый шаг к загадочному миру аплодисментов и кулис был мною сделан. А потом были занятия актерским мастерством, сценической речью. И я осознала смысл слов: «Любят не за, а несмотря на». Я полюбила не театр, а тётю Веру. (Пауза). Не любить её было невозможно! Столько внутреннего огня, столько нерасплесканной нежной жизни. (Пауза). Но театр – это болезнь.
Инна Колотушкина. Там невозможно работать вполсилы. Лишь полная самоотдача!
Елена Николаевна. На съемочную площадку я пришла сама. Никто меня не приглашал. Но я полагала, что это все по незнанию. А как же? Такую талантливую, трудолюбивую, настырную, индивидуальную, как я, отыскать трудно. Я родилась только для того, чтобы стать звездой. (Пауза). Снимали фильм о пресной правильной жизни советских старшеклассников. (Изображает в лицах). Режиссёр: «Вы? Чего тебе, девочка?» (Гримасничает). Я: «В кино освободилась вакансия звезды». Брезгливо окинул меня взглядом и ассистентке: «Сделайте пробы». (Пауза). Потом смотрит мои снимки и без конца комментирует: «Что за нос? А щеки? Природа, видимо, истратила все свои силы». Это в моём-то присутствии всё говорит! А я-то всегда считала себя симпатичной. И – здрасте! Как в песне про Сильву: «Один глаз фанерой заколочен…» (Пауза). Просят что-нибудь почитать, ну, там басню, стих. Я читаю. Режиссёр резюмирует: «Читаете хорошо. Проза идет лучше, чем стихи. Голос поставленный. Но остальное… У вас мелкие черты лица!» (Пауза). Я некрасивая. (Пауза). Прихожу домой, и к тёте Вере: «С театром покончено!» А она: «Как же? А в нашем театре тебя ждут». Я ей сходу: «Буду жить по-цветаевски: лучше быть узнанной и посрамлённой, чем выдуманной и любимой».
Инна Колотушкина. Лучше?
Елена Николаевна. В кино я все же снялась. Какая-то ерунда, разочарование и больше ничего. Но меня официально пригласили в картину! Без проб. Ролишка досталась мне крохотная и бессловесная. (Пауза). Очень трудно оказалось естественно держаться перед камерой, совсем, как бы, не замечать ее и еще «не выпадать» из кадра. (Пауза). А было все так. В качестве милого воспоминания из прошлого у съехавшего с ума писателя я отрешенно появлялась перед ним то ночью, то днем, то с грустной поволокой в глазах, то с дурацкой улыбкой. Режиссер запланировал любовную сцену. Я прокляла все на свете! Было сделано двадцать восемь дублей. Двадцать восемь! И каждый раз писатель, которого исполнял здоровенный актер-белорус, крепко хватал меня, свое воспоминание во плоти, целовал и страстно бросал на землю. Белорус все время что-то делал неправильно: то бросал не туда, то страсти не хватало в кадре. После раза восьмого, когда по сценарию он, охваченный любовью, впивался губами в мою шею, я цедила: «Гад! Бездарность! Поцеловать нормально не можешь, сволочь. Не дай бог будет еще дубль…» И объявляли следующий дубль. «Гад! Бездарность!..» В конце концов, я довела своего партнера до исступления. «Гад…» Закончить предложение мне не удалось. Белорус зарычал, как медведь-шатун, и принялся злобно трясти меня со всей силы за шею. «Молодец! Хо-о-о-рош-шо, Василь!» – причитал оператор. Режиссер отрапортовал: «Снято! Сколько темперамента, ух! То, что надо».
Съемки мне до того опостылели, что я равнодушно приняла известие о том, как много кадров с моим участием вырезали. Плевать! С кино покончено!
Кто бы мог подумать…
Елена Николаевна забегала по комнате.
Елена Николаевна. В сельском клубе крутили разное кино. В основном, согласно эпохе, отечественное. Но показывали нередко индийские драмы и трагедии. Они страшно нравились чиршанам, уставшим от однообразия. (Пауза).В конце августа в клуб привезли и показали знаменитый японский фильм «Легенда о Наройяме». Швал возмущения! «Наши дети не должны видеть такой грязи!» (Художественные достоинства фильма не отмечались, так как не замечались). К завклубу пришли с ультиматумом: «Привезти приличный фильм». («Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!»)
В первых числах сентября в клуб привезли фильм. Дальше продолжать, или так все понятно? (Пауза). Привезли фильм отечественный. Заурядный. Который сильно подпортил режиссеру репутацию. Фильм, который никогда не смог бы собрать в зале и десятка зрителей. Но он имел оглушительный успех в Чиршах и близлежащих к нему селах!!! Ибо это был фильм с моим участием! (Пауза). Всего три раза я появлялась на экране. Но этого оказалось достаточно, чтобы я стала звездой!
Инна Колотушкина. Вот это да!
Елена Николаевна. Возвращаюсь из школы, а мою избушку окружают какие-то люди, заглядывают в окна, озабоченно разглядывают поленницу. Я им: «Здравствуйте», и вперёд с песней.
Елена Николаевна марширует, затем прислушивается к доносящимся издалека голосам.
Первый голос. А трудно сниматься в кино?
Второй голос. А Доронину живую вы видели?
Третий голос. Что за платье напялила, а? Все насквозь, ха-ха!
Первый голос. И как это не стыдно в таком срамном виде в кине появляться?
Елена Николаевна. Кто-то постучал в окошко, кто-то в дверь. А кто-то в стену! И занавески задёрнуты были наглухо, но я всё равно спряталась за печку. (В зал). «Не так-то просто быть звездой». (Пауза). Очень хотелось есть и пить. Но водой по глупости не запаслась, а за ней нужно было идти к колодцу. Пробираться сквозь эту толпу? Кошмар! (Пауза). До ночи я, как загнанный зверь, сидела в своей норе. А рядом бродили кони и люди. Кони тихо ржали, а люди разговаривали. Отчетливо прослушивалось каждое слово. Скорее всего, люди не заботились о том, чтобы я ничего не слышала. Я для них перестала быть человеком – лишь абстрактной звездой, парящей где-то там, на небе.
Елена Николаевна присела на край кресла и сделала вид, что затаилась. Вновь послышались голоса.
Первый голос. Откуда, говоришь, она приехала? Из города? А-а-а. Чего к нам прилупила? Неспроста, неспроста. Что это за платье, сильно открытое, она напялила на себя?
Второй голос. Не платье это было. Сарафан! Ленка Степанова себе уже такой шьет.
Третий голос. Нет, не сарафан. Комбинашка! Точно, тетка Олимпиада говорила, что комбинация.
Второй голос. Ну, и училка! Скачет в кине перед всем народом голышом. Смотреть противно!
Первый голос. Что «противно»? На себя посмотри!
Второй голос. И что?
Первый голос. Ты сама-то лучше?
Второй голос. Ну?
Первый голос. Так же шмоналась под заборами. Всегда шмоналась! И в девках шмоналась!
Второй голос. А тебя просто никто не хотел! Толстозадая! Толсторожая! Толстоногая! Свинья-корова-лошадь!
Первый голос. А-а-у-у-у…И-и-и-и.
Послышалось энергичное шуршание.
Третий голос. Не плачь. Успокойся.
Второй голос. Почему, почему так сказали? И-и-и-и…
Третий голос. Успокойся. Это сгоряча. Нормальный у тебя зад. Не бери в голову!
Второй голос. Почему, почему она так сказала, и-и-и… что меня в селе никто не хоте-е-ел?
Инна Колотушкина прыскает и хлопает в ладоши.
Елена Николаевна. Еще несколько дней пришлось изрядно помучиться. Мое появление в окне собственного дома еще вызывало аплодисменты. Но с каждым днем их становилось все меньше и меньше. Все реже за мной ходили по пятам любопытные чиршане. Все проходит. (Пауза).Однажды в выходной ко мне пришел завклубом Дима Кузьмичев. «А в каких фильмах вы еще снимались? Скажите, мы их привезем. У нас план горит, может, поможете нам по-свойски, а?»
Елена Николаевна кланяется, а Инна Колотушкина дробно и подобострастно аплодирует.
Инна Колотушкина. Хочу быть, как Вы. (Смотрит на Елену Николаевна). Вы – учитель по призванию. Мы идём в школу, в вашем кабинете – уже свет, идём домой поздно-препоздно, у вас – также свет, И мама ваша была учителем, и тётя. Династия.
Елена Николаевна. Просто нужно где-то работать. А учиться? Если не в пед, то куда? В театральный?
Инна Колотушкина. А я хотела быть учителем с детства. Нравилось тетради проверять.
Елена Николаевна. Дай-то Бог…
Инна Колотушкина. Но это ещё что! Я на практике живой уголок организовала. Он до сих пор существует! Один знакомый обещал волчонка в вольер…
Елена Николаевна. (Перебивает). Что? Ни в коем случае!
Инна Колотушкина. Ну, да, это как собаку в живом уголке…
Елена Николаевна. (Перебивает). Нет. Вообще, дикого зверя приручить нельзя. Как показывает практика. У них доминируют инстинкты. Волк? Ты, видимо, никогда не видела его вблизи. Много крупнее собаки. И агрессивнее. У одного мальчика жила дома ручная волчица. Совсем как собака! Только не лаяла. И однажды она его искусала ни с того, ни с сего. Но он потом сказал, что у него в этот день болела поясница!
Звонок в дверь. Елена Николаевна идёт открывать. В комнату входит Ирина Рудольфовна, постаревшая, одетая кое-как, начинает метаться из стороны в сторону.
Ирина Рудольфона. Всем здравствуйте! О, Колотушкина, как тебя зовут? Ирина?
Инна Колотушкина. Инна.
Ирина Рудольфвна. М-да. Инночка.
Инна Колотушкина Просто Инна.
Ирина Рудольфовна. (Елене Николаевне). Тебя кто просил? (Оглядывается на Колотушкину). Мы сейчас… (Показывает знаками).
Инна Колотушкина отходит в сторону и усаживается в кресло.
Ирина Рудольфовна. (Елена Николаевна). Ты в своём уме? Три года до пенсии. Можно и потерпеть. Нет, на рожон лезешь!
Елена Николаевна. Как раз наоборот.
Ирина Рудольфовна оглядывается на Инну Колотушкину.
Ирина Рудольфовна. Если так делаешь, так делай, чтобы никто не знал.
Елена Николаевна. Я и старалась, чтобы никто не знал.
Ирина Рудольфовна. Дура ты!
Елена Николаевна. Дура.
Ирина Рудольфовна. Бычков твой как не учился, так и не учится. В ПТУ его не взяли, на работу тоже. Что с того, что маман его газовую плиту продала?
Елена Николаевна. И электрическую. И чайник.
Ирина Рудольфовна. (Повторяет). И чайник… Чего добилась? Ведь три года до пенсии, три года!
Елена Николаевна. У меня же, не у тебя. Чего кричишь? Чего когти рвёшь?
Ирина Рудольфовна. Ну, спасибо! Удружила. (Пауза). Спасибо, конечно, что помогла в город переехать. Старший в университет поступил и теперь ехать на учёбу никуда не надо. (Пауза). Но как ты ведёшь себя? Почему меня не слушаешь?
Елена Николаевна. Своей головой думать надо. (Театрально вскинув руку). «Я признаю свои ошибки гениальными!»
Ирина Рудольфовна. Смейся, смейся. Я к ней со всей душой, а она… Думала, ты тут уже того, а ты э-э-э! (Пауза). Мне бежать надо, а то мой опять наклюкается. Ты ж его знаешь! (Пауза). А…(Мнётся). Лёха-то, сосед твой…
Елена Николаевна. Опять загремел?
Ирина Рудольфовна. Не. Во время второй ходки познакомился с каким-то дьяконом и теперь сторожем при церкви. Женился на хорошей женщине! Не красавица. Но терпеливая. Девочка у них. (Мнётся). А…
Елена Николаевна кивает, подходит к шкафу, вынимает из ящика деньги и протягивает Ирине Рудольфовне.
Ирина Рудольфовна. Ой, мне так неудобно. Ты же сейчас без работы…
Елена Николаевна. Бери-бери.
Ирина Рудофльвона. Спасибо. А то дома ни крупинки сахару, и масла ни грамма. Даже макарон нет! А мой, наверное, уже спит на диване в «зюзю».
Прячем в карман деньги, обнимается с Еленой Николаевной и уходит.
Инна Колотушкина. И как только таких земля носит. Вы уж простите меня, Елена Николаевна, но смотреть на такое спокойно не могу. (Кивает на дверь, за которй скрылась химичка). В школе у нас химию всего четверть вела, а воспоминаний до конца жизни хватит. (Сердито поджимает губы). Как закричит, закричит!.. Спокойно говорить не может. И обзывается ещё! Терпеть её не могу. И не только я, все её ненавидели.
Елена Николаевна. Ненависть пожирает человека.
Инна Колотушкина. Ну, не ненависть. А… неприятие! Не могу принять такого человека.
Елена Николаевна. Так никто и не заставляет.
Инна Колотушкина. Таким не место в школе. Дёрганная, психует по каждому пустяку. Орёт так, что стёкла головы вылететь! Как таких людей принимают в пединститут?
Елена Николаевна. Принимают. Не всегда такой была. (Пауза). Но лучше придерживаться правила: «Не думать о людях плохо и не говорить о людях плохо».
Инна Колотушкина. Извините.
Елена Николаевна. А разглагольствовать о том, кому место в школе, а кому не место – в некотором смысле, демагогия.
Инна Колотушкина горько усмехается.
Инна Колотушкина. А здесь, пожалуй, я соглашусь. Вспомнилось тут… один случай.
Елена Николаевна. (В зал). История шестая. «Гильза».
Инна Колотушкина. Весной тысяча девятьсот девяносто пятого года, когда снег только собирался таять, нашу школу потрясло горе – убили ее выпускника в Чечне.
Еще не знали, кого именно. Из военкомата скороговоркой сообщили лишь: погибший закончил школу в девяносто третьем. Его имя и фамилию, по всей видимости, учителя должны были вычислить самостоятельно, а если среди них есть телепаты – назвать незамедлительно. В «горячую точку» отправляли парней и из этой школы и близлежащих столь часто, что перестали и удивляться перестали, и событием это уже не считалось.
Плохие вести доходят быстрее, поэтому буквально часа через два взбудораженные одиннадцатиклассники скопом ввалились в учительскую и почти хором выдохнули: « Х… Ой! Это Колька Барашкин!»
Вот так-так! Образ героя никак не гармонировал с образом Кольки.
И не то, чтобы он хулиган, чтобы отпетый, а какой-то мелко-пакостный, ничтожный в самом прямом смысле этого слова. Вспомнить его не составляло труда, как, впрочем, и забыть. Невзрачный до безобразия тип! Белый, как альбинос. Глаза – две точки, вместо носа две дырки. А тело барашкинское, вообще, не нужно рисовать! Ибо его, можно сказать, не было. (Пауза). Колька в годы учебы бил все рекорды по нерадивости, вранью и тупоумию. Так, как он умел хитрить и притворяться, не умел в школе никто. На глазах литераторши Елизаветы Александровны Колька порезал ножом стенд и тут же завопил голосом, схожим с поросячьим визгом: «О-ей! Смотрите, кто-то стенд изрезал! О-ей! Я?! Опять все шишки на меня… Что мне, повеситься что ли, а? Чуть что, сразу Барашкин… Не я это сделал! Как же вам не стыдно, вы такая… Врете вы все, Елизавета Александровна!»
Так и сказал – «врете». Но это милая шалость по сравнению с его другими многочисленными «подвигами».
Сочинений он никогда не писал, в диктантах делал побоище из орфографических и грамматических ошибок, ничего не читал, Блока называл «скучным дурачком». Вообще, страшно гордился своим невежеством! Каким образом Колька смог очутиться в десятом классе, для Елизаветы Александровны оставалось загадкой. Впрочем, загадкой с ответом. (Наглость – второе счастье).
Своим присутствием в выпускном классе Барашкин крепко осложнил ей жизнь. Но директриса рыкнула: «Помочь!!!». А далее каскадом: «Парень из многодетной семьи (семеро!!!), мать с отцом на ста работах надрываются. Что скажут в гороно, и…» Словом, во время экзаменов Кольке не только дали списать приготовленное заранее сочинение, но и исправили часть ошибок синей пастой, чтобы натянуть тройку.
Инна Колотушкина подходит к краю сцены.
Инна Колотушкина. На выпускном вечере Колька подошел к Елизавете Александровне и нежно произнес, потупя глазки: « Ну, вот, а вы говорили, что я не потяну десятый-одиннадцатый».
Оборачивается к Елене Николаевне, и та сочувственно и понимающе кивает в ответ.
Инна Колотушкина. А математичка Тамара Ивановна помнила лишь о Барашкине, как в пятом классе, услышав хрестоматийное: «Назовите треугольники», он написал в тетрадке возле начертанных треугольников: «Петя и Вася». (Пауза). Тамара Ивановна: «За что?» Потом — пулей в учительскую! Там все – в хохот, что он, мол, на полном серьёзе, а завуч, знающая Барашкиных чуть ли не до десятого колена, тепло заметила, что дураки не только в сказках обитают, но и в жизни! (В жизни их, дескать, значительно больше, и Колька не виноват в этом; яблоко, дескать, от яблони… а там сами знаете…). Тамара Ивановна вздохнула, успокоилась и удовлетворенно заключила с Барашкиным мир.
А для всех ребят Колька был Христофором! Окрестили его так за необузданную страсть к путешествиям. Пусть вояжи носили примитивный характер, и открывал он не Америку, конечно, а укромные уголки подвалов, все же сама идея постижения пространства роднила Кольку некоторым образом с Колумбом.
Звучит музыка.
Инна Колотушкина. На похороны отправился весь учительский коллектив – полным составом. Учителя покорно шли и упорно молчали. А что говорить?.. Барашкины жили в пятиэтажной «хрущевке» в двух кварталах от школы. Возле первого подъезда толпились солдаты, мрачно курили, переговариваясь о чем-то между собой вполголоса.
Интеллигентное учительское стадо учащенно принялось здороваться. Солдаты нехотя кивали головами в ответ. Когда почти все учителя уже скрылись в подъезде, неожиданно Павел Семенович, трудовик, отделился от коллектива и обратился к солдатам: «На какой этаж подниматься?» Спросил и отвел глаза в сторону, Павел Семенович, человек пенсионного возраста, терпеть не мог Кольку Барашкина, благодаря которому чуть не очутился, как говорится, бритым за решеткой. (Пауза). Когда-то давно Колька написал в гороно (да-да, прямо в гороно написал!) письмо, где обвинил Павла Семеновича в педофилии. Слова этого научного он, разумеется, не знал, просто рассказал в деталях, как трудовик гладил его на уроке по попе. И пусть ошибка на ошибке сидела и ошибкой погоняла, резонанс от Колькиного послания был ошеломляющий! Разбирательство устроили – ух! С фейерверками и атомными взрывами. (Пауза). Павел Семенович на всю жизнь запомнил, что не стоит связываться с хитрыми бездельниками и идти на принцип, заставляя их выполнять, как всех, необходимую работу. Надо «три»? Возьми в зубы – и свободен! (Пауза). Уйти из школы Павел Семенович отказался наотрез: ни в чем не виноват, скрывать нечего, сам хозяин своей жизни и уйдет, когда сам решит. Но, как ни хорохорься, травма нанесена была ему тяжелейшая. Клевета – это страшно на самом деле.
Сегодня впервые за много лет Павел Семенович почувствовал доверие к жизни: возмездие существует! Он стеснялся, даже страдал от удовлетворения от происшедшего; ему было стыдно за то, что он ни капли не сочувствовал погибшему Кольке, и, сколько ни силился не мог выдавить ни слезинки, как и вытравить из памяти ехидные смешки в спину: «Педик!» и презрительные наставления начальства.
Когда один малорослый солдат произнес: «Сами увидите, куда идти», Павел Семенович внимательно глянул на него и четко повторил вопрос: «На какой этаж?» « На пятый».
Инна Колотушкина выходит на середину комнаты.
Инна Колотушкина. В четырехкомнатной квартире Барашкиных было не протолкнуться. Духот-а-а! (Пауза). Ираида Антоновна, учительница начальных классов, с тоской оглянулась назад, встретилась взглядом с Павлом Семеновичем и, взяв себя в руки, ринулась к страшному месту. Она принялась делать глубокие вдох и выдох, постоянно сжимая в кармане пальто пузырек с нашатырным спиртом, зажмурила глаза и сделала еще один шажок вперед.
Неожиданное всё замирает. Зависает зловещая тишина.
Инна Колотушкина. Малиновый гроб с чёрной траурной лентой по краям. Возле гроба, в карауле два солдата, рядом на табуретках мать Кольки, крупная полная женщина в большом черном платке и какие-то другие женщины, тоже в платках. На тумбочке, в голове гроба, аккуратный портрет, откуда тупо смотрело мальчишеское Колькино лицо. Ираида Антоновна: «А-а-а!» (Пауза). И закрыла рот рукой. В гробу Кольки не было. Вместо него на белоснежной подушке лежал длинный обломок металлической трубы.
«Гильза», – прошептал Павел Семенович. Мать Кольки подняла на трудовика нетрезвые заплаканные глаза и развела руками: «Где он? Вот где?» Она приподняла подушку с гильзой: «Нет его». (Пауза).
Ираида Антоновна глотнула побольше воздуха, закачалась, но сумела устоять на ногах. Она давно недоедала. Ее муж работал инженером на заводе, там, как и в школе, зарплату не платили месяцами. Сын – в девятом классе, дочь – в шестом. Самое ужасное, когда детей кормить нечем. Сама Ираида Антоновна не боялась отказывать себе во всем и даже не переживала, если не видела ни кусочка хлеба целую неделю. Иногда даже утешала себя словами: «Мы-то еще ничего, держимся. А вот в рабочем поселке дело – совсем труба. Люди давно комбикорм варят и едят». Ираида Антоновна ухватилась за рукав Павла Семеновича. Он понимающе: «Держитесь, голубушка».
Елена Николаевна тоже зарыла рот рукой и покачала головой.
Инна Колотушкина. Стоявший рядом десятиклассник Смирнов, красивый крепкий парень, подхватил Ираиду Антоновну за другую руку. Он тоже внимательно смотрел на гильзу и тоже удивлялся. Казалось, что все это недоразумение, розыгрыш. Христофор, наверное, вновь подшутил над всеми. Он мастер на такие штуки. Как-то исчез на три недели после драки с местным воротилой Тренихиным. До милиции дело дошло. Тренихина в кутузке держали несколько дней, требовали, чтобы сознался, что с Барашкиным сделал. Здорово Тренихину тогда досталось, много затрещин получил.
А Христофор в это время преспокойно валялся дома под кроватью, найдя там укромное место за чемоданами. И из многочисленной барашкинской семьи никто не догадывался о Христофоровом присутствии! Напротив, строились жуткие догадки, типа, «зарезали» или «живьем закопали». (Пауза). Он был последним, седьмым ребенком, любимым. Его баловали, как могли, убого, по-барашкински, жалкими сластями да штанами собственноручно сшитыми из дешевой материи. Колькину мать, всю жизнь драившую подъезды, очень осуждали за столь необдуманную жизнь. Зачем столько детей? Как их одеть, обуть, прокормить?
Елена Николаевна закивала понимающе головой.
Инна Колотушкина. Муж – простой слесарь, доход невелик, но и он становится крохой в таком огромном семействе. А когда страну потрясло всеобщее безденежье, Барашкины совсем на мель сели. Летом, правда, отправлялись за город, в лес грибами-ягодами помышлять. Но в нынешнее время разве этим прокормишься? Два старших брата Барашкина уже обзавелись собственными семьями. Другие еще не оперились, но претендовали на самостоятельность. (Пауза).
Колька-последыш, можно сказать, ни в чем не нуждался. Донашивал одежонку старших братьев, и от всех понемногу регулярно получал еду в виде разных кусков. Не шиковал, но был уверен, что жить можно. Четверо сестер Барашкиных, следующих одна за другой, души не чаяли в младшем брате! Теперь они стояли сзади матери и плакали навзрыд.
Елена Николаевна тоже заплакала. Инна Колотушкина подошла к ней и погладила по плечу.
Инна Колотушкина. Смирнову все происходящее казалось какой-то фантасмагорией. Он никогда не дружил с Христофором, так как дружить тот не умел. Но на рыбалку ездить с ним – одно удовольствие! Едет Смирнов с удочкой один – ничего не привезет, едет с Христофором – всегда с рыбой. Колька словно знал большой рыбий секрет. Эта тварь бессловесная так и липла к нему. Удивительно, но Христофору, признанному скряге, было не жаль делиться своими охотничьими приемами да и добычей с другими, со Смирновым, например. Тот всегда был спокоен и уверен на все сто процентов, что, если с ним рядом Христофор, все будет хорошо и ничего непредвиденного не произойдет.
Колька не ленился, если нужно, и встать пораньше, и пройти пешком несколько километров, и нести тяжелую поклажу, и сидеть, не шелохнувшись, много часов кряду.
Смирнов не то, чтобы был привязан к Христофору, а испытывал некоторое уважение к нему, учился у него терпению и находчивости. Именно Христофор, когда он подавился на рыбалке костью из ухи и стал задыхаться, вмиг сообразил, что следует делать: влил ему в горло подсолнечного масла, и кость, заскользив, ушла вниз. Фельдшер в школе, узнав от Смирнова об этом случае, сначала посмеялась, а потом резко осудила Христофора за его старания, обозвав идиотом. Но Смирнов знал, что Христофор – умница. Никто другой не умел определять заранее, какой будет клев. А Христофор умел. И никогда не ошибался! Он даже пытался обучить своим наблюдениям Смирнова, но эти премудрости того лишь пугали. (Пауза). Когда Смирнов узнал, что Христофор служит в Чечне, он ни на минуту не сомневался, что с ним ничего не случится. Потому что таких проныр пуля обходит стороной. И сейчас, стоя возле гроба Христофора, он не переживал, а только удивлялся и удивлялся. Наверное, когда гроб с гильзой зароют, Христофор заявится, как всегда, скромно опустив голову, и поинтересуется серьезно, насколько это возможно: «Зачем памятник мне при жизни поставили? Не такой я и великий человек».
Елена Николаевна встала в полный рост и стала зябко кутаться в шаль.
Инна Колотушкина. Отец его после этих слов оклемается от инсульта, встанет с кровати, всыплет Кольке ремнем, а мать, как всегда, в сердцах заберет ремень. А потом Смирнов с Христофором поедут целенаправленно за окунями, далеко-далеко, в проверенное место. По пути слямзят в магазине буханку хлеба и съедят ее ночью, возле костра, заедая большие куски ароматными запеченными костлявыми окунями; и Христофор не даст спокойно заснуть и будет до утра заливать басни про атаки, штурмы и споет пару блатных непристойных песен, прослезится, вспомнит Ленку Шевкунову, не понимающую сложного барашкинского сердца, позволит вздремнуть несколько минут, потом вскоре вскочит и заставит Смирнова вскочить и прыгать, чтобы согреться, а потом они, усталые, вернутся домой.
Елена Николаевна. (В зал). Колька заживо сгорел в танке вместе с двумя своими товарищами. Это произошло в теперь уже печально-знаменитом городе Грозном. Одни очевидцы утверждали, что наши не имели возможности подобраться к горящей машине и помочь экипажу спастись. Обстрел был такой, что головы не поднимешь.
Инна Колотушкина. (Елене Николаевне). Другие тихо констатировали: танк подбили наши, так как Колька с приятелями за деньги что-то сообщил чеченцам.
Елена Николаевна. Подробности канули в лету. Лишь одна правда была очевидной – погибли молодые парни, сгинули, ветер развеял их угольный прах, и не осталось от ребят ничего, кроме гильз от артиллерийских снарядов.
Тишина.
Инна Колотушкина. На кладбище директор произнес необходимую траурную речь. Держался он достойно, был спокоен и сдержан.
Елена Николаевна. А завуч Нина Ивановна не сдержалась, закричала страшным голосом, завыла белугой. Ей показалось вдруг, что закапывают ее единственного Сережу. Она вдруг ясно увидела, как лопается кожа на его щеках, дымится одежда, и он зовет ее, чтобы спасла: «Мама, Мамочка!», дико бьется в конвульсиях и изрыгает нечеловеческие вопли, полные неприкрытого ужаса и адской боли, – и падает в яму. Но что, что она может сделать для него?..
Тишина.
Елена Николаевна. Нина Ивановна замерла. Правильно, правильно, что сумела уберечь сыночка от армии! Справки достала, какие нужно, деньги нашла, в медицинский институт пропихнула. Сынок ведь такой старательный, все с книжками, да с книжками, и такой нерасторопный! (Пауза). Если бы Сережу убили, она не перенесла бы горя. Легла бы в могилу рядом с ним.
Инна Колотушкина. Если бы у Барашкиных не было Кольки, то кто знает, может быть, Сергею не миновать этой бойни. Должен же кто-то служить.
Елена Николаевна. Нина Ивановна разрыдалась.
Инна Колотушкина. Прогремел прощальный залп. Выглянуло и по-весеннему разрумянилось солнце. Все повернулись и хмуро побрели с кладбища.
Елена Николаевна. (В зал). А на следующий день учителя устроили организованную забастовку и даже пошли митинговать к зданию гороно.
Инна Колотушкина. Кругом огромные плакаты «Зарплату!», «Нет трудной ситуации, Павел Семенович утверждал, что все это бесполезно. Все соглашались, но понимали, что нужно что-то предпринимать, ибо под лежачий камень вода не течет.
Тишина.
Звонок в дверь.
Елена Николаевна, вздохнув, плетётся открывать. В комнату входят папа Маруськин и мама Маруськина, очень старенькие, но всё такие же живые и шустрые. Восклицания и приветствия в прихожей.
Елена Николаевна. Проходите, проходите. Прошу вас.
Маруськины смешно прихорашиваются и бочком идёт в комнату. Елена Николаевна суетится, расставляет табуретки, открывает шкафы и сервирует стол.
Отец Маруськин. Да ну! Будя!
Мама Маруськина. Что мы, конфет отродясь не ели? Или чаю не пили? Правда же, Миша?
Тот, кряхтя кивает.
Елена Николаевна. Ну, нет! Таких дорогих гостей фейерверком встречать надо и осетринкой с креветками. (Пауза). Знакомьтесь, моя ученица Инна. Теперь тоже преподаватель. (Смеётся). Литературы и… музыки. (Пауза). Как Саша? Как сыночек его?
Маруськины о чём-то шепчутся, потом роются в своих сумка и извлекают на свет Божий две огромные банки.
Отец Маруськин. Вот. От Сани нашего.
Супруга толкает его в бок.
Отец Маруськин. И от нас. Сметанка.
Мама Маруськина. Своя. Ложка стоит. Где такую ещё сыщете?
Отец Маруськин. И фарш. Свой.
Мама Маруськина. Не свой, а лесной. Дикий.
Отец Маруськин. Кабаний.
Елена Николаевна замерла и замотала головой, что не надо ей, не надо. Маруськины по-своему истолковывают её отказ.
Отец Маруськин. Как так? Саня кабана по лицензии завалил.
Мама Маруськины. Мы не браконьеры там какие-нибудь!
Отец Маруськин. Маруськины всё делают законно. Саня никогда подранка не оставит! Всегда добьёт! Чтоб не мучился.
Инна Колотушкина закатывает глаза.
Елена Николаевна. Сынок у него тоже охотник?
Отец Маруськин. А как же! У нас, Маруськиных, все в роду добытчики, кормильцы. После войны охотой выжили. Но всё по закону! Отстрел только когда можно. Пушнину сдавали. И мясо.
Мама Маруськина. Вот из кабана фарш накрутили. Не жирный, не бойтеся. У дикого зверя какой жир? Из фарша котлеток себе (и начинает руками лепить в воздухе котлетки).
Отец Маруськин. Мать, а сало-то где? Копчёное?
Елена Николаевна. (Сконфуженно разводит руками). Да ничего страшного!
Отец Маруськин. (С досадой). Сам коптил. И свинью сам валил. (Укоризненно жене). А ты сало забыла!
Мама Маруськина. Ну, режь теперь меня, раз забыла!
Отец Маруськин нечаянно роняет со стола крошки с блюдца, которые падают на юбку его жены.
Отец Маруськин. Дуся! Вот я боров-дуралей.
Мама Маруськина. Миш, будет тебе… Ерунда ведь. И юбку эту я собиралась выбрасывать. Узковата стала. Спасибо, что помог.
Маруськины жмут друг другу руки.
Мама Маруськина. (Протягивает банки). А это возьмите. Это нужно. Щас. особливо.
Отец Маруськин кивает головой, полностью поддерживая супругу.
Елена Николаевна. Что я, голодная что ли?
Мама Маруськина. А то нет! Кожа да кости.
Супруг принимается толкать её в бок, а она лишь отмахивается.
Елена Николаевна берёт банки и ставит их на стол.
Елена Николаевна. Вот! Какая я богатая. Спасибо!
Отец Маруськин. А этому не верьте! (Потрясает в воздухе газетой). Это тьфу!
Елена Николаевна подходит и решительно выхватывает у него из рук газету. Маруськины в ужасе замирают. Елена Николаевна пробегает глазами статью, сначала просто каменеет, а потом оглядывает всех и начинает потихоньку смеяться.
Елена Николаевна. Внимание! (Пафосно). Все сюда! (И тычет в статью пальцем).
Елена Николаевна скидывает тапки и легко забирает на стол.
Елена Николаевна. Слушайте и не говорите, что не слышали! (Потрясает в воздухе газетой). «Вопиющий случай произошёл в средней школе номер триста пятьдесят пять. Преподаватель русского языка Сидорова Елена Николаевна самовольно наставила оценок учащемуся Бычкову Юрию, чтобы аттестовать его и тем самым дать возможность получить аттестат за девятый класс. Бычков Юрий в школу не ходил всю четверть и должен был остаться на второй год в девятом классе. Известно, что излишняя доброта губит. Учащийся Бычков как не занимался, так и не занимается, более того, ведёт себя грубо по отношению к учителям и своим товарищам. Теперь он усвоил, что трудиться и не нужно, а стоит только бить на жалость, и всё тебе принесут на блюдечке с голубой каёмочкой. Обман с оценками раскрыли сами учителя. Именно они обратились в гороно и прокуратуру, чтобы восстановить справедливость. Преподаватель Сидорова уволена. Учащийся Бычков сбежал из дома и находится в розыске». (Пауза). Опять я звезда! Поздравьте меня!
Отбивает чечётку на столе. Гости в недоумении смотрят на неё.
Елена Николаевна. Где наша не пропадала? Пойду в танцовщицы.
Лихо спрыгивает со стола. Оглядывает окружающих.
Елена Николаевна. Инна, сделай лицо попроще.
Инна Колотушкина в растерянности садится за стол и начинает наливать себе чай из заварочника, чтобы замять неловкость.
Отец Маруськин. А и правильно! Плювать на них!
Мама Маруськина. С большой колокольни!
Отец Маруськин. Вот у нас Агнесса Витальевна немецкий вела. В учителя влюбилась,из школы ушла потом, думали всё, хана, а учитель…
Жена Толкает его в бок.
Елена Николаевна. Я ничего не хочу знать. Про Агнессу Витальевну.
Жена Маруськина вновь толкает мужа в бок. Он торопливо встаёт.
Отец Маруськин. Нам пора. В магазин надо успеть. За червями.
Инна Колотушкина закашлялась и отодвинула чашку.
Мама Маруськина. Сначала в «бельё» пойдём. А то у меня все лифчики драные. Потом с рыбалкой раберёмся.
Отец Маруськин. (Угрожающе). Червей купим. А потом за трусами.
Мама Маруськина. Не за трусами, а за лифчиком. Но и трусы тоже надо купить. С кружавчиками.
Отец Маруськин. Я так и знал.
Мама Маруськина. А тебе нравится, чтобы без трусов бабы ходили.
Грозит ему пальцем.
Отец Маруськин. Постеснялась бы при чужом человеке.
Мама Маруськина. А я всё думаю, в кого Саня такой гулёна? Есть в кого.
Отец Маруськин. Сначала за «малинкой». Черви превыше всего!
Они воинствующе смотрят друг на друга, потом мама МАоуськина сдаётся и отступает, начиная спешно собираться.
Елена Николаевна вежливо провожает гостей.
Отец Маруськин. (Уже в дверях оборачивается). Налима вот такого жирного принесу!
Мама Маруськина. (Елене Николаевне). Вам на неделю хватит.
Отец Маруськин. Налим, когда к дохлой кошке или собаке присосётся, его голыми руками можно брать.
Инна Колотушкина вновь закашлялась и, зажимая рот рукой, отвернулась.
Маруськина уходят. А Елена Николаевна возвращается в комнату и в нерешительности замирает.
Инна Колотушкина. Пятёрка Вам, Елена Николаевна. Держались – блеск!
Елена Николаевна щёлкает пальцами и оживляется.
Елена Николаевна. Идея. Ставим оценки!
Походит к краю сцены.
Елена Николаевна. Анастасия Дмитриевна так и не вышла замуж. В плане карьеры добилась лишь пресного места завуча по воспитательной работе. Ярким литератором стать ей не удалось. Но она умудрилась высохнуть «в умат» на работе, более того, всегда ставила себя в пример другим. Замуж вышла в сорок лет, но детьми не рискнула обзавестись по серьезной причине – «поздно». Двойка вам, Анастасия Дмитриевна.
К игре подключается Инна Колотушкина.
Инна Колотушкина. Михаил Федорович Погодин мальчишкой убежал на фронт и очень сожалел спустя сорок лет, что его там не убили. На свою погибель после войны он сумел, вывернувшись, закончить пединститут и стать учителем географии. Привитая идеологией принципиальность не давала развиться необходимой гибкости, что само по себе провоцировало вокруг самые разнообразные конфликты.
Михаил Федорович с первых дней своей трудовой деятельности стал заклятым врагом школьников. Правильность, возведенная в абсолют, не находила нужного применения в таком странном общественном заведении как школа. Все знают, как нужно жить, а все равно, как нужно не получается.
Но Михаил Федорович внушил себе: «Удастся».
Все последующие годы стали серьезным испытанием для географических карт, глобусов и учебников, которые часто приходили в негодность из-за использования их в качестве оружия. Никто не мог убедить Михаила Федоровича во вторичности его предмета. О, география – царица всех наук. (Между прочим, «нецариц» в школьных предметах нет.) Поэтому домашнее задание спрашивал он, так сказать, с пристрастием, за невыполнение оного наказывал беспощадно. Неисправленные двойки в одной четверти, например, он хладнокровно переносил в журнале в графу другой четверти. Разбирались по этому поводу на уровне районо, гороно – бесполезно, не выиграли ни оскорбленные школьники, ни уязвленная администрация школы.
Короче, за сорок своих трудовых лет Михаил Федорович добился-таки своего: каждый новый ученик, будь то первоклассник или же новенький старшеклассник, с первого дня прибытия в школу твердо знал, что географию учить нужно, в противном случае будет худо, ох, как худо. («Мне будет плохо, – говаривал Михаил Федорович, – но вам, клянусь, еще хуже!») (Пауза). Кстати, его семья – жена, сын и дочь – знала назубок все столицы мира, все нейтральные страны и всех нелюбимых учеников Михаила Федоровича.
Елена Николаевна. Троечка вам, товарищ Погодин.
Инна Колотушкина. Елена Петровна Осокина всю жизнь преподавала математику. С коллегами поддерживала хорошие отношения, не спорила с начальством и не выбивалась в начальство, не конфликтовала с учениками и их родителями, прилежно готовилась к экзаменам, потому как, экзаменуют в первую очередь не ученика, а учителя. К тому же, Елена Петровна исправно вела домашнее хозяйство и серьезно занималась своим единственным сыном, водя его за ручку в секцию по плаванию и на дополнительные уроки по английскому языку. (Пауза).Жизнь Елены Петровны протекала без падений, но и без взлетов, ровно, стабильно, однообразно. Рафинированно. Там не случалось образоваться даже малюсенькому островку, чтобы задуматься над смыслом жизни.
Елена Николаевна. Четверка вам, Елена Петровна. (Пауза). А Инна Васильевна до пенсии буквально пропорхала по школе. Ее любимую биологию никто из детей не воспринимал всерьез и не учил. Инна Васильевна только хохотала на этот казус, иронично грозя кулачком: «Вы еще пожалеете! Россия – одна сплошная биология, земледельческая страна по своей сути. И, когда вы это осознаете, приходите ко мне, я подскажу, как сажать и пионы, и хлорофитум». Семьи у Инны Васильевны почему-то не было. Но она не расстраивалась. Ей всегда было, чем заняться. Электрическая плита с духовкой работала у неё, как мартен. Но пироги имели обыкновение пригорать, и тогда соседи несли свои тарелки с горячим печевом в квартиру Инны Васильевны. (Пауза). Когда она заболела и слегла, бывшая директриса…
Инна Колотушкина. (Похватывает). … Некогда регулярно отчитывающая на педсовете Инну Васильевну за плохую работу.
Елена Николаевна. (Продолжает). … Принесла ей в больницу два ананаса и килограмм мандаринов. И даже попросила прощения за свое строгое руководство. А Инна Васильевна замахала руками: «Что вы, что вы! Я с детства не люблю работать! Что поделаешь, такая я… Вы правильно держали меня строго. Я ведь, по правде сказать, к урокам никогда не готовилась, конспектов не писала, на самостоятельных работах всегда ребятам подсказывала. Я и в институте училась кое-как, прямо удивляюсь, как такого лодыря, как я, в школу занесло?»
Инна Колотушкина. У экс-директрисы аж челюсть отвисла от подобного откровения.
Елена Николаевна. На похоронах Инны Васильевны была большая толпа народа. И почти все плакали.
Инна Колотушкина. Пятерка Вам, Инна Васильевна.
Звучит красивая музыка. Учительница и ученица пожимают друг другу руки.
Елена Николаевна. «Тебе я место уступаю. Мне время тлеть – тебе цвести!»
Инна Колотушкина. А у нас на лекциях такое стихотворение профессор Раттенбах прочитал! В ваше время такое ещё не учили. Это поэзия эмиграции «первой волны».
Роется в карманах и извлекает бумажку. Начинает читать.
Инна Колотушкина. Не до конца туту написано, но всё же. Это Сирин. Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать,
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагу убивать.
Проснусь, и в темноте, со стула,
где спички и часы лежат,
в глаза, как пристальное дуло,
глядит горящий циферблат.
Закрыв руками грудь и шею,-
вот-вот сейчас пальнет в меня —
я взгляда отвести не смею
от круга тусклого огня.
Оцепенелого сознанья
коснется тиканье часов,
благополучного изгнанья
я снова чувствую покров.
Внезапно поднимает голову, потом смотрит на часы. Елена Николаевна быстро реагирует.
Елена Николаевна. Пора, Инночка. Засиделись уже. Делу – время…
Инна Колотушкина. Потехе – два часа!
Обе смеются. Инна буквально к выходу.
Елена Николаевна. Анне Фёдоровне и Владимиру Сергеевичу привет!
Инна Колотушкина. Передам, родители будут очень рады!
Елена Николаевна. И ещё возьми на память. (Вручает её в руки книгу). Это мне подарила когда-то моя учительница. Давно. Это книга главная в жизни.
Инна листает книгу, затем уходит.
Елена Николаевна. (В зал). «Но сердце, как бы ты хотело, чтоб это правда было так: Россия, звёзды ночь расстрела, и весь – в черёмухе овраг».
Молчит.
Затем подходит к шкафу, роется, извлекая оттуда тетрадку.
Подходит к краю сцены.
Елена Николаевна. (В зал). В первый год своего учительства я завела тетрадку, куда ученики разных выпусков вписывали свои пожелания. За столько лет тетрадка распухла. Я её перечитываю! Многое даже знаю наизусть.
Первый голос. «Плюшевые мишки топают по полу. Их целая армия. Это есть детство. Сшейте себе мишку».
Второй голос. «Дорогая! Любимая! Милая и искренняя учительница наша! Я не говорила это раньше, потому что не понимала. Мы уходим. Но Вы знайте, что наши сердца лежали у Вас на ладошке. Спасибо, что Вы их не зажарили и не съели».
Третий голос. «Вы – та магнитная сила, которая притягивает все лучшее к себе! Вы учили нас превращать недостаток в преимущество, утверждая, что в природе нет победителей и побежденных. Вы заставили не всех, но многих из нас поверить, что главная сила заключена внутри нас, и мы это сделали! Клянемся, что сможем пройти через все жизненные невзгоды, не отчаявшись и не озлобившись! Наш девиз: «Никогда не сдаваться!» Посланные испытания только закалят нашу веру в себя. Желаем Вам здоровья. Помните, что есть на земле люди, которые помнят о Вас, любят Вас, которым Вы нужны. Мы все – ваши дети и внуки!»
Четвёртый голос. «Я не был старательным учеником. Но Вы не держите на меня зла. Придет другой и Вас порадует. Если я был Вашим огорчением, простите. Но Вы не заметили бы этого, если бы каждый день варили суп. Желаю Вам хорошего жениха!»
Пятый голос. «Пусть Ваш сынок споет Вам колыбельную, и Вы улыбнетесь и забудете про двойки, которые мы получали за сочинения. Чтобы не обманывать, сразу скажем, не знаем, будем ли мы стараться в дальнейшем. Время покажет. Но мы благодарны Вам за то, что столько узнали о Твардовском и об Ожешко!»
Шестой голос. «Я поступил в Железнодорожный институт, буду инженером как ваш Семен. У такой учительницы, как Вы, не может быть несерьезного сына. Вот бы у меня такая мама была! Но я вырос с бабушкой. Зато учительница по русскому досталась мне строгая. Другой со мной и не сладить. Семейного счастья Вам!»
Седьмой голос. «Это настоящее чудо – заставить меня, величайшего из двоечников, писать пожелание. Что я могу пожелать тому, кто душил меня двойками? К моему сыну, который придет к Вам учиться, будьте помягче, думаю, что он получится такой же впечатлительный, как и я».
Восьмой голос. «Боль – это возможность научиться любить еще крепче и заново открыть для себя прошлое. Во всяком случае, так Вы говорили нам на уроке об Ахматовой. Вы не забыли? Не печальтесь. Всегда восхищает человек, который продолжает сражаться, после того, как битва проиграна. Мы Вас любим».
Девятый голос . «Я обязательно напишу Вам из армии. Только, пожалуйста, ответьте! Всем покажу Ваше письмо! Самая злая учительница вспомнила обо мне. Не обижайтесь! По-доброму я не понимаю. По своей воле ни за что бы не читал этого ужасного Тургенева! А в армию пойду обязательно. Дорога у меня одна. Только ваше письмо пусть будет не поучительное. Вы же такая веселая на самом деле!
Десятый голос. «Я из всех ребят смею говорить учительнице по русскому «ты». Потому что она близкий мне человек. Никогда не думал, что буду у нее учиться в школе. Но она сама настояла. И я оттрубил (знаю, ты подчеркнет это слово) десятку – от звонка до звонка! Спасибо тебе, что не делала мне поблажек. Каждая неудача заставляет больше напрягаться, искать в себе скрытые резервы, учиться противостоять печалям. Действовать! Двигаться! Движение – это жизнь. Я живу! Твой Григорий».
Голос Елена Николаевна. «Ребятки! Наверное, обращаюсь в вечность. Недалек тот час, когда я вновь стану легкой, прямо воздушной, как когда-то. Похоронят меня, наверное, рядом с Гришенькой. Мы с моим сорванцом всегда с полуслова понимали друг друга. Любила я его больше жизни. Но вам, детушки мои, все равно скажу: берите пример с Гриши! Надо помогать людям, даже рискуя своей жизнью. Надо не расчеловечиваться даже в нечеловеческих условиях! Разве кто-либо из вас смог бы жить спокойно, зная, что не помог человеку в трудную минуту? Пусть ни холодная вода не остановит вас, ни страх за себя, когда необходимо спасти человека. Жизнь – это всегда преодоление. Но она много лучше, чем вы о ней думаете. То, что вы считаете подножкой, на самом деле, строгий учитель, который заставляет вас узнать получше себя, потому что только неглубокий человек знает сам себя. А когда мы говорим: «Не могу!» – верный признак слабохарактерности, замешанной на незнании собственной внутренней силищи. Не берите пример с меня! Я осознала свои ошибки, но, вероятно, я должна была их совершить, чтобы научить… чему-то… других людей. Теперь я не сомневаюсь, что все контролируется необъятным разумом – великой силой».
Елена Николаевна подходит к краю сцены.
Елена Николаевна. Как всегда последняя глава нагоняет слезу и претендует на эпилог. Но неужели следует печалиться? Жизнь бурлит и зовёт за собой. (Кстати, как всегда.) Все мы здесь – пилигримы. Упорно идем, идем куда-то, углубляясь дальше и дальше, где произрастает то неведомое, что нам необходимо постичь, вечным ученикам твоим, жизнь. До последнего своего дня мы будем продолжать учиться любить и понимать друг друга, прощать, не отвечать ударом на удар, не завидовать, не осуждать, не думать о людях плохо, не радоваться неудачам своих недругов. Мы родились, чтобы увидеть и осознать, как жизнь хороша! (Пауза). Дорогие мои ребята, которых я учила когда-то! Я вас всех помню и люблю. Именно всех! Потому что, решая очередную нелегкую задачку, приходится набираться ума-разума, а это замечательно!!! Без неудач, обид, ошибок невозможно представить себе наш мир. Ребята, я знаю, что вы – молодцы! Представляю, какие вы сейчас стали взрослые и рассудительные .Что касается меня… Благополучно седею. И я счастлива!!! Ведь все происходит так, как и должно происходить. А, значит, что бы ни случилось, утром все равно взойдет солнце!
Улыбается.
Звучит песня ««Non, je ne regrette rien» в исполнении Мирей Матье..
КОНЕЦ
380
Загрузка...
