АЛИСА (из книги «Из жизни фотомодели Зингер»)

…АЛИСА…
(из романа «Из жизни фотомодели Зингер»)

ОГЛАВЛЕНИЕ
Часть № 1
…1. Немного истории
2. Бабушка Гизела
3. Потомственная крестьянка
4. В Москву!
5. Москва. Начало.
7. Волшебное слово «портфолио»
8. Первые съёмки в притоне
9. Будничные разочарования
10. Бонжур, Америка!
Часть № 2
1. Нью-Йорк. Успех
2. Нью-Йорк. Как всё начиналось
3. Нью-Йорк сейчас
4. Трудная жизнь модели
5. Про «это»
6. Нью-Йорк. Привет из Москвы
7. Про голых тётенек…
8. «Большая тройка». + О совести
9. Обида
10. Не пара
11. Нью-Йорк. «Всё дело в шляпе!»
12. Шуба
13. Беда
14. Бродяжка
15. Болезнь
16. Победа
17. «Женщина, которую я люблю…»

…
НЕМНОГО ИСТОРИИ. ДЕТСТВО

…Алисия Зингер родилась в маленьком посёлке на Урале, где жили сосланные в войну обрусевшие немцы. Звалась она тогда просто Алисой. Несмотря на то, то её фамилия имела много общего с фамилией еврея, создавшего шедевральный предмет – «Зингер», и чёрные глаза явно отрицали истинно арийское происхождение, никаких других кровей, кроме немецких, в их родовой ветке не наблюдалось. И в школе её, как других «немчат» , дразнили «Немец-перец-колбаса», иногда Евой Браун. Алиса не знала, кто такая Ева, поэтому её нервы сохранялись. Огорчение доставляла злополучная машинка. Ну, да, марки «Зингер», которая имелась почти в каждом доме. «Эй, Зингер, иди чини «Зингер»! Или. «У нас вчера «Зингер чебурахнулась кверху задницей, ха-ха-ха!»
Когда Алиса пожаловалась на это отцу, он только рукой махнул: «Не Гитлер, и ладно».
Семейство Зингер считалось зажиточным. Один дом чего стоит! Двухэтажный красавец, просторный, украшенный разными плотницкими штучками. Во дворе – бравенькая летняя кухня, кирпичный гараж, здоровенный конюшня, скважина своя и колодец, а на задах, за огородом – баня. А хозяйство какое! Бык, три свиньи, коза Дарья, гусь Дурак.
Гусям имена давать не принято. Но однажды, когда этого гусака только купили и принесли домой, отец Алисы Михаил Петрович с размахом отметил полезное приобретение и, начав на радостях обниматься с гусаком, никак не мог от того отделаться. «Уйди, дурак! Да чего ты, дурак?» — только и слышалось во дворе. А на следующий день оказалось, что гусь приходит в неописуемый восторг от слова «дурак» и бежит на всех парусах к тому, кто его произнёс.
Настоящим дураком в зингеровском зверинце был бык Лёха. Просто идиот рогатый! Алиса страсть, как боялась Лёху! Тот никого не признавал, выбежит из своего загона из конюшни – хоть караул кричи! Всех готов потоптать.
Однажды Алиса подоила Дашку и пошла с бидоном в дом. А Лёха как выскочит! Алиса бидон на землю, а сама – на крышу гаража. Лёха от такого пируэта ещё больше взбеленился: квадратную голову наклонил, глаза выпучил, потом в конюшню залетел и всю проводку с мясом выдрал. Алиса на крыше сидит, трясётся, все ноги в молоке. А Лёха, довольный, беснуется по двору. Дома никого, а значит, беснуйся, сколько хочешь. Лёха порядком потоптал огород, потом в малину ринулся. Редкий сволочной зверь!
Сидит Алиса, пригорюнилась. Ну, хоть бы кто на их улице показался! Смотрит, идёт кто-то. Обрадовалась! Мужчина. Да, Лёха мужиков побаивался. «Дядя Игнат, — запищала Алиса, — дядя Игнат Краузе! На помощь!»
Дядя Игнат быстро оценил обстановку, быстрым и деловым шагом зашёл на зингеровский двор и рявкнул со вкусом: «Фу!» Лёха любезно повернул голову в сторону камикадзе, озадачился немного, раздумывая о своём, о бычьем. Дядя Игнат несколько растерялся и даже испугался: что задумал странный злобный зверь? «А ну, сукин сын! – рявкнул что есть мочи дядя Игнат. – На место, гад ползучий, придурок жирный!»
На «жирный» Лёха обиделся и, встав на дыбы, ринулся на дядю Игната. Тот не захотел стать тореадором и успел убежать и закрыться в конюшне.
Выручила всех Алисина бабушка Берта Тимофеевна, папина мама. «Эт-т-то что ещё? – грозно спросила она, едва переступив порог своей усадьбы, нахмурила брови, руки в боки. – Я тебе покажу, чертяка, кто здесь хозяин!» Лёху вмиг проняло бабушкино увещевание, он напоследок тряхнул головой, затем облегчённо вздохнул и лёг на пузо.
А через неделю в районной газете появилась фотография, где Алиса была снята крупным планом, сидящая на крыше гаража, с задранным подолом, а внизу виднелась крохотная фигурка Лёхи, мирно лежащим на земле. Под фотографией виднелась надпись: «Какие опасности подстерегают людей в Сосновке? Этой девочке всего четырнадцать лет, но она едва не погибла на территории собственного дома».
Хохоту в себе, казалось, не будет конца. Алиса от пережитого позора не могла выйти из дома. И трудно сказать, чего она стыдилась больше, задранного подола или самой «быковой» ситуации, или того, что ей только-только исполнилось пятнадцать, а выглядит она младше?
— Эх! – укорила её сестра Кира. – Хоть бы прикрылась на крыше-то. Перед всем селом голышом. Тьфу!
И правильно сказала, в точку. Несмываемый позор!
И Алиса решила уйти. Куда глаза глядят! Пусть потом ищут её. Она им: «Я плохая? Живите без меня!» Пусть потом уговаривают остаться, пусть ещё прощения у неё, непутёвой, попросят. А она всё равно уйдёт! И никто её не остановит.
У них пятеро детей в семье, она средняя, две тёти, две бабушки, дядька, кока, мамка с папкой. И все тычут – срам!
Уйти Алиса решила ночью, когда всё село дружно стихнет и засопит носом на разные лады. Собрала в пакет нехитрые вещички, сунула старенькие сланцы, запахнулась в ветровку и стала пробираться к входной двери, судорожно обдумывая планы на будущее. Переночевать можно будет у Людки-Мотоциклистки, а утром… Денег на билет хватит до районного центра, а там… Там незнамо-неведомо. Нужно что-то придумать.
— Ты куда? – вдруг запищал младший братик Рудик.
— На сеновал, спи! – цыкнула на него Алиса.
— А зачем? – не унимался Рудик.
— Спи, тебе говорят! – пригрозила ему Алиса.
А Рудик давай голосить:
— Бабушка Гизела! Бабушка Гизела!
Алиса показала ему кулак, но поздно. На верхотуре, втором этаже, скрипнули половицы, послышалась размеренная немецкая речь, и через минуту нижний этаж дома откликнулся на тяжёлую старческую поступь.
– Alles istin ordnung (всё в порядке), бабушка Гизела, — поспешила заверить её Алиса.
Бабушка Гизела была мамина мама. Она не отличалась таким крутым нравом, как Берта Тимофеевна, папина мама, но что касается вопросов нравственности — являла собой абсолютную саму вселенскую добродетель.
Бабушка Гизела кивком приказала Алисе следовать за ней. И Алиса беспрекословно повиновалась.
Они поднялись наверх, в бабушкину комнату с таким низким потолком, что нормально во весь рост и не встанешь. На никелированной кровати, покрытой мудрёным лоскутным одеялом лежала подушка – бесценное Гизеловское сокровище. «Чистое золото!» — с гордостью говорила про подушку бабушка Гизела. Под золотом подразумевался лебяжий пух, скрытый под толстыми непробиваемыми наволочками.
Когда-то подушка являлась частью огромной пуховой перины. «Моё приданое!» — хвасталась бабушка. Но поредели гизеловские волосики, и вместе с ними поредело гизеловское приданое, ссохшееся до размеров жиденького квадрата.
Рядом с кроватью стоял сундук, очень смахивающий в темноте на гробик.
Бабушка чиркнула спичку и зажгла керосиновую лампу. Алиса поморщилась: «Зачем вообще нужно электричество, если на нём нужно постоянно экономить?» А керосин смердит. Ну, и запашок!
— Щас! – сказала бабушка и открыла крышку «гробика».

БАБУШКА ГИЗЕЛА

Бабушка Гизела отличалась редкой старомодностью, над которой хотелось бы улыбнуться, даже посмеяться, да нельзя. Стоит только немного коснуться бабушкиного детства, полного лишений, бабушкиной голодной юности, и сразу всё становилось понятным. Разве забудешь, как их, русских немцев, везли на Урал? Как арестантов, чуть ли не как предателей. Они даже из вещей толком ничего взять не успели, лишь самое необходимое. И пока ехали, голодали, голодали, голодали. Вот вам и депортация! А когда приехали на новое место? Ни кола ни двора. У всех дистрофия. Лекарств нет. Денег нет. Как выжили? Чудо. Но люди помогали! Кто чем. Бывало, от своих детей отрывали, а им приносили. Свёклу, капусту. Аж по кочану через день! И картошку гнилую разрешали собирать на колхозном поле. Лепёшки из такой картошки получались резиновыми, чуть тошнотворными. Но тогда лепёшки казались слаще мёда! Отца Гизелы как изменника родины арестовали, как и многих тогда, по сфабрикованному делу в тридцать восьмом, из тюрьмы он уже не вышел. У матери на руках осталось четверо, Гизела младшая. На Урал приехали, жили в съёмной комнатке в бараке. Потом разрешили в заброшенную баньку перебраться. Старший Гизелин брат проявил свои плотницкие таланты. И полати сколотил, и пристрой сделал. А потом даже печку переложил. Зажили! В тесноте, да не в обиде. Хоть за жильё платить не надо. Потихоньку хозяйством стали обзаводиться. Скотинка появилась: коза, кабанчик. Налог обязательный всегда платили: молоко сдавали по несколько литров, шерсть (не сдашь – посадят), вот какое время было, лютее лютых! А они, несчастные русские немцы, выстояли! Трудом, терпением и знаменитой немецкой аккуратностью взяли.
Но вот напасть! Не приживалась скотина на том месте. То коза, привязанная за верёвку «задушится», зацепившись за забор, то кабанчик вдруг болеть начинает ни с того ни с сего. Гиблое место. Недаром банька брошенная оказалась. И тут Гизела с подружками баловалась костерком. Разожгут, и давай сухие ветки кидать, да куражиться. А тут как-то ветер поднялся! Налетел внезапно, разнёс «красного петуха» повсюду. Там сухое дерево полыхнуло, там загорелось. А потом и банька с пристроем занялись. Да как! Сгорело всё быстро и основательно. Но, что поразительно, мать не стала ругаться и голосить, только стояла и внимательно смотрела на дымящиеся головёшки. Но у деревенских свой взгляд на пожары. Ребятня постарше Гизелу с подружками поймала, повесила на шею табличку с надписью «поджигатели» и водила по селу. Ох, сколько слёз пролила Гизела!
Мать, хоть и числилась женой врага народа, но числилась ещё и в передовиках, и ей, как передовице, выделили малюсенький настоящий домишко, где ранее располагался медпункт. А медпункт переехал в новые, только что отстроенные хоромы. Мать сказала тогда: «Спасибо Гизеле!». А Гизела мотала на ус: что ни делается, всё к лучшему.
И зажурчала жизнь в домишке. Вовсю как развернулся здесь Гизелин брат. И пристрой, и баньку, и конюшню с курятником. Животины – полон двор: коза, корова, свинья. Потом даже и ондатр развели! Зажили, наконец-то. И уже ни на шаг не отходили потом от феодального хозяйства, где всё своё. И «лихие девяностые», когда деньги обесценились, пережили легче, чем другие.

ПОТОМСТВЕННАЯ КРЕСТЬЯНКА

Алиса не понаслышке знала, что такое покос. Это очень тяжёлая работа, изнурительная донельзя, все жилы вытягивающая, но она к ней была приучена с детства, поэтому никогда не ныла и не причитала. На покос брали с собой бидончик квасу, огурцы, варёной картошки и зелёного лука с петрушкой. В перекур, прямо в поле, делали окрошку, разливали по железным мискам и ели, причмокивая, потому как что может быть вкуснее настоящей крестьянской окрошки, терпкой, сладковатой и всегда чуть тёплой, так как некуда спрятать бидон, который нагревается даже в тени.
С покоса возвращались чуть живые. Но никто никогда не жаловался, не отлынивал и не ныл. Считалось, что луг у них маленький, и дел-то там с рыбью ногу: на два-три дня от силы, потерпеть всего-ничего. Так, в принципе, и получалось.
Заготовленного сена всегда не хватало, и папка выписывал по самой дешёвой цене дополнительно ещё несколько рулонов. А ещё комбикорм нужен, питание ведь должно быть сбалансировано, а иначе какое молоко будет? «Дело – дрянь» не иначе.
Папка сердился, когда много корма приходилось закупать. Всё прикидывал, как можно обойтись своими силами, чтобы не производить лишних трат. Иначе скотина золотой выходила, дешевле мясо с молоком на базаре купить. Дебет с кредитом у папки не сходились, и он продолжал настаивать на необходимости обрабатывать собственные картофельное поле, огородище, лужок для сена.
Однажды весной, когда сажали картошку, не хватило семенника, и почти сотка земли оказалась пустой. Папка так устал, что махнул рукой. А Алиса нашла в кармане куртки пакетик с семенами кормовой свёклы и ради озорства начала втыкать их в землю на полагающемся расстоянии, а когда надоело, то стала, как зёрна пшеницы, рассеивать их на последних вершках. Сделала и забыла. Но пришла пора окучивания, и тут у всех глаза на лоб. Ботва свёклы выросла на редкость высокая и жирная. Удивились. Свёклу выпололи и оставили до осени. А в сентябре сняли такой урожай, какой не видывали, наверное, с царских времён! Свёклу, как в сказке про репку, пришлось из земли тащить всем миром. Здоровая выросла, крепкая, жирная. Папка ходил потом и всем соседям свёклу демонстрировал, вот чудо так чудо. Ему объяснили, что земля добрая, с навозом, с чернозёмом. А папка сказал, что это у Алисы рука лёгкая, для хозяйства пригодная.
А она вправду хозяйственная была. И доить умела, и туши свежевать, и птицу ощипывать. Не белоручка, всем работницам работница! Горы картофеля перебирала, чтобы бурёнке в похлёбку не дай-бог зелёная-недозрелая не попалась, иначе заболеет. В сене в холода копалась и заплесневелые травинки выбирала. Скотина – нежная тварь. Попробуй-ка, вырасти «своё мясо»! И потом хлопот не оберёшься.
Свинью режут, кто тушёнку варит? Алиса! Сначала только помогала бабушкам, а потом всё сама. И при том, что ей не было и пятнадцати.
БАБУШКИНА ТАЙНА
Сейчас, на верхотуре у бабушки Гизелы, Алиса ждала выволочки. Она готовилась мужественно пережить бурю, сотканную из нравоучений и высокопарных слов, но неожиданно бабушку понесло в другую сторону.
Она достала из сундука старые выцветшие фото, на которых проглядывал силуэт дамы неопределённого возраста.
— Это мама моя, — ткнула пальцем в одну из них бабушка Гизела, — твоя прабабушка.
Алиса без всякого интереса посмотрела на девушку в смешной шляпке с зайцем на тулье.
— Видишь, какая шляпка? – важно спросила Бабушка.
— Ужасная! – непроизвольно вырвалось у Алисы.
И бабушка Гизела с досадой ткнула её пальцем в лоб.
— Произведение искусства! – воскликнула она. – Шляпка от самой мадам Колчиной!
— Подумаешь, — презрительно фыркнула Алиса. – Ничего особенного, такое срамное и я сошью.
Гизела достала другие фото и веером разложила их на столе.
— Это мама в девятнадцатом году. А это – в двадцатом. Она работала манекеном.
— Манекенщицей! – поправила Алиса.
— А у нас говорили: «Манекен», — отрезала бабушка.
— Мама тогда в Москве жила. Стояла однажды в очереди за картошкой, тут её мадам Колчина и увидела. Ты, говорит, длинная…
— Высокая! – наставительно вновь поправила Алиса.
— Не перебивай старших! – бабушка стукнула кулаком по крышке сундука. – Безобразничаешь, словно не моя ты. А ты моя!
— А то чья? – улыбнулась Алиса.
— У нас говорили: «Манекен». В манекены набирали длинных и худых. Чтобы одёжа, что маститые портнихи шьют, подошла. И чтобы манекенов при показе далеко видно было. Предпочтение, конечно, отдавали красивеньким. Чтоб смазливые на лицо были. Кому охота смотреть на страшненьких? Так вот. Прабабушку твою сразу взяли. Она стала одёжу показывать на показах.
— По подиуму ходила? – с удивлением спросила Алиса.
— Чего-чего? – переспросила бабушка.
— Ладно, проехали, на показах показывала показуху, — сказала Алиса и захохотала.
Бабушка щёлкнула её по лбу.
— Она красиво ходить умела. И на фотографиях красиво получалась. Её даже в кино приглашали сняться. Но она замуж собралась, поэтому отказалась. А была бы, может, не хуже, чем Целиковская.
— А почему она после смерти прадедушки так ни разу замуж не вышла? – вдруг спросила Алиса.
— По кочану, — угрюмо ответила бабушка.
— Но, раз, она такая интересная, то ведь за ней же ухаживали потом мужчины?
— Она не позволяла! – строго заметила бабушка.
— Может, второй муж помог бы вам, не мучились бы так после войны, — осторожно предположила Алиса.
— Может, помог бы, а может, и нет.
Бабушка помолчала. Она разглядывала фотографии, силясь что-то вспомнить.
— Я ведь отца своего не помню. Но по отдельным рассказам мамы знаю, что с ним мало кто мог сравниться.
Алиса оживилась.
— А его фотки есть? Хоть одна?
— Нет.
— Красивый был?
— Не знаю.
— А в чем с ним не могли сравниться? – не унималась Алиса.
— Не знаю. Мама любила его. Очень, — тихо сказала бабушка. — Этим всё сказано! Помнишь?
Алиса кивнула:
— Помню. Ты говорила мне, что любят не за, а несмотря на.
Она хотела было расспросить Гизелу, любила ли она деда, но постеснялась. Ведь это очень личное! Деда она помнила. Безжалостный молчаливый матершинник. Его ругательства всегда были крепкими и точными, оскорбляющими до глубины души, задевающие самое дорогое. Что говорить, все в семье боялись попасться ему под горячую руку. И властная бабушка Берта Тимофеевна боялась, и бабушка Гизела, и отец, а про мать и сестру с братьями даже заикаться не стоит, те обходили сквернослова за три версты. Но несмотря на суровый нрав, его очень ценили и прощали все его жестокие выходки. Такого трудоголика следовало ещё поискать! Встаёт до первых петухов: навоз выгребет, корову выдоит – чтобы разлюбезной Гизеле меньше работы досталось – огород окучит, а зимой двор и дорогу возле дома расчистит, дорогу снова заметёт, а он вновь за лопату и ну, чистить. Если не любить, то не уважать такого просто было невозможно! Бабушка Гизела почитала деда чуть ли не за святого. Но Алиса подозревала, что в её душе ещё пряталось нечто неподвластное разуму – сильная и неукротимая любовь к другому, о котором Гизела никогда не рассказывала и о котором, похоже, знал дед, негласно наложивший на эту тему табу. Что мелочиться? Он не мелочный. Дед и вальяжную Берту Тимофеевну никогда не попрекал за то, что её не касалась грязная тяжёлая работа. Да, именно так, не касалась ни в огороде, ни в конюшне, ни в курятнике. И воды она в дом не нашивала из колодца. Ведь скважину пробурили и насос в доме поставили поздно, аж далеко «за миллениум»! Экономили. А так, всё вручную, по старинке. Отец приговаривал: «Не развалимся». Но когда насос поставили, да канализацию провели, прыгал до потолка от радости на потеху всей семье.
Сейчас бабушке Гизеле хотелось, вспомнив те далёкие годы, прикоснуться к чему-то светлому и мучительно сладкому. Она, в скупых штрихах обрисовывая свою юную мать, рисовала пастельными красками таинственный и волнующий мир, где есть место подлинной красоте и изысканности, где мужчины влюбляются в женщин и совершают ради них благородные поступки.
После того, как Алиса прославилась на весь район, появившись на страницах местной газетёнки, её разыскал один странный тип. Подозрительный! «Из Москвы!» (он так сказал). Ещё сказал, что он какой-то скаут и что набирают девушек в модельное агентство и что девочка вот эта вот на фото могла бы попробоваться, вроде она ничего.
Алиса – к папке. Папка – к типу, к хлыщу этому заезжему. «Ты что моей дочке предложил?» — зарычал папка, и в шею его! Летел проходимец, как Икар.
Мамка тоже возмущаться: «Сбивает девку с пути истинного. Ишь, чего захотел! В модели!!! А что это значит? Грязная жизнь у девчонки будет, вот что это значит!» Модный мир – соблазны кругом. Модный мир – это разврат, прикрытый глянцевыми страницами журналов. Мамка грамотная, сколько читала про этих моделей, ни одной нормальной судьбы не увидела. Пишут только, что вышла замуж – развелась, вышла замуж – развелась. Так конечно! Если голышом фотографируются! Никакой благопристойности. Какой мужик с этим мириться будет?
Кока, двоюродная сестра мамкина, тоже давай поддакивать, да по-поэтессному: «Модель – всегда бордель!» А сеструха Кира рот от удивления отрыла: «Алиску в модели? Да у неё ж ни кожи ни рожи. Во сне приснится – одеяло разорвёшь». Алиса, как услышала, вскипела, и надавала Кирюхе тумаков, мол, говори, да заговаривайся, на себя посмотри, мол, тоже костлявая и длинная, только к ней, к Алиске, хлыщ столичный подкатил, а к ней, к Кирюхе, нет, вот и завидует. Только пусть завидует молча!
А бабушки ничего не сказали. Берта Тимофеевна жалела Алису. И Гизела… Вот сейчас бабушка Гизела тыкала ей под нос старыми снимками и вкрадчиво убеждала Алису, что у неё талант («Москва обратила на тебя внимание!»), что Алиса – красавица, и фигура у неё – отпад. Ну, это она загнула, конечно. Какая у Алисы фигура, было известно всем. В школе смеялись: «Жирафа!», и ещё: «Доска — два соска!» На дискотеках она стенки подпирала, никто из парней особо не рвался её приглашать. Но всё равно Алисе хотелось верить, что она неотразимая! А какой девушке не хочется в это верить?
И когда бабушка Гизела сказала: «Поедем в Москву! Всем утрём нос!» Алиса самонадеянно поддакнула: «Поедем!»
И они поехали.
2

В МОСКВУ!

Легко сказать – «поехали»… Где Сосновка и где Москва? А если учесть ещё, что в Москве не были ни разу, знакомых никого, то остаётся только посочувствовать столь неразумному решению.
Алисин отец Михаил Петрович встал на дыбы! Ну, ладно у малолетки ветер в голове, но старая карга куда лезет? Старческий маразм, ни дать ни взять!
Бабушка Гизела выслушала спокойно, а потом резюмирует: «Так мы вернёмся, если что. Неужто родной дом не примет? Где родился, там и пригодился». Это было убедительно. И отец дал добро. Мама, в принципе, тоже. Не одна же дочь едет, а с родной бабушкой. Какой-никакой, а глаз есть. И деньжат бабушка скопила, она всегда бережливая до скупости была. И на первое время хватит и на билеты обратные. (Вернутся ведь, к гадалке не ходи).
Короче, отпустили с Богом.
Бабушка Гизела с Алисой к сборам подошли со всей серьёзностью. Еды набрали с собой – корзинищу, корзину и корзинку. Греча, мука, сахар, соль. Консервы: сайра, килька, сельдь. Сухари от сушек до галет. Своя домашняя колбаса (но её немного, только чтоб в поезде перекусить, хранить-то негде). Курица собственного копчения. (Дядька коптил). Сухое картофельное пюре в пластмассовых банках. Конфеты «на посошок», шоколадные и монпасье.
Из вещей бабушка взяла лишь самое необходимое. А Алиса попыталась запихнуть в баул весь свой гардероб. Никакие увещевания на неё не действовали! Должны быть разные юбки и блузки. И джинсы тоже разные! Чтобы не подумали там, в белокаменной, что она тупая деревенщина, у которой платья переменить нет. Вон сколько! Она, Алиса, можно сказать, богачка! И пусть никто из родичей не смеет трогать баул! Пусть он набит до отказа, но Алиса сама его понесёт (своя ноша не тянет).
Алиса выкаблучивалась и до последнего держала оборону; отец махнул рукой, мать повздыхала и тоже уплелась восвояси, а бабушка Берта Тимофеевна подошла, ручищей своей огромной отодвинула внучку и давай баул потрошить. «Это тебе уже маловато, это тебе лишнее, в этом стыдно в наше сельпо зайти, не то что на Красную площадь», — приговаривает властная Берта и вытаскивает одну шмотку за другой. И так деловито, безапелляционно.
— Вот это оставь, вот это и это! – подытожила Берта Тимофеевна и застегнула баул. – Всё!
Баульчик сразу стал худеньким и лёгоньким, а Алиса несчастненькой и слезливенькой. Опозорится, как пить дать, опозорится в этой Москве, где все поголовно красивые и элегантные.
Алиса собралась закатить истерику и постараться часть вытащенных вещей запихнуть обратно, но тут увидела бабушку Гизелу. Нет слов!
Дело в том, что Гизеле тоже было небезразлично, в каком виде она сама предстанет перед приличными господами, способными вершить судьбы людей. И она к «гардеробному» процессу подошла творчески, с присущей только ей фантазией и шиком. Очевидно, её сундук хранил по-настоящему удивительные сокровища, не только древние фото. Явно из этого волшебного сундука были вытащены фетровая шляпка с маленьким зайцем на тулье и серое приталенное полупальто, надев которое Гизела сразу стала похожа на селёдку.
— Чудно, мамочка! – всплеснула руками Алисина мама, увидев свою маму, претендующую на звание первой мамы, ой…первой леди района (а, может, и страны).
— Восхитительно, дорогая Гизела! – прошептала Берта Тимофеевна.
А Кира, опустив ресницы, быстро ушла во двор, таща за руку смеющегося Рудика. Маскарад, знаете ли, уместен на новогодние праздники.
.. Чтобы на вокзал их отвезти, дядька пригнал свою машину, это в знак уважения. Пока во двор вытаскивали баул и корзинки, собралась публика. Людка-мотоциклистка, конечно, пришла поглазеть, как «Алиска Зингер Москву стращать поехала», и одноклассники тоже припёрлись. Интересно же!
Отец зрителям объяснял: «Съездят, посмотрят и вернутся! Съездят и вернутся! На Арбат сходят. Сходите на Арбат?» Алиса с бабушкой Гизелой, как болванчики, закивали головами. Быть в Москве и не посмотреть знаменитый Арбат? За кого вы нас принимаете?
«И на кладбище не забудьте!» — крикнул кто-то. «Типун тебе на язык!» — испугался отец. «Да на Ваганьковское, — примирительно раздалось в толпе, — где Высоцкий похоронен». Отец облегчённо вздохнул. А Гизела категорично: «На кладбище мы не успеем! Дел много».
Уселись в «Ниву», махнули всем рукой. И айда в Москву!

МОСКВА. НАЧАЛО

В поезде бабушка зыркала по сторонам, чтобы их не обокрали. В туалет всего два раза ходила, при этом отлучалась минуты на две не больше и шла, всегда неся на согнанном локте кожаную сумку с документами. И спала с сумкой в обнимку.
Пассажиры потешались. А Алиса бабушку жалела; она знала из рассказов мамы, как семью бабушки Гизелы при переезде на Урал обокрали – последнее унесли. Это было настоящей трагедией, потому что не только вещи – документы сгинули. Напомнить, какое время было? Гизелина мать шептала: «Меня – в тюрьму, детей – в детдом», и плакала, плакала…
Алиса не смеялась над бабушкой Гизелой. Любила. Дома всегда иван-чай для неё сушила, и бруснику собирала. Та слаба на ноги была, травяная поддержка очень даже помогала. И приступы сердечные у Гизелы случались. Алиса всегда ночью дежурила у её постели. Однажды проснулась – тишина. У Алисы сердце оборвалось, она вскочила и давай Гизелу тормошить: «Бабулечка!» Гизела глаза открыла: «Чего спать не даёшь? Только сон в голову пошёл… Не буди!»
Сейчас в поезде Алиса только и делала, что ходила от проводницы к бабушке, от бабушки к проводнице. И чай принесёт (проводница бесплатно им давала), и просто кипятка, который Гизела с наслаждением наяривала с «долгоиграющим» монпасье!
Домашнюю колбасу они не съели, подарили проводнице. От души! За доброту и внимание!
Когда подъезжали к Москве, Алиса не отлипала от окна. Ей хотелось покататься на поезде, и она покаталась, но ещё больше ей хотелось увидеть Москву, Как она начинается. «Наверное, она вся огромная, вся в граните! А гранит бордовый, и всё кругом – и стены, и пол – бордовое!» — думала Алиса.
Конечно, Алиса уже была не маленькая. Пятнадцать стукнуло. И приходилось ездить дальше своей Сосновки. В Краснотурьинске была (его немцы строили), в Нижнем Тагиле была (в театр ездили с классом), в Екатеринбурге была (ничего город, большой, с красивым мраморным вокзалом), в Кунгур ездила (Пермский край, интересный такой, там ещё кунгурская пещера есть, где ледяные глыбы налипли). Повидала Алиса белый свет! Не дикая. Не «анчутка».
Но всё равно Москва ей грезилась как нечто особенное, такое, что не вписывается в общепринятые рамки. «Недаром же говорят: «Красная Москва!» — волновалась Алиса.
И вот. Приветствует радио в поезде. Перрон. Они с бабушкой Гизелой на вокзале. Ничего особенного! Что за невзрачность? Серым-серо… «Наверное, не на тот вокзал прибыли! Бабушка перепутала», — мелькнуло у Алисы в голове. В Москве же много вокзалов. Ну, не может здесь быть так много обыкновенных, субъектов, одетых просто, как они с бабушкой? А где платья из глянцевых журналов?..
— Простите! – обратилась Алиса к полицейскому. – А это какой вокзал?
— Ярославский! – отрапортовал полицейский.
«Тот вокзал. Людка-мотоциклистка говорила, что поезда с Урала в Москву всегда на Ярославский вокзал прибывают», — вздохнула Алиса.
— За мной! – скомандовала бабушка.
И они закондыбали. Вещи – в камеру хранения. Где переночевать? Бабушка забила места в комнате матери и ребёнка. Потом взяли такси и направились по адресу, что на бабушкиной бумажке нацарапанные, прямиком в модельное агентство.

ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО «ПОРТФОЛИО»

— Вам кого? – удивлённо спросила молоденькая секретарша с ногтями «до Нью-Йорка».
— Вот, — бабушка протянула пропуск.
Пропуск бабушке Гизеле с Алисой выписали в бизнес-центре, причём сначала ничего им выписывать не хотели, так как не было предварительной договорённости с модельным агентством, и охранники сначала объясняли, а потом откровенно ругались, говоря, что у охраны такое указание сверху – не пускать никого без предварительной договорённости. Но бабушка Гизела продемонстрировала использованные железнодорожные билеты (не выбросила предусмотрительно!), потом открыла кошелёк, где мелькнули скудные денежные купюры, затем ткнула на улицу -«Такси!»- подчеркнув тем самым, что денег на вторую поездку с предварительным согласованием может и не хватить. «Что, отправите старую женщину с юной девочкой ни с чем? На улицу?»
Охранники чертыхнулись, выписали пропуск и жестами объяснили, как пройти в офис модельного агентства.
— Только не заблудитесь! – крикнул охранник. – Бизнес-центр большой!
— Язык до Киева доведёт, — отрезала бабушка Гизела, и они с Алисой пошли.
— Вам кого? – изумилась секретарша.
«Ну, и ресницы! – изумилась Алиса. – А ногти, ногти!»
— Главного позовите! – приказала бабушка.
— Какого главного? – не унималась секретарша.
— Самого главного!
Бабушка Гизела была в ударе. Её не смутили любопытные насмешливые взгляды и напыщенный вид модной девицы. Она, Гизела, тоже кой-что повидала! Вам и не снилось, что она видала!!! (Пусть вам никогда не приснится, что она видала).
— Вы уборщицей устраиваться? – догадалась секретарша
— Нет! – рявкнула бабушка.
Она рассердилась вконец и стала возмущаться уже более конкретно.
— Не твоё дело, зачем я здесь! – несколько грубо залепила бабушка Гизела. – Мне нужен директор. Вот ему я скажу. Всё скажу.
Алиса жалась в это время в уголке. Офис был маленький и уютненький. А раскрашенная секретарша такая фееричная! Портреты красавиц кругом. И лампочки светящиеся в полу такие необычные. И она, Алиса из Сосновки, среди всего этого?.. Застрелиться – и не встать!
— Директора нет, — отчеканила секретарша.
— А кто есть?
— Я.
— Ты со мной, девочка, не шути! – пригрозила бабушка Гизела. – Мы издалека приехали. И нам не до шуток!
Тут секретарша допетрила, как говорится, что к чему.
— Так вы на кастинг? – вскинула брови она.
— Чего? – вскинула брови бабушка.
— Ну, на отбор, да? – и секретарша уставилась на Алису.
Алисе же хотелось сквозь землю провалиться. Каким взглядом окинула её секретарша, каким взглядом!
Нет, правильно, говорил папка, надо посмотреть Москву и домой! И Алиса дала дёру!
…
Секретарша нашла её плачущей в туалете.
— Девочка, — сказала секретарша, — пойдём, бабушка твоя ждёт, волнуется. Пойдём!
Алиса расплакалась ещё пуще! Она даже хотела всё свалить на бабушку, что она придумала такое смешное, и Алиса теперь – клоун для всех.
— Я же не знала, что ты на кастинг пришла! – улыбнулась секретарша.
По-доброму улыбнулась, по-хорошему. И Алиса вдруг прислонилась к её плечу и стала понемногу успокаиваться.
— Меня Карина зовут, — сказала секретарша.
— А меня Алиса.
— Я знаю, — ласково сказала секретарша. – Алиса в стране чудес!
Сказала и рассмеялась. Мол, все мы в сказку попали, и, «чтобы стоять на месте, нужно постоянно бежать».
— Пойдём! Сейчас в офисе никого нет, но скоро придёт эйч-менеджер, а потом директор. Пойдём.
Она взяла за руку плачущую девочку и повела обратно в офис модельного агентства.
В это время бабушка Гизела изучала папки, лежащие на столе секретарши. Она перелистывала страницы и недовольно хмыкала.
Это были портфолио моделей. Как полагается. Обязательно несколько фото: и во весь рост, и в купальнике, чтобы было воочию видно особенности фигуры, и в длинных платьях, и в коротких, и замысловатом костюме, и в простом. Чтобы знать заранее, какой образ девушке сподручнее создать? Какие у неё возможности?
— Чтоб вот этого не было! – категорично заявила бабушка и ткнула пальцем в фото девушки в купальнике. – Алиса, слышишь?
Секретарша вырвала папку у бабушки из рук.
— На моём столе без спроса ничего брать нельзя! – как можно вежливее объяснила она.
— Пардон, — сконфузилась бабушка.
— А вам вот это, — секретарша потрясла папкой, — сделать придётся. Если, конечно, хотите здесь работать! Модель – это фигура в первую очередь. Как отбирать будут для съёмок модель, если неизвестно, какая у неё фигура?
Бабушка Гизела со свистом вздохнула.
— Портфолио сделать обязательно! – тряхнула головой секретарша. – Директор у нас знаете, какая строгая? Упал – отжался. Но по-другому никак. У нас агентство одно из самых лучших в Москве. Здесь моделей заказывают для самой крутой рекламы!
— Как это заказывают моделей? – вскипела бабушка Гизела. – Они что, вещь? Девочки по вызову?
Ответ не замедлил себя ждать.
— Они – девочки по вызову! – отчеканила секретарша. – Только вызовы разные бывают. Главное, чтобы не для интимных услуг.
Гизела аж задохнулась, на что ей в лицо полетел смех.
— Да никто их в постели к богатым дядям не затаскивает! – отмахнулась секретарша. – Сами пищат, да лезут! Олигарха отхватить хотят. Потому что он для многих и есть счастливый билет.
Бабушка Гизела призадумалась. Алиса готовилась рвануть на выход.
— Надо портфолио! – приказала Карина. – Если хотите, чтобы работа была. Чтоб вызовы были.

…
Пока бабушка Гизела выспрашивала, как фотки для портфолио сделать, где сделать, да сколько всё это будет стоить, агентство стало постепенно наполняться людьми. Впорхнули длинноногие девицы, все из себя, разнокалиберные, высокие и низкие, но обязательно на немыслимых каблуках! Модели, по всей видимости. Все раскрашенные, как воины племени делаваров, грудь у всех из блузок-топиков- платьишек вперёд выпирает – смерть мужикам (право, ослепнуть можно!). Девицы размахивают папками с фотками и орут во всё горло разную ерунду. Гонору-то, гонору… О! Ещё один интересный экземпляр. Но это директор, сразу видно. Уверенность в кубе! Пронеслась в свой кабинет, как торпеда, оставив за собой шлейф заморских терпких ароматов. Девицы сразу вытянулись во фрунт, смолкли. По поведению понятно, с кем дело имеют – с власть имущей. Не просто управляющая. Это директор со связями! И агентство – её вотчина, и люди за ней стоят серьёзные, так что при случае прихлопнет неугодного одной левой и поминай, как звали. Крутая баба! А бабушка отметила: «Молодая! Тридцати нет, наверное». А Алиса подумала: «Вот это прикид! Суперзвезда!»
То, что директор была моделью, без труда угадывалось по её внешнему виду. Высокая, стройная, стильная. Чёрная узкая юбка до колен, чёрная водолазка, сверху летний белый пиджак с розовыми цветами, а туфли сплошь из белых кожаных ремешков и на тонких стальных каблуках-шпильках. Сумочка у директора узенькая беленькая с ремешком-цепочкой. Но что вещи? Шевелюра какая! Вот это волосы! Тоже белые, но какие-то неестественно белые, с отливом, вьющиеся, длинные, кокетливо ниспадающие до лопаток. Ухоженная с ног до головы. Огромные трапецевидные ногти-«френч», огромные чёрные ресницы, загнутые вверх, брови тоже чуть не в пол-лица («Вытатуированные!- догадалась Алиса. – Как у Людки-мотоциклистки!), нарисованные причудливые стрелки возле глаз ровные-ровные, прямо как на картинке, а губы пухлые, чувственные, тронутые перламутровой розовой помадой. Лицо не сказать, что с правильными чертами, и нос великоват, и глаза близко посажены, но смотреть на такое лицо приятно: кожа матовая, идеально чистая. Хоть сейчас фоткайте эту кралю и лепите её физиономию на обложку журнала, точно не прогадаете! Вызывающе яркая, броская. Такую один раз увидишь и запомнишь на всю жизнь. Журналы вмиг разлетятся!
Карина бабушке Гизеле:
— Сейчас подождите, я про вас… это…
Она не договорила и скрылась в кабинете директора. Через минуту великое начальство выплыло посмотреть на «матушку деревню».
— Портфолио! – вместо «здравствуйте» процедила директор. – А? Нет? Зачем пришли? Не морочьте мне голову!
Бац – и отворот-поворот. Даже рта никому не дала открыть. Бабушка Гизела, обычно находчивая, тут растерялась; не ожидала такого напора. Директор не женщина, а бронетранспортёр какой-то.
— До свидания! – бросила директор бабушке Гизеле.
— Влада Константиновна! – послышался интересный баритон.
— Да? – обернулась она и картинно изогнула бровь.
— Добрый день, Влада Константиновна, — извиняющимся голосом пробормотал стоящий неподалёку высокий парень.
— Дима, фотосессия прошла успешно, поздравляю! – сказала директор парню и протянула ему руку.
Он, улыбаясь, аккуратно пожал крупную кисть её руки, с тонкой блестящей цепочкой на запястье, и, показывая на Алису, заметил:
— У них есть портфолио. Я занят был, фотки не успел распечатать. Виноват!
Бабушка Гизела непонимающе заморгала, полагая, что парень их с кем-то перепутал. Она хотела даже вмешаться, но парень перехватил инициативу.
— Я подготовлю! Влада Константиновна!!! Послезавтра. Идёт? – опять улыбнулся парень.
Директор поджала губы:
— Сальников, надеюсь на тебя. Но в двух словах, фотосессия удачная? – и тут она понизила голос, подчёркивая всю деликатность ситуации (хотя какая там деликатность).
— Вам понравится! – уверенно отрапортовал парень. – Или вы не сомневаетесь во мне как в фотографе?
Дмитрию Сальникову было двадцать два года. Он был хорош собой. Хрестоматийно: высок, строен, голубоглаз. И талантлив. Невероятно! Дар фотохудожника открылся у него только в институте, но уже к последнему курсу он зарекомендовал себя чуть ли не как метр. Настолько солидный уровень мастерства демонстрировал в своих работах! И с некоторых пор директор модельного агентства Влада Константиновна Петрова не только считалась с его мнением, но и опиралась на него. (И – между нами, девочками, говоря – была тайно в него влюблена).
И сейчас раз Сальников говорил, что фотосессия стоящая, значит, так оно и есть.
— Ну, смотри! – кивнула директор. – Только из-за этого не завали другой проект.
Она чуть презрительно показала глазами в сторону забитой-запуганной дурнушки в углу и скрылась в своём кабинете. И, как только хлопнула дверь, к Алисе подбежала Карина.
— Видишь, всё хорошо! – зашептала она.
Карине было невыносимо жаль эту девочку, которая совсем не вписывалась в московскую жизнь, с её бескомпромиссной конкуренцией и жестокостью. Не тянешь? Никто возиться с тобой никто не будет, за дверью тысяча и один претендент. Ленишься пораньше встать, чтобы подготовиться к съёмкам? Гудбай! Ходишь немытый-нечёсаный, типа, уставший? Гудбай! Нажираешься по-свински? Гудбай? Жалуешься на грубое обращение? Гудбай! Плачешь, что не взяли на съёмки? Гудбай! (Или плачь, чтоб никто не видел). Хочешь к маме с папой? Гудбай! (Мы все к маме хотим, но никто не должен об этом знать).
— Мы посмотрим Москву, и домой, — прошептала Алиса.
— Конечно, — погладил её по плечу Карина.
Тут же обернулась и счастливо заулыбалась высокому парню.
— А теперь познакомьтесь! – торжественно сказала она. – Это наш фотограф. Один из лучших!
— Из самый лучших! – шутливо поправил парень.
— Дмитрий Сальников! – выкрикнула Карина. – Прошу любить и жаловать.
Девицы-модели заохали и театрально зааплодировали.
— У-у-у! Димон, да ты у нас звездишь!
Димон столь же театрально раскланялся.
Он давно пришёл. То зайдёт в офис, то выйдет. Постоит-посмотрит и упрётся в курительную комнату.
Увидев длинную и донельзя худую старушку в смешной шляпке, он не особо удивился, так как ему, фотографу со стажем, и не такое приходилось лицезреть. Сначала он принял её за актрису, которая подыгрывает модели в постановочных съёмках. Но, услышав её расспросы относительно портфолио, понял, что это чья-то маман. Огляделся и понял чья. Что за причуды? Бедная девочка.
Девицы-модели сновали туда-сюда, косились на девчонку и отпускали в её адрес весьма нелицеприятные отзывы. Димон перевёл глаза на ресепшн. Карина смотрела на него в упор и знаками показывала, чтобы он вмешался. И он вмешался.
Но это был лишь толчок. Он давно уже собирался подойти к ним, к этим двоим, странным и смешным. Так больно ему стало за этих несуразных худышек! Особенно за девочку. Над ней смеются, а она стоит и молча слушает, опустив глаза. А маман её рассматривает папки и сыплет вопросами относительно съёмок. А ведь у них нет ни одного шанса! Девчонка стеснительная, угловатая. Нет, не её эта стезя, не её.
Но когда из кабинета вышла могущественная Влада, способная кого хочешь в бараний рог свернуть, да старушке так словом заехала, как по мордам надавала, у него, отъявленного лавеласа и местного признанного плейбоя, ёкнуло сердце: нельзя так, нельзя. На девчонке вон лица нет!
Он всего насмотрелся, в свои двадцать два года воочию видел, как девчонки в звёзды пробиваются: ревут, шантажируют фотографов, топят друг друга, голодают, вены себе режут – всё головы вытерпеть, лишь бы скакнуть на самый верх, где слава и большие деньги! Мужиков богатых кадрят, и проституцией занимаются, прикрывая свою продажность фантазиями про любовь и про свою собственную неповторимость.
Но то, что Сальников видел сейчас… Это не попадало ни под одну категорию. Ребёнок среди шалав стоит и умирает от стыда и унижения, а каждая из красоток старается ещё сильнее ногой подпнуть. (Но девки тоже все юные, чуть за двадцать, ещё не вышли из сопливого возраста). А маман «ребёнкина», словно ничего не видит и не понимает, никак в тему въехать не может. Какую-то газетную вырезку достала и тычет ею под нос девицам. Фото. В газете! Достижение, что ни говори. А девки как давай ржать! Изгаляться ещё давай под аплодисменты: «Прэлестно! Прэлестно!» И когда на ковёр вышла сама живая беда, огнедышащая, страшная, опасная, но способная в один миг обернуться победой, этакая Клопатра, у которой в руках скрижали, где уже написано «Казнить нельзя помиловать» и дело только за малым – за судьбоносной запятой, Сальников вмешался. Будь, что будет! Он просто не хотел, чтобы старенькой маман с ребёнком было больно и она плакали.
— Тебя как зовут? – спросил он ребёнка.
— Алиса, — тихо промямлила она. – Зингер.
— А маму твою?
— Это не мама. Это бабушка моя. Гизела Кляйн!
Сальников присвистнул.
— Проснулся я однажды, а в городе немцы! – развёл он руками.
— Димон! – прикрикнула на него Карина. – Не будь националистом.
— Я? – изумился Димон. – Что вы! Мне всегда была по душе немецкая аккуратность. Я русский в тысячном поколении, и у меня врождённая бесшабашность. Так что мне очень даже по нутру пунктуальные и рациональные.
— А что такое рациональные? – доверчиво спросила Алиса.
— Это такие интересные, красивые и очень умные! – серьёзно ответил Димон.
— А-а-а! – откликнулась Алиса.
Карина опять цыкнула на Димона. На что он отреагировал со свойственным ему чёрным юмором.
— Штирлиц залез на телеграфный столб. И, чтоб не привлекать внимание прохожих, развернул газету.
Тут Бабушка Гизела подошла к Димону и засветила ему кулаком по лбу.
— Чтобы думал, что говоришь!
Карина тоже пустила в ход кулаки и от души стукнула по столу на ресепшн:
— Так его, хулигана!
Димон дурашливо потёр лоб.
— А вы мне нравитесь, фрау! – восхищённо воскликнул он. — Люблю смелых и решительных.
Гизела встала руки в боки и с вызовом выдала:
— Штирлиц шёл по Берлину и увидел надпись на стене: «Штирлиц – дурак». Тогда он понял, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Димон, закрыв лицо руками, захохотал. Алиса тоже засмеялась. И первый её московский день стал сиять тем особым московским счастьем, когда ничего не получается, но понимаешь, что всё хорошо, и потом будет всё хорошо, и отчаянно хочется жить!

ПЕРВЫЕ СЪЁМКИ В ПРИТОНЕ

Переночевали бабушка с Алисой на вокзале в комнате матери и ребёнка с почасовой оплатой, а на следующий день, с утреца, отправились делать портфолио. Алисе очень понравилось само слово, важное, заковыристое. Бабушке тоже понравилось, и она повторяла его при каждом удобном случае.
На этот раз обошлись без дорогостоящего такси. Димон подробно на бумажке написал им, как добраться до студии.
Он мог бы, конечно, договориться с Владой, чтобы та разрешила использовать студию в самом агентстве, где были великолепные осветительные приборы и реквизит. Но тогда обман раскроется – нет никакого портфолио! И не было. Соврали. М-да, тогда самолюбивая Влада точно сотрёт этих двоих в порошок. Димон не витал в облаках, понимая, что из себя представляет могущественная директорша. Заведётся с полоборота: «Кто мне помогал, когда я в Москву приехала?» Или. «Одним всё – другим ничего?» Или. «У нас не детский сад, а лучшее модельное агентство в Москве!» Ну, насчёт последнего можно поспорить, но то, что Влада из принципа начнёт гнобить этих провинциалов и загубит все их начинания на корню, сомневаться не приходилось.
Димон понимал, что нет шансов у этой стеснительной и угловатой провинциалки сделать даже плохонькую карьеру в такой пробивном бизнесе. Но они приехали издалека, и денег у них в обрез, в общем, как отправишь обратно? Сначала всё же надо дать попробовать.
Димон решил сделать фотки Алисы в маленькой профессиональной студии друга отца, организованной в старом доме сталинской постройки, с толстыми стенами и высокими потолками. Развернуться было где. Этот друг часто оставлял Димону ключи, и тот всегда при случае мог воспользоваться апартаментами. Главное условие, которое ему выдвигали, не безобразничать. Что в это понятие вкладывалось, каждый понимал по-своему. Димон понимал так: чтобы соседи не жаловались. И они не жаловались! А он водил сюда и начинающих моделей, и раскрученных, клюнувших на его мужскую привлекательность. Работа здесь кипела. И портфолио делали, и много чего другого. Кстати, предприимчивый молодой человек и друзей водил, с которыми зажигал по полной (но чтоб всё в меру было! Чтоб соседи – ни-ни!). Поэтому сказать, что Димон безобразничал, было нельзя, несмотря на то, что его образ жизни был далёк от благопристойности. Любовницы приходили с разборками, нередко сталкиваясь друг с другом. Но соседи не жаловались! (Это были очень странные соседи).
И вот пробил час для бабушки Гизелы и Алисы посетить это священное место.
Димон ждал их у метро. Бабушку Гизелу легко заприметить в уникальном головном уборе со зверушкой на тулье и пальто в такую летнюю теплынь.
— Миллениум пробил! – наставлял Димон бабушку. – Пора приобретать сотовые телефоны. В Москве у всех детей уже есть! Хотя бы один нужен для связи.
— Потом, — отрезала бабушка.
Они пришли в студию. Бабушка сняла пальто и шляпку и уселась в кресло. Она осмотрелась. Прожекторы, белый экран на стене внушали ей некоторое доверие. Итак, они пришли именно туда, где фотографы фотографируют. Не в притон пришли. Миновало их это страшное и ужасное.
— Работайте! – приказала бабушка. – Делайте как его… это самое…
— Портфолио, — подсказала Алиса.
— Его! – подтвердила бабушка.
Она смотрела на Димона и Алису, как удав, и они оба сжались. Расслабиться невозможно ни на минуту рядом с таким жандармом. Какое тут творчество? Какой артистизм?
Не даёт вредная бабка нормально работать, хоть ты тресни!
Димон размышлял: «А в купальнике, как девчонку снимать? Эта фрау с дерьмом съест!» И он решил услать её куда подальше.
Написал подробно на бумажке, как проехать к магазину канцтоваров и купить пачку белой дорогой бумаги «Снегурочка». Фотки –то, типа, на чём печатать?
— Вот деньги! – поспешно сказал Димон.
— И на проезд? – подозрительно спросила бабушка.
Он подобострастно кивнул. Бери, только сваливай побыстрее.
— Я щас, быстро! Алиса, не скучай и ничего не бойся! – сказала бабушка и направилась к выходу.
— Давайте, фрау, шнеле, шнеле, — бормотал Димон.
Как только дверь захлопнулась, Димон повернулся к Алисе, да как заорёт:
— Раздевайся!!! Не буду больше с тобой возиться. Или делай, как надо, или проваливайте обратно в свою деревню.
Если бы он стал с ней деликатничать, она бы мялась и мялась, потом, наконец, призналась бы, что нет у неё купальника, как-то не подумала. А сейчас разделась до трусов и лифчика и стремглав бегом к экрану. Так встать? Или вот так?
— Молодец! – приговаривал Димон. – Стесняться меня не надо, я как врач-гинеколог, чем смогу – помогу.
Трусы и бюстгалтер у Алисы были недешёвые, фирменные. С мамой вместе выбирали. Не стыдно раздеться теперь. Но Димон, как человек искушённый, сразу отметил: «Дешёвка! Китайское барахло!» Но вместе с тем отметил также, что фигура у девчонки, что надо. Сложена как! Чёткая линия талии, бёдер, длинная шея. Смугловатая от природы (вот вам и арийка!). Это плюс! Фотошопить не надо, чтобы добиваться матовости кожи на снимках. В диетах не нуждается, сразу видно, не склонна к полноте. Без одежды, надо сказать, она куда привлекательнее. Ни жиринки! Но бугрится, где надо. Грудь есть. И вырастет ещё, малышка в росте. Хотя какая же она малышка? За метр семьдесят у неё рост. Примерно, так.
— Ты какого роста? – спросил Димон, настраивая аппаратуру.
— Метр семьдесят три.
— Нормально. На подиумную модель ты, конечно, не потянешь. Только в исключительных случаях! А для бельевой и фотомодели тебе просто цены нет! – заверил её Димон.
Он был прав. И честен был как никогда. Физические данные Алисы были превосходные. Ноги неидеальные. (Но они часто у моделей не очень). Подростковая костлявость есть, конечно. (Однако с возрастом она пройдёт, а это может случиться уже через год-два). Хорошо сложена. Аристократично! Очень пропорциональная. Руки какие длинные. Но не в ущерб! Красивые руки. А бедра? Тоже длинные, узкие, изящные. Фигуристая немка. Красотка!
— Сюда встань! – приказал Димон.
Алиса встала, а он защёлкал фотоаппаратом.
— Теперь вот так повернись!
Алиса повернулась.
— Нагнись! Ну, как будто ты кота увидела. Коты в твоей деревне водятся? – принялся ворчать Димон.
— Ага, — улыбнулась Алиса. – Так у нас целых три живут. Как квартиранты, домой придут, поедят и уходят. Гулёны.
— Да? – промычал Димон и вновь защёлкал фотоаппаратом.
— Ага. Они здоровые, как телята. На парном молоке взрощенные. У нас, когда Марта жила…
— Марта — это кто? – уточнил Димон и стал искать лучший ракурс.
— Корова. Сейчас у нас коровы нет, коза только. А раньше была корова.
— Так, продолжай дальше.
— Так вот. Марту доить начинаешь, только скажешь: «Кис-кис!», коты, как вурдалаки, из разных сторон вылезают. Молока просят.
Алиса засмеялась, и Димон нащёлкал несколько кадров.
— Ну, ты делилась молоком с кошками своими? – ухмыльнулся Димон.
— А как же! У них в конюшне несколько мисок. У каждого своя! Не коты, а баре.
— Кто?
— Баре.
— Это кто такие? – забубнил Димон, просматривая снимки на фотоаппарате.
Алиса разошлась. Москвич! Фотограф, а не знает таких простых вещей. Она стала с жаром рассказывать ему про барыню и барина, и что когда их много… А Димон снимал и снимал. А Алиса не обращала на него уже никакого внимания.
— А лошадь как зовут? – неожиданно выдал Димон.
— Какую лошадь? – удивилась Алиса.
— Ну, у вас же конюшня есть. Значит и конь там должен быть.
У Алисы перехватило дыхание. Что за олух? Что за городской дурачок? Конюшня – это сарай для скотины. Просто так говорится «конюшня», а на самом деле…
Потом Димон замотал Алису в тюль, и вновь сделал снимки. Античная статуя получилась!
«Фигуристая девчонка! — убеждался Димон. – Порода гончья. Не располнеет и к тридцати годам.
Затем он нашёл дамский деловой костюм из дорогой жаккардовой ткани – кто-то из раскрученных оставил – и заставил Алису его надеть. Надо же, подошёл идеально! «Модельные параметры у этой деревенской. Хоть невысокая, а потянет на подиумную, как пить дать, потянет!» — подумал Димон и вновь нащёлкал снимков.
Потом стук в дверь.
— Бабушка!
Это действительно была она. Купила и бумагу «Снегурочку», и чебуреков (каждому по чебуреку). А чай в пакетиках с сахаром она достала из своей необъятной сумки.
— Заварим! – сказала бабушка и пошла на кухню.
А Алиса с Димоном сразу принялись есть жареное тесто с мясом. О, счастье какое, у каждого персональный чебурек.
Димон по-своему прокомментировал угощение:
— Штирлиц, почему вы пьёте и не закусываете? «Мы, немцы, народ скупой!»
Алиса быстро нашлась:
— Мы не жадные. Мы домовитые.
На что Димон, запихнув в рот остатки чебурека, зааплодировал.
А в это время…
Дверь студии вдруг открылась, и на пороге появился её непосредственный владелец. Друг отца. Он внимательно окинул апартаменты, глянул на Алису в её цветастых юбке-блузке, перевёл взгляд на парня, молодого, обаятельного развратника.
— Дмитрий! – скорбно произнёс друг отца. – Я прошу тебя освободить помещение и вернуть ключи.
Димон молчал. Он всё понял. Соседи оказались нормальные, совсем не странные.
Воцарилось молчание.
— Кто это? – указал он на Алису. – Ты что, педофил? Ты бы ещё из детского сада кого привёл.
И тут друг отца стал говорить очень правильные вещи, и Димон был готов подписаться под каждым словом, настолько всё правильно было! Нельзя пить, курить, женщин менять, как перчатки (разные болезни могут быть от такой-то беспорядочной жизни), и песни петь по ночам нельзя, мешая спать некоторым особо чувствительным субъектам, и драться нехорошо, и девушек стравливать между собой никуда не годиться (плохо, когда девушки дерутся), а девочек несовершеннолетних растлевать просто запрещается категорически! И если все перечисленные «архетипы» (он так и сказал!) имеют место быть в данном помещении, то это – притон.
— Какой такой притон?
Это бабушка Гизела, как черепаха, выползла из-за кухонного шкафа и оказалась в эпицентре событий, окрашенными пришедшим дядей в весьма трагические тона. Она внимательно слушала этого господина и не понимала. Он, кстати, тоже не понимал.
— А вы кто такая? – вылупился на неё друг отца.
— Я бабушка вот этой девочки. Мы фотографируем… фотографии… Портфолио! Спасибо молодому человеку, что согласился нам помочь. Бесплатно! Я не могу заплатить. У меня денег только на проезд и на комнату матери и ребёнка на вокзале. А там знаете, как дорого? По часам оплата! А у меня знаете, какая пенсия? Лучше вам не знать. Какой же здесь притон? Как вам не стыдно!
Друга отца проняло. Это соседи, всё из зависти наговаривают, чужому успеху завидуют. Он ещё несколько минут потренькал с Гизелой о том, о сём, посочувствовал, что им с внучкой жить негде («На вокзале! Боже мой, на вокзале живут!») и дал один адресок. Хорошая квартирка. Это один его знакомый сдаёт. Отдельной комнаты у них с внучкой, конечно, не будет, но зато у каждой койко-место. И за не очень дорого! И внучку к осени на учёбу определим. Не в вечернюю школу, а на вечернее обучение. В ближайшую школу. Пусть аттестат получает. Мали что потом? Карьера модели такая ненадёжная!
А у Димона друг отца даже прощения попросил. Димон простил. Димон добрый.

БУДНИЧНЫЕ РАЗОЧАРОВАНИЯ

Бабушка Гизела с Алисой тем же вечером переехали жить в Кунцево, в трёхкомнатную квартиру, густо заселённую представителями самых разных национальностей. Кровати там стояли двухъярусные. Но уральские немцы не унывали, и не такие неудобства сваливались на их головы, и не такое приходилось терпеть. Всё просто. Бабушка на первом этаже, Алиса – на втором. Помыться есть где. Чай согреть есть где. До метро от дома можно на автобусе, а можно пешком, только дольше идти нужно. Зато сэкономишь. И несколько школ в округе. В общем, живи – не тужи!
Кстати, портфолио Алисино и фототесты в других агентства тоже одобрили. Но это уже по блату. (Блат появился! Красота!) Димон разостлал. Как видели, кто портфолио делал, так смиряли свой нрав. Это была своего рода протекция, гарантия качества, надёжность девушки-модели. (Димон далеко не с каждой соглашался работать). И Алису стали приглашать! Как всегда, сначала кастинг, где заказчик выбирает для рекламы несколько девушек из предложенных агентством, а потом уже непосредственно съёмки. Алиса в основном работала как промо-модель и стендистка, то есть могла рекламировать товар на промышленных и парфюмерных выставках. Но её отбирали и для съёмок каталогов одежды. Оплата была почасовая, и деньги выплачивали не сразу, а только после того, как заказчик переведёт крупную сумму на счёт агентства. Гонорары моделям на руки выдавали позднее. Но ведь выдавали же! Всё по договору, где были прописаны обязательства обеих сторон: модели и агентства.
В связи с тем, что Алисе не исполнилось ещё восемнадцати, все договоры за неё подписывала бабушка. Получалось у неё это чуть театрально. Секретарям на ресепшн наблюдать за ней было интересно. Так забавно выходило. Бабушка Гизела сперва долго хмурилась, пыхтела, усиленно делала вид, что внимательно изучает документ, то снимала, то надевала очки, по нескольку раз переворачивала предложенные бумаги и, только изрядно измусолив их, выводила свою подпись дрожащей старческой рукой. Она пребывала в уверенности, что таким образом запугивает хитрое руководство, которое, как и другие, всегда норовит обмануть и обокрасть подчинённых. В глубине души она понимала, что Алиса никому здесь не конкурент и обводить пальцем её, в принципе, незачем, и даже если произойдёт непоправимое, ничего они сделать не смогут – силы неравные изначально. Но всё равно, для острастки, она вразумляла таким образом вышестоящих, которые решают судьбы молодых и красивых барышень.
Алиса имела возможность работать не только в «материнском» агентстве у Влады Константиновны Петровой, но и в других. На фрилансе! Алиса не считалась перспективной, серьёзный контракт с ней не подписывали, зарубежным партнёрам её не предлагали, поэтому даже поощряли её левые подработки, видя в этом разумный выход в создавшейся ситуации.
Так и бабушка Гизела с Алисой и протянули почти три года.
…
Влада Константиновна всех уверяла, что бабка с внучкой скоро дёру дадут. «Взашей их, взашей! Обратно на Урал!» Каждый день обещала, что сегодня свершится, наконец, то, что должно свершиться, и клоуны покинут Москву. А они приходили. Вдвоём. Но порой, когда бабушке не здоровилось, Алиса приходила одна. Но чаще вдвоём. Бабушка всегда была с термосом и бутербродами.
И Влада Константиновна сдалась! Не оправдались её прогнозы. Чего-то она в этой жизни не понимает. Данных у девчонки нет, успеха нет и даже не предвидится, все Алису задвигают куда-подальше, меркнет она на фоне красивых и раскованных. И докажи это вредной бабке! Попробовали бы себя эти провинциалы в другой сфере! Попытали бы счастья. Нет ведь, пищат и лезут! Всё бабка зловредная. Упрямая донельзя. И внучка в неё же.
А потом Влада Константиновна догадалась. Её осенило! Клоуны здесь, чтоб ей скучно не было.
И Влада Константиновна успокоилась. Нашла-таки объяснение человеческой глупости.

БОНЖУР, АМЕРИКА!

А потом замухрышку Зингер позвали за океан. «Пошли, дорогая! Нью-Йорк тебя спит и видит!» Некоторым было не до смеха. Почему её, почему не меня?
Влада Константиновна была женщина неглупая и вмиг смекнула, что без Димки Сальникова тут не обошлось. И была права.
Это он придумал новый образ. Целую галерею образов. Где детский наивный взгляд Алисы был как никогда уместен. Где её скованность будоражила бы, а исключительная внутренняя чистота привлекала.
Одежду подобрали всем миром. (Димон организовал!) У кого что осталось в запасе. Смотрели у знакомых и у знакомых знакомых. Каждая деталь продумывалась.
Димон и сам не мог сказать, чего это ему приспичило нянчиться с девчонкой, которая никак не может подрасти. Она как второгодница, каждый год одно и то же.
Алиса его то утомляла, то раздражала. Ещё больше Димона раздражала Алисина бабуленция, влезающая во всё и вся. Именно она не дала Алисе полностью раскрыться! Не разрешила сниматься в рекламе нижнего белья. «Аморально!» Но бельё-то женщины носят? Они должны видеть, что носят. Это реклама, просто реклама. Что здесь аморального? И не каждая модель подходит для таких съёмок. Алиса – счастливое исключение. Её хоть в фас, хоть в профиль снимай, хоть в одежде, хоть без одежды. Нигде никаких отложений. И линии тела безупречные! Она много красивее выглядит в одном белье, нежели в бесформенных юбках и глупых мужских джинсах.
Алиса – великолепная «бельевая» модель. А бабушка её – в позу! Ну, и развернули эту парочку пинком под зад. Алиса стала сниматься для самых никчёмных роликов. И всё из-за своей старомодной бабки!
Но однажды он увидел бабушку Гизелу с каким-то помутневшим отсутствующим взором и сразу понял, что дни её сочтены. И что ей, ох, как нелегко в Москве! Это для него, Димона, Москва родная. А для неё – чужбина. Но она здесь. Это в ей-то годы, когда нужно в родном дворе на травке валяться и на балалайке бряцать?
И он перестал на Гизелу сердиться.
Приезжал Алисин отец Михаил Петрович и хотел Алису домой увезти. Она было собралась, а потом неожиданно заупрямилась. Привыкла, видимо. Отец её тащит, а она упирается. Последнее решающее слово было за бабушкой Гизелой. И она вынесла свой вердикт: «Ещё пусть поработает! А вдруг?» А что вдруг?..
Но Алиса осталась. Аттестат с грехом пополам получила. (Все задачи за неё Димон решал, большой спец и в тригонометрии, в алгебре с физикой). Потом Алису продинамили на одни съёмки, потом на другие. Домой, что ли пора?
Тогда Димон и придумал «Алису в стране чудес». Можно ещё ряд заголовков подобрать, типа, «Дикая орхидея». Но Димон остановился на самом подходящем и не проиграл. Хотя подавляющее большинство понимало заголовок буквально.
Вот он мир, в разных его измерениях. Эскорт. Позорно или престижно? Обнажённая натура. Красивое тело или дешёвая порнуха? И далее по нарастающей. Желание или вожделение? Любовь или похоть? Чистая или инфантильная? Старая или мудрая?
Попробуй с ходу ответь-ка!
Короче. Фотосессия прошла на «ура». Димон был в ударе. Алиса, похоже, тоже. Ей было спокойно с Димоном, самым близким её другом. Поэтому и съёмки дались легко и даже весело. Хотя столько кадров нащёлкали – и не сосчитать. Димон потом придирчиво отбирал самые лучшие. И отправил потом. И на конкурсы разные. И в модельные агентства заграничные. В Америку – обязательно! Димон все свои работы туда отправлял в обязательном порядке. Возьмут – не возьмут неизвестно, а хоть одним глазом посмотрят, это точно. Пусть и лицезреют.
И вот победа! Хотя, положа руку на сердце, успехом её пока ещё не назовёшь; уж больно много проблем она с собой принесла.

2 ЧАСТЬ

НЬЮ-ЙОРК. УСПЕХ!

Сегодня у Алисы праздник. Юбилей! Хоть и хорохорится, а он всё равно есть, и гости всё равно придут. И самое главное она их ждёт! Ей есть что рассказать. Ей хочется рассказать обо всём… Обо всём, чего никогда не расскажешь ни по телефону, ни через социальные сети.
И у неё – успех. Настоящий! По сути, первый в жизни! Остальные победы были так, репетицией.
Когда позвали её за океан («Айда!»), она не верила, что из этого что-нибудь получится. Хотелось на самолете полетать и Нью-Йорк посмотреть. Думала, гляну хоть глазком и обратно!
Ведь как отговаривали её от контракта с американским модельным агентством! Этого ей не забыть никогда.
Что? Заморское предложение? Не может быть! Известие-бомба! Взрыв – и осколки в разные стороны. Как же, никого из признанных не взяли, а её… Стеснительную двоечницу, серую мышку-норушку официально пригласили в лоно избранных и даже пакет документов прислали. Но где ей потянуть такое потрясающее? Они, наверное, ошиблись. Неправильно имя написано. И фамилию тоже неправильно. Недоразумение, право! Деревенская Зингер и импозантный Нью-Йорк – две вещи несовместимые.
Чего Алиса только не выслушала! Через запятую: «Английский тебе не выучить!», «Тебя сдадут в бордель, это провокация!», «В Москве если что не так – купила билет, села на паровоз и уехала домой на Урал, а из Америки как? Ведь только самолётом. И билеты такие дорогие. Вот не выдержишь заморской жизни, а на билет денег нет, что тогда?»
Больше всех лютовала Влада, то бишь, Константиновна. Для неё контракт американский на имя «Зингер» был настоящим ударом ниже пояса! То, что она получит немалый процент от сделки – её агентство было «материнским» и процент за продвижение модели полагался приличный – уже не волновало. Мучило другое: за что, за что такие хлеба чухонке уральской? Она, Влада, сколько билась, сколько… В первом московском конкурсе красоты участвовала! Полжизни там оставила… Потом в модели попёрлась. Один кастинг сменял другой. Хваталась за всё: за фото в любых газетах и журналах, за рекламу, пусть даже самую паршивенькую. Снималась, снималась, снималась. С диет не слезала. По подиуму вышагивала (рост у неё метр семьдесят пять). Но мимо! Нет её в солистках; как была, так и пляшет в кордебалете. И так не один год уже. И проклятый эскорт её коснулся (это когда олигархов разных сопровождать надо). Первое время чин чинарём, но потом когда непристойное предложение сделали, согласилась, не ломаясь, вдруг что путнее перепадёт? Перепало! Агентство вот это плюс аборт. И теперь ей тридцать пять, не замужем, в содержанках живёт, и детей не предвидится даже в ближайшее время. А годы идут… Влада Константиновна от зингеровского контракта слегка тронулась головой. (Это все заметили). Она подняла все свои знакомства и договорилась, чтобы для некоей юной особы нашли место в глянцевых журналах, и в рекламе, что крутят на федеральных каналах. Перспектива! Всё у тебя, милая Зингер, будет здесь, в твоей стране. И не надо испытывать судьбу, ведь от добра добра не ищут. Там, за океаном, ждут тебя одиночество и страх, бессердечные продюсеры и завистливые соперницы. Никто тебе помогать не будет. (У картишек нет братишек!)
А Алиса неожиданно: «Я принимаю бой!»
Отец категорически – нет! Не в свои сани не садись. Бабушка Гизела не настаивала ни на чём, она неожиданно оставила право выбора за внучкой. Разве не права? Что так, что этак сделает, а всё равно пожалеет. Но падать – так с белого коня.
Димон молчал. Ему исполнилось двадцать пять, молочный возраст для мужчины, но он осознавал, что второй раз за океан не позовут. Поэтому… Вперёд. Однозначно. Но с кем девчонка поедет? Бабушка не может, это понятно. Димон мог бы смотаться, да никто в Нью-Йорк его даже пальцем не поманил; притом как он всё бросит в Москве, когда у него здесь всё схвачено?
Так что, дитё поедет в Америку одно? Вот уже точно будет «Алиса в стране чудес». Так и вышло.

НЬЮ-ЙОРК ТРИ ГОДА НАЗАД. КАК ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ

Сначала, вроде, ничего особенного. Прилетела, встретили, поселили. Нью-Йорк как Нью-Йорк, ничего особенного. Дома стоят, люди ходят.
Чудеса начались потом! И не на съёмках. А в лачугах.
Поселили сначала в нормальной квартирке, в пригороде, разумеется, там дешевле. Кухня, ванная, туалет. Комнаты две. В каждой живут по четыре барышни. (В Москве Алиса с бабушкой жили в комнате, где кроме них, жили ещё четверо, так что особо удивляться, увидев четырёхместку, ей не пришлось). Но в Москве за чистотой и порядком следила бабушка, а здесь никто ни за чем не следил, жили одним днём. Поэтому тараканы беспрепятственно плодились и размножались, а компаньонки куролесили. Потому как разные все. Одна из Хорватии. Другая из Польши. Третья из Дании. Алиса из России. Вот он, интернационал! Никто ни с кем не хотел считаться. Первая, Алехандра – редкая сволочь. Приезжает с показов часа в три ночи, входит в комнатёнку, беспардонно врубает свет и горланит по телефону, сколько душе заблагорассудится. Наглая, как бронетранспортёр. Что ей до того, что ещё три человека спят? Алехандра всем: «Чао-какао!»
Алиса хорватского не знала. Просто молча вставала с кровати и выключала свет. У неё, у Алисы, другой график, и ей следует высыпаться перед работой. (Модель обязана быть свежей и ухоженной!) Алехандру ничуть не волновал Алисин график. Она опять подходила к выключателю и, не переставая трындеть по телефону, вновь врубала свет.
Девчонки как могли, объясняли Алисе, что с Алехандрой не стоит связываться, что бесполезно, она родилась, чтобы всех гнобить. Укрощать такую бесстыжую – себе дороже. Терпи, другого выхода нет. И Алиса терпела до определённого момента. Этот момент настал, когда терпелка кончилась. И вот. Алехандра приходит ночью в очередной раз с показа, врубает свет, буднично орёт в телефон, тут Алиса поднимается с кровати, подходит к ней, сначала смотрит вдумчиво, потом резко хватает её за волосы и – хрясь! – со всего размаха о батарею. В Алехандре были все метр восемьдесят, если не больше, у неё были развитые плечи и грудь, и Алиса с её умопомрачительной худощавостью против неё выглядела чуть не цыплёнком. Да она такую одной левой! Но Алиса напала неожиданно, и внезапность сыграла решающую роль.
Алехандра поцеловалась с батареей основательно! Нос разбила, глаз подбила. Не сразу даже в себя пришла. Посидела с минуту, поморгала, чтобы искры из глаз перестали сыпаться. Но потом… Как встанет! В полный рост!!! Свирепая. (Соседки, датчанка с полькой, притихли, так как перед ними стояла разъярённая «тётя лошадь», с явным намерением «русскую детку затоптать»). А Алиса опять как прыгнет вперёд, да как врежет Алехандре со всего размаха. Та аж отлетела к стене! Снова поднимается, а Алиса её ногой в пах. Да с такой силой! Рухнула Алехандра.
Датчанка с полькой рты раскрыли: во русская даёт! Хулиганка, оказывается, забияка со стажем, а сначала даже и не подумаешь, ведь такой лялей прикидывалась, белой и пушистой.
Вот она, правда: не верь глазам своим.
На самом деле Алиса не отличалась кротким нравом, что бы там ни говорили. Стеснительная, скованная, угловатая. Да, это всё про неё. Но это в мире глянца ей неуютно. Что же касается отношений, особенно отношений с девчонками, то тут следует сделать паузу. Многих удивит столь существенное замечание, но — что делать — удивляйтесь. Такую драчунью как Алиса Зингер надо было ещё поискать! Дралась она с того момента, как научилась ходить. Дралась с гусями и козами, с мальчишками, когда подросла. Не боялась встречного удара, лягалась не хуже лошади. С сестрой Кирой дома они постоянно пластались, да как! До последней капли крови. Отец с матерью, бабушки разнимали их и разводили по разные стороны баррикад. Буря утихала, но ненадолго. Чуть расслабятся сердобольные родственнички, сёстры опять сцепились. Но это ещё что! Алиса и в школе дралась. В начальных классах учительница постоянно жаловалась её матери, что их тощенькая Алиса всех задирает и девчонок одну за другой лупит. И мамаши этих девчонок жаловались, прямо домой к ним приходили: «Примите меры!»
Уж ругали Алису, и наказывали. Ничего не помогало!
Укротить её пыл взялась Берта Тимофеевна. Она весьма убедительно провела с Алисой политинформацию на тему «Как постоять за себя, не пуская в ход кулаки», и с аргументами в пользу сепаратных переговоров трудно было не согласиться. Однако привычка – вторая натура, и Алиса продолжала следовать своей привычке.
Отец, тот не ругался, только качал головой, а однажды взял Алису за руку и, посмотрев в глаза, с укором сказал: «Да как ты можешь? Кулаками махать и ногтями царапаться? Ты же леди! Юная. Эх…» И впервые Алисе стало стыдно. Только после слов отца. И она стала сдерживать себя. И обиды стала проглатывать. И плакать чаще стала. А её на разные лады: «Немец-перец-колбаса». Обижалась, но терпела. (Разве леди плюются? Разве леди пинаются? Она – леди!) В общем, закусила удила.
И вот вновь привычка взяла над ней верх. Результаты этой привычки отразились на физиономии хорватской модели, которая сидела на полу, плакала, вытирая слёзы и сопли, и тревожно трогала правый заплывающий синяком глаз. Что же теперь будет? Работа, похоже, накрывается на неопределённый срок.
На шум заглянули соседки из другой комнаты (их тоже было четверо, все подиумные красотки). Заохали, запричитали. И ну, Алису склонять на разные лады! Тут переводчик не нужен, и так всё понятно. «Русская избила… Русская чуть не убила… Русская изуродовала…Русская притворялась хорошей, а на самом деле…»
Датчанка с полькой, как языки проглотили. Не заступились. Алехандру боялись. Она в этой съёмной квартире гайки закручивала.
Алисе на следующий день выдвигают ультиматум: «Съезжай».
Легко сказать. Она всего второй месяц здесь. Куда съедешь с пустым карманом?
Но – где наша не пропадала! – нашла лачужку. Там тоже не зажилось. Наркоманила одна, на игле сидела и подворовывала, разумеется. Пришлось опять искать другое жильё. И опять подешевле, а, значит, лачужку!
Сколько Алиса сменила их только за два года своего пребывания в Нью-Йорке!
И вот, наконец, квартира. Пусть съёмная. Но в высотке! С джакузи!!! Алисе двадцать, и она почти звезда (у неё же есть джакузи!). Кто не верил – тот проиграл!

НЬЮ-ЙОРК СЕЙЧАС

Алиса сбросила с себя халатик, побегала босиком по паркету. Здорово! Жаль бабушка Гизела не видит. Он умерла почти вскоре отъезда Алисы в Нью-Йорк. Отец не стал сразу сообщать, чтоб не ранить, но она почувствовала неладное. Сердце не обманешь. Ещё когда бумаги заморские в Москве ворошила, заметила, что бабушка стала какой-то отстранённей; она, как в себя впала. Бывало, лежит на кровати, на своём первом ярусе, и кому-то рукой машет. «Уходит», — подумала тогда Алиса и сразу отогнала от себя эту мысль. Пусть её любимая Гизела живёт вечно! «Любимая моя, — шептала в самолёте Алиса, — родная моя…» А когда ей сообщили обо всём – очень деликатно – Алиса выла по-волчьи, рыдала навзрыд, но потом тихо сказала себе: «Ей хорошо теперь. Всё сделала, можно и на покой». И добавила про себя: «Это мудрость? Значит, я старею». И решила больше не праздновать день рождения.
…В ванную! Нежиться под водой среди царственного мрамора.
Волосы Алиса мыла специальным шампунем, профессиональным, как теперь принято говорить. Волосы у неё были светло-каштановыми, мягкими, даже очень, но долго держали завивку. Оказавшись в модельном бизнесе, для Алисы самым обременительным оказалось следить за волосами. Лак, горячие щипцы, опять лак. Потом здесь прядь подкрасить, потом здесь.
«Скоро полысеешь», — воскликнула бабушка Гизела, увидев голову своей внучки после очередных съёмок.
Денег на дорогостоящие средства для волос у них, конечно, не было, но бабушка нашла выход: варила бальзамы из трав, готовила различные маски. И обязательно доставала настоящий творог и молоко без добавок. Кальций! «Волосы питаются по остаточному принципу, и питать их нужно изнутри!» — не уставала повторять бабушка. И у Алисы был полный рацион – все витамины, всё, что нужно! Она помогала бабушке по мере возможностей, как могла. Ездила за город , за МКАД, за натуральным коровьим молоком. Гизела опросила чуть ли не все соседние кунцевские дома, прежде, чем узнала адрес. В скитах монастырей есть свои коровники, и монахи продают натуральные молочные продукты в монастырских лавках! Дорого. Бабушка выделяла на «дорого» деньги и потом по графику кормила внучку молочком и творожком. По ложечке. Но регулярно. (Вот что такое настоящая немецкая аккуратность!)

ТРУДНАЯ ЖИЗНЬ МОДЕЛИ

Где в Нью-Йорке коровники искать? Придётся исходить из того, что есть. Тратиться на дорогостоящие средства и для кожи, и для волос. Ведь если за волосами не ухаживать – увидишь потом небо в алмазах!
Алиса решила не экономить на хороших шампунях и бальзамах и из своего скудного пайка выделяла на их приобретение приличную сумму. Она уже была матёрая и, прежде чем что-либо приобрести, согласовывала этот вопрос с врачом-трихологом. Оказывается в Нью-Йорке немало русских врачей. (Кстати, этому её бабушка научила).
Ничего так не напрягало и не изнуряло Алису в глянцевом мире, как необходимость держать себя в форме. Не имеешь права быть некрасивой. Подтянутость в высшем понимании этого слова! Раскрасили тебя стилисты «под хохлому», приди со съёмок и сними макияж по всем правилам: специальным молочком, специальным подобранным именно для твоей кожи тоником. Умываться осторожно надо, и за водой следить, чтобы не жёсткая была. А то встанешь однажды утром и себя в зеркале не узнаешь: тут зацвело, так отекло. Тогда всё, съёмки отменяют, выпала из обоймы модель. Возиться будут только с раскрученными девчонками; им можно и покапризничать, и права покачать; их снимки фотографы, конечно, фотошопят, но средненьким на это рассчитывать не стоит, с ними разговор короткий.
Очень, очень много денег уходит на обязательные тоники, кремы, лосьоны, на массажи, пилинги, спа-процедуры (очень дорогие!), на витамины. Отложить лишнюю копейку практически невозможно.
Пока красотки юные, всё скрадывает возраст. Поэтому в модели и набирают девочек чуть ли не с тринадцати лет и на пенсию выпроваживают чуть ли не с двадцати пяти. Век модели короче, чем у балерин. Хотя бывают исключения.
Выматывающий график работы Алису почти не беспокоил. То, что выбивало из колеи других, её ровным счётом не задевало.
Алиса могла просиживать часами на съёмках в ожидании своей очереди, её не отпугивали ни софиты в студии, способные поджарить кого угодно, ни пронизывающий ветер, если съёмки проходили на улице. Если подиумные показы коллекций эксклюзивной одежды в каком-нибудь ночном клубе и до четырёх утра – пусть! Утомляет? Ну, наверное. Люди же, не роботы. Но сказать, что Алисе было тяжело, язык не повернётся.
Всё познаётся в сравнении.
Алиса из собственного опыта знала, что гектар картошки окучить куда тяжелее. Не поленитесь, посмотрите ради интереса, какое это огромное поле в один гектар! Слабо выполоть или перекопать такое? То-то! А семья Зингер и копала, и полола, и окучивала. Всем скопом выдвигались и лопатами и мотыгами махали. Весной трактор вспашет – за ним обязательно с лопатой идти нужно, чтобы глыбы земляные разбивать. Земля должна быть, как пух! Иначе про добрый урожай забудьте! Мелочь осенью с поля соберёте. Проку от неё немного. А надо дотянуть своими силами до следующей весны! Если у Зингер полон двор скотины, то чем её кормить? Покупать комбикорм? В копеечку влетит. Тогда поросята золотыми выйдут, дешевле мясо будет на рынке купить.
«Своя» еда для скотины нужна. А значит, картошка своя требуется. И скотине, и себе и на семена на будущий год оставить нужно.
На Урале плантации картофеля – норма. В сёлах и небольших городках у каждой семьи есть по участку картофеля. В конце мая и спрашивать не надо, куда с лопатой пошли, картошку сажать. Но это ещё что! Картофельные поля требуют всё-таки периодичный уход.
А корова? От неё не отойти. Зимой ещё ничего, она в конюшне, её можно выдоить и в шесть, и в семь утра. А летом? Корову в стадо выгонять надо. А сначала нужно выдоить! Значит, подъём в пять утра. А после дойки руки как выламывает – жуть. Вот это усталость, так усталость. (Когда двух коров держали, одну мать доила, другую рядом – Алиса. Мать быстрее справлялась и всегда дочке помогала, а Алиса дивилась: откуда силы берутся, не двужильная же мамка у неё?) Молоко бидонами на продажу. Зато два мотоцикла в доме, трактор, легковая «Мазда». Не Рокфеллеры, но достаток есть. И даётся он, ох, как нелегко. Зингер не фермеры. (Какие фермеры в России?) Отец – механизатор, мать – бухгалтер. Все сельскохозяйственные работы идут как придаток, в послерабочее время. Полностью заняться фермерством родители ни за что не решились бы, трезво оценивая экономическую нестабильность в стране и бесконечные политические потрясения. Разве забудешь, как обворовывали картофельные поля в девяностые, когда в стране было почти полностью парализовано производство? Только посадят – ночью посаженную картошку выкопают. Сторожить пытались. И однажды воры соседа зингеровского застрелили из охотничьего ружья, когда тот пытался защитить свой огород. Никого не нашли, разумеется. Потом бабушки Берта с Гизелой поставили ультиматум: жизнь дороже, а что будет, то будет. Поэтому просто терпели грабежи. А куда денешься? И овощные ямы у них чистили: варенье и соленье в банках уносили; собаку отравят и лезут преспокойно; и кур воровали – двадцать штук за раз унесли! Зингер мирились. Довольствовались тем, что оставляли. Не только физически, психологически очень тяжело было.
Поэтому когда знающие люди – опытные модели – принялись Алису стращать обратной стороной глянца в модельной свистопляске, ей сначала слушать было удивительно, а потом смешно. Не знали, они тяжёлой работы, однозначно не знали.
Про дядей, которые подкатывают к красивым полуголым девицам, что говорить? Было бы странно, если б они не подкатывали. Бабушка Гизела, не стесняясь выражениях, комментировала: «Сучка не захочет, кобель не вскочит». «Соблазнили! Боже мой! Бедненькая-несчастненькая! — ворчала она, будучи уверенной, что именно воспитание полностью определяет характер человека. – Это что за девочка такая, дядька пальцем поманил, она и побежала сразу? Мама не учила в детстве говорить: «Нет!»
Ещё в поезде, когда только ехали в Москву, Гизела в красках показывала, как следует давать отпор парню, который пристаёт: ногой ему вот сюда (у них эти места у всех слабые)! А если разозлился, да с кулаками на тебя полезет, сразу ори: «Милиция!»
Но никто никогда к Алисе не подкатывал. Она постоянно оказывалась в окружении ярких, обворожительных девушек, на фоне которых неизбежно меркла. Мужчин не прельщала её детская угловатость. И в этом не было ничего страшного. Неприятно было, что её клевали приятельницы. Издевались буквально! «Алиса, ты голого мужика хоть раз видела? Как увидишь, так и в обморок сразу хлопнешься!» — ржали они. Алиса краснела. А они за своё: «Знаешь, что у них есть вот здесь?» И давай показывать. Алиса убегала в туалет и плакала там. Но никого её слёзы особо не трогали. Её продолжали тиранить при каждом удобном случае. «Сегодня в ночном клубе показ. Но ты не бойся, тебя «не снимут». Разве ты на что-то способна в постели? С тобой неинтересно», — и добавляли разные непристойности.
А когда бывали распродажи, то есть девчонки-модели могли купить брендовые вещи и элитную косметику за полцены, а то и вовсе за бесценок, Алису, осыпая насмешками, грубо отталкивали: «Это тебе не надо. Бабке своей ты и так понравишься!» Алиса глаза в пол и шаг назад. Она всегда ощущала себя человеком второго сорта, несовременной, непривлекательной, которая не вписывается в «это».

ПРО «ЭТО»

Про свою несексапильность Алиса как-то не удержалась и рассказала бабушке, на что та отреагировала весьма спокойно: «Сколько тебе? Ты ребёнок ещё!» И тут бабушка стала поимённо перечислять Алисин коллег-приятельниц, с которыми она частенько выезжала на съёмки.
Итак. Марина. Сексуальна-а-а-я! Слов нет! Да, мужчины вокруг неё ужами вьются. Замужем? Нет. Помолвлена? (Бабушка всегда говорила по старинке). Звезда? Увы. А ей двадцать четыре.
Алиса заикнулась про Маринин гражданский брак, на что бабушка лишь ухмыльнулась. Брак бывает официальным! Гражданский – это сожительство, не «приколотое» к документу законом. А почему? Вот где собака зарыта. Любви нет! Раз сомневаются друг в друге. Раз не доверяют друг другу. Бабушка понизила голос: «И не первое у неё такое сожительство. Замужем не была, а уже мужиков столько перепробовала. Серьёзный да ответственный разве захочет с такой семью создать?»
Потом бабушка по пальцам пересчитала других Алисиных обидчиц (Гизела знала гораздо больше, чем ей внучка рассказывала): Луиза – потаскушка со стажем, Наталья – «пьёт, курит, дома не ночует» уже в гинекологии побывала, и понятно зачем, Настя – содержанка (богатый у неё покровитель, но женой её не видит, не ко двору пришлась), Василиса – «оторви да брось!» (всем хамкам хамка, как рот откроет – парни разбегутся).
Алиса робко возразила, что не разбегаются парни, что за Василисой ухаживают, да ещё как, парни даже дерутся из-за неё. Бабушка категорично: «Нормальные разбегутся!!! А про ненормальных я и слышать ничего не хочу!»
Интересно, что бабушка Гизела ходила с Алисой в ночной клуб. И не раз. Впечатлений принесла с собой ворох! Громкая музыка, конечно, ей мешала, но её стоило потерпеть, чтобы увидеть, как изменился мир.
Когда они пришли домой – кстати, под утро – бабуля в кухне стала в лицах показывать, как кто танцует и как кто одет. Алиса под стол от смеха лезла. «А волосы у него вот так! — восклицала бабушка. – И здесь у него вот так! И то к одной липнет, то к другой. Денег, говоришь, у него куры не клюют? Да мне его денег даром не нать! Да я с таким на один гектар не сяду! Это не мужик, это полубаба-полупривидение. Тощий, как глиста! А Луиза твоя перед ним, так и стелется, так и стелется. Ну, вкус у дивчины!» Алиса смеялась и возражала: «Да она не перед ним, перед деньгами его стелется. Богатой стать хочет». Бабушка опять: «Так на кой она ему сдалась такая? Неужто он дурак полный и не понимает, что не любят его?» Алиса, подумав, заверяла: «Понимает! Он не дурак. Ему просто любовь не нужна. Ему нужно соглашение. Чтобы женщина сумела достойно представлять его в обществе. Презентабельная была». Бабушка, нахмурившись, пеняла: «А дети?» Алиса тут же парировала: «И детей чтоб родила!» А бабуля торжествующе: «А детей от потаскушки ни один нормальный мужик не захочет!»
Трудно было не согласиться. Но Алиса возражала: «Луиза не считает себя потаскушкой. И никто её такой не считает». Бабушка вздохнула: «Считай – не считай, а много мужиков сменила – кто ты после этого?»
Они тогда утречком завалились спать, их ночной труд подошёл к концу; тётки на работу попёрли. А днём, едва глаза протёрли, опять за разговоры. Алиса хотела поговорить. Расспросить. И бабушке Гизеле тоже хотелось коснуться темы, запретной, но оттого ещё более желанной.
— Деда я уважала. Всегда, — говорила бабушка. – Уважение – это тоже любовь. Она просто немного другая. Но она нужна, и часто отношения строятся на уважении. Однако есть нечто другое. И я вспоминаю это другое. И мне оно столько силы даёт! Только одна мысль о человеке! Мне в юности понравился один такой, за которым можно идти в огонь и в воду.
— А почему ты замуж за него не вышла? – осторожно спросила Алиса.
— Не могла, — тихо откликнулась бабушка. – Так сложилось. И забыть его не получается.
— Поэтому дедушка злился?
— Он никогда не злился! – заметила бабушка. – Его душа искорёжена страданиями. Их семья хлебнула не меньше нашего! И я очень благодарна дедушке твоему… за то… что он меня любил.
— Очень! – кивнула со знанием дела Алиса.
— Очень… Поверь, дорогого стоит, если тебя кто-то так сильно любит. Поэтому я счастливый человек! И мама твоя счастливая.
— Правда?
— Папа твой как её любит, а? – довольно улыбнулась бабушка. – Знала бы ты, как он за неё бился! Завоёвывал!
— А как? – спросила Алиса.
— Как! – передразнила бабушка. – Она в старших классах училась, а он уже в училище. У него занятия закончатся, он скорей в школу, твою маму встречать, портфель за неё носил. Задачи решал. Математика ей не давалась. Если б не папа твой…
— Я в маму.
— В маму! – кивнула бабушка Гизела. – У тебя любовь в сердце есть. От любви гармоничные рождаются, и они притягивают в свою жизнь необыкновенных людей. За которыми в огонь и в воду!
Они ещё говорили об абстрактном. А потом о конкретном. Бабушка разошлась, и лицо у неё горело, как у двадцатилетней. Глаза тёмные, глубокие, обычно с поволокой, тут пламенели. Бабушка рассуждала, философствовала и без конца повторяла, что любовь – это жертва. Так устроено в нашем мире. И любви без страданий не бывает. Только страдания нужно переносить стойко.
У Алисы всё заплясало перед глазами. Ей вдруг представилось, как в ночном клубе к ней подойдёт мускулистый красавец-военный и пригласит на танец. На вальс. А она скажет: «Я не умею танцевать вальс». А военный: «Я вас научу1» И все расступятся, потому что военных в таком заведении не бывает, а вот появился, значит, что-то удивительное произошло, и вальсы в ночных клубах не танцуют, это странно. А ничего странного! Танцы танцевать можно всякие. И удивительного ничего нет. Красавец-военный искал милую и ласковую и нашёл, и пришёл. За Алисой пришёл!!! Она притянула его в свою жизнь любовью, доставшейся от мамы с папой. И теперь они поедут далеко-далеко, он будет воевать, а она будет его ждать и вязать носки (пятку вязать у неё, правда, не получается, но бабушка подскажет, как надо), и ещё Алиса будет варить своему военному большие кастрюли борща, по-русски, чтоб ложка стояла. А когда военный однажды придёт обедать с другом, Алиса их накормит по высшему классу – с салатиком, с маринованными огурцами и фирменными бифштексами – и заодно врежет другу поварёшкой (несильно), чтобы не глазел на неё. «Все внебрачные отношения исключены!» — скажет она ему твёрдо, как учили её мама с бабушкой. И военный пожмёт её тонкую худую руку.
— А знаешь, что самое странное? – осеклась вдруг бабушка.
У Алисы замерло сердце. Ей показалось, что бабушка видит все её мысли и все её мечты.
— Ну? – с замиранием сердца откликнулась она.
— Захожу в ваш этот самый, в бизнес-центр – девочки молоденькие перед зданием с сигаретами. Сигареты больше их самих! И в ночном клубе тоже девочки с сигаретами. В ряд. Как же можно?
— Папка тоже дымит, как паровоз.
— Папка – мужик. А они? Девушки. Будущие матери! Женщине нельзя курить ни в коем случае! Это как грудничку в рот сигарету запихать.
— Перед родами можно бросить, — пожала плечами Алиса.
— Уже прокуренная беременеет! Курево весь организм сотрясает, пропитывает.
Алиса вздохнула.
— Бабушка, Ленка Самошкина не курила, когда приехала! – затараторила Алиса. – Но если все вокруг дымят? И в руку суют: «Закури, да закури!» Поневоле закуришь… Когда все делают это, то кажется, что так и должно быть. Ленку осуждаешь?
— Сочувствую, дурочка ты моя! – покачала головой Гизела.
— И меня могли бы…
— Не могли! – отрезала бабушка. – Я здесь. Поэтому я здесь!

НЬЮ-ЙОРК. ПРИВЕТ ИЗ МОСКВЫ!

…Алиса надела белый махровый халат и принялась сушить волосы, размахивая ими из стороны в сторону, взад-вперёд, как в детстве, когда они прибегали с сестрой с речки, мокрые, замёрзшие, как лягухи. Феном не пользовались. «Фен портит волосы», — прочитали они в модном журнале и приняли к сведению.
В Москве Алиса сушила волосы феном постоянно. Размахивать волосами было просто негде.
И вот теперь свершилось. Квартира с кухней, ванной, прихожей. С лоджией, длинной-предлинной, прямо как в американском кино. Ходи, где хочешь и тряси волосами, где хочешь. И Алиса не преминула воспользоваться такой чудесной возможностью.
И именно в таком виде застал её Димон, прилетевший из в Нью-Йорка в Москву на её юбилей.
Она знала, что Димон придёт – давно грозился! – и она ждала его, хотя и отправляла без конца смс: «Дней рождения для меня не существует! Поздравления не принимаю. Но в гости жду!»
Некоторые обижались. Но Алиса знала, что Димон поймёт. Её, кроме бабушки Гизелы, только он и понимал.
Однажды она деньги, которые ей бабушка на молоко дала, потеряла, в слёзы – попадёт ведь! Димон: «Не реви!», сходил в ближайший супермаркет, купил ей две бутылки «белого», а когда узнал, что они с бабулей молоко покупают за городом в подмосковном монастыре, без слов снарядил свою «ауди», закинул Алису на заднее сидение, – и привет! Димону красотки кричат: «Ты куда?» А он: «За молоком! Для ребёнка». Все рты раскрыли, вот так новость!
В монастырской лавке Алиса опять давай реветь. Димон: « Не туда что ль приехали?» Алиса сквозь слёзы объяснила, что туда, да только молоко закончилось. Он вылупился в изумлении – вон же на стеллажах целая батарея бутылей стоит. «Это козье, — воет Алиса. – А мне коровье надо». Димон репу почесал, потом спросил для ясности, типа, сильно отличается, что ли? Купим, какое есть; козье даже лучше, полезнее, его даже грудничкам дают, так упёртой бабке и объясним! Тут он слышал нечто, что потрясло его до глубины души. Он ожидал всего, чего угодно, но только не этого! «Дорогое!» — выдохнула Алиса.
О, да, козье молоко ценится значительно выше и стоит на порядок дороже коровьего. В целях экономии Алиса с бабушкой покупали всегда два литра коровьего натурального, которое растягивали на неделю, а с бабушкиной пенсии покупали ещё и триста граммов натурального творога.
«Нет, я так больше не могу, — пролепетал Димон. – Мои ж деньги. Какая разница-то?» Вот-вот! Алиса встрепенулась. Бабушка сразу поймёт, что молоко не на их деньги куплено. А откуда у неё, у малолетки, лишние рубли? (Алиса все свои крохотные гонорары бабушке отдавала, а та уже распределяла, что куда). Где взяла деньги? Кто раскошелился? Димон как заорёт: «Скажешь, что я купил!» Алиса не унималась: «А бабушка обязательно спросит, за что это он тебе такого дорогого молока купил?» Димон онемел. Всё, что угодно, но только не это! Если бы кольцо с бриллиантом и если бы секс-бомбе какой, а тут…
Сцепив зубы, Димон взял четыре бутылки козьего молока, творога аж килограмм и даже настоящего козьего сыра шмат и зарёкся больше никогда не связываться с этим детским садом!
В далёкое тихое Кунцево они с Алисой заявились вместе, и Димон в красках, убедительно, как мог, рассказал бабушке Гизеле как старой знакомой, о некоей премии юным моделям, кому ещё не исполнилось восемнадцати, что премию выделило всемогущее руководство: «Малолеткам за вредность полагается». И, кстати, деньги, которые бабушка на молоко дала Алисе, пару сотенных «деревянных» (в конвертируемой валюте – три доллара) на столе оставил; и бабуля деньги сразу же заботливо прибрала.
Уже в машине он несколько успокоился и перестал злиться на чудаковатых Зингер, и чертыхаться перестал, а потом, пораскинув мозгами, даже пришёл к выводу, что старушка, в принципе, права. Контроль нужен. Он сам видел, что делают с неопытными девочками, оставшимися без опеки родителей. Их заманивают добрым словом и лакомым куском, вроде, помогают, вроде, даже от чистого сердца, а потом… А потом девочки превращаются в циничных шлюшек с извращённой философией и с весьма сомнительным жизненным опытом. Модельный бизнес – это как по канату над пропастью ходить, шаг вправо – шаг влево. Главная опасность, не видимая глазу, — соблазны. Для неискушённых – ловушка, из которой редко кто выбирается. Ведь один раз брендовую вещь наденешь, пройдёшься в платье от подлинного мастера-дизайнера – барахло с рынка уже наденешь; один раз побываешь в роскошном особняке, да с бассейном, да сауной, да с солярием – в съёмную трущобу на окраине вернуться уже не захочешь. А за всё нужно платить. И как?.. Какую границу нельзя переступать ни в коем случае?
…
…Алиса самозабвенно трясла волосами. В белом халате на белом квадратном паласе. Стильно, ничего не скажешь!
— О-о-о!
Она обернулась. В дверях стоял Димон с огромным букетом цветов и тортом в цветастой коробке. Она видела такие на углу в витрине кондитерской «У Рошаля».
— Какие люди… — манерно запела Алиса. – И как это вы вошли?
— Не заперто! Как это по-русски, фрейлен!
Алиса прекрасно знала, что выглядит сейчас несколько глупо, но вместе с тем и шикарно: волосы ухожены, лицо ухожено (кожа ровная, смуглая, гладкая-гладкая), ноги после депиляции – тоже гладкие. Нечего скрывать! Смотрите, люди добрые! У неё всё своё, не нарисованное и не прикрытое модными тряпками. Её красота естественная, натуральная, как молоко в монастырской лавке. И такую, как она, ещё нужно поискать! Смотри, мой старый друг, ах, ты «казанова» московский, обрати внимание, что Алиса не хуже твоих подружек.
— «Остановись, мгновенье ты прекрасно!» — Димон поднял цветы вверх.
Алиса выглядела потрясающе. «Идеальная фотомодель!», — отметил его намётанный глаз опытного фотографа.
Он встал на одно колено и протянул букет. Алиса засмеялась, схватила цветы и закружилась в комнате.
А букет-то из Москвы! Явно Димон заказал его в каком-то элитном цветочном бутике. Цветы благополучно пережили многочасовой перелёт, даже не собирались вянуть, явно обработаны чем-то, но это же для неё, для Алисы! Розы, розы, розы, да какие крупные, да с какими причудливыми листьями! На многих лепестках надпись: «Москва». А на причудливом вытянутом листе чёрным по зелёному: «Родина-Мать зовёт!»
— В вазу? – радостно спросила Алиса, показывая на цветы.
— В унитаз, — умыкнул Димон.
Алиса ускакала на кухню. Потом вдруг выскочила.
— Я же не праздную! – пискнула она.
— Не празднуй, — лениво бросил Димона и устало плюхнулся в кресло. – А цветы поставь!
Она опять умчалась. Этакий бег с препятствиями. Потом снова прибежала, открыла свою гардеробную комнату, сдёрнула какое-то платье с плечиков и вновь стремглав унеслась.
«Реакция есть, — подумал Димон и мысленно добавил известную присказку, — дети будут!»
Он чуть прикрыл глаза. Подремать бы! Разница во времени давала о себе знать. Почти восемь часов. Ночь летел. Успеть хотел. Чтоб с утреца именинницу дома застать. Если в Нью-Йорке сейчас десять утра, то в Москве… О-о-о! Самый сон… Димон пересел на диван, потом повернулся и улёгся, блаженно вытянув ноги.
Алиса вернулась в комнату с зачёсанными назад распущенными волосами и разодетая; хотя узкое короткое платье в обтяжку полноценной одеждой назвать язык не поворачивается, однако смотрится красиво: безрукавное, цвет небесно-голубой, оттеняющий Алисину смуглую матовую кожу, с очень глубоким клинообразным вырезом, подчёркивающим все дамские прелести (у Алисы есть на что посмотреть), короткое по самое некуда, туго обтягивающее великолепный девичий зад-луковку, из-под которого виднеются длинные ноги с шоколадным отливом, не идеальные, но очень стройные и оттого очень красивые.
Димон тотчас присел, быстро продрал глаза и непроизвольно впился глазами в ноги, забыв все правила приличия. Ему хотелось протянуть руку и коснуться смуглой кожи этих так волнующих его ног. Присущая ему бесшабашность не помешала бы это сделать, но он боялся напугать Алису; вдруг она подумает что дурное, ведь репутация, прямо скажем, у него не самая лучшая. То, чем он раньше гордился, стало в его собственных глазах чуть ли не пороком.
В руках Алиса держала кастрюлю, откуда торчали розы.
— Как красиво! Какое чудесное кашпо, – картинно развёл руками Димон. – Ты прирождённый дизайнер!
— Дурак, — отмахнулась Алиса. – Я же не знала, что принесёшь.
И она глазами показала на цветы.
— А я думал, что поклонники заваливают тебя букетами, — промычал Димон.
Он сделал разведку боем, всё-таки Алиса два года здесь, могли быть и перемены. Она подросла. Похорошела, что ни говори! И сегодня у неё круглая дата.
Димон волновался, хотя всячески старался это скрыть. После отъезда Алисы в Америку, он места себе не находил. И никогда не думал, что будет так тосковать. И, вроде, по кому тосковать-то? Так, дитё по сути, несмышлёное, неамбициозное, неэрудированное. Он помнил, как Алиса на полном серьёзе спросила у него, что такое конституция (готовилась к экзаменам). Он помолчал, напустив на себя необычайную важность, а потом принялся ораторствовать: «Конституция? Она такая… большая. Хитрая! И нужная». Он вновь сделал паузу, а Алиса по-детски: «Кому?» Тут Димон, оседлав своего любимого конька, пустился во все тяжкие: «Мне». Давай заливать, как он не может жить без конституции, как всё время думает о конституции. Алиса насторожилась, заподозрив, что её обманывают, хотят посмеяться, и приготовилась поставить этого умника на место: сейчас ка-а-ак… «Президенту нужна конституция, — буднично продолжил Димон. – Многим людям. Но! Знаешь, какая она дура? О-о-о! Говорит одно – делает другое. Думает третье!» Алиса растерялась. Это было несмешно и абсолютно не остроумно. Алиса округлила глаза: «А бабушка сказала, что это закон!» Димон оглушил её хохотом. «На экзамене так и скажи. Бабушку слушаться надо!», — подбодрил он.
Алису эта участь миновала. Она сдавала другие предметы: письменные математику и русский (на твёрдые тройки), ещё физкультуру сдавала (четвёрку потом поставили). Свидетельство о девятилетнем образовании было в кармане! Смогла. Но гувернёрство Димона не прошло даром. Уже в Нью-Йорке, в очередной лачужке однажды в «междусобойчике», в одном умном политическом разговоре с модельными фаворитками Алиса небрежно бросила: «О какой конституции вы говорите? Какой закон? Вы что не понимаете? Конституция – это дура!» И все поначалу притихли, а потом заохали, какая русская умная.

ПРО ГОЛЫХ ТЁТЕНЕК

Алиса в Москве ему часто рассказывала о родной уральской Сосновке, о чудесном городке Краснотурьинске, где она когда-то хотела учиться искусству. Ведь в Краснотурьинске есть очень серьёзное учебное заведение, известное на весь Северный Урал, которое так и называется Колледж искусств! Хочешь рисуй – хочешь пой! Алиса любила рисовать. И карандашами, и мелками, и гуашью, и даже маслом рисовала пару раз, но больше акварелью. Портреты у неё не очень получались, а вот пейзажи выходили просто шикарные! (Алиса так думала). Она всегда помогла оформлять школьные праздники, и на этом поприще, прямо скажем, преуспела.
Художественной школы у них в Сосновке не было, зато учитель рисования был настоящий, дипломированный, закончивший как раз этот колледж с полувековой историей. Он-то и посоветовал Алисе, отметив её способности, стать профессионалом и продолжить обучение уже в колледже на художественном факультете. Учитель также сказал, что там есть подготовительное отделение, оно, конечно, платное, но если родители помогут, и Алиса будет стараться, то у неё есть все шансы поступить и даже учиться бесплатно.
Алиса, окрылённая, весь вечер рассказывала домочадцам о своём выдающемся таланте и большом будущем. Родных её рассказ смутил, потому как в школе Алиса не блистала. Рисование не в счёт. Рисование – это баловство. Хотя, кто знает? А вдруг?.. И Берта Тимофеевна, недолго думая, съездила в этот колледж, разузнала всё, посмотрела разные выставки, полистала большущие книги с репродукциями и вынесла вердикт: «Только через мой труп!» Весь вечер она беспрерывно говорила, сотрясая воздух — судя по взятой зловещей тональности — явно страшным рассказом. Родители и бабушка Гизела сидели, как первоклашки, за столом и с умными лицами внимали каждому слову. Им не впервой «выносят мозг», но с такой экспрессией, да ещё на полузабытом немецком – это, можно сказать, дебют. Вдруг бабушка Гизела, опомнившись, закрыла лицо руками и, запрокинув голову, заливисто захохотала. На что Берта Тимофеевна отреагировала весьма агрессивно и со свойственной ей бескомпромиссностью: стукнула по столу кулаком, громко крикнув по-русски: «Вы смерти моей хотите?» И запретила Алисе даже думать о колледже. Домочадцы покорно согласились. И сообща определили её заочно в лестех. Так надёжнее. А рисовать? Рисовать можно в любое свободное время! Зачем учиться такой ерунде? Краски и карандаши во всех магазинах лежат. Взял в руки, ну, и рисуй себе каждый день. Опыт – лучший учитель.
Димон, разумеется, полюбопытствовал, что такое экстраординарное случилось? С какого перепугу Берта Тимофеевна проявила вдруг свои диктаторские наклонности? Алиса тогда раскололась и по-дружески доверилась Димону как лучшему другу: дело в том, что в именитом колледже искусств много голых тётенек. Димон замер: во северяне дают, а ещё числятся в пуританах! Но когда выяснилось, что имеются в виду картины с обнажённой натурой, более того репродукции на мелованной бумаге, не мог скрыть своего разочарования. Классическое художественное образование в колледже дают. Увы. Хрестоматийно всё. Как в Москве или в Питере. Неинтересно. А было бы здорово, если б зашёл в колледж, а кругом ходят живые голые тётеньки. Димон даже мечтательно закрывал глаза при одной этой мысли, так сразу интересно и волнительно ему становилось.
Берта Тимофеевна не на шутку рассвирипела в тот раз, что назвала великого Кустодиева извращенцем. Якобы он подглядывал за голыми тётеньками в бане и потом рисовал. Про красоту тела она ничего слышать не хотела! Рисовать надо цветы, фрукты, портреты – лицо, в смысле. На слабое возражение, что Леонардо да Винчи тоже писал с натуры, как есть, Берта Тимофеевна парировала, что время было другое, не знали просто, не надо аморальному у великих учиться. Она ещё сочинила вразумляющее письмо директору колледжа, где изложила свои умозаключения и наставления относительно воспитания подрастающего поколения и недвусмысленных сторон искусства, которые следует искоренять, и даже предложила свою помощь; хотела было уже отнести своё сочинение на почту, но Алиса, давно наблюдавшая за бабушкой, живо вызвалась отнести письмо сама, чем удивила Берту Тимофеевну. «Спасибо за помощь, внученька!» Больно охота ей на почту таскаться? Алисия, только за дверь, сразу письмо в клочья, затем облегчённый вздох. А бабушка ещё долго ждала ответа, как соловей лета, от директора, готовилась к лекции, которую она прочитает перед всем педагогическим составом и студентами. Время шло, ответа не было. И Берта Тимофеевна, как это часто случается с людьми преклонного возраста, просто забыла. А, может, смирилась…

«БОЛЬШАЯ ТРОЙКА»

Настя как увидит «большую тройку» (Раю, Димона и Алисию), обязательно за ними увяжется. Когда в Царицыно открыли музей-заповедник, они ездили туда под мудрым Раиным руководством все вместе. Впервые в жизни Настя Пастухова прошлась по настоящим музейным залам, где скульптуры разные, а ещё изящные отлитые из серебра фигурки людей и зверей. И рассказывают про них весьма не скучно, но Настя, модель-стендистка со стажем, тут же подумала: «Да я лучше расскажу!» И заронила мысль в своей душе о профессии экскурсовода («Только узнать надо, сколько платят за такую работу и где учат», — решила она). Потом они пошли гулять по заповеднику, и с Настей вновь казус! Едва осмотревшись, она тут же влюбилась в чудесный царицынский парк с башнями, арками, старинными небольшими дворцами, рядом с которыми в заводях плавали живые белые, как снег, лебеди!
Благородные величественные птицы её потрясли! Хотелось им всячески угодить, и Настя сбегала по-молодецки в магазин и, вопреки своим правилам на пустяки не тратиться, купила аж два батона, а потом давай от души крошить в воду. Лебеди, как моторные лодки, мгновенно приплыли к месту кормёжки и наперегонки принялись жадно хватать хлебные мякиши. Алисии так понравилось представление, что она стала жалобно просить Настю дать ей хоть кусочек, чтобы тоже таких красавцев покормить. Но госпожа Пастухова была непреклонна! Лебеди – только её! Она даже решила модернизировать организованную ею «столовую». Не у самого берега крошить – не очень птицы к берегу подплывают – а закинуть хлебца подальше. Для этого заскочила на видневшийся из-под воды выступ, но не удержалась и плюхнулась в воду. Что тут началось! Люди ещё не успели среагировать, а лебеди прямиком к Насте. С разбегу, махая крыльями, они набросились на неё, а один (самец, видать) стал со знанием дела клевать её, куда ни попадя.
— Заклюют насмерть! – закричала испуганно Алисия.
Димон, как был в одежде, так и забежал в воду. Размахивая руками, он отогнал птиц, а шипящему самцу-лебедю вразумительно по макушке заехал ладонью – тот намёк понял и послушно отплыл подальше. Димон Настю за шиворот на берег вытащил, и уже потом, усевшись на траву, глубоко вздохнул.
— Козлы! – закричала Настя и, расплакавшись, погрозила кулаком лебедям.
— А с виду такие интеллигентные, — только и обронила Настя.
— Это их территория! Поэтому они и напали, — проговорил Димон и, сняв кроссовки, вылил из них воду.
— Это лебедь-шипун, — вспомнила Рая название вида.
— Ага! – закивала головой Настя. – Как шипят, уж как шипят! Подальше от них держаться надо…
Отогревались они в студии Димона. Проголодались, и Алисия вызвалась сварить щей, собралась уже в магазин за капустой, но Настя, лежавшая на диване под пледом, вдруг приподнялась и запротестовала:
— Не надо щей!
— Супа черепахового желаете? – язвительно поинтересовался Димон, который безо всякого смущения ходил по студии в одних плавках.
— Раков!
Этого никто не ожидал. Но Настя так проникновенно сказала: «Раков», что никто не посмел возразить. И даже посмеяться.
Настя кашляла. Но как всегда была в своём репертуаре! Даже если болела, то все свои простуды переносила на ногах, и сейчас в этот прохладный сентябрьский вечер, искупавшись в холодной воде, она хандрила, что угадывалось по её мутным глазам.
У Димона, который всегда жил не по средствам, денег было в обрез. Но Рая тут же добавила недостающую сумму и тут же сама заказала раков, позвонив в специализированный магазин.
— Курьер раков привезёт! – объявила Рая. – Живых! Я их сама сварю. Обед будет у нас – пальчики оближешь!
Настя улыбнулась, а потом, уткнувшись носом в подушку, тихонько всхлипнула.
Курьер прибыл вовремя. Он привёз ни много ни мало шестнадцать штук среднего размера (на четверых – вполне достаточно). Рая придирчиво осмотрела каждого рака.
— Семечки! – иронично прокомментировал Димон.
— Сам ты семечки! – со знанием дела сказала Рая. – Самое то. Если крупных варить, то где такую большую кастрюлю возьмёшь? Бак надо.
Курьер также привёз несколько пучков укропа, также чеснок и сливочное масло.
Рая собрав все необходимые причиндалы (раков со всеми специями), развила на кухне бурную деятельность, вытаскивая на свет Божий все кастрюли, которые имелись. В две средние она налила воду и поставила на плиту, а в маленькой принялась готовить соус.
Возле неё всё время топталась Настя, закутавшись в плед. Она совала свой нос во все кастрюли, дивясь «страшности» раков, нюхала зелень. А Димон с Алисией о чём-то говорили и без конца смеялись, вальяжно, на диване. Рая, слышав это, раздражённо принималась греметь посудой с удвоенной силой.
А Настя схватила самого большого рака, без конца перебирающего маленькими лапками и угрожающе потрясающими своими клешнями, и, подбежав к дивану, положила его прямо перед Алисией. Та, истерично взвизгнув, вскочила и убежала к входной двери. А Настя, довольная, захохотала своим неприличным уличным смехом, чем рассмешила всех, и опять убежала на огороженную стойкой кухню смотреть на вожделенный процесс приготовления деликатесов.
Однако когда Рая стала бесцеремонно опускать раков в кипящую воду, Настя не могла вынести такого садизма и отвернулась к окну.
— Надо в кипящую воду и головой вниз, — спокойно объясняла Рая. – Тогда рак сразу – фьють! Мгновенная смерть.
— Как на гильотине, — заметил Димон, дефилирующий всё так же нагишом, в тех же в плавках и не собирающийся, по всей видимости, одеваться.
Он заглянул в кастрюлю с раками и стал тыкать в них пальцами.
— Это Людовик шестнадцатый, это Мария Антуанетта, это Робеспьер.
Рая не удержалась и рассмеялась, а Настя, обронив плед, подскочила к плите и, закрывая грудь руками, затараторила, глядя в кастрюлю:
— Где Мария Антуанетта?
Рая ещё больше развеселилась и засмеялась уже во весь голос.
— Это не смешно. Это плачевно, — крикнула Алисия из прихожей, имея в виду адское варево на плите.
— Человеческое бытие есть человеческое бытие, — пояснила Рая и стала проверять бульон на вкус, потом занялась соусом, размяв в малюсенькой кастрюльке сливочное масло с щедро настроганным чесноком.
Когда раки чуть настоялись, пропитавшись солью и ароматным укропным душком, вся компания, чинно усевшись за журнальным столиком перед диваном, с удовольствием их трескала, уже не обращая внимания на не очень приличные причмокивания и запачканные жиром пальцы, которые все, как один, дружно облизывали без малейшего стеснения.
…

НЬЮ-ЙОРК. О СОВЕСТИ

… — А помните, как мы в Москве раков варили? – спросил Димон и улыбнулся странной, не свойственной ему грустной улыбкой.
— Никогда такой вкуснятины больше не пробовала! — честно призналась Алисия.
— Настино любимое блюдо, — вздохнула Рая.
Все понимали, что Насте надо помочь вернуться в Москву, но не знали, как её найти и как уговорить её на этот единственно разумный шаг.
— А я на свою помолвку решила лангустов заказать, — несколько невпопад сказала Рая, чтобы скрасить неловкость.
Ещё ей хотелось рассказать о переменах в своей жизни, но разговоры вспыхивали и тут же угасали, словно всё самое лучшее осталось там, в Москве.
— А почему не раков? – рассеянно отозвалась Алисия. – Раки дешевле.
— Лангусты изысканнее, — нашлась Рая.
— Типа, жизнь удалась, — усмехнулся Димон.
— Что лангусты, что раки… Без разницы, — Алисия пожала плечами.
Рая ответила на это напряжённым молчанием. Что за бестактность со стороны самых близких друзей? Какие-то бессмысленные разговоры о членистоногих. Существуют более интересные темы. Никто, например, не спрашивал её про будущего мужа, как познакомились, как заинтересовались друг другом. И её такое невнимание обижало. Ей есть, что рассказать!

ОБИДА

Алисия видела Раиного бойфренда. Та специально сделала, чтобы они со своим американским суженым-ряженым обязательно столкнулись с Алисией нос к носу, где Рая уже официально представила его как свою вторую половинку. Смотри, девочка, и учись! Вот какой мужик у меня, на лице написано, что с положением в обществе и со связями!
Рая хорошо относилась к Алисии, всегда понимала, что их жизненный опыт нельзя сравнивать, так как разница в десять лет – это целая пропасть между двумя поколениями, и более старший должен учить младшего.
И к Алисиной молодости Рая претензия не имела. (Сама была молодой, и поклонников у неё больше было).
Но захлёстывала обида на такую вопиющую несправедливость, когда эта Зингер, не прилагая особых усилий, сумела стать супермоделью, девчонка с Урала стала звездой и какого масштаба (стоит посмотреть правде в глаза)! И в престижном конкурсе на себя внимание обратила, что даже привередливые американцы «выписали» её из-за границы, и в Нью-Йорке сразу попала в топовое модельное агентство с высоким прайсом и частыми кастингами самых крутых брендов, и грин-карту оформила! Она, Раиса Ивановна Хренова, не один год ждала, чтобы ей пошли навстречу в посольстве и дали добро на оформление грин-карты, которая потом поможет приобрести вид на жительство! А эта Зингер… Образованием похвастаться не может (аттестат-«девятилетку» ей Сальников помогал получить; все задачи за неё решал и сочинения писал), английский она знает так себе, ленивая (лишний раз книгу в руки не возьмёт, чтобы позаниматься), маленькая (метр семьдесят с хвостиком), смуглая, худая, как велосипед, с вытянутым, как огурец, лицом. Страхолюдина с одной извилиной! И ей – миллионный контракт под нос…
Но Рая сдерживала себя, избегая по возможности уничижительных характеристик относительно если не подруги, так приятельницы и, столкнувшись с Алисией на показе в Нью-Йорке, когда та только ещё прилетела за океан, помочь постаралась обустроить ей судьбу в столь незнакомом месте: проконтролировала, чтобы она в обязательном порядке оформила кредитную карту и медицинскую страховку.
Кстати, Алисия заупрямилась. Она слишком хорошо помнила злоключения Наташи с Пашей; как эта несчастная Наташа носилась с работы на работу без выходных, чтобы внести необходимые платежи по кредитам и оплатить набежавшие штрафные просрочки, как скрывалась с малышом от коллекторов. Бабушка Гизела тогда Алисии сказала: «Видишь к чему приводят долги? Никогда, никогда не бери кредитов! Живи по средствам. Пусть мало у тебя в кошельке, зато спишь спокойно». И трудно было с этим утверждением не согласиться.
Но в Америке другой уклад жизни.
Рая буквально трясла Алисию, объясняя, что, случись что – без кредитной карты ей жилья не снять! Здесь всё завязано на кредитной истории, которая является подтверждением финансовой грамотности её хозяина и умения контролировать расходы.
Рая чётко оговорила условия: «Оформляешь карту, кладёшь на неё из своих денег долларов триста, и далее уже пользуешься. Сначала своими деньгами. А потом уже банк, видя, то ты человек надёжный, знаешь, когда снимать и когда пополнять карту, выдаст свой банковский лимит. Можешь им не пользоваться, но он должен у тебя быть! Тогда с тобой будут иметь дело!»
Алисия, которая считала каждый цент, заартачилась вначале, но потом всё же кредитную карту оформила, и она очень пригодилась ей в дальнейшем.
А о медицинской страховке решила «забыть» («Не буду болеть, и всё! Значит, и страховка не нужна») и даже наврала Рае, что, якобы оформила. Но Раису Ивановну Хренову, потомственную донскую казачку, не проведёшь! Она взяла Алисию за руку и сама отвела, куда нужно. Алисия чуть не разрыдалась, когда узнала, сколько ежемесячно ей нужно будет вносить по страховке.
— Без медицинской страховки ты в Нью-Йорке никто! – вразумительно сказала Рая и больно щёлкнула пальцами Алисию по лбу.
Алисия с благодарностью вспомнила потом её слова, и отношение к Рае стало с её стороны ещё более доверительным и тёплым.

А Рая продолжала поражаться несправедливости судьбы. Вот той, которая ничего не знает и ничего не умеет, ей – «золотое руно», а другим – шиш с маслом!
Эту Зингер отправили в Париж на «Haute — cоuture»! Такой коротышке доверили открывать и закрывать показ! С её-то шатающимся подиумным шагом? Не ходит, а ногами-палками «колбасит»! Куда менеджеры смотрят? И скауты ротозейничают, подыскать модель с хорошей «физикой» не могут, как будто усох наш земной шар… А платья из коллекции «Haute cauture»? Дураки-дизайнеры не поленились и рискнули эксклюзивные платья под Зингер подогнать! Но что толку? Она всё равно их носить не умеет.
Вкуса художественного у неё – ноль! Не разбирается в моде совсем («А ещё мечтала учиться в колледже искусств, где много голых тётенек», — с усмешкой подумала Рая).
…
————————————————————————————————

НЕ ПАРА

Однажды Алисия, как бы, напросилась к Димону в гости, не в студию, а именно домой. Кунцево совсем рядом со Славянским бульваром, Алиса с Димоном – соседи, и жить нужно по-соседски. За чем же дело стало? Когда в очередной раз Димон про рыбалку заикнулся. Алисия выкатила глаза страшно заинтересовалась и тут же захотела посмотреть удочки! Ну, и пришли в гости.
Димон не дикарь, и чайник поставил, и печенья достал. И абрикосовое варенье в исполнения своей бабушки Галины Григорьевны на стол бухнул! Целую трёхлитровую банку (даже не выложил в вазочку). Выдули они чаю по два бокала, печеньем закусили, а у Алисии второе дыхание открылось, она как давай на варенье налегать. Ложку за ложкой. Конечно, ложки были маленькими, чайными, но всё равно сладкого в таком количестве было чересчур.
Димон без остановки тарахтел. Он рассказывал и про изобретателя Николу Тесла, и про фотографа Хельмута Ньютона. А рассказчик он был хоть куда, заслушаешься. Алисия и развесила уши.
Долго ли, коротко ли… Мама Димонова с работы пришла. Не сразу разделась, сначала постояла, прислушиваясь к весёлой галиматье на кухне. А потом выросла перед ними как из-под земли.
— Добрый вечер! – подчёркнуто сухо поздоровалась она, с нажимом на слове «вечер», вроде как намекая, что поздновато.
Алисия с Димоном, как по команде, вскочили, а она замахала руками:
— Сидите, сидите! Чаю у нас полно. Пейте, не жалко. А вы, наверное, Алиса? Зингер?
Она посмотрела в упор на Алисию и вдруг спросила:
— Вы так любите абрикосовое варенье? Почти полбанки осталось, Дима мой, я знаю, варенье не ест.
— Мама… — попытался образумить недовольную родительницу Димон.
— Да что ты сынок! – всплеснула она руками. – Мне не жалко. Наоборот. Пожалуйста! Но для здоровья так много вредновато.
Алисия опустила глаза и улыбнулась одними губами:
— Абрикосовое. Такое вкусное! А у нас в основном дома клубничное варят и ещё смородиновую пасту делают. Мы варенье в яме храним.
Мама Димонова согласно закивала, что, мол, понимает, да, так и нужно: хранить варенье в яме.
Алиса облегчённо вздохнула и уже весело объяснила:
— Абрикосовое – деликатес. Мне вдруг так захотелось!
— А вы не беременны, девушка? – озадаченно подняла брови Димонова мама.
Алиса вспыхнула и покраснела, как маков цвет. А Димон наградил маму таким испепеляющим взглядом, что она сама смутилась.
Алиса лихорадочно одевалась в прихожей, а Димон громким шёпотом в другой комнате вёл переговоры с мамой, которая не пыталась сбавить тон и намеренно громко и высокопарно высказывала свои нелестные предположения.
— Нехорошо? Я не права? Наверное. Ты сам говорил, что у неё много родственников. А квартира у нас одна! И досталась она нам непросто. Не надо притворяться и посягать на нашу жилплощадь!
Остальное Алисия уже не дослушала, в ужасе выскочив из квартиры. Ноги её торопливо перебирали ступеньки, когда она стремглав сбегала вниз по лестнице, минуя лифт. Она неслась, не останавливаясь, отчётливо слыша, что Димон бежит вслед за ней, с досадой ударяя кулаком по перилам.
Алисии было стыдно. Она не плакала и не стенала. По сути Димон всегда находился под запретом в её мечтах. Бабушка Гизела, понимая сердечную привязанность внучки, сразу сказала, что родители Димона будут изначально категорически против Алисы, чувствуя постоянную опасность с её стороны. Ведь она – прямая угроза их, сальниковской, стоящей миллионы недвижимости! И родителей можно понять, они тоже не вчера на свет родились и много чего повидали, так что их опасения не на пустой почве появились. К тому же, Алиса и Дмитрий уж слишком разные. И тут даже не в характерах дело.
Бабушка давно заметила, что Алисия неровно дышит в сторону молодого дерзкого фотографа – странно, если б это было не так! – и постаралась отрезвить хоть немного её одурманенную голову. «Мы простые люди», — не раз приговаривала бабушка Гизела, чем очень обижала внучку. В одной фразе кроилось столько уничижительных намёков, типа, «не богатые», «не очень культурные», «не интеллектуалы», «нерусские». В Алисии всё протестовало! Да, простые. Но не до такой же степени, что с москвичами даже рядом поставить нельзя!
После перестройки российские этнические немцы подались на свою историческую родину, в Германию. Семья Зингер не исключение. У Алисии в Берлине и дядя двоюродный живёт, и брат, и племянница. У всех свой бизнес, у кого продуктовая лавка, у кого свой отдел в торговом центре. Они от своих родственников не отказываются, в гости приглашают. Алисия обязательно съездит когда-нибудь, она помнит их, любит. И – что значит «нерусские»? И у Алисы, и у её мамы с папой, и у её братьев и сестёр русский – родной язык. Предки, которых она знает, все в России родились. Они русские! А если и нет? Что это меняет? Все Зингер помогают друг другу, запросто перечёркивая обиды, коих немало. Отличная у них семья! Не такие уж они олухи царя небесного, как хочет их представить бабушка.
Зингеровский клан оказалась чуть не «последним из Могикан», кто сохранил такое огромное хозяйство. С течением времени у россиян жизнь стала налаживаться, необходимость в огородищах и бескрайних картофельных участках отпала, и многие превратили, например, свои садовые участки в чудесные дачи для отдыха, а некоторые даже переделали их в загородные дома, на западный манер, как фазенды. Молоко и мясо стало дешевле купить, чем гробить на них своё здоровье, выращивая скотину самостоятельно. И зингреровское хозяйство закономерно поредело. Корову давно не держат. Из трёх одна свинья осталась, одна коза, кур всего десять. Не густо.
Но свались на голову какое-нибудь очередное время перемен, иссушающее и опустошающее всё вокруг, эти люди не пропадут, такую отличную школу выживания прошли! И Алиса не сомневалась, что не квадратные метры определяют счастье человека, а труд, сноровка и умение держаться друг за друга. А уж в их-то семье это точно есть. Так что «ровня» они Сальниковым, однозначно, «ровня»!

НЬЮ-ЙОРК. ВСЁ ДЕЛО В ШЛЯПЕ

— Именинница, — ласково позвала Алисию Рая. – Ты шляпу-то Димке покажи! Вот шляпа у тебя по-настоящему изысканная. Супер!
— Да?
— Да! – воскликнула Димон. – Давай показывай!
Алисия опомнилась и распахнула дверцы своей гардеробной. Включила все светильники вверху, сбоку, внизу и принялась с озабоченным видом рыться в большой куче вещей.
— А ты какую шляпу имеешь в виду? – растерялась Алисия.
Рая замерла, потом в один шаг оказалась у гардеробной и потрясённо ахнула.
В этом волшебном дамском шкафчике на вешалках-плечиках висело немыслимое количество юбок, брюк, платьев; внизу на полках стояла шеренга разноцветных туфель, босоножек, ботильонов, сапог и полусапожек; на боковых крючках висели зонтики с цветочками и без, длинные зонты-трости и малюсенькие складные японские, а также дамские кожаные сумочки большие и маленькие всех мастей: кисет и торба, клатч и саквояж, шоппер и хобо – все строго брендовые, из натуральной кожи или качественного кожзама; на верхних полках красовалась орда всевозможных шляп, некоторые из которых, по всей видимости, были упакованы в большие картонные коробки.
Димон, видя выражение Раиного лица, на котором застыло потрясение самого высшего качества, не удержался, и тоже подошёл к Алисиной гардеробной, дабы воочию убедиться, что там скрыто нечто из ряда вон выходящее.
— Какое богатство! – засмеялся он, окинув взглядом огромную кучу барахла, и присвистнул.
— Лис! – прошептала Рая. – Ты же «шопоголичка»!
Димон, закрыв лицо руками, просто зарыдал от смеха.
— Хотелось, — стала виновато оправдываться Алисия. – И купилось…
Она достала с верхней полки бежевую широкополую шляпу из соломки «синамей», с чёрной каймой по полям и чёрной полосой на тулье – такие шляпы ещё именуют «для скачек» — надела на голову и повернулась к Рае:
— Вот эта изысканная? Да? Она мне больше всех нравится!
— Да, — вздохнула Рая. – Только надеть её некуда!
— Это точно! – подтвердила Алисия и повернулась в шляпе к большому зеркалу на стене.
Димон тоже подошёл к зеркалу, и они с Алисией стали вместе вглядываться в блестящую амальгаму, показывая периодически отражению друг друга язык.
— А тебе идёт! – выпалил Димон.
— Что я говорила! – засмеялась Алисия. – А эта?
Она достала ещё одну шляпку – вечернюю чёрную бархатную «таблетку» с вуалью и крупным алым цветком сверху.
— В такой только в гроб! – резюмировала увиденный шедевр Рая. – Вот зачем купила? Деньги только потратила… Некуда же надеть такую ерунду!
— Ну, и что! – беспечно возразила ей Алисия. – Пусть у меня в гардеробе живёт. Я буду, когда хочу, надевать и в зеркало смотреться.
— Соломоново решение! – поднял вверх указательный палец Димон.
— А я что говорю? – весело откликнулась Алисия. – Могу себе позволить!

ШУБА

Столько лет Алисия не могла себе позволить, чтобы раскошелиться и купить хотя бы одну достойную, дорогую вещей, несмотря на то, что на съёмки и показы надевала брендовую одежду регулярно, и теперь, когда появились и средства, и место, куда можно вещи сложить, Алисия «отрывалась по полной»!
Она шла по улице мимо бутиков и, едва увидев симпатичную дамскую вещицу в витрине, тут же останавливалась, долго смотрела, затем заходила в бутик, приценивалась, примеривалась и, как правило, покупала. Причём, зная заранее, что носить такую «красотень» она не будет! Но ей доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие прийти домой, в свою прелестную уютную квартирку в манхэттенской «щепке», надеть сначала одно платье, потом другое, потом жакет, потом юбку, дополняя их необычными завязками, ремнями, плетёными поясами. Посмотреться в таком шикарном до умопомрачения наряде в зеркало, а потом, как есть, выйти на большую лоджию, стоять разодетой и с блаженством обозревать необъятный Нью-Йорк.
Шляпы ей нравились до безумия! Она их покупала, придумывая им имена (хотя у них есть свои названия): Коко, Линда, Мария Антуанетта, «Я у мамы – дурочка», Жозефина, Скарлетт, Ассоль, и носила их на голове просто так; выкупается в душе, наденет халат, волосами потрясёт (просушит!) и – шляпу на голову. Фетровые, велюровые, льняные, из соломки; канотье и вуалетки, слауч и клош, летние широкополые и даже котелок – все эти творения предприимчивых модисток нашли отклик в Алисином сердце и милой головке, а также место в её просторной гардеробной.
Особенно Алисии нравились кринолиновые шляпки «для скачек». Сказочные творения! Конечно, на улицу в таких не выйдешь. (В сумасшедший дом упекут!) Это аксессуары для церемоний. Но какие же они красивые! У Алисии были шляпки и чёрные, и белые, и красные, с огромными, просто гигантскими прозрачными полями и с изящными шёлковыми розами, накрахмаленными ромашками и хризантемами.
Алисия предпочитала такие шляпки ещё и оттого, что они напоминали ей бабушку Гизелу, которую она любила и которая любила её.

В Москве Алисия два года подряд ходила в одном и том же пуховике, на весну и осень у неё была курточка, а из другой одежды в обиходе присутствовали джинсовая коротенькая юбочка, джинсы-дудочки, облегающая водолазка-«лапша», джемпер, связанный мамой, несколько футболок, полосатая немнущаяся рубашка с воротником «апаш» и всё пожалуй.
Из заработанных денег много денег уходило на курсы английского, на питание, проезд, мелкие вещи: носки, бельё, перчатки-варежки. Любые, даже крохотные доходы, появившиеся от дополнительных заработков, бабушка Гизела заботливо припрятывала на «чёрный день» и не забывала повторять, что у того, кто умеет откладывать, всегда будет «нос в лапше, и губа в борще».
Однажды Алисия с Димоном стояли у его дома и обсуждали недавние события в суматошном глянцевом мире. Кто-то отличился и получил предложение от кинопродюсеров из Голливуда, что казалось невероятным!
Зима была на излёте, шёл снег, но его хлопья, крупные и чуть влажные, ласкали щёки. Алисия стояла в своём стареньком пуховичке и ловила ртом снежинки, ёжась от сырого ветра. Димон стоял вообще по-пижонски без шапки и оживлённо раскладывал «карты» голливудских продюсеров, которые, явно, затеяли какую-то аферу: не просто так неопытную девчонку из России в большое кино позвали.
Алисия слушала, но больше любовалась его азартным красивым лицом и длинной мощной шеей с большим кадыком, о который тёрся кремового цвета шарф из козьей ангорской шерсти, который она сама связала ему на день рождения.
А тут накладочка вышла. Домой из своего НИИ возвращался Димонов отец, старший Сальников. Он подошёл к подъезду, даже не взглянув на парочку и не обронив ни слова, хотя Алисия достаточно громко поздоровалась с ним, и, уже открыв дверь, произнёс, не поворачивая головы:
— Дмитрий, почему без шапки зимой? Пневмонию захотел?
Алисия активно поддержала:
— Дима, конечно, иди домой. Холодно же!
Старший Сальников резко оборвал её на полуслове:
— Барышня, не вмешивайтесь. Мы сами разберёмся.
И тут же ушёл, раздражённо хлопнув дверью.
В тот же вечер Алисия осадила бабушку Гизелу своими просьбами, весьма настойчивыми и убедительными. Надо обновить гардероб!
— Некуда складывать! – отмахнулась бабушка.
Алисия осмотрелась, и правда, купить можно вещь на замену другой вещи. А дополнить? Да, некуда складывать.
— И денег нет! – залепила бабушка. Про «на чёрный день» даже и заикаться не стоит, бабушка сбережения, собранные с таким трудом, ни за что не отдаст.
А денег всегда в обрез. Лишних никогда нет. Но Алисия знала, что настала решающий момент, когда «на чёрный день» следует употребить в дело!
В этот день, когда Димонов отец не захотел даже посмотреть на неё, Алисия сразу поняла, где собака зарыта. В её стареньком пуховике! Собака сидит там и всех пугает. Правда, без смеха, была бы Алисия красиво одета, Димонов папаша бы по-другому с ней разговаривал! А ей так хотелось произвести на него впечатление! Но разве это возможно в столь задрипанном виде?
У многих знакомых девчонок-моделей были норковые полушубки (мех, конечно, не ахти, но всё же), у некоторых – даже длинные из скандинавской норки шубы, сшитые в Греции.
А Алисия ходила, как оборванка.
Только бабушка Гизела так не считала. Джинс – материал крепкий, его, как говорится, и в пир, и в мир носить можно. Поэтому нормально внучка её одета, добротненько.
Алисия, обычно не вступавшая с бабушкой в перепалку, тут принялась спорить и горячо доказывать обратное. Её положение фотомодели обязывает одеваться недёшево и в живой жизни производить на окружающих соответствующее впечатление! Встречают по одёжке, не так ли? Почему менеджеры не продвигают её, Алисию Зингер, ни в Китай, куда все ездят, ни Японию, где некоторые из её знакомых уже по два раза побывали? А потому что Зингер самая примитивная. Некрасивая и плохо одетая.
— Понятно, — вздохнула старая Гизела, гладя в блестящие Алисины глаза. – Парню понравиться хочешь.
— Вовсе нет, — запротестовала было внучка.
А бабушка Гизела, знающая про жизнь всё и больше, чем всё, стояла на своём:
— Помни, кто сердцем любит, тот и без шубы на руках тебя носить будет.
— Да при чём здесь любовь?! – вскричала Алисия.
— Не смей повышать голос на старших! – строго осадила её бабуля.
Сутки ушли на раздумье, а в первый Алисин выходной, оставив Пашку на попечение Елене Георгиевне, тоже заслуженно отдыхавшей, бабушка Гизела отправилась с внучкой в магазин. Не на рынок! А именно в магазин. (Чтобы в случае форс-мажорных обстоятельств знать потом, с кого спрашивать и куда вернуть товар).
Предварительно узнали, в какие меховые магазины им лучше соваться с той небольшой суммой денег, что они готовы выложить за шубу, и, наконец, уехав на другой край Москвы, с грехом пополам пришли по адресу.
Продавщица приклеилась к ним и назойливо ходила по пятам, беспрерывно рассказывая то про одно, то про другое. Жужжала про скидки, про поставки.
— Самые дорогие шубы у вас где? – строго спросила бабушка Гизела, подозревая, что её хотят надуть.
— Вот там, — показала продавщица.
Они с Алисой посмотрели в «дорогую» сторону, сделав соответствующие выводы.
— А самые дешёвые?
— Там, — упавшим голосом ответила продавщица.
Бабушка Гизела с воинственным видом отправилась в сторону «там».
— Рыбий мех, — ворчала она, рассматривая шубы. – Длинную не купишь. В метро, что ли, в такой отираться? А короткую? Так задница отмёрзнет!
— Не отмёрзнет! – заверила Алисия. – Я из метро выйду, и, если холодно, сразу бегом. А там маршрутка или трамвай. Ты же знаешь, как я быстро бегаю!
— Знаю, — недовольно проговорила бабушка Гизела. – Для бега норковую шубу покупаем, так, что ли?
— Чтобы я красивая была. А то мне в этом ходить стыдно, — тихо прошептала Алисия.
— Стыдно, у кого видно, — отрезала бабушка.
Они пересмотрели абсолютно все недорогие, приемлемые им по деньгам полушубки (меховые куртки бабушка сразу забраковывала как «недоделанные», чересчур короткие). Дотошная Гизела придирчиво выворачивала подкладку, дула на мех, внимательно рассматривая, как ворсинки обратно ложатся.
— Эх, Ваньку бы сюда! – с досадой восклицала бабушка.
Дядя Ваня Шмидт был потомственным охотником. Зверя бил исключительно в сезон и при наличии лицензии, сам выделывал мех, и люди покупали у него шкуры со спокойной душой, зная, что всё качественно, всё законно.
В мехах, понятно, дядя Ваня Шмидт разбирался. Он в «лихие девяностые», когда овощные ямы у Зингер обокрали, подарил им несколько заячьих шкур, и Берта Тимофеевна с бабушкой Гизелой сшили маме полушубок, который вышел чрезвычайно тёплым и, вопреки прогнозам, носким. Несколько лет мама носила! Алисия с Кирой ходили, головы задрав, как же, их мама в натуральной шубе ходит.
А теперь и у Алисии будет своя шубка. Норковая!
— Ванька говорил, что у хорошего меха ость должна быть ровной. Смотри, Алиска, ость ровная или нет?
— Вроде, ровная, — неуверенно отвечала Алисия.
— И подпушь должна быть плотной! Тогда шуба тёплой будет. Смотри, плотная подпушь или нет?
Алисия пожимала плечами, она не спец в мехах.
В их возню вмешалась продавщица.
— С плотной подпушью и ровной остью – все там! – и она показала в «дорогую» сторону.
— А мы здесь найдём, — невозмутимо ответила бабушка.
И нашла.
Домой они припозднились, Елена Георгиевна уже уложила Пашку спать.
На кухне бабушка Гизела достала из пакета полушубок и любовно тряхнула его. Вот, смотрите, люди добрые, какое чудо мы сегодня с внучкой прикупили.
Елена Георгиевна восторженно заахала. Из других комнат женщины повыскакивали, всем хотелось на обновку посмотреть, не каждый день норковые шубы покупают.
— Надень, Алиса, надень! – закричали женщины.
Алисия, зардевшись, накинула на плечи полушубок и повертелась, как балерина во время фуэте.
— Стой! Дай рассмотреть! Ай, красавица!
У неё гулко билось сердце, так рада она была, а когда оглядывалась на бабулю, то сердце её готово было разорваться от восторга и от того, каким небывалым счастьем полыхали светлые, обычно мутноватые, родные Гизеловы глаза.
Полушубок был орехового цвета из поперечных шкурок русской норки, но сшит очень даже прилично. Все швы безупречно ровные! Подкладка шёлковая, блестящая. Подпушь была не очень плотной, но высокой и остевой волос довольно большой, значит, тепло удерживаться будет. Несмотря на невысокую стоимость, шубка оказалась качественной, так как её шкурки соответствовали европейским стандартам. (Это определила бабушка Гизела, вспомнив ликбез дяди Вани Шмидта, и не ошиблась). Бабушка поинтересовалась производителем и, узнав, что предприятие крупное и имеет собственную звериную ферму (это не продавщица сказала, эту информацию она почерпнула из статьи, что была в глянцевом журнале, который лежал на столе у директора магазина), то есть, найдя необходимые подтверждения качества – качественная вещь, значит, износостойкая, не один сезон прослужит — бабушка Гизела сразу выложила за ореховый норковый полушубок деньги, что «на чёрный день», то есть все свои сбережения.
Они с внучкой ехали обратно в метро и молчали. Бабушка мысленно благодарила Бога за то, что дал её внучке такое чудесное одеяние. «Мне не довелось, дочке моей не довелось, хоть внучка в норке походит», — думала она.
На следующий день шубку украли.
Алисия вернулась очень поздно со съёмок в чужой старой курточке. Бабушка вышла из комнаты, сразу всё поняла и в крик! Алису прямо на пороге за волосы оттаскала.
Сама плачет, внучка её плачет.
— Столько денег отдали. Последнее отдали! Последнее!!! Что на чёрный день откладывали! – кричала бабушка Гизела.
— Я не хотела, я не видела… — плакала навзрыд Алисия.
— Легко далось, поэтому и оставила такую дорогую вещь без присмотра! Недотёпа! Завтра же собираемся домой! Побаловались в столице, и будет!
Все жильцы квартиры вывалились в прихожую. Беда стряслась какая-то, раз старый человек так плачет.
Проснулся Пашка, выбежал в одних трусиках в прихожую, крутит головкой, ничего не понимая, и по-детски комментирует:
— Баба Зела угаеца и диёца.
Все начали бабушку Гизелу успокаивать, принесли корвалол. Бабушка сразу полфлакона внутрь опрокинула, а потом, подумав, ещё допила остальное. Но рыдать не перестала. Кунцевская брежневская пятиэтажка от её стенаний заходила ходуном. Даже соседи, которые отродясь к ним, лимитчикам, не заходили, тут постучали и заявились (на ночь-то глядя): «Что у вас стряслось?» Бабушка Гизела опять в слёзы, никак успокоиться не может.
А тётя Оля вразумлять начала.
— Брать чужое нельзя! Этому нет оправдания, — спокойно и твёрдо сказала она. – У воров будет ежеминутная прибыль, но про нормальную жизнь им стоит забыть. Благодати, защиты Божией не будет.
Бабушка Гизела как закричит:
— Не хочу я это слушать!
А тётя Оля своё:
— Если Бог допускает, значит, так надо. Воры, когда чужое уносят, грехи чужие ещё забирают, так старые люди говорят.
— Тебе легко языком молоть, — шмыгнула носом бабушка Гизела. – Не тебя же обокрали!
— Думаете, у меня бед не было? – горько усмехнулась тётя Оля. – У меня кольцо платиновое унесли. Я дома была. Из-под носа! А это подарок мужа. Дорогое кольцо. Сами же понимаете, что такое платина. Во как!
— То кольцо, а то… — и бабушка опять залилась слезами.
— Мы не видим всего того, что происходит в мире. Перед нашими глазами только частичка. Но, может, вашу внучку спасли таким образом? — убеждённо сказала тётя Оля. – Вдруг на Алису напали бы с ножом где-нибудь, убили и шубу отобрали?
— Типун тебе на язык! – испуганно выдохнула бабушка Гизела и вытаращила глаза.
— Что-то страшное воры забирают. Не каждого обворовывают, заметьте! – и тётя Оля покачала головой. – У других ничего не берут, всё у них складывается, как по маслу, но это значит, за них молятся, и не только в этом, но и в том, другом мире.
Тут Елена Георгиевна вмешалась:
— Знаешь, Оля, на Бога надейся, а сам не плошай! Не оставляй вещь, где не надо. Не искушай!
— А теперь главное, — тихо продолжила тётя Оля, заметив, что Пашка улёгся в свою постельку и посапывает. – Простить! Ни в коем случае никого не проклинать. Простить! Пусть. Вор сам себе беду накликал и оттого несчастный вдвойне; жизни не будет. А к тебе, Алисонька, если нужно, твоё добро вернётся.
Алисия вдруг жалобно заскулила, представив, какой красивой увидел бы её Димон и его родня, а теперь она опять в их глазах – жалкая нищенка.
Бабушка Гизела словно очнулась. Она, пыхтя, поднялась, подошла к Алисии и поцеловала её в затылок.
— Всё будет хорошо, моя любимая. Не жили богато, неча начинать! За квартиру я заплатила, проездной у тебя есть. Или нет? Есть! Вот видишь. Скоро пенсия. Наладится всё. И не такое приходилось терпеть. Подумаешь, шуба какая-то. Жили без неё раньше и теперь проживём.
Она обняла Алисию за голову и тихо прошептала в самое ухо:
— И помни, я всегда за тебя молиться буду. И когда уйду в тот, другой мир.

…
БЕДА

Но Алисия приложила максимум усилий, чтобы Димон о той злополучной краже не узнал. Так ей было стыдно и горько. Правда она успокаивала себя тем, что скоро лето, а уж в эту замечательную пору она всегда есть возможность одеться элегантно и недорого. А тут ещё в своё время ей подфартило и на одном московском показе – не помпезном, камерном – с ними, моделями, расплатились одеждой. Из моделей присутствовали всего четыре девушки, что создавало ряд неудобств. Приходилось лихорадочно переодеваться за кулисами (дефиле проходило во дворце культуры) и потом долго крутиться на сцене, вытанцовывая разные па, чтобы дать возможность другим надеть костюмы с множеством пуговиц и платья, к которым полагаются разные шёлковые платки (замучаешься завязывать), да чешская бижутерия из крупных бусин, похожих на мыльные пузыри, да всевозможные галстучки.
Но показ прошёл на «ура». Дизайнер оказался подозрительно молодым и невероятно наглым. Девушки слышали, как знающие люди ставили ему в вину то, что он слизал для своей коллекции многие мотивы из стиля, разработанного Коко Шанель. На что кутюрье с лёгкостью парировал, типа, великая Габриэль для того и создавала свой революционный стиль, чтобы на его базе в дальнейшем дать шанс появиться другим мотивам, вроде вариаций, которые сегодня дамы и господа имели честь лицезреть. А потом со всего размаха заехал репортёрам известной и избитой фразой: «Новое – это хорошо забытое старое!»
Когда модели, уставшие, развалились в гримёрке и некоторые уже потягивали пиво, молодой кутюрье вошёл и сказал, что он только начинает осваивать дизайнерское ремесло, заплатить не может, но разрешает каждой девушке выбрать по две вещи из созданной им коллекции.
Девчонкам не понравилось такое предложение, они рассчитывали, что парень переведёт деньги в агентство, которое в свою очередь выплатит им положенные гонорары. Есть-пить хочется, и бесплатно никто не даст. А гардероб у девчонок более-менее и так был упакован дорогими и весьма презентабельными вещами, поэтому в платьях никому неизвестного дизайнера они не нуждались. Все, кроме Алисии. Но делать нечего, пришлось «брать натурой».
Алисия выбрала две вещи, за которые дерзкий дизайнер искренне её похвалил.
— У вас хороший вкус, мадмуазель! – сказал он.
Она покрылась краской. Хотя комплимент поднадоевший, дежурный и неинтересный, но точный! Алисия, которая наощупь уже могла рассказать всю поднаготную того или иного платья: из какой ткани, какого фасона, мотивы какой коллекции отражает, стала профессионалом. Более того, могла работать и в бутике менеджером, и товароведом на базе или торговом центре.
Оба платья, которые выбрала Алисия, были из дорогих натуральных тканей. Первое – из твида в мелкую белую клетку, с овальной горловиной, обрамлённой чёрной полоской, с рукавами до локтя и крупными лацканами карманов спереди, длина платья доходила до колена; второе же – из нежно голубого льна, с контрастной планкой по переду, с рукавами, чуть прикрывающими плечи, и интригующей длиной – повыше колен.
— Девочка, возьми тогда и это! – с жаром сказал дизайнер и протянул ей твидовый меланжевый жакет с оттеняющим кантом по краям; жакет был чуть ниже талии, прямого кроя, благодаря которому не сковываются движения.
Вот так вещь! Она прекрасно подходила к обоим платьям. Удобно и красиво. Алисия была на седьмом небе от счастья! Что значит рука мастера, а?
И здесь имеется в виду и открытия великой Шанель, и смелые замашки молодого кутюрье, который пробует, экспериментирует, ищет и находит новые решения, не чураясь опыта признанных мэтров; он создаёт одежду, которая не просто скроет наготу, а сможет подчеркнуть достоинства женской фигуры и решить насущные вопросы гардероба. (Не надо приобретать много вещей – достаточно двух-трёх, главное, чтобы ансамбль «слаженно пел»; во всём важна гармония).
….
Так, оспорив сказанное ранее, заметим, что у Алисии были-таки шикарные платья отменного качества. Так сказать, появились.
И когда солнце облизало землю, и лето вступило в свои законные права, она, конечно, захотела в таких платьях пройтись! Она бы и весной твидовое платье в клетку надела, да сапог подходящих не было. Не в ботинках же в таком виде вышагивать?
Наконец пробил час. Алисия надела твидовый ансамбль и гордо повесила через плечо маленькую белую сумочку-клатч на цепочке (за двести рублей в ларьке купила; дешёвка, но с дорогой одеждой гармонирует).
— Невеста! – всплеснула руками бабушка Гизела.
— Красавица, — покачала головой тётя Оля.
— Кинозвезда! – уверенно поддакнула Тоня.
А Елена Георгиевна почему-то всплакнула.
Алисии не терпелось показаться Димону на глаза. Чтобы увидел, какая она необыкновенная! Привлекательная! Идёт, и все на неё оглядываются. (Она всё замечает).
У неё были запланированы съёмки для рекламы пляжных «туалетов»; фотограф на этой фотосессии был другой. Алисия позвонила Димону и наврала, что не может перевести сложный текст по английскому, а на курсах сменилась преподавательница, которая дерёт по три шкуры, и попросила его помочь, на то тот, конечно же, согласился.
Он заехал за ней в четыре дня, прошёл в павильон, и Алисия выпорхнула к нему весёлая, разодетая, в новом великолепном твидовом костюме, который очень шёл к ней. Димон залюбовался и не смог вымолвить ни слова. Алисия подросла. Это уже девушка. И она красивая.
Димону хотелось смотреть на неё ещё и ещё, и слушать её тонкий звонкий голос – как колокольчик звенит! Сердце его дрогнуло.
Он сомневался, сможет справиться с оригинальным английским текстом, но у него был друг детства, который запросто сможет справиться с такой ерундовой проблемой (запасной вариант для решения поставленной задачи бы; собственно, в этой предприимчивости и выражалась вся суть личности младшего Сальникова).
— Поехали! – сказал Димон упавшим голосом из-за охватившего, неведанного доселе странного чувства, переполнявшего всю его душу.
Алисия улыбнулась и тут же огорошила новостью. Ей в другую сторону надо. В ответственную командировку отправляют! Позвонили сегодня, пригласили. А денег сколько пообещали – озолотиться можно! Теперь она хорошо заработает и с лихвой возместит убытки бабушке Гизеле!
Действительно Алисии позвонили сегодня из модельного агентства и попросили срочно вечером приехать в Подмосковье. Продиктовали адрес и даже предложили, чтобы она взяла такси. А уже оттуда девушек-моделей отправят в Санкт-Петербург на уникальное, не знающее аналогов шоу, куда прибудет весь великосветский бомонд во главе с великими мира сего. «Такой шанс выпадает раз в сто лет1» — так сказали ей.
И у Алисии выросли крылья. Ну, наконец-то, она хоть чего-то добилась в этом своенравном модельном бизнесе! Станет знаменитой и богатой. Ведь она, глупая Алисия, всех разорила. Отец, едва узнав о краже, им с бабушкой из Сосновки денег на житьё-бытьё прислал. А должно быть наоборот! Она в Москве зачем? На заработках! Поэтому и надо зарабатывать. И вот шоу предоставляет ей такой случай!
Димон удивился. Ничего не слышал о готовящемся грандиозном мероприятии в Санкт-Петербурге! Ни сном – ни духом. В северной столице планируется сногсшибательное шоу мирового масштаба? Вот новость так новость! Он вдруг подумал, что серьёзно отстал от жизни, ничего не знает, ничем не интересуется. Его мысли только и заняты тем, где бы достать денег. Долгов – куча! Расточителен, не по средствам живёт. Влип в очередную неприятную историю, которая грозит ему долговой ямой.
— Подбросишь меня? – прощебетала Алисия.
— Конечно! – с готовностью откликнулся Димон. – Только давай скорее, нужно успеть до пробок.
Но пробки их всё равно взяли в оборот, поэтому к назначенному месту, в особняк на Истре, они приехали аж в семь вечера.
Димон вальяжно подкатил к необыкновенно изысканному чугунному забору с устрашающе торчащими пиками вверху.
— Здесь, то ли? – проворчал он, кося глазом на свой навигатор, напрягаясь, то ли он показывает.
Алисия только в ладоши не захлопала, так ей понравилось место, куда они «причалили». Подстриженная площадка перед забором, а за его длинными прутьями виднеется огромный дворец с панорамными окнами, эркерами, французскими балконами и многочисленными башенками на крыше. Интересное сооружение.
Алисия выскочила из машины и сразу бросилась к забору. Пока Димон вылезал из-за руля, ворота уже распахнулись, и им навстречу вышел моложавый здоровенный тип в чёрном дорогом костюме и в галстуке.
Он с мрачным видом прошествовал напрямик к Димону и с деловым видом буркнул:
— Привёз? Теперь дуй обратно. Её здесь встретили.
— Повежливее! – недовольно заметил Димон, которого очень задело такое пренебрежительно отношение.
— Вперёд и с песней! – обернувшись, нагло выдал здоровяк и, схватив Алисию за локоть, повёл к воротам.
Димон не спешил садиться за руль, и размяться надо было, и понять, что за диковинный фрукт, что сам везёт моделей на дефиле в Питер.
Он побежал за здоровяком, но тот, обернувшись, опять зарычал:
— Уши прочистить? Не понял? Вали! Не засоряй площадку!
Алисия растерянно оглянулась на Димона.
— А тебе сказали такси взять! – рявкнул здоровяк на Алисию. – А ты с дружком припёрлась!
— Полегче! – процедил Димон и хлопнул здоровяка по плечу.
Тот резко остановился и, быстро развернувшись, грозно прошипел:
— Вали! Батяня – депутат, даже не смей трепыхаться.
И тут Димон в открытые чугунные ворота увидел, как из дворца выходят ещё парни в чёрный костюмах. Видимо, головорезы, охраняющие того самого депутата.
— У нас закрытый показ! – напоследок фыркнул здоровяк и кивнул на Алисию. – Её потом привезут.
Охранник с Алисией зашли на территорию особняка, и резные ворота тотчас закрылись.
«Прямо, как сим-сим», — подумал Димон. Он постоял ещё несколько минут, потом завёл машину и уехал. Ему следовало подумать и навести справки о шоу, особняке и депутате. «Странно», — не переставало вертеться у него в голове.
В обязательном порядке Димон заехал в Кунцево, чтобы повидаться с бабушкой Гизелой и предупредить, дабы не волновалась: её разлюбезная Алисия приедет послезавтра. (Так было оговорено).
Бабушка Гизела сама открыла Сальникову дверь и вежливо пригласила войти.
— Её привезут, не волнуйтесь, — устало проговорил Димон. – Гонорар обещают высокий! Девчонка заработает. Не зря в модельный бизнес подалась.
Бабушка заулыбалась:
— Я знаю! Мне звонили. Послезавтра будет дома. А сейчас она в Риге на дефиле. Только, как через границу её провезли без загранпаспорта?
Димон остолбенел.
— Загранпаспорт-то дома. У меня! – воскликнула бабушка Гизела.
Димон почувствовал, как у него похолодели ноги. Он понял, он всё понял. Алису продали.
Он поцеловал бабушку Гизелу в щёку, чтобы успокоить хоть как-то, а сам пулей вылетел из подъезда. Успеть, только успеть!
Теперь всё встало на свои места. Всемирное шоу отменяется! (Чего и следовало ожидать).
Димон не помнил маршрута. И злился из-за этого, и ругался, и матом крыл весь белый свет! Навигатор ещё подвёл. Чтобы не ехать наугад, Димон остановился на обочине, закрыл глаза и неожиданно прямо перед собой увидел дорогу, извилисто петляющую среди огромного поля, где недалеко возводился коттеджный посёлок. Вот! Ориентир найден!
Димон разыскал дворец уже минут через двадцать. Стемнело. Везде стояла подозрительную гнетущая тишина. Дворец мигал тусклым светом, верхний этаж поглотился темнотой.
«Неужели уехали?» — тревожно подумал Димон.
Он молча вылез из машины. Потом, подумав, отъехал ближе к дороге и припарковался у деревянной беседки, одиноко стоящей среди своеобразного сельского пейзажа.
Димон предполагал, где могут находиться видеокамеры: какие-то – на виду, какие-то тщательно скрыты от глаз. Дом охраняется на совесть (мышь не проскочит), как и пространство перед домом в радиусе нескольких метров.
Боялся ли он, вступать в пререкания (пока назовём это так) с могущественным пашой, деньги которого способны ослепить любого и заставить подвергнуть сомнению убеждения самого честного и неподкупного?
Наверное, да. Просто Димон не думал об этом. Как говорится, не до страха было.
Откровенно он даже приготовился к самому худшему, и смерть в данном случае казалась безобидным вариантом. Сложнее, если издеваться начнут, посадят в бетонный колодец, да на шею колодку, как в средневековье, наденут. Это много хуже. Это вытерпеть не каждый может. И самое страшное, это когда девушку мучить начнут на его глазах. Обяжут смотреть на издевательства…
Он остановился, глубоко и протяжно вздохнул, отбросив последние сомнения и страхи. «Сейчас или никогда!» В любом случае следовало пробираться внутрь чёртового дома, куда он сам отвёз на погибель любимую девушку.
«Любимую?» — мысли его лихорадочно зашевелились. Он считал, что не способен на чувства, потому что уметь отличать любовь от влюблённости – это особый дар, которого у него нет. Так, во всяком случае, не раз говорила его бабушка Галина Дмитриевна, а не верить ей означало не верить подлинной правде.
«Не время философствовать!» — тряхнул головой он и стал виртуально чертить план действий. Без плана – ты ничто! Тебя повяжут, и никому ты не поможешь, только угробишь всех.
Он вдруг вспомнил своего боевого деда. Чтобы сбежать из Дахау, надо не только мужество иметь, а голову в первую очередь. Не перехитришь систему – из огороженного лагеря не выйдешь. Тут всё должно быть рассчитано и сыграно, как по нотам: знание режима, привычек охранников и привычек лагерных «коллег» (иначе те сдадут с потрохами).
«Эх, — подумал Димон, — что же я ни разу не спросил его, как удалось ему, голодному и измождённому, два раза бежать из такого страшного места? Ловили его, конечно, однако не сразу, а спустя несколько дней. Но сначала же удавалось уйти! Как?.. Он же не человек-невидимка. Однозначно, разрабатывал план».
Димон внимательно посмотрел на дворец не своими глазами, а глазами деда. Что бы он увидел? Итак. Охраняется видеосистемами, то есть внутри в специальной комнате за мониторами сидит охранник (и не один) и постоянно глазеет на происходящее в комнатах, на террасе, на площадках перед домом и за забором. Охранники подготовленные, но выучка у них не боевая; это не натасканные овчарки, которые реагируют на малейшее движение, и опыта соответствующего у них нет (вряд ли кто вступал с ними «в тяжбу»); парни только считаются головорезами, однако к серьёзной работе не привыкшие. Подготовленные, но не вышколенные жизнью. Ни разу на них серьёзно «не наезжали» (Димон это сразу понял, как только здоровяк его депутатством хозяина пугать начал, то есть возможности самого охранника примитивные, крутизна не более чем дешёвый понт). В экстремальной ситуации такие неизбежно теряются. Если сейчас в полглаза смотрят, то, когда расслабятся, совсем потеряют бдительность.
Видеосистему обманывать нет смысла. Но заставить противника нервничать – это можно. Где нервы, там ошибки!
…Димон, весьма убедительно шатающийся, подошёл к воротам и стал стучать.
— Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили, что началася война!
Он проорал эту строфу раз пять, не переставая стучать в ворота. (Ничего другого вспомнить не мог и пел первое, что приходило на ум). Наконец, в дверях дворца замаячила тёмная фигура.
— Э! – услышал Димон. – Иди, проспись, пацан. Сегодня ещё второе число. До второй мировой аж двадцать дней! Успеешь ещё отметить.
Димон, видя, что охранник собрался скрыться в недрах дома, бессильно рухнул на землю возле ворот.
— А ну, вставай! – закричали ему с противоположной стороны.
Он упорно лежал, затаившись, как мышь. Один глаз его был приоткрыт и внимательно наблюдал за реакцией вышедшего его приструнить парня.
Димон предполагал, что на мониторе картинку видео могли увеличить, чтобы получше рассмотреть лицо напившегося алкаша, поэтому старался, чтобы всё выглядело натурально.
— Вставай, придурок!!!
Послышались гулкие шаги, заскрипел гравий на дорожках и ворота красиво скрипнули. Охранник – это был другой парень, не тот, которого Димон видел вечером – пнул лежащего «пьянчугу» в бок и вновь заголосил:
— Я с тобой цацкаться буду, что ли?
Не услышав никакого ответа, он даже предположил:
— Сдох, что ли?
И наклонился к самому лицу Димона. Тот резко открыл глаза и, не дав опомниться этому шмырю, мгновенно выхватил у него из висевшей под мышкой кобуры «Макаров» и так же мгновенно снял его с предохранителя.
— Одно движение – яйца вдребезги!
Эффект неожиданности сделал своё дело. Парень испугался и растерялся.
— Патроны не боевые, — вдруг улыбнулся он.
А Димон улыбнулся ещё шире:
— Тогда за яйца беспокоиться не стоит. Стреляю?
— Не надо!
— Не разгибайся и очень быстро говори мне всё.
Со стороны выглядело, будто охранник действительно возится с пьяным. Но Димон, приставив пистолет к любимому мужскому органу, быстро давал указания. Охранник только тихо поддакивал.
— Веди! – тихо приказал Димон.
Ему приходилось стрелять, но было это давненько. Они, спортсмены, ездили к своему тренеру на дачу, куда приехал погостить его друг, майор МВД. Хоккеистов он вмиг пристыдил, что никогда в жизни не держали боевого оружия, а потом устроил загородные стрельбы. Самым метким на удивление оказался полузащитник (прям, Соколиный Глаз!), а не вратарь, которому по статусу, вроде, положено. Но Димон тоже оказался на высоте, легко научился целиться и производить аккуратный выстрел, учитывая вибрацию кисти руки. Хоккеисты с этим майором ещё неоднократно встречались и вновь стреляли. А теперь Димону следовало применить на практике полученные навыки.
Пока охранник тащил на плече Димона, тот потихоньку тыкал в него ствол, чтобы чувствовал – держат на мушке, поэтому не шути, дружок.
Парадная дверь особняка резко распахнулась и на пороге появился тот здоровяк, который хамил сегодня Димону и Алисию за локоть хватал.
— Куда ты прёшь его? – заорал он дружку.
Димон, не мешкая, распрямился и тотчас выстрелил ему в ногу.
— Баклан! – завыл здоровяк, упав и схватившись за ногу. – Чё за беспредел?
Димон, не дав ему опомниться, в один шаг оказался возле него и сразу вытащил пистолет из кобуры. Теперь он был дважды вооружён.
Первый молодой охранник попытался «сделать ноги», но Димон властно заорал:
— Стоя-а-ать!
И тот послушно остановился.
— Хенде хох!
Охранник поднял руки.
— Ко мне!
Тот испуганно подошёл.
А дворец уже ожил. Зажёгся свет на верхнем этаже, затопали ноги бугаёв, услышавших выстрелы и вспомнивших о своих прямых обязанностях. Крики какие-то раздались.
— Лежать! — скомандовал Димон, и охранник нерешительно улёгся в чёрном костюме и белой рубашке на асфальт.
Охрана, как саранча, выскочила во двор. Димон принял решение идти ва-банк.
Он зашёл за толстый ствол старого каштана и сделал несколько выстрелов в воздух, явно побеспокоив особ в соседних замках.
Потом он взял паузу. Длинную (Качалову акая и не снилась). Охрана, размахивающая оружием, напряжённо замерла, ожидая следующего манёвра странного нарушителя спокойствия.
Первыми молчание нарушили «головорезы».
— Эй, мужик, тебе чё надо? – заорал один из них, побойчее который.
— Пусть выйдет ваш депутат! – жёстко выдал из-за каштана Димон.
— Чё-о-о? – запел в кривой ухмылке кто-то
— Мне ещё выстрелить? – крикнул Димон. – Сейчас здесь будут копы, и вам хана.
— Нам?
И на тёмной дворцовой террасе послышался снисходительный гогот.
— Ах, нет? – торжествующе воскликнул Димон. – Значит, постреляем!
— Не надо! – раздался сухой, твёрдый голос.
— Алексей Семёнович, — начал вразумлять говорившего кто-то из охранников. – Опасно, вам не надо…
— Я сам решу, что мне надо, а что нет, — отрезал этот немолодой властный голос.
Опять повисла напряжённая тишина.
— Кто ты?! – выкрикнул великий и ужасный Алексей Семёнович.
Димон молчал, думая, как получше ответить.
— Что тебе надо? – вновь настойчиво поинтересовался этот местный царь. – Выйди, поговорим, никто тебя не тронет.
Димон, взяв себя в руки, вышел из-за каштана.
— Он девку сегодня привёз, — проныл здоровяк, всё ещё лежащий перед дворцом и держащийся за простреленную ногу.
Алексей Семёнович оказался человеком невысоким, но подтянутым, стройным, явно дружащим со спортом. Что бы о таком человеке ни говорили, он был личностью, что угадывалось по его твёрдому взгляду и внутренней стойкости, которую осязали буквально все здесь стоящие (и лежащие тоже). Безусловно, это был самый сильный человек из всех находящихся здесь на территории странного дышащего роскошью дома.
— Ты за ней приехал? – спокойно спросил местный властелин.
— Да.
— А чего стрелять начал? Почему сначала не поговорил? Сказал бы, мы сразу бы отдали.
— Ой, ли? – зло усмехнулся Димон и тут же добавил: — И что значит «отдали»? Она не вещь!
Димон раздражался, чувствуя, что его пытаются убаюкать сладкими словами и фразами, и старался не поддаваться тому настойчивому обаянию, которое непроизвольно вызывал этот депутат.
Здоровяк начал было что-то говорить, но Алексей Семёнович жестом оборвал его многословную речь.
— Иди за мной, — спокойно кивнул он Димону.
Тот пошёл, всё время готовый к тому, что ему выстрелят в спину или повяжут на территории особняка. Потому как какой бы сильной личностью ни был депутат, благородством он не отличался (политика и благородство – две вещи несовместимые).
«Боится скандала», — подумал Димон, когда спускался вслед за депутатом вниз по лестнице.
Подвал поразил его шиком и ультрасовременным оборудованием. Прозрачные двери – все на фотоэлементах, сами открываются и закрываются. А сколько помещений здесь, как подземная Атлантида! Здесь бассейн, там тренажёрный зал, там бар, там… Комната для свидания (это мягко говоря).
Димон вошёл в апартаменты, похожие на выпуклый многоугольник. Свет приглушённо мерцал, он был редкого фиалкового оттенка. Депутат щёлкнул пальцами, и свет поменялся на розовый. Задрапированные цветастым шёлком стены стали переливаться, играя перламутром.
Димон не обращал на эти спецэффекты никакого внимания. Он сразу увидел стоящую последи комнаты огромную роскошно устланную кровать, на которой лежало обнажённое тело девушки, накрытое прозрачной белой фатой.
Димон в ужасе стал медленно приближаться, боясь увидеть вот так, воочию, страшную, гнусную правду.
Он уже не думал о том, пристрелят его или нет, покалечат, или посадят на муку-мученическую в яму, он думал, что самое страшно в мире – видеть страдания близких людей и осознание того, что не можешь им помочь.
Димон подошёл поближе и уставился на девушку. Послышался щелчок пальцев, и свет поменялся на салатовый. Димон наклонился к лицу, покрытому фатой, как вдруг девушка резко открыла глаза. Димон отпрянул.
Послышался смех; он оглянулся и увидел, что депутат с его «гориллами», довольные, похохатывают. Вновь повернул голову, а девушка вдруг села, сбросила фату и тоже стала смеяться. Нехорошим, гадким смехом.
Это была не Алиса.
— Где?..- тихо прошептал Димон.
— «Макарова»-то отдай, — небрежно сказал депутат и повернулся к охранникам. – Заберите у него.
Те в два счёта выхватили у Димона оба пистолета, несмотря на то, что он, как мог, сопротивлялся.
— Пустите его, — приказал депутат.
Димона швырнули на пол, и он ткнулся носом в белое пушистое ковровое покрытие.
— Пойдём за мной, — будничным тоном сказал депутат и просверлил Димона глазами. – Давай, Ромео, поднимайся!
А голая девушка захохотала истерическим смехом и тоже закричала:
— Понимайся!
Димон вскочил и, вытирая разбитый нос, пошёл за депутатом, понимая, что выбора нет, и сейчас он обязан играть по его правилам.
Другая, небольшая комната была тёмной. На кушетке лежала Алисия. Димон сразу узнал линии её тела и кинулся к ней.
Он стал неистово целовать её холодные руки, но она никак не реагировала.
— Спит, — спокойно прокомментировал депутат.
Димон догадался и ладонью провёл по сгибам её рук. Так и есть! Поставили укол!
— Снотворное, не наркотик, — словно читая его мысли, вновь выдал этот зажравшийся дядя.
Димон приподнял подбородок и крикнул:
— Мразь! Не наигрался ещё, старый хрен?
— Потише, — с усмешкой ответил ему властелин. – Не очень выступай, иначе сядешь. Я посажу! За то, что Петьку моего ранил.
Димон быстро осмотрел АлисУ, не найдя у неё больше никаких повреждений.
— Ты думаешь, она мне нужна? Да ко мне красотки в очередь стоят! Все довольные уходят, потому что каждая с наваром остаётся. Девки мои квартиры себе потом покупают! Я обеспечиваю их, можно сказать, на всю жизнь. Даже жениха богатого, если надо, подыскиваю.
— Да? – разозлился Димон. – Какой щедрый дефлоратор выискался…
Депутат рассмеялся.
— Я-то да, а вот у тебя все бабы – шлюшки со стажем. Ты жиголо! Или твоя фамилия не Сальников? Или я не знаю, кто тебя у Коноплёва выкупил? Не внесла бы шлюшка твоя денег, он бы тебя – хлоп! Ты такую сумму задолжал, что всю родню свою подставил.
Димон не успевал реагировать на гадкие слова, ему не терпелось поскорее выбраться отсюда и вынести Алису.
— Забирай и иди! – распорядился депутат. – Я добрый. Отпускаю. Что видел тут, про то забудь. Если маму с папой любишь. Вали отсюда, альфонс!
Он начал многозначительно хихикать, и охранники, стоявшие за его спиной, дружно подхватили этот мерзкий, всезнающий смех.
Димон нёс Алису очень осторожно, чтобы лишний раз не потревожить. Руки её безвольно свисали, а голова запрокидывалась назад. Он сразу заметил, что на ней только новой твидовое платье, а жакет, видимо, потерялся где-то в тёмных недрах потайной комнаты. Но это было уже не столь существенно. Главное, живы, здоровы; всё обошлось.
Она пришла в себя лишь на следующий день утром. Димон отпаивал её кофе. Алисия всё время плакала и рассказывала, как было страшно, когда на неё накинулись двое мужиков, стащили с ней жакет и стали колоть шприцем в вену.
Он успокаивал её, подходил, садился на край дивана и, когда её плач переходил в истерику, мягко обнимал.
— Спасибо тебе, — шептала Алиса.
— Держись моя родная, — вторил ей Димон.
— Как ты смог с ними справиться?
— Русские не сдаются.
— Ты никогда не бросишь меня?
— Никогда! Никогда не брошу.

…
БРОДЯЖКА

…Сколько раз в Америке она вспоминала потом эти его слова! Они помогали ей прогонять одиночество, неизменно накатывающее в чужой стране. «Никогда не брошу» — это как клятва.
В Нью-Йорке Алисия думала о Димоне постоянно, не видя и не замечая других парней. К тому же в мире глянца брутальных, сильных мужчин почти нет. Очень много женоподобных. Если и попадаются атлеты, играющие мускулами, то внутренней стойкостью и волевым характером похвастаться не могут; их слабость проявляется в самых простых ситуациях, где смелость на поверку оказывается не более чем бравадой.
Что ни говори, а Димон был способен на поступок. Его готовность принять удар на себя не отличалась показушной отвагой. Это, скорее, следует отнести к некоей жизненной позиции или убеждению, переданным ему в наследство от его героических предков.
Алисии нравилось в Димоне всё: его огромные сильные кисти рук, безалаберное отношение к еде (не чурался фастфудами), не всегда добрый юмор, его неновые, вытянутые свитеры. Когда любишь, принимаешь человека полностью, со всеми его несуразностями и смешными привычками.
Когда Алисия встретила на Пятой авеню Настю, ей вдруг стало понятно, почему она так рвалась в Нью-Йорк; хотела выделиться среди красоток-моделей, чтобы понравиться Димону.
Алисия прониклась к Насте особым чувством, видя, как несладко ей приходится, но она руководствуется принципом: «Цель оправдывает средства», поэтому мучается и терпит. Алисия не сомневалась, что такой парень, как Сальников, стоит этого. Однако не нужно лезть в бутылку.
В глазах у Насти стояла мольба о деньгах, пусть даже небольших, которые бы спасли её на миг, хоть кратковременно! Но у Алисии денег было впритык, только на проезд! К тому же ей пришлось сменить квартиру (всё из-за гадкой Алехандры) и переехать в пригород Нью-Джерси; так что дорога в Нью-Йорк стала не просто долгой, а очень дорогой. Алисия продиктовала номер телефона Раи; Настя, как болванчик, закивала головой, но, понятно, просить у Раи помощи не будет, так как там разговор короткий: «Вот деньги на билет, и домой!» Нет, для Насти это не подходило. А к Рае бы надо прислушиваться.
Кстати, Алисия оформила кредитную карту, как учила её Рая. Но, положив на неё триста долларов, всё равно не смогла снять койко-место. Расценки от семисот долларов. Чтобы не остаться на улице, Алисия приехала в пригород и стала искать жильё, как когда-то тётя Оля искала жильё в Москве, когда ещё на работу не устроилась и требовалась уговорить хозяев сдать ей, незнакомому человеку, место в долг: ходила и стучала в разные квартиры (в хостелы без денег соваться бесполезно), показывала свой паспорт, страховое свидетельство, то есть документы подтверждающие её легитимность. Ночь перекантовалась на вокзале – никто не пустил – а на другой день нашла!
У Алисии просто не было другого выбора. Она стала точно так же ходить и стучаться в каждый дом: «Не сдадите ли угол за триста долларов? Есть банковская карта, паспорт, грин-карта». И она демонстрировала все свои документы. (Что тоже небезопасно).
То, что возможно в России, исключено в Америке. Там так не принято! И никто, разумеется, навстречу Алисии не шёл. Но её упорство не знало границ! Ко всему прочему, она была уверена, что и здесь, в пригороде штата Нью-Джерси, есть семьи, трясущиеся за каждый цент, поэтому квартирантка, которая сможет предложить ничтожно малую сумму, окажет семье какую-никакую, а финансовую поддержку. Пусть даже на хлеб! («Или на водку», — пронеслось у Алисии в голове, но она тут же сразу тряхнула головой, помня, что мысли материальны).
Ходила Алисия в пригороде от дома к дому до вечера. Люди выходили, смотрели ей вслед. Странная какая-то, вроде, одета прилично, а глупостями занимается.
У Алисии был модный большой чемодан на колёсиках и огромная спортивная сумка, которая вывернет руки запросто, так как до отказа забита вещами. И Алисия купила тележку (с такой многие хозяйки ходят на рынок за овощами). Эстетичной тележку назвать язык не поворачивался, но практичной – вот это то, что надо! Алисия ещё хорошенько упаковала своё приданое, чайный сервиз – каждую чашку, блюдца и чайники с сахарницами завернула в бумагу, затем сложила аккуратно в коробку и верёвками плотно прикрутила свёрток к верху тележки. В общем, целый день ходила от дома к дому, смозолила себе все ноги, но ни одной чашки не разбила! Кстати, все её вещи, несмотря на очевидное неудобство, находились в отличном состоянии.
Темнело, никто с Алисией в переговоры не вступал и, уже отчаявшись, она уселась на самую дальнюю скамейку в скверике и, прислонившись к деревянной спинке и укрывшись курткой, закрыла глаза. Усталость изъела изнутри, и Алисия задремала. Первого, кого она увидела в обволакивающем сне, был он, тот единственный мужчина, который вызывал в ней шквал чувств и сильную юношескую страсть. Сальников! Она увидела его в солдатской форме с погонами, с кудрявым светлым чубом и серьёзной улыбкой. И Алисия сразу очнулась. «Он узнает обо всём!» Боже, как боялась она, что Димон узнает, как она в Америке мыкается; деревенщина, чего от такой ожидать?
Алисия поэтому и от Раи пряталась, чтобы та Димону ничего не рассказала.
«Никогда не брошу!» — снова вспомнила она заветные слова, и внутри у неё всё сладко запело. Он, вон какой! А она… Неужели ничего не может? И тут у Алисии открылось второе дыхание.
Она встала, взяла свою громоздкую поклажу и, как мамаша Кураж, потащилась со всем скарбом к очередному дому искать ночлег.
И нашла! Ей открыли дверь, прислушались к её неидеальному английскому, посмотрели документы и выделили для неё место. На кухне за шкафом (как в сказке, на лавке за печкой). Алисия невероятно обрадовалась («Спасибо тебе, мой дорогой, это ты мне помогаешь!» — подумала она). Взяли триста долларов, и Алисия трепетала, боясь, что выгонят на следующий день. Однако она пришлось ко двору, и ей разрешили за шкафом пожить месяц. Безусловно, это была удача!
Семья оказалась многодетной. Мал, мала, меньше, денег в обрез. О пресловутом американском благополучии здесь, по всей видимости, не знали. Скудный обед, скудный ужин, что касается завтрака – это кто что себе найдёт.
Малышню такое обстоятельство не особо беспокоило. Они играли, носились по дому, как угорелые, с удовольствием съедали макароны с разными подливками, как правило, или с жареным фаршем или с тушёными помидорами, а завтракали преимущественно чаем с батоном. Старшие промышляли за пределами родового гнезда.
Детей насчитывалось четверо. Но для небольшого дома и одной мамы-кормилицы их было многовато. Куда испарился папаша, никто не рассказывал, но судя по тому, как бедствовала семья, серьёзным и основательным этого человека при всём желании не назовёшь.
Старшие девочки четырнадцати и двенадцати лет каждый день куда-то уходили утром, скорей всего в школу, но, может, и нет. Судя по их разговорам, желанием учиться они явно не отличались. Уходили и приходили, а вечером в пух и прах ругались со своей матерью, которая настойчиво читала им нотации о правильной жизни (особенно она старалась, когда Алисия была дома, чтобы та тоже слышала).
Двое других, пятилетняя девочка и семилетний мальчик, целый день были предоставлены сами себе. Не ходили ни в детский сад, ни в школу. То, что детей без присмотра нельзя оставлять, мать игнорировала. На няньку денег нет, а ей отлучаться необходимо, чтобы подработать. И уходила! Поэтому была рада, если Алисия за малышами присматривала.
А она с радостью играла с ними, на бестолковом английском рассказывая сказки и показывая кукольный театр из старых игрушек, и готовила им еду из имеющихся скудных запасов. Преимущественно, драники, такие картофельные оладьи с луком и чесноком (у них дома часто такие готовили). А что? Очень бюджетное и вкусное блюдо. Детям нравилось.
На те триста долларов, которые отдала Алисия за свой угол за шкафом, мать семейства купила два килограмма сахара, два вилка капусты, несколько пачек спагетти, четыре пачки мясного фарша, ещё кетчупа и майонеза. Еда испарилась через два дня.
Алисия, получив небольшие деньги за очередные съёмки, сходила в магазин и принесла оттуда пять килограммов муки, несколько килограммов картофеля и репчатого лука, батон полукопчёной колбасы, белого хлеба, а также две литровые бутылки растительного масла. И, конечно, сладкого: целый мешок карамелек и несколько плиток молочного шоколада.
Малыши, увидев шоколад, запрыгали и захлопали в ладоши. Старшие тоже с наслаждением уминали угощение за обе щёки.
Но Алисина благотворительность имела не очень хорошие последствия.
«Если человек чем-то делится, значит, у него есть лишнее, и от него не убудет», — так некоторые расценивают добрые поступки.
Однажды Алисия вернулась из Нью-Йорка и, зайдя за свой шкаф, увидела, что её вещи в сумках и чемодане перерыты.
Она провела ревизию и обнаружила отсутствие двух кружевных трусиков, купленных ею в фирменном магазине в Москве. Понятно, здесь рылись старшие девочки.
Алисия, очень боявшаяся остаться на улице, решила по-своему предотвратить возникший конфликт. Она достала из чемодана любовно упакованные дизайнерскую голубую шёлковую блузку с вереницей пуговиц на длинных рукавах и белую с чёрными полосками рубашку, тоже с длинным рукавом; рубашке стоило позавидовать: из натуральной стрейчевой ткани – гладить не надо, не мнётся: постирал, высушил, надел и пошёл – и, чинно поднявшись на второй этаж, торжественно вручила великолепные дорогие вещи старшим девочкам. Те приняли подарки спокойно, словно так и надо, а на следующий день уже щеголяли по дому в обновках. Мать заулыбалась и стала чуть приветливее с русской квартиранткой.
Алисия облегчённо вздохнула и успокоилась. Но, вернувшись в очередной раз с работы и найдя своё добро разгромленными – все перерыто! – твёрдо решила переехать. Денег на переезд не было, и Алисия подумала перебраться к Рае, тем более та хвасталась в свойственной ей аристократической манере, что теперь снимает одна целую комнату. Будет компаньонка — будет меньше за жильё платить, а, значит, сэкономит. О практичности Раи ходили легенды.
Сидя в своём углу, Алисия взяла телефон и стала набирать Раин номер, но её телефон был всё время занят. И Алисия решила, что, значит, не судьба. У неё даже отлегло от сердца. Пусть так! (А то Димон узнает, и позора не оберёшься).
Пожаловаться матери семейства на её детей не стоило даже и заикаться. Алисия и так платит копейки, так что пусть радуется, что вообще в дом пустили. Никаких прав у неё здесь нет, и не будет!
Алисия повздыхала, поплакала на досуге. «Скоплю денег и уеду домой» — решила она и несказанно обрадовалась такой простой и хорошей мысли.
…
Получив первый внушительный гонорар в полторы тысячи долларов, Алисия, наконец-то, съехала из этого «многодетного» дома. Но перед этим у неё украли кружевной бюстгалтер, шерстяной свитер со скандинавским орнаментом, серую кожаную юбку и фирменные туфли без задников, с острым носком и каблуками-рюмочкой.
Но Алисия считала, что ещё легко отделалась. И, пожалуй, была как никогда права. Она, вообще, получала раз за разом новое разочарование, откровенно вправлявшее ей мозги, чтобы не витала в облаках. Её так удивили американские дома, с виду красивые, как картинках, а внутри шаткие, какие-то картонные, плюнь и рассыплются, а ещё слышно каждый шорох, что она невольно восхитилась собственным бревенчатым домом в Сосновке, к которому так привыкла, что никогда не замечала его достоинств. Вот где прочность так прочность! Завидная основательность! Толстые бревенчатые стены напоминают крепость. В таком доме очень тепло и тихо (когда никто не орёт).
«Не умеют в Америке дома строить», — решила Алисия.
Здесь она заблуждалась. Дома, действительно, в своём большинстве были, как под копирку, каркасными, словно из конструктора собранные, но это было продиктовано природным климатом и экономической ситуацией. Строят их быстро, не нужно утепление, проще проложить коммуникации, не требуется «усадка» и «усушка» (построил и можешь сразу заезжать), и по цене такие дома доступны, а ещё они сейсмоустойчивы (это важно в таком местечке, когда океан под боком, где штормы и ураганы – норма).
Но в дальнейшем Алисия старалась найти жильё в многоэтажках, которые немногим отличаются от многоэтажек в России.
…
Наличие кредитной карты плюс хороший гонорар – и новое жильё Алисия сняла легко и без проволочек. Да, тоже не ближний свет. Всё тот же штат Нью-Джерси, но городок уже – крупный промышленный центр с отличным транспортным сообщением и расположен прямо напротив Нью-Йорка! Нельзя сказать, что до Манхэттена, где особенно часто ей приходилось работать, рукой подать, но добраться нетрудно, почти так же, как из Бруклина или Бронкса с Квинксом, или так: как из Мытищ до Москвы. (В столице Алисия снималась как-то в двух рекламных роликах, на натурные съёмки которых приходилось пилить на электричке в Мытищи; не сказать, что далеко, но утомительно; Алисия уставала от одной только дороги, то же самое она испытывала, когда ехала из промышленного городка в бескрайний Нью-Йорк).
Следует заметить, что покатавшись из разных пригородов в Нью-Йорк, Алисия увидела явные преимущества у автомобилистов с личным транспортом: сел и поехал куда надо и когда надо. И расходы на бензин уже не страшат. («Цель оправдывает средства!») И она твёрдо решила сдать на права и купить машину (а раньше даже думать об этом не хотела, потому что до смерти боялась, задавить кого-нибудь невзначай)! Ей доводилась видеть Раю за рулём на своей собственной машине, и она подумала, какая Рая всё-таки умница!
А городок Алисии, между прочим, нравился! И башни-высотки на берегу Атлантики, но особенно гигантские круглые часы, которые видно отовсюду. Всегда знаешь, который час, мобильник доставать не нужно.
Она решила, что, пока в Нью-Йорке будет работать, жить станет здесь! Не тут-то было.
…
БОЛЕЗНЬ

Алисия заболела.
Рая, как только узнала о случившемся, сразу потребовала: «Срочно приезжай ко мне. Бери такси. Дорогу я оплачу».
Алисия три дня жила у Раи, которая водила её по всем врачам, с которыми свела знакомство и которые могли бы посоветовать серьёзного узкого специалиста. Она, не раздумывая, выложила за все консультации и анализы деньги из своего кармана. Но врачи ничего вразумительного сказать не могли, не обнадёживали.
А тут позвонили из модельного агентства и потребовали, чтобы Алисия срочно прибыла в офис. Она, поколебавшись, поехала. Ещё в метро составляла речь, которую произнесёт на приличном английском боссу и… ещё одному боссу. Она объяснит. Они поймут! («Человек человеку брат!»)
Но, едва она переступила порог, как те спокойно предложили присесть. Именно по тому ровному тону, которым с ней разговаривали, Алисия поняла, что её судьба решена. Просто американские начальники обладают недюжинной выдержкой и не показывают своего неприятия ситуации.
С Алисой разорвали контракт.
Она вышла на улицу и часа два просто сидела на скамейке, стараясь прийти в себя. Она понимала, что принятое решение правильное, но не могла с этим смириться.
Всё рухнуло…
Как хотелось домой! Ведь за всё время, как отбыла с Урала в столицу, в родной Сосновке только один раз и была, а так всё в работе, на съёмках. И съездить бы, проведать всех, в баньке попариться – это всем мечтам мечта!
А с доблестным, разлюбезным Дмитрием Сальниковым как грезила увидеться! Не поговорить, а просто увидеть и обнять его, единственного, к которому… Зачем лишние слова? Единственного! И всё.
Получив разворот от американских начальников, она бы тотчас взяла свой модный дамский чемодан на колёсиках, огромную спортивную сумку – и в самолёт. Но…
Но не в таком же виде!!!
У Алисии произошёл какой-то сбой в организме, и всё её лицо, а также шея, спина и грудь покрылись безобразной угревой сыпью. Ей восемнадцать с половиной, переходный возраст давно прошёл. Что же с ней?
Она сдала анализ крови, и врачи долго изучали драгоценные капли, однако так и не смогли вынести заключительный вердикт. Ответ один: «Не знаем».
Алисия несколько раз обошла вокруг бизнес-центра, затем, как тумане, поехала в метро. Ей казалось, что все на неё смотрят и тычут пальцами: «Обезьяна! Страшила! С таким лицом только дома сидеть» И она не знала, куда деться от стыда.
Рая ждала её возле подьезда.
— Дорогая, как же это ты? – всплеснула она руками.
Алисия промолчала. Она видела по глазам своей старшей подруги, что та опасается, чтобы она ничего с собой не сделала.
— Всё будет хорошо, — прошептала Алисия.
— Только домой! В Россию! – скомандовала Рая. – Пойдём, соберу тебя, денег дам.
Они пришли, и Алисия стала собираться.
— Конечно, если такие волдыри , то на фотках и видео крупные планы исключены! Ты не звезда, фотошопить никто не будет, – приговаривала Рая. – Прыщи, да в таком количестве! Значит, пришло время оставить модельный бизнес. Может, и к лучшему.
Алисия механически складывала вещи.
— А это знаешь, почему? Тебе здесь не климат. Атлантика! Не твоё это, и всё. Приедешь домой, и лицо и грудь сами вмиг очистятся!
Рая достала две тысячи долларов и протянула их Алисии, но та резко остановила её руку.
— Не надо, — сказала она. – У меня есть деньги.
Рая растерялась, а Алисия забрала свой чемодан, спортивную сумку, которую уже прикрепила к тележке, и очень спокойно ушла.
Ей требовалось время, чтобы подумать. Но его было в обрез. И уже в лифте у неё созрел план действий.
Итак. Ехать в Россию ей нельзя. Категорически! Люди в страхе разбегутся, едва увидев её. Работать? Где? Можно устроиться посудомойкой! Снимать также койко-место в Нью-Джерси и работать в кафе или другой забегаловке, где позарез много грязной посуды. И?..
И нужно лечиться! Медики разводят руками, но всё равно найдётся врач, который сможет помочь! Потому что она не так безнадёжна, как кажется на первый взгляд. У неё не диагностировали ни рак, ни заболевание щитовидной железы. Ничего опасного не нашли! Значит, есть надежда! Лечиться!
А на лечение требуются средства, причём, немалые. У Алисии есть медицинская страховка, и она ей поможет. И ещё она решила сэкономить на жилье. («Самая большая статья расходов!») Но где жить? Не в коробке же! И негигиенично, и опасно (ходят тут разные).
…
Алисия нашла приют в ночлежке. Здесь они именуются шелтерами. Туда следует приходить заранее, занимать очередь, потому что мест хватает не всем. Бездомных в обязательном порядке регистрируют. Отдельно приют для женщин – отдельно для мужчин. Питание предусмотрено, понятно, то не варёные раки, в основном булочки, чай с одноразовых стаканчиках, сухое пюре в пластмассовых банках и быстрорастворимая лапша. Разговаривать между собой нельзя. В девять вечером шелтер закрывается: никого не впускают и никого не выпускают. В семь утра все собираются на выход.
Очередь следовало занимать после пяти вечера, иначе кукуй на улице. Алисия, хотя жила в Америке легально, но положение иммигрантки ставило под сомнение возможность её местонахождения в штатах. Безработная! И, стоя в очереди в шелтере, она всегда содрогалась от мысли, что сегодня её вежливо попросят из страны и вот, в таком страшной виде, с обезображенным лицом депортируют. Только она представит себе, как Димон встречает её в аэропорту, так её прошибает озноб. Только не это!
Она и про шелтор умалчивала. Никто, ни одна живая душа не должна знать, что модель Алисия Зингер ночует с бродяжками.
Ночлег нашла. Но возникли трудности с работой. Она никак не могла найти место с восьмичасовым рабочим днём, везде требовались сотрудники на двенадцать, а то и пятнадцать часов, и смена у них заканчивалась даже к полуночи. Что делать?
Алисия опять вспомнила тётю Олю, как она нашла подработку. Она много лет провела за бухгалтерским столом, работала, правда, вторым бухгалтером, но прекрасно разбиралась в разных балансах, дебетах-кредитах. И решила применить свои знания на практике! Стала искать клиентов. Зашла в один магазинчик и спросила менеджера, не требуется ли бухгалтер «на аутсорсинге», то есть удалённо, потом во второй. (Это в эпоху интернета!) Две недели ходила! В аптеки, киоски, кафе, располагающиеся неподалёку от дома, в пешей доступности. В маленькой чебуречной, расположившейся на первом этаже торгового центра, её услуги потребовались. И тётя Оля почти восемь месяцев подряд колымила.
«Она шла со своей идеей! – поняла вдруг Алисия.
Но у ней никакой идеи не было (что ещё умеет, кроме позирования перед фотоаппаратом?), и Алисия уговорила менеджера в одной забегаловке взять её помощницей повара. Алисия в красках, насколько позволял её английский, рассказала, как она умеет чистить картошку (и корове нужно было варить, и поросятам, и барану Дуремару, грамотному парню, который сумел в «бархатный сезон» открыть сложный замок калитки, проникнуть в огород и съесть все алые и белые гладиолусы, любимые мамины цветы, и мама ещё сказала Алисии: «А Дуремару картошки не чисть! Не будет вкусное есть. Пусть лягушек ловит, как его киношный собрат»; Алисия Дуремара пожалела и картошки ему сварила). Алисию взяли (видимо, благодаря Дуремару). «За полценты». То есть работнице на куне полагается сто долларов в день, а Алисии будут выплачивать ровно половину – пятьдесят. Однако каждую неделю!
Заработав пятьсот долларов и добавив к ним свои отложенные триста, Алисия отправилась к врачу. У неё уже появился один интересный учёный тип на примете.
Рая уже предупредила Алисию, чтобы она тщательно проверяла все процедуры, которые назначает доктор. В Америке ситуация позаковыристей, чем в России. Здесь за обучение платят баснословные суммы, которые, как правило, берут в кредит и которые потом следует возвращать банку, кроме того, на многих специалистах висит оплата аренды офиса и, разумеется, нужны деньги на собственные расходы. Много всего. Поэтому акцент делается на умении заработать всеми возможными способами. В ход идут враньё и запугивание. (Запуганный клиент выложит за своё лечение какую угодно сумму). «Читай, что прописал доктор, и обязательно говори, что посоветуешься со знакомым врачом, который, может, дополнительно эту процедуру разрешит пройти, — внушала Рая. – Если тебя взяли на понт, то не захотят, чтобы обман раскрылся и клиент обратился в ассоциацию медиков, где горе-доктору всыплют по первое число, и тебе всё сделают, как надо».
Алисия взяла на заметку это пожелание. Бдительность во всеоружии!
Визит к врачу стоит от ста долларов. Если есть страховка, то можно заплатить в районе сорока-пятидесяти. Консультация не более пятнадцати минут. Всё расписано! Любой перерасход времени должен быть оплачен.
И начались Алисины «американские хождения по мукам».
Очередь в шелтер, беспокойная ночь в смрадной духоте, работа в забегаловке, медицинское обследование.
Денег катастрофически не хватало. «Какую же я могу предложить идею, чтобы заработать по-настоящему?» — ломала голову Алисия.
И, идя однажды по улице, она увидела в окне миловидную женщину за большой фабричной швейной машинке. Эврика!
Уже через день Алисия оставила в покое картошку на кухне в забегаловке и вовсю мастерила большую, во весь рост тряпичную куклу.
Алисии потребовалось всего два дня, чтобы в срочном порядке сшить смешную длинноногую девчонку, которую она назвала «Габи», ничего не значащим именем. У куклы были длинные волосы из коричневых тонких верёвок, круглое лицо с широко расставленными вышитыми глазами и матерчатым носом-картошкой, короткое платье с множеством разноцветных матерчатых колокольчиков, розочек, хризантем (всё Алисия мастерила!), которые замаешься разглядывать. И туфельки из кожи были сшиты! В общем, кукла получилась моднячая и на редкость весёлая. (Надо было видеть, как любовно вышивала Алисия кукле губы красной ниткой-мулине).
Директор ателье пришла в восторг, выставила Габи на окно и тотчас же с удовлетворение увидела, как люди, шагая мимо, останавливаются и смотрят на такое солнечное создание.
— Берём тебя на работу! – объявила директор.
И Алисия стала работать в ателье с девяти до пяти. За каждую куклу ей платили теперь аж по тысяче долларов. А сшила она их шесть штук! Больших. И каждая не была похожа на предыдущую.
«Хорошо, что мама учила меня вышивать, — укладываясь в очередной раз в шелтере на кровать (на второй ярус), подумала Алисия. – А куклы мы шили на уроках труда. Вот где приходилось это умение!»
…
Врач действительно оказался толковый. Он сообщил то же, что и его коллеги и что знала сама Алисия: «Организм дал сбой».
Но он убеждённо сказал, что главная причина в стрессе. Поэтому приводить в порядок следует, примитивно выражаясь, нервы.
Видимо, он догадывался, что Алисия собирается проверять прописанные им процедуры и рекомендации, в связи с чем, детально разъяснял, прямо, как пасьянс раскладывал, для чего требуется одно лекарство или другое.
Больше всего Алисия удивилась, когда он безапелляционно заявил, что ей необходимо много плавать, причём, увеличивая нагрузки, как профессиональный спортсмен.
Алисии это крайне не понравилось. Бассейн – это значит, новая недешёвая статья расходов.
Видя её замешательство, врач твёрдо сказал: «Вам необходимо укрепиться. Вы не умеете преодолевать, только внешне спокойствие сохраняете, внутри у вас сумасброд, хаос. Бассейн приведёт вас к единому знаменателю. Плавать и пить назначенные препараты!»
Как приказал. Да так убедительно! И на следующей неделе Алисия уже плавала. Не плескалась, а именно загребала, как это делают спортсмены (инструктору тоже пришлось платить).
Она теперь не успевала занять очередь в шелтер, но у неё появились знакомства – мир не без добрых людей – которые зная её не один день, соглашались помочь, и когда она к восьми вечера подходила к очереди, то две чернокожие женщины весело кричали: «Она наша! Она занимала!» Кто-то пытался протестовать, но женщины стояли за неё горой.
Не выдержав однажды, она спросила, почему они помогают ей, ведь здесь каждый сам за себя, и ответ поразил её: «Ты ещё ребёнок».
Но она уже вышла из детского возраста.
Неожиданно она поняла, что только взрослый человек умеет преодолевать чувство космического одиночества.
Она повзрослела. Стала мудрее, когда почувствовала, как депрессия переходит в стадию запредельной уверенности в себе. Когда уже ничего не можешь и нет сил, но говоришь себе: «Ты можешь! Встань и иди!», то встаёшь и идёшь.
Кто знает зачем, выдержит любое как.
…
НЬЮ-ЙОРК. ПОБЕДА

…Сегодня на своём дне рождения Алисия испугалась, что Рая возьмёт и расскажет про её злоключения, про её жуткое уродство, с которым она стоически боролась и победила! Принимала по часам все прописанные доктором микстуры! Полтора месяца – тютелька в тютельку. И после работы, выскочив из ателье, бегом неслась в бассейн, где сорок минут плавала до изнеможения и вольным стилем, и кролем, который освоила. (А до этого умела плавать только по-собачьи).
Она словно возродилась заново! До того приятна была ей усталость от этого водного марафона, когда свинцом наливаются руки и ноги, но одна только мысль, что она смогла преодолеть заданную дистанцию, вселяла непоколебимую уверенность в своих силах.
Алисия уже без стеснения натиралась в шелтере мазью, тоже прописанную доктором. Специфический запашок некоторых нервировал, и они даже пробовали бунтовать и даже составляли коллективную жалобу администрации. Причём, это те неухоженный женщины, от которых несло мочой за версту!
Раньше бы Алисия сконфузилась, попыталась бы найти поддержку у других, чтобы помогли отстоять свои права. Сейчас же запросто заявила: «Мазалась и буду мазаться!» и ноль эмоций на возмущения!
Явные улучшения стали заметы уже через две недели. Вздутые, багровые угри вдруг стали угасать, усыхать. Алисия переживала, что на лице останутся шрамы или оспины. Ничего подобного! Кожа приобретала ровный, матовый оттенок.
Именно через полтора месяца врач диагностировал: «Зингер Алисия, восемнадцати лет, русская, здорова». (Да она и сама это видела! Глаза-то у неё на месте.)
Но врач подвёл итог к тому, что в его услугах она больше не нуждается.
Алисия расплакалась от счастья и в порыве безудержной радости обняла и поцеловала доктора, который несколько удивился такой эмоциональной реакции.
Через неделю Алисия вернулась в модельный бизнес.
…
Рая посмотрелась в большое Алисино зеркало, висевшее в гардеробной, и удовлетворённо провела накладными ногтями по гладким, цвета слоновой кости щекам с ухоженной ровной кожей.
— Со мной любят работать стилисты. Говорят, что гримировать меня – одно удовольствие. Тонального крема почти не требуется, — как бы между делом сказала Рая.
Наверное. Но Алисия неожиданно вспомнила, как полгода назад, перед рождеством, они вместе ходили на распродажу косметики и разного парфюма, перенюхали бесчисленное количество ароматных склянок, потратили деньжат кругленькую сумму (а как вы хотели?). Рая выбрала несколько флаконов с тональным кремом и сложила их в пакетик, потом неожиданно остановилась, повернулась к прилавку и, набрав в тот же пакетик, как картошку в авоську, элитных дорогих помад: алых, бардовых, розовых, коричневых, и ещё блеса для губ, потом протягивает всё это богатство Алисии: «Тебе! Будь счастлива!»
Алисия опешила вначале, пакетик взяла, растрогалась и давай свою старшую подругу благодарить, а Рая вдруг упала на колени перед ней, обхватила её руками и заголосила на весь магазин: «Прости ты меня! Тварь я, тварь последняя!»
На них тут же стали оглядываться, Алисия по-своему Раю успокаивает, а та воет в голос. Менеджеры вызвали «неотложку». Когда медики с чемоданчиками прискакали в глубь зала, Рая уже стояла на ногах, одной рукой поглаживая, а другой обнимая Алисину голову. Медики постояли, посмотрели, послушали причитания на незнакомом им славянском языке и убрались восвояси, вопреки предубеждениям, что такую нервную девушку, устроившую сцену в магазине, следует госпитализировать и изолировать от общества. Зачем? Она здорова.
Всё правильно, когда человек думает, анализирует, он здоров. Духовно, во всяком случае.
…
ЖЕНЩИНА, КОТОРУЮ Я ЛЮБЛЮ

же Алиске Зингер – двадцать! Подумать только… Давно ли за ручку с бабушкой ходила, а теперь невеста на выданье. Двадцать. Золотой возраст: и не ребёнок, и не тётя-мотя из деревни Гадюкино. И опыт у Алисы какой-никакой есть, мозги уже не набекрень, и тело молодое и здоровое. Двадцать – подлинный женский триумф, о котором трубить нужно на каждом углу. А она, глупая, праздновать такой день не хочет!
Свой день рождения Рая очень любила и всегда ждала его. Особенно ей нравилось, когда про неё вспоминали и щедро сыпали поздравлениями. Рая собственноручно пекла торт в несколько коржей, поливала его шоколадной глазурью, а посерединке ставала длинную тонкую свечу. Одну! (Зачем двадцать, тридцать? О возрасте дам не принято распространяться!) Свеча одиноко горит, а Рая угощает тортом всех, кого хочет. Соседей! Но в Америке принято держать дистанцию, однако для Раи в такой день не существовало авторитетов. «Мой день, законный, делаю, что хочу», — считала она…
— Сладкое редко ем, — удовлетворённо глядя на себя в зеркало, сказала Рая.
— Странно, что ты, вообще, ешь! – заметил Димон, намекая на Раину худобу.
— Да, — оглянулась на него она. – Я слежу за фигурой. Модель обязана это делать. Мой папа даже говорит, что моя жизнь – это каждодневный эстетический подвиг!
— О-о-о! – вскинул брови Димон и повернулся к Алисии, которая опять что-то жевала. – А твой батя что говорит?
Алисия рассеянно заморгала ресницами, не улавливая нить разговора, но честно призналась:
— Чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган!
Рая расхохоталась, а Димон, округлив глаза, бурно зааплодировал:
— Да мы с ним одной крови! Твой родитель отличается вселенской мудростью
— Да, — серьёзно кивнула Алисия. – Папка у меня головастый! Мне, вообще, везёт на хороших людей! В Америке у меня сдвинулось с мёртвой точки, когда я познакомилась с Полом Хоуком. Слышали?
— Гений! – хмыкнул Димон.
— Не знаю, — пожала плечами Алисия. – Фотограф не хуже других, но он добрый и не приставучий. Поэтому с ним удобно работать.
Рая по-своему отреагировала относительно Пола Хоука:
— Ничего особенного, одни клише. Нет индивидуальности! Про доброту его тоже наслышана, такому прямая дорога в бар «Голубая устрица».
— И не только ему одному! – подхватил Димон.
Алисия не соглашалась.
— Пол Хоук – выдумщик. Поэтому журнал «Voge» им заинтересовался.
Димон с Раей ухмыльнулись. Конечно, журнал «Voge» не нуждался в услугах Пола Хоука, потому что «Voge» больше, чем журнал! Если ты заинтересовал это издание – значит, первый среди равных.
— Знаете, что Пол Хоук придумал? – воскликнула Алисия и, вскочила с дивана, забегала по комнате.
— Знаем, сколько можно об одном и том же? – отмахнулась Рая.
— А я не знаю! – пафосно выкинув руку вперёд закричал Димон.
— Аудитория у ваших ног! – повернулась к Алисии Рая.
И та несколько засмущалась. Алисии показались те страницы слишком личные, не для всеобщего обозрения, но не терпелось рассказать! Язык прям чесался.
— Пол Хоук для очередной фотосессии нашёл укромный уголок на берегу океана. «Чтоб всё натурально, чтоб всё натурально!» А что тут натурального-то? Ну, океан, а дальше что? Огромные каменные глыбы, рядом с которыми шлюпки кажутся игрушечными, и всё?
— Ближе к делу, — спокойно перебила её Рая. – Про голых парней, пожалуйста.
— С этого места поподробнее, — живо включился в игру Димон. – Стриптиз – дело тонкое.
Алисия надулась:
— Не буду ничего говорить!
Рая, поджав губы, перехватила «эстафету»:
— Там были моряки. Они яхту латали. На моделей – ноль внимания. А те привыкли, что все на них таращатся, а тут такой облом. Моряки оказалась «обликом орале».
— Кастрированные, наверное, — предположил Димон.
— Дима! – аж задохнулась Алисия. – Как ты можешь так говорить?
— Все причиндалы у них на месте? – в том же серьёзном ключе продолжил Димон. – Штаны снимали, показывали?
— Да ну тебя! – отмахнулась от него Алисия.
А Рая громко, насколько это возможно подытожила (с чувством озвучила свою главную мысль):
— Капитаном у них был Гарри!
— Хэйри! – запротестовала Алисия. – Хэйри! Вот Рая не знает, а говорит.
Рая многозначительно посмотрела на Димона и глубоко вздохнула, мол, что ещё взять с этого детского сада?
— Его зовут Хэйри, и у него глаза, как океан, — улыбнулась Алисия.
— Мутные такие, — откликнулся Димон.
— Голубые. А сам он, наверное, блондин.
— Мне больше всего нравится слово «наверное», — вновь рассмеялся Димон.
— А он бритый. Они все бритые! Их пятеро парней. Хозяйственные, настоящие морские волки! В кругосветное путешествие ходили! Но это я потом узнала. А сначала смотрю, жестяная коробка с гвоздями опрокинулась… И гвозди в мелких камешках застряли… А парни молотками тук-тук, тук-тук, а я на вот таких шпильках у-у-ух! Горстку в ладонь наберу и – в жестянку, наберу и – в жестянку! А Хэйри невозмутим. Никак не реагирует. Вот ведь какая выдержка!
— Да-а-а, пропел Димон, — видимо, действительно, зрелище было не для слабонервных, раз он так спокойно стоял. Должен, вроде, скакать по-заячьи. А, может, он не в себе был?
— В себе! – заверила Алисия. – Он просто сын своего отца.
— Это логично.
— У него отец – индеец! – восторженно прошептала она.
Димон подобострастно закивал головой, что, мол, индейцев в нашей честной компании как раз и хватало.
— Гурон, кажется, — секунду подумав, продолжила Алиса. – Или…
— Делавар! – с готовностью подхватил Димон.
— Не помню, — замялась она.
— Этническое чудо! – с лёгким презрением процедил Димон. – Голубоглазый из краснокожих. М-да. Генетика – штука серьёзная.
— Хэйри вырос на берегу Мексиканского залива, и в детстве мечтал стать пиратом. Как «Чёрная борода»! Никого не боялся, и все боялись его. Этот пиратище мог захватить корабль без единого выстрела. Но Хэйри не хотел, чтобы его боялись. Чтоб уважали! Ему мечталось всегда находить выход даже в безвыходных ситуациях, одним взглядом деморализовать противника и… Пройти с командой все моря и океаны и повесить в ухе большую серьгу!
— Почему пират? – машинально спросил Димон.
— Не знаю, — улыбнулась Алисия. – Это протест! Свобода выбора.
Рая криво усмехнулась, а у Димона слетели с губ последние остатки улыбки.
— Их пятеро друзей, с детства вместе. Дружба – превыше всего! – завелась в пол-оборота Алисия. – У Хэйри тоже была бабушка. Как и моя: «Что будешь, картошку или кашу?» «Картошку». «Нет, кашу!!!» Отец в него всё время болеет, лечится в госпитале. Мама, медсестра, за ним ухаживает. Бабушка Регина его гоняла! Он с друзьями пропадал дни и ночи напролёт в пещере, которую нашёл с друзьями и обустроил, а бабушка Регина со своими подружками ходили их искать по всему побережью, а когда находили, задавали такого «леща»!
— Бабушка с подружками… — повторил Димон, встал с дивана и ушёл на лоджию.
Рая тут же встала и пошла за ним. Она знаками показала Алисе, что следует прикусить язык, и та, прикрыв рот ладошкой, поняла, что, конечно, не надо болтать лишнего. Но само «болталось».
Когда Рая привела с лоджии в комнату Димона, то сама включилась в разговор и разразилась весьма ностальгическим монологом.
— У меня тоже бабушка была! – наставительно проговорила она. – Бабу Рая. В Ярославле жила. Я к ней часто ездила; мы с ней по вечерам в шахматы играли. Она всегда выигрывала… Я в слёзы, а она: «Не реви, учись ходы наперёд просчитывать, пригодится в жизни!» И я знаю, из любой ситуации есть, как правило, два выхода, нужно только постараться их найти. Поэтому меня и кастинги не пугали, и Америки я не боялась. Вот скоро выйду замуж за американца, получу американское гражданство.
— Неплохо, — равнодушно отозвался Димон.
— Отлично! – поправила его Рая. – Моя мама, когда узнала, что муж солидный, то благословила.
— У Хэйри мама тоже добрая, — невпопад продолжила Алисия. – Благословила его, когда он отправился с друзьями в кругосветное путешествие.
— Поняла, что бесполезно отговаривать! – фыркнула Рая. – Что это за профессия такая? Путешественник?
— Да он моряк! – крикнула Алиса. – Ну, матрос. Ну… Кто на корабле работает?
— Кто на суше ни на что не способен, — быстро нашёлся Димон.
— Хэйри с детства управлял парусной яхтой. И на шхуне в море с рыбаками ходил! Один раз даже спас всех во время шторма! Это мне друг его, Тони, рассказал. После этого случая Хэйри – ему всего шестнадцать было! — взяли на работу матросом. Теперь он капитан!
— «Капитан, капитан, улыбнитесь!» — запел Димон.
Рая нахмурилась:
— А ничего романтичного! Бесперспективный молодой человек, для семьи абсолютно не пригодный. Всё время в отлучке, с непонятной и нестабильной профессией. И – я уверена – без диплома! Только для молодых дурочек лакомый кусок. Как же, романтика!
Алиса даже взвилась от негодования.
— Как будто я за него замуж собираюсь! – возмущённо крикнула она. – У него и зазноба есть, это все знают, они скоро поженятся. Я её видела. Индейских кровей! Волосы, как смоль, сама, как негра. Павлино-утко-ёж! По-моему, даже старше его. Взяла и в Нью-Йорк к нему припёрлась! Нашла ведь! И всё, типа, она помочь ему хочет, варить там, прибираться. А сама ничего толком и делать-то не умеет! Сварила бобы какие-то, тьфу… То ли дело я!
Рая повернулась к Димону:
— Она к этому Хэйри потом чуть ли не каждый день бегала. Все приличные туфли испортила! Брендовые, между прочим.
— Если у меня резиновых сапог нет! – развела руками Алисия. – В Сосновке остались…
— Как мило! – заметил Димон.
— Однажды прибегаю, — затараторила Алисия, — а парни насчёт похлёбки с какой-то поварихой договариваются. Я сразу строго: «Эт-т-тто что ещё за новости? Никого просить не надо, сама сварю». Хэйри мне не поверил. Потому что огромный котёл надо было наварить. А я раз – и готово!
— Обрыдалась потом, — вздохнула Рая, — котёл щей наварила, а капуста пристала ко дну.
— Поварёшка маленькая была! – закричала Алисия. – Но Хэйри ел так, будто горелым и не пахнет!
— Из жалости, — хмыкнула Рая.
— А что, меня уж и пожалеть нельзя? – по-бабьи запричитала Алисия. – Я его тоже жалею. Как вспомню, такого крепыша, бритого, обветренного. Сердце замирает: до чего он некрасивый!
Рая запрокинула голову и рассмеялась. Димон вдруг увидел, что она искренне радуется, и её торжествующий нехороший смех превращал Алису вновь в глупенькую деревенскую дурочку. «Точно, нет бабьей дружбы», — пронеслось у Димона в голове.
— Хоук, когда фотосессию там проводил, с моделями особо не церемонился, но погулять им дал вволю. Они как встали рядом с этими морячками – мужики им всем по пояс. Гарик Алискин меньше всех! – фыркнула Алиса.
— Ну, и что! – с жаром откликнулась Алисия. – Хэйри раньше в Техасе с родителями жил. Ему десять было, когда он в ураган попал. Прямо во внутрь торнадо.
Димон читал когда-то про страшные техасские вихри, всё сметающие на своём пути. У людей, оказавшихся внутри такого вихря, смерть наступает мгновенно из-за разрыва лёгких и других органов.
— Торнадо – бедствие, — подавленно вздохнул Димон.
Рая тут же откликнулась:
— Говорят, что это проклятие индейцев, которых истребляли в период колонизации.
— Какие мы умные, — усмехнулся Димон.
Он вдруг задумался о том, почему Рая ни словом не обмолвилась ему по телефону и по фейсбуку, что появился новый знакомый, какой-то Гарри-Хэйри. А он ведь и про шубу алисину знал, и про её безобразные воспаления на коже. А про такую диковину моряка-путешественника Рая умолчала.
— Хэйри выжил тогда, — как ни в чём не бывало продолжала Алиса. — Но после перестал расти. И улыбаться перестал.
— Но гонору у него, я тебе скажу! – и Рая потрясла кулаком в воздухе.
А Алисия под впечатлением от нахлынувших на неё воспоминаний стала, как заведённая, тараторить без умолку:
— Однажды приезжаю к ним, и дождь. Вымокла! А платье у меня было из серии «недошитая комбинация». Замёрзла! А Хэйри увидел меня, подбежал, а потом стал полотенцем вытирать. Платье заставил снять и надеть его свитер. Широченный такой! А Тони спирт принёс.
— «Водка пей – земля валяйся!» — сразу подхватил Димон.
— Утром меня на такси отправили, мне опаздывать нельзя. Хэйри всё понимает, тоже любит дициплину.
— И бандитов дразнить любит! – иронично вставила Рая.
— Отпор даёт! – поправила её Алисия. – Однажды Хэйри с его ребятами останавливают гангстеры.
— Да ворюги обыкновенные, шпана! – сказала Рая, и ирония опять тенью легла на весь её облик.
— Так вот, ворюги пистолеты достали и ребятам говорят, чтобы они им всё до копейки отдали. «Карманы выворачивайте!» Самый главный бандит к Хэйри подошёл и кинжал на него наставил, а Хэйри вперёд шагнул, взялся вот так рукой за лезвие и говорит: «Вы видите, что я вам ничего не отдам, и вам придётся убить меня за просто так?» И ребята его тоже спокойно сделали шаг вперёд. А те оробели, им никто такого отпора не давал. И убежали, не стали связываться.
— Это Гарик тебе твой рассказал? – скривился Димон.
— Нет, что ты! – замотала головой Алисия. – Хэйри почти всегда молчит.
— Это Тони! Я его тоже знаю, — сокрушённо покачала головой Рая. – Тони мне всегда казался разумным, но после этой истории… Даже в полицию не сообщили! А если эти бандюганы ещё на кого-нибудь нападут и ограбят? А эти умники стали, как бабы базарные, страшные истории множить.
Алисия заулыбалась:
— Не такие уж и страшные! А Тони вырос в доме Хэйри. Бабушка Регина привечала его, как родного.
Рая вскочила и сделала круг по комнате.
— Опять! Про мою бабушку стоит послушать. Я к ней часто в Ярославль ездила. Мы пекли для вьетнамцев пироги. С капустой, так подешевле. Союз тогда оказывал помощь вьетнамскому народу. Мы тоже помогали, как могли, вот, пирогами потчевали. В Ярославле тогда целые общежития для вьетнамцев отводились. Они на ткацкой фабрике работали. Бабушкина соседка их как услышит, так и ворчит: «Ну, замяукали». Я маленька была, но помню, идёт как-то, и солдаты из части, так эти вьетнамцы сразу в кусты сигагули! А мы не знали, что значит, солдат бояться. Одну помню, немолодую такую, так вся в шрамах, и кашляла страшно. У них там основательно была нарушена экосистема. Химические атаки, видимо, были.
— Американские парни там тоже натерпелись, — задумчиво проговорил Димон. – Джунгли для них стали настоящим проклятием. Вертолёт «Ирокез» — один из главных символов этой войны. Он обладает малой грузоподъёмностью и низкой скоростью. «Ирокез» часто становился добычей вертолётчиков и ракетчиков.
— Как ни странно, но эти года «час нуль» в истории мира!
— Какая ты умная, Рая! – восхитился Димон.
— Это плохо?
— Замечательно!
Димон поймал себя на мысли, что заикнись только Рая про моряка- коротышку ранее, он тотчас же прилетел бы в Нью-Йорк.
— О чём задумался, детина? – попыталась сострить Рая.
Димон не успел среагировать. Послышался звонок в дверь, и Алисия убежала в прихожую. Она вернулась обратно с загадочной улыбкой и влажными глазами. В руках у неё был большой распечатанный конверт и глянцевый журнал.
— Вот, — прошептала Алисия и протянула Рае журнал.
Та почти выхватила его стала тревожно листать.
— Как?..- вылетело у неё. – Почему ты меня не послушала? Что ты наделала!
Димон протянула руку, но Рая тотчас же спрятала журнал за спину.
— Тебе не надо это смотреть!
Алисия опустила голову.
— Я всегда знала, что тебя обманут. Обязательно! Эта идея сняться с автоматом наперевес в окружении спецназовцев… Неужели ты сама не понимаешь, что это плохая идея? – всё больше накаляясь, раздражённо твердила Рая.
Алисии нечего было возразить. Конечно,это происки неприятеля. Когда она вернулась в модельный бизнес, то Алехандра, с которой они готовились к съёмкам стала распускать грязные слухи, что «русская дерётся, русская – хулиганка, русской закон не писан». Боссы слушали, слушали, а потом Пол Хоук придумал необычную фотосессию.
Димон подошёл буквально вырвал из рук Раи журнал и стал листать. ОН смотреть и не мог оторвать глаз. Алисия в короткой спецназовской форме – в шортах вместо штанов – сидела с сигаретой и с автоматом Калашникова наперевес в окружении бравых американских солдат. Какое дерзкое лицо было у Алисии! А потом следующий снимок, где она с купальнике и в солдатской каске, а вот она обнажённая со спины, с распущенными волосами и спецназовском берете. Красивая! Наглая! Димон никогда не видел её такой раньше.
Алисия сделала шаг вперёд, чтобы отобрать у него журнал, но он решительно отвёл её руку.
— С нашим «калашом»! – поднял брови Димон. – Как питриотично!
— Они захотели посмеяться над тобой! – чуть не крикнула Рая.
Алисии нечего было возразить. Наверное, Рая права. Она всегда права! Но…
— У тебя два конверта в руках? – успела рассмотреть Рая. – то во втором конверте?
Димон повернулся к Алисии, поняв, что произошло нечто важное.
— Мне предлагают роль.
— В кино? – уточнила Рая.
— Да.
— Какую? Кого ты будешь играть? Ты же, кроме рекламы, нигде больше не снималась?
— Ли Миллер.
Повисла тишина.
Кто же не знает легендарную американскую фотомодель Ли Миллер, жизнь которой вылилась в беспримерный подвиг? Она, отличаясь вызывающей сексуальностью, пластикой, стала сниматься для глянцевых журналов ещё в двадцатые годы и покорила немало мужских сердец. Но подлинный её характер раскрылся позднее. С началом второй мировой войны она ушла с действующими частями на фронт военным корреспондентом, где стала образцом великого терпения и отваги!
Димон боготоворил Ли Миллер, помня, что именно она в составе войск союзников освобождала концлагерь Дахау, где истязали его деда. Именно Ли Миллер добилась, чтобы глянцевые журналы стали публиковать шокирующие снимки расстрелянных детей, горы сожжённых трупов.
— Мне предложили играть Ли Миллер в молодости, — сказала Алисия.
— Ты не справишься! – испуганно заморгала Рая. – Над тобой же все будут смеяться!
— Надо мной, но не над тобой же, — ответила Алисия.
Димон молчал. И Рая права, и Алисия.
Внешне Алисия совсем не похожа на Ли Миллер. Но взгляд! Особенно на этих «милитаристских» снимках! Пантера! Загрызёт!
Димон не стал ничего комментировать. Он устал от всего: от перелёта, от бессмысленных разговоров. Но больше всего он устал терять людей.
Димон достал из сумки красную бархатную коробочку, открыл её, внимательно посмотрел и опять закрыл. Сейчас – или никогда!
У Алисии зазвонил мобильник.
— Да? – откликнулась она, и лицо её засияло.
Она щебетала на неправильном английском, всё время кивая головой, потом кинула мобильник в сторону и лихорадочно открыла дверцы гардеробной.
— Куда ты? – тихо, в пустоту спросил Димон.
Рая не хотела сцен и вышла на лоджию.
Алисия гремела вешалками, быстро перебирая платья в гардеробной.
— Он пришёл за мной.
— Это я пришёл за тобой! – твёрдо сказал Димон и взял Алисию за локоть.
Она оглянулась и расплылась в улыбке. И Димон понял, что…
— Контракт, — напомнил ей Димон. – Я знаю, что там.
— Что не имею права три года выходить замуж и рожать детей? – Алисия рассмеялась. – Русские не сдаются!
— Ты не понимаешь по-индейски, — глупо и жалко вылетело у Димона.
— Не понимаю, — рассеянно кивнула головой Алисия.
— Это тебе! – Димон протянул ей красную бархатную коробочку, но Алисия опять улыбнулась и одними губами только вымолвила: «Меня ждут».
Она неожиданно захлопнулась дверцы и, как была, в красивом платье для коктейля, надев удобные сабо, убежала вниз.
Димон остался стоять посреди комнаты с красной бархатной коробочкой в руках. Рая подошла к нему сзади и мягко обняла.
— Всё, что ни делается, всё к лучшему? – спросила она, целуя его затылок.
— Зачем тебе человек, который тебя не любит? – спросил Димон.
— Зачем тебе человек, который тебя не любит? – тихо откликнулась Рая.
Она продолжала ласкать его, и он не отстранялся.
— Поедем в Россию. У меня есть некоторые сбережения, хватит на квартиру в Мытищах. А это почти Москва! Не стоит обременять родителей своим присутствием.
Димону казалось, что его расстреляли, и тело его здесь, а душа…
…Через год по электронной почте он получил фото, где Алисия стояла за штурвалом яхты и улыбалась яркой, американской улыбкой во все тридцать два зуба. Димон сразу заметил странные пятна на её лице, как от ожогов. Он хотел спросить про эти странности у Раи, которая поддерживала с Алисией связь, отправляя ей на каждый праздник витиеватые поздравления, но сдержался. Он ничего не хотел знать. Он даже совсем решил оставить фэшн-бизнес. Финальной точкой в этой индустрии стала организованная им фотосессия с простым заголовком: «Женщина, которую я люблю».