БЕЗ ВАРИАНТОВ из цикла ДОНБАСС ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ

Из цикла «ДОНБАСС ВОЗВРАЩАЕТСЯ ДОМОЙ».

Диплом участника литературного конкурса имени Куприна «ГРАНАТОВЫЙ БРАСЛЕТ» (2023)

БЕЗ  ВАРИАНТОВ (повесть)

1

В канун нового года в московской консалтинговой компании «Auditos et iuris» проходило торжественное собрание, где подводили итоги о проделанной за год работе и вручали премии, что сродни тринадцатым зарплатам, выдававшимися когда-то в далёкое советское прошлое на заводах.
Конференц-зал в честь праздника украсили бумажными снежинками и гирляндами с крохотными разноцветными лампочками, а в угол сцены поставили хорошенькую искусственную ёлочку, под которую посадили мягкие игрушки: тигра и кролика, символизирующих уходящий год и наступающий. Не сказать, что получилось очень нарядно, скорее, не так, как обычно; просто строгую деловую атмосферу разбавили карнавальной атрибутикой, чтобы за бесконечной работой, вроде, не забыли о самом главном празднике.
Сотрудники, всегда неукоснительно соблюдающие чёрно-белый дресс-код, теперь расслабились, многие нахлобучили красные санта-клаусные колпаки, а одна дама из отдела продаж заявилась в высоком расшитом серебряными бусинами кокошнике, чем развеселила окружающих. «Внучке на утренник купила, но и мне пригодился!» — хохотала она.
Дашу Стрельникову не радовал маскарад, вообще, любые развлекательные корпоративные мероприятия были ей не по душе. Она робела, терялась. Однако новый год, от которого вопреки всему ждёшь чуда, случай особый. Поэтому Даша «почистила пёрышки» на совесть: смастерила причёску с шикарными локонами «всю ночь на бигуди», от души  прошлась дорогой тушью по длинным и без того иссиня-чёрным ресницам, которые ей соорудили в парикмахерской, и повесила на шею блестящую пушистую мишуру. Получилось просто и красиво.
Даша краем глаза видела, что Ленка Самойлова из отдела кадров выпендрилась под стать Леди Гага: юбка лишь угадывается, колготки похожи на дырявую рыболовную сеть, туфли, словно маньчжурские колодки, на страшной ультра-толстой платформе, а на голове — умопомрачительный начёс!
Даша испытывала громадное удовлетворение от сознания собственного превосходства. «Нет у девчонки вкуса, — думала про себя Даша. – Как говорится, «рождённый ползать…»
Работая в соседних отделах, они лишь изредка пересекались в кафетерии, в коридоре, в туалете, но этих кратких мгновений с лихвой хватило на то, чтобы они возненавидели друг друга всей душой и всем сердцем.
Ленка Самойлова «точила нож» на Дашу за то, что та коренная москвичка, «бауманка» и ко всему прочему приходилась дальней родственницей одному известному философу, по учебникам которого училось не одно поколение студентов-гуманитариев, а Даша Стрельникова на дух не переносила Ленку за то, что у той был разряд по художественной гимнастике и ещё за то, что однажды в шутку её сравнили с Ритой Хэйворт.
Даша, придя домой, сразу залезла в Интернет, фрагментарно посмотрела «Гильду», «Кровь и песок», и прямо и бесповоротно занесла госпожу Самойлову в чёрный список своих недругов. (Она-то знала, кто на самом деле эта Ленка, — Эллочка-Людоедка!)
Когда на собрании после церемониальных поздравлений дошла очередь до премий, у Даши сладко заныло сердце от сознания того, какую оплеуху получит, наконец, её заядлая «врагиня», ведь имея представление о способностях и стараниях госпожи Самойловой, ничего поощрительного ей не светило, а вот некоторые заслужили!
Свою фамилию среди награждённых Даша услышала одной из первых.
— Поздравляем! – в свойственной ему сдержанной манере начал директор. – Дарья Александровна Стрельникова пришла к нам работать сразу после окончания университета и с первых дней проявила себя как ответственный работник и отличный товарищ! Через два года смогла возглавить отдел, который в течение всех этих лет ежемесячно выполняет план и выводит нашу компанию на первые позиции. Несмотря на молодость, Дарья Александровна умеет принимать правильные решения в спорных вопросах. А её находчивость заслуживает отдельной похвалы! Именно находчивость и исключительное терпение являются залогом её профессионального успеха. Человек, умеющий общаться и со студентом, и с министром, заслуживает не просто уважения!
Директор сделал паузу и многозначительно посмотрел на сидящую в середине зала Дашу.
— Я преклоняюсь перед вашим талантом! – сказал он, и воцарилась несвойственная такому переполненному залу тишина. – Вы – наша Александра Коллонтай! Я горжусь, что работаю рядом с такой удивительной девушкой.
Всеобщий вздох одобрения и аплодисменты, перешедшие в бурные овации, покрыли его последние слова. Даша смутилась, полыхнув багровым румянцем; она сидела, втянув голову в плечи, и долго не хотела выходить на сцену, хотя директор галантным энергичным жестом пригласил её и даже взмахнул интересным конвертом, что держал в левой руке.
Коллеги настойчиво-нагло принялись толкать Дашу в спину, заставив-таки подняться с места. И, поняв, что отступать некуда, она по-девчоночьи вскочила со стула и быстро засеменила вперёд, легко перебирая своими маленькими ножками в элегантных ботильонах.
Столь повышенное внимание было для Даши всегда невыносимой пыткой. Быть у всех на виду, означало для неё выставить на обозрение свои, как она считала, недостатки, к которым причисляла некоторую особенность, доставшуюся ей по наследству.                Что-то намудрила генетика, какая-то аномалия была у предков, в общем, Даша родилась здоровенькой, только абсолютно кругленькой, как мячик, и с возрастом формы её не менялись; взрослея, становясь всё миловиднее, она оставалась таким же шариком без намёка на талию. И последнее вызывало у Даши весьма «нервозатратное» беспокойство, начисто отнимающее уверенность, которая, как мы знаем, произрастает из чувства собственной безопасности.
То, насколько мир жесток, Даша с лихвой познала ещё в школе, поэтому публичности избегала и всегда искала, как кошка, норку, куда можно юркнуть в случае опасности.
За премией, притаившейся в симпатичном беленьком конверте,  Даша шла как на Голгофу.
Она не собиралась ораторствовать, хотя язык был подвешен от природы, просто из приличия ради и элементарного уважения к директору, отвесившего столь щедрые комплименты, понимала, что должна ответить словами благодарности.
Испытывая мучительную неловкость, Даша взяла себя в руки. Сейчас или никогда!
— Спасибо всем! – с достоинством произнесла она и смело оглядела конференц-зал, едва вместивший всех сотрудников компании, а это, надо сказать, немало, четыреста человек. — Я очень тронута таким вниманием и поощрением. Но замечу, что если успех и прилетел ко мне в руки, то с вашей подачи.
Она повернулась к директору и улыбнулась той красивой, королевской улыбкой, на которую способны дамы, знающие себе цену.
Зал радостно поддержал её слова, ответив одобряющими возгласами и дружными ухающими хлопками.
Директор при все своей непримечательной, даже заурядной внешности обладал редким чувством такта и, как истинный лидер, невероятной силой воли, за что пользовался всеобщим безоговорочным авторитетом. Он никогда никуда не опаздывал, не заставлял себя ждать, ставя тем самым собственную персону в исключительное положение; он своим примером демонстрировал, что такое порядок и дисциплина. Всегда за полчаса до начала рабочего дня был уже в своём кабинете, где проверял отчёты и готовился к переговорам с сильными мира сего. Все знали, что директор – спортсмен, встаёт в пять утра и, независимо от погоды, регулярно бегает полтора часа в Петровском парке, к тому же, два раза в неделю плавает в бассейне, три раза по вечерам занимается боксом, а летом на целый месяц уходит в турпоход.
Директор никогда не повышал голоса, не вёл приватных бесед и никого не посвящал в свою личную жизнь. Он подчёркнуто держал всех на дистанции, и любой знак его внимания следовало заслужить. Когда он, маленький и щуплый, шёл по коридору, то издалека можно было принять его за подростка.
Даша помнит, как едва получив диплом и суетясь в поисках работы, пришла по объявлению в эту компанию, которая располагалась в четырнадцатиэтажном офисном здании и занимала два верхних этажа. Даша была сражена наповал фешенебельностью бизнес-центра, созданного с небывалом размахом: весь в граните и мраморе, скоростные лифты и панорамные окна, однако именно «Auditоs et iuris» поразила в самое сердце!          Дашины мысли вдруг стали жить своей собственной жизнью и настойчиво твердить: «Вот он, настоящий деловой шик европейского уровня!»  И Даша чувствовала, что мысли правы как никогда. Где ещё такое увидишь? Множество стеклянных комнат-переговорных, скайп-комната, копировальные комнаты, конференц-зал с новомодными раскладывающимися креслами, кондиционеры, клетчатые шерстяные пледы на спинках кресел, свой кафетерий, где есть и холодильники, и микроволновки, и кофемашины с бесплатным кофе (к слову, и чаем тоже), коробки с одноразовой посудой. А в коридорах – теннисные столы! Дескать, отдохни в перерыв, будь любезен.
У Даши перехватило дыхание: «Да здесь жить можно!»
Всё детство и вся юность её прошли в небольшой квартирке, не знавшей ремонта лет этак тридцать, если не больше; и никто из близких не догадывался, как опротивел ей рассохшийся паркет, «убитый» концертный рояль и облезлая ванна, куда страшно залезать.
Очутившись в «Auditоs», она тут же решила: «Кровь из носу, а останусь здесь!» И осталась.
Потом пошла чехарда удивлений. Поначалу её шокировал директор. Она полагала, что это высокий эффектный господин, образ которого рисовало испорченное западным кино воображение, а на собеседовании она увидела чересчур простоватого, чуть лысоватого дяденьку с лицом, покрытым оспинами. Но по-настоящему Даша удивилась, когда увидела жену директора. «Ёшки-матрёшки! – ахнула она. – Лина Кавальери! Чесслово…»
Внутренний голос ей безошибочно подсказывал, что многие парни в компании втайне завидовали директору, сумевшему отхватить такой лакомый кусок, однако Даша, чем дольше работала здесь и чем лучше узнавала своего босса, понимала, что на самом деле,   всё наоборот: лотерейный билет с удачей вытянула его belle amie.
И не потому, что окольцевала владельца такой крутой фирмы и обеспечила себе весьма безбедную жизнь, а потому, что иметь детей от такого «ваше благородие» – большое счастье. Даша тихо вздыхала: «Генетика – дело тонкое».
Сейчас в конференц-зале директор вручил ей заветный конверт и дружески пожал её крохотную сдобную ручку. Конечно, нельзя было не гордиться таким, в некотором смысле, триумфом, и Даша гордилась, но и одновременно по-девичьи стеснялась, потому что босс на мгновение оказался так близко, что её завиток даже коснулся его подбородка. Директор мягко улыбнулся, а ей вдруг стало невыносимо стыдно за себя и, зардевшись, она поспешила в зал на своё место.
Краем уха она слышала, как девчонки из отдела кадров перешёптываются о предстоящем новогоднем путешествии Ленки Самойловой. «В Сочи! На весь рождественский уик-энд!» — стрекотали они.
У Даши вмиг испортилось настроение, ведь понятно, что Ленка нашла себе бойфренда. Ещё недавно выла и локти кусала, что застала благоверного с какой-то юной пройдохой, на каждом перекрёстке трезвонила, что «с глаз долой – из сердца вон», со скандалом бросила его, и вот, пожалуйста, опять в амурах.
Даша вдруг подумала, если бы Ленке вручали премию и она поднялась бы на сцену… Даша замерла, вообразив такую картину. «Если б пронырливая Ленка на сцене стала трясти своими космами, то босс отпрянул бы назад, — удовлетворённо решила Даша. – чтобы ни один волос не коснулся его!»
Даша уже аплодировала своим мыслям: «Боссу не нужны сплетни!» И тут же сникла. А вот если бы она, Дарья Александровна Стрельникова, обняла его, даже поцеловала, то никто ничего не заподозрил бы.
Тут Даша, горестно вздохнув, поднялась с места и поплелась к выходу.
Конец декабря был слякотным и ужасно грязным. Вот когда тепло не ко времени! Чёрный снег таял, словно сквернословил, пытаясь отстоять своё право на существование. Кругом слышалось громкое чавканье; это спешащие прохожие шлёпали по образовавшимся лужам, разбрызгивая тёмные капли.
В метро молодая то ли узбечка, то ли таджичка ошалело вытирала водянистый пол, просохнуть которому в этот вечер было не суждено.
В вагоне Даша села рядом с бесшабашно-весёлой стайкой по-пижонски полуодетых ребят, которые, перебивая друг друга, травили байки и строили радостные предположения, что, если родители на рождественские каникулы свалят по путёвке или ещё куда, то можно зачётно погудеть, пригласив на дачу классных «тёлок»!
Напротив Даши сидели парень и девушка (явно студенты) и, не обращая ни на кого внимания, целовались.
«Кто я? – думала про себя Даша. – Зачем я появилась на этом свете? Может, лучше, если б мне не родиться».
Она друг благодарно вспомнила директора, который не озвучил прилюдно, сколько именно лет Даша работает в этой компании. Десять! Срок. Даше за тридцать. Она лучший работник. Только работник. Только…
У неё перехватило дыхание. Но это несправедливо! Никто не знает, какие заправские борщи готовит она дома.  А её закусочные торты с протёртыми шпротами? Сама изобрела рецепт! И всегда сервирует стол.
Правда, столовое серебро было прожито в «лихие девяностые», но Стрелковы разжились отличными приборами из нержавейки. Изысканный сервиз не по карману? Так Стрелковы прикупили множество белых разнокалиберных тарелок: тут тебе и пирожковые, и закусочные, и суповые – все «приведены к одному знаменателю».  Ко всему прочему, Даша настрочила из грубого льняного полотна прямоугольных салфеток и, как фокусник, ловко сворачивала их на праздничном столе диагональным саше. (Однажды мамины гости даже подумали, что Даша – менеджер в ресторане).
Весь уют и чистота в доме — на Даше. Ни одной грязной тарелки в раковине «на потом»!  И как бы ни устала, а всю обувь в прихожей протрёт-начистит. Скатерть в столовую сама сшила, фартук и прихватки – тоже её рук дело, кстати, и куклы интерьерные своими руками смастерила. Тут на книжных полках заяц в сарафанчике, а на рояле — принцесса в кринолине.
Но оказывается, этого недостаточно, чтобы быть любимой.
«Я некрасивая, настоящая уродка, — горестно думала в метро Даша и тут же опровергала собственный приговор: — Но ведь это же неправда! У меня правильные черты лица, я фотогенична (это одна знакомая актриса говорила, а уж она разбирается!)»
Даша достала телефон и полистала свои фото. Одно значительно увеличила и восхитилась: «Какая у меня дивная кожа!»  Что верно, то верно, ровному матовому цвету её кожи можно было только позавидовать: ни кушоны, ни тональные кремы были не нужны.
«Но почему же я только работник? Хороший работник, и всё, — разговаривала Даша сама с собой. – На работе – работник, дома – работник. Как-то не продумали мою жизнь небеса.  Я не достойна любви? Меня создали женщиной, но лишают самого главного, и я каждый вечер рыдаю. За что мне такие страдания?»
Даша вспомнила, как приятельница Ксюша из соседнего подъезда несколько лет назад выскочила замуж за здоровенного забулдыгу, чем шокировала окружающих. Но «околоподъездные» бабули вкрадчивым шёпотком констатировали: «Это её единственный вариант. Она ведь с дефектом: плохо слышит, плохо видит, плохо говорит».
Даша возмутилась: «У Ксюши отличная фигура, она из хорошей семьи, добрая, к тому же, «Марья-искусница». Такую днём с огнём не сыщешь!»  Но, когда забулдыгу, который,  как и предполагалось, стал пить и дебоширить, прогнали, Ксюша осталась одна с ребёнком. Никаких других вариантов у неё так и не появилось.
И невольно змеёй прокралась холодная мысль: «Неужели забулдыжный вариант и впрямь был единственным?»
А у неё, Дарьи Александровны Стрельниковой, никаких вариантов!
2
Почти сутки тряслась Даша в фирменном поезде. Повезло, что в новогодней сутолоке удалось достать недорогой плацкартный билет. Нижнее место! Правда, рядом с туалетом, но это нестрашно, да и место не боковое.
Даша сидела на полке, обняв колени, и смотрела в окно. То полустанок мелькнёт, то станция, то лесок проскочит. Ёлки какие-то несуразные, домишки как сарайчики. Зима, а снега кот наплакал. И оттого, что этой белой чудесной ваты так не хватает, деревья чудились неестественно чёрными и недружелюбными, а люди, которые топтались возле сараев, казались оборванцами, причём, какими-то глубоко несчастными, не сумевшими проложить себе дорогу в тот яркий, радужный мир с роскошными благами цивилизации, где есть место и классическим «Шанель № 5», и простой горячей ванне с морской солью, и экстравагантным лангустам.
«Всё неправильно, пошло, стыдно, — рассуждала Даша сама с собой. – Солидное образование для женщины – это, скорее, недостаток, чем достоинство. Куда я столько лет шла? В какие дебри забрела? В кого превратилась? Кто я? «Сине-буро-малиновый чулок». Или абстрактный человек! Хорошие мозги – это же как накаченные мышцы!»
Даше хотелось взвыть от этого открытия, и только годами выработанная выдержка не позволила ей этого сделать.
«Моё прилежание, которым все так упорно восхищаются, развивалось за счёт подавления моего «альтер эго», коим является Гильда. «Я перчатку с правой руки, на…» О, нет! Все эти умничанья, о, боже, как же они мешают жить! Быть ласковой, обожаемой и желанной – вот оно счастье. Нефертити была так себе, как выясняется, но смогла стать мечтой всех мужчин того времени! А Маргарита Кармен Кансино? Стала бы звездой, если бы не скальпель пластического хирурга? Может, и нет, однако за ней несомненно гнался бы, стуча копытами, табун воздыхателей! Красоту делают мужчины».
Стемнело. В вагоне включили жёлтый свет, и за тёмным стеклом зажглись немного пугающие огоньки. Обычные отражения лампочек, также горящие на улицах фонари на долговязых столбах-подпорках казались теперь каким-то опасным параллельным миром, не имеющим ничего общего окружающей действительностью.
«Кому не хочется, чтобы о нём заботились? И мне, и тебе, и ему, — думала Даша. — Обольстительность должна идти бок о бок с заботой и уважением. Кому-то кофе в постель, кому-то щи на обед, а кому-то стриптиз по утрам. А бывает и то, и другое, и третье. Бывает! Только редко. Кто-то предпочитает блондинок, а кто-то дурнушек с московской пропиской. (Но этот номер у меня не пройдёт, не на ту напали, подкатывали уже, знаем). Если человек может всё, значит, и в обольщении может преуспеть! Надо только потренироваться и войти в азарт. Легко с «линокавальерским» фейсом заарканить поклонника, а ты попробуй без ярких прибамбасов! А что? И это можно! С кустодиевскими формами и баумановским дипломом? Да запросто! Хотя… Про диплом лучше умалчивать. И про тридцать два года тоже. Вообще, в разговоре косить под абитуриентку — «я пришёл к тебе с приветом», это лучше срабатывает, глупые нравятся, потому что рядом с ними любой дурак выглядит заядлым умником».
Поезд сильно качнуло, и на столике в стакане звякнула ложечка.
«Желание! — вдруг отчётливо поняла  Даша. — Желание нравиться противоположному полу пробуждает в женщинах особую химию, поэтому они, даже несмотря на отсутствие очевидной внешней привлекательности, могут… Могут влюблять в себя как самые виртуозные гейши! И отсюда, у каждой, буквально у каждой женщины на нашей планете есть шанс! Любить и быть любимой. Только так!»
Только что она вывело свою формулу любви, и как-то внутренне успокоилась.
— «Нивы печальные…» – тихо прошептала Даша, увидев расстилающуюся безбрежную землю, местами припорошенную снеговой пудрой.
— А? Что? – встрепенулся сосед напротив, пожилой тучный мужчина, который всю дорогу никак не мог не оторваться от телефона.
— Реку проехали, теперь поля, — поэтично пояснила Даша.
— К Миллерово подъезжаем, — деловито пробурчал мужчина и протяжно, со свистом вздохнул. – Степи. В Таганрог с первыми петухами прибудем. А тебе выходить ещё раньше, аж в четыре, но не волнуйся, проводница разбудит. Ставь на зарядку свой телефон и со спокойной душой отрубайся.
Но спать Даше не хотелось. Её манила к себе темнота за окном, сказочная, тревожная и таинственная, где скрываются потаённые мысли и желания.
Когда в тот предновогодний вечер Даша пришла с собрания домой, то мама, увидев её зарёванное лицо, пафосно воскликнула: «Ёшки-матрёшки! Кого прибить? Кто обидел мою девочку?»
Даша пыталась неловко отнекиваться, но от мамы с её дотошностью, конечно, ничего не скроешь. И без Дашиных комментариев, она сразу смекнула, что к чему, поэтому не позволила раскисать дальше.
— Бери конверт, и в путешествие! – решительно скомандовала она.
— Это тебе! – запротестовала было Даша, доказывая, что премия – мамин рождественский подарок. – Сколько можно, то крем, то шампунь? Могу я, наконец, сделать тебе хороший подарок?
— Конечно! – с готовностью поддержала мама. – Вот и попутешествуй! Я знаешь, как буду этому рада? А то все твои деньги на строительство коттеджа уходят.
— Он будет с бассейном!
— Ну, да, будет… — улыбнулась мама. – Только жить надо здесь и сейчас. Людям необходимо помогать, и помощь разная бывает! Может, кого-то радоваться заново учить надо, кого-то терпеть. Каждый человек, как воздух, кому-то нужен. Любовь, которую мы ждём, часто не похожа на каренинскую страсть; любовь таит в себе множество оттенков: это и уважение, и привязанность, и мечта, и даже разочарование. Да-да. Любят ведь не за, а несмотря на. Не мной сказано, однако трудно не согласиться, что любовь – это когда один человек ради другого чем-то поступается. А ещё, скажу тебе, проще надо быть. Князю – княгиню, графу – графиню. Понимаешь? Надеюсь, ты не маргинал по убеждению.
«Нет, не маргинал, — тихо стенала про себя Даша. – Я просто женщина». И, всё обдумав, буквально на следующий день заказала билет в Ростов-на-Дону.

3
Ростовский вокзал поразил её своей удивительной аккуратностью; несмотря на встречающихся на каждом шагу военных с вещмешками «мечта оккупанта» и «калашами», напряжения никакого не было. Спокойная размеренная жизнь. Беленькое дорожное кафе с атомными ценами, бесплатный вылизанный до блеска туалет с горячей водой и модерновыми, работающими, как часы, сушилками-автоматами у главного входа, как часовые, зелёные силиконовые ёлки с мигающими огоньками. «Круто!» — восхитилась Даша, откровенно ожидавшая грязи и нервозности.
Она с удовольствием перекусила в дорожной культурненькой кафешке, усевшись за круглый пластмассовый столик. Горячий кофе с молоком и круассаны – вот вам и французский завтрак, который она обожала с детства. Её новенький дамский чемодан на колёсиках стоял рядом и радовал глаз своей нежной розовостью; его игривый намёк на разного рода приключения Даше не нравился, следовало взять с собой рюкзак, который был бы куда уместнее в данном случае, но мама могла догадаться, куда она собралась на самом деле, и, однозначно, не отпустила бы её.
4
В большом комфортабельном автобусе с кондиционерами ехать было, в принципе, удобно, только утомительно. Донецк, конечно, недалеко от Ростова, но простои в пробках, проверка документов на блокпостах удваивали время в пути.
Даша сначала дремала – с четырёх утра не спала – потом внимательно всматривалась в зимний пейзаж за окном: бесконечные степи под неровным бледно-серым снежным покрывалом, над которым нет-нет, да взмахнёт крыльями крупная тёмная птица (наверное, это была обычная серая ворона, но Даше хотелось, чтобы ею оказался сокол или орёл). Потом мелькали дома и домики, добротно-куркульские и расхлябанно-нищенские. «Как у нас», — подумала Даша, вспомнив поездки в деревню к тёте в Калужскую область.
— Танк! – вдруг восторженно закричала Даша.
— Бронетранспортёр, — спокойно уточнил сидящий рядом с ней парень. – БТР-80. По кочкам носится как угорелый!
— А колёс, как у сороконожки! – прыснула в ладошку Даша и достала телефон, чтобы сфоткать такую смехотень.
— Нельзя! – резко остановил парень.
— Ах, да! – спохватилась она и даже немного смутилась, что оказалась такой нерасторопной, не сообразила сразу, но всё равно не унималась: – А БТР классный! С буква «Z» на башне! «За победу»!
Парень устало улыбнулся и пояснил:
— «Z» — это Западный военный округ. «V» — Восточный военный округ.
— Значит, есть nord и ost! – скороговоркой добавила Даша.
Парень утвердительно кивнул и закрыл глаза.
— Вы военный? – осторожно поинтересовалась Даша.
— Нет. Просто я с Донбасса. — вздохнул парень и, не открывая глаз, опять улыбнулся, –  а вы москвичка, по говору слышно. Едете в Донецк к родне?
— Нет. Я волонтёр, еду в госпиталь ухаживать за ранеными.
5
Много лет охваченный войной восток Украины не тревожил Стрельниковых. Что Сирия, что Донбасс – это слишком далеко, чересчур экзотично и даже неправдоподобно. Репортажи слушали в пол-уха; стрельба и беготня с автоматами воспринимались как «зарница», в которую играли когда-то в школах и не верили, что всё всерьёз.
Стрельниковы тихо жили своей жизнью. Никого не беспокоили, но и ни от кого не прятались. Попросят помочь, помогают. Ещё в четырнадцатом году собирали вещи для беженцев. Как говорится, «чем можем».
В огромной семейной библиотеке на полках стояли бок о бок «Сильные духом» Медведева и «Молодая гвардия» Фадеева. Не надо быть литературоведом, чтобы понять, что это не шедевры, но книги бережно хранили, потому что они являлись отголоском истории родной страны и целого народа, тем проводником в прошлое, без которого нет будущего.
Когда объявили о спецоперации на Украине, Стрельниковы гостили на даче у дяди Павлика, маминого брата.
— Война, — покачал головой дядя Павлик. – И, очевидно, надолго.
— Ты удивлён, mon cher? – спросила мама, поправляя очки. – Историю в школе прогуливал?
— L’histoire ;volue en spirale. Всё закономерно, mon brioche.
Больше на эту тему не говорили. Во всяком случае при Даше и её младшем брате Васе. Мама произнесла сакраментальную фразу: «Раз мы ничего не можем изменить, будем жить, как жили, и честно делать своё маленькое дело».
И продолжали, как раньше, дисциплинированно ходить на работу, устраивать на даче у дяди Павлика традиционные семейные обеды с дискуссиями на заумные темы, старательно при этом избегая разговоров о политике, считая это делом крайне бессмысленным и бесполезным.
Когда в сентябре, ужиная в столовой, Стрельниковы смотрели по телевизору церемонию присоединения к России Донбасса и ещё двух украинских территорий, мама облегчённо вздохнула: «Ну, и слава Богу! Теперь уж, наконец, всё закончится!»
Но война не заканчивалась. Дядя Павлик интеллигентно констатировал: «Что-то пошло не так, но наша семья в данной ситуации, как Швейцария, сохраняет нейтралитет».
А в начале января следующего года Даша Стрельникова перешагнула порог больницы прифронтового донбасского городка.
Тот парень в автобусе всё досконально объяснил: как выехать из Донецка в близлежащие населённые пункты на прифронтовой полосе, где поменять московскую симку на местную, куда прятаться во время обстрела и, что очень важно, ни в коем случае не пить из-под крана воду, которую подают исключительно вечером и только на пару часов!
Даша, не страдавшая рассеянностью, всё запомнила и всё учла.

6
— Как пройти к главврачу?
— На четвёртый этаж, четыреста пятый кабинет, — ответили в регистратуре местной больнички.
Даша, ловко подхватив свой увесистый и чемодан, решительно зашагала наверх. Остановившись у кабинета, она сняла пуховик и, повесив его на руку, дробно постучала в дверь.
— Что за морзянка? Войдите! – зазывно пробасил простуженный женский голос.
Даша, заглянув, увидела симпатичную моложавую женщину в белом халате, тыкающими тонкими пальчиками с французским маникюром по клавиатуре ноутбука. «Классический френч!», — не преминула отметить про себя Даша, которая всегда мечтала о таком маникюре, но, как пианистка, ещё с времён музыкальной школы как стригла ногти «под ноль», так навсегда и привыкла к «бритым» пальцам, зато с удовольствием замечала  длинные матово-розовые ноготки с белым ободком у других.
— Ой! — хмыкнула та и, не мигая, уставилась на незнакомку.  – А я уж подумала, ребёнок долбится.
— Нет, это я.  — с виноватой улыбкой пролепетала Даша и быстро пояснила: – Приехала помогать.
— То есть? – у женщины, секретаря, по всей видимости, вытянулось лицо.
— Раненых с передовой привозят сюда, в первую хирургию, — сбивчиво начала Даша, боясь, что неправильно поймут, и её скороспелый вояж тут же потерпит крупное фиаско. — Мне сказали, что в эту больницу везут! Раненых много, работы много. А я умею делать всё: и уколы, и перевязки; могу брить, менять памперсы, убирать горшки. У меня и медицинская книжка есть со всеми анализами и прививками! Я опытная санитарка и даже немного медсестра; когда папа болел, за ним ухаживала. Я волонтёр! Готова хоть сейчас приступить к своим обязанностям! Но… Сначала надо согласовать с главным врачом? Мне так сказали.
После секундной заминки женщина-секретарь, переваривая услышанное и, словно тщательно подбирая нужные слова, наконец, задумчиво пробурчала:
— Сейчас же праздники! Все по домам. В больнице только дежурный врач. А вы… никак из Москвы?
Даша подобострастно кивнула.
— Ну, хорошо, —  оторопело хлопая накладными ресницами, растерянно продолжила дама: — Но главврач… Я сейчас! Подождите… Выйдите…пожалуйста.
Даша послушно закрыла дверь, сердце её учащённо билось и, казалось, готово выпрыгнуть из груди, мысли путались, чувство некоторой вины, из-за того, что она приехала без предупреждения, даже без предварительного звонка и поставила сотрудников больницы в столь неловкое положение, приводила в смятение и заставляло краснеть и заикаться.
Никогда прежде Даше не приходилось попадать в столь неприглядные ситуации и быть непрошенным гостем на «чужом празднике жизни». Хотя какой уж тут праздник?
Больница представляла собой печальное зрелище: с торца она была сплошь иссечена осколками разорвавшегося рядом снаряда, когда по городку били «грады», и походила на несчастную страдалицу-оборванку с изуродованным оспой лицом; окна на верхних этажах имели более-менее приличный вид, успокаивая глаз белым пластиком, а на втором и первом настолько чудовищные, что непроизвольно вызывало откровенную неприязнь. Но чему удивляться? Эти окна неоднократно выбивало взрывной волной, и приходилось их лечить, вставляя новые рамы, которые следовало ещё найти, что в условиях изнуряющего напряжения и постоянной неразберихи сделать было крайне сложно, поэтому довольствовались старыми рамами, почерневшими, неприглядно-облезлыми, наверное, в своё время выброшенными на помойку. В общем, эстетика уступала на второй план, а может и на десятый.
Но более ужасало отсутствие в больнице воды. Ещё в Донецке на автостанции Даша, зайдя в туалет, увидела на полу множество пластмассовых бутылей и железных вёдер с водой, предназначенной для смыва в унитазе, и пришлось, превозмогая отвращение, мириться с этим, потому что ничего другого по близости не было, и следовало даже радоваться, что хоть так соблюдаются элементарные санитарные нормы.
В этой больничке так же на полу в туалете рядом с каждой кабинкой стояли чеплашки с водой, а на раковине рядом с краном в мыльнице лежал новенький кусок мыла, и очевидно, что туалет регулярно моют, однако непривыкшему к таким условиям человеку было крайне трудно справиться с невероятной брезгливостью, которая, как серная кислота, разъедает и без того хлипкое внутреннее спокойствие и оголяет нервы.
7
Даша очень устала и сетовала на то, что некуда присесть. Стояла возле стендов и машинально пробегала глазами по снимкам, красноречиво рассказывающим о насыщенной жизни медиков местной больнички. На больших фото все улыбаются: вот в коллективе — новый сотрудник, а вот — старейшина, а здесь все отмечают свой профессиональный праздник, о чём гласит плакат над праздничным столом. «Работа слаще морковки, — подумала Даша. – Это мне знакомо, это я понимаю».
— Заходьте! – раздалось за дверью.
Даша, встрепенувшись, засуетилась и принялась настойчиво втискиваться со своими вещами в несколько узковатый проём.
— Оставляйте всё в приёмной, — распорядилась секретарь. – Вот там… главный…
Она, споткнувшись, не договорила и красивыми глазами выразительно показала, что надо войти в смежную дверь.
«М-да, хорошо отдохнули», — снисходительно отметила Даша и засеменила в другой кабинет.
Длинное добротное бюро, заваленное папками и аж с двумя макбуками, впечатлило, но солидная особа с причёской «длинное боб-каре» впечатлила ещё больше. Почудилось, что из-за плотно колыхающейся шторки сейчас вот-вот появится фэшн-фотограф,  властно скомандует: «Внимание, съёмка!» и, отщёлкав очередь снимков, отправит их в мир обворожительного глянца.
Особа подобострастно кивнула Даше, которая по инерции ответила тем же.
— Присаживайтесь! – церемониально предложила эффектная главврач, стараясь унять явную нервозность, сквозящую и в голосе, и в жестах.
«Ничего, я не маленькая, всё понимаю, расслабляться тоже нужно». — сдерживая улыбку думала про себя Даша.
— С какой волонтёрской группой приехали? Почему именно к нам?
— Бахмут рядом! – развела руками Даша, вроде, все сразу должны понять, что она едет туда, где тяжелее, где особенно требуются ещё одни руки в госпитале. – Волонтёрские группы? Когда их искать? Времени в обрез. Директор всего на месяц отпустил и то с учётом рождественских каникул. Я и поехала.
Главврач удивлённо вскинула свои изящные пудровые брови:
— Как это «поехала»?
— Ну, как, — усмехнулась Даша. – Купила билет, села в поезд. Сначала Ростов, потом Донецк, а потом раз – и я здесь.
Главврача такой ответ не устроил, и она продолжила допрос со всей строгостью руководителя, чтобы докопаться до истинной причины появления неожиданной гостьи. Даша не протестовала, понимая, что город живёт по законам военного времени, и появление новых людей всегда вызывает тревогу, поэтому старалась отвечать чётко и ясно.
— Вы знали, что у нас, мягко говоря, неспокойно? Вы приехали без сопровождения, одна в самое опасное место на планете. По собственной инициативе?
— Да.
— Как-то не продумано всё, а где вы будете жить? В больнице нельзя!
— В гостинице. Я знаю, здесь есть гостиница недалеко.
— Но это дорого, и там не принимают для оплаты банковские карты, там вообще нет терминала!
— А у меня есть наличка!
— Но у нас нет обязательной больничной формы для вас!
— А у меня с собой есть свой медицинский халат, и медицинские белые туфли со специальной стелькой, чтобы можно было долго ходить и стоять, и ещё в сестричестве, что в храме рядом с нашим домом, мне подарили белую  косынку с вышитым красным крестом. Так что я экипирована от и до!
Минуту они смотрели друг на друга, и у каждой буровили свои мысли в голове.
— Нас бомбят каждый день.
— Двум смертям не бывать.
— Я смотрю вас ничем не напугаешь!
— Тараканов боюсь, — улыбнулась Даша.
— Вам повезло, — всё с той же подчёркнутой серьёзностью ответила главврач. – У нас этого добра нет. Ещё в пятнадцатом году все перемёрзли, когда зимой свет и отопление вырубили.
— Они, по всей видимости, отправились к праотцам, в тараканий рай. Что ж, c’est la vie. Если есть другие вопросы ко мне, готова их выслушать, — отчеканила Даша, и, несмотря на то, что ей надоел столь бессодержательный с её точки зрения разговор, с трудом подавляя раздражение, добавила: – Я терпеливая.
Главврач, холодно улыбнувшись, заметила:
— Есть одна поговорка: «Бойся терпеливых, когда они сердятся, сжигают не мосты, а города».
8
Вторую неделю Даша Стрельникова работала в больнице. Её направили помогать в паллиативное отделение, где лежали тяжелобольные (в основном после инсульта).
Что касается раненых, то главврач категорически запретила ей не то что ухаживать за ними (брить, умывать), а даже близко подходить к отделению травматологии, где их лечили. Потому что есть некий регламент и определённый порядок, который нельзя нарушать. К тому же существует секретность, так называемая военная тайна, что не подлежит разглашению, и важно не задавать лишних вопросов, дабы не проболтаться кому не следует и в итоге не навлечь на всех беду. В общем, меньше знаешь, крепче спишь. И с этим трудно было не согласиться.
Вынесенный безапелляционный приговор сбил с Даши всю спесь! Ведь она не сомневалась, что здесь её примут с распростёртыми объятиями, потому как бесплатная помощь, которой всегда невпроворот, великое благо! И вот на тебе! «Какой облом! – воскликнула она про себя и тут же резонно поинтересовалась: — Мне уезжать обратно в Москву? Раз я такая опасная?» Тут главврач заметно смягчилась, что, мол, нет, конечно, Даша совсем не опасная, даже напротив, приятная в общении, мягкая и пушистая, а помощь в больнице всегда нужна, однако в первую очередь следует помогать лежачим из паллиативного отделения, где есть парализованные, к которым никто не придёт, потому что они одинокие от слова «совсем».
Тут Даша без дешёвого кокетства расчувствовалась; ей захотелось тотчас же бежать и спасать несчастных брошенок, и кормить, и поить их, и спать укладывать (правда, всё равно, в этом бесконечном цейтноте упорно искать лазейку в другой мир, куда, собственно, ехала, и в темпе аллегро модерато скакать потом вверх по ступенькам на запретный  этаж, где, возможно, томится в ожидании своего звёздного часа Дашина судьба – воин Русский Пересвет, суженый-ряженый, небесами посланный, которому, как воздух, нужны ласка, забота, доброе слово, верность и преданность).
9
Подъём в шесть, и дальше по распорядку: со скоростью звука умыванье из ковшика, потом молниеносное облачение в нехитрую одёжку: брюки, свитер, берет, пуховик, и без всяких чаёв галопом на работу.
Из гостиницы Даша вылетала пулей и быстрым шагом направлялась в больницу. Она уже приучила себя не бояться кромешной темноты, когда из-за комендантского часа весь город в вечернее и ночное время погружался в непроглядную мглу. Её больше пугала собственная неразборчивость; она не чувствовал опасность, не знала, как реагировать на грохот от разорвавшегося вдалеке снаряда: бежать в подвал-убежище, как велит прикреплённая к дверям гостиницы листовка-инструкция, или спрятаться в ванной, как учил её тот парень из автобуса, или переждать на месте, как делает подавляющее большинство? Никогда Даша не попадала под бомбёжки, поэтому отголоски взрывов казались ей громом салютов или фейерверков. Вообще, как приехала она в этот городок, так ни разу не было, чтобы не громыхало вечером, а, бывало, и рано утром, поэтому поневоле если не привыкнешь, так приспособишься.
В первый «гостиничный» день, услышав очередное уханье дальнего взрыва, Даша, как прилежная ученица, послушно вышла в коридор с немым вопросом в глазах: «Следуя инструкции, спускаемся в убежище?»  Её поразило, что в полупустой гостинице, вообще никакого движения не последовало; в холле двое парней-кавказцев как сидели на диване, уткнувшись в смартфоны, так и продолжали сидеть.                На всякий случай она побежала по коридору и постучала в номер, из-под двери которого теплилась полоска света, означавшая, что хозяева дома. Появившийся в дверях бравый военный с накинутым на острые плечи кителем с готовностью успокоил, заверив, что всё в порядке, это, кстати, наши бьют, «ответка», то есть контрудар, и искренне посоветовал почаще обращаться к нему с любыми вопросами, чем засмущал Дашу, вогнав в краску.
Его взъерошенная пацанская чёлка смешно топорщилась набок, а светлые серые глаза смотрели спокойно и серьёзно; он ломал о Дашу глаза, не решаясь пригласить к себе. Когда она, развернувшись, модельной походкой направилась в свой номер, почти крикнул ей вслед: «Каждый вечер я здесь! Завтра будет «Арабика». Приходите обязательно!» А Даша с наигранным равнодушием, почувствовав себя хозяйкой положения, только томно пожала плечами: «Какая скучная имитация восторга!» И в недалёком будущем, а если быть точными, то на следующий день, решила обязательно навестить такого интересного субъекта в стиле «милитари».
Однако и на следующий день, и в другие ей приходилось возвращаться из больницы  буквально «без ног», чуть ли не приползать (так уставала). Она наскоро ополаскивалась холодной водой, припасённой в ведре, и замертво падала на кровать с паршивой мыслью: «Ни стыда, ни совести, лишь бы поспать». Про офицерика, когда-то запавшего в душу, и думать забыла.
Через неделю горничная оставила на Дашином столе красивую стеклянную баночку «MacCoffe Arabiсa», а на ресепшен, как бы невзначай, сообщили, что всех военных куда-то перевели. «Как говорила Коко Шанель, кофе надо пить всегда и везде, он превращает существование в жизнь», — вздохнула Даша.

10
Появляться в больнице «с первыми петухами», когда ещё центральный вход закрыт «на клюшку», Даше очень нравилось. Никого ещё нет, всё спит, а она уже идёт, и она первая! Осознание этого первенства давало ей определённые преимущества перед другими: убеждало в собственной избранности и права на исключительное самоуважение. Очевидно, так куётся непробиваемая уверенность в себе!
Осторожно поднявшись на крыльцо по скользким ступенькам, Даша кулачком принималась нетерпеливо отстукивать, «как морзянку», мелкую дробь по двери.  Вскоре слышалось торопливое шарканье, усталое бормотанье, затем дверь со скрипом приоткрывалась и, как пароль, сонным голосом звучали каждодневные слова: «А, это ты, Дашук! Добренького тебе!»
Санитарка тётя Валя дежурила почти каждую ночь; в больнице сотрудники получали зарплату без задержек, в связи с чем, многие хотели взять себе дополнительные полставки сторожа, чтобы хоть как-то приостановить то ужасное обнищание, в которое вогнала всех разгулявшаяся девятилетняя война.
Для тёти Вали больница была вторым домом, где она имела возможность поесть досыта, притаранить для внуков капустного салатика, варёных яиц, оставшихся с завтрака, и, что важно, нормально помыться.
Воду здесь подавали вечером в режиме «три часа хватит за глаза», и после ужина начиналась свистопляска! На каждом этаже шлангами набирали воду во всё, что только можно: в бочки, бидоны, вёдра. А если включали водонагреватели (они, как водится, периодически ломались), то возле душевых выстраивались беспокойные очереди из персонала и пациентов. Мысленно Даша тоже давно стояла в этой очереди. В гостинице в её номере иногда из-под крана текла горячая вода, но такой момент следовало ещё ухитриться застать, чаще шла холодная неочищенная вода, которую качали насосами из близлежащих водоёмов; она сильно отдавала затхлостью, и Даша, чтобы умыть лицо и почистить зубы, набирала драгоценные капли в ковшик из кулера в коридоре.
Пятиэтажке, где жила семья тёти Вали, не повезло больше других. У них, вообще, никогда не было воды! Их не просто, как всех, отключили от украинского водоканала, в их двор  прилетел снаряд и перебил водопровод. И вместо того, чтобы починить, умники- «афони» прикондыбали, посмотрели и заварили трубы наглухо. Что с них взять? Теперь тётя Валя стоически таскала вёдра на третий этаж, набирая воду в подвале соседнего дома. В туалет — ведро, на кухню – ведро, в ванную – ведро и два таза. «Забот – полон рот! – приговаривала она. – Но жить можно».
У неё появилась своя мерка пережитого, которую создало время, когда питьевая вода стала на вес золота. Сейчас, конечно, сходил в магазин и купил!  Три пятьдесят – литр. Недорого. А раньше? Страшный пятнадцатый год, как его забудешь? «Ни денег, ни воды, ни света, ни тепла, — причитала тётя Валя, рассказывая Даше о тех бедах. – Здесь «лепестки», там грады бьют, и уехать некуда, да и не на что! Из речки набирали воду и кипятили на улице в очаге из кирпича, что сами построили. Мужиков не было, все защищать ушли».
11
В крохотной раздевалке Даша прямо на свитер надевала медицинский халат из грубой льняной ткани голубоватого оттенка, повязывала на голову белую косынку с вышитым красным крестом и придирчиво осматривала себя в зеркало, всё ли хорошо, не торчат ли где пряди волос, аккуратно ли сидит халатик. И всегда себе нравилась! Право, её невероятно преображала сестринская косынка, подчёркивающая то лучшее, что было в Даше: выразительные голубые глаза с длинными маслянистыми ресницами, изящные тонкие линии бровей, которые контурным карандашом она рисовала сама (причём не хуже профессионального стилиста), но главным достоинством Даша считала чёткий овал лица и ровную, чистую, бархатистую кожу, которой позавидовала бы любая фотомодель и киноактриса, для которых важны крупные планы во время съёмок.
Кстати, и халат, который хотя и не мог скрыть её округлостей, однако очень ловко облегал фигуру, придавая той особую манкость и притягательную женственность. Словом, облачение в форму сестры милосердия превращало Дашу в красавицу.
12
Раннее утро в паллиативном отделении – это «дым коромыслом»!
Парализованных много, и они лежат мокрые по уши. В тех палатах, где люди могут хоть как-то передвигаться, кресла-туалеты до отказа заполнены мочой и фекалиями. Санитарки в поте лица выносят горшки, меняют простыни. А нужно ещё и пол помыть, притом следует уложиться в отведённый регламент! А как же? Времени в обрез! В половина девятого начинается завтрак.
Взяв из процедурки медицинскую маску и пару латексных перчаток, Даша торопилась к тёте Вале, которая энергично, с быстротой молнии меняла памперсы лежачим больным, умело переворачивая их то на один, то на другой бок.
Даше с тётей Валей на помощь всегда приходила санитарка из соседнего блока, потому что в отделении рук катастрофически не хватало, представьте: сорок больных и только два сотрудника!
Особенно проблематично было с такой деликатной процедурой как подмывание.
Зимой в больнице, конечно, топили, было не жарко, но тепло, однако холодную воду для гигиенических процедур использовать всё равно нельзя, потому что простудить человека проще простого, а нагреть негде. Термопот есть, но всего один и нужен на кухне для мытья посуды (и его берегут, как зеницу ока). Электрочайник тоже есть, но в нём кипятят питьевую воду. В общем, в основном приходилось пользоваться влажными салфетками.
Здесь тоже были свои сложности. Кому-то родственники могли купить упаковку салфеток, а кому-то нет.
Даша особо заботилась о полупарализованной Галине, которую разбил инсульт; её взрослые дети давно уехали во Львов и с началом спецоперации оказались отрезанными от родного города, а дома у Гали осталась старушка-мать, едва передвигавшаяся по квартире. Кто Гале поможет?
Даша потихоньку сама покупала ей салфетки, а ещё соломинки для коктейля, чтобы она могла без труда пить чай и компот. Про мятные пряники с зефирками тоже не забывала! Оказалось, что Галина – сладкоежка.
И ещё один никому не нужный инсультник находился в отделении, причём, не один год. Местный житель Алексей. Всего сорок лет, а так болезнь долбанула, что у него отнялась речь, также левая рука и скрючились ноги. К Алексею никто не ходил; он целыми днями лежал на железной кровати и безучастно смотрел в потолок. Единственным его развлечением являлись завтраки, обеды и, разумеется, ужины. Ел он самозабвенно! И – парадокс! – несмотря на обездвиженность, не полнел, оставаясь по-юношески сухим и поджарым. «Не в коня овёс!» — ворчала тётя Валя. А Даша тихо вздыхала: «Мне бы так…»
К Алексею Даши прониклась особым состраданием, едва только увидев его, грязного, заросшего чёрной щетиной. «Бедненький!» — сразу же запричитала она и даже твёрдо решила для себя, что будет не только умывать и брить его, но и рассказывать ему разные интересные истории, чтобы сгладить всепоглощающее одиночество.
Но какие там истории! На бритьё едва выкроилось время! Кроме того, Даша обратила внимание, что Алексей тяготится её долгим присутствием в палате, не горит желанием общаться; он уже испытывает потребность просто лежать и смотреть в пололок.

13
В отделение травматологии, куда с ближайшей линии фронта привозили раненых солдат, Даше удавалось прошмыгнуть лишь к ужину, когда «великое начальство» во главе с главврачом отправлялось по домам.
Даша энергично поднималась на запретный второй этаж и в духе вечернего ритуала обходила палаты, не переставая, как китайский болванчик, всем кивать и со всеми здороваться.
Её уже хорошо все знали: и медсёстры, и санитарки и ещё одна пожилая женщина, работница из местного собора, приходившая бесплатно помогать, как только выкраивалось хоть малейшее свободное время, а если учесть, что все предприятия города и собор в том числе работали до четырёх вечера (из-за возможных обстрелов), то женщина приходила сюда регулярно. У неё было диковинное имя Нинель и не менее диковинное отчество Октябриновна.  Сотрудники и раненые называли её просто Нелей, и только Даша  обращалась к ней по имени-отчеству, умудряясь чётко проговаривать непривычные кудрявые слова.
Заглядывая в палаты, Даша зорко выхватывала глазом тумбочки, куда ставят железные миски с едой, пустые они или нет, кто поел, а кого следует покормить. Лежачих солдат было не так много, но травмированных и увечных, которые не могут нормально держать ложку, хватало за глаза.
Даша торопилась, потому что еда в мисках остывала чуть ли не мгновенно и разогреть её не представлялось возможным; ведь железную посуду в микроволновку ставить нельзя, а другой посуды не было. (Да и запаришься бегать туда-сюда с каждой тарелкой).
— Дашук, восьмая палата голодная! – обычно кричала Нинель Октябриновна.
И Даша заскакивала в восьмую, где лежали шестеро бойцов, состояние которых оценивалось как «более-менее», что в переводе означает: «Средней степени тяжести».         Сперва она кормила дядю Федю, самого старшего здесь и самого проблематичного, у которого диагностировали перелом костей таза, и любое движение доставляло ему невыносимые страдания. На передовой взрывом дядю Федю отбросило на несколько метров, и он шмякнулся на обледенелую землю, получив кроме многочисленных осколочных ранений, этот страшный перелом.
На боль и неудобства, стоит заметить, дядя Федя никогда не жаловался, но он не мог не понимать, что его жизнь претерпела серьёзные изменения – и не в лучшую сторону! – и ходить, как раньше, он уже не будет никогда. Дома в Красноярском крае у него остались жена и двое детей-школьников, которых он не видел полгода и с которыми не хотел общаться даже по телефону, испытывая горькую вину перед ними за собственную немощь, уже начавшую высасывать, подобно пиявке, деньги из его семьи. «Чтобы моей Галы здесь не было! — синими губами твердил дядя Федя. – Билет – туда, билет  — обратно, это ж сущее разорение… Детей ещё поднимать и поднимать! Им учиться дальше нужно. Я не сумел, жена не сумела, оба тёмные, так пусть у них сложится».
Даша кормила дядю Федю с ложки, ласково приговаривая знакомые детские присказки и  поглаживая другой рукой его лысую голову; он равнодушно проглатывал еду, не выражая при этом никаких эмоций.
Бойцы помоложе, несмотря на серьёзные ранения (и контузии, и пулевые, и осколочные), отнюдь не впадали в отчаянное уныние, подтрунивая над чрезмерной Дашиной заботливостью.
— Даш, ты ему титьку дай! – восклицал один.
— Почему ему? Лучше мне! – сразу подхватывал другой.
— Мальчики, — строго одёргивала их Даша, пряча улыбку, — не переходите границу.
Бойцы довольно кряхтели, так им нравился разговор с приватным оттенком.
— Мы давно не мальчики, — слышался притворно-извиняющийся баритон, и дружный гогот тут же сотрясал воздух
— Не будем слушать их, Фёдор Иванович, — спокойно говорила Даша, показывая всем своим видом, что её отнюдь не волнуют сальные мужские шутки. – Кушайте!
Тут уж солдатское зубоскальство получало вселенский размах.
— Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет!
— Молочка нет, и тюри нет, есть только молочная баланда, и за ту спасибо.
— Баланда в больнице — королева: утром – молочная, в обед – капустная, в ужин тоже.
— — Вчера на ужин картофельная баланда была.
— А сегодня опять капустная.
— А к капусте — тефтели, — заметила однажды Даша, и ей вновь пришлось убедиться, насколько громогласным бывает мужское ржание.
— Хлебно-бумажные!
— Как в анекдоте: «Что ж хлебушка не берёте, спасибо, я тефтелю взял».
— Размером с козью… Чего ты, Даша, так смотришь? С козий шарик!
— А мясо в хлебных тефтелях тоже есть! Пацаны, я серьёзно. Из кошачьих хвостов!
— И белый жир вон выпирает, в новогодние праздники как раз самое то! Фирменное блюдо: тефтели в снеговой пыли.
— Ага, кашу маслом, типа, не испортишь. Но в нашей больничной столовой решили, а вдруг?
— Тушёнку открывают, жир счищают и…
— Прихожу я к врачу и говорю: «Не могу есть ни мяса, ни масла». Врач: «Почему?»  «Нету!»
14
После ужина, как концерт по заявкам, бритьё.  Здесь Даша была нарасхват, и это понятно, брила она всегда осторожно и очень тщательно, а если у кого — бородка, то подравнивала аккуратненько, прямо как цирюльник-виртуоз. И подстригала, когда просили, но с оговоркой: «Я могу только полубокс!» Все без исключения соглашались на предложенную сугубо мужскую стрижку, но по ходу этого волшебного таинства просили то на висках побольше волос оставить, то на темечке, то взлохматить, то, наоборот, пригладить, и в результате получались разнообразные гибриды: «военные ёжики» и «военные ирокезы»; «полубокс» в чистом виде не удавался.
В увлекательном процессе больничного барбешопа Даша узнавала всё больше о ребятах, об их гражданской жизни и военной.
Саша (из Макеевки), в ополчение ушёл с первых дней, как стали бомбить Донбасс.
— Я ж в техникуме учился в Донецке! – с жаром рассказывал Саша. – Ни о чём не мечтал. Мне тогда лишь бы в большой город уехать, приткнуться куда! Чему-нибудь, думаю, да научусь, а там мозги приложу, да магазинчик свой открою. Семье помогать начну. У нас папку в шахте завалило, а нас трое у мамки осталось, я старший, значит, мне карты в руки. И сперва всё шло по плану, а тут – привет! — с вертолётов людей расстреливать начали. Я даже не понял сначала, да и никто не понял. То есть жили себе, и жили, а тут налетели и убивают кого ни попадя. И кто? Типа, свои. Долго не мог поверить в это. А что бомбить начнут, тут я, вообще, пас! Мы что, Бен Ладены, что ли? Но бомбы сбрасывали. И из «градов» по нам палили. И кто? Это ж не сложно узнать. Мы в какой век-то живём? Спутник, и всё такое. Вот вам и «свои». Ворона вороне глаз не выклюет. Или не так? Один раз увидишь, как кишки на кустах висят, на всю жизнь запомнишь. Оставил техникум и на защиту! Разве могу я жить по-другому? Без вариантов!
Саша отличался добрым весёлым нравом, какой-то редкой бесхитростной простотой, что непроизвольно вызывал симпатию окружающих. Когда Даша цирюльничала, он обязательно околачивался рядом, прижимая к груди свою перебинтованную правую руку. Саша любил просто сидеть или стоять рядом с ней и пристально рассматривать её красивое пышущее здоровьем лицо, что Даше не могло не нравиться. Однако она не пророчила ему роль суженого, сразу вычленив два серьёзных недостатка: Саша был младше почти на пять лет и, кроме того, в Макеевке у него осталась девушка (это проскользнуло как-то из его же рассказа).
Нет, Даша не боялась пресловутой женской конкуренции; этот период канул в лету. Просто она понимала, что эфемерная девушка из Макеевки – сигнал того, что у судьбы другие планы. Так учила её мама, а уж ей Даша доверяла как себе. И когда на горизонте появился воздыхатель (выпускник музыкального училища, холостой настолько, насколько это возможно; не слишком молодой, но и не старый), она насторожилась: «Мама говорила, что подобное притягивает подобное и…»
Рудольф был из Новосибирска, мобилизованный. Лицо этого высокого измождённого парня представляло собой одну сплошную рану: глубокие ножевые порезы на щеках и подбородке, обожжённые губы. Кроме того, он обморозил ноги, и в больнице ему ампутировали почти все пальцы, поэтому передвигался он теперь хоть и без костылей, но маленькими, лилипутскими шажками.
Рудольфа перед новым годом освободили из плена, обменяв на какого-то «укропа».
— В засаду попали, — виновато бормотал он. – А там куда? «Укропами» командовал харьковчанин. Типа, почти родня. У меня ж дядя двоюродный в Харькове живёт! Ну, вот. Думали, сможем договориться, не чужие, вроде. А оказалось, что мы с ребятами вляпались в такое дерьмо! Сначала нас прикладами били, затем отвезли в дом какой-то, в подвал посадили, и я теперь знаю, как выглядит ад. Неделя как сто лет! Сидим в холоде с завязанными глазами, со связанными руками, зубы, как у волков, клацают. Потом выводят наверх по очереди, и такие крики страшные!.. Меня вывели, разули, носки разрезали, а потом к мизинцу проволоку присоединили и ток пустили. Язык себе прокусил, он у меня так распух, что слышу, «укроп» говорит: «Смотри, рот не зарывается, давай ему язык отрежем», и горло мне сдавили, а тут взрывы, всё такое. «Укропы» удрали, меня на полу оставили, я уже приготовился к смерти, только одно молил, чтобы прикончили поскорей, без мучений. Они ж ничего не спрашивают, кроме фамилии и воинской части, им по сути не нужна никакая информация; они просто издеваются, наслаждаясь мучениями. Война выявила много скрытых маньяков. У Сергея, друга моего, пальцы на руках переломали, ухо отрезали, а когда плоскогубцами зубы вырывать начали, от болевого шока умер. А мне повезло, обменяли. Я ж тогда своими словами как давай молиться! Видимо, услышали меня там? В музыкальную школу работать не вернусь, наверное, в монастырь пойду регентом.
Даша всегда с замиранием сердца подравнивала ножницами его заросший сединой подбородок. Она понимала, что Рудольфу очень нужна борода.
15
Как только Даша, вспомнив о комендантском часе, торопилась на выход, ей сразу же давали тысячу поручений: купить колбасы, сигарет, красной рыбы в вакуумных упаковках, которой в местных магазинах завались, ещё зайти в аптеку за препаратами.
Не требовали, просили по-свойски: «Завтра, дескать, с утреца зайдёшь, купишь и принесёшь, вот тебе денежка», и в карман — тысячу-две-три. Сначала Даша категорически отказывалась брать деньги у раненых и упорно покупала продукты и лекарства на свои кровные, однако вскоре её премиальный ручеёк иссяк, и пришлось использовать средства бойцов.
Утром, после завтрака, Даша убегала в город.
Когда она, накинув наспех свой пуховичок, вихрем неслась по улице, то за ней неизменно увязывались местные дворняжки, коих в последние годы развелось в городке прилично; у некоторых, правда, в ухе висела характерная бирка, которой в ветлечебницах метят стерелизованных и привитых от бешенства собак, но большинство их были самыми обычными подзаборниками.
Даша искренне жалела их, поэтому, несмотря на стремительно истощавшийся бюджет, неизменно покупала в магазине самых дешёвых сосисок, кромсала их на кусочки и давала лохматым бродягам, в связи с чем неоднократно получала выговоры от женщин, ворчавших, что и так страшно по улицам ходить, а если ещё прикармливать одичавших псов, то тогда можно «сразу в гроб ложиться». Даша соглашалась с их разумным недовольством, но не подкармливать вечно голодных, грязных животных тоже не могла.
Даша пробегала мимо бутика, где в витринах застыли тощие длинные манекены в элегантных туалетах из дорогих тканей, салона красоты с нарисованной гигантской ресницей, магазинчика «Взуття», мимо детского дома творчества, прошитого осколками сбитой ракеты, проскакивала в арку старой сталинской пятиэтажки с ротондой на крыше и, повернув в сторону главного проспекта, останавливалась, чтобы на миг полюбоваться шеренгой каштанов, горделиво выстроившихся с двух сторон вдоль раздолбанной дороги.
Несмотря на беспардонные зимние ветра, причудливые золотистые листья каштанов хоть и блёкли, ветшали, но продолжали с неистовым упорством держаться на раскидистых ветвях, категорически не желая падать вниз или улетать в неизвестном направлении. Надо сказать, что крепкие деревья с тёмно-жёлтыми кронами, слегка обрамлёнными снежным «пеплом», напоминали воинствующе-несговорчивых сказочных королей, способных одним своим видом вызвать почёт и уважение.
В Москве, на Алексеевской горке, рядом с храмом растёт много каштанов. Ещё со школы  Даша почти каждую осень ездила туда собирать тёмно-шоколадные орехи, которые градом сыпались с каштановых деревьев на покрытые пожухлой листвой газоны. Она набивала орехами полиэтиленовый пакетик, приносила домой, обязательно мыла, сушила, а потом мастерила из них бусы, картины и раздаривала друзьям и близким. У дяди Павлика появилась потом аж целая коллекция диковинных панно, которые он ласково называл: «Мои «каштанки».
Дашина бабушка не раз говорила, что если носить каштан в кармане, то это непременно принесёт удачу в делах, причём, джентльмены должны класть каштан в правый карман, а леди – в левый. И все сессии в университете у Даши были «лево-каштановые».
Даша закрыла глаза и на миг представила аллею в конце лета, когда осень дышит в затылок, слышен лёгкий треск, и то здесь, то там, как яблоки с яблонь, гулко падают на землю круглые тёмные каштаны, а люди подходят, улыбаются и радостно их собирают: Фёдор Иванович кладёт каштан в правый карман, а тётя Валя с Нинель Октябриновной – в левый. (А ведь фантазии хороши тем, что способны сбываться).
16
В аптеке Даша протягивала девушке-фармацевту листок со списком препаратов и слышала одно и то же:
— Гидрокортизон. В ампулах как всегда? Хорошо. Дексалгин, правильно? В ампулах? У нас только за двести тридцать, будете брать?
Даша утвердительно мычала и даже громко вздыхала, стараясь подчеркнуть своё недовольство. Сколько можно одно и тоже? Пора бы запомнить. Список под нос суют, так чего десять раз переспрашивать?
Однажды фармацевтичка понизим голос тихо заметила:
— А кодеина у нас нет. И промедола.
«И мозгов ещё», — добавила про себя Даша.
— Но вам кодеин-то нужен? – повис в воздухе вопрос.
— Если есть в перечне препаратов, то да, — пожала плечами Даша. – Кодеин записан?
— Нет.
«Что за глупая девчонка?», — чертыхнулась про себя Даша и, взяв пакетик с лекарствами, побежала в больницу, где её заждались.

17
В травматологии была одна палата, именовавшаяся за глаза «предбанником», куда переводили раненых из реанимации.
Двухместная, оборудованная современными медицинскими функциональными кроватями, среди царящего хаоса она являла собой вполне цивилизованный островок жизни: несмотря на малый размер, здесь имелся туалетный блок с унитазом, раковиной и даже душем, которым, правда, ввиду отсутствия воды не пользовались.
Бойцам «предбанника» требовалось особое внимание и неусыпный контроль, так как их крайне нестабильное состояние могло внезапно перейти в критическую стадию.
Из палаты постоянно слышались стоны; санитарка Ляля по секрету рассказывала Даше, что ночью бывает ещё ужаснее, и той повезло, что она этого не слышит.
— Нетранспортабельные они, — шептала Ляля, — а так бы давно перевезли в Донецк или в даже Москву, там оборудование ого-го! Любого с того света вытащат. Один мальчик, вроде выкарабкиваться начал, а тут тромб оторвался, и каюк. А другой от сепсиса умер.
Но неожиданно в «предбаннике» поселилась тишина, словно там никого нет или, как иногда бывает, от случая к случаю там по очереди ночуют санитарки. Однако когда Даша вечером помогала набирать воду и заглянула в страшную палату, то с удивлением увидела на функциональной кровати человека с закрытыми глазами. Парень! Видно, что молодой: натянутая кожа на лбу, ни намёка на «гусиные лапки» вокруг глаз. И симпатичный! «Исходя из правила «золотого сечения», у него лицо почти с идеальными пропорциями, надо же, как повезло! — вдруг подумала Даша. – Он вполне мог стать киноактёром или фотомоделью».
— Простите, барышня, но вы слишком любопытны, — прохрипел парень, чувствуя её взгляд.
Даша густо покраснела и спохватилась:
— Да я тут брею всех! Вот и… У вас — заросли…
— У меня обрубки, — сухо оборвал он на полуслове.
И тут только Даша увидела, что у него нет ног. Даже не по колено, а чуть выше. И одна рука перебинтована. «Правая!» — ахнула она про себя.
Парень распластанным брёвнышком лежал под простынёй, казавшейся неестественно белой, даже слепившей глаза своей вызывающей девственно-непорочной чистотой, как антитеза царящему вокруг абсурду и как глумление над случившейся бедой.
Укороченный почти наполовину, он сохранил молчаливую строгость и мрачную выдержку, дававшей ему возможность  вопреки всему не терять своё человеческое достоинство.
Кровать рядом оказалась пуста, словно ждала того, кто останется здесь, потому что нужна помощь ему, вот этому не познавшему жизнь во всей своей полноте заросшему щетиной молодому мужчине, превратившемуся в одно мгновенье в младенца, по иронии судьбы зрячему, думающему, умеющему разговаривать. Младенец-боль, младенец-нерв…
Даша вдруг ощутила эту невысказанное запредельное отчаяние, полное застывшего в воздухе душераздирающего крика, и ей захотелось обнять раненого мальчишку и поцеловать, причём по-настоящему, по-взрослому. Сказать: «Всё моё – твоё! Бери! Моё здоровье, мою бронебойную устроенность, мою любовь».
— Я вас убедительно прошу, покиньте палату, — чётко произнёс он.
Даша осеклась на секунду, затем поспешно вышла.
Но после этого потеряла покой!
Она убеждала себя, что ей жалко парня, у которого чересчур тонкая нервная система, что сердце болит за него такого несчастного, покалеченного войной, и не могла признаться себе, что парень чрезвычайно ей интересен, более того…Хотя нет! Просто интересен. Как человек!
18
«Михаил Андреевич Лаптев, — записала она в телефоне. – Тысяча девятьсот девяностого года рождения». Её ровесник? Тут Даша встрепенулась, это неплохо, даже хорошо! Просто замечательно!!!
Медсестра Анна Ильинична, нарушив предписание и поддавшись уговорам, предоставила ей точные данные, резонно поинтересовавшись: «Зачем?» Даша аж задохнулась: что за глупые люди? Протезы парню «выбьет» (всё никудышнее даётся даром, а всё хорошее надо выбивать).
Теперь день её начинался с «предбанника»! Она бабочкой впархивала в палату и со скоростью звука делала тысячу дел сразу: засовывала Михаилу под подушку пакетик с вкусным печеньем (чтобы сам мог достать, когда захочется), смахивала салфеткой пыль с тумбочки и обязательно выносила судно, что не нравилось Михаилу, и он даже пытался рьяно протестовать, но, столкнувшись с непрошибаемой Дашиной уверенностью в собственной правоте, отступил и смирился.
От памперсов Михаил Лаптев отказался наотрез! Такого унижения он вытерпеть просто не мог, поэтому, чтобы справлять свои естественные потребности, требовал судно и в качестве няньки-конвоира пожилую санитарку.
Ляля ещё не отцвела, но её моложавые сорок лет тридцатилетним казались закатом жизни, поэтому судно выносить ей благосклонно разрешалось.
Ещё зловредную предпенсионную санитарку Риту, ну, и Нинель Октябриновну признавал Михаил, очевидно, испытывая к ним, в некоторой степени, сыновья чувства.
Даша Стрельникова никак не вписывалась в круг не то, что пожилых, а даже немолодых!
Он долго не мог поверить, что они с Дашей одногодки, считая её «салагой», приехавшей на охваченный войной Донбасс ради  «выпендрёжа».
Михаил демонстративно показывал Даше всю свою неприязнь, выгонял из палаты, грубил.
Но она задалась целью, укротить строптивого, что ей с успехом удалось. Выбранная методика не отличалась оригинальностью, однако время проверило её на прочность и утвердило почти что в качестве панацеи. Ласка и нежность как два крыла! «Быть  девушкой, способной растопить Аляску», — как мантру, каждый день твердила себе Даша.
И заметила уже через несколько дней — он её ждёт!  Она ему нужна.
19
На ночь в «предбаннике» нередко оставалась Нинель Октябриновна. Не в качестве дежурной; после комендантского часа автобусы не ходили, а ей следовало ехать на другой конец города. К тому же она жила в частном доме без канализации и прочих удобств. Когда в больнице на пару часов давали воду, она имела возможность и вещи постирать в машинке, и ополоснуться по-быстрому. Туалетный блок в палате был как нельзя кстати.
После необходимых гигиенических процедур, Нинель Октябриновна, расположившись на соседней кровати, облегчённо вздыхала, и на неё нападала охота поговорить. Она много ездила по святым местам, побывала и в Почаевской Лавре, и в Киево-Печерской, в Пюхтинском монастыре и считала своим долгом рассказать об увиденном и услышанном и, если что, наставить непослушное чадо (какое подвернётся под руку) на путь истинный.
Даше всегда хотелось задержаться в «предбаннике» подольше, и она поневоле выслушивала и терпела длинные нинелевские монологи, наполненные благообразными вздохами и снисходительными замечаниями относительно вконец распустившейся нынешней молодёжи.
— Семья – великая ценность! – поучала Нинель Октябриновна и торжественно поднимала вверх указательный палец. – Не ищи богатого, ведь богатство может исчезнуть – Бог дал – Бог взял. Ищи доброго! Он никогда не бросит и всегда будет опорой в жизни.
Даша кивала головой, да, что верно, то верно.
— С праведником праведен будешь, а с распутным развратишься!
И дальше монолог Нинель Октябриновны приобретал театральный оттенок. Она в лицах принималась рассказывать притчи, как, например, одному бедному неудачнику, у которого ничего никогда не получалось, сосватали целомудренную, работящую девушку, и он заметно поумнел и со временем, вроде как, стал успешен, а яркому, талантливому парню сосватали кокетливую распутницу из тех, что задом вертят, так этот яркий поблёк на глазах и скурвился, стал пить, курить, гулять направо и налево. Вот она сила женского влияния!
Даше нравилась притча, и она, хотя и ждала, когда образуется пауза, чтобы поговорить, наконец, с Мишей о своём, но мысленно подгоняла Нинель Октябриновну: «Ещё, ещё примеров приводите, чтобы добрый молодец слушал и на ус мотал».
— Женская любовь может исправить даже самые тяжёлые мужские ошибки, может подсказать верное решение в самой заковыристой ситуации! – распалялась она всё больше и сыпала хрестоматийными фразами. – Именно женская любовь придаёт мужчине силы!
— То-то у меня силы хоть отбавляй! – не выдержал как-то Миша.
Даша, встрепенувшись, горячо возразила:
— Миша, сила в правде! А правда в том, не познав ночи, не оценишь день. Ещё Достоевский говорил: «Сколько человеку нужно счастья, столько же и несчастья».
Миша хмуро откликнулся:
— Дарья Александровна, вы это к чему? Мы, вроде, про любовь-морковь судачили. Про несравненную женскую облагораживающую любовь.
Даша уже знала, что у Миша перед войной развёлся с женой по банальной причине: «Возвращается муж из командировки». И ей хотела перевести разговор в другое русло.
— Достоевский только на каторге понял, что всё у него было хорошо.
-У меня было всё хорошо, — вдруг улыбнулся Миша.
Даша растерялась: что ещё сказать, чем утешить, когда у неё есть ноги, а у него нет,  когда она может ходить, а он нет.
Неожиданно Нинель Октябриновна вскочила и, энергично жестикулируя, принялась с жаром шептать:
— Всё внутри нас! Благословляй свою жизнь, и она будет благословлена, проклинай – и будет проклята. Может быть, это счастье, пройти через ад, и остаться живым!
— А может нет, — в тон ей возразил Миша. – Калека. Обуза!
— Ерунда! Ничего ты не понимаешь! Вот я, одна ребёнка подняла. Вроде, молодец? Конечно, есть близкий человек рядом. Но мне стыдно сказать, кто его отец. Высокий, сильный, спортсмен всем на зависть, на турнике подтягивается по тысячу раз. Но… он трус. Трус, понимаете? Жену боится. Да и не только её Лев с сердцем мышонка. Он уже был женат, когда мы познакомились. Я виновата, конечно, что на него глаз положила. Он казался добрым. Очень. Ссор не любил, да и сейчас не любит, поэтому жене во всём уступает. Про неё говорят: «Умница!» Иностранный язык преподаёт, отличница, и всё такое. Хозяйство на себе тянет. Скотины – полон двор, и всё на ней!  Чтобы мужа удержать, семью сохранить, в перезрелом возрасте третьего родила, девочку. Всем образование дала. Молодец? А то! Два высоченных, красивых сына-атлета и дочка. Краса и гордость! Фильм «Офицеры» им всем очень нравился. Она и сыновьям имена из фильма дала. Парни женаты давно, у них самих дети, она всем помогает. Молодец?
— Нинель Октябриновна, а что плохого? – осторожно поинтересовалась Даша.
— Трусливые. И это плохо. Фильм про войну и защитников им нравится, только воюет пусть кто-то другой. На войне руку или ногу снарядом может оторвать. Вон, с беспилотников ребят гранатами забрасывают! Интернет откройте, посмотрите! Зрелище не для слабонервных! А в плен попадают? Всех пытают! Звери по природе своей. Типа, хунта? А в сорок третьем в Волыни польские сёла вырезали, какая хунта была? Звери это, нацисты одним словом. «Есть такая профессия – защищать Родину». И такая обязанность тоже есть. А отец моего ребёнка – в кусты. Нет, его не призвали бы, ему уж под семьдесят. Но сыновья, лбы здоровые? Даже не служили оба. Она всех отмазала. Чтобы сынки при ней были, глаз мамкин радовали. И сейчас сделать всё, чтобы их не мобилизовали. Ведь они семье нужны! И разве она не права?
— В вас обида говорит, — заметил Миша.
— И обида тоже! Рассказать, как он меня, соплячку, бросил? Притворился, что ничего не понимает, считал, что матку скоблить легко… А нелегко оказалось! И потом ничего знать не захотел. Вы поймите, он убегает и прячется! Вот вам и высокий, сильный. Все проблемы решает жена; сделала из него ребёнка: то титю, то сосу. Он, конечно, совестливый, ему стыдно, переживает обо всём случившемся. Он может только переживать и прятаться! Про войну я, вообще, молчу! Такие, как он, во время войны сидят на чердаке, и оправдание понятно: отца нужно сохранить для семьи. Это какой ум надо иметь, чтобы мужики в трусов превращались?
— А своего сына вы бы послали в эту мясорубку? – осторожно спросила Даша.
— У меня дочь, — отрезала Нинель Октябриновна.  — Но я никогда не хотела бы, чтоб мой сын или муж стали трусами, потому что трусость – это и есть настоящее уродство! И ими не рождаются, ими становятся. Как важно мужчине правильно выбрать женщину! Но…Если бы рядом с ним оказалась другая, с более мягким характером, то он бы спился? Выходит, у него всего два варианта: либо стать тряпкой, либо горьким пьяницей?
На что Миша ответил:
— Я ему сочувствую!
20
Всё труднее Даше было оторваться от «предбанника», куда её неистово тянуло всё сильнее и сильнее. Нинель Октябриновна это видела и частенько ретировалась в коридор, давая возможность молодым людям поговорить наедине, без посторонних глаз и ушей.
Даша засиживалась у Миши допоздна, в гостиницу её потом отвозил на старенькой «ладе» муж санитарки Риты, который числился в больнице дворником.
Деньги стремительно заканчивались, Уже с трудом удавалось оплачивать отдельный номер, но более дешёвых вариантов не было, ввиду того, что в многоместных жили бригады рабочих, а также оставшиеся без жилья семьи. Дашу неоднократно приглашали к себе и медсёстры, и санитарки, даже родственники пациентов из паллиативного отделения, но она уклончиво отклоняла все предложения, так как в гостинице с водой было получше.
Даша не могла зайти любимый «предбанник» в обед, но неизменно приходила к ужину, принося в контейнере самый настоящий бифштекс, купленный в местном ресторанчике.
Миша уже значительно спокойнее относился к тому, что Даша кормила его с ложки, даже разрешал ей вытирать ему губы салфеткой и задавать разные вопросы личного характера.
— А как звали твою супругу? – как бы невзначай интересовалась Даша.
— Мишель, — просто отзывался Миша.
— Так вы тёзки?
— Да.
«Что это за абра-кадабра: Мишель Лаптева? – мысленно недоумевала Даша. – Вот Дарья Лаптева – самое то!»
— А как ты оказался во Владивостоке? Ведь родился в Севастополе.
— Отец – военный. Перевели.
«Владивосток, ой, как это далеко! Дальний Восток! Нужно жить поближе, в Подмосковье, на даче у дяди Павлика, там у нас даже пандус от папы остался», — невзначай подумалось Даше.
Она принималась задавать ему великое множество других вопросов, желая задеть его животрепещущую тему и оказаться самым благодарным слушателем.
— Наши отступали? А почему? – по-детски складывая губки в трубочку, спрашивала Даша.
Миша заводился с пол-оборота.
— Чтобы не попасть в окружение и сохранить армию, которая оказалась не готова к войне! По документам одно, на деле – другое. Противник прорывался, потому что имел превосходство в воздухе: авиацию, ракетную технику. Тогда вот из Африки срочно перебросили российское самое боеспособное подразделение, которое сейчас «делает погоду» на фронте! Они навязывают противнику тактику городских уличных боёв, не позволяя им использовать своё техническое превосходство, тем самым давая нашим выстроить многоэшелонную линию обороны. У них большие потери личного состава. Они настоящие герои! Их именами ещё будут улицы называть. Будет так. Без вариантов!
21
К концу января Даша так вымоталась, что вернуться в Москву стало её заветным желанием. Она уже представляла себе, как приедет и скажет маме: «Наш семейный уклад с этого дня меняется». Мама спросит: «Почему?» А Даша ответит… Что может она ответить? Она спокойно, размеренно скажет заветные слова, которые волновали её многие годы и которые ей очень давно хотелось произнести.
Даша размышляла, купаясь в светлых мечтах и заранее выбирая обои для угловой комнаты на даче дяди Павлика, как вдруг её прервали.
— А к Лаптеву из «предбанника» жена приехала!
Даша не видела, кто это сказал. Она, как бы, спала и вдруг проснулась.
Собралась с мыслями, поправила свою белую косынку с красным крестом, которой она несказанно гордилась, и решительным шагом направилась в травматологию.
В коридоре рядом с «предбанником» она увидела высокую стильную дамочку с медицинской маской на лице и накинутом на плечи белом халате-балахоне. Взгляд непроизвольно упал на ноги. «Сапожки ничего. Гуччи, похоже. Явно на авито купила, иначе денег не хватит. Бэушные носит», — со злорадством ухмыльнулась Даша.
Дамочка развернулась и в свою очередь проехалась глазами по Даше. С нескрываемым презрением, надо заметить!
— А вы та самая Дарья Донбасская, о которой столько говорят? – едко поинтересовалась она.
Даша молчала, но злоба накатила на неё, как никогда. Ещё немного, и …
— Собрались на экскурсию на Дальний Восток? Боюсь, в самолёт не влезете, — продолжала стильная штучка. – А если влезете, то самолёт рухнет.
— Прямо на ваших любовников! – развела руками Даша и с наигранной мягкостью  улыбнулась. – Вы, говорят, с нравственностью не дружите.
— Ах, ты колобок! – взвилась дамочка, тряхнув длинными светлыми локонами. – А ты с физкультурой не дружишь!
— Я с мужчинами дружу, — азартно включилась в потасовку Даша. – И они со мной. Потому что лучше качаться на волнах, чем биться о скалы.
Дамочка вдруг сорвала с лица маску, и Даша увидела совсем юную девушку, необыкновенно хорошенькую, с красивыми хорошо очерченными скулами. «Импланты вставила», — подумала Даша.
Девушка беспомощно заморгала пушистыми ресницами, готовая разрыдаться прямо в коридоре больницы, опозориться на глазах у всех, тем более, любопытных было хоть отбавляй.
— А он… а он не говорил, как сам куролесил? Девки через запятую! Все деньги на любовниц спускал. И где они? Где? – завертела она головой.
Неожиданно из «предбанника» послышался дикий крик. Все разом ринулись туда. Мишель влетела первая, неожиданно сильной рукой грубо оттолкнув Дашу.
Кричал раненый боец, который лежал на кровати напротив Миши. Его перевели сегодня.
— Он разломал себе ногу костылём! Он разломал себе ногу! — хрипел потрясённый Миша.
А боец извивался от боли, зажмурив глаза, и изрыгал проклятия.
— Зачем он это сделал?  — запричитала Даша.
— Гипс не понравился? – недоумевала девушка.
В палату вломилась целая делегация медиков во главе с главврачом.
— Санинструктор опытный ему ногу на передовой по частям собрал, поэтому и срастаться нормально стало, — объяснила за своего товарища Миша и раздражённо крикнул главврачу: – Не хотят в карту боевое ранение писать, говорят, что, типа, бытовое, вот он и раздолбал!
— Разберёмся! – сухо заметила главврач и тут только обратила внимание на Дашу. – А вы что здесь делаете? Вам сюда нельзя! Вы нарушаете порядок. Выйдите!
22
В Москву Даша вернулась в первых числах февраля.
Зима вступила в свои права по-настоящему, и холод звенел в воздухе. Дворники от души скребли мётлами асфальт, долбили ломиками налипший наглый лёд. Кучки грязного снега на газонах лежали ровненькие, как игрушечные. Кругом было чистенько и аккуратненько.
В поезде всю дорогу она спала. Просыпалась, ела бутерброды и опять спать. А когда лежала, думала только о том, как приедет и сразу в душ! И плескаться можно, сколько хочешь, и вода не опасная, очищенная. «Надо хорошенько простирать халат, косынку. Предварительно замочить на час. Нет, лучше на два!» — рассуждала Даша. Ей санитарки предлагали постирать вещи в машинке в больнице, но Даши отказалась, не сумев преодолеть брезгливость.
Дома, конечно, случился переполох. Мама расплакалась, когда узнала, куда она ездила на самом деле, а Вася тихонько шепнул на ухо: «Расскажи, как там, на войне?» Даша улыбнулась и ответила: «Потом» и сразу в душ.
Требовалось время, чтобы прийти в себя. Разлуку с Мишей она давно отплакала. И слова Нинель Октябриновны, что всё будет так, как нужно, не залечивали обиду и не утешали.
Эта Мишель в обед кормила Мишу ячкой на воде и капустным супом. Разве Даша допустила бы такое? Где справедливость?
Когда она засыпала, нежась в родной тёплой постели, мама вкрадчиво рассказывала последние новости, коих всего за месяц накопилось энное количество. И дядя Павлик купил новые удочки, и ещё Стас к Даше приходил. «Какой Стас?» — спросила Даша, не открывая глаз. «С работы! — укоризненно ответила мама, удивляясь Дашиной непроницательности. – Который звонил осенью».
Она ещё что-то говорила, но Даша уже ничего не слышала, она спала непробудным сном.
23
На работу она пришла, как всегда, вовремя. Едва войдя в фешенебельный бизнес-центр, облегчённо вздохнула: «Ну, вот и всё на своих местах». И так спокойно стало на душе! Нет ракетных атак и много воды – вот оно счастье.
В компании утром, как обычно, ходили подтянутые красивые парни в костюмчиках с иголочки, все, как один, со стаканчиком кофе в руках. Увидев Дашу, почтительно расступались, пропуская её вперёд.
Даша уселась за свой рабочий стол и достала из ящика круглое складное зеркало. «Да, ресницы надо корректировать», — вынесла она вердикт, внимательно посмотрев на себя.
— Привет!
Даша подняла голову. Рядом стояла Ленка Самойлова с напряжённо-строгим лицом. Так и хотелось Даше брякнуть: «Чего тебе ещё? Пошла отсюда!» Однако правила приличия оказались выше гнева и неприязни.
— Доброе утро! – как можно безразличнее ответила Даша.
— Ты оттуда?
— Откуда?
— С Донбасса?
— И что? – поджала губы Даша, подбирая слова для очередной перепалки.
— Возьми! – и Ленка протянула ей пять тысяч рублей одной красненькой бумажкой.
— Зачем? Не надо! – запротестовала Даша. – Я поиздержалась, конечно, но я же дома живу, мне мои помогут.
Но Ленка упрямо положила купюру на стол.
— У меня батя Афган прошёл, Карабах, и первую и вторую чеченскую. Снайпер. Так что я много чего знаю. Где тяжело, там москвичей никогда нет. На передовой всегда курский Петя или сибирский Ваня. И в полевых госпиталях босота одна из провинции, где с работой туго, а жить на что-то надо,  вот и идут по контракту, и тянут на себе этот воз.
Даша несколько опешила, не ожидала от Ленки даже намёка на лесть, а тут она её чуть ли не в герои записывает.
— Лена! Врачам тяжелее и…
— Смотря каким врачам, — тут же перебила её Ленка. – В госпиталях наживаются на раненых. Получая халявные медикаменты, продают в частные аптеки, и ребята потом за свои кровные покупают. И диагнозы неправильные ставят. Хочешь, чтобы записали тебе боевое ранение? Плати. Батя говорил, медсестёр, санитарок всегда не хватает, то есть ставки выделяются, оформляют кого-нибудь, но сотрудника реально нет, а деньги в карман начальству. И с едой постоянно туго. И в воинских частях заинтересованы, чтобы больше убитых было.
— Это как? – оторопела Даша.
— А так. С зарплатой мутить можно, с выплатами, полагающимися семье. Выделяется огромная сумма на всё это, но большая часть остаётся в Москве. Даже не выезжает! Просто катают бумажки туда-сюда. Двойная документация, не слышала? Батя, когда со второй чеченской пришёл, то ему так сказали, хочешь зарплату, половину оставишь, а иначе ничего, вообще, не получишь, судись, пожалуйста. А деньги нужны, семья полгода без кормильца. И за награды деньги вымогают. Представляют к медали одного, а в военкомате в военный билет вписывают другому.
— Почему?
— Как маленькая, честное слово! – фыркнула Ленка. – За награды могут быть прибавки к пенсии, например. Очень много безымянных героев. Я это точно знаю. И на Донбассе не за награды воюем.
В большом просторном кабинете с панорамными окнами стало шумно, уже пришли почти все сотрудники. Ленка оглянулась и, гордо вскинув голову, пошла к себе, в отдел кадров. Заглянул Стас из отдела продаж, принёс Даше на подносе пирожные с кофе. Хотел поговорить, но Даша вежливо отказала. Ввиду занятости! Надо проверить статистику, отчёты, то-сё. Стас спросил разрешения позвонить ей вечером. «Ну, конечно», — улыбнулась она.
— Руководителя отдела к главному! – позвонила по телефону секретарь.
С директором Даша говорила больше часа. А вечером, придя домой, она писала на компьютере официальные письма, распечатав их потом на принтере.
Уже за полночь Даша подписывала большие конверты, которые купила заранее на почте: «Министерство здравоохранения РФ, Министерство обороны РФ, Администрация президента РФ, Генеральная Прокуратура РФ».
Утром отправила адресатам.
Июль. 2023

Автор записи:

olga ilinskaia8.1.2024

не в сети 1 час

0

Все публикации автора20Приватный чат

0

72

Загрузка...

Понравилось? Поделись с друзьями!