Гробовщик

Солнце медленно опускалось за горизонт, и его огни, разлившиеся по водной глади, неспешно угасали. Размашистый алый веер уже сильно сузился, а скоро вовсе превратится в ниточку, скользнёт по берегу, верхушкам зелёных елей, пикам далёких гор и сгинет. Это послужит самым красноречивым приглашением для луны – царицы серебряной и промозглой ночи – занять небесный трон.

Арнольд Хоррисон, скромный банковский служащий средних лет, смотрел, как увядают яркие краски, как им на смену приходят холодные, неуютные, отчасти жестокие цвета, и дивился – дивился искренне и неустанно: сидя в своём тёмном кабинете, топая с работы, засыпая в зашторенной и закрытой со всех сторон квартире, он и подумать не мог, что каждый вечер происходит такая борьба в небе. Впрочем, и само солнце, и воду он пристально рассматривал последний раз на фотокарточке, всегда стоявшей на его рабочем столе, – Арнольд очень любил, чтоб время от времени можно было отвлечься от приторно ровных чёрных цифр и рядов таких же букв на что-то более приятное глазу. На фотокарточке было запечатлено море, синее-синее и бушующее, с таким же веером посередине, но ярко-жёлтым. Арнольд часто на него смотрел, и в голове вспыхивала мысль отправиться в похожее место, но также стремительно улетучивалась, стоило только ещё одной стопке документов взгромоздиться на его стол.

Арнольд машинально провёл по внутреннему карману пиджака, дабы проверить, на месте ли коротенькое бумажное письмецо – виновник его необычной вылазки. Мужчина обнаружил его ранним утром в пожелтевшем от времени конверте прямо перед входной дверью, спешно собираясь на работу. Он распаковал и прочёл письмо на ходу: говорилось, что дядя Арнольда скончался, переписав на того всё имущество, что следовало бы приехать и решить судьбу причитающегося по закону, отдав умершему последние почести. Три дня Арнольд размышлял, ещё день обдумывал поездку и полдня отпрашивался с работы. А после в двое суток дилижансами добрался до широкого русла реки, за которым располагалась деревушка, указанная на конверте как адрес отправителя. На крохотной пристани он обнаружил одну-единственную лодку и парнишку, стругавшего новенькое весло. Пара медных монет стала весомым аргументом, чтобы вставить в уключину едва готовую работу и взяться за перевозку клиента. И вот Арнольд, находясь посреди широкой реки, любуется вечерним небом.

Мощное течение бьёт лодку в борт, нос то и дело норовит вильнуть в сторону, но парнишка-кормчий ловко обходится с вёслами и ведёт лодку ровно. Кажется, это даётся ему немалыми усилиями. Когда до берега было уже рукой подать, паренёк глубоко вдохнул и на выдохе оттянул вёсла от бортов, после отпустил их, принявшись растирать распухшие от работы мышцы.

— Отдохну, сэр… — произнёс он, чуть отдышавшись. — Вода уж больно быстро бежит… Умаялся…

Светловолосый парнишка растирал поочерёдно то одну руку, то другую, не забывая смахивать крупные капли пота со лба. Тонкая рубашонка его тоже была насквозь промокшей. Арнольд всерьёз подумывал накинуть ему ещё несколько шиллингов сверх уже заплаченного. За старательность.

Арнольд перевёл взгляд на берег: в крепчающем лунном свете чернели небольшие фигурки домиков, действительно громадные деревья и (дальше всех, еле заметные) кресты и похожие на могильные плиты прямоугольники.

— Так как тебя звать, парень?

Кормчий отвлёкся от своего занятия и поднял на Арнольда большие зелёные глаза.

— Джек, сэр.

— Скажи, Джек, что слышно об этой деревушке? Много народу реку переплывает?

Парнишка почесал затылок и нахмурился.

— На самом деле, как рыболовный сезон начался месяц назад, вы первый. До этого много людей на тот берег просилось – молодёжь, в основном. Давали пенсы, иногда шиллинги, один улыбчивый джентльмен целый серебряный фунт отдал! То-то дома обрадовались, — парнишка грустно вздохнул и опустил руки на вёсла. — А теперь только рыбу ловлю. Не хотят переплывать. Что тот, что этот берег…

— А ты сам, Джек, в деревне был?

Он пару раз невысоко поднял вёсла, будто примериваясь, привыкая к весу. И только потом ответил:

— Незачем мне, сэр. Там одни старики живут. Ещё места неуютные: тихо так, пусто, рыбы по берегам нет. А видите деревья эти большущие? — парнишка вытянул руку, указывая в сторону деревни, а затем вновь положил на весло. — Раньше ещё зелёные были, а за последний год ни одного листочка не выросло. И трава там у воды только, чуть дальше зайдёшь – так пустырь пустырём. Я лучше своего бережка держаться буду. А как покажется кто на той стороне, я ж вмиг доплыть смогу.

Арнольд ещё раз оглядел деревушку: деревья и правда были голыми, стояли, растопырившись кривыми ветвями во все стороны. Он подумал, почему ж сразу не приметил такой странной особенности? Ведь почки давно раскрылись, и всё вокруг цвело. Только подумал и сразу понял: ни в одном окне не горит свет, не зажжён ни один фонарь. Что-то засосало у Арнольда под ложечкой. На лавке резко стало неудобно сидеть, а ветер показался чересчур холодным и цепким.

— Джек, может ты знаешь человека по имени Феликс Хоррисон. Это мой дядя. Я и плыву его… проведать.

Парнишка скривился.

— Нет, сэр. Я там одного только человека знаю – деда-гробовщика. Домишко его на самой окраине, у кладбища. Страшный дед этот. Глаза большие, злые. Всё время в грязном плаще ходит, с заплатками; и солнце печёт, и снег метёт, а он всё в плаще. Не разговаривает ни с кем, по улице идёт – что-то себе под нос бубнит и озирается. А знаете, сэр… — парнишка пододвинулся ближе к Арнольду и понизил голос. — Поговаривают, что бесовской он – дух нечистый сидит и мучает, мучает, пока совсем не изведёт. А пока не извёл, дурные вещи творить заставляет. Сам видел, как он на прохожих кидался, кричал, что вера наша дурная, и проклинал. Всех проклинал.

Парнишка поёжился, глянул на деревеньку и сразу отвёл взгляд.

— Правда, давно это было, сэр. Но ещё утром я сплавать туда решил, дабы посмотреть, может помощь нужна какая старикам? Они обычно щедрые на награду или угощение просто. Только подплыл, а гробовщик выскочил будто из ниоткуда, схватил весло моё как-то и давай тянуть, крича на непонятном языке. Так рвал, что я чуть из лодки не выскочил. Ну, я так напугался, что весло бросил и на одном домой догрёб. С того времени на тот берег ни ногой. Вас доставлю вот и домой поплыву скорее.

Парнишка взялся за вёсла, вытянул наружу до упора. Они спустились, шлёпнувшись плоскими лопастями о воду.

— Да уж, далеко отнесло нас, сэр. Но я знаю одно местечко удобное. В два счёта доберёмся!

И он заработал, втрое быстрее, чем до этого. Ведь утащило их течение и вправду далековато. Арнольд только глядел на выплывающую из-за горизонта полную луну, и уже совсем не рад был такому путешествию.

Скоро Арнольд уже стоял на твёрдой земле, отсчитывая парнишке ещё с десяток шиллингов, но, подумав, порылся в кармане и положил в маленькую мозолистую ладонь серебряный фунт. Парнишка заулыбался и, наклонившись к Арнольду, проговорил:

— Вы уж остерегайтесь гробовщика этого, сэр. Люди ведь, хоть и шепчутся тайно, но правду о нём говорить могут. И ещё кое-что: я много кого сюда доставил, но никто обратно так и не попросился. Не знаю уж отчего, но так выходит. Отсюда дорога по берегу есть, но по воде куда как быстрее. Вы уж возвращайтесь – я за фунт вас день и ночь высматривать буду! Удачи, сэр.

— Тебе тоже, Джек.

Он толкнул лодку, запрыгнул в неё и поплыл, махая рукой на прощание. Арнольд помахал в ответ и отправился по заросшей тропинке в сторону деревни. Огней не было, но яркий лунный свет помогал мужчине не споткнуться и не сбиться с пути.

Деревушка встретила его тишиной. Даже не звенящей, когда резко стихают все звуки, а немой. Сначала Арнольд подумал, что ему вовсе заложило уши, но треск песка под подошвами, свист входящего и выходящего из лёгких воздуха и стук собственного сердца были слышны отчётливо. Темнота тоже была непроницаемой – её едва могло потеснить лунное свечение. И потому Арнольд заблудился: он хорошо помнил название нужной улицы и номер дома, да и таблички с этими данными висели на каждом доме, но разглядеть мужчина не мог абсолютно ничего. Фонаря не было, спички с собой он тоже не привык носить. И, устав зря напрягать глаза, Арнольд решил попросить помощи.

Он подошёл к двери ближайшего дома и, за неимением звонка, постучал. Мужчина рассчитывал, что сейчас в окнах зажжётся свет, раздадутся кряхтение и шаркающие шаги, и дверь откроет миловидная на вид бабуля, согласен Арнольд был и на старика, бранящего его на чём свет стоит за нежданный поздний визит. Но за стуком ничего не последовало – он прогремел в тишине и затих, разнёсшись эхом по улице.

Арнольд постучал ещё раз, уже настойчивей. И получил тот же результат. Возможно, жильцы спят так крепко, что попросту не услышали ничего? Возможно, этот дом вообще пустует? И самой неприятной была мысль: со старым человеком внутри что-то случилось, и там, внутри лежит теперь окоченевший зловонный труп. Держа это в голове, Арнольд положил ладонь на ручку, нажал. Дверь щёлкнула и со скрипом отворилась. Внутрь хлынул воздух, разворошив толстый слой пыли – она взвилась вверх и начала, плавно танцуя в серебряных лучах, опускаться вниз. Прямо на груду посеревших костей, завёрнутых в длинный, изъеденный молью халат. В нос Арнольду сразу ударила сырость и затхлость помещения, и среди них чётко ощущалась вонь – приторная, гнилая, отвратительная. Мужчина отшатнулся от дверного проёма и бросился к другому дому. Ему больше всего сейчас хотелось увидеть человека, пусть это будет хотя бы тот странный гробовщик. Главное, чтоб он был живой.

Арнольд подбежал к следующему дому и, не церемонясь, дёрнул ручку – дверь поддалась. Изнутри сразу потянуло гнилью, и мужчина не стал всматриваться в силуэт, неподвижно сидящий за столом. Арнольд проверял каждый дом и видел внутри одно и то же, пока улица не вывела его к кладбищу. Небольшой деревянный сруб, похожий больше на собачью конуру, уместился у самых кладбищенских ворот. Кажется, внутри теплился слабый огонёк. Арнольд кинулся туда, не раздумывая. Он уже и думать забыл о письме в кармане пиджака, о мёртвом дяде (может он даже был в числе увиденных только что трупов) и о причитающемуся ему имуществе умершего – мужчине хотелось найти убежище, переждать ночь и утром, когда заря поглотит все страхи, уплыть восвояси. Всё представлялось ему не так, всё не так пошло с самого начала.

В конуре было пусто: ни живых людей, ни трупов. Но не было и пыли, и проклятого мёртвого запаха. Лишь кровать, а рядом с ней – письменный стол, на котором стояла тускло горящая свеча. Взгляд Арнольда мгновенно зацепился за стопочку пожелтевших от времени конвертов. Мужчина подошёл ближе. Место на столе, свободное от подсвечника и стопки, занимала груда документов: это были паспорта, старые и новые, свидетельства о рождении, хрупкие листочки, некоторые из которых были озаглавлены как «Завещание» и заготовлены явно специально, некоторые являлись грубо вырванными страницами документов покрупнее. Но было у этого всего одно сходство: на всех бумагах стояли разные подписи, почерк также отличался, а значит принадлежали документы точно не одному человеку.

Арнольд взял в руки лист, лежащий на самом верху груды. Тот датировался ещё началом позапрошлого года. Мужчина поднёс бумагу ближе к свету и стал читать, сразу поняв, что это отрывок из личного дневника: «…жить здесь становится невыносимо. Так тихо, аж давит на мозг. Вся зелень медленно редеет и вянет. Думал, спокой найду на старости лет в тихой деревушке на берегу речки, а она уже в печёнках сидит. Смотреть в окно тошно. Ещё гробовщик чёртов каждую ночь на кладбище орёт. То ли песни это, то ли молитвы, не знаю, да и знать не хочу. Лишь бы заткнулся, старый хрен. Совсем крыша поехала. Нет, я так не могу больше. Может Арни письмо послать, чтоб забрал? Хотя б на время, а то ж свихнусь здесь. Помню ведь ещё адрес племяша. Запишу здесь, кабы не забыть…» Дочитать Арнольд уже не смог – листок вывалился из дрожащих пальцев. Ноги подкосились, и мужчина рухнул на стул. Он едва не вскрикнул, когда носки ботинок упёрлись во что-то твёрдое. Арнольд вскочил, сдвинул стол и увидел стальное кольцо, выпирающее из пола. Он схватился за него обеими руками и потянул, сразу обнажив вырезанный прямо в трухлявых досках пола, квадратный люк. Под этой крышкой было тёмное пространство, из которого повеяло знакомым запахом. Арнольд вынул свечу из подсвечника, опустил пониже и сразу пожалел о своём поступке: подвал был небольшим и, пожалуй, использовался для хранения покойников, заколоченных в гробу и ожидающих погребения, сейчас он был забит до отказа. Плотно спрессованные тела (те, которые можно было разглядеть в вязкой темноте) под действием холода разлагались медленно – у некоторых даже сохранились глаза, и в них читался неподдельный ужас. Большинство мертвецов были молодыми людьми, так что Арнольд догадался, почему никто уже давно не пользовался услугами парнишки Джека.

Арнольд затворил люк и, пытаясь унять крупную дрожь, принялся думать. Либо это какой-то странный, нелепый розыгрыш с поддельными письмами, костями и трупами, либо всё взаправду, и ему грозит страшная опасность. Теперь и тишина, и отсутствие света в окнах, и странное поведение деда-гробов… Гробовщик! Получается, что он единственный живой обитатель этой деревни. Джек видел его ещё утром. Выходит, старик где-то здесь, рядом, и остаётся только надеяться, что он не заметил незванного гостя. Ведь встречаться с ним Арнольд был не намерен: слишком ужасно правдивыми теперь кажутся сплетни людей, рассказанные юным кормчим.

Арнольд подошёл к столу, пытаясь избегать взглядом злополучный люк, и взял в руки конверты. Их было больше десятка, старомодных, источенных временем. В своё время мужчина не обратил на это внимания и теперь жалел об этом. Он разложил конверты на ладони и ужаснулся: каждое уже было заполнено знакомым кривоватым почерком и запечатано. Адресаты находились в разных городах, а вот адрес отправителя совпадал, вплоть до улицы и дома. А когда Арнольд увидел, что фамилия одного из адресатов полностью совпадает с фамилией хозяина одного из новых паспортов, то выпустил всю стопку из рук – не хотел больше касаться мерзости. Всё это дико напоминало приманки, расставляемые вслепую, но оттого не менее смертоносные. Стопка упала в груду документов и свалила часть на пол, обнажив краешек книги в чёрном переплёте. Арнольд нахмурился, но потянул за него. Все бумаги слетели на пол, и взору мужчины предстал странный фолиант с едва заметным оглавлением «de subordination animae». Обложка его была пыльной и перемазанной в грязи настолько, что казалось: книгу выкопали из-под земли и принесли пылиться сюда. Но в остальном обложка была целой и крепкой. Арнольд открыл книгу в середине и не смог прочесть ни единого слова: велась книга на другом, неизвестном ему языке. Некоторые угловатые буквы были даже знакомы, но слова никак не хотели составляться. И эта часть фразы из оглавления – «animae» – мелькала везде, даже на следующих страницах.

Арнольд хотел ещё порыться в таинственном фолианте, но вдруг услышал пение. Хриплое, глухое, но в немой тишине оно разносилось далеко и, казалось, звучало отовсюду. Арнольд пытался высмотреть источник звука, вслушивался в слова и даже успел представить, как прекрасно бы они звучали в исполнении хора чистых, глубоких голосов, пока не приметил тень, зависшую над кладбищем, хорошо видную в серебряном свете полной луны. Арнольд пригнулся и изредка посматривал на неё из окна. Была это вовсе не тень, а человек, паривший над крестами и могильными плитами, и он двигался! Двигался в сторону конуры, не останавливая своё пение ни на секунду. В висках стучало, а сердце билось бешено, стремясь вырваться из груди. А человек всё пел и пел. Арнольд хотел сорваться с места и бежать так быстро, как только можно, только ноги не двигались с места, будто окаменевшие. Арнольд слушал непонятную песню и ждал.

Гробовщик, а это точно был он (чёртов плащ с заплатками, огромные, источающие ненависть глаза и безобразное лицо – всё было на месте), в конце концов, завис прямо за грязным стеклом и заслонил собой луну. Он смотрел прямо на Арнольда. Вдруг старик затих. Окаменелость мышц вмиг исчезла, мужчина бросился прочь. Он ещё услышал, как гробовщик сказал что-то не непонятном языке, и только прибавил ходу.

Пока Арнольд нёсся через деревню, населённую одними лишь мертвецами, старался смотреть лишь себе под ноги и ничего не слушать. Но хруст костей был таким громким, что его невозможно было не слышать; хруст, треск, будто кто-то разминает затёкшие конечности, пробудившись от глубокого сна. Арнольд достиг своей грани – один шаг разделял его здравый рассудок и безумие.

Мужчина добрался до реки. На той стороне горели огни в окнах, светились фонари. И мальчишки Джека не было. Конечно, он ведь спит – луна лишь немного перевалила за центр небосвода, и спасительный рассвет ещё так далеко. Арнольд обернулся. Тени показались ещё более чернильными и густыми, чем до этого. И все они были неправильными – луна, она светит с другой стороны! Слуха мужчины достигло ещё одно слово, прилетевшее со стороны кладбища и прогрохотавшее на всю округу. Эхом оно прозвучало у него в голове, и Арнольд сразу понял: это его приговор.

Чернильные тени дрогнули и медленно, страшно медленно двинулись к нему…