ОЛЬГА ИЛЬИНСКАЯ
«Из жизни фотомодели Зингер».
ЛИ МИЛЛЕР.
ЖИЗНЬ И СУДЬБА.
Кто же не знает легендарную американскую фотомодель Ли Миллер, жизнь которой вылилась в беспримерный подвиг? Она, отличаясь вызывающей сексуальностью, пластикой, стала сниматься для глянцевых журналов ещё в двадцатые годы и покорила немало мужских сердец. Но подлинный её характер раскрылся позднее. С началом второй мировой войны она ушла с действующими частями на фронт военным корреспондентом, где стала образцом великого терпения и отваги!
Димон боготоворил Ли Миллер, помня, что именно она в составе войск союзников освобождала концлагерь Дахау, где истязали его прадеда. Именно Ли Миллер добилась, чтобы глянцевые журналы стали публиковать шокирующие снимки расстрелянных детей, горы сожжённых трупов.
——————————————————————————-
История знаменитого на весь мир журнала мод началась в самом начале 20 века. Но расцвет его пришелся на 1909 год, когда некий издатель-авангардист по имени Конде Наст купил небольшой нью-йоркский журнал «Vogue» и, как писали потом, «сделал из него главное в мире издание о моде».
Потом появились уже парижский «Vogue», лондонский «Vogue», московский «Vogue».
Конде Наст любил женщин и знал в них толк. Актриса Мэри Пикфорд – идол немого кино, покорила Наста с первого взгляда! Но она звезда, и звездность – ее главнейший козырь. А другие?
Натурщицы, умеющие снять одежду для позирования художнику, не вызывали брезгливого протеста у Наста. Кто видел в обнаженной натуре бесстыдство, Конде Наст, напротив, – естественную красоту женской природы.
Наста восхищали женщины, которых от души хотелось щелкнуть (на камеру!) и оставить их очарование в памяти навсегда! Некоторые, более уверенные в себе, охотно соглашались получить фотографического щелчка. Позже таких женщин стали называть фотомоделями.
Одной из самых любимых фотомоделей пятидесятилетнего Конде Наста стала легендарная Ли Миллер!
Когда редактор «Vogue» рассматривала прогремевший на всю Америку календарь, она увидела в Алисии Ли Миллер.
И, не раздумывая, предложила Лис годовой контракт.
2
Берлин. 1945 год.
– Тю-у, братцы. Баба! Ей-богу баба!
У парня не было основания не доверять своим глазам. На полуразрушенную стену разбомбленного дома карабкалась явно не мужская фигура.
– Ботинки не наши, – последовало очередное замечание.
Горстка советских бойцов во главе с молоденьким капитанам засела в развалинах госпиталя. Несмотря на исходившую отовсюду опасность интерес к жизни не ослабевал. Вопрос: баба это или мужик, относился к разряду глобальных. Разумеется, всех больше устроил бы первый вариант.
Советская армия являлась советской для советских людей и русской – для остальных.
Но отношение к противоположному полу, обычно носившее характер вненациональный, обрело неповторимую русскость и определенный бунинский шарм. Возглас «Баба на стене!» русским дурманом влез в глаза советским солдатам. Жаль, что Бунин в это время был в Париже.
Шли уличные бои. Еще мерцал призрак немецкой мощи. Но в каждой огрызающейся автоматной очереди слышалась уже конвульсия веры. Неумолимость капитуляции становилась все очевиднее.
Загнанный зверь – самый опасный. Отчаянные драки до последнего шли за каждый метр несчастных, растерзанных берлинских улиц.
А русские парни, которые давно были уже со смертью на «ты», никак не унимались! «Настенную бабу» переползли смотреть – на свой страх и риск – аж с противоположной стороны развалин!
– Салют, дети подземелья! – бросил бойцам с напущенной строгостью капитал Сальников, но сам удержаться от томительного разглядывания женщины не мог. Глаза сами впивались в странный и непонятный объект и скользили по плавным линиям хрупкого тела.
Женщина была в зеленой военной форме, в каске. Американское происхождение ее ботинок легко устанавливалось и без бинокля.
У женщины болталось на шее что-то весомое, из-за чего карабкаться ей было трудно. Но фанатичное упрямство сквозило в каждом ее движении, и капитан про себя фыркнул: «А ведь доползет, б…»
Про снайпера в развалинах не заговаривали, положившись на чудо судьбы.
Вот женщина оказалась на балконе, она развернулась к русским и панорамно огляделась.
– Шарахнет сейчас по нам, кто ее знает? Дай я ее сниму, капитан!
Капитан Сальников недовольно махнул рукой в сторону вкрадчивого шепота. Он давно все понял.
– Дай я ее сниму, капитан, пока не поздно! Чик – и готово.
Когда на солнце у женщины в руках сверкнул объектив фотокамеры, солдаты с радостным удивлением заулыбались.
– Во дает!
Их никогда не прельщала показная смелость. На войне дать на себя посмотреть стоило дорого.
Никто из солдат ни за какие коврижки не полез бы под прицелы лишь только для того, чтобы сделать снимок, что всего-ничего: чик – и готово.
А эта, гляди ж ты!..
Обстрел начался внезапно и быстро, сравняв дом напротив с землей. Марсианским дождем падали вниз осколки кирпичей. Пыль, как прах человеческого бытия, муторно повисла в воздухе.
Дым рассеивался медленно и неохотно.
Первое, что сделал Сальников в минуту затишья – схватил бинокль и, протерев глаза, начал тыкаться, как слепой котенок, во все стороны. Впечатляющие подробности разрушений ничуть не трогали. Военный пейзаж – дело обычное.
Глаза настойчиво шарили по груде уродливых обломков, и пропитанное напраслиной ожидание повисло в воздухе вместе с пылью.
– Хай!
Капитан резко дернулся и, бросив бинокль, стал стрелять в сторону «хай», ретиво и беспорядочно, как маленький мальчик, которому неожиданно подарили на рожденье детский пистолетик.
Он промахнулся. Ворошиловский стрелок… И пусть благодарит за это свой немужской испуг!
В ответ на неудавшееся покушение он услышал хриплое тарахтенье, переходящее на высокие ноты и тут же вниз спускающееся. «Настенная баба», как призрак, стояла перед ним и, очевидно, крепко сквернословила.
Сальников не понял ни слова, но было ясно, что стрелять в женщину из пистолета не следовало. Американская армия – союзная армия. Все это и многое другое втолковывалось в его русскую голову «настенной» американкой.
Женщина сыпала без остановки, темпераментно отбросив в сторону каску, потрясая зачехленной фотокамерой. Хорошо, что Сальников плохо изучал английский в школе, а то бы он узнал о себе много интересного и нелицеприятного.
Ее лицо со впалыми щеками сплошь покрывала пыль. Прозрачные глаза, явно доставшиеся от древних норманов, сияли непобедимым блеском.
Бедный Сальников стоял, как зачарованный, и молча взирал на разъяренное чудо.
Напоследок «американская баба», аккуратно положив на землю камеру, как ведьма, потянулась красивыми длинными пальцами к лицу Сальникова. Он инстинктивно хлопнул ее по рукам. Та задохнулась от боли и обиды и, с пыхтением стянув с Сальникова каску, воодушевленно вцепилась в его волосы. Те, как на грех отросли, так что было за что цепляться.
Ребята, наблюдавшие за прелюбопытной сценой, похохатывали от души.
Начался новый обстрел, и тут, признаться, стало не до выяснения отношений.
Обстрел был долгим. Капитан Сальников, открыв широко рот, чтобы не оглохнуть, лежал на боку, плотно зажмурив глаза. В ноздри проникал крепкий табачный дым. Женщина лежала рядом, спиной прижавшись к нему, и курила русскую самокрутку.
Утром ее увезли на машине союзники.
– Хай! – хрипло крикнула она напоследок.
Никто уже против «хай» не возражал.
…Сальникову американский журнал попал в руки случайно. Смотреть подобное запрещалось категорически. Типа, растление и предательство.
Но в 1953 году Сальников, благодаря влиятельным знакомым, подпольно, под большим секретом, сумел достать американский журнал и посмотреть его. Ничего особенного. Даже красиво!
Перевернув очередную страницу, он увидел впечатляющий снимок: ого!
Красивая женщина с обнаженными плечами, закрыв скрещенными руками обнаженную грудь, сидит в шикарной белоснежной ванне. Внизу, на полу стоят грязные армейские ботинки. На тыльной стене ванной, рядом с встроенными мыльницами, – портрет фюрера. На полочке – миниатюрная нагая женская фигурка из гипса.
Сальников без труда разобрал английскую подпись под снимком. В русском варианте это выглядело так: «Ли Миллер в ванне Адольфа Гитлера. Мюнхен. 1945 год».
Так Сальников узнал, как Ее зовут.
Захлопнув журнал, школьный учитель Александр Петрович Сальников прочитал его название – «Vogue».
3
Ли Миллер родилась в маленьком городке Покипси в штате Нью-Йорк. Кроме нее в семье росли еще два брата.
Родители Флоренс Миллер и Теодор Миллер эмигрировали в Америку из Швеции. Мать занималась хозяйством. Отец, инженер-автомеханик, один зарабатывал на жизнь и содержал семью. Все было как у всех. Размеренно и чинно.
Но детство Ли, прямо скажем, не задалось.
Если учесть, что в десятилетнем возрасте Ли изнасиловал знакомый отца, да к тому же заразил венерической болезнью, то можно с уверенностью сказать: «Репетиция хождений по мукам была закончена!»
Физическая привлекательность – это всегда испытание для женщины. Уже в детском возрасте будущие сердцеедки получают специально для них приготовленную порцию зависти и жестокого сверхвнимания.
Ли Миллер получила от природы превосходную фигуру, красивое лицо с чудесным носом-уточкой, роскошные льняные волосы, что однозначно относило ее к людям, физически привлекательным.
Она просто не могла не нравиться!
Сохранилась детские снимки Ли, где она запечатлена обнаженной.
Это, конечно, неправильно, и граничит с растлением. Но, кто знает, не будь в жизни Ли этих «обнаженных» фотосессий, мир никогда не узнал бы мятежный образ красивой женщины, созданный фотомоделью Миллер.
Маленькую Ли фотографировал ее отец. И, сразу видно, что он – человек с прекрасным художественным вкусом. Что эти фото – однозначно не порнография. На них подчеркнута красота линий тела, которому предстоит еще стать взрослым. Это видно, это понятно.
И, следует добавить, еще задолго до появления на экране Мэрилин Монро, люди увидели настоящую, ни с чем не сравнимую женскую пленительность. Ли Миллер!!!
У нее был свой взгляд на мир, и она ни под кого не собиралась подстраиваться.
Учиться не хотела, однозначно. Сидеть за партой скучно, и баста!
Ей хочется сполна познать самое дно жизни, которое такое твердое и (с точки зрения Ли) такое надежное, ведь проваливаться ниже некуда!
Покурить «травку», сходить в бордель, где никто не хочет казаться лучше, чем есть на самом деле, — вот несколько существенных штрихов, обрисовывающих взгляды на жизнь юной Ли Миллер.
Все нормально. А что? Надо попробовать. Если уж мы что-то отвергаем, то должны четко знать, что именно.
Господин Случай ворвался в жизнь Ли Миллер, потому что она сама притянула его, позвала, потому что никогда не хотела ограничиваться исключительно дном и в глубине души всегда стремилась полнее познать мир.
Конде Наст, проницательный, предприимчивый, очень чуткий к женской красоте, буквально нашел Ли на улице и сделал из нее звезду-фотомодель!
Некоторые источники утверждают, что юная Ли попала под колеса машины Конде Наста, отделавшись легким удивлением и получив множество восхищенных взглядов от магната Наста. Но, может, это только слухи. Больно надо рациональной Ли бросаться под колеса машин! Однако именно Конде Наст нашел ее и открыл миру, да.
Ему было пятьдесят лет. И, можно с уверенностью сказать, он знал о жизни все! Или почти все.
Красивая, нагловатая девушка, которая и в минуту опасности держится вызывающе, — это настоящая находка. Подарок судьбы!
Он не ошибся.
Ли Миллер могла быть всякой: грубой, вульгарной, страдающей, подтянутой и строгой, но жалкой – никогда!
Никто, никакая сила не могла привести Ли Миллер в состояние предельной забитости.
Она, открыто презирающая законы морали, всегда держала голову высоко!
То, что она больше всего ненавидела в людях, так это трусость!!!
Ли Миллер была превосходной фотомоделью! Она позировала перед фотокамерой раскованно, так, словно это ничего не стоило. И часто за работой работа была не видна, что является вершиной профессионализма в любой деятельности. Никакого напряжения! Вот так, легко и свободно, словно это ничего не стоит. Чик – и готово!
В перерывах между съемками Ли, вальяжно развалившись в креслах, выкуривала буквально сигарету за сигаретой. Она хрипло ругалась и имела обыкновение говорить вслух то, что думает. А думала она резко, дерзко, нагло (твою мать!).
Пожелание: лучше пусть Ли Миллер о вас не думает, здоровее будете!
Ли Миллер, точнее, созданный ею образ, завораживал!
Самое интересное, что и в реальной жизни она была столь же завораживающей. Только по-другому!
Если, глядя на ее фото, люди восклицали: «Боже! Какая она…»,
то, встречаясь с объектом поклонения в реальности, восклицание переходило на испуганные полутона: «Бо-о-оже-е…Какая же она!»
А она и не собиралась казаться лучше, чем есть на самом деле. Да, смотрите: пью, курю и матерюсь! Не нравлюсь – не подходите ко мне, не заплачу.
И Ли Миллер не заплачет!
Трудно предположить, плакала ли она, вообще, когда-нибудь?
Наверное, да, наверное, в тот самый раз, когда увидела, какой страхолюдиной изобразил ее на портрете Пабло Пикассо.
Хотя, нет.
Увидев свой портрет в своеобразном ракурсе, свойственном только Пикассо, она, скорей всего, от души расхохоталась!
Конечно, этот чудак Пикассо специально рисует такое смешное, чтобы у людей всегда было отличное настроение. А Ли Миллер считает уныние – худшим из грехов!
4
Пабло Пикассо был немного влюблен в Ли Миллер, как влюблен во всех красивых женщин вместе взятых.
Как художник, он сразу оценил ее превосходные внешние данные: хорошо выделенные скулы, отличный профиль, удивительные голубые глаза.
О профиле белокурой хулиганки Ли Миллер Пикассо слышал от других художников, с которыми Ли водила дружбу, плавно переходящую в дела амурные и часто приобретающую скандальный характер. Профиль Ли Миллер был ее визитной карточкой! Точеный!
Впоследствии журналисты указывали, что, якобы, находилиcь люди, которые узнавали Ли только по ее профилю!
Пикассо не любил банальностей. И, увидев фотомодель Миллер, сразу оценил ее самобытность и неповторимость.
Она была ни на кого не похожа, это однозначно!
Сам Пабло Пикассо не был красавцем, наверное, поэтому он ценил не достающую ему особенность у других, особенно, у женщин.
Но Пикассо обладал оригинальным характером и своеобразным видением мира!
Это самое видение отразилось на его картинах!
На одной из художественных выставок бродивший по залу критик с удивлением взирал на нечто, представленное никому не известным художником Пабло Пикассо. «Это какой-то кубизм…» — в ужасе прошептал критик. А Пабло Пикассо, однажды отметив для себя, что мир-то, в принципе, если хорошо приглядеться, состоит из геометрических фигур, стал упорно отражать это в своих работах.
Пикассо, художник, прекрасно освоивший академическую школу живописи, принялся настойчиво вносить определенные коррективы в выполненные ранее работы. Заметим, работы превосходные!
Однажды почтальон принес Пикассо несколько писем. Войдя в дом, почтальон окинул взглядом расставленные, подкорректированные картины и с почтением изрек, обернувшись к художнику: «Талантливый у вас сынок!»
Пикассо так не хохотал, наверное, от рождения!
…- Американка?
— Да.
— Как там ваши индейцы?
— Ничего, живут помаленьку.
— Передавайте привет!
— Обязательно.
Пикассо отметил невозмутимость собеседницы. Во, дает! Ничему не удивляется!
А красавица-блондинка достала из сумочки сигарету и блаженно затянулась.
— Льняные Кудри! – произнес вслух Пикассо.
— Нет, — ухмыльнулась она, — Ласковая Сука!
Пикассо расхохотался. Он понял, что девушка сразу включилась в предложенную им игру. Его весьма занимала тема индейцев и при случае, встретив американцев, он прикидывал, какое бы имечко дали им коренные жители Америки?
Ли Миллер поняла игру Пикассо сразу, включилась и выиграла!
Она обладал отменным чувством юмора.
— Вот, — сказала она и закурила очередную сигарету, — краснокожий вождь собрал старейшин и говорит им: «Что у нас все, не как у людей? У всех имена как имена: Джек, Мэри, Франк. Давайте будет жить, как они». Старейшины удивились. Потом один из них сказал: «Почему не как у людей? Моя сестра – красавица, и ее зовут Стройная Береза, у моего брата острое зрение, и его зовут Соколиный Глаз. Все хорошо. Так что ты не прав, Кислый Помидор».
Пикассо просто разразился хохотом, и с того момента у них завязалась тесная дружба, основанная, прежде всего, на взаимопонимании!
Пикассо изобразил на портрете суть Ли: остро-круглая, страстно-холодная, всегда готовая нанести неожиданный и хлесткий удар, имеющая белые с чернущими жирными точками глаза, смотрящие в разные стороны, и зеленые волосы, каких не бывает в природе, а еще – зубастую улыбку! Меткость художника потрясающа!
Чтобы понять внутренний мир Ли, следует взглянуть на ее портрет, написанный рукой великого Пабло Пикассо.
5
Встретив фотомодель Ли Миллер, Пабло Пикассо открыто любовался ею. Она снисходительно разрешала. Она – звезда, а он непризнанный гений.
Пикассо прекрасно знал всех спутников Ли. Это весь Монпарнас!
Да, из Америки прибыть во Францию не так уж сложно.
Первый раз Ли прибыла сюда в очень юном возрасте – учиться, что делать она не захотела категорически, в связи с чем была «отозвана родителями»; что касается второго раза, то он оказался вполне сознательным – сделать блестящую карьеру! Сам Конде Наст благословил свою любимицу на этот подвиг!
И вот Ли на Монпарнасе!
Этот парижский квартальчик кишмя кишел художниками. Объяснение данному феномену дать легко: снять комнатку на расположенном на вершине большого холма, неудобном Монпарнасе было дешево (в то время), и бедные художники, из которых в дальнейшем вышли большие мастера с мировым именем, нашли пристанище именно там.
Принцип Ли Миллер оказался бесшабашен: «Если мы с вами переспали – это еще не повод для знакомства!»
Хотя, вероятно, молва приписывала ей слишком много амурных подвигов, придумывая то, что хотела бы видеть.
Да у Ли Миллер просто-напросто не хватило бы времени, чтобы причесаться, если бы она жила по тому расписанию, в котором ее видело большинство!
Однако список любовников Ли Миллер был внушителен:
1. Рей Манн (вообще-то, он Эммануэль Радницкий);
2. Макс Эрнст;
3. Дюшан.
Знаменитые люди! Рей Манн – отменный художник и фотограф. Кстати, список можно продолжать и продолжать.
Поль Элюар…
6
Поль Элюар не был в тридцатые годы двадцатого века чем-то значительным. Он был засегдатаем Монпарнаса и страстным поклонником бесстыжей американки.
Много лет спустя Ли удосужилась прочитать стихи Элюара, разумеется в английском переводе, и была восхищена изящностью его поэзии!
…Явились люди в мир, чтобы понять друг друга,
Услышать, и понять и полюбить…(Поль Элюар)
Теперь-то Ли Миллер знала, что это сущая правда! Она уже свято верила, что Бог – это Любовь!
Ли читала и перечитывала знаменитое стихотворение Элюара «Смерть. Любовь. Жизнь».
«Я жизнь хотел разъять и расчленить.
Я смерть пытался обвенчать со смертью, и сердце с пустотой и пустоту с вселенной,
Все зачеркнуть, стереть, чтоб даже не осталось
Ни инея на окнах, ни самих окон,
И ничего ни в прошлом, ни в грядущем.
Я выбросил ледышки рук сплетенных,
Я выбросил продрогший до костей
Скелет желанья жить, изжившего себя».
Ли Миллер читала и плакала.
«Я шел к тебе, я шел упрямо к свету.
Жизнь обретала плоть, звенел надежды парус.
Мечтами сон журчал, и ночь глядела
Доверчиво и просто на зарю.
Лучами пальцев ты раздвинула туман.
Твой рот был от росы рассветной влажен.
Усталость отдыхом сверкающим сменялась.
И я, как в юности, уверовал в любовь!»
Поль Элюар написал про нее.
Это тот самый Элюар, которому она не верила, над которым она смеялась. Что Элюар может знать про любовь?
Истории про то, как в шикарном парижском особняке, собственности Элюара, в его шикарной ванне барахтались голые мужчины и женщины, ни для кого не были секретом. Развлечение! Лично Ли ничего против них не имела. Смешно, не правда ли?
Но боль, боль испытанная ею при расставании, при мысли о возможности потери одного-единственного, была очень хорошо знакома Ли! Произошло это как-то само-собой, невзначай, без всей этой мерзости, сопряженной с алкоголем, раздеванием и прочим.
Ли Миллер поняла, что ее сердце любит, когда услышала: «Прощай!»
Он сказал ей это в самом начале войны и ушел на войну. А она осталась страдать.
Запутанно! Очень запутанно… Но ведь это жизнь Ли Миллер! Которая и не может быть другой!
Список мужей (гражданских и действительных) Ли Миллер выглядит примерно так:
1. Конде Наст;
2. Рей Манн;
3. Азиз Элуи Бей;
4. Роланд Пенроуз.
Список презираемых Ли Миллер людей:
1. Гитлер;
2. Пенроуз.
Очень порядочный человек Роналд Пенроуз вытащил Ли из парижского дна. Помог ей! Она нуждалась в лечении, она уже балансировала на лезвии бритвы, играя со смертью. Бесконечные разгулы среди настоящей прекрасной работы!
Ведь Ли Миллер всерьез занялась фотографией! У нее получались великолепные снимки, и она даже открыла собственную фотостудию. Вот только здоровье дало сбой!
И Ли спасла сильная к ней любовь другого человека. Правильного, умного, не взбалмашного. Про которого Ли говорила: «Презираю!», к которому привязалась, за которого официально вышла замуж и уехала с ним в Лондон.
Это она дразнила его так: «Презираю!»
А когда Лондон стали бомбить, смерть с развязной вольготностью принялась разгуливать по Лондону. Ли Миллер, взяв портрет Гитлера, смачно плюнула на него: ты у меня еще дождешься, гад!
Она презирала своеобразно: презирала любя и презирала ненавидя. Ведь это не кто-нибудь, а сама несравненная Ли!!!
А однажды Ли Миллер услышала: «Прощай!», и боль пронзила ее всю!
Список любимых мужчин Ли Миллер выглядит так:
1. Дэвид Шерман.
Дэвид Шерман ушел на фронт военным корреспондентом американской действующей армии.
И фотомодель Ли Миллер, оставив мужа, тоже ушла на фронт. Военным фотокорреспондентом американской действующей армии!
Она делала невозможное! Она проходила там, где никто не мог пройти. Не спала сутками, проходила бок о бок с рядовыми солдатами километры тяжелого пути, не доедала. Ее поедом ели вши, и Ли тогда побрила голову. А лежа в окопе, ей неоднократно приходилось мочиться под себя, и потом, не имея возможности не то что постирать, а просто присесть, она шла со всеми страдая от исходящей от нее вони и великого женского стыда, который никто не понимает.
Все поражались тому, что Ли Миллер всегда выполняла поставленную задачу! Всегда!!! Она снимала, снимала и снимала. Ее объектив запечатлел жуткие кадры устроенного немцами ада: концлагеря, разоренные города и сожженные деревни. Но это еще что!
Она, фотомодель Ли Миллер, сумела сделать так, чтобы кровавые, страшные снимки поместили не где-нибудь, а в так называемых, глянцевых журналах!
Это было не-воз-мож-но!
— У нас формат.
— У нас клиенты.
— У нас бизнес.
Убедить людей бизнеса в чем-то другом, что не имеет отношение к деньгам, из разряда невозможного!
Но Ли Миллер убеждала.
Делала она это так.
— Сейчас именно то время, когда люди должны знать о том, что происходит в мире. Война, — говорила она раздраженно. – Вы мне не верите? Вы думаете, что это постановочные кадры? Что такого не может быть? Что людей не могут вот так запросто жечь в печах?
Редактор вздыхал, ах, какая она несуразная, эта Ли, сколько хлопот с ней.
И тогда Ли Миллер взрывалась и сыпала на редактора матерной бранью:
— Да покуда ты, сука трусливая, сидишь в своем кресле и давишь свои яйца…
Дальше было очень страшно. Но это пустяки (ведь редакторы от нее и не такое видели) по сравнению с тем, что она делала потом.
Ли Миллер в кульминационный момент своей необузданной ярости схватила со стола чугунное пресс-папье и хватанула со всей силы по пальцу редактора Нью-Йоркского «Vogue»!
Вой потряс, наверное, весь город! Ли сломала редактору палец, и ему было очень больно.
— А вот так пытают, пытают, сука трусливая, детей пытают, твою мать!.. И они плачут, громче плачут, громче, чем ты, сука безполая. Да ты же голубой, мать твою! Как есть голубой, да ты… Да разве настоящие мужчины допустят, чтобы убивали женщин и детей. Чтобы истребляли целые народы? Народы, слышишь ты, сука трусливая?
И страшные снимки опубликовали. А потом еще раз опубликовали. И еще. И это даже стало нормой.
А Ли Миллер продолжала свою войну. Она очень постарела и жутко обиделась, когда Пикассо не узнал ее. Прежней развратной красавицы уже не было. По земле ходила страдающая, мужественная, профессиональнее всех профессиональных фотографов бесстрашная Ли Миллер, ищущая и ждущая своего единственного Дэвида Шермана.
Почему она любила именно его? Почему всегда любила говорить о нем? Почему всегда при случае вспоминала его, и ее глаза при этом наполнялись удивительным светом?
Почему? Шерман не богат, не знаменит и не престижен. Сухощав, носит очки, в меру интеллигентен, и голым в ванне Элюара на глазах у достопочтенной публики его барахтаться не заставишь. Скучный.
Шерман в конце тридцатых годов стал часто приходить в дом Рональда Перроуза в Лондоне, перекинувшись с ним двумя-тремя словами, он искал Ли, чтобы просто посмотреть на нее; да, садился в кресло напротив нее и подолгу смотрел, а она улыбалась и не возражала.
Как это не по-миллеровски, слишком сентиментально!
…Так почему же?.. Это тайна. Ведь любят не «за», а несмотря «на».
Они встретились вновь лишь в конце войны. Ли было почти сорок, а Дэвиду почти тридцать. Он познал плен, был ранен и контужен. Но как счастливо загорелись его глаза, увидев серое, сильно постаревшее лицо Ли Миллер, в которой уже никто не узнал бы былую красавицу и которая была красивее всех на этом свете, потому что любила и сердце ее рвалось, потому что Ли знала, что все отлично, потому что Дэвид, ее Дэвид, о котором она думала все эти страшные годы, жив! И она счастлива и тысячу раз благодарна Богу за то, что он послал ей такую великую любовь и такое великое счастье увидеть среди страшного пепелища любимого мужчину живым!
После войны Ли Миллер вернула к мужу в Лондон, и он нянчился с ней, как с ребенком. А потому них появился свой ребенок, как награда за пережитые страдания – сын Энтони.
Ли Миллер была счастлива. Много пила. Ругалась на мужа и сына. Думала о Дэвиде.
Почему все так неправильно? Но ведь это жизнь Ли Миллер!
Поль Элюар создал замечательные строчки, которые Ли часто повторяла: «Нам не дано стариться вдвоем.
Время стало лишним». Повторяла и плакала. Она думала о Дэвиде. Которого любила всегда и который не мог быть с ней рядом. Она думала о нем и в том, 1977 году, когда в мучениях умирала от рака. А когда ее не стало, Лени Рифеншталь заметила, что закатилась самая яркая звезда двадцатого века. А Хельмут Ньютон сказал: «Да здравствует Ли Миллер!»
…В мае 1945 в Мюнхене Дэвид Шерман сделал великолепный снимок, который с гордостью первым напечатал журнал «Vogue»: «Ли Миллер в ванне Адольфа Гитлера!»
213
Загрузка...
